Трилистник. Манёвры

      Для Регулуса летние каникулы начались… на удивление спокойно.       Регулус хорошо закончил год, отличился безукоризненным поведением и прочно утвердился на позиции ловца факультетской команды по квиддичу — обо всём этом профессор Слизнорт сообщил родителям в пространном письме, пришедшем аккурат перед возвращением младших Блэков домой. Одновременно с ним пришла записка от профессора МакГонагалл: декан Гриффиндора выражала исключительное удовлетворение экзаменационными оценками Сириуса, а его проделок коснулась лишь вскользь, тактично назвав их «проявлениями подростковой энергичности».       Удовлетворённая этим, мама приказала Кикимеру приготовить настоящий пир из любимых блюд сыновей, позволила им в первый вечер дома засидеться до полуночи и даже соблаговолила послушать про школьный маскарад. Верный легенде, Регулус сказал, что не ходил на него, за что удостоился улыбки мамы, а Сириус долго и со вкусом описывал костюмы и танцы. Про себя он наврал, что нарядился рыцарем с другой планеты — и это было лучше, чем если бы он начал рассказывать про Звёздный флот. Также сообщил он, что много танцевал вальс и учил ему других.       — Ты — танцевал? — переспросил отец с неприкрытым весельем. — Сам, не из-под палки?       — Я люблю танцевать! — парировал Сириус и в доказательство предложил маме руку. Отец зачаровал пианино в углу, и Сириус закружил маму по гостиной: ловко, легко и почти не дурачась. Обхватив ладонями кружку с тёплым какао, Регулус наблюдал за ними, широко улыбался и думал: какой замечательный вечер! Вот бы так было всегда!       И казалось, что его желание сбылось: следующие дни были сказочные. У отца было много дел (тётушка Лукреция, его старшая сестра, впервые участвовала в парламентских выборах в этом сезоне, и отец помогал ей, чем мог), но он обязательно выкраивал время для сыновей: для прогулок и разговоров с Регулусом, для отработки с Сириусом всевозможных чар. Вместе с мамой мальчишки побывали в гостях на завтраках-обедах-ужинах в домах многочисленных родственников, а по несколько раз — у дедушки Арктуруса и бабушки Мелании в Бакингемшире, у дедушки Поллукса и бабушки Ирмы в Линкольншире, у дяди Сигнуса и тёти Друэллы в Кенте. Беллатриса и Нарцисса заглянули на площадь Гриммо сами: Цисси — счастливая, в компании Люциуса, а Белла — одна, зато с очень заметно округлившимся животом.       Всё время, что кузины пробыли в их доме, Регулус не мог отвести от её живота глаз. Он уже знал, что Белла и Рудольфус ждут ребёнка, однако понятия не имел, что это так сильно преобразит кузину. В тот день она не выглядела собой: порывистым ураганом, непоседливым игривым котёнком, стихией, ищущей, на чью бы голову обрушиться. Всегда она из ярчайших звёзд в любой компании, Белла сияла теперь как-то по-другому: спокойнее и как-то… наверное, мягче. Жест, которым она опускала руку на живот, никак не вязался с движениями, которые Регулус привык видеть у неё.       В тот же вечер после ухода кузин Регулус с отцом сели играть в шахматы в кабинете. За незашторенным окном на серый Лондон опускалась ночь; уютно трещал камин, светивший, но не гревший. Сперва уточнив, не возражает ли Регулус, отец налил себе виски и набил табаком свою старую трубку. Регулус проследил за этим с определённой тревогой: обычно отец держал собственные дурные привычки подальше от сыновей, не желая служить им плохим примером. Почему же теперь?..       — Не за мной смотри, а за доской, — сказал отец, забирая его ладью. Быстро опустив взгляд, Регулус поморщился: ошибка была дурацкой, с его опытом игры такие делать просто неприлично. — Ты сегодня весь вечер сам не свой. Что привело тебя в какое замешательство?       Сделав свой ход, Регулус признался:       — Беллатриса. Я не знал, что она может быть… такой.       — О, ты ещё многого не знаешь о женщинах, — добродушно усмехнулся отец. — Пройдёт много лет, прежде чем ты научишься их понимать.       — Поскорее бы…       — Ты хочешь понять какую-то конкретную женщину?       Регулус хорошенько обдумал ответ.       — Дело не в этом. Я осознаю, что в моих знаниях очень много пробелов, причём большая их часть скрыта от меня самого. Но если уж пробел попал в поле моего внимания, я стремлюсь как можно скорее его заполнить. Для меня это важно.       — Быть всезнайкой?       — Быть осведомлённым.       — В чём польза от одной только осведомлённости?       — Никогда не знаешь, какие сведения пригодятся.       Отец вздохнул.       — Ты говоришь словами моего отца.       — Разве дедушка неправ? — Регулус подался вперёд, забывая об игре: так захватил его этот разговор. — Разве не осведомлённость помогает ему раз за разом обыгрывать политических оппонентов?       — Нет, Регулус. Точнее, не только она, — отец пыхнул трубкой и сквозь облачко дыма посмотрел на него. — Мы поговорим о методах лорда Арктуруса когда-нибудь в другой раз. А сейчас…       — Да, конечно, — смущённо потупившись, Регулус сосредоточился на шахматах. Вот только мысли его всё ещё витали где-то далеко, и отец поставил ему мат за пять ходов. Регулус, впрочем, от этого не расстроился и старательно изучил, что сделал неправильно.

***

      — Ну, и что ты сделал? — уперев руки в бока, потребовала Мора.       Майкл посмотрел на неё прохладно, из-под ресниц.       — Неправильно?       — Неправильно, конечно! Это уже не Протеевы, а какие-то Прометеевы чары, — Мора достала палочку, коснулась одного из двух лежавших перед Майклом пустых листов и вслух произнесла формулу активации. Второй лист немедленно вспыхнул — Майкл потушил его и вновь поднял взгляд на Мору.       Она набрела на мальчишку в кабинете, переоборудованном Реджи под артефакторную мастерскую: заметила свет из-под двери и решила выяснить, кому не спится в первом часу ночи. Самой Море не давал уснуть сын — не Рей, а Ричард, разактивничавшийся, стоило Море прилечь на кровать: было полное чувство, что сын внутри неё плясал один из тех безумных танцев, что так любила нынешняя молодёжь. Лежать в таких условиях было невыносимо, Реджи в кровати предательски отсутствовал, поэтому Мора пошла бродить по дому — тогда-то её и привлёк свет, и она обнаружила в мастерской Майкла. Вооружившись двумя пергаментами, мальчишка пытался связать их Протеевыми чарами.       — Я не уверен, что понимаю, в чём ошибка, — сказал Майкл после паузы. Мора постучала пальцем по целому листу перед ним.       — Расчерти формулу точь-в-точь, как ты колдовал.       Задержав на ней взгляд на несколько секунд дольше, чем Море было комфортно, Майкл, наконец, моргнул, отложил палочку и взялся за перо. Заглядывая ему через плечо, Мора цепко следила за выходившими из-под острия чернильными чертами, мелко кивая самой себе.       Вообще-то это было колдовство уровня ЖАБА. Но спрашивать, зачем оно только закончившему третий курс ребёнку, Мора не стала.       — Вот здесь, — Мора указала на часть формулы, отвечавшую за передачу сигнала. — Откуда взялся этот переменный элемент?       — Из моего соображения: если форма сигнала от воздействия к воздействию будет меняться…       — Нет, — Мора тоже взялась за перо, приманив к себе красные чернила. — Вариант формулы, который ты использовал, предполагает один источник сигнала и один, — она сделала сноску и внесла изменение, — или несколько приёмников. При этом сам по себе сигнал обязан быть в форме физической модификации предмета-источника сигнала. Например, нанесения чего-то на пергамент.       Приманив новые листы, Мора расчертила над ними палочкой правильную формулу, а затем на пробу нажала на пергамент ногтем, оставляя отчётливый след, — такой же след возник и на втором листе. Затем Мора обмакнула кончик пера в чернила и прочертила линию — и она проступила на втором пергаменте, но лишь длинной бесцветной полосой вмятины.       — Видишь? Это базовый элемент, — она ткнула пальцем в формулу на пергаменте-черновике. — Следующий уровень — передать чернила. Это уже даже не ЖАБА, а куда более продвинутое колдовство, задействующее одновременно размножение материи и работу с подпространством. Поэтому зачарованные для переписки пергаменты или тем более блокноты — редкость, требующая для создания опытного артефактора. Обычно, если прям уж очень нужно поддерживать мгновенную связь на расстоянии, маги зачаровывают украшения или камни и вырезают что-то на них; впоследствии послание может быть физически затёрто, а на выровненной поверхности вырезано новое.       Майкл взглянул на формулу с некоторым разочарованием. Мора заинтересовалась:       — А чего ты пытался добиться?       Мальчишка помедлил с ответом: словно бы взвешивал, стоит ли вообще говорить и, если да, как много следует рассказать. Вспомнилась её собственная бытность непокорным подростком, и Мора закатила глаза:       — Майкл, я не пытаюсь вызнать, чтобы запретить. Мне нужно знать, что за эффект у тебя на уме, потому что в мире существуют эквиваленты Протеевых чар, подходящие к решению проблемы связи на расстоянии иначе. И в этих книжках, — она мотнула головой к стопке на краю стола, — их нет.       Ещё десять секунд промедления. Из их детей Майкл был самым вдумчивым — готовый когтевранец, непонятно как загремевший на Слизерин.       — Когда мы были в Риме, меня заинтересовали возможности аквилы, — наконец, произнёс Майкл. — Я счёл, что Протеевы чары — первый шаг на пути к пониманию её зачарования.       — И ты сразу бросился их модифицировать?       — Базовые Протеевы чары мне удаются, — возразил Майкл и в подтверждение своих слов заколдовал новую пару пергаментов, после чего подтвердил наличие эффекта, заломив край листа-передатчика — то же самое случилось со вторым листом. — Поэтому я решил попробовать изменить, что они передают: не физическое воздействие, но энергию.       — Тогда это уже не Протеевы чары вовсе, — сказала Мора. — Они созданы для того, чтобы передавать физическое воздействие. Передача же энергии или, не приведи Кандида, мыслей — это уже полноценная артефакторика, многоступенчатая и сложная.       — Вот как, — протянул Майкл, вновь устремив на Мору этот его некомфортный, пробирающий до мурашек пристальный взгляд. — И к каким же книгам мне стоит обратиться?..

***

      — Реджи!       Обращение жены кувалдой ударило по гудящей голове Реджинальда. Сперва ему полвечера сношал в мозги Паркинсон, придумавший мутную схему против Уолтера Шафика, а затем они с Трэверсом нажрались. Реджинальд чувствовал себя дерьмом и отчаянно хотел спать — и пронзительный голос супруги был последним, что он желал слышать в текущем состоянии.       — Мора, милая… давай потом, — пробормотал он, пытаясь пройти мимо жены к кровати, но Мора преградила ему путь.       — Нет, сейчас! У меня есть идея.       — Какая ещё идея?       — В смысле какая? Насчёт «проклятия» на должности профессора защиты, — Мора уставилась на него, как на безнадёжно тупого студента. Затем что-то в её взгляде переменилось — и Мора осмотрела его уже куда пристальней. — Ты что… выпил?       — Ты только сейчас заметила? — ершисто уточнил Реджинальд, опираясь рукой на столбик кровати. Так получилось, что Мора оказалась зажата между ним и ложем — и как бы Реджинальд хотел завалить жену на него, закончив этот бессмысленный разговор!       Он наклонился к ней, чтобы поцеловать, но Мора отпрянула.       — От тебя несёт, — поморщилась она, выскальзывая из полу-объятий. — Поговорим, когда проспишься.       — А ты спать будешь?       — А я не могу, — бросила Мора и вышла в смежный со спальней кабинет, не забыв хлопнуть дверью. Потерев виски, Реджинальд плашмя рухнул на кровать и забылся сном.       Проснулся он от ярких солнечных лучей на лице. Судя по углу их падения, на дворе стояло раннее утро. Потерев глаза, Реджинальд нехотя поднялся по зову природы, на ходу вспоминая события прошлого вечера; по пути обратно в спальню он заглянул в кабинет — Мора, конечно, всё ещё была там, уснула прямо за рабочим столом, неловко устроившись в кресле. Осторожно подняв её на руки, Реджинальд перенёс жену в кровать, улёгся рядом, прижал тёплое тело к себе и снова уснул.       Во второй раз пробудился он от настойчивой возни под боком. Не разлепляя глаз, он покрепче прижал извивающуюся Мору к себе.       — Отпусти!       — Нет, — шепнул Реджинальд ей в шею, с наслаждением дыша родным ароматом. — Давай ещё полежим.       — Какое полежим?! Уже почти полдень!       — И что? Нам в школу не надо, а дети у нас уже взрослые.       — Реджи!       — М-м? — он мягко прихватил губами мочку её уха. Даже не открывая глаз, он видел, как Мора залилась краской.       — Реджи…       — Ну что?       — Погладь меня?..       Реджинальд улыбнулся и исполнил её едва слышную, надломленную смущением просьбу с большим удовольствием. Запустив руку под домашнее платье жены, он принялся неспешно оглаживать её спину, поясницу, округлившиеся бока и бёдра, искренне жалея, что прямо сейчас нельзя сделать больше.       Реджинальд с нетерпением ждал рождения второго сына ещё и потому, что хотел заполучить обратно жену.       — Ночью ты хотела со мной о чём-то поговорить, — напомнил он, преимущественно чтобы отвлечься.       — Ага… — выдохнула Мора, разнежившаяся под лаской настолько, что забыла обо всём. — Ах да, — она перевернулась на спину, чтобы удобнее было смотреть друг другу в глаза. Реджинальд сжал в ладони её налившуюся грудь раньше, чем подумал. — Реджи, ну хватит! Серьёзный разговор!       — Я слушаю тебя очень внимательно, — усмехнулся Реджинальд, играя с её соском. Мора решительно накрыла его руку своей, не давая пошевелить пальцами.       — Мне нужно, чтобы ты сходил к Лестрейнджу.       — Куда?       — В Лестрейндж-холл, — Мора уставилась на него крайне серьёзно, что совершенно, впрочем, не вязалось, с румянцем на её щеках.       — Зачем мне туда идти?       — Мне нужно, чтобы ты взглянул на Метку, которую Ублюдок ставит на своих приспешников.       Игривое настроение как рукой сняло.       — Мора, зачем тебе знать о Метке? — процедил Реджинальд, вынимая руку из-под платья жены. — Впрочем, хочешь, я тебе такую домой принесу? Том будет только рад предоставить мне образец.       — Не смей! — зашипела Мора. — И не передёргивай! Мне нужно только, чтобы ты взглянул на неё и сказал, чем именно она является.       — Зачем?       — Чтобы понять, на что Ублюдок способен по части чар, передающих не-физическое воздействие.       Реджинальд урывками вспомнил, про что она говорила ночью.       — Это касается «проклятия» на должности профессора защиты?       — Да, — Мора взяла его за руку. — Пожалуйста, Реджи. Мне нужно разобраться.       И разве мог он отказать своей дотошной когтевранке?.. Реджинальд вздохнул, покоряясь неизбежности.       Приведя себя в порядок и пообедав, он трансгрессировал в Лестрейндж-холл. Этот неуютный дом при каждом посещении вызывал у Реджинальда нестерпимое желание поскорее разобраться с делами и сбежать обратно в просторный и светлый Мальсибер-холл. Забавно, что после возвращения в Британию Том выбрал своим обиталищем и базой своей зарождающейся организации именно это негостеприимное место.       А, впрочем, был ли у него выбор? От древнего поместья Гонтов, на которое Том в теории мог претендовать, давным-давно не осталось камня на камне: уж об этом его предки позаботились. Лорд Блэк и лорд Малфой, пусть не стеснялись спонсировать Тома, рассчитывая взамен на услуги весьма определённого свойства, никогда не пригласили бы его поселиться у себя. Из школьных «друзей» Тома мало кто мог похвастаться таким же просторным поместьем, как Лестрейндж; разве что, возможно, Нотт, но его семья издавна предпочитала держать свою одинокую башню закрытой для посторонних: слишком много тайн хранилось в ней, и Нотты не горели желанием ими делиться. В отличие от него, Лестрейндж готов был из кожи вон выпрыгнуть и отдать Тому всё, о чём тот попросит, — в этом плане Келвин совершенно не изменился со школы.       Реджинальд так глубоко погрузился в мысли, что, обойдя дом и оказавшись на каменной террасе, обозревавшей застланное утоптанным песком пространство для тренировок, на миг опешил: сидевший на террасе Лестрейндж показался продолжением его воспоминаний о юности. Но нет: приглядевшись, Реджинальд узнал Рудольфуса, старшего сына Келвина, похожего на него молодого, как написанный по памяти портрет. Откинувшись на спинку плетёного кресла, Рудольфус наслаждался редким в последние недели проблеском солнца и сигарой. На столике у руки пристроились пепельница и стакан с ледовым чаем.       — Добрый день! — окликнул Реджинальд и усмехнулся, когда молодой человек вздрогнул, вырванный из дум. — Прости, не хотел напугать.       — Добрый день, мистер Мальсибер, — отложив сигару, Рудольфус поднялся и протянул для пожатия руку. Его расслабленность испарилась, сменившись собранностью, прямотой спины и скупой отточенностью манер. — Не знал, что вы собирались заглянуть сегодня.       — Ещё с утра я сам не знал, что загляну. Кто-нибудь из старой гвардии дома?       — Только Долохов. Милорд и отец в отлучке.       Он так просто обронил «милорд», словно это слово не имело вес. При этом Реджинальд сомневался, что молодой Лестрейндж не понимает его: здесь явно сказывалась привычка. Стало быть, Келвин не только сам продолжал заглядывать Тому в рот, но и наследника научил?       Уловив в собственных мыслях толику презрения, Реджинальд покачал головой. Услышь сейчас его рассуждения Мора — облаяла бы без капли жалости, обязательно напомнив, как сам Реджинальд смотрел на Тома и на что был готов пойти по его просьбе. Во всём, что касалось отстаивания собственной независимости, Мора всегда была лучше Реджинальда.       — Мистер Мальсибер? Так сообщить Долохову?       — Будь так любезен.       Вызвав эльфа и отдав распоряжение, Рудольфус приманил ещё одно плетёное кресло, предложил Реджинальду его и ледовый чай. Реджинальд сел, но от чая отказался. Опустившись обратно в собственное кресло, Рудольфус вновь взял сигару, стряхнул пепел и принялся пускать дымом колечки.       — Мне всё не представлялось возможности поздравить вас, — сказал он. — Я слышал, миссис Мальсибер снова беременна. Когда вы ожидаете пополнение в семье?       — В конце августа — начале сентября, — ответил Реджинальд, с интересом наблюдая за молодым Лестрейнджем. Разница в возрасте с собеседником его явно не стесняла: по всей видимости, привык парень не только называть Тома «милорд», но и общаться с людьми много старше себя. — А вы с Беллатрисой?       — В ближайшие недели.       — Волнуешься?       — Пожалуй, — признал Рудольфус. — Рождение первенца — большой момент в жизни мужчины, не так ли?       Прикрыв глаза, Реджинальд вспомнил день, когда на свет появился Рей. Май тогда был в самом разгаре, вокруг Мальсибер-холла цвели яблони и вишни. Мора не могла уснуть всю ночь, а под утро у неё начались схватки, затянувшиеся на несколько часов. При первом же крике жены Реджинальд бросился за целителем, но его мать и мать Моры, закалённые опытом вдовы войны, запретили приводить посторонних, а его самого выставили за дверь. Не зная, куда себя деть, Реджинальд вызвал по камину моральную поддержку в лице Паркинсона и Трэверса. Те явились незамедлительно с ящиком огневиски, до которого, впрочем, так и не дошло: Реджинальд слишком нервничал, никак не мог усидеть на месте, и мудрый Эдди вывел компанию во двор, пострелять по зачарованным мишеням. Пока Реджи и Тони стреляли, Эдди рассказывал про собственный опыт становления отцом (как будто друзья не были при нём и не угоманивали эту истеричку ни в прошлом году, когда на свет появлялась Геката, ни тремя годами ранее при рождении Гектора!).       В какой-то момент к ним на улицу вышла мать Реджинальда — он никогда не забудет, как светилась она в тот момент, как промакивала уголки глаз платком. Приблизившись к разом притихшим мужчинам, она крепко обняла сына, после заключила его лицо в ладони и, глядя прямо в глаза, сказала: «Мальчик».       Реджинальду показалось, что его сердце выскочит из груди, так быстро оно билось. Он сам не помнил, как оказался на пороге спальни, где застыл, как громом поражённый. К месту его приковал взгляд разбитой, измученной Моры. Никогда ни до, ни после Реджи не видел в её глазах столько счастья.       А затем мать Моры подошла к нему с младенцем — и весь мир Мальсибера сузился до личика сына. Малыш казался крохотным и таким хрупким, что, когда ему предложили его подержать, Реджинальд испугался. Он боялся касаться сына своими лапищами, привыкшими держать палочку и меч; отчаянно страшился неосознанно навредить.       В конце концов женщины всё-таки уговорили его взять сына на руки — и много дней после этого Реджинальд не мог перестать цепляться за каждую возможность его подержать.       — Один из величайших.       Кивнув как будто не ему, Рудольфус прикусил сигару, совершенно этого не заметив. Сколько ему? Двадцать пять? Даже меньше? Реджинальд ощутил внезапную связь с молодым Лестрейнджем, потому что видел по глазам: когда его жена будет рожать, Рудольфус тоже не будет знать, куда себя деть; мужчины редко знают. И кто поможет ему не полезть от переживаний на стенку? Уж точно не Келвин и не Том…       — Я уж думал, домовик мне врёт, — прокатился над террасой зычный голос. — Мальсибер! Никак правда ты?       — Долохов, — приветственно наклонил голову Реджинальд.       Не дойдя до него, Антонин остановился за спинкой кресла Рудольфуса, покровительственно опустил руки парню на плечи. По стоическому выражению лица молодого Лестрейнджа Реджинальд понял: и к этому он привык.       — Что привело?       — Помнится, ты предлагал дуэль.       — Предлагал. И было это осенью.       — В последние месяцы у меня много дел.       — Ну-ну. У всех дела… а у меня похмелье, — Долохов криво улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. — Я как раз собирался поправить здоровье, когда ты заявился. Составишь компанию?       — Как в старые добрые, — без заминки согласился Реджинальд, поднимаясь.       Рудольфус с ними не пошёл.       Как оказалось, в поместье Лестрейнджей у Долохова был свой любимый угол: забытая всеми беседка в глуши лесопарка, заросшая диким виноградом. Засев там, за первый стакан пива Реджинальд и Антонин разговорились, а к концу третьего уже вовсю обсуждали боевые приёмы, прямо как в те самые «старые добрые».       В своё время они были неплохими товарищами и, можно даже сказать, приятелями: оба боевые маги, оба вспыльчивые и любящие влезть в драку, представленные друг другу Томом в одно из его путешествий на континенте, они быстро нашли общий язык. Выпускник Дурмстранга Долохов отлично владел атакующей Тёмной магией, в то время как нагруженный родовой памятью Мальсибер ставил на зачарованное оружие — обоим было, чему друг у друга поучиться. Долохов был как маг опытнее и больше повидал, но Мальсибер зачастую компенсировал разрыв лучшей теоретической подготовленностью. Что же касается остального… Мерлин, им тогда было, примерно как Рудольфусу сейчас, а Долохов пусть и был несколько старше, но не настолько, чтобы восприниматься авторитетом. За каменной неприветливой рожей русского скрывался тот ещё гуляка. Будапешт, Милан и Варшава наверняка до сих пор помнят их кутежи.       — В последнее время всех потянуло вспомнить молодость, — поделился Долохов. — Яксли и Макнейр всё чаще приходят, Эйвери повадился заглядывать, пару раз притаскивал с собой этого неженку Розье… С месяц назад даже Нотт заявился. Давно не было видно паразита, а тут пришёл, давай Тома требовать. Ну, я ему и пояснил, куда он со своими требованиями может пойти, а он схватился за палочку. Час друг друга гоняли, пока Том не пришёл. Нотт сразу всю свою чернуху свернул, кудряшками тряхнул и такой: «А-а, Том, тебя-то мне и надо! Пойдём поговорим, пока Тони будет собирать свою самооценку!»       — Он что, победил тебя?!       — Куда там! Говорю же, гоняли друг друга час, но он больше сидел в обороне. У него щиты помнишь какие? Чтоб его достать, и раньше приходилось устраивать танцы с бубном, а сейчас эта пиявка заматерела, вообще почти не подлезть. Зато атака у него как была курам на смех, так и осталась, не смотри, что на потусторонней энергии колдовство всё. Такое чувство, что Тайны посадили его в подвале на цепь и почти не выводят погулять.       — Не хватало им боевого некромага на воле. У них и так есть один… источник головной боли.       — Кто такой? Почему ещё не у нас?       — Рафаэль Гринграсс.       — А-а, этот? — как-то уж очень понимающе протянул Долохов и замолчал. Реджинальд попытался подобраться к настоящей цели своего визита:       — Насчёт Нотта. Я так и не понял, у него есть Метка?       Долохов заглянул на дно стакана.       — Рано.       — Что рано?       — У нас ещё третье пиво не закончилось, а ты уже на такие темы? Дождался б водки!       — Долохов, я не буду пить с тобой водку.       — Ну да!       Конечно же они выпили водки. Когда было иначе?       После водки разговор перешёл на политику. Долохов разбирался в ней ещё меньше, чем Реджинальд, но имел мнение по любому вопросу. Он был наёмником и авантюристом, пошедшим лично за Томом, а не за его идеями. Точнее, так было раньше: в какой-то момент Реджинальд понял, что Долохов говорит о программе радикально настроенных чистокровных с подлинным энтузиазмом.         — А, впрочем, все уже устали от этой возни в песочнице, — заключил Долохов после продолжительного хаяния законопроектов лорда Малфоя. — Скоро придёт наш черёд вступить в игру… Ты, помнится, Метку так и не заслужил? — резко сменил он тему, рассматривая предплечье Реджинальда так, словно мог видеть сквозь ткань.       — Нет, — ответил Реджинальд как можно нейтральней. Закатав собственный левый рукав, Долохов продемонстрировал татуировку: череп и выползающую из него, извиваясь, змею. Свою Метку Антонин носил с гордостью, как знак отличия.       — Всё ещё хочешь её?       — Не знаю. На мне уже висит столько клятв и обязательств… — Реджинальд почесал висок, рассматривая Метку. Что там Мора просила о ней выяснить?..       — Тёмная Метка перекрывает их все, — Долохов заворожённо провёл кончиком пальца по змее. — Это даже не вассалитет — эта связь куда глубже. На мне тоже висела парочка-другая серьёзных обязательств… сейчас они не ощущаются совсем. Я с лёгкостью смогу завалить того, кому поклялся, если Лорд прикажет.       — Так значит, теперь и для тебя он Лорд?       — Для меня он и Том, и Лорд, и змея подколодная. Хотя, конечно, уже почти никто его Томом не называет, особенно в лицо. Молодёжь так вся либо «Тёмным Лордом», либо просто «милордом» кличет. Из старой гвардии только мы с Лестрейнджем достаточно смелые для «Тома». Нотт, когда был тут в последний раз, явно решил компенсировать за всё время отсутствия и дошёл аж до «Томми» — я думал, Лорд его на месте зашибёт. Не знаю, как он сдержался: наверное, чем-то этой пиявке был обязан, — Долохов поднял рюмку. — Ну, за Тома?..       

***

      — Это что ещё за жидкое дерьмо? — спросил Рабастан, с нескрываемым скепсисом рассматривая содержимое предложенного стакана.       — Это тебе дядя целитель приказал пить для скорейшего восстановления, — радостно просветил Дейдара, довольный тем обстоятельством, что ему самому эту дрянь глотать не придётся.       — Ага. А почему оно пахнет, как набедренная повязка тролля?       — Потому что ты заслуживаешь только лучшего.       — Иди на хуй.       — Сам иди.       Зажав нос и зажмурившись, Рабастан одним титаническим усилием прикончил зелье. Даже сумел почти не поморщиться.       — На, заешь, — отобрав у друга стакан, Дейдара сунул в опустевшую руку кекс. — Пойдём на улицу?       — Сперва я, возможно, блевану.       — Решайся быстрее, — поторопил его Дейдара и вышел через окно. Это уже становилось привычкой; если быть точнее, привычка прошлой жизни вернулась. Но Дейдара ж не виноват, что до двери и после через весь дом чесать далеко, а окно Басти так удобно выходит в сад! Ещё и эти замечательные выбоинки в старых каменных стенах дома, за которые так удобно цепляться…       В ожидании друга Дейдара немного потренировался. Его вновь-подростковое тело росло и менялось, и Дейдара работал над ним упорно, как скульптор над драгоценным произведением искусства. Во второй раз это было проще: опыт имелся, да и, что греха таить, в новом мире условия, по сравнению с послевоенной Ивагакуре, были просто роскошные. Тяжёлые затяжные миссии на пользу растущему организму шкета Дейдары явно не пошли, и он так и остался мелким до конца прошлой жизни. В новой же у него имелась обильная разнообразная еда всегда в доступе, достаточно отдыха и кратно меньше физических нагрузок на грани выносимого — вот он и развивался куда здоровее, чем в прошлый раз. Конечно, до шести с копейками футов Басти Дейдара не рассчитывал дорасти, но надеялся, что через пару лет не придётся, по крайней мере, так по-дебильному запрокидывать при общении с другом голову. А то как пиздюк академский рядом с сенсеем, ей-ками…       Рабастан присоединился к нему спустя полчаса и немедленно подключился к упражнениям. За полтора месяца лежания без дела он порядком ослаб и теперь навёрстывал, возвращал мышцы в тонус. Дейдара не мог нарадоваться переменам в друге — даже если признавать, что сам к ним практически не причастен, было не шибко приятно.       Каждый раз, ловя себя на раздражении по этому поводу, Дейдара прописывал себе ментальный подзатыльник. По итогу последних событий он решительно записался в авторскую программу «Скажи «Нет!» внутреннему уёбку», одним из первых упражнений которой назначил признание заслуг других людей. Да, даже если гордость противилась.       Отметить помощь кузена было не так уж сложно. Брайан всегда рвал жилы для своих, подставлялся и ловил спиной кунай, только бы тот не прилетел в друзей или семью. И в этот раз, роя носом землю в поисках инфы о происходящем с Лестрейнджем, Брайан явно во что-то вляпался: Дейдара пытался вызнать, но кузен отказался обсуждать. Он любил помогать, но сам помощь принимать не умел — а ведь Дейдара с огромным удовольствием подсобил бы Брайану в решении его проблем! Эдакое «спасибо», которое не нужно произносить вслух. Но Брайан не давал даже намёка, что именно давит на него, — из уважения Дейдара не наседал. В качестве благодарности кузену он изолировал себя от кровавых мыслей о его лучшем друге.       Вторым человеком, заслуживавшим признания, был, конечно же, Эшли. Его письмо что-то сделало с Басти. Оно стало кувалдой, расхерачившей стену, которой Лестрейндж отгородился от мира. Сколько бы Дейдара ни пытался выведать содержание того письма, Басти твёрдо молчал и, охваченный небезосновательной паранойей, постоянно носил бумажку при себе. Попытка проникнуться уважением к его личным границам стала ещё одним упражнением в авторской программе Дейдары.       — Погода сегодня получше, — заметил Рабастан, запрокинувший голову.       — Угу, — согласился Дейдара. После череды дождливых дней небо немного прояснилось, тут и там сквозь низкие облака проглядывало солнце, разбрасывая по влажной земле яркие пятна света. Начало лета в том году выдалось на редкость паршивым, и даже такое минимальное просветление воспринималось великим событием. По его случаю Джим с друзьями-маглами смотался на речку; он и Дейдару звал, но тот отказался.       — За Впадиной же, вроде, есть квиддичное поле?       Снова угукнув, Дейдара посмотрел на друга с интересом.       — Я бы, может, полетал, — верно истолковав его взгляд, пояснил Рабастан. — Знаешь, не над вашим садом, а по-нормальному. Может, сыграл бы… здесь же найдётся, с кем?       Дейдара широко улыбнулся.       — В лёгкую! Джим, Джейк Аббот, братья О’Шейны, Тэд Митчелл с Когтеврана, ещё кой-какая шпана да девчонки — на две команды без ловцов наскребём. Только, — добавил он с толикой сожаления, — не сегодня.       — Думаешь, уже поздно созывать народ?       — У нас с тобой на сегодня другие планы.       — Правда? И какие же?       — У нас свидание.       — Какое ещё свидание?! С кем?       — С двумя знойными брюнетками, — сообщил Дейдара и направился к воротам усадьбы. Затупив на миг, Басти побежал за ним.       — Ты же сейчас шутишь, да? — в тоне Лестрейнджа сомнение боролось с паникой. Дейдара не сдержал смешок.       — Отчасти.       — Дей…       — Да не ссы. Наши хотят убедиться, что ты жив-здоров.       Тихо буркнув что-то, Басти задумался, потирая шрам на брови, то и дело поглядывая на шагавшего рядом друга. Дейдара делал вид, что не замечает его интереса, полностью поглощённый попытками ступать так, чтобы не намочить кроссовки: ночью был сильный ливень, и дорогу, ведущую вниз, в деревню, порядком размыло. Тяжёлые ботинки Лестрейнджа браво хлюпали по грязи.       В деревушке, как и ожидал Дейдара, было пустынно: день-то будний, взрослые на работе, а мелкота умотала на речку. До самой главной площади парни не встретили ни души (если не считать жирного крапчатого книзла мадам Бэгшот, перебежавшего им дорогу и шмыгнувшего в палисадник у дома Абботов). На фоне этого запустения главная площадь казалась полной жизни: на летней террасе «Львиного сердца» престарелые миссис Маркхэм и миссис Стоун сплетничали за чашечкой чая, а у витрины собственного заведения крутился пекарь мистер Харрис, прилаживая плакат с рекламой нового вида пирожных.       Вежливо поздоровавшись со старухами и пекарем, Дейдара уселся на край фонтана и похлопал по месту рядом с собой. Всё ещё поглощённый своими мыслями, Рабастан сел рядом, вытянул ноги и поднял голову к небу. Впрочем, ему тут же пришлось зажмуриться: солнце подгадало момент, высунулось в щёлку между облаками и прицельно уронило луч на Басти. Не открывая глаз, он подался навстречу теплу, — а Дейдару захватил приступ непрошенной ностальгии.       Прошлым летом на этом фонтане он и Эшли обсуждали, как помочь неадекватящему Лестрейнджу. А теперь на том же месте он и тот самый Лестрейндж старательно не обсуждали Эшли. Вот ведь как бывает в жизни…       — Добрый день.       Дейдара дёрнулся: так глубоко упал в воспоминания, что пропустил тихое приближение. Хорошо хоть, что приближались свои.       Точнее, своя. Дейдара заозирался.       — А где?..       — Майкл предпочёл остаться дома сегодня, — отрапортовала Хината-химе с толикой прохлады и поправила очки. Теперь и Басти осознал, что разговаривают с ними: распахнул глаза, тряхнул головой и вскочил с места.       — Привет, — он замешкался на миг, словно не зная, как её приветствовать. — Рад тебя видеть.       — Я тоже рада видеть тебя, Рабастан, — ответила химе, сложив руки на животе. — Тем более — в добром здравии.       — Пока ещё не очень добром, но мы работаем над этим, — сказал Басти, бросая косой взгляд на Дейдару. — Полагаю, поэтому Хлоя здесь?       — Мне нужен взгляд со стороны, — признал Дейдара, отмерев. Его очень занимала химе — химе, пришедшая на встречу одна. И как только Итачи её отпустил?..       Хината словно поняла его немой вопрос.       — Мы рады его предоставить. Однако пока что, к сожалению, нам придётся это делать по очереди: если мы оба вдруг пропадём из дома, как минимум Рей забеспокоится.       — Так приводите и его, — пожал плечами Басти и только затем понял, что сморозил. — Я имею в виду, если вы намерены однажды посвятить Рея…       — Пока об этом речи не было, — Дейдаре показалось, или химе забеспокоилась? — Возможно, нам стоит найти иное место? — уточнила она, осматриваясь. Мистер Харрис скрылся в пекарне, а вот миссис Маркхэм и миссис Стоун пожирали молодых людей у фонтана любопытными взглядами. Вряд ли старухи слышали их разговор с такого расстояния, но рисковать не стоило.       Дейдара поднялся.       — Идёмте.       Вновь пройдя через пустынную деревню, они свернули на пролегающую через поля тропинку и двинулись к самому высокому в округе холму. Это был его привычный утренний маршрут пробежки, и Дейдара шёл впереди, указывая путь. Попутно он старался не особо прислушиваться к вежливому разговору, который завели Рабастан и Хината: что-то про июнь в Хогвартсе, экзамены и студсовет. Если бы хотели, товарищи включили бы его в обсуждение, а нарочно лезть Дейдара не станет. Пусть внутренний уёбок и порывался.       Чтоб не сорваться, Дейдара отвлекался мыслями — а те, неуютные, отвлекали знатно. Были они, разумеется, о химе: о том, что впервые за долгое (за всё?..) время они с ней находятся где-то без Итачи хотя бы в километровой близости; о том, как ей идут простая льняная рубашка и светлые бриджи; о её поведении, конечно же. В ходе той пары реплик, которыми они уже обменялись, Хината вела себя с ним подчёркнуто по-деловому: явно всё ещё на него сердилась. Вот только Дейдара не догонял, за что конкретно и что с этим делать.       Дейдара вдруг почувствовал себя тупее Джима — и это было дно. Ниже падать попросту некуда.       Насколько стрёмно будет, если он попросит химе научить его, как стать не-мудаком?..

***

      Хотя всю дорогу разговаривала с Рабастаном, Хината украдкой наблюдала за Дейдарой. Он вёл себя необычно: казался дёрганым, растревоженным и старательно сохранял дистанцию. Последнее, пожалуй, было страннее всего: Хината, как оказалась, очень привыкла к манере Дейдары влезать везде и всегда, даже когда не стоит (пожалуй, особенно в такие моменты). Мельком поглядывая ему в спину, Хината пыталась сформулировать свои ощущения от происходящих с подрывником перемен.       Пусть старалась не выдать этого, Хината нервничала. Когда Итачи показал ей записку Дейдары и предложил отправиться в Годрикову Впадину одной, Хината поначалу не поверила своим ушам. Итачи исчезающе редко делегировал полномочия, а уж в таком деле…       — Именно из-за специфики задания я предпочитаю довериться тебе, — сказал брат в ответ на её высказанные вслух сомнения — и оставалось лишь гадать, что именно он имел в виду. Разумеется, мог — возможности её Бьякугана; но опыт подсказывал Хинате, что у Итачи имелась как минимум парочка альтернативных мотивов направить в Годрикову Впадину её, причём одну.        Ускользнуть из Мальсибер-холла оказалось весьма просто: высокий камин в гостиной был открыт для перемещений, а вазочка с летучим порохом стояла на столике прямо возле него. Конечно, старшие Мальсиберы наверняка имеют возможность узнать, кто и куда перемещался этим камином, вот только им было не до того: мистер Мальсибер целыми днями был поглощён делами политики, а Мора-сенсей засела в библиотеке, выходя лишь изредка, чтобы поесть и спросить, не нужна ли детям какая-нибудь помощь. Хината ловила её в такие моменты, чтобы учитель проверила, правильно ли она составила рунограммы, которые затем собиралась вышить на одежде. Итачи и Рей, вплотную засевшие за артефакторику, мало нуждались в советах: пока их изыскания были преимущественно теоретическими. Когда же не разбирались в древних талмудах, товарищи пропадали в тренировочном зале — порой наблюдавшая за ними Хината с удовольствием отмечала, как под присмотром Итачи рос боевой потенциал Рея. Они и сейчас тренировались: Итачи нарочно подначил товарища устроить серию спаррингов, чтобы Хината смогла улизнуть на встречу.       Темы для вежливого разговора иссякли раньше, чем была достигнута цель пути. Повисла тишина, перемежаемая шумом прохладного ветра (он колыхал поля пшеницы, через которые проходила тропинка, и те казались морем), перекличкой птиц и гулом трактора вдалеке. При каждом шаге под ногами хлюпало: видимо, здесь, на западе Англии, как и в Эссексе на востоке, стояли дождливые дни. Хината вновь посмотрела на шедшего впереди Дейдару; стоило им выйти за пределы деревни, он перестал осторожничать и принялся испускать чакру из стоп, шагая по грязи и лужам, как по глади воды. Хината поступила так же и покосилась на Рабастана: заметит ли? Но нет, он не обратил внимания. Чего, пожалуй, и следовало ожидать от волшебника.       Ах, ожидания… Разве можно им доверять? Хината ведь ожидала — где-то на периферии сознания, не признаваясь себе самой — увидеть в Годриковой Впадине Эшли. Хината ничего слышала о нём уже месяц — и, признаться, беспокоилась. Всё же расстались они на странной ноте, да и злые слова Лиама о брате гнели. Хинату так и подмывало спросить об Эшли Рабастана, однако она не была уверена, насколько умно упоминать его при Дейдаре. Посомневавшись, Хината решила сперва сосредоточиться на миссии.       Как вскоре выяснилось, Дейдара вёл команду в укромную лощину, зажатую между весьма высокими холмами. Здесь было тише, чем в поле: голоса птиц сюда не долетали, а ветер резко исчез, стоило продраться через колючие заросли дикой ежевики и зайти под сень чахлых буков и ясеней. Главным звуком в этом месте было журчание: меж замшелых валунов тёк родник, маня к себе пёстрых стрекоз.       Остановившись посреди полянки, Дейдара по-хозяйски взмахнул рукой.       — Вот тут я обычно и тренируюсь.       Хината кивком обозначила, что услышала, обводя полянку внимательным взглядом. В глаза сразу бросались поломанные сучья, свежие каменные обломки и отчётливые следы на деревьях. Заметивший направление её внимания Дейдара пояснил:       — Мы с Итачи чутка разошлись.       — Вот как, — откликнулась Хината и, сняв очки, активировала Бьякуган. Рабастан при виде её изменившихся глаз подавился готовым сорваться с губ комментарием и удивлённо уставился на Хинату. Стараясь не отвлекаться на это, она тщательно осмотрела лощину. — В этом месте странные потоки энергии: как будто в само пространство вшиты магические барьеры, причём довольно давно.       — Я об этом догадывался, ага, — бросил Дейдара, уже устроившийся на самом крупном валуне. — Из местных сюда никто не ходит: ни волшебники, ни маглы. Даже ребята, знающие всю округу, как свои пять пальцев, не в курсе об этом…       — Хлоя, что с твоими глазами?! — перебил его Рабастан, к которому вернулся дар речи. Дейдара весело хмыкнул, а Хината, морально готовившаяся к этому моменту, улыбнулась новому товарищу.       — Полагаю, здесь мы можем использовать наши настоящие имена. Меня зовут Хьюга Хината, — она неглубоко поклонилась. — Рада знакомству.       — Большая честь для меня, химе-сама, — ответил Рабастан, кланяясь в ответ. Хината вздохнула:       — Я же просила…       — Дурные привычки заразительны, — Рабастан пожал плечами и постучал кончиком пальца по виску. — Так что у тебя с глазами? Выглядит… прости, конечно, но жутко.       — Это Бьякуган — наследственная способность моего клана.       — Штука из той же серии, что Шаринган Итачи, — добавил Дейдара. — Те алые глаза, которые он использовал, чтобы залезть тебе в голову.       Рабастан мимолётно поморщился, но никак не прокомментировал.       — И на что твой Бьякуган способен?       Прежде чем ответить, Хината непроизвольно бросила взгляд на Дейдару. Рассказывать о своей технике, тем более в его присутствии, было… непривычно. Всё же после заключения союза им не выпадало возможности научиться говорить друг с другом открыто, делиться сведениями, за которые в их родном мире убивают.       Дейдара явно уловил причину её заминки и демонстративно навострил уши — и это, на удивление, придало Хинате спокойствия: полностью соответствовало обычному поведению подрывника. Если бы он проявил деликатность, Хината бы всерьёз заподозрила, что его подменили.       — Самое важное свойство Бьякугана: он позволяет видеть энергию вокруг. Волшебники называют её «магией вовне» и, прокачивая через себя, используют для колдовства.       — Теория Бертолини, положения один и три, — рефлекторно кивнул Рабастан и тут же смутился. Видимо, его, как и Хинату в последний год, сильно гоняли по теории колдовства. — И что, ты просто видишь эту энергию?       — Угу. Также я вижу энергию внутри объектов, как живых, так и неживых. В живых объектах энергия распределяется по системе каналов, чем-то похожей на кровеносную. Мой Бьякуган в состоянии разглядеть эту систему и определить, есть ли в ней неполадки, — Хината посмотрела на Рабастана со значением. Разом посерьёзнев, он бросил взгляд на Дейдару. Тот уточнил:       — Так значит, магия распространяется по телу так же, как чакра?       — Насколько я могу судить. Конечно, моё мнение не обязательно верное…       — Но лучшего у нас всё равно нет, — проворчал Дейдара. От этого Хинате стало необъяснимо неловко — благо, Рабастан вернул её мысли в нужное русло, спросив:       — И ты здесь для того, чтобы проверить, всё ли в порядке с моей… системой распределения магии?       — Да, — Хината с благодарностью улыбнулась ему. — Для этого нам потребуется провести некоторые тесты…       — Погодь, не так быстро! — вклинился Дейдара. — Объясни-ка сперва.       — Что именно ты хочешь, чтобы я?..       — Всё, — Хината в непонимании вскинула брови, и Дейдара пояснил: — Про магию, чакру, внешнюю и внутреннюю энергию, колдовство и дзюцу.       — Ох, о таком лучше спрашивать Итачи…       — Нет, объясни ты.       — Пожалуйста, Хината, — поддержал напарника Рабастан. — Дейдара пытался рассказать мне про эту вашу чакру, но я, честно, мало понял. Она — что-то вроде внутренней энергии человека, так?       — Если быть точнее, слияние двух энергий, — поправила Хината, вздохнула, покоряясь неизбежности, и продолжила: — Первая из них — физическая энергия, присутствующая в каждой клетке тела. Вторая — духовная энергия, происходящая из сознания и воли. Непрестанно смешиваясь, они создают чакру, заполняющую внутренний резерв, из которого мы черпаем по мере необходимости. Как я уже упоминала, внутри тела чакра распределяется по системе циркуляции и может быть исторгнута наружу через тенкецу, особые точки напряжения, которых в теле шиноби насчитывается триста шестьдесят одна. У волшебников… признаться, я никогда не считала.       — Но система циркуляции и эти тенкецу есть и у вас, и у нас?       — Да. Так же, как и внутренний энергетический резерв. Однако здесь начинаются отличия. В первую очередь, они состоят в характере этого самого резерва. Подавляющее большинство волшебников лишь отмечает его наличие, как отмечает наличие в теле сердца или печени, и позволяет энергии из него пассивно расходоваться на обеспечение нужд организма; к примеру, на увеличение его крепости и износостойкости по сравнению с организмом магла. Мы же, шиноби, обладаем внутренним резервом сознательно и, как следствие, способны манипулировать им как в целом, так и отдельными его параметрами.       — Если по-простому, мы всю жизнь заняты тем, что увеличиваем его ради более сильных техник, — сказал Дейдара. Хината подтвердила:       — Именно. Объёмы физической энергии возрастают при тренировках тела, духовной — вследствие обучения и медитаций. В результате возрастает общий запас чакры, доступный для творения техник, мощь которых тоже увеличивается. И в этом второе важное отличие между волшебниками и шиноби: если шиноби, за редким исключением, используют для сотворения дзюцу исключительно собственный внутренний энергетический резерв, то маги базируют техники на прокачке через себя «магии извне». Это разные подходы к решению принципиально схожих задач. Сложно сказать, почему так вышло.       Рабастан медленно кивнул, переваривая услышанное. Дейдара задумчиво потёр подбородок.       — Так это что выходит? Маги на постоянке используют сендзюцу?       — Я бы так не сказала. Сендзюцу, — пояснила Хината для Рабастана, — это особый вид техник, для сотворения которых шиноби сперва собирает природную энергию, которую затем смешивает с собственной чакрой. Однако волшебники, — повернулась она к Дейдаре, — не смешивают «магию извне» с собственным резервом, а напрямую используют для колдовства.       Дейдара неопределённо хмыкнул.       — То есть, мы по приколу, сами того не осознавая, сделали первый шаг к освоению сендзюцу? Для колдовства мы ведь научились собирать природную энергию…       — Не собирать — пропускать через себя, придавая ей форму заклинаний. Я не думаю, что это равнозначные вещи. Наруто-кун… — она запнулась, — мой друг из прошлой жизни, освоивший сендзюцу, рассказывал, что это очень сложный и опасный процесс, требующий долгих изнурительных тренировок под присмотром опытного наставника. Итачи говорил, что для освоения сендзюцу необходимы крайне высокий запас чакры и значительная выносливость. Так что я бы, пожалуй, посоветовала воздержаться от экспериментов в этой области.       — Жаль, — сказал Дейдара. — Я слышал, сенчакра на порядок мощнее обычной.       — Так и есть. Мне довелось видеть её использование, — Хината мягко улыбнулась воспоминаниям. — Это было невероятно.       Чуть сузив глаза, Дейдара протянул:       — Да уж… Кто бы мог подумать, что тот крикливый пацан достигнет таких высот?       Так и подмывало ответить: «Я никогда не сомневалась в Наруто-куне!», но Хината сдержалась и спросила Рабастана:       — Надеюсь, теперь тебе стало хоть немножко понятнее?       — Стало, спасибо, — откликнулся тот. — А ещё я осознал, что хочу научиться правильно пользоваться своим внутренним резервом.       — Вот это правильный подход! — просиял Дейдара, подрываясь с места. — Ну чё, приступим?..       — Дей, да не гони ты! Нужно сперва выяснить, как мне снова начать колдовать. Хината, ты говорила о каких-то тестах? — Рабастан вопросительно посмотрел на неё, и Хината кивнула.       — Мы с Итачи обсуждали варианты, чем может быть обусловлено твоё состояние. По всему выходит, что…       Дейдара вдруг дёрнулся, как человек, пронзённый внезапным осознанием.       — Па-агодь! Откуда вы вообще узнали о проблемах Басти с колдовством?!       Хината удивилась:       — Но как же? Ты же сам рассказал Итачи во время прошлой встречи…       — Ничего подобного! — запротестовал Дейдара и стиснул кулаки до побелевших костяшек. — Неужели этот… Учиха опять залез ко мне в голову?! Ну я ему!..       — Пожалуйста, не горячись! — взмолилась Хината, про себя досадуя на методы брата. Конечно, точно знать, каково состояние Рабастана, важно для них, но можно же было, в конце концов, просто спросить Дейдару! Вот только ответил бы подрывник на такой вопрос?..       А ещё стало кристально ясно: у Итачи в самом деле имелись дополнительные мотивы отправить Хинату на эту встречу одну. На Хинате, узнав о поступке Итачи, Дейдара не станет срывать злость.       Так и получилось: побушевав пару минут, он унялся и раздражённо процедил:       — Ладно, пока хер с ним. Чё там про варианты?       Вновь активировав Бьякуган, Хината попросила Рабастана:       — Попробуй наколдовать что-нибудь простое. Скажем, Люмос.       Отточенным движением достав палочку, Рабастан начертал ею в воздухе перед собой необходимую формулу. Ничего не произошло.       — Вербально, пожалуйста.       Рабастан повторил движение, на сей раз сопроводив произнесением «Люмос!» вслух. На кончике его палочки мелькнула искра, но тут же погасла.       — О-о! — воодушевились Дейдара и Рабастан в один голос, а Хината мелко кивнула сама себе.       — Я не вижу проблем с тем, как твоё тело поглощает энергию и распределяет внутри себя. Возможно, это происходит несколько медленнее, чем обычно, однако я не возьмусь утверждать: всё же я никогда не анализировала твои показатели в нормальном состоянии.       — А сто́ит, — заметил Дейдара.       — Сто́ит, — согласилась Хината, делая себе мысленную заметку на будущее. — Насколько я вижу, твои проблемы с колдовством, Рабастан, происходят на уровне придания поглощённой энергии формы чар. Это этап колдовства, требующий максимальной концентрации на результате. Если же концентрация слаба, бо́льшая часть энергии — или, в твоём случае, практически вся — просто высвобождается обратно в среду, причём даже не через палочку, а через тенкецу: как вода, проливающаяся сквозь дыры в трубе, не достигая цели.       — Здо́рово знать, что я — дырявая труба, — засмеялся Рабастан, а Дейдара порывисто уточнил:       — Выходит, все оставшиеся проблемы — у Басти в голове?       — Выходит, что так, — отозвалась Хината как можно нейтральней. Итачи поделился с ней своей теорией относительно прошлого напарника Дейдары, но она не хотела, чтобы товарищ об этом знал. — Насколько могу судить, восстановиться тебе, Рабастан, способны помочь медитации, сосредоточение воли на колдовстве. Если хочешь, я могу помочь тебе в освоении некоторых практик.       — Буду признателен!       — Только, возможно, не сегодня: мне нужно вернуться домой, пока меня не хватились.       — Передавай привет Итачи и Рею, — Рабастан улыбнулся шире, этим словно говоря: «Я верю, что однажды и он станет частью происходящего». Хината вежливо улыбнулась в ответ, а самой себе сделала мысленную заметку: нужно присмотреться к поведению брата. Что-то он замыслил в отношении Рея?..       Момент показался ей подходящим, и Хината осторожно, пробуя почву, сказала:       — В таком случае, пожалуйста, передайте привет от нас Шелби. Мы с Реем обсуждали возможность собраться студсоветом и обговорить кое-какие планы на будущий год — как считаете, это можно сделать здесь, в Годриковой Впадине?       Тихо цыкнув, Дейдара отвернулся, разом теряя весёлость. Рабастан бросил на него непонятный Хинате взгляд, потёр шрам на брови.       — Можно-то оно, я думаю, можно… Вот только Эшли к нам не присоединится точно.       — О, — сердце пропустило удар, но Хината постаралась не подать вида. — Он решил выйти из студсовета?       — Он решил на время покинуть Британию.       От этих слов Хината полноценно опешила.       — Долгая история, — буркнул Дейдара и решительно направился к преграждавшим выход из лощины зарослям ежевики. — Ты там вроде торопилась, не? Пошли, до деревни ещё чесать…       — Иди вперёд, — сказал ему Рабастан с твёрдостью, которую Хината прежде не слышала от него в обращении к Дейдаре. Тот нахмурился, прикусил губу, но в конце концов всё-таки развернулся и исчез за кустами. Вскоре его перестало быть слышно.       Хината вопросительно взглянула на Рабастана, а сердце колотилось так быстро-быстро, и щёки наверняка покраснели…       — Не сердись на него, — сказал Рабастан. — На них обоих. Дейдара — идиот, когда дело касается отношений с людьми. А Эшли… он в этот раз перегнул палку и сам это понимает. Он оставил мне письмо, — Рабастан вынул из кармана и показал вскрытый, порядком помятый конверт. Поколебавшись мгновение, протянул его ей. — Пожалуйста, Хината, прочитай. Я не хочу, чтобы ты думала об Эшли плохо, не зная всех фактов.       — Но я и не думаю о нём плохо! — быстро заверила она, пряча руки за спину. — Я лишь хотела знать, всё ли с Эшли в порядке: после его побега из школы я ничего не слышала о нём и волновалась. Но если ты говоришь, что он цел… Мне этого достаточно.       — Правда? — не стал скрывать сомнений Рабастан.       — Правда! — кивнула Хината. — У меня нет причин таить на него обиду. Пусть и не выполнил все свои обещания, Эшли не причинил мне ни вреда, ни боли. Даже если он был не совсем честен и бескорыстен со мной… не мне осуждать, ведь я тоже его использовала. Сам того не зная, Эшли очень помог мне в прояснении некоторых моментов и отношений — я всегда буду ему за это признательна. Что же касается остального… Я хочу поговорить с ним об этом, если мы когда-нибудь вновь увидимся. А до тех пор я хотела бы попробовать сосредоточиться на иных вещах.       — Понимаю. Я бы и сам хотел перестать думать о нём… И о профе, — Рабастан тяжело вздохнул. — С тех самых пор, как очнулся после его проклятия, я чувствую себя так, словно потерял большие куски себя. Я не хочу жаловаться или показаться чересчур драматичным… но за последний месяц я много мыслей передумал. И ничего не сделал с собой только из-за этих двух идиотов, — он мотнул подбородком в сторону ежевики, прикрыл глаза и невесело усмехнулся. — Всё-таки слишком драматично?       — Ничуть, — подавшись вперёд, Хината аккуратно коснулась его локтя. — Спасибо, что рассказал, Рабастан.       Обменявшись быстрыми, чуть вымученными улыбками, они поспешили догнать Дейдару. Услышав их приближение, он не обернулся, но замедлил шаг; когда же товарищи присоединились к нему, ничего не спросил и завёл разговор о необходимости разработать комплекс тренировок для Рабастана. Тот с радостью включился в обсуждение, а Хината подумала: всё же Дейдара был неправ. Отчаянно страшась, что потеряет нового напарника таким же образом, как и старого, он не заметил, что является для Рабастана мотивом жить.       Впрочем, это не та ошибка, что оставляет за собой груз разочарования.       Так, за разговором о плане действий, они добрались до главной площади деревни, где располагался трактир с общественным камином. Хината уже собиралась проститься с товарищами, как вдруг Дейдара воскликнул:       — Ого, какие люди!