Трилистник. Манёвры

      Встреча с Томом Реддлом однозначно была не тем, чего Реджинальд ожидал с приятным волнением. Скорее наоборот: мрачно предчувствовал неприятности.       У Паркинсона в самом деле нашлось несколько амулетов, затрудняющих ментальное воздействие, и Реджинальд не побрезговал взять самый эффективный и надеть под мантию: гордость гордостью, но встречаться с сильным легилиментом без подстраховки — глупость. В целях всё той же подстраховки он прихватил с собой и зачарованный щит, в моменты ненадобности обхватывавший запястье подобно браслету, и портал домой.       Реджинальд буквально не знал, чего ожидать от Тома. Всё же отношения у них были спорные.       Реджинальд поступил в школу в сорок четвёртом — сложном году, когда вовсю ещё гремела война с Гриндевальдом и исход её совершенно не был очевиден. Том тогда перешёл на седьмой курс — между ним и Реджинальдом была, казалось бы, пропасть, полная невозможность общения. Однако Том с первых дней учебного года заинтересовался им, проявил участие; тогда это выглядело ответственностью старосты, сейчас же — голым расчётом.       Потому что не только Британия в сорок четвёртом переживала потери. За два месяца до поступления в школу Реджинальд лишился отца.       Наверное, этого можно было ожидать — по крайне мере, мать Реджинальда для себя похоронила мужа, ещё когда он ушёл воевать в Европе. Иногда отец появлялся дома (чаще всего раненый, отосланный в родные края для восстановления), но мать вела себя с ним с подчёркнутым фатализмом, неизбежностью его смерти. Всё же Мальсиберы никогда не искали войну, чтобы за её счёт обогатиться или добыть себе славу, которые затем можно использовать в мирной жизни; предки Реджинальда бились за идею — и часто за неё погибали.       Когда то, что осталось от отца, доставили в Мальсибер-холл, мать даже не всплакнула — только вздохнула с печальным облегчением. Долгие годы Реджинальд ненавидел её за это, лишь с возрастом понял, как тяжело это должно быть: хоронить близкого человека каждый день на протяжении пяти бесконечных лет, и каким избавлением должны быть настоящие похороны. Но это теперь понимал — порог же Хогвартса впервые переступал убитым горем, озлобленным ребёнком.       А Том всегда умел чувствовать настроения людей, использовать их, чтобы забраться под кожу. Он взял шефство над Реджи, ввёл в свою компанию приятелей-единомышленников. Его там приняли легко: Мальсиберы не принадлежали к Священным двадцати восьми, но были родом древним, более того, уважаемым и имеющим определённую славу. А Реджи только что стал его главой.       Благо, школьное влияние Тома на него продлилось всего год — иначе бы Реджи наверняка поклялся ему в верности на всю жизнь, как то сделали некоторые старшие товарищи. Благо, шесть звонких лет юношества Реджи прошли в компании его родственника-друга Эдди Паркинсона и прибившихся к ним Тони Трэверса с сестрой. В магической Британии в кои-то веки воцарился полноценный мир; будущее казалось светлым, и после выпуска Реджи отправился в путешествие, чтобы посмотреть другие страны, расширить свой кругозор.       Он вновь столкнулся с Томом в Афинах — и пропал. Что может восемнадцатилетний чистокровный мальчишка из рода воинов противопоставить речам о верном мировом порядке в устах умного, красноречивого мага, от которого так и веет мощью? Несколько лет они вели активную переписку, часто встречались: Реджинальд был с ним даже, в числе прочих, когда Том подавал Дамблдору ходатайство о принятии на должность преподавателя защиты от Тёмных искусств. Отказ Дамблдора всколыхнул гнев их честно́й компании. Даже обычно сдержанный Том разъярился куда сильнее, чем хотел бы показать; он вновь покинул Британию, отклонив предложение лорда Блэка найти ему должность в Министерстве.       Это было в самом конце пятьдесят шестого. Осенью пятьдесят восьмого они вновь столкнулись, на этот раз в Риме, куда Реджинальд прибыл ради похорон родственника. Там же случилась юная и пылкая Мора Бёрк, перечеркнувшая отношения Реджинальда с Томом на долгие годы.       И вот теперь он вернулся в Британию, кажется, насовсем. На свадьбе Люциуса Малфоя с девицей Блэк подошёл к Реджинальду, как к старому другу, интересовался Реем, внешне остался безразличен к попыткам Моры испепелить его взглядом. Очевидно: Тому что-то от Мальсиберов нужно. Что конкретно, предстояло выяснить.       Он назначил встречу в Лестрейндж-холле, где обретался с самого своего возвращения: из всех школьных «друзей» именно с Келвином Лестрейнджем всегда был наиболее близок. Для Реджинальда, привыкшего к пространству и свету родного дома, это было неприятное место. Приземистый трёхэтажный особняк из тёмного камня был полностью увит плющом, лишь утопленные в толстых стенах окна скромно проглядывали через листву. Вековые дубы практически вплотную подступали к зданию с трёх сторон, скрывая огромными кронами от света, и внутри дома всегда было мрачно и прохладно. Перед особняком простёрлась открытая площадка, где очень давно, когда здесь ещё заведовал отец Келвина, среди травы вились вокруг фонтанов, беседок и розовых кустов усыпанные песком дорожки. Нынче же хорошо утоптанный песок устилал всё пространство, на котором упражнялись в чарах маги: взрослые и почти ещё дети, вчерашние школьники. Присутствие последних неприятно зацепило.       Путь от трансгрессионной площадки к особняку проходил аккурат мимо тренирующихся, и Реджинальд, к собственному сожалению, не остался незамеченным.       — Мальсибер!       — Долохов, — без охоты остановившись, Реджинальд кивнул окрикнувшему его старому знакомцу.       Оставив жидкий полукруг следящих за дуэлями, Долохов приблизился чётким чеканным шагом редко сворачивающего со своего пути человека. Этого авантюриста-наёмника Том подобрал в одно из своих ранних путешествий, и под его крылом русский боевой маг ожидаемо проникся идеями наведения порядка в Британии. Или же ему было банально плевать, где именно и какой порядок наводить.       Жал руку Долохов даже сильнее, чем раньше; глядел при этом в глаза прямо и с каменным неулыбчиво-презрительным выражением. Его слова были не менее бестактны:       — Явился наконец?       — А ты так и не научился вести приличную беседу?       — Уж извиняй, но вашу британскую привычку трепаться по полчаса о погоде понять не могу. А как у тебя дела, мне всё равно.       — Зачем тогда подошёл? — процедил Реджинальд, касаясь закреплённой в держателе на предплечье палочки. Долохов зацепил его действие взглядом, кивнул.       — Чтоб забронировать первую дуэль с тобой, конечно. Раз ты вернулся…       — Я пришёл для разговора, а не для дуэлей, — перебил его Реджинальд, демонстративно взглянул на часы. — Мне пора. Да и у тебя явно в достатке дел.       — Ага, — Долохов поглядел себе за спину, на тренировочную площадку: там в бою сошлись Беллатриса-ныне-Лестрейндж и Алекто Кэрроу. И пусть урождённая Блэк теснила слабую противницу, точность и расчёт в её атаках оставляли желать лучшего. — Дерьмо, а не новобранцы. И тренировать-то их взаправду нельзя: это ж всё ваши наследнички, дороже, блядь, прабабкиного хрусталя… — он скривился и тут же панибратски хлопнул Реджинальда по спине. — Как закончишь с разговорами — выходи сражаться, Мальсибер. На полную, как в старые времена!       — Возможно, в другой раз, — Реджинальд решительно отступил от него, обозначая конец разговора.       Лицо Долохова вновь застыло в угрюмо-презрительном выражении. Кивнув в ответ, он ушёл обратно к сражающимся и принялся распекать девчонку Блэк, умудрившуюся обжечься собственными чарами, срикошетившими от щита Кэрроу. Хлёсткого «косорукие бляди» Реджинальд не понял: не знал русского дальше «привет», «спасибо», «бабушка», — но тон не оставлял сомнений: Долохов крайне разочарован в талантах новобранцев.       «Значит, Том в самом деле собирает боевой отряд», — мрачно констатировал Реджинальд про себя. А ведь он до последнего надеялся, что собранные Паркинсоном обрывки сведений, так напугавшие Трэверса, — всего лишь слухи.       Тревога Реджинальда усилилась, когда в комнате, куда эльф-домовик провёл его, неожиданно обнаружился не только Том.       Сам он стоял у окна, сложив руки за спиной, и следил за ходом дуэли на площадке перед домом. И пусть не было на первый взгляд в облике Тома ничего необычного, само его присутствие давило так, что сложно сконцентрироваться на ком-то, чём-то ином.       Но было нужно: в креслах у журнального столика расположились лорды Арктурус Блэк и Абраксас Малфой — ум и кошелёк любых чистокровных политических предприятий последних декад. Вот как раз их присутствия Реджинальд не ожидал. Когда закончился учтивый обмен приветствиями и ему предложили сесть, прямо сказал:       — Приношу извинения, господа, однако на основании приглашения я рассчитывал на встречу иного формата.       — Простите за эту конспирацию, Реджинальд, — Малфой талантливо изобразил вежливое раскаяние. — Однако природа дела, собравшего нас вместе, требует её на данном этапе, — он повернулся к Блэку, как бы передавая слово, и тот без предисловий огорошил:       — Вас пригласили для обсуждения ближайших парламентских выборов, назначенных на февраль семьдесят пятого.       От его слов Реджинальд откровенно опешил.       — Выборов, сэр?       — Время нашего бездействия прошло, — видя его замешательство, явно им удовлетворённый, продолжил Блэк. — После окончания войны с Гриндевальдом минуло двадцать восемь лет — грязнокровки достаточно насладились властью. Пришёл час вернуть всё на круги своя.       «И для этого нам нужен чистокровный министр, — мысленно закончил за него Реджинальд. — А его обеспечить может лишь про-чистокровный парламент». Он посмотрел на Тома в попытке понять, насколько это и его план тоже, однако тот притворился, что не заметил.       — Я с этим согласен, — «Однако моё согласие вам точно не нужно».       Всё же это лорд Арктурус Блэк. Ему вообще ничьё согласие не нужно было для действий.       — Я не сомневался в вас, Реджинальд, — деликатно улыбнулся Малфой. — Именно поэтому предложил вашу кандидатуру.       Реджинальд выпрямился в кресле.       — Для чего?       — Для выставления кандидатуры на выборах, разумеется, — пояснил Малфой.       В комнате как будто стало немного холоднее. Впрочем, это не смутило Блэка, и он отчеканил:       — Из наших сторонников от Эссекса традиционно выступают Шафики, однако нынче в их семье кризис ценностей. Их нерешительность создаёт для нас проблемы в одном из важнейших английских графств. И вы, Реджинальд, лучше других подходите для пропаганды консервативных ценностей в регионе.       Он не столько агитировал, сколько ставил перед фактами — это раздражало. Но Реджинальд сумел сдержаться и дипломатично ответить:       — Я ценю ваше лестное мнение о моих способностях, лорд Арктурус. Мне необходимо обдумать ваше предложение.       — Думайте, Реджинальд, — кивнул Малфой. — Ответ нам необходим не позднее января, так что у вас ещё есть время.       — Я дам вам знать как можно скорее, — Реджинальд выдержал паузу, однако его собеседники ничего не добавили: как будто исчерпали свой интерес к нему. Впрочем, чего ещё ожидать? Для Арктуруса Блэка какой-то там Мальсибер — не заметнее воробья для сокола; Абраксас Малфой, с которым Реджинальду приходилось взаимодействовать часто в Совете попечителей Хогвартса, смотрел на него с вежливой полуулыбкой, подчёркивающей ожидание хода.       Ходом большинства из тех, кого Реджинальд знал, стали бы дополнительные вопросы, уточнения личной выгоды от участия в предприятии лордов, даже неприкрытый торг. Однако подобное было не в характере Мальсиберов — и, возможно, как раз поэтому Малфой и Блэк решили поставить на него.       Реджинальд поднялся из кресла.       — Хорошего дня, господа.       — Вам тоже, — благосклонно произнёс Малфой, Блэк ограничился кивком.       — Реджинальд, подожди, — Том окликнул его уже за порогом и без спешки нагнал. — Их засада застала тебя врасплох, верно? — вкрадчиво поинтересовался Том, изображая тихое веселье и как будто бы осуждение манёвров господ лордов. Однако с его изменившимся голосом — более холодным и высоким, чем когда-либо прежде, — человеческие эмоции вязались слабо, выглядели дешёвой маской.       — Как и положено хорошей засаде.       — Полагаю, ты рассчитывал на иной… призыв.       — Не отрицаю, — честно сказал Реджинальд. Том поощрительно кивнул его прямоте.       — И он следует. Антонин обучит наших людей, как сражаться, он мастер в этом… Однако в Британии нет человека, больше тебя сведущего в боевых артефактах.       — Ты переоцениваешь мои знания.       — Разве? — Том искривил губы в подобии снисходительной улыбки. — Твой род создавал зачарованное оружие веками… И разве не ты всегда твердил, как важна родовая память?       Реджинальд вежливо улыбнулся в ответ, внутри леденея. От Тома исходило давящее ощущение превосходства, доминирования, власти — след владения магией, о которой большинство волшебников не могло и помыслить.       В своеобразной, нездоровой манере это завораживало.       Том это однозначно осознавал; опустил руку ему на плечо в покровительственном жесте, закрепляя роли.       — Каким бы ни был твой ответ Арктурусу и Абраксасу, это не последняя наша встреча. Уверен, в ближайшем будущем нам предоставится немало возможностей обменяться опытом и знаниями.       — Я также в этом уверен, Том, — выдавил Реджинальд, уже через силу сохраняя хладнокровие.       Глаза Реддла сверкнули красным пламенем; рука весьма резко соскользнула с плеча.       — Я предпочитаю иное имя, — и его голос, куда менее человеческий, чем раньше, преисполнился змеиной угрозы.       Не желая ссоры, Реджинальд слегка наклонил голову.       — До свидания, Волан-де-Морт.

***

      Едва вернувшись домой из Лестрейндж-холла, Реджинальд написал жене и другу. Паркинсон оказался у него незамедлительно, и они окунулись в Омут памяти с головой, распотрошили на мельчайшие детали мизансцены и каждое слово разговоров.       К концу сеанса у Реджинальда отчаянно гудела голова, и он устало приземлился в кресло, потирая виски. Добавлял головной боли Паркинсон, принявшийся курсировать по кабинету, задумчиво покусывая ноготь.       — Ну? — первым не выдержал Реджинальд.       — Что я могу сказать? Твоя немногословность — благо.       — А по существу?       — По существу… — негромко протянул Паркинсон, не глядя на него, поглощённый внутренним рассуждением, которое начал неспешно изливать вслух: — Для начала простое: на мой сугубо субъективный взгляд, на призыв лордов Блэка и Малфоя тебе стоит ответить согласием. С падения Гриндевальда кто только ни сиживал в министрском кресле: и полукровка Тафт, чересчур оптимистичная и мягкая — если бы не титанические усилия мракоборцев, Правопорядка и Тайн, остатки гриндевальдовой погани так бы и не вывели из Британии; и её бесполезный сын, любитель экспериментов с дементорами; и первый маглорождённый — ах, как мы допустили это?! — министр Лич; теперь вот — мадам Дженкинс, льнущая к либеральному крылу Минчума, Уизли и Дамблдора… Пришла пора вернуть высшую власть в стране в руки тех, кто по-настоящему пригоден для неё. Безусловно, пусть министром собираются сделать Поллукса Блэка…       — Поллукса?       — Так я слышал, — кивнул Паркинсон, и Реджинальд хмуро заметил:       — Я этого не понимаю. Почему лорд Арктурус не станет министром сам?       — Ну, друг мой, очевидно же: из-за того, что кресло министра не просто одно, но и однозначно одноместно.       — По-человечески, Эдди, по-человечески, — сквозь зубы процедил Реджинальд, вновь принимаясь растирать виски. — И сядь, хватит мельтешить!       — Прости, — Паркинсон присел на подлокотник пустого кресла, невидяще уставился в стену. — Ах, ведь было бы в самом деле проще, если бы лишь лорд Блэк был центром мощи и единым лидером для чистокровных! Однако есть лорд Малфой и его шкурный интерес, который простирается от Английского канала до Шетландских островов; есть его более либеральная позиция по вопросам магического образования и прогресса, которая как минимум мирит его с нашей нейтральной интеллигенцией, как максимум создаёт альтернативу для тех чистокровных, кто не желает делать громких заявлений. А ведь лорд Арктурус Блэк — это громко, это твёрдо, это решительно…       — Он всегда мне больше нравился, чем Малфой.       — О, вне всяких сомнений. Осторожные же люди вроде меня предпочитают Малфоя. Посмотрим, впрочем, посмотрим… И если бы, опять-таки, в кресле министра имелось место для двоих, Блэк и Малфой с удовольствием бы в него сели, на тесноту, само собой, порядка ради жалуясь. И уверен, не было бы на нашем острове пары счастливее… — протянул Паркинсон с полуулыбкой.       — Вы с Трэверсом опять ударились в сочинительство? — обречённо уточнил Реджинальд очевидное.       Ведь так было всегда: вертящийся во всяких кругах Трэверс ловил какую-нибудь «вибрацию из вселенной» — или выдумывал, что уж, — и накручивал Паркинсона. Паркинсон раздувал из мысли-наблюдения-идеи Трэверса полноценную теорию мирового заговора, накручивал себя ещё больше, а попутно банальным пересказом хода собственных мыслей повышал градус истерики Трэверса. В таком состоянии они обычно заявлялись к Реджинальду — уже верящие в собственноручно состряпанную сплетню-теорию процентов на восемьдесят-девяносто — и делились тем, что придумали. Как правило, часа обсуждения с другом им хватало, чтобы перегореть своим бредом: Паркинсон душил буйную творческую жилку и возвращался в рациональное русло, а у Трэверса попросту проходил пик нездоровой активности, идея устаревала и становилась скучной. И так — до новой «вибрации».       Вообще, эти двое дополняли друг друга идеально. Держать их было предпочтительно по отдельности, направляя энергию и таланты каждого в мирное русло. Однако у Реджинальда банально не было времени, чтобы, как в школе, постоянно отслеживать активности конспирологов-друзей — тем более тем насыщенным на события летом.       — Шли бы вы оба работать в «Пророк». А ещё лучше — в «Ведьмин досуг»!       — Ох, ну что ты такое говоришь?! — со вполне искренним возмущением покачал головой Паркинсон, труд репортёров для своих делишек ценивший, но ни разу не уважавший. — Ты бы ещё сказал, что Блэку и Малфою следует предложить кресло министра Тому.       — Том тоже вариант, — возразил Реджинальд. — Он… изменился, не стану спорить, но всё так же способен привлекать к себе людей.       — Да-да, я оценил всю степень его привлекательности по тому, как ты в конце разговора с ним побледнел…       — Слушай, я бы на тебя посмотрел в той ситуации!       — Не придётся, Реджи, потому что я в ней никогда не окажусь, — спокойно откликнулся на вспышку его гнева Паркинсон. Помолчав немного, добавил: — По крайней мере, мы знаем теперь, что именно ему от тебя нужно: знания и боевые артефакты, над которыми мы в данный момент благополучно сидим. Ты плюс знания, знания плюс артефакты… ты плюс артефакты — вот это уже сомнительно.       — Мне тоже так показалось, — мрачно согласился Реджинальд.       — Тогда тебе тем более стоит согласиться на предложение лордов, — сказал Паркинсон. — Если будешь выгоден Блэку и Малфою, Том поостережётся грубо действовать против тебя. Ну а если мнения наших влиятельнейших лордов его перестанет сдерживать… Что ж, это станет однозначным сигналом, что пришла пора паковать вещи и уезжать на континент.       Позиция Паркинсона была понятна и даже в ряде аспектов (кроме, конечно же, позорного бегства от проблем) близка Реджинальду. Сама по себе идея вхождения в магический парламент тоже не вызывала отторжения: всё же это высокая честь и ответственность — представлять жителей своего графства. Рею, опять-таки, пример, на котором можно учиться. И, как верно заметил Паркинсон, возможность отгородиться от Тома и его формирующейся боевой группы теми, кому он, кажется, всё ещё немного да обязан.       На том Реджинальд в общем-то и успокоился.       С Морой они нашли возможность для встречи только в субботу. От жены ему не нужно было одобрение: Реджинальд лишь собирался лично поставить её в известность о планируемых шагах. Как и был уговор.       Его рассказ о предложении лордов она выслушала на удивление терпеливо и молча; в конце потёрла дёргающуюся скулу и заметила:       — Они замыслили очень правильную вещь, я удивлена. И рада: кажется, они прочно держат под уздцы того ублюдка.       — Прекрати его так называть, — осадил жену Реджинальд. Они медленно шли по тропинке от Хогсмида к Визжащей хижине, и, благо, вокруг не было никого — лишь шелестел уже начавшими желтеть листьями ветер под сводом серого шотландского неба. — Думаю, и Тому отведена роль в предстоящей партии. Паркинсон тоже так считает.       — Ах, ну конечно, раз так считает Паркинсон!..       — А с кем мне ещё обсуждать политику? Ты с самого начала сказала, что ею не интересуешься. Вот у меня и остаётся из близких, кто способен быть полезен в этом, один только Паркинсон… Если не хочешь, не буду вообще посвящать тебя в наши с ним умозаключения.       — Нет уж, посвящай. Вы, мужчины, в свою обожаемую политику можете заиграться — а мне потом одной троих детей воспитывать.       — Не хорони меня раньше времени!       — Лишь оцениваю риски, — Мора остановилась возле хилой ограды, легко опёрлась на неё ладонями в перчатках и устремила невидящий взгляд на Визжащую хижину. — Впрочем, если мне что-то и импонирует в твоём Паркинсоне, так это его забота о твоём благополучии. Вкупе с его собственным жизнелюбством и лисьей хитростью — возможно, убережёт меня от участи вдовы.       Реджинальд тепло усмехнулся.       — Вот видишь, ты всё-таки способна найти в моём друге что-то хорошее.       — А я и не говорила, что он плох, — парировала Мора, на дух не переносившая Трэверса; впрочем, это было взаимно. — К слову, у меня сложилось стойкое ощущение, что его старший сынуля вдохновляется твоим светлым образом.       — Я многому его научил, — лаконично ответил Реджинальд, принимая смену темы разговора: скорее всего, Море нужно время, чтобы переварить услышанное. Тем более, ему вправду было интересно: — Что Гектор учудил?       — Пытается обуздать ярых поборников чистоты крови на Слизерине, — глубокая складка залегла между бровей Моры. Реджинальд с удивлением понял:       — Тебя это беспокоит.       — Мальчик пришёл ко мне. Спросил, может ли обращаться по деликатным факультетским делам, — Мора хмыкнула, но цинизм был напускным. — Слизнорт, кажется, совсем перестал интересоваться своим серпентарием.       — Или Слизнорту невыгодно вмешиваться в его дела, — задумчиво проговорил Реджинальд. Тяжёлое облачко неуловимой полудогадки повисло на душе. — Что ты ответила Гектору?       — Пока — ничего, — резко отвернувшись от хижины, Мора требовательно посмотрела на него. — Что ты ответил Блэку?       — Пока — ничего.       — Но должен ответить согласием. Ты ведь это понимаешь?       — Понимаю, конечно, — кивнул Реджинальд чуть раздражённо: действительно для себя уже всё решил. — А ты должна помочь Гектору. Он бы не попросил помощи, если бы видел возможность справиться самостоятельно.       — Я подумаю, — отозвалась Мора и вдруг мрачно уставилась на тропинку позади Реджинальда.       Он обернулся — от деревни неспешно шагали двое молодых магов, ведя негромкую беседу, явно, как и разговор Мальсиберов, не предназначенную для посторонних ушей. Рафаэля Гринграсса Реджинальд узнал издалека по блеску зелёных очков; сопровождал его Брайан Поттер, как-то раз заявившийся в Мальсибер-холл и совавший нос в дела, которые его совершенно не касались.       — Идём, — прошипела Мора, практически срываясь с места. Слегка озадаченный, Реджинальд в два шага нагнал жену и зашагал рядом с ней.       Когда они поравнялись, Гринграсс неожиданно отвлёкся от разговора и приветственно кивнул.       — Мистер Мальсибер. Профессор.       — Профессор Гринграсс. Мистер Поттер, — кивнул в ответ Реджинальд, останавливаясь: просто пройти мимо было бы невежливо. Пришлось заодно прихватить под локоть Мору, со скоростью бладжера попытавшуюся пронестись мимо. — Как вы находите свою должность, профессор Гринграсс? Вас всё устраивает? — не задать эти вопросы как член Совета попечителей он не мог, ведь выглядел новый преподаватель защиты откровенно неважно: по сравнению с летом ещё больше помрачнел, посерел, ссутулился, а кожа как будто плотнее обтянула кости черепа. Так маг обычно выглядел, когда употреблял слишком много сил на что-то.       Даже если и понял подтекст, отвечать на него Гринграсс не стал; вместо этого скорчил красочную мину.       — Должность соответствует своей славе.       — Кривится, подумайте, — пробубнила Мора, глядя на Гринграсса волком.       «Кажется, — про себя отметил Реджинальд, — отношения у них не задались… Впрочем, чего и следовало ожидать». Вслух он не успел ничего сказать: Поттер оказался быстрее.       — Простите, мэм? — он строго посмотрел на Мору, но ту, конечно, горящий возмущением юношеский взгляд не пронял.       — Прощаю. А вам, Гринграсс, советую поменьше кривиться и почаще напоминать себе, какая ответственность на ваших плечах.       — Прошу прощения ещё раз, но не вам судить, мадам! — вновь быстрее всех среагировал Поттер. Гринграсс поправил очки, и те сверкнули на секунду пойманным бликом.       — Зависть — удел сомневающихся в себе.       — Это я-то завидую?!..       — Достаточно на сегодня, — перебил Реджинальд, обращаясь по большей части к жене. — Хорошего дня, молодые люди.       — Хорошего дня, — ответил Поттер сквозь зубы. Гринграсс, видимо, был не настолько озлоблен стычкой, чтобы что-то желать; или банально не имел на это сил. Ну и славно.       — Ты как ребёнок, — процедил Реджинальд, когда увёл жену подальше от молодых магов. — Неужели ты и в школе так на него кидаешься?       — В школе мне некогда, — огрызнулась Мора, принципиально глядя только перед собой.       — Тебе самой не стыдно задираться со вчерашним выпускником?       — Ну, тебе-то и твоим дружкам не было стыдно отдавать ему мой предмет!       — Как будто нам оставили выбор, — поморщился Реджинальд. — Малфой очень чётко дал понять, каким должно быть решение совета.       — А…       — А за плечом его в тот момент стоял человек из Отдела тайн.       Вот теперь Мора посмотрела на него: мрачно, подозрительно.       — Ты раньше мне не говорил.       — Что бы это изменило?       — Ничего, — она задумчиво прижала ладонь к дёргающейся половине лица: скула, щека, уголок губ были в неконтролируемом нервном движении. — Хм, Отдел тайн…       — Поэтому лучше обходи Гринграсса стороной. Тем более, если ему не удастся снять проклятие Тома, через год ты сможешь получить свою несчастную должность…       — Этот снимет. Если, конечно, оно проклятие в том понимании, которое мы обычно вкладываем в этот термин.       Реджинальд нахмурился.       — У тебя есть сомнения?       — А времени проверить подозрения нет, — Мора вздохнула и отняла руку от успокоившегося лица. — Пока.       Зная Мору: приложит все усилия, чтобы появилось. Поддаваясь порыву, Реджинальд сказал:       — Если возникнет желание поделиться умозаключениями…       — Хм! — перебила она, как будто смутившись. Реджинальд не оставил это без внимания.       — Что такое?       Ответила Мора не сразу: уставилась себе под ноги, на покрытые пылью сапоги. Реджинальд её не торопил, между делом ненавязчиво рассматривая.       Море шли годы. В восемнадцать она была худой подвижной девчонкой, практически незаметной на фоне выхоленных красавиц-сверстниц, и покорила Реджинальда совершенно не внешностью, а острым умом, решительностью и страстью. С годами же Мора не только набралась опыта и дополнительных знаний, но и стала в понимании Реджинальда очень красивой женщиной, преисполненной силы и достоинства.       Мальсиберы вышли к Хогсмиду. По главной улице сонной деревеньки слонялись местные жители да несколько визитёров: те отличались более бодрым темпом шагов. Из пекарни тянуло запахом свежего хлеба и кофе — ветер разгонял ароматы на всю унылую серую округу.       — Смешно это, Реджи, — негромко сказала Мора, и Реджинальд повернулся к ней за пояснениями. — Дожить до моих лет, столько повидать и пережить — и не иметь, с кем разделить свои мысли.       Её замечание неприятно кольнуло.       — Со мной не можешь или не хочешь?       — Боюсь? — тихо сказала Мора, обращаясь к своим амулетам.       Реджинальд остановился и её остановил, придержав за плечо.       — Почему?       — Даже этот проклятый Гринграсс с кем-то — не боится… — пробормотала Мора, не слушая, не глядя на него. Она стремительно падала в собственные мысли, и Реджинальд не придумал ничего лучше, чем притянуть её к себе в твёрдом объятии. Это заставило Мору встрепенуться. — Эй!..       — Тихо, тихо… — успокаивающе проговорил Реджинальд, поглаживая её по голове, по буйной гриве чёрных волос.       — Я тебе не лошадь, Мальсибер! — прошипела Мора, предпринимая попытки вывернуться. Очень для неё слабые.       Скабрёзная шутка про объездку строптивых лошадей потонула в непрошенном приливе нежности.       — Что мне сделать, чтобы ты мне доверяла? — спросил Реджинальд со всей искренностью.       — Не знаю, — выдохнула Мора, прекращая вырываться. Упёршись локтями в его грудь, запрокинула голову, чтобы встретиться взглядами. — Я правда не знаю, Реджи.       — Значит, выясним, — постановил Реджинальд и, наклонившись, поцеловал её в лоб. И тут Мора сделала неожиданное: скользнула руками на его шею, потянула к себе, находя губами губы.       Несколько безумных мгновений они целовались, стоя на окраине Хогсмида, словно какие-то подростки.       Сумев наконец оторваться от жены, Реджинальд под гулкий стук сердца впился взглядом в яркий румянец на её впалых щеках, в чувственно приоткрытые губы. В ответ Мора смотрела не менее голодным взглядом, бездумно водя пальцами по его затылку, легко прихватывая и оттягивая волоски.       — Ты никогда!.. — вдруг выпалила она, но осеклась; отвернулась и буркнула: — Я хочу кофе.       — Кофе? — удивлённо переспросил Реджинальд, мыслями всё ещё пребывавший в поцелуе и том, что могло за ним последовать.       — Кофе, — Мора отстранилась от него, и выглядела она при этом практически злой. — Что непонятно?       Непонятно ему было, какого драккла её на этот раз переклинило. Реджинальд процедил:       — Так пойди и купи, я разве запрещаю?       Из взгляда Моры пропало тепло, сменившись досадой; румянец на щеках погас.       — Ещё бы ты попытался, — тихо огрызнулась она и, круто развернувшись, ушла в сторону деревни.       Несколько мгновений Реджинальд смотрел ей в спину, громко дыша, борясь с желанием выхватить волшебную палочку. А затем на ум очень кстати пришли слова Паркинсона, сказанные после жалоб Трэверса на очередную подружку: «Я, возможно, тебя удивлю, однако наши женщины более чем способны самостоятельно добывать желаемое. Так что когда женщина говорит при тебе, что чего-то хочет, на самом деле она хочет, чтобы ты, лично ты добыл желаемое для неё».       В таких вещах Паркинсону можно верить: он был уже двадцать лет счастливо женат. Поэтому Реджинальд трансгрессировал прямо на порог небольшого кафе при пекарне на краю Хогсмида и заказал кофе до того, как Мора подошла.       На протянутую кружку она ответила невнятным ворчанием и попыткой спрятать улыбку. Удовлетворившись и этим (всяко лучше, чем ругань), Реджинальд молча глотнул собственный кофе, гадая, что же стояло за её «ты никогда».