Ты в моих артериях, течёшь, будто морфин

I sometimes wish I'd never been born at all.

Queen, Bohemian Rhapsody

      Из меня отвратительный игрок в покер [совершенно не умею держать невозмутимое лицо; особенно имея на руках хорошие карты], зато игрок в Дурака — без лишней скромности и, тем более, лести к самой себе — бесподобный; умудряюсь не оказаться «в дураках» даже с самыми посредственными картами и даже когда намеренно стараюсь в них оказаться. Понятия не имею, как у меня это выходит. И, если честно, с радостью обменяю своё бесстыжее везение в картах на подобное везение в жизни…       — С тобой опасно садиться за один стол, Алёна, — Барков смотрит на лежащие перед ним карты; я разложила их на тёмной коже дивана — одну за другой — под до неприличного довольное: «берёшь», «берёшь», «и… берёшь». — Можно выйти из-за него с «погонами» и без трусов.       Плотно сжатые губы не особо помогают сдержать бессовестную и — клянусь, только самую малость горделиво-довольно-вредную — улыбку.       — Так и быть, трусы можете оставить себе, товарищ генерал. И, если вас интересует моё мнение… рядом с вашими генеральскими погонами вполне себе неплохо так будут смотреться две моей шестёрки, — придвигаю красно-чёрных красавиц поближе к Роману и, склонив голову набок, наблюдаю за его реакцией.       Боже, Алёна, неужели ты настолько осмелела, что начинаешь практически в открытую заигрывать с ним?..       Ни стыда, ни совести, ни прежней трусливой зажатости.       — На голых плечах — вряд ли, — вид его непринуждённой и от того до чёртиков соблазнительной ухмылки волнует сильней, чем должен; волнует до самых кончиков немеющих пальцев [попросту забываю, как ими вообще пользоваться] и замирающего где-то в горле дыхания; Господи. Боже. Мой. А он, будто не замечая [или скорее приличия ради делая вид, будто не замечает] моего четырежды блядского смущения, кладёт себе на плечи те самые злосчастные шестёрки:       — На удачу пошла ими с таким уверенным «берёшь»? Могла ведь разыграть более безопасный вариант.       Отвожу взгляд и скромно прикрываю низ лица рукой, приглушая тихий [и застенчивый] смех. Посмотрите на неё, прям сама невинная невинность во плоти…       — Не-а, я знала, что тебе будет нечем отбить козырную.       — Запоминаешь все вышедшие из игры козыри, значит?       Киваю, поправляя волосы [сама не знаю, зачем; вроде и так нормально лежали…]       — А как иначе мне постоянно всех обыгрывать?       — И меня ты, выходит, всю игру отвлекала разговорами, чтобы я не следил за картами? — произносит Роман, склонив голову набок. Как только «погоны» не слетели с его широких, ровных плеч?..       От того, как он смотрит на меня сейчас, — клянусь — чувствую себя… маленькой и бессовестной шулершей-негодницей-хитрюгой, [почти вовремя] пойманной за шаловливую ловкую руку.       — Ой?..

♢♢♢

      Иногда мне не хочется ни упрямо бежать от собственных мыслей, ни спасаться от них, утопая в пьяняще-сладком эскапизме, бережно укутывающим и баюкающим мой беспокойный разум своим тёплым крылом; иногда мне наоборот, хочется остаться совершенно неподвижной и дать им и нагнать себя, и растерзать, и позволить растащить по кускам, чтоб от моей бедной, исстрадавшейся — и до чего же жалкой, воистину убогой — душонки совсем ни-че-го не осталось…       Почему?.. Не знаю.       Быть может, мне попросту нравится страдать и бесконечно жалеть саму себя, сквозь слёзы напевая оды о собственной самоненависти [перебиваемые чужими возражениями];       быть может, маска извечной жертвы настолько плотно срослась со мной, что теперь мне кажется, будто за ней больше ничего нет [и без неё я не заслуживаю ни внимания, ни любви, ни тепла…];       быть может… быть может, у меня есть другое, более красивое и ещё более душещипательное оправдание, просто я пока ещё его не выдумала…

«Алёна, тебя саму не тошнит от собственного нытья?..

От того, насколько ты жалкое и совершенно никчёмное создание?»

♢♢♢

      Терпеть ненавижу фразу: «мы начинаем ценить что-то только после того, как потеряем это»; возможно попросту из-за того, что за свои девятнадцать лет я умудрилась потерять намного больше, чем мне хотелось бы; а может из-за того, сколько боли — несправедливости, обиды и скорби — скрывают в себе эти слова…       Порой мне кажется, будто я всю жизнь только и делаю, что теряю, теряю и теряю; теряю всех и вся; теряю, не успевая пополнять умытый горькими слезами список своих потерь новыми строками.       И если бы мне полагалось в этой жизнь хоть немного справедливости и милосердия, в противовес всем зияющим и саднящим, кровоточащим и ноющим пустотам в моей исстрадавшейся, — пусть и жалкой — душонке, мне определённо… определённо перепадало бы то, чем я смогла бы перекрыть их; пусть и не все до единой, и тем не менее…       …жизнь воистину несправедлива. По крайней мере ко мне.

♢♢♢

      С недовольным протяжным вздохом ворочаюсь, стараясь устроиться поудобней.       Можно подумать, Алёна, дело в какой-то там несчастной и перемятой подушке [и одеяле, и недостаточно комфортной позе, и кровати в целом…], а не в мыслях в твоей неугомонной головушке. Может, уже прекратишь расковыривать едва затянувшиеся былые обидки?.. Нет?.. Как знаешь.

♢♢♢

      Терпеть ненавижу признаваться самой себе, как сильно я завидую тем, у кого в отношениях с родителями, — прямо-таки райская гармония взаимопонимания и совершенно искреннего, обоюдного уважения, поддержки, любви… и прочего такого…       Ведь мне хочется — по крайней мере, хотелось, — чтобы у меня было также.

бедная Алёна, как она наивна

      Все мои детские воспоминания омрачены горьким осознанием, — мой папа не любит меня; сколько себя помню, между нами не существовало ничего теплее молчаливого и равнодушного [самого обычного…] принятия существования друг друга: он просто-напросто жил и мирился с тем досадным фактом, что у него есть дочь, а я же жила с отцом и при этом без него.       Раньше я не ценила этого отдаления: обижалась на него, сердилась, плакала; теперь же меня напротив больше прельщает мысль, чтобы мы и дальше оставались «просто чужими людьми, вынужденными соседями по крови и семейной жизни, и жилплощади», нежели он вспоминал о том, что он всё-таки ОТЕЦ;       вспоминал слишком поздно;       вспоминал тогда, когда уже не нужно; когда я уже привыкла к его сугубо формальной роли вроде, — «папа есть, только на него можешь не рассчитывать; он есть не для тебя; и других своих дочерей он любит, не то, что кое-кого»;       вспоминал с одной единственной целью [никак не связанной с навёрстыванием упущенного…]: поучать меня жизни через сладкий хор унижений и оскорблений.       Всё было бы намного лучше и проще, не будь у меня отца вовсе или будь он хоть немного похож на отца той же Леры…       …наверное.       Раньше своим спасением, своим утешением я считала маму. По крайней мере — и справедливости ради, — до недавнего времени она действительно им и являлась. Теперь… теперь мне самой хотелось бы знать, что именно изменилось и в ней, и между нами; и в какой момент; и — самое главное — почему?..       Что стало первопричиной?..       Неужели я попросту и правда настолько ужасна?..              Помню, как заметила — или скорее даже почувствовала, ощутила и кожей, и всем своим нутром, — как раздражаю эту женщину уже одним своим присутствием.       Помню, как поймала себя на мысли [или осознании], до сих пор отдающей тупой болью в сердце, — я давно не слышу от неё ни-че-го, кроме [сплошных, бесконечных…] упрёков, придирок и обидных, едких замечаний; и заодно — вот иронично — забыла, когда в последний раз осмеливалась подойти к ней, чтобы поделиться содержимым себя; поделиться тем, чем я живу.       Помню, как в один момент мне… стало попросту всё равно за что НА ЭТОТ РАЗ она злится на меня и наказывает своим пренебрежительно-надменным игнором, не удостаивая даже самым жалким и едва слышным из-за плотно сжатых губ и стиснутой челюсти «угу». А ведь раньше меня прошлую это искренне волновало и я велась, и бегала за ней, пытаясь узнать, в чём я виновата и чем разочаровала; тогда я всего-навсего отчаянно тянулась к её любви… хотя бы к её любви…       И в тот момент — когда незримое что-то внутри меня окончательно переломилось и моя вдоволь настрадавшаяся душа покрылась хрупкой коркой равнодушия ко всем вокруг — всё окончательно полетело под откос; родители натужно делали вид, будто меня нет, и вот, теперь меня действительно нет…       Так всё-таки легко не заметить, как начинаешь отдаляться от других [и закрываться в себе, заворачиваясь в кокон «никто мне не нужен кроме меня»]. И я не заметила. Хоть и чувствовала, осознавала, будто что-то не так, только никак не понимала, что именно меня тревожит. Зато теперь понимаю. Пусть и несколько поздно, наверное…       Трудно продолжать тянуться к тем, от кого не получаешь ни тепла, ни любви, ни понимания;       кто говорит с тобой исключительно свысока, не как с равной, не как с человеком со своими чувствами и мыслями;       кому неинтересна ни толика тебя и твоей жалкой жизни [и кто встречает любые попытки открыться жестокими, обидными насмешками с завуалированными унижениями];       от кого и не помнишь вовсе, когда в последний раз слышала что-то помимо претензий, претензий, упрёков и снова претензий, и очередного недовольства чем-то…       «Может, я была бы совершенно другим человеком, если бы вы меня любили?.. — мелькает в мыслях, когда [сама не зная, зачем] просматриваю профили родителей в соцсетях и задерживаюсь дольше, чем стоит на всяких наших общих фотографиях. — Может, тогда бы я не стала вашим подобием?.. Не язвила бы всем и каждому, не плевалась бы сарказмом, ненамеренно обижая даже тех, кого не хотела… И не любила бы себя единственную просто от того, что иначе любить меня больше некому?..»       Ведь — к сожалению… — трудно быть тем самым «вопреки», когда ты чистейшее среднее арифметическое своих родителей, родственников [притом самого худшего, что в них только есть]; и порой я думаю, не будь я… такой, теряла бы я так часто и так много тех людей, которых терять совсем не хотелось?..       Мне стыдно от того, насколько мне одновременно и интересно, и страшно узнать ответ…

♢♢♢

      Переворачиваюсь на спину и просто… лежу, уставившись в потолок пустым взглядом и кусая изнутри и собственные губы, и щёки.       Может, мне всё-таки стоит заткнуть собственные страхи и записаться к психологу?..

♢♢♢

      Мне так давно отчаянно хотелось поменяться с родителями местами; хотелось, чтобы они как следует прочувствовали всю ту мою обиду [и боль], скопившиеся внутри меня за всё время, и… и поняли, какие страдания принесли мне, своей — с их слов всё-таки «любимой» — дочери.       И теперь, перечитывая нашу всё больше одностороннюю переписку с мамой, я осознаю одно, — в коем-то веке плачет она из-за меня; не наоборот. Только… только никакой радости от этого я не чувствую… Совсем…       Прости, мама.       Но все твои извинения, твои душещипательные и до одури проникновенные «прости и вернись, доченька; мы любим тебя; мы скучаем без тебя; нам тебя не хватает» нужны не мне; в них — как и в тебе — нуждалась та, другая, Алёна. Которую ты не поддержала ни в тот день, ни в предыдущие; которую не остановила, даже не попыталась; любовь которой воспринимала как должное; и которой — увы — больше нет…       Теперь ты понимаешь как больно биться и биться о глухую стену равнодушия близкого?..

♢♢♢

      «Сейчас или уже никогда,» — нашарив телефон под подушкой, беру его в руки и по очереди захожу в каждую соцсеть, где я только есть.       В одной удаляю аккаунт в принципе; меня в ней больше никто и ничто не держит; в других просто-напросто блокирую всех своих родственников [кроме младшей сестры] и удаляю переписки с ними. Блокирую и удаляю. Блокирую и удаляю. Удаляю. Удаляю. Удаляю…       Нам [но всё больше им] теперь нет места в жизни друг друга [в моей жизни]. И, наверное, мне стоило сделать это намного раньше [ещё по пути на ЖД вокзал…], только я никак не решалась. А может, мне всего-навсего хотелось дождаться и увидеть, как меня будут слёзно звать обратно домой, извиняясь за все причинённые когда-либо обиды, и заваливать обещаниями вроде «теперь всё будет по-другому [но только первые пару недель]».       Зачем?.. Сама не знаю.       Возвращаю телефон обратно под подушку только после того, как очищаю корзину в галерее. Теперь у меня нет ни одной фотографии ни семьи, ни дома, ни любимых кошек и немного сумасшедшей собаки.       Ведь у меня нет ни семьи;       ни дома;       ни любимых кошек и немного сумасшедшей собаки.

♢♢♢

      Один сказал — вернее, прокричал — мне в лицо проваливать; другая процедила сквозь зубы с злобой и неприязнью всего мира: «вот хочется порой выкинуть тебя от сюда». Тогда вы оба не знали и вряд ли даже догадывались, как сильно мне самой хочется уйти. Просто меня поочерёдно держали учёба с её нескончаемыми завалами и иррациональная, мазохистская любовь к вам, которая мучительно долго не угасала несмотря ни на что…       …до недавнего времени. И теперь меня н и ч т о не держит. Даже страх перемен.

♢♢♢

      «Завтра обязательно будет лучше,» — обещаю себе и мне хочется верить в это, ведь не может же всё и всегда в моей сраной жизни быть... плохим?..