Ты в моих артериях, течёшь, будто морфин

      Отцовское «Пошла вон!» звучит в ушах, пока я в спешке собираю свои вещи по сумкам и хлопаю со всей силы входной дверью. Продолжает звучать, когда сижу в занюханном плацкарте поезда дальнего следования и наблюдаю в окно, как родной город остаётся позади. Ну и пусть. Рано или поздно я бы всё равно уехала из этой дыры. В ней нет никаких перспектив для меня и она — ну, отчий край! — теперь не кажется мне таким огромным, как в детстве. Скучный маленький город, пройденный мной вдоль и поперёк за все мои девятнадцать лет бессчётное множество раз. Если я останусь здесь — покроюсь плесенью и не увижу ничего дальше этой унылой дыры. Одна лишь мысль навсегда застрять здесь пугает и вызывает отвращение. Ни за что. Моя остановка — Москва. Столица и сердце России. Понимание, какую высокую планку я взяла, отдаётся волнительным холодом в животе. Неизвестное будоражит до самых кишок. Раньше я была в Москве лишь проездом, теперь же рвусь в неё практически без всего. На карте у меня есть деньги, целых девять тысяч рублей. Столичные цены проглотят их и не подавятся, а я и глазом моргнуть не успею… Да и чёрт с ним. Буду решать по мере их поступления. Или списания, раз речь о деньгах.

♢♢♢

      На Ленинградском вокзале меня никто не встретил. А ведь обещали забрать [как и обещали, что не забудут…]       «Суки…» — обиженно мелькает в мыслях.       Химозная бурда из кофейного аппарата бодрит и утоляет обострившийся голод. Я сижу в зале ожидания, отбивая потёртым кроссовкам нервный ритм. Неуютно остаться одной в чужом незнакомом городе. Особенно таком огромном. Не знаю, полезла бы я в Москву, не будь у меня здесь друзей, готовых пустить к себе на порог? Скорее всего нет. Не на вокзале мне ведь жить! О мотелях или гостиницах я даже думать не смею. Ночь в любом из них — сильный удар по моему кошельку.       Коротаю ожидание Леры — та подруга, которая согласилась меня приютить у себя — поиском работы на первое время. Самостоятельная взрослая жизнь началась для меня ещё вчера, когда дверь родительского дома с грохотом захлопнулась за моей спиной. Теперь и деньги придётся зарабатывать самой. Погано. Плечи сникают при мысли, что каждый день я буду таскаться на паршивую работу за три копейки и оставлять на ней часов по десять своей жизни. Без образования — не считая школьных одиннадцати классов — большее мне и не светит. Остывший кофе на вкус ещё отвратительней, чем прежде. Не допивая, я выбрасываю стаканчик в ближайшую мусорку.       Весь мой бунтарский настрой и обида на отца ощутимо угасают, когда я понимаю, что теперь мои дни будут походить друг на друга. Дом-работа. Дом-работа. С утра и до позднего вечера. Мои сверстники будут учиться, путешествовать, гулять ночами напролёт или веселиться в тех же барах, устраивать посиделки… А я? А я буду пробивать продукты на кассе или с елейной улыбкой и сладкими речами пытаться продать таким, как они дорогое тряпьё, на которое у меня самой вряд ли будут деньги. Как же это, блять, несправедливо! Обида душит и я пытаюсь сдержать подступившие слёзы. Почему для меня праздник жизни закрыт? Чем я заслужила это?       Мои попытки утешить себя мыслями вроде «это ведь не навсегда! в начале всегда сложно, особенно, если ты одна и в чужом городе. зато потом станет проще и всё будет хорошо» прерывает Лера. Явилась всё же.       — Ну привет, Алёна, — улыбается она и затягивает меня в объятия. — Добро пожаловать в Москву! Я только буркнула ей неразборчиво в плечо «угу, спасибо».       — Чего вид такой несчастный? Устала?       Киваю.       — Или из-за отца?       Снова киваю. На деле я про отца и думать забыла. Но вываливать на Леру свои новые переживания не хочу. Сама не знаю почему. Просто не хочу.       — Понимаю… — не перестаёт улыбаться. Обычно её радость заразительна. Жаль у меня иммунитет. — Есть хочешь?       — Очень.       — Тогда пойдём. Купим чего-нибудь к чаю по пути.

♢♢♢

      Формально Лера живёт в Москве. По факту же — в Подмосковье, за МКАДом. Далеко не одно и то же.       Покинув здание Ленинградского вокзала, я не переставая озираюсь по сторонам. Шум нескончаемого потока машин с непривычки глушит и я морщусь. Хочется зажать уши руками. Видя моё лицо, Лера смеётся. Она уже привыкла к подобному. А мне, видимо, ещё только предстоит.       Чтобы не потерять друг друга, мы держимся за руки. Людей на улицах Москвы не просто много, их дохуя. Реально дохуя! От этого я чувствую себя не в своей тарелке. Одну из моих сумок Лера тащит у себя на плече. Отняла её у меня, а я и рта раскрыть не успела. И даже вернуть не попыталась. Быстро смирилась.       — Как ты не устала таскать эту тяжесть? — спросила Лера, когда у неё затянуло плечо.       — Устала вообще-то. Иначе бы не позволила тебе тащить мои вещи.       Хуже всего оказалось в метро. Людей много, пространства мало, неповоротливые тяжёлые сумки мешаются и раздражают. Ещё и толкают постоянно со всех сторон. Чаще чем обычно цежу злобно сквозь стиснутые зубы: «Сука. Блять».       — А долго ехать до тебя? — спрашиваю, пока ждём состав. Мой взгляд цепляется за иностранцев. Особенно за чернокожих. Лера замечает куда направлен мой взгляд и приглушённо хихикает в руку. Меня же одолевает стыд. Что? Ну любопытно мне! Прежде я негров только в кино видела и на фотографиях!       — Ну так, прилично. Сначала тридцать минут на метро ехать, а потом на автобусе ещё минут сорок. Если в пробку не попадём. Не повезёт — добираться будем все два часа.       Мой страдальческий стон веселит Леру ещё больше.       — Я не выдержу столько…       — Не драматизируй, выдержишь! — она ободряюще бодается со мной плечом.       — Нет. Я в туалет хочу, у меня вокзальный кофе просится на выход.       Вместо ожидаемого сочувствия я получаю сложившуюся пополам от смеха Леру.       — Могу пожелать тебе только терпения!       Терпение и правда оказалось не лишним, потому что дальше стало только хуже. Во-первых, в вагон и я, и Лера с трудом втиснулись и оказались зажаты со всех сторон другими людьми. Дышать нечем, держаться не за что и даже рукой не пошевелить. Во-вторых, кто-то случайно — или нет — толкнул меня и попал прямо по мочевому пузырю. Я сделала как советовала Лера — стерпела. В третьих, пользуясь случаем, меня облапали за задницу. Желание обернуться и переломать наглецу руки осталось лишь в моих мечтах. Остаток пути я тихо злилась себе под нос и сгорала от унизительного стыда. А ещё напрягалась каждый раз, как рядом начинали толкаться и шевелиться.       «Тёплый приём, ничего не скажешь…» — теперь я всей душой ненавижу метро. И час-пик. Особенно метро в час-пик.

♢♢♢

      В автобусе я сажусь возле окна и всю дорогу смотрю на то, как стремительно Москва моей мечты остаётся позади и начинается замкадье. Грустное зрелище. Напоминает мне о родном городе, от которого теперь меня отделает тысяча с небольшим километров. Сами собой в голову лезут мысли о доме. Я стараюсь от них отмахиваться. Нет у меня больше дома. Меня от туда выгнали и дверь следом закрыли. Сердце до сих пор замирает, пропуская удар, когда вспоминается щелчок, с каким закрылся внутренний замок, стоило мне оказаться на крыльце. Тяжкий вздох вырывается сам собой. На душе тоскливо и чувствую себя выброшенным на обочину проезжей трассы — или жизни — слепым котёнком. Блеск. Слёзы встают комом в горле. Я сдерживаю их как могу, не хочу плакать при Лере [хоть и знаю, что она не станет осуждать]. А ещё, благодарю водителя за полумрак в салоне. В нём не видно, что я сижу с глазами на мокром месте и вот-вот разрыдаюсь.       К слову, в пробку мы таки попали…

♢♢♢

      Лера живёт в хрущёвке на шестом этаже. Одна. Квартира ей досталась от умершей бабушки и она переехала в неё сразу, как поступила в Бауманку. Отсюда ей быстрей добираться до университета, чем из родительского дома. Да и — со слов самой Леры — ей давно хотелось начать самостоятельную взрослую жизнь. Вырваться из-под родительской опеки. Мне стыдно признаваться в этом даже самой себе, но я завидую ей… Порой даже очень-очень сильно.       «Повезло тебе…» — не могу не думать, видя саму Леру [победительницу в генетической лотерее, не то, что я] и слушая её часовые монологи о своей учёбе, личной жизни и родителях. В Бауманке она учится на бюджете. Поступила с первого раза туда, куда хотела. От парней ей нет отбоя. И даже порой от некоторых девушек… А родители её понимают и принимают, и любят. Когда Лера сказала мне, что её ни разу не били в детстве ремнём, не ставили в угол и не запирали в комнате — отбирая к тому же все игрушки с угрозой выкинуть их на помойку — я смотрела на неё с минуту удивлённым взглядом. Мне не верилось, что так бывает. Как и ей в свою очередь не верилось, что бывают такие Алёны как я… — А когда у тебя не получалось с уроками, на тебя что, всё равно не кричали? Не обзывали? Не… Лера отрицательно качает головой. — Никогда. — Ахренеть…       — Вещи можешь оставить тут, — Лера ставит мою сумку возле дивана в гостиной. — Сейчас начнёшь разбирать их или сначала чаю? В животе ощущение, будто желудок начал переваривать сам себя.       — Давай сначала ужин, — прошу я.       Лера скрывается на кухне, оставляя меня обессиленной на диване в окружении дорожных сумок и рюкзака. Это чертовски тяжёлый и долгий день.