Алисента. Матерь драконов

      Алисента чувствовала себя так, словно её прожевали, переварили и выплюнули после этого. Компания Визериса, особенно ночи, стали тяжелей, чем когда-либо. Даже более, чем в самом начале их брака. Всякий раз видя его, перед глазами неизменно вставала картина того, как она опускалась перед ним на колени, стирая в пыль собственное достоинство. Держать лицо, играть роль идеальной, кроткой супруги становилось тяжелее, особенно тогда, когда самым острым желанием было вцепиться ему в глотку.       Зато Алис провела ещё одну Встречу Королевы — на этот раз «места» занимали более чем за месяц, хотя она приказала всегда оставлять парочку свободными — для экстренных случаев и обращений. Специально обученные люди ходили по Гавани, устанавливали палатки, которые работали круглосуточно и где принимались заявки на то, чтобы их выслушали. Туда приходили люди, указывали своё имя и причину обращения, а писари записывали это всё в единый список из которого уже потом отбирали более важное она с фрейлинами.       Аристократы писали письма — те попадали к Марель, из них они тоже отбирали, придумывая тысячу и одну причину, почему они не могут кого-то принять. С высшим обществом приходилось быть очень вежливой и корректной, чтобы не сильно их оскорблять. То, что они в любом случае обидятся на отказ — и так понятно, но градация обиды могла быть большой, поэтому они старались обещать принять их в следующий раз по возможности.       В этот раз всё прошло гораздо проще — и она была более подготовленной, и гораздо более здоровой, а потом, в какой-то момент, и вовсе взяла с собой Рейниру, чтобы народ знакомился и со своей будущей королевой. Отец был не в восторге, но она смогла обосновать это тем, что на данный момент важнее продемонстрировать единство королевской семьи, да самого короля окончательно замаслить после той ссоры. Со скрипом, но десница согласился.       С отцом становилось всё сложнее — десница частенько заходил к ней, чтобы поговорить о политике и её действиях, а заодно посмотреть на внука. Он не слишком много и часто брал его на руки, но всегда внимательно наблюдал, провинчивая в голову дочери мысли о том, что мальчик однажды станет отличным королём, что возвеличит имя их семьи в веках.       Алисента кивала, мягко соглашалась и пыталась переводить тему. Но уже понимала, что это только начало — чем дальше, тем больше Отто будет продвигать своего внука к трону, распространять слухи, только уже не в пользу дочери и её сына, а в противовес Рейнире — пока он не мог этого толком делать, она была юна, придраться особо не к чему, но ростки слухов уже были посажены, если верить тому, что доносят ей Талия и Лила.       Принцесса стала ещё одной проблемой — Нира изволила обижаться на неё за то, что Алис не рассказала о том, что же такого произошло между ней и супругом. Мол, ах, как же она могла! Иметь тайну! Алисента могла лишь сохранять спокойствие и стараться не закатывать глаза — да-да, конечно, а то она прямо видит, как Рейнира спешит рассказать ей о пророчестве, кинжале и прочем. Потакать капризам девочки она не собиралась — каждый имеет право на личное пространство, которое другому должно уважать. На этом строится любая основа отношений… что ж, возможно, в своё время она этот аспект упустила, но это значит лишь то, что ей предстоит это исправлять.       Рассказывать кому бы то ни было о произошедшем остро не хотелось — это был её крах, её унижение, её слабость и позор. Необходимый, чтобы исправить допущенную ошибку, да. Но это не значит, что она готова кому-либо рассказать об этом. Особенно Нире, которая была кем-то средним между её подопечной, воспитанницей, подругой, младшей сестрой… и, немного, ребёнком. Это Алисенте тоже приходилось признать, что, кажется, с момента смерти Эйммы Аррен она немного… удочерила Рейниру, сместив акцент их отношений с дружественного на более семейный и покровительственный.       Принцессе нужна была материнская фигура, когда её мать умерла, а отец оказался тем ещё гандоном-разочарованием, Алис тогда сначала просто поддерживала её, всё больше перенимая функции старшей сестры, потом была беременность — гормоны, моральная подготовка к тому, что скоро она станет мамой и Рейнира как-то незаметно перешла в разряд «её детей». Пусть старшая, пусть приёмная, но скорее дочь, чем подруга. В какой-то степени так было даже лучше, с учётом того, какие роли они теперь исполняют — королева-мать и её принцесса-падчерица.       С другой же — она снова осталась фактически одна со всей своей ответственностью. Если раньше можно было пойти и пожаловаться на что-то подруге, искать в ней опору и утешение, то теперь она просто не могла заставить себя сделать это. Как с фрейлинами, как с Эйгоном. Потому что они были под её ответственностью, под её опекой, они нуждались в ней, в сильной, умной, знающей и всё такое королеве.       «Мечтаю о ком-то взрослом, на кого можно было бы спихнуть хоть часть всего этого дурдома», — вздыхала мысленно Хайтауэр, понимая, что саму себя загнала в ловушку. Отцу доверять полностью нельзя, Визерис — вариант хуже Отто, а все остальные были её подопечными. Класс.       В итоге выход своему моральному дискомфорту она находила лишь в старом и слегка заброшенному хобби — выгоняла всех из покоев, садилась на широкий подоконник с пледиком и подушечками в спальне, ставила рядом люльку с сыном и Принцем и рисовала. Рейниру, Отто, своих фрейлин, но в основном — Эйгона. Когда-то её главным вдохновителем была принцесса, как первый якорь, подруга и самый близкий человек. Теперь её миром стал сын, который, конечно же, тоже решил подбросить своей матери проблем, пусть и невольно.       У них начались резаться зубки.       Это был пиздец, Боги, какой же пиздец! Её сын орал, кричал, мучился и извивался, у него поднялась температура, он уже почти не мог плакать — лишь обессиленно хныкать, пока его мать сходила с ума. Её мальчику было больно! И она ничего, ничего не могла с этим сделать. Какая-то обезболивающая мазь от мейстера Орвиля доверия не вызывала, в народе никаких средств тоже не знали — перетерпит, пройдёт, максимум — вина немного дать, чтоб уснул. К таким варварствам она оказалась не готова, зато полностью потеряла сон и покой, став внешне походить на труп.       Окружающие настойчиво предлагали перенести Эйгона жить в детскую, чтобы королева могла спокойно высыпаться — в конце концов, это были всего-лишь зубы, все дети через это проходят, справятся и няньки со служанками. Но Алисента не могла этого допустить. Она не могла расстаться со своим мальчиком, перестать контролировать ситуацию, оставить его страдать в одиночестве!       Эгг был безумно привязан к ней, не терпел долгих разлук, а уж в такой тяжелый момент и вовсе — казалось, что единственное успокоение он находил только на руках своей матери или когда кушал, вцепившись в её груди. Есть он стал тоже более вяло и непостоянно, всё время капризничая — оно и неудивительно, им «повезло» и резаться стали сразу четыре зуба, судя по всему — два нижних и два верхних, так что болеть у Эйгона должно было всё.       Алис ещё помнила, как у неё в той жизни резались зубы мудрости — страдание и боль, с привкусом крови во рту, с температурой, так сильно, что аж в голову отдавало и это она молчит о том, что болела буквально вся челюсть, а не одно конкретное место. Конечно, может быть, так болело из-за того, что часть зубов сдвигалась из-за нехватки места — она их потом удалила, конечно, — но точно знать Алисента не могла, а представлять насколько больно сейчас её ребёнку, у которого стали резаться сразу четыре зуба, было мучительно.       Всё, что смогла вытянуть из своей памяти на этот счёт Алис кроме лекарств был отвар из ромашки для полоскания и, с трудом, но она могла периодически проводить эту процедуру с Эггом, после чего ему даже, вроде как, становилось немного легче. Жевательных игрушек она толком не нашла, а совать ребёнку в рот какую-то непонятную хрень было страшно, но в итоге королева согласилась на компромисс с собой — самолично сшила маленькую игрушку, набив её гречишной лузгой. Как она её искала — это отдельная эпопея с мучениями слуг, которые оббегали весь причал с рынком, в поисках неведомой крупы, за которой их послала королева. Но нашли ведь! А она искренне за это отблагодарила — словами и монетой.       Оказалось, что гречка в ходу в Квохоре, а доставляют её через Мир и стоит она, ожидаемо, дофига, аристократии не зашла, а потому поставляют её довольно мало — зато не чищенной, так что добыть лузгу труда не доставило, а сами зёрна она заставила обжарить и сварить на кухне, после чего чистосердечно порыдала над вкусом былой жизни, выплёскивая свой стресс. И приказала заказать у торговца десяток килограмм крупы — чисто для неё, чтоб было в запасе, потому что Нира не оценила кашу.       Шуршащая маленькая, размером с её кулак, игрушка в виде золотого дракончика Эйгону зашла неимоверно, ему нравилось ею шуршать, жевать, мять, кидать… словом, хоть немного, но сына это заняло, отвлекая от боли и давая возможность пожевать что-то, что не является материнской грудью, потому что, честное слово, ей нравилось кормить его самой, но как только начали резаться зубки — это стало болезненно. И даже чёртово масло не спасало.       Попутно с этим, видимо, мироздание решило её добить — постройка канализации под бедными районами и окраинами города шла… сложно. Лорды были недовольны, народ — тоже, потому что некоторые дома пришлось сносить, конечно, взамен им построят новые, временно переселив в палаточный городок, но люди не любят таких перемен, а ещё это куча денег, плюс рабочие периодически страшно лажали и у них происходили обвалы, драки, жертвы. Один раз они вообще стали прокладывать маршрут не туда! Как они умудрились — секрет бытия, но глаз у Алис уже начал нервно дёргаться. У лорда Бисбери, впрочем, тоже — кажется, при взгляде на неё он не то пытался испепелить её взглядом, не то убежать, пока она не успела прицепиться к нему с какой-то новой статьёй расхода, которую вот просто жизненно необходимо расширить и одобрить!       Зато отцу было весело — всякий раз, при взгляде на эту картину, у него в глазах плясали смешинки, как бы он ни старался сохранять невозмутимое выражение лица. Оно-то, может, и оставалось серьёзным и собранным, но глаза-то выдавали, как и дёргающийся уголок губ! Отто никак в её нежные отношения с мастером над монетой не вмешивался, не становился ни на одну сторону, просто с удовольствием наблюдал и, кажется, мысленно делал ставки. Она надеется, что они были хотя бы в её пользу — всё же, в семи из десяти случаев она доканывала Лимана, а оставшиеся три формулировала иначе, переиначивала и продолжала совать ему под нос, пока не соглашался. Да, она умела быть упёртой.       Визерис блаженствовал, посмеиваясь, а когда начинал переживать на тему чего-то, то лорд десница обычно ловко его успокаивал и переводил мысли куда-то в другую сторону. Отто вообще занял интересную позицию — активно в её проект не вмешивался, лишь давал советы наедине, да короля на поворотах сдерживал или, наоборот, подталкивал в нужную сторону. В остальном же всё оставалось на откуп Алисенты — в том числе и ошибки, как тогда, когда она обсчиталась в смете на прокладывания туннеля под улицей Костей. А ведь приносила же на одобрение! Но лорд десница изволил глянуть, поднять бровь и полностью отдать на откуп дочери. Это было похоже на то, как волки обучают своих детенышей охоте — сначала просто куски мяса таскают, приучая к запаху, потом учат брать след, загонять добычу… и так, пока волчата не заматереют и не смогут полноценно охотиться. Это было даже немного мило, но на ошибку мог бы и указать!       В конечному итоге, потратив кучу времени на убеждение мужа и десницы, Алис добилась того, что стала сама, пусть и с гвардейцами и охраной, выезжать на места стройки, беседовать с мастерами и наблюдать за процессом. Многое ли она в этом понимала? Не особо, не смотря на то, что за последние месяцы узнала много — слишком много — информации об этом. Но присутствие королевы поднимало дух рабочих, вселяло веру в важность проекта, да и вообще показать, что она держит руку на пульсе было полезно.       Начинали они с окраин Блошиного Конца, пока не суясь в самые сложные и проблемные места. К тому же, отдельные планы у королевы были на улицу Шелка, потому что ей нужны были связи с проститутками, а девицы эти пусть и продажные по своей сути, но всё же… всё же человеческое отношение — оно и есть человеческое отношение, которое не всегда, конечно, но часто становится весомее звонкой монеты. Даже у шлюх. Или — особенно у шлюх, которых и за людей-то большинство не считают.       Но к этому надо было подступаться медленно, постепенно, по чуть-чуть — хотя начало она положила, когда приняла во время Встречи одну из них, которая дерзнула выступить с жалобой на то, что её сестру, вместе с ней выросшую в борделе, один клиент зарезал во время утех — и отделался лишь платой в десять серебряных. Деньги-то, конечно, немаленькие, но девушка не была этим удовлетворена. Это был первый и очень удачный звоночек, который даст ей возможность потом однажды начать запускать свои руки и в эту сферу. Хотя то, как она будет умасливать на это Визериса Алис предпочитала даже не думать. Это будет очень, очень трудно.       Словом, к тому моменту, как сыну исполнился год, а её сроку в качестве королевы — почти два, Алисента могла смело сказать, что она заебалась. Полностью и окончательно.

***

      В последнее время Гвейн стал очень нечастым гостем в Красном Замке, что не очень-то его радовало. Конечно, служба в Золотых Плащах была более, чем увлекательная, он даже умудрился завести там друга — Харвин был непредвзят по отношению к Хайтауэру, придерживаясь стойкого нейтралитета в политике и выступая против травли. Благородный огромный рыцарь, мечта всех бордельных дев и, кажется, его новый лучший друг. Неожиданно, но Гвейн ни разу не возражал, конечно же.       И всё же ему не хватало семьи. Алисента жила в замке, его племянник — тем более. Он так редко видел малыша Эйгона! Милейшее создание, по мнению Гвейна, — безумно похожее на его сестру. Не расцветкой, конечно, там чистый Таргариен, но черты лица?.. У него однозначно был лоб Алисенты, её брови и губы, и, кажется, нос. Пока это было всё, что он смог рассмотреть на младенческом личике, но был уверен, что с возрастом сходства станет ещё больше. Алис же лишь смотрела на сына, подняв бровь и, видимо, не находила в нём свои черты. Ха, а ещё мать! Ещё бы сказала, что все младенцы похожи друг на друга!       Не то чтобы Гвейн вообще видел когда-либо других младенцев, кроме племянника.       Но вот ему наконец-то удалось вырваться из службы, проскочить мимо отца — ну, или тот сделал вид, что не заметил вылазку сына — и наконец проникнуть в королевские покои. И увиденное ему не слишком понравилось.       Знаете, он ожидал, что сестра бросится к нему с объятиями, улыбкой, как обычно, словом. Он ожидал увидеть свою цветущую при власти сестру, которая была в восторге от того, что стала королевой и матерью. Конечно, ей не нравился, мягко говоря, её новый муж — не то чтобы он нравился Гвейну, он помнит сестру после брачной ночи! — но в статусе королевы Алисента цвела и пахла, наводя шороху по всей Гавани.       Гвейн убеждён, что слуги уже начали вздрагивать при звуке шагов их новой королевы. Деятельная натура сестры бывала и правда страшной.       Но вместо всех своих ожиданий он увидел сестру потухшей. С уставшим, слишком взрослым даже для неё взглядом и слабой улыбкой. Вопрос был один: отец или король?.. Потому что едва ли кто-то ещё мог довести его сестру до такого состояния. Просто возможности такой не имели.       — Алисента? — Гвейн обнял сестру, просительно заглядывая той в лицо. Напряженная королева несколько секунд смотрела в его глаза, после чего расслабилась и обмякла в его руках, позволяя обнять и утешить.       — Я просто устала, Гвейн, — слабо солгала сестра и он, как и всегда, закрыл на это глаза. Слабость и Хайтауэры? Только не гордые владыки Староместа, что вы. Не его отец и сестра.       — Тогда тебе надо отдохнуть, — тяжело вздохнул, утыкаясь лицом в пышные кудри сестры.       — А тебе повидаться с племянником, — спустя пару минут Алисента отстранилась и выглядела куда как более бодро. Минута слабости, видимо, была закончена. Чем больше власти получала его сестра, тем меньше терпела проявления собственной слабости при ком-то. Даже если этот кто-то — её старший брат.       Горечь привычно осела на языке у Гвейна при этих мыслях. Очевидно, что как старшего брата и защитника Алисента его не воспринимала. Как младшего, о котором нужно заботиться, подобно принцессе? Конечно. Но не как старшего, на которого можно было бы положится. Пускай сестра никогда и не смотрела на него разочаровано, как отец, не считала его «неудавшимся», однако он сам начинал себя таковым считать в такие моменты. Потому что всё ещё помнил, как за ним следовала восторженная, кудрявая девочка пяти лет, прятавшаяся за его спину и восхищавшаяся всеми его рассказами. Только в детстве он и был для сестры защитником.       До тех пор, пока она не поняла, что он совершенно бесполезен против их отца.       — Эйгон скучал по тебе, — с улыбкой проводит рукой по его щеке в покровительственном жесте. Ну да, из них двоих старший, очевидно, не он. — А вот и твой дядя Гвейн, душа моя, — Алис взяла на руки из кроватки сына, которого, видимо, по прежнему отказывалась отселять в детскую.       Гвейн тут же разулыбался, глядя на своего племянника. Семь Адов, он действительно любил этого ребёнка с лицом его сестры и капризно надутыми губами.       — А ну-ка, где тут мой любимый маленький принц? — он осторожно взял племянника на руки, довольно щурясь, когда тот, издавая странные звуки, похожие чем-то на странное курлыканье, полез общупывать руками его лицо и, особенно, нос. Из кроватки раздалось мяуканье. — А, и ты тут, белый нелегал, — усмехнулся Гвейн, скосив глаза на белого, пушистого и крупного кота, который радовал глаз свои лоском и круглыми боками. — Вы его не перекармливаете? Он у вас как-то жирный? — прогундосил, мягко выворачиваясь из цепких ручонок Эйгона. Не слишком успешно, впрочем.       — Он не жирный, а в меру упитанный, — заворчала его сестра, беря на руки кота. — И вообще, кота много не бывает — он чем больше, тем красивее, — хихикнула, лукаво улыбаясь. А он немного перевёл дыхание — ну вот, совсем его сестра ожила, расслабилась, прям как в старые-добрые времена до всех этих королей и принцесс.       — Котошарик, — фыркнул, перехватывая Эгга и делая вид, словно пытается укусить его за ручку. Малыш тут же, с возмущённым воплем, убрал руки от его лица и надулся, показывая, что сейчас расплачется. Гвейн почти запаниковал, но тут же вспомнил былые инструкции Алис и стал покачивать племянника, который стал успокаиваться, вновь протянув руки к нему, но на этот раз — к волосам. Такой смешной.       Почти три часа Гвейн пробыл у сестры, слушая о том, каким капризам научился его племянник, как стал швыряться игрушками, грызть всё, что попадалось под руку, устраивать истерики и ему даже продемонстрировали первые зубы принца.       Уходить ужасно не хотелось, оставлять сестру одну в этом серпентарии, но он был всего-лишь капитаном стражи, который мог лишь раз в пару месяцев вырваться в замок. И даже тот факт, что он сын десницы не помогал, а скорее мешал. Отец не слишком-то желал видеть его при дворе — за то время, что он жил тут, Гвейн успел разочаровать отца — в очередной раз — тем, что так и не завёл полезных связей, а общался в основном с младшими сыновьями да ленными рыцарями и менестрелями в замке. Так что по мнению лорда-десницы пользы от него больше в Золотых Плащах, вотчине опального принца, раз уж Гвейна так тянет к людям сомнительного происхождения.       Однако, поцеловав племянника, что начал засыпать от активных игр, крепко обняв напоследок сестру, он всё же отправился обратно. Неожиданной и нежеланной стала встреча на обратном пути.       — Гвейн, — на лестнице, со спины, его остановил знакомый с детства голос, из-за чего он чуть не застонал. Велик был соблазн притвориться глухим и продолжить свой путь вниз.       — Отец, — но, конечно, он не мог так поступить, а потому развернулся и склонил голову, как послушный сын.       — Ты решил навестить её милость? — спокойно спросил десница, медленно спускаясь вниз, чтобы встать на одном уровне с сыном.       — Да, я давно не видел Алисенту и Эйгона, а у меня как раз свободный день и я решил… — Гвейн ненавидел себя за манеру блеять и оправдываться перед этим человеком. Казалось, что у него в общении с отцом есть всего два режима — блеющего козла и «утоплюсь на зло». Как бы ни старался, а достичь золотой середины он пока не смог, так и кидает из крайности в крайность. — Соскучился по сестре, — со вздохом всё же взял себя в руки и спокойно закончил.       В ответ на это десница лишь кивнул и двинулся вперёд, Гвейн, естественно, тоже. Неспешным шагом они шли к выходу из замка, куда изначально он и направлялся, в полном молчании. Гвейн мысленно вопил, не понимая, что понадобилось его отцу — тот обычно сразу излагал любое своё дело, а не загадочно молчал, изводя последние нервы своего сына!       В итоге нарушить молчание решился он сам, когда выход во двор уже был неподёлку.       — Отец, ты знаешь… из-за чего Алисента несколько… расстроена? — аккуратно поинтересовался, косясь на десницу. В том, что настроение дочери тот всё же заметил сомневаться не приходилось, Отто Хайтауэр, может, и был слеп к своим детям в определённых моментах, но такое бы не пропустил мимо себя. Вдруг, ответит?..       — Она поссорилась с его милостью, — лаконично ответил тот.       — О?.. — тут он уже не косился на отца, а прямо взглянул. Зато сам лорд десница смотрел исключительно прямо, сцепив руки в замок за спиной. — И что, король так же расстроен? — чуть иронично поинтересовался.       — Нет, Алисента просила прощения у его милости и была прощена, — равнодушно говорил отец, но Гвейн учуял неуловимые нотки в его голосе и, вопреки обыкновению, вцепился в них.       — Считаешь, что она была столь уж виновата, чтобы просить прощения? — прищурился на него, пытаясь разгадать мотивы и мысли родителя. Отец мог быть сколь угодно властолюбным и ничто в нём не дрогнуло, когда он подкладывал юную дочь под взрослого мужчину, практически его ровесника, но это никогда не отменяло того, что отец любит Алисенту.       — Он король, так что это не важно, — невозмутимость Отто стала его уже бесить. Гвейна начинало перемыкать на второй режим и он был в шаге от того, чтобы не спровоцировать новую ссору. Да, он не дурак, понимает, что возразить как-то королю, пройти против его воли тяжело даже такому деснице, как их отец, но… но ведь Алисента его дочь!..       Гвейн не отец и едва ли когда-либо станет, но у него есть сестра и племянник, он просто не может даже представить такого, чтобы власть стоила того, чтобы продать своего ребёнка, кого-то, кого ты сильно любишь и оставить его там страдать. Именно за это, в первую очередь, в нём и разочаровался Отто. За «неумение расставлять приоритеты» и «жертвовать малым ради большего». Но разве собственная семья и её счастье может быть малым?..       — А тебя и не задевает это? — горько хмыкнул, изо всех сил сдерживая порыв начать ссору. Он, вроде как, начал учится брать свой характер под контроль — будни в страже более чем тому способствуют. Особенно поначалу, когда его там все дружно ненавидели… да, научился он тогда многому.       — Алисента — королева, — словно это всё поясняет, сказал отец, останавливаясь и смотря на него. Прямо, жестко, властно. Невольно, но Гвейн поднял плечи, вжал голову — как и всегда, пытаясь подсознательно защититься от этого взгляда. — Мать наследника. Ты не представляешь, какие это даёт возможности, сын, — десница тяжело вздыхает, трёт переносицу. — За власть всегда приходится платить.       Гвейну хочется возразить, хочется поспорить, но он знает — бесполезно. Его отец из тех людей, которые готовы отдать многое, слишком многое за такое понятие как «власть». Его сестра, добровольно согласившаяся на это, к сожалению, тоже.       — Насколько я знаю, у стражей есть один свободный день в неделю, это так? — резко переводит тему отец и Гвейн недоумённо на него смотрит. Чем ещё его хочет внезапно пригрузить отец, «во благо их семьи»? Он кивает. — Тогда будешь приходить в замок. Алисенте будет приятна твоя компания, — и, резко развернувшись, ушел, оставив его стоять и в шоке смотреть в спину десницы.       Что ж… это было неожиданно. Очень, да. Человек, который запретил ему часто являться ко двору, чтобы он «не отвлекался от основной задачи», теперь в приказном тоне велел ему являться сюда каждую неделю, чтобы поддержать сестру-королеву. Сказать, что Гвейн в шоке? Да он в ахуе.       Кто-то вспомнил о том, что он отец, любящий свою дочь. Чудо Семерых, воистину.       Ещё немного постояв на месте, Гвейн растерянно провёл рукой по волосам и, развернувшись, пошел всё же на выход. Что бы внезапно не ударило лорда-десницу по голове, это было однозначно хорошо. Теперь он сможет регулярно видеть своих сестру и племянника, быть рядом и поддерживать их.       «Может, я давно и перестал быть защитником для Алис», — мысленно вздыхает. — «Но я всё ещё могу им быть для маленького мальчика с лицом моей сестры, который живёт в этом королевском гадюшнике».       В казармы Гвейн возвращался гораздо более радостным, чем даже до того, как покинул их. Кажется, жизнь начинает понемногу налаживаться.