Дьявольское искусство

С ранних пор своего существования Сюэ Ян отличался безусловной наивностью и слепой доверчивостью; он одиноко бродил по пустынным улицам, чувствуя себя потерянной искоркой в безбрежном мире. У него не было ни родителей, ни друзей, и он не знал, погибли ли его родные или бросили на произвол судьбы. Он скитался по улицам, обучаясь воровать еду, но порой жалостливые прохожие делились с ним объедками. Ему никогда не предлагали помощь, не протягивали руку, предлагая лучшую жизнь. Временная жалость и подачки — единственное, что удавалось обрести в мире лишённом человечности. И Сюэ Ян, преисполненный смирения, принимал это. Полный обиды не имел возможности покорять вершин, хоть что-то сумел приобретать и довольствовался этим. Мальчик учился выживать самостоятельно среди ловушек, расставленных как безжалостными сверстниками, так и эгоистичными взрослыми. Страдая от холода и голода, он постоянно искал способы преодолеть невзгоды. И так продолжалось день за днём. Вот уже семь исполнилось Сюэ Яну, оставшийся таким же простодушным и глуповатым. Он не мог похвастаться ни ростом, ни упитанностью из-за проблем с питанием. Впрочем, за долгие годы привычка преодолела страхи, он приспособился: находил подходящие места, где мог пережить ночь, непогоду или злых людей. И всё же, в своём маленьком, неразвитом тельце ребёнок мог превзойти разозленного взрослого и даже догнать кого-то, если появлялась необходимость. И в тот день, ему пришлось догонять. С громким криком он устремился на мужчину, искренне негодуя: чем же он заслужил столь жестокое обращение? Он ведь исполнил поручение, данное состоятельным человеком, за простые сладости. Взамен одобрению, награждают мальчика ударами пыточного орудия. С точки зрения несведущего ребёнка, всё гладко пройти должно, но найдя человека и передав послание — юного посланца избивают, а требуя возместить нанесённый ущерб и получить положенную награду, вновь подвергается рукоприкладству. За что? До каких пор брошенный мальчик должен выносить столько тягот, сколько выпало в прошлом, раз судьба сложилась таким образом? Сюэ Ян не выбирал своего горького удела — оставленный всем один, выпрашивая подаянья у случайных прохожих. Он, как и все дети, мечтает, мечтает о тепле семейного очага, быть сытим и одетым, получать родительскую любовь; играться, наслаждаться вкусностями и спать в тёплой постели с крышей над головой. Эти состоятельные особи полагают, что, будучи совсем дитя и не принадлежа ни к одному семейству, можно обманывать и руку поднимать. Нет, он не столь беззащитен… — Это не справедливо! — кричал он, ревел. Внезапная вспышка ярости затмила закалённый детский разум Сюэ Яна. В полном отчаянии он с криком метнулся к экипажу, стремясь любыми способами настигнуть жестокого наёмника и завоевать обещанные сладости. Однако, что мог сделать бездомный, слабый сирота против внушительного и злобного смертного? Ничего, кроме как навлечь на себя ещё большее несчастье. В состоянии глубокого гнева мужчина решительно отобрал кнут, которым слуга применял для управления скотом. Наполнившись непреклонной яростью, со всей силой обрушил мощный удар на беззащитного ребёнка. Сюэ Ян, пронизанный криком боли, свалился на землю, лишённый возможности хоть немного пошевелиться. Его глаза, полные горьких слёз, раскрылись в немом ужасе, глядя, как колеса повозки стремительно мчатся навстречу, словно движимые роковым намерением. Этот трагический инцидент мог послужить финалом его безмятежного детства, открыв тем самым дверь к зарождению в нём жестокого и безумного зверя. Появление одной личности коренным образом преобразило всё. Длинные руки обвились вокруг него резко, но бережно. Яркое свечение на мгновение ослепило всё вокруг, однако малый Сюэ Ян не мог отвести взгляд от этого чуда. Чистые одеяния спасителя ныне запятнаны, но он не спешит оттолкнуть Сюэ Яна, продолжая крепко прижимать его к себе. Спёртое дыхание коснулось макушки, а рука заботливо скользила по хрупкой спине. Ребёнок сжался в объятиях Мо, не решаясь пошевелиться, и, осторожно подняв взгляд, столкнулся с полными сострадания и нежности глазами. Под заботливые и полные сострадания глаза, слёзы Сюэ Яна снова потекли ручьём. — Где болит? — напугавшись слёз, Мо Сюаньюй внимательно изучал маленькое тело, осторожно касаясь участков, повреждённых синяками и ссадинами. Его взгляд потяжелел: на коже багровели и темнеющие гематомы, глубокие царапины и шрамы, свидетельствовавшие о том, что они давным-давно оставлены на этом теле. Невольно нажав на одну из ран, Сюэ Ян вскрикнул от боли. — Извини, извини! Я не хотел! —Мо Сюаньюй за речью не следил. Он не знал, как себя вести; его сердце обливалось кровью. Прижимая мальчика покрепче, произносит успокаивающе: — Не бойся, Гэгэ тебе не навредит. — Эти слова срывались с его губ без должного осмысления, так как все его мысли были сосредоточены на защите этого беспомощного создания. Он совсем позабыл о том, что его физическому телу всего лишь недавно исполнилось восемь лет. В ответ малыш крепче ухватился за свою одежду. Слова, полные искреннего сочувствия и заботы, наполнили сердце Сюэ Яна теплом. До жаждущего сердцем любви и ласки, эти ласковые очи были подобно глади воды, смывающая собою все печали и терзания. «Обо мне кто-то беспокоится, по-настоящему», — душа затрепетало от радости. Привычная боль постепенно отступала, уступая месту приятным чувствам. Мо Сюаньюй ощущал, как его тело сотрясается от дрожи. Он бессознательно передавал мальчику свою энергию ци, истощая собственные силы. Золотое ядро, образовавшейся в порыве эмоции, уже поглотило значительную часть энергии. Осознай он последствия своих действий, не решился бы столь поспешно вливать огромные потоки ци в тело юного Сюэ Яна. Мо Сюин нежно провёл рукой по голове мальчика, произнося слова утешения. Внезапно его миловидные черты исказились: гнев омрачил его лицо, когда он встал, укрыв за собой Сюэ Яна, и обернулся к повозке, из которой, кряхтя, выбирался высокий и крепкий мужчина. Явная боль в теле затмевалась неукротимой яростью. Гнев взрослого ничуть не смутил перерождённого, в отличие Сюэ Яна, настоящего ребёнка из них двоих. Он сжимал одежду старшего с силой и растерянно наблюдал за обманщиком. Сюэ Ян слегка наклонил голову, скрывая зловещую улыбку злорадства от страдающего вида здоровяка. Да, маленький Ян в своей натуре глуп и наивен, а также крайне злопамятен. Он злорадствовал, когда причинявшие ему страдания испытывают ответные мучения. Тем не менее, никто не замечал блеска предвкушения в его детских глазах; всё внимание зрителей полностью сосредоточено на двух культиваторах. Мо Сюаньюй сурово произнёс: — Как вы смели напасть на ребёнка? Считаете ли вы, что ваше взрослое и сильное положение позволяет так обращаться с теми, кто слабее и уязвимее? — Его голос, полон гнева, звучал мощно для столь юного возраста. — Если вам так необходимо выпустить пар, сразитесь со мной! В тот самый миг, перерождённый Мо, был совершенно равнодушен к окружающим обстоятельствам. В нём разгорались гнев и инородная сила, пылавшие неконтролируемым огнём. Он намеревался стереть в прах мерзавца, осмелившегося поднять руку на беззащитного ребёнка. После перерождения Мо Сюин испытывал глубокое отвращение к тем, кто самоутверждался за счёт слабых, используя их ради корыстных и пагубных целей. Он сам некогда стал жертвой необоснованных обвинений, осуждаемым лишь за сам факт жизни, чьё существование не приносило никому выгоды. Подобно Сюэ Яну, он страдал от беспочвенных оскорблений и становился мишенью для злобы низменных родственников. Для всех, он — объект неосновательной ответственности и вины. Пусть не удалось защитить себя тогда, перевернуть всё в свою пользу представилась возможность сейчас. Переродившись в новом мире пережил много невзгод, но встал на ноги, не без помощи близких. Познав доброту и помощь, его благородное сердце стремится протянуть руку другим. Так пусть же и к мальчику смилуется судьба. Мужчина, поднявшись на дрожащих ногах, косо взглянул на старшего мальчика, однако тот, не отводя глаз, пронзал его взглядом. Мускулистый мужчина, не кто иной как Чан Цян, остолбенел. Как и любой истинный заклинатель, он ощущал духовную силу; энергию ци, исходящую от юного культиватора. Глава клана Чан уже не смел вести себя раскрепощено, испытав исходящую мощь от Мо Сюина. Хотя его собственное духовное начало значимо, одолеть смелого мальца ему будет затруднительно, особенно в его нынешнем состоянии. «Такой мощный выброс энергии обязан был истощить мальчишку!» — с негодованием размышлял Чан Цян. Однако Сюаньюй оставался перед ним непоколебим, скрывая свою слабость, хотя едва держался на ногах. — А ты ещё кто такой, мать твою! Сам зелёный юнец, но смеешь так разговаривать со старшим! — Независимо от возраста старшего, если он не проявляет уважения к окружающим, он сам не заслуживает достойного обращения. Мо стоял прямо и уверенно, пристально глядя вперёд, не подавая ни малейшего знака страха. Даже если в глубине души ощущал свою уязвимость, в подобных ситуациях он всегда сохранял стойкость. Так было и сейчас: он, взрослый душой в теле восьмилетнего ребёнка, не ждал защиты от старших, которые рядом не предприняли шагов, чтобы встать на защиту двух ребят. Чан Цян чувствовал растущий гнев в душе. Его нисколько не тревожили осуждения за поднятую руку на ребёнка; он оставался равнодушным к страданиям грязного уличного попрошайки. Для него имела вес лишь омрачённое реноме. Чан Цян, обладая упорством и упрямством, лишь недавно познал, что значит вкусить горечь расплаты за свои злодеяния. Невзирая на временные телесные недомогания по завершении боя, его гнев лишь разгорелся с новой силой. Смотрит на него Мо Сюаньюй и думает: «Непостижимо… даже в мыслях не могу назвать его человеком.» Исход данного события предсказать несложно. К счастью, из толпы настойчиво пробивался некто, извиняясь за каждое столкновение. Мо Сюаньюй обернулся и узрел своего учителя. Тот взволнованно кричал: — Остановитесь! — Заботливый наставник сумел пробиться к своему ученику. — А-Юй! Молодой господин Мо! Что здесь происходит? Чан Вэньмин с гордостью созерцал своего ученика, восхищённого его решимостью защищать незнакомого ребёнка с улиц. Однако его сердце наполнилось глубоким негодованием, когда он узнал о поступках старшего брата по отношению к этому несчастному. С раннего утра он неустанно искал Чан Цяна по улицам города. Вэньмин первым делом направился к дверям ордена Чан, представился и запросил о встрече. Все члены ордена помнили, как их бывший глава безутешно метался в поисках пропавшего сына, скорбя о собственном решении. Поэтому, когда младший родственник предстал перед дверями клана, на лицах окружающих застыло сочувствие; старый глава так и не дождался возвращения отпрыска, и сын возвратился домой слишком поздно. От служанки, отправившей ему тайное письмо, Вэньмин узнал всю правду о коварстве старшего брата и терзаниях отца. Старик горько сожалел о своём поступке и жаждал вернуть младшего. Сердце молодого человека разрывалось на части, пока старая служанка, обняв его, нежно поглаживала спину, позволяя горьким слезам падать на своё плечо. В этот момент она тихо шепнула ему ужасный секрет, и он содрогнулся в её объятиях, ошеломлённо уставившись на неё в ответ. Совладев собой, он простился с честной прислугой и сосредоточился на поисках брата по злополучным закоулкам города, столь любимых старшим. В конечном итоге он имел все основания надеяться на встречу, только не ожидал обнаружить гнусного в центре площади, истинно выставив на обозрение своё чёрное нутро, готовый перечеркнуть махом руки доброе имя и честь клана. Вэньмин с детства воспринимал гнев старшего брата как нечто естественное. Он всегда прощал и относился с пониманием к резким словам и неприятному обращению со стороны старшего. Как первенец, Чан Цян должен получать дюжину внимания и являться примером для остальных. Но в центре всего всегда оказывался младший, отчего первенец становился его тенью. Вэньмин впервые увидел своего брата таким, каким он есть на самом деле. Словно пелена наивности спала, в душе его вспыхнула нестерпимая и непривычная злость. Лицо его посерело, затем окрасилось в багровый цвет, а нахмуренные брови судорожно дёрнулись. Он шагнул вперёд, загородив собою ученика и мальчишку. лаза его противника распахнулись от удивления, но Чан Цян был так охвачен гневом, что не успел скрыть свою дикую ненависть, и наставник перерождённого мимолётную эмоцию уловил. Сквозь худородные дебри озарения, он окинул суровым взглядом искажённое яростью лицо старшего Чана. Кошмарные предположения, возникшие после разговора со служанкой, вновь вспыхнули в его сознании, словно его поразил удар молнии. С невозмутимым достоинством Чан Вэньмин сделал несколько шагов вперёд. — Вот и наступил час нашей встречи, старший брат, — произнёс он. Толпа замерла, наполнив воздух шёпотом. — Он назвал его «старший брат»? — Неужели это тот самый младший Господин клана Чан? — Тот самый, что соблазнил невесту старшего брата и, поджав хвост, сбежал? Игнорируя шёпот окружающих, Вэньмин с пронзительным вниманием встретил взгляд старшего брата. Чан Цян же, напротив, потемнел лицом. Он не мог поверить, что спустя столь многие годы вновь лицом к лицу с ненавистным ему человеком. В глубине души он надеялся, что прогнал его навсегда. Вспыхнув от ярости, он воскликнул: — Ты… Как смеешь ты вернуться? Ступать на наши земли! Вэньмин, сдерживая эмоции, ответил: — …Я не мог не вернуться, узнав о смерти отца. В окружении любопытных глаз, жадных до сплетен, Чан Цян не осмеливался нанести вред Вэньмину, которого большинство почитали и восхваляли. Это особенно касалось недавнего инцидента, вызвавшего смятение среди народа. Хотя безумство переполнял его, он мог лишь напомнить окружающим о «подлом поступке» своего младшего. — Твоё существование позорит наше дорогое имя! Никому не было нужно твоё возвращение! — Думаю, это лишь твоё субъективное мнение. — Его спокойный смирный тон резко переменился на суровый и холодный, вызывая очередной приступ бешенства у старшего Чана. — Впрочем, это меня не волнует. Гораздо значимее твой подлый поступок — нападение на беззащитное дитя, его удар… Ты отдал приказ слуге двинуться в путь, и, если бы мой ученик не успел прийти на помощь, ребёнок мог бы лишиться руки! Чан Цян, задохнувшись от возмущения, не мог поверить, что его младший брат осмелился говорить с ним в столь дерзком тоне и повышать голос, да ещё и в присутствии приличной толпы людей. Остатки терпения лопнули, и, будь рядом не слуга, способный удержать его, Цян непременно бросился бы на своего брата. Толпа заголосила, осуждая Чан Цяна за его неслыханные поступки и бесчеловечность. Сквозь общий ропот раздавались смелые оскорбления, произносимые с неподобострастным дерзновением. Мо Сюаньюй с презрением окинул их взглядом, испытывая глубокое отвращение и желая высказать им все, что думает о их словах. «Какое лицемерие! Ныне они заявляют о бесчеловечности и содрогаются от жестокости, тогда как прежде, проходя мимо, лишь наблюдали за происходящим, считая подобное безобразие нормой, даже не потрудившись попытаться его остановить.» — Не забывай, кто ты — предавший собственную семью, а кто я — избранный глава клана! — продолжал Чан Цян, вновь обретя уверенность после чувства унижения. — Это не твоё дело судить о моих действиях! — Ты прав, судить не мне. Явное предчувствие беды промелькнуло в яростном сознании старшего Чана. Сдержанная злость сквозила в его вопросе, когда он напряжённо произнёс: — К чему ты клонишь? — Пусть осуждают твои поступки лишь те, кто вправе это делать, — произнёс Вэньмин многозначительно. В глубине его глаз блеснул мрачный свет, предвещающий бедственные последствия для Чан Цяна. Развернувшись к ученику, он больше не обращал никакого внимания на кричащего Чана. Брови его сошлись на переносице, когда он взглянул на побледневшее лицо молодого господина Мо. Мо Сюин вдруг потерял равновесие и с глухим стуком пал на колени. На земле он долго не мог собраться с мыслями, чтобы подняться. — А-Юй! — крик собственного имени был единственным, что успел уловить ослабевший слух, прежде чем накрыла сознание полное истощение.