Истинная для наследника

      Даша Малинина стремительно ворвалась в комнату. И, пробыв там ровно секунду, она ринулась в ванную. Тучи сгущались над её головой, хотя небо ещё с утра было ясным, и солнечный свет заливал всё вокруг. И вся эта красота летней природы нисколько не касалась одной юной и красивой девушки. Даша не видела ничего вокруг, перед глазами стоял туман, а в сердце, казалось, навечно воцарилась самая тёмная и холодная ночь. Отчаяние и безнадёжность давили на сознание, не позволяя свободно вздохнуть. Она не перевела дыхание и остановилась лишь затем, чтобы дать выход своей боли, которая не просто придавила её, но ещё и умышленно пыталась выдавить отовсюду. Из этого дома. Из этого мира. Из собственной жизни, не желая позволить ей продолжаться.       Даша взглянула в огромное зеркало над раковиной и увидела там всё, что всегда. Миловидную девушку шестнадцати лет, которую не портили слегка растрёпанные длинные светлые волосы и пустой взгляд огромных серых глаз, бледность щёк и губ. Пристально посмотрев на себя минуту, словно желая запомнить именно такой, Даша склонила голову и подняла зажатое в правой руке лезвие опасной бритвы. Затем с силой полоснула им по запястью левой руки, прижимая его к коже так сильно, как только могла. Тонкое острие с лёгкостью и удовольствием вонзилось глубоко в нежную кожу и мягкую плоть, без труда проникая дальше и глубже, преодолев сопротивление сосудистых стенок. Даша нанесла быстрый порез и следом ещё один, более медленный, словно наслаждаясь моментом боли и разрушения самой себя, потому что другого не осталось. Не хотелось. Не виделось других путей. И смотрела на то, что творила. Тонкие линии на белой коже руки, ещё секунды назад почти незаметные, прямо на глазах прояснились, приобретая сперва светло-розовый, а потом насыщенно красный цвет. Красного становилось больше, тёмного, как вишнёвый сок или дорогое вино. Всё больше, всё ярче и насыщеннее. Даша смотрела, как первые робкие капли по всей длине пореза сливались в один поток, становясь всё более бурным, скрывая в себе линии порезов.       Скоро девушка уже видела движение своей крови вниз по руке и слышала, как её капли ударялись об пол. Крови было много и становилось больше, но это не пугало, а приносило облегчение. Вместе с ней из неё уходило всё неправильное, ненавистное, отвратительное. И скоро всё кончится. Уже теряя силы, Даша вновь подняла глаза к зеркалу и на этот раз с трудом узнала себя, до того изменилась за эти секунды. Волосы потеряли блеск и висели по плечам бесцветными прядями. Зрачки настолько расширились, что глаза почти почернели. Кожа приобрела желтовато-синий оттенок, а губы истончились и почти слились с кожей по цвету. Это было уже не её лицо, а страшная маска самой смерти, приступившая из тумана перед глазами, которая становится всё гуще и чернее, принимая девушку в себя. Он словно мягко обнял её, качая на волнах, как в колыбели, нашёптывая тихую мелодию, обещавшую вечный покой и блаженство. Даша не противилась, а с удовольствием окунулась в эти объятия, позволяя подхватить себя и унести далеко, туда, где нет боли и страданий. Где всегда тепло и хорошо…       Туман кружился всё сильнее, и сознание летело куда-то ввысь, в другую сторону, отделяясь от телесной оболочки. Выходило через кровь, которой в ней уже стало значительно меньше, слишком мало, чтобы продолжать соединять материальное и душевное. И оно разделилось, продолжая кружить каждое в своём направлении, пока не остановилось, что прошло уже незаметно для Даши. Сознание от неё полностью ушло, и лишь тело продолжало беспомощно ползти по полу в сторону дверей, оставляя за собой кровавую дорожку...       Туман обманул девушку, подарив не желанное облегчение и покой, а нечто ещё более гнетущее в своей безнадёжности. Эти серые стены. Окна, закрытые глухими жалюзи. Тусклый свет. Железная кровать с плоским и жёстким матрасом. Руки и ноги, обездвиженные ремнями. В голове тяжёлый и вязкий кисель, мешающий проникать любой мысли. От этого хотелось спать, но заснуть было невозможно. Голова всё время болела, а тело продолжало ломить. Несколько раз в день приходил высокий мужчина в белом халате, окидывал Дашу суровым взглядом и, воткнув ей в руку иголку шприца, так же молча уходил. После этих уколов становилось ещё хуже, если это было возможно. Голова просто раскалывалась, а веки больно становилось даже поднять. И не было даже возможности прекратить эти мучения и сказать о том, как сильно хочется туда, обратно в свою жизнь. Такую непростую, сложную и подчас невыносимую. Но жизнь. Свободную от этой боли и безнадёжного плена, в который сама себя загнала. Никто не будет слушать, лишь увеличат дозу препаратов, если сопротивляться. Даша помнит, как попыталась отодвинуться от шприца, насколько позволяли ремни. Дёргалась во все стороны и мотала головой. На что врач крикнул в коридор, и оттуда явилась крепкая мужеподобная медсестра, что без труда сломила Дашино сопротивление и жёстко зафиксировала ей руки, пока врач делал инъекцию, затем ввёл вторую, и Даша провалилась в тяжёлый и горький сон. Так было всегда. Так будет вечно. Конца этому не видно.       — Эдвард, — шептала она почти неслышно. — Мой милый, любимый Эдвард. Помоги мне, спаси. Без тебя мне не выбраться.       Но Эдвард не мог ей помочь, не сейчас, не позже. Он был сейчас, не здесь. Не в пределах этого мира, как и любого другого, вися на зыбкой границе между пространствами. Не принадлежала никакому и не желая более этого.