Ход Королевы

Эймма не могла оторвать глаз от Рейниры и Деймона, чей смех заглушал звон мечей и весёлым эхом разлетался по внутреннему двору Драконьего Камня. Им оказалось на редкость легко погрузиться в новый образ жизни, который включал утренние тренировки по фехтованию и полёты на драконах. Сама же Эймма предпочитала заниматься шитьём или просто мечтать, уютно расположившись в мягком кресле, набираться сил и восстанавливать здоровье. Она также обнаружила с удивлением для себя, что полностью отвлекалась от шума столицы и суеты Красного Замка, а мир её ограничился лишь пределами острова. Как того и хотела Эймма, Рейнира получила возможность вдоволь общаться со своим дядей. Давно она не видела дочь в столь приподнятом настроении, полной энергии, а щёки её розовели после каждой тренировки с мечом и полёта на драконе. И с каждым днём королева всё больше убеждалась, что сильное чувство привязанности между её дочерью и Деймоном было искренним и взаимным, уже немного большим, чем детская игра, но ещё не таким откровенным, как флирт. Подобные попытки сводничества могли бы показаться преждевременными, ведь Деймон был еще женат, а окончательное слово в выборе супруга для Рейниры стояло за Визерисом, но какая мать не сделает всё, что в её силах, дабы осчастливить дочь? В конце концов, Рея Ройс её родственница, а Визерис не был бы Визерисом, если бы его нельзя было крутить вокруг пальца, подталкивая к нужному решению. И этим как обычно займётся не Отто, а она сама. Хотя дальнейший путь и был в тумане, его завершение было очевидным — боги не создали иного мужчину, который сможет подарить счастье Рейнире, и нет кроме неё женщины, способной обуздать его огненный характер. И хотела она того или нет, задача заключить этот союз ложилась на плечи Эйммы. Впрочем, как и необходимость убедить Визериса, что это единственный правильный выбор и незаметно подвести его к нему. Что касается самого Визериса, он так и не смог прибыть на Драконий Камень, ссылаясь на крайнюю занятость. Тем не менее, из столицы ежедневно прилетали вороны с письмами от короля, в которых он осведомлялся об их самочувствии и рассказывал о том, как протекают его собственные дни. С его слов, большинство из них он проводил в зале Малого Совета, работая над подготовкой церемонии наречения Рейниры наследницей. Несмотря на то, что Эймме очень хотелось, чтобы он был рядом, она сильно скучала по его тёплой улыбке и нежному прикосновению, подобное рвение выполнять свои обязанности было нехарактерным для короля, чем заслуживало уважения. С другой стороны, его присутствие помешало бы столь тесному общению между Рейнирой и Деймоном. Визерис никогда не умел обращаться с мечом, но рука его была легка и аккуратна — планы и зарисовки старой Валирийской крепости, которые он делал для каменотёсов, отличались красотой и детализацией. В этот раз он решил направить свой талант на создание зарисовки мантии, которая будет украшать плечи Рейниры на предстоящей церемонии. Развернув свиток, принесённый вороном этим утром из Королевской Гавани, Эймма в восхищении увидела затейливый узор, который предстояло вышить лучшим швеям королевства. На одном плече красовался золотой дракон - символ будущей королевы, а на другом чёрный - дракон её предшественника. На спине переплелись в танце два красных дракона в окружении золотого солнца, олицетворяя символ правящего Дома, а сама мантия за исключением чёрного бархатного воротника была выполнена из золотой парчи, по краю обрамлённой орнаментом в валирийскои стиле. В своём письме Визерис просил не показывать эскиз Рейнире - это был сюрприз, который он хотел преподнести, когда работа над мантией завершится. Мысль о том, что король сильно скучал по своей семье и желал их скорейшего возвращения, грела сердце Эйммы. Она вдохнула запах пергамента, написанного рукой Визериса, затем аккуратно свернула и спрятала в шкатулку, где хранила свои украшения. В дневное время, когда погода была приятной, а ветры мягкие, Деймон показывал Эймме и Рейнире многочисленные пещеры, где драконы устраивали свои гнездовья и даже вулкан — захватывающее зрелище, отличное от лабиринта узких улиц, змеившихся вдоль Королевской Гавани. Дикие драконы свободно летали в небесах над островом, а зрелище Вермитора и Сереброкрылой, переплетённых вместе и словно всё ещё ожидавших своих наездников, навевало воспоминания о дедушке и бабушке Эйммы. Как бы королеве ни нравилось находится в окружении семьи, зачастую она оставляла Деймона и Рейниру наедине, притворившись усталой и ссылаясь на необходимость отдохнуть. Получив дозволение королевы, они с радостью удалялись, прежде убедившись, что она ни в чём не нуждается. И так всё продолжалось без особых изменений до того дня, как их пребывание подходило к концу. Деймон сослался на необходимость проверить свежие кладки, отложенные драконами и распросить драконоблюстителей о диких драконах — странное поведение Каннибала до сих пор его беспокоило и занимало думы. Расположившись на мягком бархатном пледе, защищавшим их от острых камней и неровной поверхности пляжа, королева и принцесса могли разделить простой, но при этом необыкновенно сладостный момент — побыть мамой и дочкой. Эта роскошь была недоступна им в стенах Красного Замка, где каждое движение регулировалось протоколом и этикетом. Эймма позволила Рейнире полностью выговориться, делясь деталями их совместных тренировок с Деймоном, времяпрепровождение, которое увлекло принцессу не менее, чем исследование острова. От внимания королевы не ускользнуло небольшое изменение, произошедшее в её дочери — в своих рассказах она не тараторила, переполняемая эмоциями как раньше, а говорила более взвешенно, в то время как её наблюдения приобрели большую глубину. То, как она говорила о Деймоне уже не походило на детскую болтовню о партнёре по играм, её восхищение дядей усиливалось, к счастью, неомрачённое чувством вины, которое она испытывала с того самого момента, как король решил наречь её будущей королевой. Волны вздымались и падали, гипнотизируя своей ритмичностью и убаюкивая в сон. Их разговор с дочерью затих, сменившись молчанием и собственными размышлениями. Притянув колени к груди и положив голову на локти, Эймма прикрыла глаза, позволяя мыслям разбежаться, а дремоте охватить её. Это умиротворение, однако, долго не продлилось — тишину пронзил скрипящий крик, заставив их вздрогнуть и вскинуть голову в небо, ожидая увидеть Деймона, возвращающегося с Драконей Горы. Эймма заморгала, прогоняя остатки сна, ей показалось, что глаза её обманывают, ибо увидела она не красную чешую и непропорционально длинную шею Караксеса, а что-то чёрное и намного большее по размеру. В считанные секунды Каннибал рухнул на них прямо с небес, неистово маша крыльями и скаля свои зубы-лезвия, настолько острые, что могли пронзить целую корову насквозь. Рейнира стояла немного поодаль, закрывая лицо от солнца и в ужасе глядя на дикого дракона. Не тратя время на раздумья, Эймма вскочила на ноги, подбежала к дочери и, обняв, закрыла её собой пытаясь зашить от происходящего. Пляж представлял собой открытое пространство, спрятаться было негде, а убегать бессмысленно, дракон лишь посмеётся над ними, если драконы вообще были знакомы с такими эмоциями. Сама будучи хрупкого телосложения, Эймма всё же была крупнее дочери-подростка, и надеялась, что сможет её заслонить и таким образом помешать пламени добраться до её тела и обжечь. Зажмурив глаза, Эймма принялась возносить молитву Семерым, взывая их спасти её любимую дочь и даровать ей длинную счастливую жизнь. Сама же она мысленно приготовилась к нестерпимой обжигающей боли которую она вот-вот почувствует, агонии, которую она испытает, когда её плоть начнёт плавиться на костях в потоке пламени. Шли секунды или минуты, точно сказать было сложно, но единственная ощутимая боль исходила от губы, которую Эймма прокусила до крови от напряжения и испуга. При этом она чётко слышала рёв, сотрясающий небеса, и принадлежал он не Каннибалу. Задержав дыхание, Эймма открыла глаза и повернулась в сторону дракона. С удивлением она увидела, что их уже было два — один угольно-чёрный с длинными острыми рогами, другой серебряный как её собственные волосы, стройный и изящный в своих движениях. Оба существа танцевали в небе, угрожающе шипя и выдыхая облака дыма. Сереброкрылая… Это именно она, Сереброкрылая, парила в воздухе, пытаясь отпугнуть своего агрессивного сородича. Едва ли эта борьба могла быть названа справедливой — размер и свирепость этих двух драконов были несопоставимы. Сердце Эйммы подпрыгнуло в груди от мысли о том, что Каннибал поранит дракона бабушки, но поделать с этим она ничего не могла, лишь беспомощно смотреть на разворачивающееся перед её глазами захватывающее зрелище. Первым потерял терпение Каннибал, он выдохнул поток пламени, который так и не добрался до более гибкой и проворной Сереброкрылой. Возраст Каннибала был неизвестен, некоторые среди жителей Драконьего Камня утверждали, что он поселился на острове ещё до прибытия на него Таргариенов. Если Каннибал происходил из другой родословной, тогда его агрессия по отношению к остальным драконам Таргариенов была объяснима. Эта теория, однако, была безосновательна, ведь, если ей следовать, Каннибал должен быть старше самого Балериона, который умер от старости и болезней, достигнув размера горы. Коли так, Каннибал должен быть намного крупнее, таким как Вхагар, и тем не менее он был старше и больше, чем Сереброкрылая. Серебряная драконица воспользовалась разницей в размерах, и, сделав круг вокруг большой устрашающей фигуры Каннибала, подлетела сзади и выпустила в него языки обжигающего пламени, заставив зареветь от боли. Какой бы он не был свирепый, Каннибал не ожидал такого сопротивления и, немного помедлив, нехотя полетел прочь, к восточной части Драконьей Горы, где предположительно было его гнездовье. Мысли беспорядочно разбегались у Эйммы в голове, ноги подкашивались, она наконец отпустила Рейниру, которая сжалась в комок, а плечи её дрожали от всхлипываний. Облегчение оказалась кратковременным — через мгновение Сереброкрылая приземлилась на берег рядом с ними так близко, что можно было чувствовать запах дыма, исходящий из её ноздрей. Неужели она тоже представляла для них опасность? Хотя она считалась послушной и дружелюбной к незнакомцам драконицей, длительное время она оставалась неприручённой и могла отвыкнуть от людей. Молясь, чтобы этот кошмар поскорей закончился, Эймма заставила себя отстраниться от дочери и повернуться к дракону. Но вместо ожидаемого страха, Эймма испытала что-то другое, непонятное и незнакомое ране, отчего мурашки побежали по коже. Совершенно необъяснимое чувство, непреодолимое желание дотронуться до Сереброкрылой и почувствовать её тепло под ладонью. Будто во сне, Эймма шагнула вперёд, вытянув руки, не обращая внимания на призывы Рейниры остановиться и быть осторожной. Чешуя Сереброкрылой была тёплая и шершавая, а тело клокотало с каждым вздохом, немного затруднённым после недавней битвы. Эймма дважды аккуратно погладила дракона, затем более уверенно провела рукой к её морде. Драконица опустилась, подобрав под себя лапы и вытяну крыло, что могло означать только одно — приглашение на неё забраться. Эмоции казались настолько ошеломляющими, что даже один шаг вперёд казался невозможным. Она так и стояла, уставившись на дракона, её мозг отказывался принимать, что сама Сереброкрылая желает установить с ней связь. И в то же самое время, радостное возбуждение и бешеное биение сердца в груди подталкивали её вперед. “Lykirī! Rȳbās! Dohaerās! Dohaerās!” Раздался отчаянный шёпот Рейниры. Валирийский язык Эймма не знала, но эти слова были ей хорошо знакомы. Дочь замахала руками, призывая её повторить эти команды. Но как бы ей не хотелось сказать их, кто она такая, чтобы подчинять себе дракона? Для чего? Она не была королевой Алисанной, сопровождавшей своего супруга-короля в путешествии по всем Семи королевствам, долетев до Стены на Севере; не была она и Рейнирой, чей дракон вылупился в колыбели, когда принцесса была младенцем. Покачав головой, Эймма отступила назад, зов был ещё очень силён, но немного затуманен озадаченным выражением янтарных глаз Сереброкрылой. Именно так смотрела Алисанна на своих девочек: Гейль, Рейнис, Рейниру и саму Эймму — всех тех, кто был жив и оплакивая ушедших. Частичка бывшей наездницы до сих пор жила в драконе, желая воссоединиться с Эйммой, следовать за ней и защищать. Так и не дождавшись ответа, Сереброкрылая расправила крылья, оглушительно зарычала и устремилась в небо. Эймма же рухнула на колени, внезапно ощутив неимоверную усталость. — Матушка! — Рейнира бросилась к ней на землю, обхватив за плечи и развернув к себе. — Почему ты не установила связь? — Связь? — Эймма подняла голову и посмотрела на дочь невидящими глазами. — Да! Сереброкрылая хотела, чтобы ты её оседлала! Почему ты отказалась? — удивлённо воскликнула Рейнира. Ах, так вот, значит, как это происходит. Этот голос, этот зов не был звуками ветра или игрой моего воображения… Рейнира пристально смотрела на неё, ожидая ответа, но Эймма не могла вымолвить ни слова. С одной стороны причины не было, с другой, в голове крутились десятки. Но что-то ответить нужно было именно сейчас… — Я… я не была рождена драконьей всадницей… я наполовину Аррен. — тихо промямлила она. — Но, матушка, в тёте Рейнис течёт кровь Баратеонов, и при этом она всадница Мелеис! А как же я? В моих венах течёт и твоя кровь, но Сиракс вылупилась у меня в колыбели в традициях Старой Валирии. Всё это было чистой правдой и лгать себе не было смысла — Эймма лишь придумывал оправдания. А если быть честной, она попросту испугалась. Испугалась стать той, кем ей было не суждено, испугалась реакции Визериса на то, что она оседлала дракона без дозволения короля. Печальная правда заключалась в том, что несмотря на все её попытки быть сильнее и мудрее, в глубине души она так и оставалась той маленькой одиннадцатилетней девочкой, которую забрали из её родного дома в Долине, чтобы выдать замуж за мужчину, которого для неё выбрали родители. Судя по всему, зрелище в данный момент она представляла собой жалкое, и Рейнира обняла её с материнской теплотой и заботой. Было одновременно сладко и грустно осознавать, что её девочка выросла уже настолько, что была в состоянии успокаивать своих родителей, отбросив детский эгоизм и заменив его сознательностью, которая приходит с возрастом. В далеке послышался рёв дракона, но принадлежал он не Каннибалу или Сереброкрылой, а Караксесу на котором возвращался Деймон с Драконьей Горы. Ни Эймма, ни Рейнира не рассказали ему о произошедшем.

***

Оставшиеся дни проведённые на острове не сильно отличались от предыдущих. Королева больше не ходила на берег, а Сереброкрылая не делала попыток разыскать свою несостоявшуюся наездницу. Был ли это единственный шанс, когда дракон выбрал Эймму и предложил оседлать, оставалось загадкой. И думать об этом, прокручивать в голове упущенные возможности было бесполезно. Эймма не желала обсуждать произошедшее на пляже, пресекая все попытки Рейниры завести разговор на эту тему. Дочь выглядела озадаченной и расстроенной, но, тем не менее, проявляла сочувствие и понимание — в то время, как Рейнира чувствовала себя Таргариен до мозга костей, Эймма была наполовину Аррен, и кровь лордов Долины густо текла по её венам. Наконец пришёл день отъезда, и через несколько часов полёта на горизонте замаячил купол Драконьей Ямы. Как ни странно, этот вид обрадовал Эймму, также же как и ожидающие взгляды короля и его свиты, которые уже собрались поприветствовать путешественников. Всё казалось таким, как и прежде, двумя неделями ранее, за исключением тайного воспоминания, которое они с дочерью хранили в сердце. Оказавшись на земле, Эймма последовал примеру Деймона и прошептала Караксесу слова благодарности на валирийском; эти две недели проведённые на Драконьем Камне научили её, что с драконами можно… нет, даже нужно разговаривать. По правую руку от Эйммы стояла Рейнира, по левую Деймон, а напротив словно зеркальное отражение предстал Визерис — Сир Отто Хайтауэр выглядывал из-за его правого плеча, а леди Алисента из-за левого. Жадными глазами Эймма принялась изучать лицо супруга: не было на нём нездоровой бледности, которая должна была появиться после длительных часов заседания в душном помещении зала Малого Совета. Напротив, щёки его округлились ещё больше и розовели от возбуждения, а покрывала их уже не неряшливая щетина, а короткая золотистая бородка. Взгляды всех присутствующих придворных обратились к ним, заставив Эймму присесть в реверансе, почтительно склонив голову, а за ней последовали и Деймон с Рейнирой. Подобная формальность, однако, пришлась королю не по вкусу — он поспешил к ним навстречу, поднял Эймму и крепко-накрепко к себе прижал, после чего он проделал то же самое с дочерью. Деймон удостоился менее тёплого приветствия, но, тем не менее, король его обнял и поцеловал в обе щеки. — Как же я по вам скучал. — прошептал король Эймме на ушко, нежно целуя в лоб, и она с радостью ответила взаимностью. — Наши возлюбленные жена и дочь! — затем произнёс он громогласно, так, чтобы все придворные его слышали. — Как отрадно видеть вас после длительной разлуки! Что за волшебные ветры обдувают Драконий Камень, ты выглядишь значительно посвежевшей, любовь моя. — Визерис отступил на шаг назад, любуясь её красотой. — Свежий воздух и физические упражнения творят чудеса. И ты, дорогой братец, даже не можешь себе представить, какой смелой драконьей всадницей могла бы быть твоя жена, позволь ты ей оседлать дракона. Желательно, не старую развалину, а кого-то помоложе и попроворней. — усмехнулся Деймон, сверкая озорными огоньками в глазах. — Балерион был не старой развалиной, а самым большим и свирепым драконом, видавшим Валирию до Рока! — недовольно отозвался Визерис, оскорблённый тем, с каким вопиющим неуважением Деймон прохаживается по его чувствам. При этом замечание кузена касалось лишь её умения сидеть в седле у него за спиной; каким бы ударом по гордости Визериса было бы приручение Эйммой дракона самой королевы Алисанны, страшно было даже и подумать. Возможно, он бы пришёл в восторг, но что-то подсказывало Эймме, что его реакция не была бы столь радужной. Вежливо улыбаясь обоим братьям королевской крови, она чувствовала на себе пристальный взгляд Рейниры — единственной свидетельницы чуда, в которое Эймма до сих пор отказывалась верить. — Я хочу узнать всё о вашем пребывании на Драконьем Камне, всё до единой детали! — настойчиво говорил король, подавая руку Эймме, чтобы та могла забраться в карету. Она снисходительно улыбнулась в ответ, как будто подробных писем, ежедневно отправляемых в Красный Замок было недостаточно. Но с другой стороны, такой неугасаемый интерес к делам его семьи казался очень милым. Позднее в покоях Эйммы две служанки расчёсывали её длинные серебряные волосы, и первый раз за длительное время королева была довольна тем, что видела в зеркале. Её лицо перестало быть бледным и измождённым, щёки приятно округлились и даже слегка загорели. Ах, если бы она только знала, что небольшой отдых от удушающих коридоров Красного Замка, от осуждающих и полных ожидания взглядов придворных, от бесконечных сплетен в ожидании, когда же она выполнит свой долг, и следующих за её очередным провалом обсуждений, будет иметь настолько целебный эффект. На Драконьем Камне Эймма привыкла оставаться в покоях одна, и как только служанки выполнили свои обязанности, она их отпустила. Но несмотря на это, одна из них, чьё лицо королеве было незнакомо, задержалась, переминаясь в дверях с ноги на ногу. — Должно быть, ты новенькая? — дружелюбным голосом поинтересовалась Эймма. Женщина вздрогнула и отрицательно помотала головой. — Если позволите, моя королева, я горничная Его Милости. — ответила она, глядя в пол и нервно потирая свою огрубевшие от физических трудов руки. — Вот как? — Эймма удивлённо склонила голову на бок. Когда была нужда послать сообщение от короля, обычно это поручалось пажам, а не горничным. Повисло неуклюжее молчание, пока женщина нерешительно поглядывала на королеву исподлобья. — Ну что же, если это всё… — начало было Эймма, уставшая от чужого присутствия и желающая отдохнуть. — Нет! — громко воскликнула служанка, затем, опомнившись, склонилась в неуклюжем реверансе и добавила, — С вашего разрешения, Ваша Милость, я бы хотела вам кое-что рассказать. — Говори, коли так. — приказала королева, откинувшись в кресле и стараясь не обращать внимания на нехорошие чувство, которое начало к ней подкрадываться. — У меня есть дочь, мой невинный маленький цветочек. Она… она работает на королевской кухне посудомойкой. — начала женщина издалека, тем самым ещё больше смущая Эймму. — Я молю богов, чтобы в один прекрасный день она вышла замуж за хорошего юношу, конюха, например, или кого-либо ещё из слуг Ваших Милостей. Но единственное, что меня сейчас беспокоит — это её честь, ведь ей необходимо быть непорочной, если она хочет, чтобы её выбрал хороший человек. — Это всё замечательно, но какое я имею к этому отношение? — осведомилась Эймма, возмущённая наглостью женщины. Неужели она полагает, что сама королева будет искать мужа для её дочери-посудомойки? — Я хочу лишь сказать, моя королева, что честь - это самое главное, что есть у девы, особенно, когда она не может самостоятельно себе выбрать жениха. — служанка оглянулась и, убедившись, что они в покоях одни, продолжила тихим голосом, — Мне кажется, что леди Алисента, дочь нашего Лорда Десницы, поступает неправильно, когда одна без сопровождения приходит в покои короля. Я бы и внимание на это не обратила, Ваша Милость, но, как я уже сказала, у меня подрастает дочь, и мне хорошо известно, как трудно сохранить её целомудрие, особенно в окружении множества мужчин, далеко не все из которых думают о её будущем. И даже если помыслы мужчины чисты, всегда найдётся тот, кто пустит сплетни и запятнает репутацию девственницы. Возможно, Ваша Милость мне не поверит, но это чистая правда. — взгляд служанки скользнул на Эймму, в волнении ожидая её реакции. Вот так-так… Королеве не трудно было поверить в то, что женщины будут стаями порхать вокруг её легкомысленного супруга, жажда сына которого делала его лёкой добычей. Затем страх вытеснил удивление. Страх того, что намёки служанки были тем самым, что начала рисовать её буйная фантазия. Эймма впилась в служанку глазами, умоляя продолжать, раскрыть детали, которые её потрясут, от которых земля разверзнется под ногами и поглотит её. Но продолжения не последовало, история, как оказалось, достигла своего конца. Незамужняя дева, близкая подруга её дочери, была допущена в королевские покои в вечернее время, сразу после того как супруга-королева отбыла на Драконий Камень. Гадкие мысли зароились у Эйммы в голове, и ей пришлось очень постараться, чтобы их отбросить. Быть может, она слишком подозрительна? — Чем они занимались? — осмелилась спросить Эймма, вздрогнув от того, насколько сипло прозвучал её собственный голос. — Беседовали. В основном. Пока я разжигала камин и сервировала стол, леди Алисента расхаживала вокруг каменного города, которым так страстно любит заниматься Его Милость. Она старалась казаться очень заинтересованной, задавала вопросы. — женщина потупила взор и покраснела от смущения. Как умно со стороны этой маленькой шлюшки, подумала Эймма. Конечно же, Визерис не упустит возможности восторженно порассуждать на тему своего любимого хобби. Может быть, самой Эймме стоило проявлять больший интерес, раз ему это так было важно?… — Это… — запнулась Эймма, стараясь не всхлипнуть в голос, — это всё, чем они занимались? Беседовали? — Не могу знать, моя королева, мне велено было уйти, как только я заканчивала свои обязанности. Но, — женщина шагнула ближе, настолько близко, насколько позволял протокол, и возбуждённо прошептала, — но что я точно знаю, так это то, что долго она не задерживалась. Я об этом позаботилась. — А? Что ты имеешь ввиду? — Эймма подняла взгляд вверх, её зрение затуманилось из-за предательски накативших в глаза слёз. — Мне было велено принести фрукты, пирожные и вино в покои короля, дабы удовлетворить Его Милость и леди Алисенту. Но вместо того, чтобы подавать разбавленное, я приносила крепкое вино, самое крепкое, которое могла найти в винных погребах. — лучезарно улыбнулась женщина, гордая своим маленьким трюком и, видимо, результатом. — И что же? Разницу они не заметили? — Не заметили, моя королева. Они были слишком увлечены беседой. Но вино было достаточно крепким, чтобы вызвать у Его Милости сонливость после нескольких кубков, Алисенту вскоре отпускали, а мне было велено готовить Его Милость ко сну. Эймме осталось только восхититься находчивости служанки. И смелости. Стань это известно, её бы сместили с должности, выпороли или даже бросили в темницу — шпионить за королём и опаивать его было ничем иным, как изменой. — Заметила ли ты что-то ещё? Как король называл её? — заставила спросить себя Эймма. — Ммм, — женщина нахмурилась, пытаясь припомнить детали, — Его Милость обращался к ней «моя дорогая Алисента»… «моя добрая леди Алисента»… Вы уж простите, Ваша Милость, но хозяева думают, что слуги слепы и глухи, но мы не такие, мы слышим и видим намного больше, чем кажется. — затем она испуганно вскинула голову, лицо её исказилось от страха. — Ваша Милость, молю вас, не велите меня наказывать за то, что я шпионила за королём! Я нужна моей семье, дочери! Эймма успокаивающе взмахнула рукой. Милостивые боги, эта женщина была права, лорды никогда не воспринимали слуг как тех, у кого есть чувства, глаза или уши. Даже сейчас, когда эта несчастная женщина рисковала своей жизнью, чтобы помочь своей королеве, она даже не спросила её имени! Собственный эгоизм заставил Эймму сжаться внутри, и прежде чем женщина упала бы в обморок от страха, она быстро спросила: — Как тебя зовут? — этот простой вопрос заставил служанку прекратить, заикаясь, тараторить свои извинения и удивлённо вскинуть брови. — Д… Диана, Ваша Милость… — прошептала она. — Диана, очень хорошо. Тебе нечего бояться, милая. Никто не посмеет причинить тебе вред за твою верную службу. Королева тебе благодарна и в знак моей дружбы и признательности, пожалуйста, прими это. — сказав это, Эймма подошла к своему столику и вынула из ящика бархатный мешочек полный золотых драконов. Дрожащими руками Диана приняла награду, смотря то на Эймму, то на мешочек. Но взяв наконец себя в руки, она склонилась в реверансе, говоря, что продолжит свои наблюдения, если того пожелает королева. Эймма предложение приняла, хотя в глубине души надеялась, что не возникнет боле случая, когда подобный шпионаж потребуется. Оказавшись одна в своих покоях, Эймма закрыла лицо руками, глотая слёзы, проклиная себя за наивность и за то, что позволила радости момента усыпить её бдительность. Ничего неподобающего, казалось бы, не произошло, но одна мысль о том, что Визерис допустил к себе в покои незамужнюю деву была болезненна. Если бы не сильная любовь к этому человеку, Эймма испытывала бы только злость, но Визерис занимал особое место в её сердце, и так просто его вырвать и забыть было невозможно. Визерис… Ну почему же?… Вопрос крутился в голове, но не было даже намёка на ответ. Она замерла на какое-то время подле камина, но вместо тепла ощутила холод, который окутывал её изнутри. Визерис был искренне счастлив их возвращению в Красный Замок, поцелуи его были нежными, а объятия крепкими. Он был драконом, да, и как все драконы мог желать большего, на ради всех богов, не таким же гадким двуличным образом! А, может быть, Визерис был просто жестоким, и хотел показать, что он имеет право делать то, что ей никогда не будет дозволено? Как бы ужасно это не звучало, короли могли плодить бастардов, и никто за это на них косо не смотрел. Неужели он стал настолько жесток? Жестокость иногда не была присуща его натуре, откуда ей взяться сейчас? Или таковым его сделала безграничная королевская власть? Эймма осознавала риск на который идёт, объявляя Визерису, что заканчивает с попытками произвести на свет здоровое дитя. Но видеть как её опасения становятся реальностью, тем более так скоро после их разговора, его добровольного принятия её условий, было ударом, который сложно было вынести. Была и ещё одна причина этого безумия. Заговор. Корыстный злой заговор, задачей которого было неожиданно нанести удар, а потом давить на больное место, пока оно не начнёт кровоточить. Если бы визиты Алисенты ограничивались не только беседами и чтением книг, для неё был велик шанс понести. А если в довершении ко всему это ещё окажется и мальчик, тогда у Визериса будет соблазн, с легкой руки Отто, признать ребёнка законным. Ростки, которые дадут эти действия, будут разрушительны для Рейниры. Но вы только посмотрите на эту глупую девчонку, подругу Ниры! О чём она вообще думала?! Она даже не подозревала во что ввязывается, исполняя приказ и волю своего чрезмерно амбициозного отца. Разумеется, они полагали, если она забеременеет, король как благородный и честный человек будет вынужден на ней жениться или, по крайней мере, признать своё отцовство, в особенности, если речь зайдёт о мальчике. А что если нет? У неё хотя бы было время подумать о последствиях для себя, если их план провалится? Как только эти ужасные мысли улеглись у неё в голове, Эймма почувствовала, как в ней закипает кровь дракона, подминая под себя ту её часть, что была Аррен. Она резко встала, готовая ворваться в покои короля и— и… Не сдвинувшись ни на дюйм, она рухнула обратно в кресло, чувствуя, как все силы и решимость покидают её. Это испытание, препятствие, которое нужно преодолеть. Боги испытывают меня, и я не могу потерпеть неудачу… Поборов отчаяние, она заставила себя мыслить ясно. Вламываться в покои короля с обвинениям без единого доказательства, за исключением слов служанки, которая рисковала, что ей вырвут язык за клевету было просто глупо. Нет уж, она не закатит истерику, не бросится на мужа с кулаками и обвинениями. Не сейчас. Заставить эту глупую девчонку и её амбициозного отца показать своё истинное лицо будет мудрее. Кроме того, была ещё одна причина хранить молчание. Рейнира. Сильная единая семья была необходима дочери, дабы укрепить её положение наследницы. Ссора внутри семьи сделает её уязвимой, и такие как Отто Хайтауэр не преминут этим воспользоваться. А Эймма дала себе обещание быть сильной ради дочери, не так ли? Тыльной стороной ладони Эймма вытерла со щек слезы и сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Очевидно, что жалость к самой себе лишь усугубит ситуацию, а не поможет её разрешить. За её спиной началась нехорошая игра, и, раз так, она её примет. Ведь, той печальной ночью, когда боги даровали ей Бейлона, а спустя минуты забрали обратно, она была полна решимости быть сильной. С этими мыслями Эймма потянулась к стопке пергаментов, лежащих на её письменном столике. Аккуратным почерком она написала короткое, но несущее особый смысл послание для своего супруга и, прежде, чем свернуть его, сбрызнула лавандовыми духами. Как показала жизнь, ей необходимо держать его подле себя на коротком поводке, ибо слабости короля шли вразрез с целями Эйммы. Затем мальчик-паж поспешил по направлению к королевским покоям, сжимая в руках письмо от Эйммы, а она сама посвятила то малое время, что оставалось до прибытия Визериса, приводя себя в порядок. Лёгкое открытое платье и кувшин летнего сладкого вина были всем необходимым. Не сложно будет доказать, что овца не ровня дракону, не так ли?