virtue

      — Завтра мы должны быть там все, — рокочет голос Монстра в трубке, пока Чимин стоит на светофоре и отсчитывает мгновения до собственной казни. — Ниши там тоже появится, надеюсь. С твоей помощью, — омега закатывает глаза на этом моменте. Почему он должен нянчится с этим выблядком? Брат совсем перестал оказывать на него влияние?        — Не кажется ли тебе, что приём у Ха будет омрачен резонансом, который вызовет Нишинойя? Он только после изолятора, — давит Пак, слыша, как сигналят позади им, не слишком расторопным.        — О чём ты? — хмыкает Монстр, а Чимин внутренне ликует от осознания, что скоро старший альфа в семье начнёт получать по щам после небольшого подарка для Хоби. Тот и без того на взводе, учитывая его подозрения, а Чимин лишь подлил масла в огонь. — Да они ноги Сайоне целовать готовы. Тем более приём по случаю рождения отпрыска семьи Ха, мы не можем прийти туда не в полном составе. Насколько я знаю, в приглашении даже был указан наш новый друг. Информация о слиянии очень быстро просочилась во внутренние круги.        Чонгук тоже будет на приёме. С одной стороны Чимин может возликовать, потому что одно его присутствие даёт несоизмеримое количество сил, — омега хочет его видеть чаще, чем несколько часов в квартире среди смятых простыней. Он бы, наверное, желал пойти под руку с Ша Нуаром, но будет со своим мужем, чьё возвращение вот-вот грянет на его голову.        — Увлекательно. Мышка, о которой никто ничего не знает, вдруг становится эпицентром интригующих слухов?        — Этот Чон довольно влиятелен, но скрытен. Сколько бы я ни пытался пробить его, до того, как Ниши притащил его в Сайону, о Чон Чонгуке знали, но не обращали внимания. Мы же вытянем его на свет, уж тогда быть настолько скрытным попросту не выйдет.        Чимин это знает. Знает и не приветствует. Он не в курсе, насколько крепка броня тайны на секретах Чонгука, но удивительно, как он продолжает сидеть на двух стульях сразу, ни единожды не попавшись под подозрения. Складывается ощущение, словно Чонгук непритязательностью и способностью набросить морок на собственный облик, умудряется отвести внимание от фигуры. Кто станет подозревать мелкую сошку мира преступности в том, что он может быть становящимся всё могущественнее лидером возрастающей группировки. Судя по данным Чимина, Нуары неизбежно возрастают в численности. Это заставляет убедиться: у Сайоны много врагов. Слишком много, что играет им с Чонгуком на руку.        После случая в казино, где погибло множество людей, приближенных к власти, влияние Нуара возросло, а авторитет Сайоны начал безостановочно падать. Этот факт заставляет Чимина улыбаться. Однако напряжение вызывает тот факт, что старший брат вступил в игру, а это — фатально для них. Намджун умён, изобретателен, жесток. Он попытается терпением и пытками выкурить Ша Нуара, добить противника, скорее всего, а у Чимина тут не хватит знаний, ибо же омега никогда не был осведомлён в делах, которые ведёт Монстр, пусть и знает часть его излюбленных методов. Намджун не Тэ — опрометчивых шагов не станет делать.        — В общем, ты меня понял, — бросает Джун в трубку, и Чимин глядит на погасший экран телефона, установленного в держателе на приборной панели.        — Понял.        — Ниши уже прибыл? Хочу его видеть, — голос становится ниже, Намджун чем-то шуршит на фоне.        — Должен был, — глянув на часы, выдаёт Пак. — Ты когда планируешь домой возвращаться? Хосок с ума сходит, его смски так и сквозят этим.        — Вскоре вернусь. Мне пришлось кое-куда слетать, чтобы продвинуться в деле Нуаров, — расплывчато отвечает брат. — Но никому об этом знать необязательно.        Чимин утвердительно мычит и обрывает звонок с Монстром. Это его «слетать» настораживает омегу. Если Монстру удалось пронюхать про Францию и всё, что там происходило и происходит, если они с Ви поймают Хёнджина, то нет никакой уверенности в том, что их план попросту не рухнет. Хён знает слишком много. Он знает настоящую личность Ша, знает о Чимине, знает о плане и постепенных шажках, обеспечивающих продвижение дела Пака. И Хёнджина по-хорошему стоило бы убрать, однако омега осознаёт, что это перевернёт все его взаимоотношения с Чонгуком. Этого — убийства его близкого человека — альфа никак не простит, и бороться тогда уж придётся с ним. Свалит на братьев — и война между группировками вспыхнет с такой силой, что бежать придётся всем. Да и к тому же…        Чимину не хочется врать Чонгуку. Не хочется его подставлять. После той ночи, которую они разделили на двоих, объятые чувствами и завуалированными признаниями, что-то в Чимине основательно надломилось. Он… дорожит жизнью Чонгука. Он не желает подставлять альфу, потому что, даже находясь во мраке своего замысла, Чимин стоит за его спиной. Чонгук защищает омегу так, как может, хотя делать этого совершенно не обязан, и выходит так, что задачей Чимина постепенно становится прикрытие тылов. Словно два волка в паре, они закрывают друг другу спины, встают на дыбы, лишь бы обезопасить другого, и Чимин буквально всей кожей ощущает нужду. Нужду собственной фигурой прикрыть своему волку глотку, чтобы противник не посмел его ударить в самое незащищённое место.        От этого размышления мурашки испещряют всё тело. Чимин размеренно поворачивает к съезду с трассы и тяжело вздыхает. Ему трудно. Ему трудно до тошноты возвращаться к Нишинойе, в дом, который Чимин ненавидит всеми фибрами души. После нескольких дней в объятиях Чонгука, после мириады тихих разговоров, фейерверками повисшими между ними, после тонны поцелуев по всему телу, выбивающих какие-то новые ритмы биения сердца… это место — сухой, дохлый червь, в которого по собственной воле с омерзением омега тычет пальцем, словно существо ещё дышит, а на деле не жило ни минуты, сразу же сгнивая. Чимин хмурится. Он должен держать лицо перед Нишинойей, должен быть примерным, лишь бы не заподозрили. Он ведь сделал всё, как надо?.. Он вытащил мужа из тюрьмы, чтобы изнутри сжечь, взорвать, заставить отгрызать от злости себе пальцы и давиться собственной кровью.        Время и жизнь — неумолимы. Машина шуршит колёсами по гравийному насыпу, проезжает пункт пропуска на территорию. Двигатель застывает, и Чимин уставляется на громаду особняка, ненавистное скопление кирпича, штукатурки и безысходной клетки из чистого золота и многокаратных бриллиантов. Прежде чем покинуть тёплый салон авто, Чимин вытаскивает второй телефон и быстрыми движениями пальцев щёлкает, набирая смс.        «Я всё ещё жив и надеюсь быть таковым утром. Увидимся на приёме», — коротко отправляет послание Чонгуку, прежде чем выключить смартфон, не дождавшись ответа. Он судорожно вздыхает, окидывает горящий свет в одном из окон и покидает машину. Дальше — собственное проклятье, сборище самых кошмарных ядов. А где-то там в частном районе, в высотке с панорамными окнами его антидот. С сильными смуглыми руками, мурлыкающим голосом и чуть иссушенными краской светлыми волосами, куда Чимин хочет зарываться пальцами с утра, пробуждаясь и оказываясь в пряной неге ласки и тёплых ладоней.        Увы, сказка не имеет свойства длиться вечность.        И Чимин оказывается в кошмаре. Жаль, что в его бочке дёгтя так мало мёда.        Альфы нет в гостиной. Его вещи — потрёпанные, грязные, — разбросаны по всему пути до лестницы, и Чимин, нарочито медленно раздеваясь, следует по оставленным следам. Нишинойя в ванной их спальни, пустующей с тех пор, как его заключили, пусть и на краткий срок, но под стражу. Дверь приоткрыта, слышен шум воды, отчего Чимин невероятно напрягается. Не знает, какой окажется реакция мужа на него в данный момент, всё нутро подбирается от напряжения, омега медленно шагает к кровати, скидывая жакет и оставаясь лишь в светлой, мягкого покроя блузке, подаренной Чонгуком. Ткань прилипает к телу от того, как покрывается испариной кожа, в мгновение, когда обнажённый якудза выходит из ванной. По смуглой, усеянной татуировками коже стекают прозрачные капли воды.        Глаза — чернильная бездна, уставленная на Чимина своими бесчисленными демонами, и Чимин поджимает в опаске пухлые губы, когда смотрит в пасть бездне в ответ.        — Рад, что ты дома, — доносится тихо, сдавленно, никакой радости там и не видели вовек, отчего Нишинойя зло усмехается.        — Сомнительное высказывание. Но ты постарался, да. И на допросе, и с выкупом, — Ниши подходит к шкафу и вытаскивает оттуда лёгкие домашние брюки, которые не спешит надевать. Чимин продолжает стоять на расстоянии от него, словно ждёт вспышки гнева.        — Разве я мог по-другому? — с лёгкой тенью усмешки выдыхает омега и тут же опасливо вздрагивает, когда альфа дикой пантерой воззряется на него.        — Знаешь, — тянет низким баритоном он, медленно, едва ли не со скрипом оборачиваясь, — ты можешь ненавидеть меня, Чимин. Можешь язвить. Драться. Ну или по крайней мере пытаться это делать. Но я твой муж, альфа, которому тебя, словно свинью на убой, продал твой собственный брат. Я — твоё всё. Ты зависим от меня юридически, финансово, я твой покровитель, и если я захочу, даже твой брат — что один, что второй — ничего не сделают.        Чимин безразлично смотрит на него, делающего мелкий медленный шаг к омеге, всё ещё являясь абсолютно нагим.        — Ты можешь не любить меня, так же, как это делаю я.        Внутренности омеги вздрагивают. В этом-то и проблема, Нишинойя. Если бы в тебе была хоть толика любви, ты бы не был такой мразотой. Но ему плевать. Теперь уже плевать, спустя десять лет. Чимин видит, как альфа приближается к нему, как нависает всем телом и своей ужасающе давящей аурой над омегой. И сколько бы сильным ни был Пак, вся его спесь слетает перед истязателем, вопреки его воле, колени начинают дрожать от давления. Если бы… если бы кто-то только мог его защитить от ужасов, нагоняемых мужем. Он становится ужасным слабым червём, жалкой мышью в клетке от взглядов Ниши.        — Ты был с ним, пока я сидел в ёбаном изоляторе, — шипит Хатаке, а Чимин вперивается в пол взглядом. — Ты трахался с этим выблядком. Или думаешь, что я не смог бы ничего о вас узнать, м?        Чимин предполагал, что так оно и будет. Что его опрометчивая зародившаяся зависимость от Чонгука, его приближение, их обоюдное желание видеть и ощущать друг друга, выльются в подобные последствия.        — Нравится ложиться под него? — усмехается альфа, подцепляя подбородок Чимина, но взгляд Пака всё равно направлен в пол. — Трясёшься, шлюшка, от его присутствия?        — Да я по нему с ума схожу, — шипит омега, не сдержавшись. — От каждого его взгляда, от каждого его касания. И, Господь, как же он хорош, — Чимин опасно поднимает взгляд на мужа. Взгляд, подёрнутый неприкрытой ненавистью. — Ты никогда даже пятки его достоин не будешь.        Нишинойя ожидаемо вспыхивает, хватает омегу за горло и стискивает пальцами, пока волочит к стене, чтобы больно ударить о неё спиной. Чимин хватает воздух ртом.        — А что ты хотел, а? — хрипит омега, раскрыв пошире глаза. — Чего ты ожидал? Что, подложив под другого альфу, добьёшься того, чтобы я был тебе благодарен, Ниши? Ты…        Пальцы на глотке смыкаются сильнее, взгляд альфы становится бешеным, он вот-вот снова попытается убить Чимина, и, возможно, эта попытка окажется успешной. Ниши приближается к омеге, которому уже не хватает воздуха, смотрит в наливающиеся кровью глаза и видит там глубокую, початую цистерну ненависти.        — Только попробуй меня ударить, — шипит Пак. — Только попробуй снова сделать мне больно, урод. Завтра на приём к Ха я пойду, открыв всем свои следы и шрамы, слышишь? Всем. И ему в том числе. Что он обещал с тобой сделать, если увидит хотя бы один синяк на мне? — голос срывается, дышать нечем, но Нишинойю словно окатывают ледяной водой.        Он отпускает Чимина, который тут же падает на колени и, схватившись за горло, принимается судорожно хватать ртом кислород мелкими, обжигающими глотку порциями.        — Ты тоже смертен, Ниши, — почти ласково проговаривает Пак, усаживаясь в его ногах на полу, но чувствуя, насколько эта субстанция, похожая на человека, ниже него. — Не забывай об этом.        Альфа, полыхая от гнева, вдруг скалит зубы.        — О, больно я тебе не сделаю, мой дорогой супруг, — почти шипит, словно здоровая кобра, альфа. — Я уничтожу тебя в ином ключе. Снимай свои блядские шмотки, я заставлю тебя пожалеть о днях, проведённых с ним.

***

       Намджун разворачивается в кресле, находясь в своём кабинете. Он понимает, что совершил ошибку. Ужасную ошибку, и должен всё это немедленно исправлять. То, какова была причина, из-за чего Монстр оступился, понять не в состоянии, как и прекратить думать о Сокджине. Но это сделать необходимо, так как впереди — вечером — у них приём в семье Ха. И нужно нормализовать своё состояние, чтобы не вызывать у собственного мужа волнений. Хосок крайне проницательный человек, пусть и доверчивый, Намджун не может просто опростоволоситься при нём. Да и приём у Ха может стать точкой опоры для того, что альфа задумал. Он разглядывает город с высоты здания собственного офиса, слегка покручивается в кресле и думает. О том, как исправить положение.        Он однозначно должен прекратить то, что они заварили с Сокджином. Надо же, спустя столько лет знакомства он разглядел в нём омегу? И мало того — он захотел Джина. Захотел так, как альфа только может хотеть омегу. В тот вечер, когда они поймали Нуара и опрометчиво показали Кима остальным в Сайоне в том облике, который омега долго скрывал, Намджун взбесился. С того мига он не прекращал замечать сальные взгляды мужчин, спущенные с цепи в сторону помощника. Раньше о тайне Джина знал лишь он один в компании и организации (за исключением мужа), а теперь — слухи расползлись с катастрофической скоростью, внимание приковано к Джину, пусть, стоит Намджуну показаться, как всё тут же смолкает. Конечно, они подозревают их в каких-то взаимодействиях, однако чтят кодекс, соответственно которому должны предоставить доказательства, прежде чем обвинить. Страшно ли Монстру? Нет, на удивление. Кажется, за столько лет существования в этом пагубном мире альфа попросту забыл, как бояться за свою жизнь. Его чувства полностью атрофированы, по крайней мере были до момента, пока не проснулось, не пробудилось нечто к Сокджину. И… Намджун, признаться, стал зависимым от этих эмоциональных вспышек. Рядом с ним вопреки всему Монстр ощущает, что живёт. Что в его бытие есть какой-то извращённый, но смысл, пусть и чёткое определение оного пока не удаётся поймать хотя бы за кончик хвоста.        Развернувшись к столу, альфа берёт именную ручку, чтобы постучать по лакированной поверхности. Следом в кабинет входит Сокджин, которого Монстр прежде попросил принести необходимые документы.        — Новостей нет? — тихо спрашивает секретарь, почти не глядя на Намджуна, а тот молчаливо бесится.        С тех пор, как его вторичный пол оказался раскрыт, вопреки депрессивному состоянию и постоянному смущению, которых от него ждал Джун, Сокджин начал вести себя… иначе. И проявляется это в том, что он начал вести себя, как омега, хотя прежде тщательно пытался скрыть все свои нежные стороны. И это раздражает. Раздражает отстутствие классического кроя бесполой рубашки на его плечах, которые по дресс-коду предполагаются для ношения альфам. Она сменилась изящной блузкой, подчёркивающей узость чужой талии и открывающей вид на точёные, выпирающие ключицы. Раздражает фасон брюк с разрезом от бедра и золотые серьги в ушах, невесть откуда взявшиеся у прежде не терпящего украшений Сокджина. Раздражает мизерное количество косметики, которое бросается в глаза, хотя прежде его помощник никогда не прибегал к подобному на работе.        — Нет, — грубо отрезает Намджун, отворачиваясь.        — Мне подготовить всё для вечернего приёма? — осторожно спрашивает он, сцепив руки, запястье которых венчает тонкий браслет с подвеской, на уровне живота.        — Нет. Этим занялся Хосок. Он сказал, что уже нанял водителя.        Конечно. Хоби всегда недолюбливал Сокджина из-за факта, что он — омега. Намджун не имеет права его осуждать, особенно теперь.        — Тогда я могу быть свободен немного раньше? — мягко, мягче, чем прежде по обыкновению говорил, произносит Джин.        — Рабочий день заканчивается в шесть, — изгибает при этом утверждении бровь Монстр.        — Я думал, если бы вы были так добры, то отпустили бы меня чуть раньше. Вы ведь сегодня закончите около трёх, — прикусывает пухлую губу омега, моргая. Он и ведёт, и ощущается, и пахнет иначе. И это то ли привлекает внимание, то ли вызывает приличное такое раздражение от непонимания. — У меня в пять встреча, — моргает он, вынуждая Намджуна уставиться на себя.        — Это с кем? — изгибает бровь альфа, а очки его сползают с переносицы почти на кончик носа, словно выражая эмоции своего обладателя.        — Я не думаю, что господин Ким обязан это знать, — улыбается Сокджин мило, так, что у Намджуна сводит скулы.        Он гневно выдыхает, отчего ноздри его трепещут, не понимает, что за механизмы активизируются внутри него, что за чертовщина с ним происходит, а оттого эмоции ярче, сильнее, они молотом бьют по Монстру, прижатому ладонями Сокджина к наковальне.        Альфа поднимается на ноги и, бросив короткий взгляд на дверь кабинета, обходит стол, чтобы приблизиться к Джину. Нависает над омегой, отчего тот поднимает взгляд, кажущийся кротким и непонимающим, но Джун всем нутром чувствует эту хитрую, сладко-кислую нотку в нём.        — Господин Ким? — тихо спрашивает омега, растягивая губы в дежурной улыбке.        — С кем у тебя встреча? — глухо произносит он, приблизившись достаточно, чтобы слышать даже биение сердца помощника.        — Я не уверен, что это ваше дело, — лукаво провоцирует омега, и Намджун на это поддаётся. Вскидывает глаза, гневно дышит, не в состоянии контролировать это чувство. Чувство… ревности? С кем омега встречается? Это для него он так вырядился, даже цацки на себя натянул? У него кто-то появился? Кто-то из Сайоны всё же рискнул подкатить к нему своё достоинство альфы?..        Намджун буквально прожигает секретаря взглядом, буравит тёплого цвета карие глаза и ничего не говорит.        — Так вы отпустите меня чуть раньше?        — У тебя много работы, — рявкает он, сощуриваясь. — Ты сделал мне все сводки, которые я просил по офшорным?        — Конечно, — отворачивается Джин, чтобы подхватить со стола Монстра папку, ненадолго обнажая длинную шею. Намджун на ней подвисает, а в разуме вспыхивает: покроется ли кожа мелкими мурашками, если коснуться её шершавыми губами и влажным языком? Как будут смотреться блямбы следов от кусачих поцелуев? Но быстро себя одёргивает, стоит Сокджину снова повернуться и протянуть альфе толстую папку. — Здесь информация по счетам, которую вы просили. В том числе вывод средств, подозрительно совпадающий с пополнением из Сеула.        Намджун гневно выдыхает и придвигается вплотную к омеге.        — Ты не должен покидать рабочее место до шести часов после полудня, — почти в ухо произносит альфа, и Джин обиженно поджимает губы, опуская взгляд подведённых глаз.        — Что же, придётся переназначить встречу, — выделяет он каждое слово, произносимое шёпотом. Джун же продолжает беситься.        — Ответь мне на вопрос, — вдруг альфа касается пушистых волос и заправляет их за ухо Сокджина. — С кем у тебя встреча?        — Вы сейчас интересуетесь как моё начальство, — выдыхает омега, не поднимая лукавого взора, — или как…        — Неважно, как я интересуюсь, — понижает опасно голос Намджун, обводя покачивающуюся серьгу в ухе.        — Нет, важно, господин Ким, — шёпотом произносит омега.        Джун какое-то время молчит, часто дышит, и дыхание его колеблет кончики волос Сокджина, к которым тот уже неприлично близко. Кожа не то что от касания губ покрывается мурашками, альфа замечает, что даже от его дыхания уже испещрена ими. Чувствительный. И встряхивает головой, стараясь отбросить наваждение.        — Нам нужно всё обговорить, — хрипит Монстр, прикасаясь пальцами к пуговкам чужой блузки, отчего Сокджин весь подбирается и задерживает дыхание. — Серьёзно поговорить о происходящем.        — Как пожелаете, — улыбается омега, приподнимая уголки губ.        — На выходных.        — Хорошо, — так же спокойно, даже с толикой безразличия отвечает тот. — Назначите место и время?        — Я тебе позвоню, — уже несдержанно ворчит альфа, впервые попадая в такие тиски.        Сокджин спустя двадцать лет знакомства умудряется начать сводить его с ума? Может, это феромоны? Он делает это специально? Но все мысли отлетают куда-то на задний план, когда омега снова смотрит ему в глаза. Недолго, лишь секунды, которых, кажется, оказывается недостаточно. А после Монстр судорожно вздыхает и обхватывает его лицо. Он хотел всё закончить, но рядом с Сокджином у него попросту отключился мозг. И именно поэтому Намджун быстро целует липкие от бальзама полные губы, вырывая у омеги судорожный вздох. А после, прилагая просто титанические усилия, отходит к окну в пол, оканчивая разговор тем самым.        Сокджин уходит, тихо притворив за собой дверь и оглянувшись на альфу, пока облизывает губы, а тот, упираясь ладонями в стекло, не узнаёт сам себя. Что с ним такое? Он хотел всё оборвать, всё это бесовство прекратить. Закончить между ними любой контакт, потому что дома его ждёт муж. Муж. Хосок. Если Хоби узнает обо всём…        Намджун промаргивается и уставляется на копошащихся внизу — за пределами высотки офиса — людей, спешащих по делам. Если узнает Хоби, это станет катастрофой. Если омега пронюхает, его это уничтожит. Намджун должен пересилить себя и прекратить, должен держать член в узде, мозги трезвыми, закончить бесоёбство с Сокджином и вернуться к супругу.        Но как?.. Каждый раз от приближения омеги ему так сносит башню, что альфа забывает обо всём всё больше и больше — о Сайоне, о чести, о Хосоке. Вообще обо всём в мире. Он, глядя на едва ли виднеющееся собственное отражение в стекле огромного окна, куда упёрся руками, тихо матерится и утыкается в холодную гладкую поверхность лбом. Это точно — происки чертей, не иначе. По-другому Намджун помешательство объяснить не может.        Он попросту не умеет любить. Да и влюбиться в человека, которого знает так долго, не мог спустя огромный срок. И без предпосылок. Но как тогда объяснить то, что только что произошло?..

***

       Чимин через полчаса должен быть готов, ибо водитель вместе с его достопочтенным, чтобы его чёрт драл, супругом, будет возле борделя. Он слишком сильно заработался, а ещё это — отмазка для Ниши, которого нет никакого желания видеть в ближайшее время, в особенности после прошедшей ночи, которую омега вспоминает с рвотными позывами. Он, схватив костюм, который ему привезли ребята Ви из дома, специально заказанный к приёму, торопится на второй этаж, где отдыхает перед началом рабочей ночи персонал.        Заглядывает к Джейну, но никого в комнате не обнаруживает, оттого, хмыкнув, торопливо вваливается в свободную рядом — обычно сохраняемую для него. Чимин быстро скидывает обычные просторные джинсы и лёгкую светлую футболку, которые нацепил побыстрее утром, лишь бы убраться из дома, расстёгивает чехол, где схоронен его костюм для приёма, и застывает, слыша щёлчок за своей спиной. Рефлексы прекрасно отточены за столько лет, и омега успевает за несколько секунд вынуть из потайного отдела джинсов маленький складной нож, разворачивается к незванному гостю и упирает лезвие в чужое горло. И продолжает делать это даже после того, как замечает наглую кошачью ухмылку, без сомнения принадлежащую Ша Нуару. Чонгук со смешинкой на него смотрит сверху, пока Чимин вдавливает в его кадык крохотный, но смертоносный нож.        — Зубочистки меня не пугают, mon chaton, — ухмыляется во все тридцать два альфа, вдруг проводя горячими ладонями по обнажённой талии.        — Какого чёрта тебя сюда принесло, а? — шипит на него омега, сощуриваясь до состояния, пока глаза его не становятся похожими на два полумесяца.        — Я скучал. И переживал, всё ли с тобой в порядке после встречи с… ним, — почти выплёвывает последнее Чонгук, прижимая Чимина к себе.        Тело отзывчиво вздрагивает в его руках, Пак выдыхает, но лезвие убирать не собирается, лишь буравит мужественные черты лица Чонгука. Так быстро… так быстро этот человек смог приручить такое дикое животное, как Чимин, к своим рукам. Так быстро влюбил в себя, самоуверенно заявив об этом при первой встрече, в чём Чимин сомневался и не угадал. Чонгук — манипулятор. Он так искуссно поигрывал с марионеточными нитками Пака, так красиво лил в уши ему сладкие речи, что омега неволей сдался. Хотел того Пак или нет, тёплые пальцы, аура человека, готового его защищать от всех невзгод и тех, кто их несёт, его уважение в сторону Чимина… сокрушили защиту. А последние дни, когда существовали только они двое, никаких проклятых японских блядей, никаких группировок, добили ставшую хлипкой кирпичную стену. Чон Чонгук сумел лишь щёлкнуть пальцами по каменному сооружению, чтобы то рассыпалось в каменную крошку и упало наземь, словно не существовало. Чон Чонгук приручил дикого лиса, оборвал марионеточные ниточки и позволил Паку сделать первые шаги себе навстречу, из неволи самостоятельно выбирая его. И Чимин, кажется, в любом из исходных вариантов, перечеркнёт всё существующее и кровью напишет имя Жан Батиста Резар. Мужчины, который заставил его снова поверить в то, что любовь, даже если такая тёмная, бордового, словно венозная кровь, цвета, существует. И Чимину хочется выдохнуть последнюю порцию углекислого газа из лёгких, отпустить края берегов и утонуть в этом, погружаясь в вязкую, скользкую темноту из киновари, погрузиться на самое дно, впервые будучи уверенным, что на той стороне что-то ждёт.        Тёплые грубоватые мужские пальцы, крепкие плечи и широкая спина. Новые глотки чистого, ничем не запачканного воздуха. Чимин утыкается в плечо Чона носом и медленно отводит нож в сторону. Чонгук же довольно от его движений улыбается, зарывается в волосы пальцами, чтобы, помассировав, спуститься к шейным позвонкам, а от них — пробежать щекочущими касаниями вдоль спины.        — Он будет здесь через полчаса, — шёпотом выдаёт омега, зажмуриваясь и ощущая себя в безопасности от одного только запаха тела Чонгука.        — У нас есть целых полчаса.        — Нет, у нас их нет, — отрицательно мотает головой омега, и поднимает грузный взгляд на альфу. Чонгук всё понимает, оттого скулы его становятся острее, желваки ходят ходуном. Чимин чувствует себя поистине дерьмово после того, что ночью делал с ним Ниши.        Но это ничего, он к подобному привык. Вида Чонгука хватает, чтобы снова дух его самую крохотную малость воспрял и взбодрился. Тело ничего не значит, когда разум в этот миг был совсем в другом месте и с другим человеком, только это в последние недели спасает Пака от безумия.        — Мне нужно собираться, а тебе — валить, пока он не заметил, — глухо выговаривает Чимин, не в силах сделать с собой ничего, но всё равно умудряясь отстраниться от Ша.        — Плевать мне на него. Пусть видит, — хмыкает Чонгук, на что Чимин с осуждением на альфу косится.        Он натягивает классические брюки на себя, чуть облегающие бёдра, ловко застёгивает пуговку и ремень, прежде чем схватить блузу, которая вопреки строгому крою костюма, выглядит броско. Серебристая, оттенка металлик ткань холодит кожу, прикасаясь к ней, спереди — наглухо закрытая с длинными рукавами, сзади — сплошь тончайшая сетка, застёгивающаяся предельно тонкой молнией по линии позвоночника. Чимин застывает, всей кожей ощущая взгляд Чонгука на своей обнажённой спине. Оборачивается через плечо, пока альфа присаживается на нетронутую постель в помещении, а сам усмехается.        — Не поможешь застегнуть?        Чонгук плотоядно, с жаждой оскаливается. Хлопает себя едва слышно по коленям, словно приглашая омегу. Ещё пару-тройку недель назад тот бы оскорбился и оттопырил бы средний палец, ёмко отвечая, но сейчас от этого движения не становится мерзко. Это Чонгук. Хитрый Чёрный Кот, играющий с омегой не в кошки-мышки, гораздо хлеще и интереснее. И Чимин, покачивая бёдрами, приближается. Оказавшись возле сидящего в вальяжной позе Жана, разворачивается к нему спиной и садится на колени, обтянутые тёмно-синей тканью брюк. Альфа не дышит почти, лишь протягивает ладони, чтобы, подцепив собачку, потянуть её вверх. Ткань натягивается на груди, когда сетка облепляет худую спину, плотно прилегая, Чон же скользит обжигающими ладонями по изгибам тела Чимина: проводит по рёбрам, чувственно сжимает талию. Пак же, нарочито прогнувшись, чтобы побесить и поддеть альфу, поднимается с его колен. А Ша в отместку с жарким выдохом стискивает округлые сочные ягодицы через плотную ткань брюк.        Чимин усмехается, не поворачиваясь, ищет коробку с туфлями. Та наполовину пуста — одна из туфлей покоится рядом с Чонгуком, ловко ту умыкнувшим.        — Могу помочь и с этим, — поигрывает бровями альфа, прикусывая губу.        — Боюсь, если ещё раз к тебе приближусь, то ты скорее сорвёшь с меня шмотки, похотливый засранец.        — Или ты с меня, — громким шёпотом произносит Ша Нуар. — В последний раз ты срывал с меня полотенце в буквальном смысле зубами.        Чимин возмущённо шипит на альфу и гневно приближается, топая босыми ступнями по прохладному паркету. Чонгук поигрывает туфлей, не позволяя её отобрать, и в итоге Пак просто задирает ногу, чтобы упереться ею в грудь Чонгука с намёком, что раз тот хочет помочь ему обуться, пусть делает это так. Взгляд Чона только лишь предвкушающе вспыхивает, когда он переводит его на небольшие пальцы омеги, поджавшиеся тут же от внимания. Альфа обхватывает ступню, в свободную ладонь берёт туфлю, а сам внезапно прикасается губами к подъёму стопы. Ведёт ласковыми касаниями по коже, целует венки, выступающие из-под кожи, обжигает дыханиями каждый палец. Вдохи Чимина учащаются, в глазах — только красное марево от его касаний. И как Чон довёл его до подобного состояния, почти не прикасаясь, что теперь грудная клетка, обтянутая серебристой тканью, судорожно вспархивает и опадает?        Чонгук, исцеловав всю ступню омеги с великим удовольствием, виднеющимся на его хитром лице, при этом не прерывая зрительного контакта с омегой, ловко всовывает её в туфлю. Садится идеально. Альфа позволяет Чимину упереться подошвой в свою грудь, которую прикрывает тёмно-бордовая рубашка, а после шнурует обувь порхающими длинными пальцами. Чимин оказывается так зачарован его действиями, что, задержав дыхание, не замечает ничего подозрительного до момента, пока касание прохладного металла не обжигает кожу на лодыжке. Браслет. Он змейкой обхватывает тонкую щиколотку, красиво обнимает над косточкой плетением кардинал с золотыми звеньями. Чонгук усмехается и целует место, где соприкасается золото и светлая кожа омеги.        — Ты ведь знаешь, что мне плевать на металлы и камни? — изгибает бровь Пак. — Я могу купить сотню таких побрякушек.        — Знаю, — хмыкает альфа, поглаживая икру Чимина. — Но я не могу избавиться от желания пометить своего омегу любыми доступными способами, — хрипит Ша, и в его тёмных глазах вспыхивает какой-то почти демонический огонёк.        Чимин сдерживается, чтобы не усмехнуться в ответ. Чонгук символически всё сильнее заявляет об их принадлежности друг другу, но так искусно, что даже Чимин тому не против. Не против Пак и того, чтобы было рядом с ним нечто, обволакивающее его присутствием Жана, словно защитным куполом в противовес присутствию людей, ненавистных ему. Пусть духи, подаренные Чонгуком, будут этим эфемерным защитником, пусть его прикосновения остаются гореть на теле. Пусть чёртов браслет холодит кожу от каждого шага, напоминая — в этой змеиной кодле есть тот, кто находится на его стороне и всегда незримо, будто сам дьявол, нависает над плечом и скалит зубы, обозначая своё присутствие. Чимин не против. Он только за. Теперь.        Чонгук выпрямляется и встаёт, пока Чимин справляется со второй туфлей, обхватывает омегу за талию, чтобы притянуть к себе и оставить мимолётный обжигающий поцелуй на его пухлых губах. Пак выдыхает в его рот, смежив веки, прежде чем они наконец отклеиваются друг от друга.        — Увидимся на приёме, mon chaton, — шепчет альфа, и его голос напоминает урчание дикой кошки, отчего импульсы прорываются из-под кожи Чимина.        — До встречи, mon diable, — и Чонгук едва ли не расцветает садом паучьих лилий рядом с ним. Чимин знает, как нравится ему, когда омега хотя бы пытается произнести что-то на языке, который Жан считает родным.

***

       Приём в семье Ха Чосока и его молодого супруга, одарившего того первенцем — большое событие. Чосок — один из акционеров бизнеса Монстра, член Сайоны, ещё чей отец был в содружестве с Союном, потому отказом присутствовать на таком значимом празднестве можно сильно оскорбить старинных друзей организации. Чимин выходит из машины, когда водитель подаёт ему руку, а после, обдав сопровождающего альфу холодным взглядом, цепляется за его локоть. Подавляет брезгливость, субтитрами читающуюся на лице, придаёт ему ледяной непроницаемости, пока они с Ниши шагают в сторону богато отделанного как снаружи, так и внутри особняка. Большой праздник — много машин, много людей, больше вероятностей проколоться, так как Пак использует все доступные ресурсы для своей задумки — людей, связи, деньги, собранные сплетни.        В фойе их встречает обслуживающий персонал, и, к своему удивлению, Чимин замечает никого иного, как Рамоэля, прошмыгнувшего в форме официанта мимо. Нет, он не мог ошибиться. Вторая права рука Чонгука сразу после Хёна, и что этот альфа делает на данном мероприятии в качестве нанятого стаффа? Внутри начинают теплиться прогорклые опасения, они разъедают ткани желудочным соком и страхом. Чонгук не может поступать опрометчиво. Он не может сотворить здесь бесчинство. Не в таких обстоятельствах. Нельзя поднимать против себя такое количество людей.        Но по-прежнему сохраняет невозмутимость — отдаёт одежду, позволяет Ниши положить себе на талию ладонь и подтолкнуть к огромному помещению для приёмов, где столы сдвинуты к центру, обслуга шныряет, предлагая шампанское и закуски, чтобы следом, не понадобившись, тут же испариться из виду. Душно. Не просто жарко в помещении, а от лощёных обликов богатеев Чимину тут же становится душно. Он замечает стоящего близ Чосока Намджуна — извечно идеальный, чопорно строгий, однако сканировать взглядом Пак намерен не его. А стоящего по праву руку смиренного (но только на вид) Хосока. Сегодняшний облик зятя разительно отличается от его обычных предпочтений. В отличие от светлой гаммы, которую выбирает по обыкновению Хоби, сегодня на нём вызывающий наряд, из-за чего половина зала косится на омегу, в том числе и старающийся не подавать виду Намджун. Спина Хосока полностью открыта. Спереди — всё прикрывает тёмная ткань блузы с рукавами в три четверти, а по бокам остаются лишь бретельки и верёвки, оплетающие редкими узелками под лопатками, у шеи и у самой поясницы. Мягкие палаццо не скрывают бедёр, а очерчивают их. Шею же венчает дорогое колье, одно из тех, что, скорее всего, дарил Монстр.        Чимину хочется изогнуть бровь, потому что… Чон Хосок начал копировать его стиль, и это видно невооружённым взглядом. Пак рассчитывал увидеть разбитого изменой омегу, а видит… бестию. Бестию с вызывающе накрашенными глазами, белозубой улыбкой и полностью обнажённой гладкой спиной, так и привлекающей взгляды посторонних. И судя по чуть заострившимся скулам старшего брата, ему такое положение дел не совсем по вкусу. Чимин хмыкает. Выходит, своего зятя омега недооценил, а значит, должен стать ещё осмотрительнее; Хосок не сломался, а кажется, намерен сломать. И они оба прекрасно знают, кого именно. Ладонь Чосока вдруг касается бока Хоби, когда они разговаривают, подушечки пальцев проходятся словно ненароком по голой коже, но тот не обращает внимания, пока Чимин же пристально следит за движением каждого. В том числе и собственного мужа, который с любопытством исследует новое амплуа Хоби. Но Чимина интересует только Джун. Лишь всполох непонимания в его тёмных глазах, надувшиеся ноздри и метнутый взгляд на мужа. Так вот, чего Хосок хочет добиться: понимания, кто он таков и что для Намджуна значит. Ревности в его нутре — кислой, обжигающей резкой концентрацией. Хорошая тактика. Но достаточно ли выигрышная в случае Монстра? В случае безэмоционального кирпича, которому кроме организации ничего и не нужно.        — Добрый вечер, — подаёт голос Ниши, когда они оказываются возле беседующих главы дома и своих родичей. — Господин Ха, примите наши поздравления. Это такое радостное событие — появление первенца.        Чосок лучисто улыбается венирами якудза. Нишинойя отлично умеет играть в благородного аристократа, вылезший из самых низов, но маска долго на его роже не держится, увы. Однако Чосок слишком мало с ним контактировал, чтобы разгадать этот обман. Он с удовольствием жмёт руку мужу Чимина, а после обращается к омеге.        — Господин Пак, — ещё шире улыбается альфа, — а я-то думал, что звезда упала с неба, но это вы так сияете.        — Господин Ха, — сладко тянет пухлые, украшенные полупрозрачным глянцем губы он, подавая руку хозяину особняка, — ваши комплименты как всегда отчётливы и провокационны.        — Никак иначе, рядом с такими звёздами мой язык просто метёт, словно веник, — низко хохочет Чосок, отчего Хосок тянет губы сильнее, пока не ощущает настойчивое прикосновение мужа к голой пояснице. Чимин лишь вежливо улыбается на шутку, умея сдерживаться в своём притворстве гораздо лучше. — А где же ваши женихи?        — Думаю, наш маленький капризный брат последует традиции немного опаздать, — спокойным бархатным голосом произносит Чимин, пока Чосок прикасается к его ладони и похлопывает по тыльной стороне. — Думаю, ему мы сможем такую вольность простить.        — Конечно-конечно, — кивает альфа, улыбаясь. — После всего произошедшего юноша наверняка ещё в шоке.        — Ситуация, несомненно, ударила по Юнги, — встревает Хоби, поправляя перевязь — единственную вещь, слишком портящую его яркий образ, в которой прячется поломанная и сокрытая в гипсе рука. — Тем более свадьба совсем близко, а это прибавляет волнения.        — И когда назначено бракосочетание? — интересуется Чосок, хотя, вероятнее всего, он и его семья уже получили приглашения, а там чётко прописана дата торжества.        — Через неделю, — терпеливо отвечает Хосок, но вдруг вздрагивает, и Чимин, отвлёкшийся на в очередной раз прошмыгнувшего Рамоэля, не замечает, от чего именно. — Надеемся увидеть там вас с супругом. Когда спустится Вэн?        — Он сейчас с малышом. Возникли неполадки с няней, — вздыхает деланно раздражённо Чосок. — О! А это, кажется…        — Господин Чон, — сдержанно выдыхает Хосок, уставляясь за спину Чимина. А тому то ли не терпится обернуться и снова увидеть альфу, то ли хочется показательно его проигнорировать.        — Добрый вечер, господа, — рокочет баритон Чонгука чуть ли не над головой омеги, и спину под пиджаком обуяет стадом колких, кусачих мурашек.        — Позвольте представить недавно присоединившегося нового партнёра Сайоны, — цедит почти сквозь зубы Нишинойя, так как именно ему, как младшему альфе, выпадает честь представлять Чонгука. — Чон Чонгук. Подающий надежды в нашей стезе бизнесмен.        — Господин Ха Чосок, — кивает ему хозяин праздника, и Чонгук вежливо склоняется, выражая почтение. Он становится по другую сторону от Чимина, отчего Ниши едва ли не начинает синеть.        — Хатаке-сан, рад снова с вами свидеться, — а вот мужу омеги альфа протягивает ладонь прямо через Пака, отчего омегу обдаёт перечным запахом его парфюма. Так близко. Так недосягаемо, что это, кажется, в буквальном смысле дразнит. — Господин Ким, — склоняется в поклоне он, после переводя взгляд на кокетливо сверкающего идеальными зубами Хосока. И снова флирт, буквально жгущий этому омеге кожу изнутри.        Чонгук, не глядя на Монстра, приближается к его супругу на шаг и протягивает руку внутренней стороной вверх, прося внимания. Хосок, светясь от восторга и взгляда красивого мужчины, подаёт ему здоровую ладонь, а сам Чонгук в этот миг осторожно прикасается чувственными губами к тыльной стороне. Щёки Хоби вспыхивают. Наверное, будь Чимин таким же наивным и открытым, реагировал бы на настолько красивого альфу точно так же. Но нет. В его груди лишь вспыхивает что-то обжигающе кислое, нетерпимое, отчего хочется прожечь Чон Хосока взглядом до состояния крошащегося пепла. Ревность. Ему не нравится, как зять смотрит… на кого? Разве может официально считаться Чонгук его альфой? Это знают только одни они.        — Господин Чон, — мурлычаще тянет он, глядя в ореховые глаза краснеющего тут же Хосока, — надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Ратую за ваше скорейшее выздоровление.       Чимину хочется фыркнуть. Ратует, конечно.        — Что вы, господин Чон, — выдыхает томно Хосок, что не оставляет без внимания его супруг. Бровь Монстра едва заметно дёргается, — от вашего появления мне в секунду становится лучше. Боль отступила.        Намджун не сдерживается, и всё же покашливает, но сталкивается… с холодной стеной. Хосок словно его не слышит и не видит, весь обратившийся в слух рядом с Чонгуком.        — Вашими молитвами, так и исцелю вашу руку, — низко смеётся альфа, и Хо вместе с ним, прикрыв губы ладонью. И только Чимин замечает игру. То, насколько холодными остаются глаза Хосока, и сколько они наполняются удовлетворением, когда пальцы его мужа сжимаются у него на боку. Остаётся лишь хмыкнуть, дожидаясь, пока официозные приветствия окончатся. Но Чонгук не забывает о нём. Оборачивается, глядя своими лукавыми кошачьими глазами, а Чимин подаёт ладонь сам.        — А мне что излечите, господин Чон? — нагло выдаёт Пак, сверкая глазами. Не нравится ему собственная реакция, не нравится и внимание, теперь на них направленное.        — Всё, что пожелает господин Пак, — улыбается Чонгук, а после целует тыльную сторону ладони так, словно уже разложил омегу на ближайшем столе, смахнув проклятые канапе и брускетты с лососем. И Чимину нравится. Как напрягаются брат и муж, как Хосок закусывает губу, оглядывая их. Чонгук ни на мгновение не отрывает взгляда от глаз Пака, пока целует и отпускает руку, отворачиваясь в следующий миг так, словно ничего такого не было. Это будет весёлое торжество.        Тэхён и Юнги, нагло опоздав и пропустив речь хозяина дома, вваливаются в зал, тут же привлекая внимание. Юнги выглядит таким юным по сравнению со своим спутником, что Чимин невольно оглядывает всё ещё мягкие черты лица и небольшую фигурку. Однако… невозможно не признать: эти двое смотрятся гармонично. Тэ в своём чёрном-чёрном амплуа, разбавляемом лишь тёмно-красной жилеткой, он держит омегу за руку, уложенную на сгибе его локтя. И Юнги с горделиво расправленными плечами, утянутыми в кроваво-красную рубашку из шёлка да такого же цвета свободные брюки, украшенные чёрным ремнём. Они выглядят так, словно созданы для того, чтобы дополнять друг друга — большой широкоплечий альфа с вальяжной улыбочкой квадратных губ и изящный омега с чуть надменным выражением лица.        Чимин хмыкает, когда брат и Юнги приближаются к нему. Вопреки всяким правилам приличия, которые Ви по своему обыкновению игнорирует, он склоняется в первую очередь к Чимину. Целует младшего сперва в макушку, а после в лоб, проговаривая полушёпотом приветствие, и только после обращает внимание на остальных. И снова череда светских бессмысленных бесед, содержание которых вряд ли кто-то запомнит или вообще слушает, несмотря на то, что участвуют. И отчасти Чимин им радуется. В эпицентре внимания оказывается Мин Юнги на правах юного жениха и будущего супруга сына Сайоны, Намджун беседует с Ниши, а Ви и Малыш воркуют с Чосоком. И оттого появляется совсем крошечная доля секунды, вынуждающая омегу вздрогнуть. Стоящий рядом Чонгук, которого вовлекает в беседу Монстр, переодически с дел насущных перескакивая на дела бизнеса, покачивается, словно меняет положение тела. Однако он делает это специально, Пак понимает в миг, когда кончики пальцев альфы проскальзывают по его собственным фалангам, задевая кольцо из розового золота. То Чимин не снимает. С тех пор, как нашёл в своей гостиной, с тех пор, как вспомнил, почему оно ему принадлежит. Анклет на ноге обжигает кожу касанием. И Чимину почему-то до одури хочется обернуться к Ша Нуару, чтобы пересечься взглядами, только он не может. Слишком много вокруг глаз и посторонних людей. Потому, сдерживая необъяснимые порывы, омега лишь сжимает мизинец Чона и тут же одёргивает руку, чтобы подозвать официанта с бокалами шампанского, высящимися на подносе.        Омега подхватывает изящную ёмкость за ножку и тут же отпивает один глоток. Светская болтовня его утомляет, и Пак отключается, не слушает совсем, о чём ведут речь остальные. Переводит внимание на Хосока, который о чём-то торопливо шепчет в ухо Юнги, а младший его увлечённо слушает и… улыбается. Они… стали близки? Насколько помнит Пак, Юнги особо к себе не подпускал Хоби, находя более интересным его — Чимина — общество, и теперь, когда становится заметным, как свободно они начинают вести себя рядом друг с другом, Чимин слегка напрягается. Это может принести ощутимые проблемы.        — Простите, оставлю вас, — улыбается сдержанно Чимин, скорее пустоте, потому что мнение их его совершенно не волнует.        Хочется на воздух. Душно, мать вашу. А ему торчать здесь в обществе семейки ещё несколько часов.        — Я выйду с тобой, — вдруг напрягается Тэхён, изумляя Пака. Он сжимает руку Юнги, прежде чем поручить его Хосоку полностью, а сам движется в сторону Чимина, медленно отдаляющегося от остальных гостей и придерживающего бокал за ножку.        — Тебе не нужно сторожить меня, Ви, — хмыкает омега, но брат упрямо следует за ним, нависая над младшим гарпией.        — Поверь мне, тебе не стоит оставаться одному здесь, — тихо произносит альфа, склонившись к уху Пака и выдохнув.        И внутренности Чимина пронзает каким-то странным ощущением, какое тот старается задавить.        — Ладно, раз ты увязался за мной, — вздыхает он и, опустошив свой бокал до последней капли, ставит его на поднос пробегающего мимо стаффа, — тогда выйдем на задний двор. В этой кодле мне хочется курить каждые пять минут.        Но тревога не покидает его. Не оставляет без терзаний внутренности, сдавливает горло, как любит сдавливать его глотку муж в пылу ссор. И это не даёт Паку покоя. Словно… словно даже сейчас рядом с ним маячит смертельная угроза, словно вот-вот что-то грянет. Что-то непоправимое. Чимин по дороге к выходу на задний двор пытается анализировать свои шаги. С кем из окружения Чосока он мог контактировать? С кем… Чосок не имеет никакого отношения к плану Чимина, его ближайший круг — семья и друзья — тоже. Лишь несколько людей, которых Пак давно убрал с горизонта, как только была выполнена требуемая задача. И тревога возрастает, словно интуиция — потустороняя, давящая и вопящая во всё горло — подсказывает: что-то реально случится.        Они с Тэхёном выходят на веранду и застывают. Чимин ёжится от холода, анализирует, пытается ухватиться хоть за что-то, обосновывающее его внутренние ощущения. Тэхён не выглядит напряжённым, но по этому бесстрашному болвану никогда невозможно считать эмоции. Альфа выуживает слегка помятую пачку Мальборро из внутреннего кармана пиджака с удлинёнными полами и предлагает порцию никотина младшему брату. Чимин не отказывается, зажимает сигарету между губ и позволяет Ви прикурить ему. Порция табачного дыма горечью обжигает глотку, и Чимин снова погружается в размышления, откуда его выдёргивает альфа.        — Ты хорошо сегодня выглядишь.        — Спасибо, — безразлично и деланно холодно отвечает омега. — А ты нет. Ты начал снова пить таблетки?        — Тц, — закатывает глаза он. — От этой семейки ничего не скроешь.        Чимин буравит брата взглядом, поднося фильтр к губам. Он буквально сканирует лицо Кима на предмет того, что ему необходимо, чтобы найти истоки тревоги.        — Тэ…        — Я пью их, — ровно выдаёт Ви, держа сигарету исключительно между губ, а руки пряча в карманах. — Доволен?        — Ты плохо выглядишь.        — Не надо давить на больное, сам знаю, что страшненький.        — Тэхён, ты несерёзен.        — А ты строишь из себя взрослого, так неинтересно, — пререкаться с альфой абсолютно бесполезно, как и пытаться ему что-то доказать. Однако даже во время этой несерьёзной перепалки ощущение опасности не оставляет Пака. И тут омега вскидывает голову, осматривая территорию заднего двора. Никого. Никого из чёртовой охраны, которая должна быть по периметру особняка в любом случае. Но здесь… пустота. Чимин оборачивается через плечо и видит в больших окнах людей в чёрных строгих костюмах секьюрити, рассредоточенных по залу приёма. Поднимает голову вверх, вздёргивая взгляд на светлые жёлтые от люстр стёкла и рамы, где замечает альфу… с автоматом. Его душа падает куда-то в пятки.        — Тэхён, — грузно, тяжело и на выдохе произносит омега, пока брат в очередной раз затягивается, — что вы задумали…        — Я ничего не задумывал, — пожимает Ви плечами столь беззаботно, словно это не они находятся в доме и на его территории, где из каждого тапка в тебя направлено дуло пистолета или чего похуже. — Это всё Джун.        В душе Чимина становится холодно. Что монстр узнал? Что будет происходить? Нуары… сколько их в доме? Пак пытается проглотить несуществующий комок в глотке, когда поднимает взгляд на Ви. И пусть со стороны его лицо продолжает выглядеть непроницаемо, не выдавая ни единой эмоции омеги, сердце панически ускоряет свой бег. Сигарета в пальцах дотлевает до фильтра и обжигает мягкую кожу, отчего Пак роняет окурок им под ноги.        — Ты совсем продрог, — выдыхает Тэхён и вдруг, выбросив бычок, обхватывает плечи Чимина широкими горячими ладонями, потирая. Но на деле это всё маскировка.        И то, как Ви прижимает младшего к себе, а его пальцы обжигающими змеями спускаются к поясу, вдруг заталкивая за ремень на брюках по ощущениям явно Беретту — это любимое оружие Ви. А губы Тэхёна оказываются возле уха омеги:        — А сейчас я скажу, что нам пора в дом, но ты и усом не поведёшь. Ты ведь это умеешь, Минни. Не подавай виду. И уведи вместе с Хосоком Юнги наверх. Этот оболтус ещё очень хуёво стреляет.        Грудь омеги наполняется ужасом. Ужасом не от вероятности погибнуть, а от того, что Чонгука тоже позвали на приём. Блять. Блять! Но он не может сделать ничего лишнего, не может даже показать, что испугался, иначе Ким Тэхён охватит его своими щупальцами без варианта выбраться. Потому, ощущая, как смыкаются стенки пересохшей глотки, омега лишь растягивает понимающе губы. Здесь сейчас начнётся ад. И даже Данте до него будет далеко.        — Пойдём в дом, ты замёрз в своей тонкой одежонке, — уже громко выдаёт Тэ и обхватывает младшего брата за плечи, засовывая в нагрудный карман запасной магазин. Благо, у Чимина они глубокие и довольно скрытые в подкладе.        Омега держит спину прямо, делает вид, словно ничего не происходит, но внутренне уже просчитывает варианты, как увести отсюда Чонгука. Как предупредить альфу о возможной засаде, однако то, как Ви обхватывает его за плечи, Цербером охраняя омегу, портит все возможности. Они проходят мимо многочисленной охраны, которая за их спинами закрывает все двери. Щёлкают замки. Сердце Чимина обухом бьётся в грудной клетке, когда они возвращаются в зал и взгляд натыкается на блондинистые волосы Ша Нуара.        «Беги», — верещит сознание. Но куда бежать из закрытого наглухо особняка, где вот-вот разразится нечто до тошноты страшное?        «Ты должен его спасти», — твердит нечто звериное внутри, рычит собственнически, опасно перетаптывается на лапах.        Чимин вдруг делает вид, что икает. Покачивается, хотя он абсолютно трезв, а Тэ над ухом цокает.        — Сколько ты выпил уже?        — Я на голодный желудок просто, всё хорошо, — улыбается Чимин и молится Дьяволу, чтобы Тэхён не увидел в его полных губах испуганной дрожи.        Альфа придерживает его за плечи и тихо выдыхает.        — Невовремя ты…        — Кто знал, что вы что-то замышляете?        — Только мы с Монстром и Хо, — шепчет Тэ. — Не волнуйся, всё пройдёт быстро.        Но Чимина не устраивает это быстро. Не устраивает. Он… он должен быть ещё быстрее. Сдерживая судорожные вздохи, позволяет Тэхёну подвести его к месту, где омега ранее стоял — между Ниши и Чонгуком. На мужа Пак обращает внимания столько же, сколько на таракана, а вот Ша… Чимин вдруг делает вид, что запинается и летит прямо в сторону альфы, и Чонгук тут же ловит шатающегося специально омегу.        — Господин Пак? Вы переборщили с шампанским? — взолнованно спрашивает Чосок, замечая, как накреняется Пак.        — Еmbuscade, — едва различимо шепчет омега, делая вид, что отстраняется от Чонгука. И всё же… наверное, не зря он начал учить чужой для него язык.        — Je sais, — так же неразличимо отвечает Ша, глядя с прежним беспокойством на омегу. — Я думаю, господина Пака немного… развезло на холоде, да, господин Ким? — улыбается и посмеивается альфа. И Чимин правда готов быть дураком, над которым смеются сейчас, если это помогло предупредить альфу. Но если тот знает, то… что за чертовщина.        — Думаю, моему брату не помешает посетить уборную, чтобы немного привести себя в порядок, — с нажимом проговаривает Намджун, не сводя глаз с Чимина.        — Мы с Юнги проводим Минни, — улыбается собранно Хоби, дотрагиваясь до руки мужа и тут же хватая младшего омегу за локоть. — И заодно припудрим носик, заглянем к Вэну, да, мальчики?        Альфы кивают, отпуская омег на верхние этажи дома. Хосок подталкивает ничего непонимающего Юнги к Чимину и тот подхватывает старшего под локоть. Они покидают основной зал и движутся к лестнице на второй этаж, по дороге видя всё больше охраны. И теперь Чимин понимает — мужа Чосока здесь, скорее всего, даже нет. Это всё ловко расставленные силки. И есть что-то, что Чимин не знает. Что-то настолько важное, что желание свернуть Ша Нуару шею, потому что тот явно в курсе, возрастает вновь. На лестнице Пак перестаёт притворяться, хватает Мина за вспотевшую мигом ладонь — мелкий явно тоже начинает чувствовать неладное. Хосок же с идеально прямой обнажённой спиной шагает по лестнице, ведя их в сторону уборных.        Когда они оказываются внутри, Чимин видит серьёзное лицо Хоби, его сжатые челюсти и замечает резкие движения, с которыми омега закрывает на замок дверь.        — Хоби-хён? — неуверенно тянет Мин, который точно не знает ни йоты о происходящем.        — Засранец Ви предупредил тебя на веранде, да? — тихо спрашивает Чон, тут же присаживается на корточки перед раковиной и шарит там здоровой рукой. — Я был против того, чтобы утаивать это, если тебе интересно. Но они не рассказали всего даже мне.        — Что Намджун задумал? — хрипит Пак, а Хоби поднимает на него внимательные глаза и растягивает губы в улыбке.        — Нас собирались тут перебить, Минни, — шепчет омега, и что-то падает внутри. Да быть не может. Чонгук бы не стал… рисковать так…        Хосок же выуживает два пакета и кладёт их перед омегой. Пак вытаскивает Беретту из-за пояса и быстро перезаряжает, пока Юнги потерянно озирается с одного старшего на другого.        — Хён, — тянет перепуганно он Чимину, вцепляясь в его рукав.        — Малыш, — обхватывает Пак его за щёки, всё ещё держа пистолет в руках, — теперь бери себя в руки. Шутки кончились. Помнишь, в детстве тебя учили по банкам стрелять?        Мин неуверенно кивает, плотно стискивая челюсти.        — Просто представляй, что это банки, — шепчет он и подхватывает пакет с пола, уже зная, что там находится.        Помогает распаковать пушку для Хосока, перещёлкивает затвором и подаёт омеге, который зло морщится на свою недееспособную руку, а второй пистолет всовывает в потеющие от нервов руки Мина.        — Держись рядом, — выдыхает он.        Но мысли направлены только к первому этажу, к проклятому залу для торжеств, ставшему клеткой для многих, кто живым отсюда не выберется. К Чонгуку. Это ведь неправда — альфа бы не стал рисковать его жизнью, не смог бы подставить так сильно, собираясь фривольно перебить его семью прямо сейчас. Чимин осознаёт, что Чонгук на это способен, учитывая историю Калантай. Но… не сейчас, нет. Не тогда, когда Юнги здесь. Не в этот миг, не такого омега хотел.        А после они втроём слышат первый грохот выстрела и оглушающие даже здесь крики.        Автоматная очередь оглушительными звуковыми толчками бьёт по барабанным перепонкам, дверь туалета содрогается, и за нею слышится брань, так что Чимин быстро оглядывается. Туалет явно примыкает к какому-то помещению, так что Пак, разогнавшись, влетает в створку, виднеющуюся сбоку в стене, ногой в изящной туфле. Его ловкие пальцы хватают почти трясущегося Юнги за шёлковую рубашку, так что трещат пуговки, тащит за собой, пока Хосок прикрывает их тыл, толкнув к двери тумбу и перегородив путь. Они оказываются в пустой спальне. Чимин осторожно подходит к окну, напрямую не маяча в квадрате стекла, чтобы не задели с улицы, выглядывает лишь на миллиметры, пока Хосок толкает Юнги к стене, не позволяя ему тормозить. У младшего омеги явно шок, однако тот пытается держать лицо, пусть и заметно, как дрожит в пальцах заряженный кольт.        — Надо уходить, — шепчет Хо, глядя на дверь в ванную, которую они предусмотрительно закрыли и подпёрли комодом.        — В коридоре бойня, — отвечает так же тихо Пак, ощущая, как ткань пиджака противно стискивает тело. Он быстро скидывает одежду, оставаясь в одной блузке.        Пригнувшись, шагает к двери, ведущей из комнаты, и осторожно приоткрывает, стараясь выглянуть в самую щёлочку. Быстро считает. Шестеро, движутся в сторону лестничного пролёта. Он вспоминает хотя бы приблизительно планировку здания семьи Ха, помнит, что в каждом таком строении, как и в особняке Намджуна, так и в доме Чимина присутствуют лестницы для персонала, необходимые для вот таких торжеств, чтобы сильно не маячили перед гостями. Потому омега, судорожно выдохнув и перехватив рукоять огнестрельного покрепче, снова хватает Юнги за руку, желая держать к себе поближе.        — Хён, — тянет омега. Он испуган. Он впервые в ловушке. Беспомощный, маленький, и Чимину его даже жаль сейчас. Слишком жаль. Потому Пак, переплетя их пальцы, рывком, но бесшумно, раскрывает дверь. Они выскальзывают тремя тенями из чужой спальни, чтобы двинуться в противоположную сторону от основного лестничного пролёта, и Чимин почти оглушён тарабанящим в грудной клетке сердцем.        Он толкает дверь за дверью, чтобы отыскать спуск для персонала, не дышит, когда замечает какого-то молодого омегу, забившегося в угол одной из светлых уборных. Тот плачет, заткнув себе рот руками, тушь стекает чернильными струйками по щекам, но Чимину некогда об этом думать. Он, крепче держа Юнги и оглядываясь на Хосока через плечо, тащит их дальше. Пока искомое не оказывается прямо перед ним. На служебной лестнице темно, но Чимина это мало волнует: он торопливо перебирает ногами, спускаясь. На втором этаже их не сберегут. Если кому-то понадобится туда забраться, они доберутся до омег. И до них, и до того мелкого паренька, едва старше Юнги. Шорох пугает их, но если Мином овладевает ступор, то Чимином и Хосоком — резкое, необдуманное решение. Никто не собирается удостоверяться, свой или чужой, Пак просто выпускает три пули, видя очертания практически в непроглядной темноте. Слышатся глухие влажные звуки врезавшихся в плоть пуль, а потом хрустящий — падения умершего тела. Чимин осторожно нащупывает ногой, куда именно упал незнкомец, а после пинает его с выдохом, чтобы труп скатился на площадку и освободил им дорогу.        Он тащит Юнги, но не слышит Хосока.        — Хоби, — шёпотом зовёт омега, останавливаясь.        — Всё хорошо, мне просто ничего не видно.        У него сломана рука, так что в распоряжении Хосока лишь одна, в которой тот держит пистолет. Юнги, продолжая трястись от ужаса, но уже понемногу приходя в себя, протягивает к старшему ладонь, шаря ею в темноте, и хватается за ремень на брюках, чтобы осторожно вести за собой. Руку Чимина при этом младший отпускает. И это кажется последнему чем-то таким же подозрительным, словно решающим моментом выбора, который Пак совсем не в состоянии контролировать.        — Я прямо за тобой, хён, — шепчет Мин, — просто поведу Хоби-хёна, чтобы не упал и не свернул себе шею.        Чимин напряжённо поджимает губы и кивает, а после продолжает шагать. Больше пока на их пути никто не встречается до момента, пока все трое омег не оказываются у закрытой двери. За ней слышны шум, крики, грохот ударов и выстрелов. Зачем Чимин их сюда повёл… Зачем? Но уже делать нечего, и Пак оборачивается к омегам, хватая за плечи.        — Вы останетесь здесь, — просит он, даже, можно сказать, приказывает. — Надеюсь, здесь вас искать не станут.        — Нет! — взрывается возмущениями Хосок.        — Наполовину беспомощный омега и подросток с ним, охуеть бойцы, — шипит грубо Пак, вцепляясь в ремешки перевязи Хосока. — Я велел сидеть тут и тихо, чтобы ни звука, поняли? Лишь проведаю, где братья, и вернусь, понятно?        — Если их не будет видно, возвращайся тут же, — умоляет Хоби, вцепившись в его ладонь и обжигая прикосновением пистолета, зажатого в пальцах.        Чимин молчит, лишь крепче стискивает челюсти, перезаряжает пистолет и выдыхает, прежде чем толкнуть дверь. Он подпирает её стулом и почти упускает мгновение, когда к нему сзади подходят. Без разбору, вывернувшись и не замедлившись, омега стреляет мужчине в костюме промеж глаз — Чимин ни в ком не уверен, да и кто будет разбираться, от чьей руки альфа умер. В прикухонной зоне побоище — море крови, бездыханные тела, осколки битой посуды. Персоналу тоже хорошенько досталось. Чимин, брезгливо искривляя губы, переступает неестественно вывернутую руку омеги-официанта, и старается смотреть только вперёд. А в уме набатом бьёт лишь одна мысль: он должен найти Чонгука. Живым или мёртвым.        Пак заворачивает за угол, предварительно убедившись в том, что там нет никакой опасности, и только потом перебежками, избегая окон и дверных проёмов, передвигается дальше. Он вдруг замечает вдалеке знакомый разлохмаченный силуэт со светлыми волосами, и воздух почти выбивает облегчением из груди. Но Чимин совсем не ожидает, что со стороны коридора слева вылетит крупный мужчина, тут же осыпающий его градом из пуль. Наверное, Пак Чимин родился в рубашке, раз ни одна его не задевает, а врезаются все в стену рядом, раскрошив изящную штукатурку в белую пыль и заставляя осколки светлого кирпича разлететься в стороны. Омега много времени не теряет: ему достаточно пары движений, чтобы выстрелить, расстояние позволяет, и несколько остроносых пуль пронзают чужую грудь. Разрывают ткань светлой рубашки, которая почти дымится, сразу же начиная пропитываться алой кровью. Мужчина падает, из его горла вырываются брызги крови, струящейся по подбородку, а упав, он уже явно не дышит.        Чонгук оборачивается на выстрелы и тут же стремглав бросается к нему. Чимин забывает свою маску невозмутимости ещё в туалете на втором этаже, потому, судорожно стиснув зубы и рвано через них выдыхая обжигающий воздух, срывается на бег. Альфа держится за плечо, между изящных узловатых пальцев стекает киноварь, пропитывая ткань его уже изрядно потемневшей от неё же рубашки. Чимин влетает в его руки так, словно дышать может только там.        — Идиот! — почти ревёт омега в чужое ухо, но ощущает, как сердце бьётся чуть уверенее, когда Ша утыкается носом в его шею. — Что происходит?..        — Не могу сказать сейчас. Можешь просто мне довериться? — тихо просит альфа в изгиб шеи, пока Пак зажимает кровоточащий участок его тела ладонями.        Довериться. Слепо позволить строить его же план в другом направлении, отдать бразды, позволить альфе прикрыть его не просто на словах, а целиком загородить своей широкой, но, блять, не бессмертной спиной. Доверять Чонгуку. Принимать его власть. Быть под его защитой. Для Чимина это может обещать проигрыш по всем фронтам, но… То чувство, охватившее его в гостиной собственного дома, когда Чон нависал над ним дикой яростной кошкой, взглядом уверял его мужа в том, что может сделать ему больно из-за Чимина. Сцена в фойе, после которой супруг ни разу его не ударил. То время, что они провели вместе, и то, что порознь. Чонгук — убийца и мерзавец. Точь-в-точь его старшие братья, его муж, всё блядские альфы в окружении. И вместе с тем некто иной. Для Чимина и только для него.        Довериться, значит, открыться до самого конца. Отдать себя альфе с потрохами и неприятностями, с сомнениями, с чувствами и ранами, со шрамами, испещряющими глубоко под кожей и мясом, перемешанные с кровью и болью. И всё это отдать Ша Нуару. Пути назад не будет. Чимин самовольно захлопнет дверцу, если заберётся в клетку, а ключ, просунув руку сквозь прутья, отдаст ему. Ему, который готов лететь за ним семнадцать часов. Ему, который не боится гнева ни мужа, ни Монстра, ни Сайоны. Который готов жертвовать ради Чимина, убивать за него, умирать за него. «Mon sang est à toi», — конечно, Чимин узнал, что это значит. Но даже перевод с французского ёмко не объяснит. Ответ содержится только в хитрых кошачьих глазах Жана Батиста. «Моя кровь — твоя», — значит, что не просто кровь, а помыслы, цели, жизнь и вечная, чистая душа принадлежат Чимину. Значит, что после этих судьбоносных слов мир рухнет от руки Ша Нуара, если Пак только пожелает. Обещание вечности, верности, любви. Гораздо глубже, чем эта пресловутая любовь, если честно, гораздо громче, пусть произнесённо шёпотом.        Чимин кивает. Не произносит вслух, но Чонгук ощущает всем телом, оттого усмехается с облегчением. Добился, заслужил признания, заслужил безукоризненного, слепого доверия, даже когда они могут погибнуть, попасть в ловушку, оказаться в плену. И мягко целует омегу в точёную шею, а это кажется Чимину ещё интимнее, чем секс. Чем всё, что их окружает.        — А теперь пойдём к твоим братьям. Нас наверняка заждались, — хрипит Чон, стискивая своё плечо и выравниваясь, потому что не желает опираться на омегу. Он словно бы в это мгновение кажется выше не на голову, а на десять, и Чимин чувствует себя таким маленьким. Таким… защищённым.