Безобразная фея

      У меня все получится.       Джисон сжимал в ладони кисточку для макияжа, сглатывая, казалось, каждую секунду. Перед ним на бархатном подставке покоилась корона, увешанная мелкими бриллиантами.       У меня все получится.       Тело сжимал чёрный кожаный костюм. Из-за проступившего пота, Хан постоянно поправлял его, пытаясь избавиться от липкого чувства. Он посмотрел на свое отражение в зеркале и застыл.       Красивый       Парень улыбнулся, но немного зажмурился от волнения. Он находился в гримерке один, но все равно старался уцепиться за голоса, доносившиеся далеко за стеной. Выходило с трудом, потому что в ушах стоял раздражающий гул. Прищуриваясь, он поймал лишь один конкретный обрывок чьего-то диалога:       - Ему конец.       Джисон судорожно схватил бутылку воды, быстро открутил колпачок, который упал вниз, закатившись куда-то под стойку с костюмами, и жадно стал глотать холодную воду. В моменте он подцепил взглядом татуировку на своем запястье:       «Dreams come true»       Парень снова замер, медленно отрывая от губ горлышко.       У меня все получится.       Поставив бутылку обратно на туалетный столик, он глубоко вдохнул, от чего на теле заскрипел костюм, и прикрыл глаза, снова улыбаясь.       - Сегодня все решится, Хан Джисон.       Сонхва завалился в гримерку, никого не пропуская внутрь. Он подошел к сводному брату и, нависая над ним, поправил выпадающие пряди своих пшеничных волос.       - И хотя твоя мать сегодня пришла, это тебе никак не поможет. Ведь она всего лишь украшение для моего отца, - Пак поддел шпиль серебристой короны, едва не опрокидывая её. – И поверь мне, что настанет день, когда она перестанет быть ему необходимой. Превратится в ничтожную пустышку.       - Поможешь? – Хан, игнорируя оскорбления, взял корону в руки, протянув Сонхва.       Пак скривился, но ответил на жест, смысл которого был весьма прозрачен. Взяв украшение, он аккуратно, почти не касаясь макушки пальцами, возложил его на голову Джисона. Но, не дожидаясь реакции от брата, сжал его челюсти.       - Если я проиграю, мне не жить. Понимаешь, малыш? – Сонхва повернул лицо Хана к зеркалу, вгрызаясь глазами в их отражения. – Плевать я хотел на этот детский утренник. Но, поскольку на кон поставлена моя жизнь, я сделаю все, чтобы победить.       Пак внимательно осмотрел Джисона, обводя контур его подбородка и скул.       - Наконец-то начал появляться вкус, - с какой-то желчью выплюнул эти слова Сонхва и, отстранившись, быстро покинул помещение.       Джисон задумчиво, с толикой строгости во взгляде, уставился на закрывшуюся дверь. Вместо неприятного осадка внутри образовалась пустота.       Он завис, пытаясь хоть что-то навязать на ум, но без толку, всё сходилось к одному - переживание. Не за себя или выступление, а за человека, которого хочется утопить или сбросить с многоэтажки, и смотреть с удовлетворением на его разбитое тело. Невольно и вспомнился разговор, который он по стечению обстоятельств подслушал на празднике. Картинка, сложившаяся в голове Хана была удручающей. Тяжело представить отцовскую жестокость к родному сыну, ставшему лишь жертвой в образе идеальной семьи.       Джисон правда пытался понять, насколько можно измываться, чтобы удержать значимость и благородство в глазах людей, однако по-прежнему не мог поставить себя на место Пака, потому что все сочувствие сгорало в громовых раскатах личных обид. Но теперь он окончательно убедился, что за каждым красивым фасадом скрывается дикий ужас.       Легкие тени, едва уловимый блеск для губ – Джисон снова посмотрел на себя в зеркало, чтобы закончить макияж. Закрыв палетку, он вздрогнул, глаза немного округлились. Безмолвие вновь было растоптано.       И.С Бах - Чакона из партиты для скрипки соло №2 (в исполнении Марка Лубоцкого)       Невероятно резкий, пронзительный голос скрипки поверг его в замешательство. Он поднялся и, не спеша, вышел из гримерки, забвенно следуя за мелодией, пока не оказался за кулисами сцены. Там, в полумраке абсолютного зрительского молчания, стоял Пак Сонхва.       Тоскливый взгляд не следил за струнами, устремившись куда-то вдаль.       Не проиграть – это не просто желание, а вопрос самого существования.       Хан видел, что он боялся, что страх навис над ним, холодный и пугающий. Мысль опозорить отца и быть впоследствии растерзанным, парализовала его волю, стесняя в безнадежные тиски. Сонхва знал, что остался давно один, и следующая по плану остановка – смерть. Её холодное дыхание приближается.       Он чувствует.       Теперь чувствует и Хан, потому что музыка – это единственный мираж, в котором они терялись и могли прийти к пониманию.       Играя, Сонхва ощущал, как воздух кончается в легких, как сердечные ритмы предательски подступают к горлу, приближая неотвратимое. Однако он сопротивлялся, пытался доказать прежде всего себе, что жизнь, даже такая жалкая, полная скверного разочарования, заслуживает, чтобы за неё боролись.       Джисон забылся.       Видеть Сонхва таким – настоящим, без оболочки мерзкого притворства – стоило для него, как соперника, дорогого.       Это была не просто игра, а страстная исповедь, томящихся внутри долгое время чувств и эмоций. Хан смотрел, как пальцы сводного брата, легкие, точные, уверенно двигались по грифу, рождая мучительно приятную экспрессию.       Очередная маска сброшена.       На сердце Хана, которое сжалось до этого в чрезмерном беспокойстве, расцвела гордость.       Наконец-то Пак играет по настоящему.       Он играет «себя».

***

      Забрав последний кастетный нож с убитого, Минхо пошатнулся.       Голова закружилась, конечности переставали слушаться.       Прихрамывая, Ли прижимал места, где больше всего кровоточило, а на затылке в этот момент снова открылись раны, оставшиеся от перепалки с Чанбином в качестве маленького сувенира на прощание.       Он шел между складов, оставляя на стенках контейнеров следы собственной крови, и, сделав еще несколько шагов вперед, рухнул, прижимаясь к одному из них.       Минхо скинул капюшон, его лицо горело от пота, а волосы промокли настолько, что с них можно было выжимать воду. Маску не снимал, опасно, да и старые привычки, которые ему с таким старанием через насилие прививал Фокусник никуда не делись.       Они уже часть него.       Часть Ли Ноу, которого когда-то старательно ломали и получили свое – безжалостного ублюдка.       Минхо сорвал с себя броник, погнутые от пуль защитные пластины в некоторых местах тела. Стало легче, боль притупилась, вот только кровь хлестала пуще прежнего.       Где-то тут шныряют еще три засранца.       И хотя Ли подозревал об опале, но до сих пор не мог поверить – Е Сыль предала их.       Надо выяснить в чем дело во что бы то ни стало.       Он не должен погибнуть здесь.       Минхо улыбнулся, сплевывая кровь.       Выбора больше не оставалось.       Пришло время выпустить монстра окончательно.       Красный туман расстилался перед его глазами, смешиваясь с непонятной чернотой. Рука потянулась к карману где-то в области голени, вытаскивая шприц – холодный, металлический. Единственное правильное решение, обещающее временное забвение, находилось в цилиндре.       Минхо снял зубами колпачок, спустил немного поршень и, сконцентрировавшись, вогнал иглу в бедро.       Это был метадон.       Неприятное жжение пронзило тело. Усмешка тронула губы парня. Он выберется, чтобы рассказать о произошедшем. Чтобы вернутся к тому, кто ждет его объяснений после предательского побега под покровом ночи.       Откинув шприц, Минхо ждал, вглядываясь в темноту. Яд медленно растекался по его жилам, притупляя не только болевые ощущения, но и рассудок. Мир растворился, распадаясь на мерцательные осколки. Цвета потеряли четкость, а звуки – форму. Ощущение собственного тела становилось призрачным и отдаленным. Наркотик поглощал сознание Ли, окутывая мнимым спокойствием, болезненно сладким умиротворением. Боль превратилась в глухой шум на границе восприятий.       Минхо тихонько засмеялся, поднимаясь на ноги.       Он собрал кровь на пальце, очарованно наблюдая за тем, как она стекает вдоль фаланги, а затем глубоко вздохнул, разминая спину.       Красота этого состояния была обманчивой. За ней пряталась пустота, глубокая бездна, в которой маленький Ли Ноу кричал от сжирающих его заживо чертей.       Долго никого искать не пришлось.       Минхо вытянул ружье, вышел прямо на противника и, прицелившись, разнёс его на куски.       Всегда доводи дело до конца.       Кажется, что парень сейчас распадется на атомы. Так хорошо ему не было очень давно.       Не пугало ничего – ни приближающаяся стремительно фурой кончина, которая теперь была нечто эфемерным, ни то, что все предостережения Феликса канули в небытие.       Быстро расправившись с остальными, он упал, и последнее, что ему удалось разглядеть в бреду, так это мужской силуэт, рассходившийся в бликах лакированных туфлей.

***

      - Our way out, Hannie.       Ли обошел друга, встал прямо перед ним и, приобняв, прижался к нему лицом к лицу.       Джисон закрыл глаза, прислушиваясь к размеренному дыханию парня.       Они стояли так около минуты. Голоса вокруг приглушились, а тепло столь тесных объятий успокаивало их. По большей части самого Хана, потому что выступление сводного настолько оказалось феноменальным, что Джисон начал в себе сомневаться, пока окончательно не расслабился в нужных руках.       - Давай сделаем это, Феликс.       Все вокруг разбилось вдребезги, и теперь от волнения необходимо было спасать самого Ли.       - Ты знал?       Хан как-то по наивному улыбнулся, оглаживая лицо Феликса.       - С этого момента ложь прекращается. Я хочу, чтобы самый близкий мне человек, который верил в меня, перестал прятаться, - Джисон взял Феликса за руку, не отводя от него взгляда. – Не знаю, что тебе пришлось пережить, чтобы скрывать свое настоящее имя, однако я обещаю, что кем бы по итогу ты не оказался, я смогу принять Феликса со всеми его тараканами, - всхлипнул парень, - как он смог принять меня. Ёнбоку пришло время уйти. Навсегда.       И больше ничего не сказав, Хан вышел на сцену под аплодисменты с самой когда-либо широкой улыбкой на лице. Обернувшись, Феликс с паникой смотрел ему в спину, не смея шевельнуться.       Эффект домино сработал на «ура».       Правда, как осколок стекла, вонзилось в мертвое сердце парня, в ту застывшую пустоту, где когда-то трепыхался теплый огонёк жизни.       Теперь он не сможет его защитить.       Правда слишком жестока.       Какая-то неполноценность с новой силой охватила Феликса.       Он не должен был привязываться.       Его ноги не слушались, и, подкосившись, Спригган все равно вышел на сцену, усаживаясь за фортепиано. Из-за тревоги, Феликс пытался разглядеть зрителей, чтобы ухватиться за одного конкретного человека, однако только ослепнул от яркого света. Джисон повернулся к Феликсу, и тот, снова поймав на себе добрые, бесхитростные карие глаза, прекратил возню, сосредоточившись на игре. Хан, резко развернувшись обратно, встал в своеобразную стойку, прикладывая смычок к струнам.       Свет погас, оставаясь только над воплощениями Брамса и Эде Реманьи на сцене.       Венгерский танец №5 - фортепиано и скрипка       Еще задолго до фестиваля, композиция стала особенной для Феликса и Джисона. Каждый вечер в пустующей аудитории, среди полутеней и запылившихся нот, звучал этот танец – то взрывной, как их совместный смех и слезы, то задумчивый, как тихие исповеди на двоих. И хотя для Хана многое оставалось сокрытым, он был уверен – Феликс с ним честен. Эта мелодия стала их личным сакраментом. Они, словно два бунтаря, которых боялись портреты на стенах и бюсты классиков – свидетели дерзких репетиций.       Их дружба – приговор этому городу, наказание тем подлецам, что смотрели на них из зала.       Сцена позволяла над ними смеяться, рассекая скрытую враждебность.       Воплощение Эде Реманьи снова повернулось к Брамсу и, усердно перебирая смычком по грифу, подошло поближе. Оно склонилось над музыкальным инструментом друга, его душой, и, улыбнувшись, стало двигаться и изгибаться параллельно движением пальцев на клавишах фортепиано.       Не сдержавшись, Брамс рассмеялся и откинулся назад, съезжая к краю банкетки.       Его взгляд зацепился за скрипку, за смычок, что создавал из дерева и струн бурю, за сияющего Эде, погрязшего в их особенном единении.       Так начинается триумф непокорной дружбы.       Джисон отстранился и в порыве эйфории яростно сбросил с себя корону.       Бриллианты усеяли скользкий ламинат, а украшение безостановочно катилось по сформировавшейся траектории, пока не полетело вниз со сцены, оказавшись в ногах матери Хана.       Парень взглянул на нее и ненавистного супруга, скривившись, а затем на лицо вернулась непринужденная улыбка. Он подмигнул чете, расположившейся на первом ряду и демонстративно отвернулся, как будто изолировав от остальных слушателей.       Подобное оскорбление вряд ли забудут.       К нему нельзя было придраться, уж очень хорошо сложились обстоятельства, а посыл был более чем ясный.       Джисон повернулся к кулисам, поймав на себе взгляд сводного брата.       Смотри как надо.       Выступление Хана стало ответом Паку на его собственное. Бессмысленно боятся, раз на кон поставлена жизнь, не так ли?       Сонхва усмехнулся, покачивая головой. Лепет сводного забавлял. И Пака интересовало – останется ли он таким же рьяным в день икс.       Когда музыка прекратилась, все пропало в безмятежности. Хан тяжело дышал, смахивая бровями пот с переносицы. Феликс дышал не менее тяжко. Он подошел к Джисону, обнимая одной рукой за плечи. Парень, выйдя из ступора, кинулся ему на шею, разрыдавшись.       Из зала послышались первые хлопки.       Сначала один человек, затем второй, десять – все поднимались со своих мест, аплодируя. Зал поглотили восторженные голоса, несколько букетов цветов упали на сцену, а среди них - игрушка – бежевый плюшевый медведь с черными бусинами в глазницах.       Джисон опустил взгляд и столкнулся с соблазнительным лицом, которое буквально раздевало его. Чхве Сан улыбался, но не аплодировал, как остальные. Он предпочел оценивать бельчонка без лишних телодвижений.       Джисон улыбнулся в ответ.       Его улыбка ничего не значила, скорее была актом благодарности. Однако воспоминания о его игре в Лилит потихоньку карабкались на вершину мыслей. Он вспомнил горячее дыхание на своей шее, крепкую грудь и широкие плечи за своей спиной, к которым он позволил себе, словно магнит, прицепиться. Джисон растерялся, а вот Сан, наоборот, быстро догадался о чем думает парень, улыбаясь, кажется, еще шире.       Хан быстро потерял из виду Чхве, смотря в глаза всем в зрительском зале, но только не ему.  - Больше не играй так со мной, - Минхо сжал челюсти Хана. – пожалеешь, - и, прильнув в последний раз к нижней губе Джисона, припухшей от поцелуев, оттянул её вниз.       Везет же Джисону на отбитых.       И, к сожалению, долгожданной кульминации противостояния не произошло.       Ответственные за отбор преподаватели разделились во мнении, и по итогу сводные братья будут представлять академию на фестивале вместе. Значит, все было впереди.       Гости потихоньку покидали стены заведения. Некоторые родители еще оставались в главном холле, делясь впечатлениями друг с другом или беседуя со своими детьми. Переодевшись, Джисон и Феликс спустились к остальным.       Журналистов особо не видно, разошлись, но парочка не слишком настойчивых все равно пристала к ним, попросив прокомментировать выступление. Вопросы о родстве Хана больше не задавались. Все было профессионально и согласно этике. И пока Джисон охотно вел беседу о музыке, Феликс наконец-то отыскал глазами Хвана.       Он, в чёрном классическом костюме, с галстуком, который украшала брошь от Louis Vuitton, стоял напротив настенных пейзажей.       Его отрощенные пряди волос небрежно прикрывали глаза. Из под воротника выглядывала татуировка, которую он не боялся не скрывать. Он задумчиво вглядывался в детали картины, придерживая в руках букет белых лилий.       - Извините.       Феликс коротко поклонился журналистам и практически на носках, не смея спугнуть, подошел к Хёнджину.       Вот только Хван и сам давно наблюдает за ним, покорно ожидая в сторонке.       - Ну, в общем… черт, как неловко, - затоптался на месте Хенджин. – Я еще никогда не дарил цветы мужчинам. Короче, это тебе, - он протянул букет Феликсу прикрывая от смущения глаза.       Его грудь сейчас взлетит от приступа тахикардии. И когда Феликс обнял его, зарываясь носом в пиджак, Хван окончательно распрощался с собой.       - Ты снова защитил меня. Своим появлением.       Феликс больше не сдерживался.       Он пропитал слезами рубашку Хёнджина, прижимаясь сильнее, и прислушивался, чувствуя, как его сердце медленно прекращало биться.       - Перестань плакать, - Хван аккуратно обхватил подбородок Феликса, приподнимая ему голову. – Принцесса должна оставаться гордой и своенравной.       Ли прекратил дышать.       Его слезы без постороннего шума стекали по щекам, пальцам Хёнджина, которыми он размазывал их.       Хван медленно склонился над Феликсом и прильнул к мокрым губам.       Он подхватил его за талию, не оставляя между ними ни сантиметра пространства. Феликс положил ладони на плечи парня, сдавливая пиджак. Лилии обескураженно выпали из рук Хёнджина. Он не хотел лицезреть свидетелей их чувств, а потому, после падения букета, сразу же завел Феликса в неосвещаемый коридор, вжимая лопатками в стену.       Возбуждение быстро настигло обоих.       Хёнджин вытащил хлопчатую рубашку Ли из под брюк, забираясь под нее пальцами.       - Хёнджин-а… Феликс простонал, выгибаясь в шее, о чем сразу успел пожалеть, так как Хван кинулся целовать её. А когда Ли стал вздрагивать от каждого прикосновения, Хёнджин толкнулся вперед, подавляя неукротимый нрав парня.       - Сука, прошу не делай так.       - Как? – улыбнулся Феликс, глотая горячий воздух.       - Вот так. Ты слишком сладко стонешь. Бесит.       - А знаешь, как я могу кричать? Получше, чем твои шлюхи.       Хёнджин злостно ущипнул Феликса. Однако Ли не растерялся и влепил в ответ пощечину.       - Не зазнавайся.       - Что между нами?       Феликс напрягся, немного отталкивая Хвана.       - Не первый раз спрашиваешь. Действительно это так заботит? Мне казалось, что подобное тебя не волнует.       Хёнджин усмехнулся, отводя взгляд в сторону.       Он облокотился одной рукой над головой Феликса, а второй подхватил его за поясницу, возвращая свое внимание.       - Я впервые хочу вдалбливать в кровать парня, а ты спрашиваешь – заботит ли меня? Да я обеими ногами встал на неправильную дорожку, - он придвинулся к уху Ли, затаившись. – Не вынуждай меня раскладывать тебя прямо здесь своими идиотскими вопросами.       - А ты точно знаешь, как это делать? – не удержался Феликс и рассмеялся прямо в лицо Хёнджину.       - Это все равно что трахать девушку в задницу, только с яйцами между ног.       - Ну, давай проверим, - Феликс натянул галстук Хвана, дерзко целуя кончик уха.

***

      Время практически за полночь.       Бан Чан целый день работал с бумагами без вылазно за компьютерным столом своего офиса, поэтому капилляры в глазах полопались от усталости. Управлять фондом в период нестабильности оказалось сложнее, чем он мог представить. Многие нуждаются в финансовой поддержке, чтобы удержаться на плову. Вот только всех спасать изначально в планы Бана никак не входило. Ведь он собирался разрушить систему изнутри. Но это потом. А пока он мчался со скоростью света по объездной.       Салон автомобиля сокрушался от присутствия слетевшего с катушек Минхо.       Он пробудился сразу, как только они сели в машину. Радовало, что близнецы справлялись с его буйством, придерживая с обеих сторон.       Бан Чан старался ехать быстрее. С каждым километром стрелка на спидометре летела вверх, нарушая установленные нормы в городской черте. Минхо снова отключился, что весьма облегчало его незапланированную эвакуацию.       Бан давно следил за каждым приближенным брата, и Ли не был исключением. Внутреннее благородство не дало Бан Чану остаться равнодушным к тем, в кого верил и кого любил Феликс. Значит, их он обязан защищать тоже.       - На выход.       Матовый лексус остановился в одном квартале от трущоб, в тихом переулке между плотно стоящими пятиэтажками. Близнецы подхватили Минхо, выволакивая парня на улицу. Их костюмы уже полностью пропитались его кровью, из-за чего рубашки липли к их стройным телам.       Бан Чан быстро шел между домами, пока не наткнулся на дверь с ничем не примечательной вывеской, которая периодически мигала бледным красноватым цветом. Примочки Стефано       Трое непрошенных клиентов с полутрупом в руках прошли внутрь, где лица озарились желтыми неоновыми светильниками. Дверь с противным скрипом закрылась, а в помещении раздался протяжной вой, перешедший на такой силы крик, как будто кого-то прямо за стеной резали.       Пахло ладаном и чем-то сладковатым одновременно.       Мягкий свет из массивных канделябров отбрасывал причудливые тени через грани кристаллов на полках. В них пылинки висели в медленном кружащемся танце, а густой воздух становился осязаемым, с загадками и тайнами.       В центре возвышался массивный дубовый стол, заваленный книгами в потертых переплетах и свернутыми рулонами пергамента, вокруг которых были разбросаны светящиеся амулеты, камни и парочка явно паленых артефактов. А обитые бордовым, почти чёрным, деревом стены задыхались от обилия склянок с мерцающей в полумраке жидкостью и засушенных на нитях трав.       Каждый предмет дышал историей, о чем-то забытом и древнем, погружая в хаотичный мир ритуалов, магии и толики мистики.       Бан Чан прошел вперед, поймав взглядом парня, мирно погрузившегося в чтение газеты за низкой стойкой.       На нем была белая рубашка, с широким вырезом кофейные жилетка и брюки. Рукава были подобраны к локтям, оголяя нежную кожу с едва заметно проступающими венчиками и наручные часы с коричневым ремешком на левой руке.       - Имя, - с пренебрежением потребовал парень, продолжая бегать глазами между строк помятых страниц, - с каждым разом все хуже и хуже, - и видимо не довольный статьей, вздохнул, продолжая сидеть с ровной осанкой и расправленными плечами.       - Император.       Парень резко свернул газету пополам.       Он поправил тонкие в круглой оправе очки и недоверчиво обошел Бан Чана, присматриваясь к знакомым чертам лица.       - Наконец-то, - шатен крепко обнял Бана, и оба рассмеялись.       - Смотрю у тебя ничего не меняется, тишь да гладь.       Бан Чан знал Юнхо с детства. Закаленные суровой столичной жизнью, их ровные, ничем не обремененные отношения стали неким гранитом, высеченным далеко неприятными скитаниями по мегаполису. И, хотя пути их были предопределены с рождения, Чон Юнхо, вырвавшись из предрассудков семьи, отвергнул судьбу, которую ему старательно чертили без права выбора, и подался в стезю врачебного искусства, чтобы прежде всего следовать собственному зову. И, наверное, излишнее сострадание сыграло с ним злую шутку, заставив оказаться в категории незаконопослушных граждан. Потому что в гуще серой повседневности, с дипломом в руках, взгляд упал на заброшенные окраины, забытых и обездоленных жителей трущоб. И дальнейший поступок, продиктованный не долгом, а чистой, неиспорченной добротой, толкнул на попятную. Юнхо стал частью новой Трикомиссии – символ возрождения Бана из пепла прошлого. И в чем же заключалась его немилость, так это в бескорыстной помощи отбросам, которых неоправданно считали угрозой.       - Это все Джулия, опять решила спасти какого то бедолагу из передряги, - парень призадумался, потирая челюсть. – Вроде проделки Бафомета. Крупный игрок снова показал себя.       - Давай не об этом, Юнхо, - Бан Чан отошел в сторону, показывая тело без сознания во всей красе. – Я к тебе по делу.       - Ну, разумеется, - Чон склонился над Ли, прислушиваясь к его сбитому дыханию, а затем удивился. – Это же ручной пёс твоего брата. Не думал, что за его подчиненными дерьмо выносишь.       - Юнхо, - с ноткой строгости назвал по имени давнего приятеля Бан Чан. – Мне нужно его спасти. Сделай для этого всё, пожалуйста. В долгу не останусь.       - Джулия! – сперва Чон опешил, но быстро перешел к делу. Из-за угла показалась молодая девушка. – Приготовь Налоксон четыре миллилитра и разведи в чаше сто пятьдесят грамм угля, - Юнхо осмотрел раны и удручающе покачал головой, поманив за собой, - слишком много крови потерял. Ладно, бывали ситуации и хуже.       За углом, откуда ранее дала о себе знать ассистентка Юнхо, был короткий коридор, а в конце – железная дверь. За ней желтый неоновый свет сменился на серый больничный.       - Смотрю обновился, - невзначай подчеркнул Бан.       - Давно уже. Ты бы чаще заглядывал, как Му Хён, и тогда знал бы, чем увлекается твой названный сын, - Чон на мгновение скрылся за ширмой, а вышел уже в белых перчатках и черной маске.       - И давно он мешается под ногами? – Бан Чан осмотрел на одном из хирургических столов мужчину под ингаляционной маской и стушевался. Прилично же его отделали.       - С тех самых пор, как захотел стать твоим… наследником? Смотрит на кухню изнутри, чтобы помогать своему любимому папе.       - Перестань. У нас с ним возраст далеко не для таких отношений.       - И что? Ты его воспитал? Воспитал, - Юнхо встал над столом, куда положили Минхо, и ,набрызгав антисептик на руки, потирал ладони, - кормишь, одеваешь. Ты делаешь всё, что делает настоящий родитель. Не стесняйся этого, - затем Чон взял в руки шприц любезно приготовленный Джулией и развел в недоумении руками. – Разденьте его, чего встали?       Близнецы быстро сорвали одежду с Ли, оставляя его в одном нижнем белье. - И почему я не удивлен, - Юнхо надавил на образовавшуюся после действия наркотика гематому, и, обработав предполагаемое место инъекции, вогнал иглу в противоположное бедро, впрыскивая антидот. – Джулия, приготовь иголку, нитки, пинцет и корнцанг… - Он зажмурился, пытался что-то вспомнить, постукивая двумя пальцами по виску - ах, да, побольше спирта. И про скальпель не забудь!       Бан Чан предпочел не вдаваться в подробности врачебной суеты, а потому вышел из своеобразной операционной. Однако краем глаза от него не ускользнуло обезображенное тело Минхо. И это он не о текущих повреждениях, а тех, что скрывались под ними – следы от многократного действия наркотических веществ.       Он прошел мимо деревянной стойки и завалился на мягкий двуместный диванчик. Старый и изрядно потрепанный. Один близнец вышел за ним. Второй, судя по всему, остался ассистировать.       Император всегда восхищался профессионализмом Чона. Юнхо не был привязан к строгим медицинским догмам, действовал часто интуитивно, пренебрегая устоявшимися нормами, от чего и результат всегда оказывался впечатляющим. Одним словом – талант. Но и за каждым риском томилось не просто что-то немыслимое, а достаточно глубокие и точные познания. Так, Юнхо ни раз доставал напрочь безжизненного счастливчика с того света. А счастливчиком считался попавший к нему человек, потому что вовремя оказывался под ножом Чона.       - Е Сыль точно хотела передать что-то насчет сына. Только это их и связывает с Феликсом, - Бан Чан теперь без оптимизма смотрел на телохранителя, а тот, в свою очередь, встал ровно и слушал. – Я останусь с твоим братом здесь, а ты поезжай по этому адресу, - Бан быстро начеркал на бумажке и передал её парню, - в случае опасности, используй всё, на что хватит фантазии. Никаких ограничений.       Близнец склонил голову, покинув странное место.

***

      Make It, Break It – Ofrin       Хван закрыл дверь в собственную квартиру прежде, чем фея кинулась ему на шею, страстно целуя губы.       Дорога до мраморного особняка была столь далекой, что они просто не выдержали бы и начали прямо в академии, не отходя от кассы. Но теперь они одни и никто не сможет прервать этот порочный миг.       Хёнджин подхватил парня под бедра и, не разрывая поцелуя, сначала прижал его спиной к вешалке с куртками, спотыкаясь об обувь в прихожей, а затем потащил прямо на кухню. Феликс стонал, изворачивался и вздрагивал каждый раз, когда до промежности касался сильно набухший член. Ему хотелось поскорее сорвать дурацкий ремень с брюк Хёнджина, чтобы избавить его от болезненного сдавливания в паху.       Сбрасывая со столешницы приборы, специи и прочую утварь, Хван грубо усадил Феликса на край, раздвигая ему ноги. Он толкался вперед сквозь одежду, пока изящные пальцы оглаживали его подтянутые ягодицы.       Хёнджин завел иссеченные шрамами руки над белокурой макушкой, упирая их в шкафчик, и спустился к шее Феликса, обдавая горячим дыханием. Хван, расстегивая пуговицы хлопчатой рубашки, спускался губами вниз до середины живота феи, оставляя мокрые следы.       Феликс, вырвав руку из цепкой хватки над головой, ухватился за волосы на затылке Хёнджина, стискивая зубы из-за блаженных мурашек по всему телу. И когда Хввн покончил с миниатюрной прелюдией, он снова подхватил размякшего парня и понёс в сторону спальни, переступая бардак, который по-прежнему оставался после их последней встречи. Хёнджин завалился вместе с ним на кровать, продолжая истязать поцелуями уже по всему обнаженному телу.       - Стой! – одернул парня Ли. – Презервативы есть? Хёнджин, отодвинувшись, усмехнулся. Он навис над Феликсом всем своим мускулистым торсом, вынимая заветную упаковку. Хван с какой-то садисткой улыбкой взял её в зубы и начал медленно рвать. Феликс тут же ухватился за ненавистный ремень, снял его, отбрасывая с грохотом. И когда Ли начал приспускать брюки, Хёнджин, словно специально, потянулся навстречу.       Его член скачкообразными движениями вырвался наружу.       Он был жилистым, с тонкими венами и обрезанной крайней плотью.       Феликс, как еще совсем неопытная девчонка перед первым сексом, тихонько сглотнул, не переставая тяжело дышать.       - Надеюсь вы не соврали. Про крики, - Хёнджин склонился над ухом Ли, перейдя на шепот. – Но даже если и соврали, то я все равно выбью их из вас.       Кожа Феликса вспыхнула, а лицо залилось румянцем, растворяя веснушки под глазами.       Хван без лишней суматохи перевернул Феликса на живот. Тот охотно прогнулся в спине, выпячивая задницу.       Феликс забыл как дышать, забыл как говорить и лишний раз боялся двигаться. Он бессовестно позволил себя подчинить и теперь упивался этим, подставляясь.       Как прежде уже не будет.       Хёнджин переступил черту, и Феликс охотно бросился в его терзающие объятия.       - Пожалуйста, побыстрее. Я больше не могу терпеть, - Феликс прикусил зубами немного пыльную простынь, что сейчас не особо заботило, и к своему стыду осознал, что сильно промок в паху.       Хёнджин повторять не пришлось. Он спустил мешковатые брюки Ли до колен, раздвинул его ноги на пару сантиметров в стороны и пристроился сзади, приложив пульсирующий член от чрезмерного прилива крови и тепла между ягодиц Феликса. Сам Феликс в этот момент зажмурился, схватился за простыни ладонями и сгорал от смущения.       Плоть Хвана уже покрывал латекс, до заветного его отделяло одно движение, однако он не спешил, призадумавшись.       Он подхватил Феликса под грудь, выбивая из него басистый писк, и нежно поцеловал в плечо.       Ли от неожиданного контраста задрожал.       Хёнджин провел рукой вдоль позвоночника, оценивающим взглядом блуждая по контурам Феликса, и вогнал два пальца внутрь. Феликс вытянулся, попытался соскользнуть, но Хёнджин крепко держал его под грудью, не давая вырваться.       - Спокойней, принцесса, - прохрипел он в белокурые волосы, унося своим слащавым голосом в самый эпицентр губительной преисподней. – Не сжимайтесь так сильно.       Продолжая растягивать Феликса, Хёнджин боролся с его несдерживаемым потоком чувств, то целуя в самых эрогенных зонах, то затыкая рот при излишних стонах. Он желал их слышать, когда сам окажется внутри него. И когда Феликс стал самостоятельно насаживаться на пальцы, Хван вытащил их и снова остановился.       - Знаете, как называется эта позиция? – Хёнджин сгорбился над Феликсом, прижимаясь вплотную к его спине.       - По-собачьи, - вырвалось сквозь приглушенный от истомы голос Ли.       - Получается вы теперь моя сучка.       И в ту же секунду Хван резко толкнулся, заполняя собой всё внутри.       - А-а! – короткий, сдавленный, но очень громкий, низкий стон Феликса разнёсся по квартире.       Усмехнувшись, что не осталось без внимания Ли, Хёнджин перехватил грудь Феликса другой рукой, сдавливая сосок между пальцев, а той, что освободилась, сжал его подбородок, поворачивая лицо Сприггана к себе.       - Посмотрите на меня, - Хёнджин почти неосязаемо чмокнул Феликса в губы, оставаясь при этом максимально близко к лицу. – Вам нравится?       Феликс не мог ничего сказать. То, как он задыхается от наслаждения, говорило всё за себя. Но он должен был как-то отреагировать. Дать понять, что не до конца залез в петлю.       - Слишком плохо. Ты меня разочаровал, - Феликс улыбнулся, сверкая белоснежными зубами.       Его томный, низкий смех завладел всем происходящим, заставляя Хёнджина злиться.       От этого глаза Хвана сверкнули каким-то дьявольским огоньком, и он стал вдалбливаться внутрь Феликса.       Толчки были рваными, жесткими, заставляя Феликса каждый раз вскрикивать сквозь смех.       Хёнджин не прекращал разрывать фею изнутри, максимально приблизившись к простате. Он целовал Феликса в губы, массировал соски и медленно опускался вдоль линии живота ладонью, сжимая его плоть.       Внезапно прервав животное совокупление, Хван вышел из Сприггана, выпрямляясь в коленях.       Феликс завалился взмокшим лицом обратно в простыни.       Прекратив смеяться, он еле дышал. Постепенно наслаждение сменилось крохотным недопониманием. И когда Феликс услышал звук рвущегося латекса, то замер.       Хёнджин снова подтянул к себе фею, и сжав ягодицы, также резко вошел во всю длину, ударяясь в простату.       Глаза Феликса округлились.       Он прокричал, выгибаясь в спине.       Хван схватил его за волосы на затылке и прогнул сильнее. Теперь Феликс чувствовал всё – каждый венчик на пульсирующем широком стволе, который нещадно его растягивал, горячую набухшую головку, которая вжималась, казалось, у самого основания живота. Он, закатив глаза, стоял на четвереньках, с разведенными широко конечностями, и, почувствовав, как яростные движения сзади продолжились, стал давиться слюной.       - А так, - дыхание Хвана также окончательно сбилось, - нравится, ваше высочество? – он обхватил одной рукой пояс Феликса, другой продолжал держать за волосы.       - Блядь, Хёнджин-а, - Феликс старался в темп поддаваться назад, пропихивая в себя член как можно глубже. – Прошу тебя, сильнее, - сорвавшись на слёзы, Ли откинулся назад, обхватывая Хвана за затылок, - только попробуй остановиться. Растерзаю, сожру и выплюну.       Улыбнувшись, Хёнджин впился в изгиб шеи Феликса, продолжая с каким-то сладким остервенением трахать его. Он сжал руками его талию, пока тело Сприггана держалось собственным.       - Хёнджина-а.. – проскулил уже Феликс, срывая голос в бесконечном произношении имени.       В какой-то момент Ли упал, снова задрожав.       Он излился прямо под себя, не вставая, пока Хёнджин, сдавив его ягодицы, не закончил прямо внутрь, делая несколько грубых толчков.       Хвана стянуло внизу.       Он запрокинулся на Феликса, прижимаясь к его спине. Оба тяжело дышали, оба стонали на контрасте слащавого и басистого голосов.       Хёнджин, обхватив сверху ладони феи по обе стороны кровати, аккуратно вытащил немного упавший член. Следом брызнула белая, мутная жидкость. Тонкие струйки покатились по Феликсу, каплями спадая на простыни.       - Тебе больше не надо быть одиноким ликорисом, колышущимся против сильного ветра, - шептал надрывисто Хван. – Не надо умирать и рождаться каждое воскресенье, словно Иисус, - он невесомо поцеловал притаившегося Феликса в щеку. – потому что теперь всё иначе.       И это иначе он – Хван Хёнджин.       Не сдержавшись, Феликс заплакал, окончательно рассыпаясь под натиском крепкой груди Хвана.       Он развернул свои ладони к его, крепко сжимая их.       - Тогда мы сгорим вместе.       - Тш-ш.       Хёнджин слез с Феликса, оглаживая его поясницу.       Он удобно устроился на боку, притянув Сприггана к все ещё вздымающейся груди. Уткнувшись, Феликс крепко обнял его. Ли приподнял голову и поцеловал Хвана в подбородок, устраиваясь головой на мягкой подушке.       За окнами в ярких сияющих высотках Каннам-гу кипела ночная жизнь. Но в стенах квартиры царила нежность, душившая её прямо в колыбели.       Хёнджин и Феликс забыли о суете в большом городе, о проблемах, о том, почему они вообще познакомились прежде, чем оказались в одной постели голыми и приятно истощенными.       Они сплелись.       Все ещё разгоряченные пальцы Сприггана скользили по обнаженной кожи Хвана, как в сопливом романе после долгожданной близости. Он наблюдал за вздымающейся грудной клеткой парня и утопал от запаха прокуренного тела, хриплого на грани стона дыхания. Хёнджин лишний раз не шевелился, но сильно сжимал Феликса за талию, возведя над его просочившейся хрупкостью щит. Хван наконец-то видит искренность, предназначенную только ему. Они целовали и ласкали друг друга, исчезая в мире, застывшем в капле времени, запертой в их тёплых объятиях.       - Я думал, что мое сердце больше никогда не начнет биться, - Феликс задумчиво вглядывался в пустоту, наворачивая пальцами круги на прессе Хёнджина. – Козёл, - он не улыбался и не смеялся, чего нельзя было сказать о Хване.       - Не переживайте, ваше высочество, теперь оно будет биться чаще. Особенно после такого полезного времяпровождения, - Хёнджин пытался бездарно перевести всё в плоскость шутки.       Ему тяжело было осознавать слова Ли, хотя и догадывался, что за ними пряталась невыносимая тоска и боль, которые до сих пор не осмеливаются себя показать, потому что главным оставалось по-прежнему лишь одно стремление – до последнего показывать иллюзию сильной, бескомпромиссной личности, коим являлся не Феликс, а его аморальная оболочка безобразной феи.       - Я прошу тебя, - Ли приподнялся, взъерошенные волосы закрывали его веснушчатое лицо, - не смей привязываться, не смей влюбляться. Пусть всё остается как есть, иначе…       Хёнджин поднялся следом, обхватил щеки Феликса и без промедлений поцеловал.       - Это просто секс. Для любви нам потребуется очень много денег. Больше того, что имеется сейчас.       И хотя через Феликса сквозила обида, его сердце радовалось, снова прекращая биться.       Впервые от этого становилось тепло и приятно.

***

      Джисон таращился в экран смартфона, шмыгая носом, в ожидании такси. Машин, что странно, поблизости не было. И повышение оплаты два раза подряд ничего не дало. Но если выбирать между замерзанием на улице в ожидании таксиста, которого Хан будет готов расцеловать, и присоединиться к семье премьер-министра за праздничным ужином, то парень без колебаний выберет первый вариант. Проще даже окажется дойти пешком, сбрасывая с себя остаточное напряжение под натиском минусовой температуры.       Джисон был крайне удивлен и в то же время напуган, когда утром, выйдя на улицу в предвкушении мероприятия, за ним приехал кроссовер с правительственными номерами. Ему толком не дали возразить, без компромиссов и видимого подчинения едва не затолкали в машину и увезли. Причем все происходило молча, как будто Хан перешел кому-то дорогу и его везли на неминуемую расправу. Впоследствии ситуация стала более непредсказуемой. Водитель доставил его прямо в дом премьер-министра, выдержанный в корейском стиле. Потом, казалось, он плутал до самого вечера по пустой территории, присматривался и оценивал хоромы, пока его снова не погрузили в автомобиль и уже не привезли сюда – в академию.       Всё происходящее не давало покоя.       Хан заметно нервничал, злился на себя, что так легко следовал неизвестно за кем, потому что семья политика, к которой теперь принадлежала его мать, была ему совершенно чужая. А после раскрытия некоторых подробностей взаимоотношений между ее членами еще и пугала. И все же противное чувство не отпускало – что-то происходит. Что-то мрачное и непонятное. Что-то, в чем Хана в открытую использовали, а он не может найти в этом ощутимого всеми фибрами подвоха.       Кажется, у него сейчас случится новый приход.       - Ты забыл.       - А?       Джисон напрягся. Он резко развернулся и попятился. Глаза уставились на плюшевого медведя, сжимавшего в лапах маленький букет белых роз. А затем пришлось запрокинуть голову, потому что Сан был выше, как минимум, на две. Хан неосознанно улыбнулся, уводя взгляд.       - Это и правда было чудесно. Столько чувств, эмоций… невысказанных страстей.       Чхве приподнял брови, метнув глаза на медведя. Джисон, усмехнувшись, взял игрушку в руки.       - Скромный комплимент от самого ничтожного зрителя.       - Почему же, - Хан принюхался к свежим цветам, морщась от глубокого терпкого запаха, - если выбирать между всеми придурками, которые были в зале, то ты еще не самый худший вариант.       - Ну, в искусстве они явно полные профаны, - подметил Сан, вызвав смех у парня. – Зато цацками сверкали только так.       - Пожалуйста, ничего не говори об этом, иначе меня стошнит, - встрепенулся Джисон. – Любое искусство, конечно, непозволительная роскошь, вот только собравшиеся дешевые обёртки выдавали желаемое за действительное.       - Прогуляемся? Вроде недалеко есть атмосферная кофейня. Еще не закрылась.       Джисон призадумался, но практически сразу кивнул, прикусывая сухие губы. Несмотря на не очень приятный образ Чхве, который сложился в голове у парня, что-то притягивало в нем. Ощущалось какое-то болезненное желание помочь и отстраниться от отвращения одновременно. Внешностью и физическими данными Сан не был обделен, высокий и смазливый, с правильными мужскими чертами лица. Но то, чем он себя губил, не давало мыслить о нем в положительном ключе. К тому же, Чхве заправлял элитным клубом, в котором употребление наркотиков и их оборот был весомой жилой среди богатеньких отпрысков. Единственное, что удивляло Хана, что никто никому ничего не подсыпали, все происходило по обоюдному согласию, в том числе его. Когда Джисон облизывал палец с неизвестным веществом, Сан не заставлял его, терпеливо ждал его решения, хотя и, нельзя отрицать, подначивал.       - Ты уже дважды слышал, как я играю, - сунул ладони в карманы потрепанного пуховика Хан, - могу ли я ожидать чего-то взамен? – и аккуратно решил припомнить детали последней встречи, академию, три года назад и бандонеон.       - Похоже, что у меня не остается выбора, - с наигранным разочарование выдохнул Сан, - знаешь, у Лилит есть одна маленькая особенность – перевоплощаться в зависимости от желаний человека. Сегодня это тусовка для отбитых подростков, которые нелегально проникли в заведение, на что мне плевать, а завтра – светский вечер старых, заносчивых скупердяев.       - Снова зовешь на стакан ананасового сока?       - Что поделать, если душа моя отдана ей, как и все секреты, - Чхве склонился над Джисоном и щелкнул его по носу. – Если хочешь что-то узнать, придется поддаться её искушению.       Они прошли в кофейню, заказали два стаканчика карамельного рафа и уселись напротив окон, наблюдая за медленным падением быстро тающих хлопьев снега. Затем говорили обо всем и одновременно не о чем, смеялись, как старые друзья, подстёгивали друг друга. В какой-то момент Хан окончательно убедился, что общество наркомана, который совсем не являлся отбитым торчком, было приятным. Может за пагубным пристрастием стояло нечто большее? Пока они беседовали, Джисон повторно заказал такси и, о чудо, свободная машина.       - А потом он напился и стал дебоширить…       Увлекательный рассказ Чхве был прерван неожиданным телефонным звонком. Из распущенного и веселого Сан превратился в напряженного и испуганного. Он сдавил сотовый, возвращая улыбку на лицо, но скрыть подавленное состояние не удавалось.       - Что-то произошло?       В окнах сверкнули фары подъехавшего такси.       - Ничего особенного, придется сегодня поработать в ночную смену. Не справляются, негодники, - Сан жестом подозвал бариста, чтобы расплатиться. – Тебя уже ждут.       - Но… - хотел возмутиться Хан, так как был готов оплатить напиток самостоятельно.       - Это тоже комплимент от зрителя, просто наслаждайся.       - Я приду, - поспешил огорошить Джисон, - никогда еще не слышал бандонеон. Не подведи, - он улыбнулся и, слегка склонив голову, вышел.       Тем временем на телефон Чхве пришло сообщение.       Время вышло.

***

      Джисон устал.       На улицах Сеула царила глубокая ночь, и он, будучи сонным, прижался к холодному стеклу, вслушиваясь в звуки убаюкивающего двигателя такси.       Дремая, Хан улыбался, прижимая мягкую игрушку к груди. Ещё немного и он точно отключится. В ушах звенели аплодисменты, поэтому не до конца верилось, что все свершилось. Яркие прожекторы, энергия от не самой приятной, но значимой публики, слились в один сплошной калейдоскоп. Адреналин гулял по венам Джисона, оставляя после себя приятную дорожку покалываний в теле. Под поверхностью эмоционального цунами прорывались глубокое удовлетворение и гордость. Выходя на сцену за мгновение до, Хан сжимал скрипку так сильно, что костяшки белели, но теперь ладони были влажными от пота, а в горле стоял сладковатый привкус триумфа и.. усталости.       - Приехали.       Таксист легонько толкнул Джисона.       Парень замешкался, оплатил проезд и вышел на улицу перед отцовским заведением. Он подошел к двери, вставляя ключ, но к своему ужасу осознал, что та открыта. Они всегда закрывали её, даже если кого-то не было допоздна дома. У каждого всегда была своя связка ключей.       Хан сразу же проснулся, не решаясь пройти внутрь. Он отступил, попытался заглянуть в окна, прикрытые жалюзи. И тогда он собрал всю волю в кулак, ворвавшись в ресторан.       Тихо.       - Папа?       Джисон шагнул вперёд, пока не заметил руку лежащего без сознания мужчины у барной стойки. Кроме того, лёгкие заполнил подозрительный запах.       Не успев рвануть с места, кто-то скрутил Хана, заламывая руки. Всё нутро провалилось вниз. Животный страх охватил Джисона, мешая мыслить здраво. Он стал барахтаться, пытаться оттолкнуть недоброжелателя, но ничего не получалось.       - Отпусти меня, сука!       Не придумав ничего получше, Джисон всем весом завалился на чужое тело. Преступник оказался достаточно легким, из-за чего они вместе стремительно полетели назад, падая через спинку дивана у одного из столиков. Хану хватило доли секунды, чтобы собраться мыслями и сорваться к лежащему без сознания отцу, поскальзываясь на футляре музыкального инструмента.       - Папа! Ты меня слышишь? Пожалуйста, очнись!       Истерика стремительно охватывала Джисона, заставляя забыть об всем, в том числе о своей безопасности. Бегая ошарашенным взглядом по помещению, Хан присматривался в темноту. Стены окропились брызгами крови, а по залу валялось несколько бездыханный тел с отрубленными и иссеченными конечностями. Какой-то мужчина тянулся к нему, но рухнул на холодный кафель. Из под него начала расползаться чёрная жидкость.       Лицо Джисона стало смертельно бледным, с застывшим немым криком ужаса. В глазах отражался увиденный кошмар. Он дрожал, рассматривая отвратительную картину безжизненных, изуродованных трупов. Воплощение смерти вгрызлось в его сознание, оставляя глубокий, незаживающий след.       Воздух вокруг сгустился и потяжелел.       Взгляд Хана исказился на мертвых лицах, парализовав.       Чудовищный холод проник в самую душу.       Схватившись крепко за отца, он сжался, сворачиваясь над ним. И это бездействие могло стоить ему жизни.       Кто-то выскочил из лестничного проема и, завидев Джисона, замахнулся самурайским мечом. Marcin Przybylowicz - Cyberninja       Однако рука с сжатым в ней холодным оружием рухнула перед ним.       Раздался пронзительный вопль.       Парень в маске, с хвостиком на затылке и тянущимся вдоль брови маленьким шрамом, закрыл собой Хана. По лезвию его меча быстро стекала новая порция крови. И чтобы прекратить надоедливый визг после потерянной руки, брюнет одним ловким движением отсёк орущему мужчине голову.       Близнец развернулся к Джисону, хотел коснуться его, но, заметив, как один из нападающих поднялся на ноги, тут же отстранился. Он прокрутил в руках два самурайских мечах и уверенно двинулся к недобитку. Завязался короткий поединок с характерными выкриками, пока молодой человек не проскочил под ногами своего оппонента и не лишил его ступней.       Встав в полный рост, брюнет резким движением воткнул самурайский меч прямо в центр головы истекающего кровью мужчины, прерывая очередные крики.       - Папа…       Язык Джисона заплетался. Он крепко обнимал отца, боясь пошевелиться. Но, ощутив как пальцы начинают в чем-то тонуть, Хан потянулся к его затылку.       Кровь.       - Пожалуйста, не умирай, - Хан сильнее схватился за воротник мужчины, не сдерживая поток слёз. – Кто-нибудь помогите.       Телохранитель Бан Чана снова подошел к Джисону, надеясь привести парня в чувства и вывести всех отсюда, но в окнах сверкнул дальний свет автомобильных фар.       Здание окружали чёрные безномерные седаны, а из них повалили вооруженные люди, нацелившиеся на ресторан. Близнец, выругавшись на японском, тут же навалился всем телом на Джисона, прижимая его как можно ближе к полу.       Автоматная очередь обрушилась на ресторан, превращая стены, столы и всё, что попадало под пули в сплошное решето. Каждый выстрел становился оглушительным ударом в сдавленных криках Хана. Телохранитель реагировал на это молниеносно. Он зажал в ладонях уши Джисона, создавая очень хрупкий, но необходимый барьер, который хоть немного отделил парня от происходящего кошмара. Сквозь окровавленные пальцы, Хан ощущал не только страшное гудение выстрелов, но и тепло, позволившее на мгновение откинуть панику, отключиться от внешнего мира и просто закрыть глаза, прижимаясь к отцу ближе некуда.       В какой-то момент выстрелы прекратились, а в разбитых окнах вспыхнуло огненное зарево.       Во двор въехали уже знакомые близнецу машины, отсекавшие нападающим путь к ресторану. Началась перестрелка, за которой следовала череда непонятных хлопков.       Император прислал подмогу.       Парень поднялся, всматриваясь в развернувшуюся кровавую бойню. Однако на лице не было ни страха, ни какого-то сожаления. Он бы и сам с удовольствием отсёк еще парочку голов. Обернувшись к Хану, брюнет твердо решил – сначала вывести из под огня мальчишку, а затем вернуться за его отцом, из которого стремительно уходила жизнь.       Взяв подмышки оцепеневшего Джисона, он потащил его через пожарный выход на улицу.       Стрельба по другую сторону заведения не стихала.       Скоро съедутся легавые, поэтому надо скорее убираться.       Не пройдя и нескольких метров, близнеца сильно толкнули в сторону, а Джисон, упав на мокрый от тающего снега асфальт, разбил колени. Его взяли за волосы, потащив к подъехавшему автомобилю. Колени вместе с джинсами ободрало только сильнее.       За Ханом потянулись кровавые полосы.       Далеко его также не успели уволочь, потому что парень, которого теперь Хан видел хорошо, улавливая японские черты лица, атаковал людей в смокингах, снова увязнув в водовороте жуткого поединка.       - Папа…       Джисон повернулся в сторону ресторана, вспоминая едва уловимый запах.       Газ.       Это точно был он.       И, осознав, это, Хан, сильно вымученный от пережитого стресса, попытался подняться, чтобы рвануть обратно, однако слева от машины заметил движение.       Мужчина в тёмных очках держал какую-то массивную установку в руках. Ничего не понимая, Хан уставился на него, периодически поглядывая на ресторан, пока что-то стремительно не вылетело из отсека в руках преступника прямо в заведение.       Грудь стянуло удушливой хваткой.       Колени зудели от боли.       Под ними скапливались лужицы крови.       В глазах всё плыло, кроме вспыхнувших перед глазами языков пламени, выжигавших слова ужаса и шока. Страдание тлеющим углем обрушилось на Джисона, уничтожая рассудок.       Он сгреб до трясучки под ладонями грязный снег.       В ушах загудело, и только потрескивание бушующего огня после взрыва оставалось везде, разрывая всю сущность на мелкие кусочки.       Хан попытался подползти поближе к горящему ресторану, в котором находился отец, вернее то, что от него оставалось, но от внезапного очередного взрыва Джисона отбросило ударной волной, и он проехался лицом по асфальту.       В глазах темнело, тело предательски ослабевало и пошевелить пальцами стало целым испытанием.       По щекам текли слёзы, на лбу проступили капли пота, черневшие от сажи на лице.       Всё самое светлое сгинуло в один миг.

***

      Самое радостное утро в жизни наконец-то наступило.       Феликс выбрался из под Хвана, осмотревшись. Спригган подобрал его рубашку и, накинув на себя, побрёл на кухню. Переступая ошмётки, осколки стекла и прочий мусор под ногами, Ли распахнул шторы на окнах, впуская яркий свет в тусклую квартиру. Он подошел к столешницам, подставив фарфоровую чашку под кофемашину. По щиколоткам прошелся холодок. Шея немного затекла, а по всему телу отдавало приятным болезненным ощущением. Феликс снова представлял на себе руки Хенджина, чувствовал разгоряченные ягодицы от интимных шлепков и сдавливаний пальцами.       Потирая одну ногу кончиками ступни другой, сзади парня открывался весьма прозаичный вид. И когда кофемашина перестала гудеть, Спригган услышал тихие шаги за спиной.       На бедра легли все также желанные ладони, а в промежность через белье вжался утренний стояк Хёнджина.       Он поцеловал Феликса в щеку, зарываясь в волосы.       - Тебе идет.       Хван поднял стул, усевшись поближе к окну.       Кухню окутала легкая табачная дымка.       Сделав несколько затяжек, Хёнджин широко расставил ноги и откинулся на спинку, прикрывая глаза. От напряжения на его прессе вздулась вена, тянувшаяся вниз под чёрные бокстеры. В целом все тело Хвана было сухим и поджаристым, без каких либо изъянов, за исключением внушительного шрама на бедре.       Отставив чашку свежеприготовленного кофе, Феликс подошел к Хенджину, присаживаясь на него сверху. Ли обхватил его шею, потираясь задницей об возбужденную плоть парня, и, дождавшись пока Хван сделает очередную затяжку, он прильнул к губам, разделяя табачный дым на двоих.       Хёнджин подхватил Феликса за талию, усмехаясь сквозь поцелуй. Плотно прижав к себе, он едва не проник в него через туго натянутую ткань.       - Впервые не хотелось вставать, - прервал поцелуй Спригган, положив ладони на грудь Хвана. – Это был самый крепкий сон.       - Совместили, так сказать, приятное с полезным. Иногда это чрезвычайно необходимо.       Хёнджин снова потянулся за поцелуем, который в любой момент мог перерасти в не менее страстный секс прямо на кухонном столе, однако Феликс приложил к его губам пальцы, улыбаясь:       - Не забывай сказанных слов. Это всего лишь эмоциональная разрядка, - Ли поднялся, сбрасывая подлое наваждение с Хвана.       - Чем займемся? – невзначай поинтересовался Хёнджин, выкуривая первый из трех папирусов установленной недавно нормы.       - Хочу устроить праздник по случаю нового открытия казино, - Феликс пригубил несколько глотков горьковатого кофе, прижавшись поясницей к спортивному тренажеру.       - Смотрю в твоей тёмной головушке созрела новая, более мерзкая затея, - усмехнулся Хёнджин, потянувшись.       - Вряд ли. Не знаю, - Спригган опустил глаза, рассматривая беспорядок под ногами. – У меня вдруг испарились идеи. Нет целей. Что делать дальше я совершенно не представляю, - он рассмеялся от собственного признания. Феликс правда перестал думать о чем-то возвышенном, стал парить слишком приземленно и обыденно, а месть стала терять свое первоначальное значение.       Дракон, который был готов сжигать все на своем пути, вдруг впал в незапланированную спячку.       - Бетховен всё-таки тебя переиграл.       - Нет, - категорично выдал Ли. – Я обманул его.       - Это в твоем стиле.       - Не совсем. Я никогда не возвращаюсь к старому плану, - Феликс присел возле окон, поджимая ноги. – Я жестоко обманул брата, заставил сомневаться, изводиться от гадких мыслей. Я думал, что так смогу отомстить, но что это за месть, когда страдает любимый человек? Поэтому я подумал… я подумал… - Хёнджин сел напротив Сприггана, приобнимая его за колени, - я подумал: а не будет ли правильным прислушаться к советам… сделать оружие щитом?       - Тогда зачем тебе я? Феликс промолчал, и возникла неловкая пауза.       - Я обесчестил себя, решился протянуть руку в ответ, а ты сейчас говоришь, что все бессмысленно?       - Хёнджин, послушай… - Не желаю ничего слушать, - парень не кричал, как раньше, говорил твердо и не возмущался.       - Хван Хёнджин!       Чего нельзя сказать о Феликсе. Он теперь, наоборот, повышал голос, и был не в состоянии держать ум холодным и ясным.       Дальнейший разговор мог перерасти в ссору со сменой ролей, но пронзительный гул, словно вой сирены, раздался в квартире.       Феликс рванул в спальню и, копаясь в вещах, схватил телефон, принимая входящий звонок.       - У нас проблемы. Ты должен это видеть, - голос Чанбина на той стороне вызова был мрачным и непривычно грубым.       Практически сразу после звонка Феликс снова выбежал на кухню, хватаясь за пульт от телевизора.       Он быстро переключил на федеральный новостной канал и в ужасе внимал то, что транслировалось в прямом эфире.       - Сегодня ночью в городе разразилась настоящая уличная война с применением стрелкового оружия и ракетных систем.       Феликс на дрожащих ногах подошел к телевизору, забвенно всматриваясь в отрывки репортажа.       - Было повреждено несколько жилых комплексов и уничтожено заведение общественного питания. От полученных ранений мужчина средних лет скончался на месте.       От бессилия Ли рухнул перед экраном. Слёзы рванули из глаз нескончаемым потоком. Хёнджин, осознав происходящее, кинулся к Феликсу и крепко сжал его в объятиях, пытаясь увести взгляд Сприггана от телевизора.       - Примерно часом ранее, на старых складных помещениях произошло второе столкновение. Обнаружено несколько брошенных машин, запрещенное оружие и дюжина мертвых тел. С экстренным обращением к нации выступил президент.       На экране сменился видеоряд, в центре оказался в окружении телекамер и журналистов достаточно пожилой мужчина перед Голубым домом – президентской резиденцией.       - Я поручил прокуратуре и Национальному агентству расследовать это дело и информировать меня о каждом шаге. Как мне сказали, по предварительным данным в вооруженном столкновении принимали участие преступные группировки из городского гетто, - мужчина на долю секунды замялся, поправляя очки. – Одна из них известна как Череп Бафомета, лидером которой является некая личность – Спригган.       - Как удалось это выяснить? – выкрикнул кто-то из толпы журналистов.       - В ходе расследования были обнаружены некие опознавательные знаки членов группировки. Это все что известно на данный момент. Я обещаю, как президент этой нации, раз и навсегда положить конец преступности в сердце нашего государства! Поэтому мною принято следующее решение: я поручил правительству всеми силами способствовать выявлению террористических ячеек и провести ревизию в трущобах в координации с силовыми структурами. Ответственными назначаются господин премьер-министр и генеральный прокурор.       Феликс пропускал все мимо ушей, потому что перед глазами снова и снова всплывало чудовищно разрушенное здание.       Ли схватился за руки Хёнджина, стиснув зубы, и быстро мотал головой в припадке. Тук-тук. Тук-тук. Огненное зарево охватило дом. - Б-бабочка… - мальчик дрожащими руками дотронулся до иссиня-черных крыльев. – Они горят… горят! Истошный мальчишеский крик, слышимый сквозь треск, создаваемый огнём, вызывал мурашки. Феликс снова переживал события, которые ревностно пытался вырвать из глубин сознания. Они проносились в голове один, два, пять, десять раз.       Феликс кричал, душил в объятиях Хвана, который из-за всех сил пытался его держать. Кажется, Спригган содрал корочку с недавно полученных ран на спине, из-за чего они снова начали кровоточить. Но Хёнджин не сдавался, сильнее сдавливал парня, поглаживая по макушке.       - Я здесь. Я рядом, - проговаривал Хван из раза в раз, словно читал успокаивающую мантру. Он поцеловал Феликса в висок, прижимая к груди и подбородку.       - Давай сделаем это, Феликс. Не знаю, что тебе пришлось пережить, но я обещаю тебе, что смогу принять Феликса со всеми его тараканами.       Спригган застыл.       Лицо покраснело и взмокло от слёз.       Теперь я не смогу его защитить.       - Ублюдок. Я убью его.       Самое радостное, наконец-то наступившее утро превратилось в сущий кошмар.

***

      - Зачем нас вызвали в Голубой дом?, - Бан Чан поправил галстук, вглядываясь в тонированные стекла, за которыми раскинулась резиденция президента.       - Видимо решили поторговаться.       Бетховен сидел рядом, с улыбкой поглядывая то на синюю кровлю, то на Бана. От натянутых губ лицо мужчины становилось более морщинистым и выдавало старческую худобу.       - Надо признать, что план вашего брата сработал. Львы пали. В стране кризис, люди недовольны, а доходы после ряда коррупционных скандалов заметно упали, - он коснулся плеча Императора, перенимая внимания на себя. – Это отличный шанс попасть в их эшелон. Сейчас фонд Чан единственная стабильная денежная организация. Даже Центральный банк не справляется, - Бетховен наклонился к Бан Чану, смакуя пересохшие губы, - используйте сложившуюся ситуацию во благо всем, и тогда вы сможете отомстить не только за семью, но и за всех нас.       - Это означает лишь одно – мы станем предателями.       - И пусть. Когда все закончится, они поймут, что ошибались на ваш счёт, - мужчина отодвинулся, на его лице по-прежнему сохранялось мягкое дедовское очарование. – Один из постулатов бусидо гласит: на войне верность самурая проявляется в том, чтобы без страха идти на вражеские стрелы и копья, жертвуя жизнью, если того требует долг. Пришло время его воздать.       Бан Чан медленно повернул голову в сторону Бетховена, затаив дыхание. Спокойствие этого пожилого человека, поведавшего, наверняка, многое, его уверенность, излучаемая с каждым словом, рассеивали тьму сомнений.       Страх навредить любимым сковывал Императора, держал в мучительном плену, лишая сил и воли. Но сейчас, под неколебимой верой старика, пробуждалось нечто большее. На смену пришла смелость. Желание бороться, выйдя из тени, заставило смотреть на мир иначе.       - Наши отцы отдали за это жизни, - прервал молчание Бан Чан. – Они хотели лучшего и это сожрало их, - Бетховен, продолжая умиляться, смотрел на Императора внимательно, вторя его словам короткими кивками головы, - но правда заключается в том, что это жалкая иллюзия, а лучшего ничего существует. С каждым днем становится меньше содержимого. И это убивает нас. - Люди глупы и наивны, мой дорогой друг, - глубоко выдохнул мужчина. – Они создают вокруг себя множество иллюзий, специально верят в созданную ими же ложь. Из-за этого они перестают видеть реальность, становятся злыми и жестокими – грешниками, одним словом, - Бетховен накрыл шершавой ладонью руку Бан Чана и притаился, - а под порочной страстью рождается жалкое саморазрушение.       - Тогда я открою им глаза, - Бан Чан, в свою очередь, отстранился, намереваясь выйти. – Я хочу, чтобы хотя бы один человек, имя которого выжигает все здесь, - он ткнул себя пальцами в грудь с какой-то особой злостью, не изменившей его мимику, но глаза ее не скрывали, смотрели иначе перед собой, - мною гордился, по-особенному восхищался. Даже если придется всех убить. Ведь для этого я был им создан?       Бетховен усмехнулся, а Бан Чан вышел из салона.       Один из помощников президента лично поприветствовал Императора, попросив следовать за собой.       Бан присматривался, изучал лишенную каких-либо изысков территорию. Внутри резиденции также было все строго в национальном стиле.       Бан Чан шел за седовласым мужчиной. Они миновали лестницу, прошли несколько узких коридоров и вышли к залу приемов. - Прошу, - помощник президента склонил голову, указывая на дверь.       Бетховен остался внизу и это немного беспокоило. Бан Чан знал, что разговор будет достаточно приватным, но что-то все равно гложило его. Он прошел внутрь и, заметив за столом рядом с президентом премьер-министра и генерального прокурора, не сдержался от тихого смеха.       Император стряхнул нос, с улыбкой толкнувшись языком в щеку, и прошел дальше, присаживаясь на последнее свободное место, специально отведенное для него. Он не с кем не поздоровался, действовал в привычной для себя манере, но при этом и чрезмерного неуважения не выказывал. Бан Чан знал – он здесь самый желанный деликатес среди расставленных на столе блюд.       - Прежде всего я хочу выразить соболезнования в связи с кончиной вашего отца, - президент чуть-чуть наклонил голову, замолкая на несколько секунд.       - Давайте из пафосных прелюдий. Ближе к делу.       - Спокойнее, сынок, не торопись, - с теплотой обратился Тэун к Бану, аккуратно разрезая на тарелке мясо на ломтики. – Я понимаю, новые обязанности еще не до конца тобой осознанны, поэтому и чувства такта оставляет желать лучшего, но всё-таки не грубо ли для человека, который следует кодексу самурая, так вести себя?       «Это все ты» - очевидные мысли сжирали Бан Чана, но он старался держать себя в руках, чтобы не схватиться за нож и и не вонзить его между глаз мужчины.       - Прошу не начинайте. Я позвал вас, чтобы прийти к понимаю, - пододвинулся к столу президент, убирая бокал шампанского в сторону. – Эта страна нуждается в нас. Этот народ нуждается в нас. Бан Чан, - перешел на неформальное общение глава государства, - я попросил Уёна закрыть против тебя дело. Для меня все просто – ты не преступник. Однако как заверил меня господин Чон, в происходящих событиях твое слово не последнее. К сожалению, твой младший брат натворил глупостей и начался хаос.       Вот оно. Бетховен оказался прав.       - Похоже, что у принятого вами решения, господин президент, должна быть цена.       - Ты не глуп.       - Но насколько она высока? – язвительно улыбнулся Бан Чан, ожидая, что же выдаст этот маразматик еще.       - Государство хочет взять беспроцентные кредиты у фонда. Бюджет давно пуст.       - И какая от этого выгода? – Бан Чан решил вести в складывающийся обстановке. – Я несу ответственность за десятки людей. Даю им еду и кров. Защиту. Их семьи – самое ценное для меня. Почему я должен ими жертвовать в угоду чертей, которые ублажают вас сладкими речами, господин президент?       - Ты слишком категоричен, Бан Чан, - в разговор снова вмешался премьер-министр, – Я признаю твои слова. Как говорится, везде не без урода, - он специально замешкался, выдерживая паузу. - Наш президент болен, а до следующих выборов мы можем... не выжить. Помоги нам. Ведь, голоса обездоленных для тебя не пустой звук?       - И всё же, господин министр, я не услышал самого главного, - Бан Чан склонился над столом, всматриваясь в глаза Тэуна. – Какая мне с этого выгода?       - Через два с половиной года начнется президентская гонка. Я собираюсь баллотироваться. Если все к тому моменту сложится удачно, я собираюсь изменить закон о возрастных ограничениях политических деятелей и предложить тебе кресло премьера.       Бан Чан как-будто не придал сказанному значение и исподлобья взглянул на прокурора, который с характерной для него холодной отчужденностью наблюдал за происходящим. Однако Уён понял, чего ждет от него Бан.       - Хочу, чтобы ты посодействовал расследованию. Я знаю, что семью Бан уважают в трущобах, - Чон поджал губы, призадумавшись. – Это, пожалуй, всё.       «Это ведь ты»       - Решайтесь, Император. «Как можно быть таким чудовищем?»