Deadly contract

      Какая-то часть сознания Фостера наивно полагала, что змея Кетрин вернётся и отвяжет его, но по итогу это был миниатюрный парень в синих одеждах и белой маске. Его слегка кучерявые каштановые волосы были лохматыми. Отчего-то он казался Айзеку знакомым. «Медбрат?», — подумал он, даже не предпринимая попытки подняться.       Больше всего сейчас хотелось пить. — Мистер Фостер, я сопровожу вас до нужной палаты, — невнятно сказал он подрагивающим голосом.       После стал расстёгивать ремни на руках и даже извинился, когда пациент шикнул от боли. Его безжизненно-белые худощавые руки были охвачены дрожью. — Боишься меня? — хрипло произнес Айзек, пытаясь подняться с кровати. Его пошатнуло, медбрат тут же встрепенулся. — Вы в порядке? — спросил он беспокойно, придерживая пациента за плечо.

-Ты в порядке?!

      Айзека словно током прошибло. — Какого чёрта? — он поднял полные негодования глаза на парня. Казалось, сердце того ушло в пятки. Фостер резко выпрямился и, взяв за грудки обеими покарежиными руками, прижал его спиной к шкафу. Руки тут же отдались резкой болью, что впоследствии неприятно растеклась по телу. — Куртка моя. Твоих рук дело, я прав? — его тон был беспрекословным. Он не был уверен в собственных словах, ведь в тот ужасный вечер, когда дом полыхнул, почти ничего не соображал. К тому же, времени с того проклятого дня прошло немало. Но голосом, одной чёртовой фразой было сказано всё. — Что? О чем вы? Вы меня с кем-то путаете! — возмутился парень, явно пытаясь отдалиться. Его тёмно-карие глаза бегали по комнате. — Я ведь и убить тебя сейчас могу, — цедя сквозь зубы, как бы между делом напомнил он, — Никто и не заметит, что какой-то жалкий медбрат исчез. Ты ведь поэтому боишься?       Парень смолк, аникорозные глаза испепеляли его. — Хорошо. — тихо согласился он. — Так я всё-таки прав, — лицо Айзека едва расслабилось, он отпрянул. — Выкладывай. Откуда куртку мою достал?       Не было и дня, когда Айзек бы не вспоминал об Эдгаре. От чего-то сердце сжималось при мысли о покойном опекуне. Фостер неоднократно прокручивал произошедшие события, пытаясь вспомнить хоть что-то, зацепиться за слова и действия людей. Анализ его заходил в тупик каждый чёртов раз. И вот наконец парень встретился лицом к лицу с медбратом — возможной спасительной ниточкой к разгадке. — Давайте сначала перейдём в вашу палату.       Айзек согласился, ведь паренёк никуда теперь не денется от него. Сейчас, скорее всего, перебирает в голове пути к отступлению. Или чего похуже — очередную ложь.       Вскоре они были в нужной палате. — Я нашёл записку на рабочем месте. Там было указано, что если подброшу куртку темноволосому парню в бинтах на вечернем вызове, на карту придут деньги. Простите… — И где ты взял её? — шумно выдохнул Айзек, сжимая кулаки крепче. — Рядом с забором вашего дома, в пакете. — Ты хоть понимаешь, как подставил меня? — Айзек не мог кричать, ведь саднило горло, атмосфера комнаты накалялась. — Я не мог поступить иначе, — теряясь, убеждал парень.       Он с головой окунулся в рассказ о нужности денег и безвыходности положения своей никчёмной семьи, пытаясь затянуть туда и Айзека, пытаясь разжалобить, наверное. Но всё, чего хотелось Айзеку в тот миг — придушить медбрата, пускай он и не любил работать голыми руками. — Эта записка… — принялся рассуждать Айзек, перебивая, — Так значит, ты знал заранее о поджоге, подонок? И никому не сообщил?       Ему не ответили. Когда Айзек занес руку для удара, мальчишка вскрикнул: — Это не всё! И я не знал о пожаре! — Я уверен, что в той записке был почерк доктора Диккенса. К тому же, он точно знал, что именно я буду на вызове. — Чокнутый доктор? — удивился он и даже замер в моменте. Всё становилось лишь запутаннее.       Медбрат воспользовался малейшим замешательством пациента и бросился к двери. Едва ступив за порог, он понял, что Айзек не гонится за ним, но оборачиваться не стал. — Прошу: остерегайтесь доктора Диккенса и… его ассистентки. Они хотят вашей смерти. Я сожалею.       После щелчка двери, Айзек накрыл лицо руками и тяжело выдохнул. От вида этого мальчишки не появлялось жажды крови. Айзек объяснил это себе тем, что тот слишком жалок. Но навязчивые мысли не давали ему покоя. Его личный ад, похоже, работает круглосуточно.

* * *

      Этой же ночью он направился в душ. Хотелось хоть как-то остудить мозг. Он не был любителем контрастных температур: вода всегда была едва тёплой после того дня, когда вместо кожи на изуродованном теле осталась лишь мерзость.       Когда мыльная пена попала в свежие ссадины, Айзек скривился. Уходя в свои мысли, он совсем об этом не подумал. Его брань эхом разлетелась по душу. В голове тут же появился образ хихикающей Кетрин, казалось, она рядом и вновь перешла границы.       Айзек приложился спиной в двери, запрокидывая голову. — Медбрат говорит, что почерк в записке Диккенса. Но как он вообще узнал обо мне? И на кой чёрт ему это было нужно?       Ему хотелось бы закрыть Кетрин, Диккенса и Абрахама в одной комнате и не выпускать, пока он наконец не доберётся до сути. Нужно действовать осторожно: доктору вопросов пока не задавать, ведь оснований нет, да и не скажет он всё с лёгкой руки. Каким бы импульсивным не был Айзек, он всегда умел анализировать ситуацию, всегда имел свой рассчет: даже если прижать докторишку к стенке, тот ничего не скажет. Всё может кончится крайне плачевно и гадко. С мыслями об ассистентке Айзека накрывала волна отвращения, но двигаться нужно определённо в её направлении.       Парень обмотал бедра полотенцем и, покинув кабинку, принялся за одежду. Раздражение поселилось где-то в животе, скручивая и давя. Складывалось впечатление, что все вокруг знают больше него. Он чувствовал себя идиотом, ставшим жертвой чьей-то открытой манипуляции.

* * *

      Утро ознаменовалось отвратительной мыслью — особый надзор обязует пить чёртовы таблетки. Поначалу казалось, что самое страшное — остаться в этой лечебницу на всю жизнь. На самом же деле факт принятия таблеток из рук здешних врачей пугал ещё больше.       Эффекты, аффекты… Глядишь и дефекты появятся. Игра слов. Если остаться здесь… Жизнь, очевидно, будет недолгой. Легче будет помереть, чем терпеть издевательства и преписанные диагнозы от Кетрин и врача.       Айзек никогда не считал, что ему требуется помощь врачей, тем более — психиатра. Все они казались пустышками, неспособными понять его. — Дорогой мистер Фостер, я вижу вы отлично себя чувствуете! — саркастично заявил пришедший строго по времени психиатр. — Наши профилактические беседы отлично действуют на вас, — дополнила Кетрин, ухмыляясь.       Айзек молча наблюдал за парочкой клоунов. Прошлой ночью ему так и не удалось заснуть и сейчас предательски клонило в сон, но он всё равно старался делать вид, что слушает чужие бредни. — Мы принесли вам новые бинты, ваши, кажется, снова пора сменить, — Кетрин поставила пакет на край кровати, у его ног. «От чего же?», — подумал, но не озвучил Фостер. По чьей вине его запястья были стёрты в кровь? По чьей вине прошлые бинты пришли в негодность? Хорошо хоть ей ума хватило не трогать лицо, тело можно было скрыть рубашкой. — Мистер Фостер, вы готовы принимать таблетки? Не стоит противиться — всё для вашего блага, — каждое его слово ощущалось глотком яда.       Неужели таблетки такие же чудесные, как методы «лечения» и «профилактические беседы»? Хоть Айзек и не хотел вспоминать о существовании медбрата, подставившего его, в голове сами собой появлялись его слова. Там было чётко сказано остерегаться этой поехавшей парочки. Не то что бы раньше Айзек возлагал на них больших надежд. Было страшно даже предполагать, что они могут выкинуть. По правде говоря, это было реальной проблемой. — Да, я знаю, — сухо произнес Айзек. — Прекрасно, мы верим в вашу благоразумность.       Они направились к двери. В последний момент перед тем, как дверь захлопнулась, Айзек заметил, что Кетрин подмигнула ему. Что это может значить? Она готова к разговору?

***

      На часах 10:30. После завтрака Айзек стоит в колонне пациентов. Ему не нравится здесь находиться — ощущение такое, будто на спине белой рубашки едким маркером написано: «Безумец», «Псих» или «Неполноценный». Кто вообще готов признать, что отличается от нормы? Люди боятся признавать собственные недостатки, и хоть как-то выделяться, ведь рискуют потерять расположение общества. Именно поэтому Айзек никогда не любил людей. Картонные, такие все хорошенькие и соблюдающие правила нахождения в социуме, выполняющие нормы. Вот только набиты дерьмом. Картонные, покарёженные, внутренне сломленные и поломанные внешне. Но стоит подобрать правильную комбинацию и они показывают истинную сущность. Самое прекрасное в этом — спектр эмоций. Яркие эмоции, позитивные или негативные. А самое интересное — улыбка. Чужая улыбка всегда вызывала в нём жажду крови, этим и была чудесна. — Ага, — женщина лет сорока, в маленьких очках смотрит оценивающе. — Айзек Фостер, — прочитала она нашивку на его рубашке, сверила с журналом и взяла со стола один из стаканчиков с надписью. — Кулер по левую руку.       Фостер молча и неспешно направился в нужную сторону, словно на эшафот.       Если раньше он и мог избежать системы, сейчас — нет. Около кулера всегда стоял медбрат, отслеживающий факт принятия таблеток, но теперь процедура проходила тщательнее — парень в белой одежде буквально заглядывал в рот пациентам. Надо сказать, с большинством пациентов проблем не возникало, а те, что сопротивлялись или были особо буйные, получали уколы и таблетки в своих палатах.       Психи, так по умолчанию он звал всех, кто здесь находился, как-то резко разошлись, и Айзек подумал, что спугнул их своим внешним видом. Голубые глаза медбрата выжидающе смотрели на парня.       А он прожигал взглядом три таблетки, находящиеся в белом пластиковом стаканчике: овальную светло-зелёную, круглую белую и одну красного цвета. — Ненавижу, — процедил он сквозь зубы, боясь предположить, какие эффекты они хранят в себе.       Айзек шумно выдохнул. Делать было нечего — он с опаской подносит стаканчик ко рту. Не успевает он завершить задуманного, как на него налетает человек. Фостер дёргается, роняя стаканчик на пол. — Что такое? Всё хорошо? — обеспокоенно интересуется медбрат, особо не двигаясь с места. — Да, всё в порядке! — заявляет неизвестный, поднимая с пола стаканчик. Светлые волосы, болезненная худощавость и вздернутый нос — сознание тут же вбрасывает яркие кадры их первой, крайне неудачной встречи. И как мальцу вообще удалось выжить после того инцидента? Уж больно везучий. На лице везунчика тем временем пляшет довольная улыбка. Фостер никогда не изъявлял желания заострять на ком-то своё внимание. Люди никогда не интересовали его, но этот парниша с особой лёгкостью выделялся в толпе. Он чем-то цеплял, может, своей энергией. Он притягивал, и Айзек списывал это на желание поквитаться за прошлый раз.       Когда в руки возвращается стаканчик, Фостер одаривает парня взглядом, полным непонимания и даже лёгкого изумления. Тот лишь толкает его своим костлявым локтем, как бы прося не задерживать очередь.       Айзек набирает воды, выпивает залпом. После ставит стаканчик рядом, на стол, показывает медбрату пустые руки и отсутствие таблеток во рту. За ним тут же занимает очередь малец.       Он дожидается незнакомца в коридоре. — Ну и на кой чёрт ты это сделал? — руки чешутся, именно поэтому юноша раздражённо складывает их на груди. Одной лишь искры хватит для драки. — Какие-то проблемы, Мистер? — на лице опять эта бесячая ухмылка. На попятную Айзек не идёт. — Зачем? — повторяет он спокойнее, продолжая теряться в догадках, почему же глупый ребёнок выпил его таблетки. — Они стали давать мне только витамины. Так я не увижу её… — он ушёл в размышления, был где-то далеко, не здесь.       Когда незнакомец направился в холл, Айзек следовал за ним. — О чём ты вообще говоришь? Кого «её»? — Мою дорогую Адель. Только так я могу видеть её. — Да ты псих! — Ага! Такой же, как и вы! — весело ответил он. — Мы с вами в одной лодке!       Айзек даже растерялся. Чем больше времени он проводил здесь, тем страшнее становилось. Парню казалось, что в конечном счёте он может потерять себя, собственную личность. — Мы даже не знаем, чем они нас пичкают! — руки непроизвольно сжались в кулаки. — Да-да. Утомляете, Мистер. Надо бы вздремнуть… — он молча взбил одну из диванных подушек, и скрутившись калачиком, прикрыл глаза. — Если ты откинешься тут, пиняй на себя! — с последней фразой Айзек направляется вон из холла, подгоняемый злостью и раздражением. Он не понял, в какой момент появилось чувство страха. Он не мог понять, чего именно боится. Почему он должен нести ответственность за чужие необдуманные поступки? Где родители мальца? Почему он здесь? Хотя… Зачем Айзек вообще размышляет на эту тему? Его никто не волновали чужие жизни. Ему не были знакомы чувства вины и стыда. Так почему? Отчего-то образ мальчишки кажется ему знакомым. Но это ведь не повод задуматься о нём? — До скорого, Мистер, — слышит он вдогонку. — Придурок.