Чувства без разума

      Эта эпоха прекрасна.       Ее природа. Лес, оживленная река. Мягкая травинка, мошка, осевшая под ней. Журавли с красным пятнышком на макушке, солнце сквозь густые кроны. Взгляд лиловых, карих и светло-голубых глаз. Это незаметные мелочи, но внутри при их виде столько чувств.       Циновки шуршат под звуками шагов. Босые ступни подходят к сёдзи и останавливаются рядом с крупной фигурой.       Синдзу с интересом моргает на Рёмена. Упершись двумя руками в пол, в третьей он держит продолговатую кисэру. Четвертая, ранее игравшая пальцами по колену, задумчиво треплет хакама.       Освещение в додзё было сокращено до минимума. Уже давно никто не тренировался здесь до поздней ночи, а фитили и масло приходилось беречь для подсветки галерей, жилых комнат и значимых павильонов вроде спального дворца. Но в силу того, что и тот уже долго пустовал, света хватало на украшение садов. Все для того, чтобы создать нужную атмосферу, какую Сукуна для себя требовал.       В слабом свете двух высоких дий розовые вихры мужчины обретали еще больше теплый оттенок. В жестких кончиках двигались тени, создавая впечатление о поднявшемся ветре. Вокруг было тихо и неподвижно. Как будто причиной этому была воля самого Сукуны. В его бездонном молчании ощущались неизмеримая власть и сила.       Синдзу садится параллельно Двуликому. Руки ложатся на колени, щека прижимается к ним. Внимание сосредотачивается на движениях его пальцев и глубоком дыхании. Замечает удобную ширину рукавов хаори, на которую Синдзу непроизвольно тянет “мм”. Интересно все-таки: она не помнит Ураумэ за ткачеством. Выходит, это труд сельских жителей?       Рёмен глядит на нее краем глаза. Не устрашая, не требуя действия. Лишь молчаливое замечание и тягучая дума во взгляде. Поток прохладного ветра зашевелился в саду.       — Что? — первым спрашивает Сукуна. Синдзу продолжает наблюдать, мигая на кисэру. — Нет.       — Почему? — мужчина уводит взор. — Мне всегда было интересно.       — Твои кожа и зубы должны быть чистыми, как рисовая бумага.       Девушка вздыхает с непониманием. Рёмен прокручивает сказанное, и Синдзу замечает озадаченность в его взгляде, когда зрачок из под нижнего века перекатывается в ее сторону.       — Твои тренировки противоречат этому, — молчание. Она кивает на кисэру: — Тогда я скажу то же о тебе. Что это такое?       Какое значение у этой вещи? Может быть, этот ароматный дым что-то дает Сукуне? Силу или энергию? Маг не видела похожих орудий в народе.       Двуликий опустил задумчивый взгляд на вещицу.       — Курительная трубка с табаком внутри.       — Для чего она?       — Чтобы занять время. Она не принесет пользы твоему организму.       — Я не смогу дышать?       Он тихонько ухмыляется.       — Сможешь. Но если будешь баловаться этим постоянно, твои беговые дистанции начнут сокращаться из-за проблем с одышкой.       — И причем тут моя кожа и зубы?       — Табак может заменить яд, если вдыхать его в большом количестве. Но небольшие дозы расслабляют.       Рёмен смакует мундштук в уголке губ, пока Синдзу завороженно вглядывается в струйку дыма.              — А тебе он не вредит? — вспоминает она.       — Нет.       Он медлит за ее озабоченным выражением. Белёсое облако слегка закрывает обзор.       — Зачем люди придумали такое?       — Люди постоянно придумывают что-то в ущерб себе.       — Так странно.       — Любопытство.       Когда чашечка перестала дымиться, Сукуна вытянул руку от себя. Спустя несколько секунд кисэру звякнула на меджмеи и исчезла из досягаемости вместе с Ураумэ.       Синдзу повернулась в сад. Ясные глаза в ее румяном лице остановились за сёдзи. Рёмену хватило нескольких секунд, чтобы проследить течение ее мыслей. Их у Синдзу могло промелькнуть с десяток за раз, но возвращалась она всегда к одной, и если мысль имела отношение к Сукуне, он без труда замечал это. По языку тела: хотя Синдзу никогда не сделает лишнего движения, чувства в ее теле свободно обходят разум. Например, пальцы трогают мочку, когда она нервничает, и убирают волосы за уши, когда сомневается. Глаза пристально смотрят на него, когда ей нужно отстоять свои взгляды или сохранить терпение. Сейчас же маг лениво моргает, поглощенная покоем, и слегка пожимает пальцами на ногах, показывая смелое легкомыслие. В таком виде Двуликий видит его впервые. Но это не отменяет мнения, что Синдзу очаровательна в своем изъяне – в этой честности с собой и с ним. Ее будущие соперники непременно вооружаться этим, а для Рёмена это удобный способ понимать ее состояние без слов. Через движения, глаза. Они у Синдзу с рождения откровеннее речи.       Он помнит утро; ее бледные руки, медленные удары пульса в запястье. Как рядом тихо поднималась грудь…       Двуликий пожимает кулак, стискивая веки. Уши немного закладывает.       — Сукуна.       Он смотрит на свою руку. В пальцах ничего, кроме остаточного запаха кидзами.       — Сукуна-сама.       Поворачивается. Синдзу легонько проводит по своим плечам, наблюдая за ним. Сукуна окидывает ее цепким взглядом.       — Замерзла? — бросает он.       — Гм, — внезапность его вопроса осаждает, — здесь довольно свежо, — уклончиво отвечает Синдзу. — Было бы неплохо закрыть сёдзи. Но уходить не хочу.       Двуликий выжидает несколько секунд и поднимается на ноги. Погодя в растерянности, Синдзу осторожно встает за ним.       Трава в саду шуршит под их общим шагом. Отпрыгивают кузнечики, в почву падает роса. Маг продрагивает внутри, шагая по ледяной влажности. Ее останавливают, когда перед ней вытягивается рука.       — Главное в силе – твой опыт, — десять пальцев с расстановкой пробегают по воздуху; тихими щелчками снимают с фаланг напряжение, словно Сукуна вот-вот сожмет их в кулаки и вступит в бой. Синдзу невольно заостряет на этом внимание. — Маги поголовно далеки от понимания, сколько они должны пройти, чтобы достичь крупицы моей силы. Одни хотят спасать беспомощных и тратят свой талант на тех, кто никогда не сможет превзойти себя. Не ставят цели выше, чего-то боятся. Другие довольствуются средними, а то совсем жалкими результатами. Не думают, что смогут больше. Тогда как они могут считать себя достойными прожить жизнь, если очередной погибший опускает их лицом в страдание и бессилие? Если они сами убедили себя в пределе?       Он встряхивает второй рукой, говорит что-то. Синдзу проглатывает слова и отшатывается к нему, избегая попадания огненных искр на кожу. Сукуна заключает густую энергию между ладоней и растягивает в ярко-оранжевые языки. Глаза метаморфозы провожают макушку под своими руками.       — Смело, — Синдзу легко помещается между его плеч и вжимается в грудь. — В моей жизни были битвы, на которых я учился понимать чужое достоинство и обыгрывать его так, как мне это выгодно. Вся практика – это наблюдение, внимание к своим противникам и знание. В первую очередь собственных сил. Давай сюда руки.       Синдзу втягивает воздух носом. Медлит, но осторожно прикасается к рукам. В голову не приходит лучшего способа зацепиться за них: ладони накрывают костяшки и стискивают кожу между пальцами. Рёмен дрогает бровями на это решение и с ухмылкой выворачивает локоть. Безымянный палец и мизинец загибает в изнанку ладони. Левая рука принимает похожий жест и заводится назад, оформляя сгусток в стрелу. Синдзу с трудом протискивает подушечки в грубую ладонь.       Они замирают. В ушах шумит пламя, пока Сукуна держит ее пальцы под своими, вглядываясь в яркий огонь. Огонь. Воздух вокруг ладони Рёмена полыхает пламенем, горит. Это проклятая энергия? Ее свойство? Ведь у Сукуны только режущие техники. Но это огонь и он поглотил кончики его пальцев, съел фаланги и беспорядочно ластится к рукам Синдзу.       — Что это?..       Пламя ощущалось обыкновенным жаром, свойственным огню в дийях, когда подносишь к фитилю ладонь. Синдзу легонько поворачивает голову к додзё. Свечи за сёдзи то поднимались выше, вспыхивая ярким кружком света на периферии, то прижимались к лужицам масла за глиняными стенками, редко моргая. Ураумэ нигде не было.       — Трофей, — Рёмен натягивает пламя сильнее. Жар обжигает лицо. — Что ты чувствуешь?       Что можно чувствовать, когда в твоих руках качается колыбель разрушения, зализывая браслеты на запястьях? Синдзу смотрит за ней, медленно облачаясь в сизый свет.       — Это…       Тук.       Она вздрагивает, в последний момент удерживая хрупкое равновесие.       — Э-то…       В плечи давит фантомная хватка.       Ее техника.       Она видит перед собой…       — Синдзу.       « — Сукуна…»       Дзу хвается за него, не позволяя себе упасть. Глаза, раскрытые от внезапного давления, начинает щипать. Приподнять голову удается со второго раза, но лоб снова утыкается в грудь Рёмена. Это все, на что хватает ее сил. Синдзу приходит в себя, а до тех пор хватает воздух и дрожит с каждым его глотком.       «Я должна была задуматься… Черт»       Она была близка к тому состоянию, которое ошпарило тело во флигеле. Ками, и от чего ее собственная техника такая… такая неудобно податливая? Неконтролируемая? Ею нелегко овладеть, тем более тому, кто на протяжении всей жизни старался запечатать свои чувства. Похоже, Синдзу наказывает саму себя.       — Это.. восхитительно… — тихо отвечает она, спотыкаясь о слова, — Волнующе, — расслабляет ладони и сползает ими по крутым плечам. — Но почему ты рассказываешь мне об этом?       Рёмен следит за ней глазами хищника. Синдзу сжимает его рукава, пытаясь разглядеть ответ. Но Сукуна нечитаем и молчит, словно ждет чего-то. На таком расстоянии видно каждую цепочку морщинок в его лбу, четкие линии на коже. Синдзу думает, что в крохотном блике его двойной радужки отражаются тысячи сгоревших жизней и бесконечное небо, подернутое пеплом. Ресницы озаряются последними искрами «трофея» и возвращаются в темный цвет.       Не сказать, что Двуликий злится из-за прерванного триумфа. Он определенно недоволен этим, но до сих пор не возражает их положению и наглому наблюдению за собой.       — Я никогда не проигрывал, Синдзу, — утверждает он.       «Красивый»       Красивый, и со своими метаморфозами намного привлекательнее мужчин из деревни. Сдержанней их, сильнее. Волевые черты, жестокий взгляд, стальная ясность в зрачках, тату. Он весь совершенно иной. Сильнейший.       Синдзу берет его лицо в ладони.       Тело Рёмена медленно вздымается над ней. Он чувствует ее пальцы у себя за ушами и ничего не говорит на легкие поглаживания у глаз.       — Мне казалось, тебе не нравится, когда другие к тебе прикасаются.       — Ты – другие? — Сукуна отводит нижние зрачки, «заскучав» за ее глупым видом. — Больше уверенности, чем живешь ты.       Но делает это не по той причине, которая могла показаться любому, кто знает и не знает его отношение к такому. Руки, очень горячие после техники, легли на стройные бедра, чтобы оттащить мага, но все еще не сделали этого. Сукуне было странно спокойно. Лениво в каждом движении, нежно в мысли.       — Какие техники ты проворачиваешь со своей энергией? — произносит он.       Синдзу сползла на ломанные линии за шеей, и тонкая вуаль воздействия ушла за руками. Ее причастность почти раздражила Двуликого, но легкое свечение на коже остудило тело. Руки, все еще сцепленные у него на груди, стали слабеть.       Маг переступает ему на носки. Сукуна испытывает и холод, и жар в одно мгновение. Ладонь поднимается к ее лицу.       — Помоги мне понять это.       Он опускает взгляд ниже ее доверчивых глаз и аккуратного желобка над губой. Синдзу замечает интерес, интуитивно бросая взгляд туда же. К ее бедрам прижимаются пальцы. Энергия горячеет, липнет к щекам. То есть, проклятая энергия? Горячая?       Синдзу проводит по его подбородку теплым дыханием. Грубые пальцы зависают над ее ухом, путаясь в волосах. Сукуна наблюдает, как губы касаются его на опущенном веке и щеке. Как кончик носа задерживается на брови и ласкает вдоль скулы. Как тянется ко лбу, но опускается до губ.       Синдзу по-своему воспринимает поглаживание у себя на спине. Она слегка отстраняется и заглядывает в голубые глаза. Блеск в них похож на блеск у странного мужчины: Дзу смущается их схожести, но желания избавится от рук Сукуны нет.       Воспоминание из флигеля. Ощущение мягкости светлых волос, зыбкий сон по утру. Курносый нос дышит в шею. Сукуна впервые увидел ее в неглиже с бедром, не задернутым тканью…       Рёмен проводит пальцем по губе. Синдзу вздыхает. Ему хочется просунуть подушечку внутрь, ощутить теплую полость с языком. Хочется надавить на него, чтобы маг перестала язвить ему и заводить глупые разговоры.       Дзу поднимается на носки и никнет к его губам. Все, что она может сделать на ответное движение – сжать хаори Рёмена и замереть для устойчивости, когда, облизывая бантик, он вгрызается в нее сам.       Синдзу никогда не представляла подобного раньше. Ни с Гоку, ни с Умэ. Ей приятна его хватка за шеей, приятно быть ближе. Приятно, что это происходит между ними. На лице оживает вихрь чувств.       Она вкладывает больше силы в покусывание. Рёмен повторяет за ней, поднимая ладонь на лопатки. Внезапная дрожь ломает ее уверенность, но Сукуна залечивает это сильным объятием, будто оборачивает тело в обратную технику. Синдзу слепо верит этому сравнению, не в состоянии объяснить себе, почему быть прижатой к Двуликому так хорошо и… безопасно.       Проходит не так много времени, прежде чем теплый воздух утыкается в ее шею. Из под век напротив проглядывает голубой цвет.              — Если захотела моей ласки, — ни на что не похожая мягкость в его голосе подгоняет мурашки, — могла бы сказать об этом.              — Ты без этого понял меня, — произносит Синдзу, — Так проще.       Так проще… Могла ли она подумать об этом в девять лет? В двенадцать? Как едва ощутимые прикосновения могут приносить больше чувств, чем тяжелые подзатыльники в детстве. И что это за чувства?              — Мне надоело владеть людьми для того, чтобы они меня разочаровывали.              Рёмен заботился о полезности тех, кем себя окружает. В ином случае он отсеивал неугодных и не ждал, что на их место встанут другие.       Синдзу поворачивается, тихо бормоча в висок:       — О чем ты?       Жар врывается в бронзовую кожу.       Дзу отстраняется за отступительным движением его головы и следит за пристальным взглядом. Рёмен не двигается, прислушиваясь к своим ощущениям и пульсу. Оттягивает руки назад. С нервной чуткостью бросает глаза куда-то в сторону.       — Сукуна?       Синдзу прикасается к его плечу. Сукуна хмуро отводит его, все больше погружаясь в свои мысли.       — Возвращайся к себе.       Она не смогла понять этой перемены. Легкое “но” ускальзает обратно в горло. Внимание цепляется за его живые глаза, но они исчезают за поворотом головы и тела. Рёмен не оборачивается, оставляяя додзё в глубокой тишине.       Постояв с минуту, Синдзу обнимает себя за локти.       В воздухе заметно холодало.