Vendetta

«А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!»

Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание»

      Все оказалось не так плохо, как прогнозировал Хосок. Юнги отработал в этом месте почти месяц, отдраил полы так, что кафельная плитка почти приобрела свой изначальный цвет, а стены и мебель стали на несколько тонов светлее. Чоны ясно дали понять, что мальчик без работы не останется.       Енсо вел себя подозрительно нормально — каждый вечер платил установленную сумму, а по воскресеньям разрешал брать выходной. Все это очень настораживало Хосока и притупляло бдительность Юнги. Хосок никогда не рассказывал своему другу всей истории и вообще старлся обходить эту тему стороной, поэтому Юнги оставалось лишь догадываться о том, чем занимается господин Чон, когда их закусочная закрывается на ночь.       Настоящей отдушиной для Юнги стали вечерние прогулки с Хосоком, в которых оба мальчика находили спокойствие, поддержку и понимание. Когда они шли по грязным вонючим улицам, перепрыгивая через лужи, оба становились искренними и настоящими. С лица Хосока спадала широкая искусственная улыбка, которой он светил перед Чонами, и мальчик становился на удивление серьезным и последовательным рассказчиком, а Юнги расслаблялся, кутался в большую кофту, оставшуюся от сестры, и с легкой улыбкой слушал болтовню друга, который мог говорить обо всем на свете: от историй о неуклюжей соседке до рассуждений о космосе и звездах.       Хосок сбегал из дома каждый вечер, несмотря на то что Юнги уговаривал его не рисковать так. Он искренне поражался, как Чон, который буквально дрожит от одного упоминания имени Енсо, так смело бунтовал и, наплевав на свой страх, вылезал из окошка по пожарной лестнице, чтобы погулять с новообретенным другом хотя бы полчаса. Порой Юнги замечал, что Хосок специально вел его более длинными дорогами, а по приближении к дому Минов снижал темп. Он понимал, что его друг не хочет возвращаться обратно, боится, и пару раз Юнги даже предлагал ему остаться ночевать у себя, но в ответ Хосок лишь громко протестовал и отмахивался.       — Мне просто нравится гулять с тобой, — как-то сознался Хосок, когда мальчики уже почти распрощались. — Ты такой… Классный, — он широко улыбнулся и в этот раз его улыбка была действительно искренней. В ту секунду Юнги подумал, что именно такой улыбкой можно согреть всех-всех людей на этой планете.       — Мне тоже нравится гулять с тобой, Хоби, — неосознанно вырвалось у него, и глаза Хосока удивленно расширились от нового ласкового прозвища. Мальчики на секунду зависли, глядя друг на друга, а затем звонко рассмеялись, вызывая недовольство пожилой пары, жившей в домике по соседству.       Уже поздно ночью, когда давно следовало смотреть десятый сон, Юнги ворочался в кровати, прокручивая в голове фразу Хосока: «Ты такой… Классный». Его еще никогда так не называли. Одноклассники никогда не обращали на него внимания, предпочитая избегать общества мальчика, который для компании Хисона стал грушей для битья. А сам Юнги и не искал общения со сверстниками. Ему было неприятно общество этих шумных крыс, которые умели только поддакивать из-за плеча псевдокороля, и прогибаться, наплевав на собственную гордость.       Дживон всегда говорила, что сильным является тот, кто может пройти через множество испытаний и сохранить в себе человека. Юнги часто возвращался к этим словам, вновь и вновь пытаясь понять, что она имела ввиду. Раскладывал у себя в голове образы людей, которые его окружали, хотел найти того, кто попадает под это сложное описание, и, кажется, только сейчас понял, что наконец-то нашел нужного человека. Что-то внутри подсказывало ему, что Хоби был именно тем, кого однажды описала Дживон, и от мысли об этой неуловимой схожести его сестры и друга у Юнги потеплело в груди. Хосок, как и Дживон, очень легко понимал его, чувствовал, когда нужно подбодрить, когда отвлечь, а когда просто помолчать. Он был первым, кому Юнги рассказал об истории с сестрой. Конечно не все. Только в общих чертах, что у него была замечательная сестра, которую в один вечер забрали с собой подозрительные, страшные люди. Но уже этого было достаточно, чтобы Юнги почувствовал облегчение от того, что смог поделиться хоть с кем-то этой тайной, которая давила на него столько времени. На самом деле его просто безумно грела мысль, что, кажется, он больше не один.       Глупо улыбаясь, утопая в собственных светлых мыслях, Юнги не заметил, как прошла темная безлунная ночь, и на небе появились первые алые лучи солнца. Они пробивались через тяжелые кучевые облака и освещали их район непривычным розовым сиянием, добавляя утру какой-то магии и нереальности. Юнги с удовольствием смотрел в окно, разглядывая привычный пейзаж, и упорно игнорировал поваленный ветром железный бачок, клубы дыма, покидающие две тонкие трубы консервного завода, и несколько высоких желтых подъемных кранов, торчащих из-за низеньких домов, которые портили весь пейзаж.       Вдохновившись красотой и сказочностью утра, Юнги аккуратно вышел из комнаты и, убедившись, что отец как обычно спит на старом продавленном диване, провел свой маленький утренний ритуал: подкравшись на цыпочках к бессознательному телу, он аккуратно положил дрожащие пальцы на шею, покрытую старой колючей щетиной, и, прикрыв глаза, стал считать пульс, как когда-то это делала Дживон. Один, два, три… Добравшись до десяти, Юнги облегченно выдохнул и пробрался на кухню, где наре́зал несколько бутербродов с сыром. Каждое утро он готовил что-то отцу и оставлял это не небольшом столике возле дивана. Мальчик и сам не понимал, зачем это делает. Поначалу он убеждал себя, что все это из-за сестры, которая попросила его не забывать об отце. Затем он понял, что привычные отвращение и злость, которые закипали в нем каждый раз при виде пьяного мужчины, куда-то отступили, уступая место равнодушию. Но совсем недавно Юнги заметил, что каждый раз, когда он прикладывает холодные пальцы к шее отца, он невольно задерживает дыхание и боится. Боится, что не нащупает пульс? Боится, что и отец уйдет из его жизни навсегда? Это было неловко и непонятно. Юнги упорно пытался вспомнить ту ненависть, которая пробуждалась в нем каждый раз, когда мужчина вваливался в их дом, возвращаясь из очередной пивной, но почему-то у него не получалось. Тогда он просто принял это и пообещал подумать об этом позже, а пока Юнги бережно заворачивал несколько ломтиков хлеба с сыром в салфетку и оставлял их под носом у спящего отца.       Лишь покинув дом, блуждая по приевшимся улочкам по дороге в школу, Юнги понял, что что-то не то. С самого утра он чувствовал необъяснимую тревожность, которую до этого удавалось заглушить привычной утренней рутиной. В животе неприятно тянуло, а грудь будто сдавливало тяжелыми тисками. Юнги не понимал, что происходит, и почему он чувствует себя так, будто вот-вот выплюнет свои легкие. Вся магия пылающего красивого рассвета мигом испарилась, и теперь, глядя на ярко-оранжевые облака, вытянутые по небу, Юнги почему-то не мог думать ни о чем, кроме как о крови.       В таком абсолютно потерянном и отсутствующем состоянии он отсидел положенное время в школе и со звонком сорвался из класса. Юнги чувствовал, что что-то происходит, но никак не мог понять, что. Он как обычно зашел домой, переоделся в длинные спортивные штаны, ставшие его рабочими и, уходя, обнаружил развернутую салфетку на столике и отсутствие бутербродов, которые он готовил утром. На душе немного потеплело, и Юнги улыбнулся краешками губ, но слишком быстро вернулся в реальность, где предвкушение чего-то страшного поглощало все мысли.       Он прибежал в закусочную за полчаса до начала его «рабочего дня», чем вызвал, кажется, недовольство госпожи Чон. Обычно Юнги приходил немного раньше трех часов и болтал с Хоби у него в комнате, где мальчики обсуждали последние новости или рассказывали о своих странных смешных снах. Вот и сейчас он буквально бежал к своему другу, чтобы рассказать о том, что мучает его с самого утра. Но его планы были уничтожены тяжелым пустым взглядом, брошенным на него так, как будто Юнги был виноват во всех проблемах этого мира. Женщина гаденько, в своей излюбленной манере усмехнулась:       — Не терпится начать драить кастрюли? — она кивнула головой в сторону столика в самом углу зала, где было свалено с десяток глубоких чанов, в которых обычно в больших количествах варилась лапша. Недавно Чоны заключили договор с директором стройки, и теперь их лапшичная временно превратилась в своеобразную столовую, куда дважды в день заваливалась толпа голодных рабочих. Из-за этого госпоже Чон приходилось готовить чуть ли не втрое больше обычного, и, наверное, поэтому она стала еще более злой.       Юнги тяжело вздохнул, глядя на гору посуды, которую ему предстояло победить сегодня. В голове промелькнула забавная мысль, что в некоторые кастрюли он мог бы поместиться сам, если бы хорошо сгруппировался.       Мальчик взял большую губку, которую ему любезно бросила госпожа Чон, и принялся за работу. Но чем дольше он сидел, тем туже завязывался узел у него в груди. Ему очень надо было увидеть Хосока, его добрые ясные глаза, широкую улыбку сердечком и понять, что он просто себя накручивает. Но именно сегодня госпожа Чон, словно коршун, ходила между рядами столов и периодически возвращалась к плите, чтобы помешать лапшу длинной деревянной ложкой. Юнги остервенело тер донышки кастрюль, пытаясь очистить их от пригоревшего мяса, и нервно поглядывал в сторону лестницы. Почему-то именно сегодня запах лапшичной особенно сильно резал нос. Несмотря на весеннюю прохладу на улице, в помещении было душно, так что даже было нестерпимо сидеть, и все до того было пропитано потом, сигаретным дымом и запахом тушеного мяса, что у Юнги кружилась голова.       Поначалу ему казалось, что Хосок сам к нему спустится, когда поймет, что старший сегодня не поднимется. Однако солнце клонилось все ниже и ниже к линии горизонта, а Хоби так и не появился в зале. Вокруг крутилось множество рабочих, которые, словно свиньи, орали через все помещение друг на друга, громко смеялись и о чем-то спорили. А Юнги тихо закипал. «Замолчите, замолчите, замолчите!». Он впервые чувствовал такую смесь раздражения и злости, вытекающую из необъяснимого страха, который с приближением вечера все сильнее и сильнее давил на хрупкие плечи.       Когда стрелки часов приблизились к десяти вечера, госпожа Чон не поставила перед ним, как обычно, полную миску чачжанмена, и Юнги вопросительно посмотрел на нее. Примерно в это время из своего кабинета выползал Енсо и клал мальчику в карман пятнадцать тысяч вон, обязательно проводя кончиками пальцев по его бедру через ткань. Но Юнги как-то привык к этому и даже перестал кривить лицо, хотя в голове то и дело всплывал испуганный вопрос Хоби: «Он тебя не трогал?».       В этот же день, такое ощущение, что с самого утра все пошло наперекосяк, начиная с этого красно-розового кровавого рассвета, заканчивая отсутствием Хосока и странным поведением госпожи Чон. Солнце уже давно ушло, уступая место беззвездной ночи, и Юнги все-таки решил, что ему пора домой. Нужно было срочно лечь спать и как можно скорее уйти из этого дня. Он отнес на место последний очищенный чан и подошел к женщине, которая оттирала плиту желтой дырявой тряпкой.       — Госпожа Чон, я могу идти? — он спрятал руки в кармашки штанов и посмотрел на нее из-под отросшей челки.       — Я уж думала до утра будешь сидеть тут, — ее губы скривились в улыбке. — Зайди за деньгами к Енсо, он в кабинете, — она спешно отвернулась, но Юнги показалось, что в ее взгляде промелькнуло что-то нехорошее.       Мальчик пожал плечами и пошел в сторону двери, за которой находилось несколько хозяйских комнат. Сейчас, шагая по длинному узкому коридору, освещенному зеленовато-желтыми лампами, Юнги казалось, что потолок был до того низкий, что даже чуть-чуть высокому человеку, будет тут жутко. Тяжелые балки давили сверху, а тени, отбрасываемые ими, создавали на полу пугающую пятнистую картину. Он дошел до деревянной двери, постучался, и, услышав невнятное бормотание, аккуратно вошел внутрь.       На неказистом, слишком большом для этого кабинета диване сидел Енсо и щелкал каналы на телевизоре.       — А, Юнги, ты пришел, — улыбнулся он, но в этой улыбке чувствовалась не радость или искренность, а победа и предвкушение. Мальчик замер у двери. Почему-то сейчас хотелось наплевать на эти деньги и убежать отсюда как можно скорее. Но он остался, не в силах сдвинуться с места под тяжелым, липким взглядом мужчины. — Я тут случайно узнал, что мой любимый Хосок куда-то уходит по вечерам, — в лоб начал он.       От этой фразы у Юнги все заледенело внутри. Казалось, будто воздушный шарик, который весь день медленно наполнялся водой, лопнул, и все разлетевшиеся капли моментально замерзли, превращаясь в мелкие ледышки, оцарапавшие внутренности. Енсо покачал головой, глядя, как и без того бледный, болезненно бледный мальчишка буквально побелел.       — Ты что-нибудь знаешь об этом? — тон мужчины был властный, выискивающий, и Юнги чувствовал себя сейчас маленьким котенком, плачущим в окружении стаи голодных плешивых дворняг. Внутри бились две крайности, ангел и демон. С одной стороны хотелось рассказать всю правду, что они просто гуляли, обсуждали всякую ерунду и дурачились, были обычными детьми. С другой стороны, Юнги думал соврать, сказать, что ничего не знает, что он тут не при чем, но от этой мысли ему стало настолько тошно и противно от самого себя, что мальчик тут же задвинул ее куда подальше.       — Мы с ним немного гуляли, — на выдохе произнес он, глотая окончания слов.       — Вот как. А ты молодец, сразу сознался. Хосок так и не сдал тебя, хотя я и так прекрасно знал, с кем он шляется по вечерам, — Енсо потянулся и встал с дивана. Юнги же сделал шаг назад, упираясь спиной в закрытую дверь, и в ужасе распахнул глаза.       Он с неприкрытым страхом смотрел на мужчину, который выглядел необычайно большим и высоким, и, кажется, сейчас мальчик понял тот спектр эмоций, который разгорался в Хосоке, когда они в разговоре затрагивали семью Чон. Юнги пальцами вцепился в неровности двери, чувствуя, как мелкие занозы царапают кожу, и мечтал испариться, глядя на то, как господин Чон медленно подходит к нему, загораживая спиной свет торшера, погружая небольшой участок перед дверью в тень.       — Хороший мальчик, — прошептал Енсо, останавливаясь в нескольких сантиметрах от него. — Не бойся, я не сделаю тебе больно, — мужчина провел пальцем по челюсти Юнги, поворачивая его испуганное бледное лицо к себе.       В какой-то момент Юнги зажмурился и отвернулся, чтобы не видеть, как к нему приближается господин Чон. В голове красным мигала фраза, брошенная Хоби месяц назад: «Он сделает тебе больно», и, кажется, Юнги начал понимать, про что тогда говорил его друг. В уголках глаз появились слезы, когда грубые пальцы схватили его за подбородок, но мальчик обещал себе, что больше никогда, никогда не будет плакать. Поэтому сейчас он старался думать о чем угодно — об озорном смехе Дживон, широкой улыбке Хосока или об алом рассвете, осветившем их грязный желто-серый район этим утром, — но не плакал.       — Ты боишься, — умиленно протянул Енсо, спускаясь огромной ладонью вниз по спине мальчика. Казалось, приложи чуть больше усилий, надави, и Юнги сломается, рассыпется, словно карточный домик.       — Нет, — тихо, но твердо ответил он в лицо довольного мужчины. Юнги сжал губы в тонкую линию, слегка нахмурил брови, и с вызовом посмотрел в глаза господина Чона, склонившегося к нему. Он не позволял себе отвернуться, даже когда мужчина склонился к его лицу так близко, что почти задел его кончиком носа. Страх отступил куда-то на второй, третий план. Сейчас в нем клокотала злость на собственную беспомощность и слабость. Ему срочно надо было увидеть Хоби, убедиться, что он живой, и по-прежнему может тепло и по-родному улыбаться. Но Юнги стоял в клетке из рук Енсо, который, словно туча склонился над ним и прижал к двери.       — Не боишься? — Енсо довольно улыбнулся и несколько раз кивнул самому себе. — Ты мне нравишься, — и в ответ на это Юнги, сам от себя не ожидая, плюнул мужчине в лицо.       Им обоим потребовалось несколько секунд, чтобы осознать произошедшее, после чего глаза господина Чона застелила мутная пелена ярости. Сердце Юнги сжалось, и сам он, казалось, немного уменьшился, но взгляд не отвел, даже когда почувствовал настоящую угрозу, волнами исходившую от мужчины. «Вот сейчас» — промелькнуло у него в голове, и в эту же секунду господин Чон закинул мальчишку себе на плечо, в два шага преодолел небольшое расстояние до уродливого дивана и бросил Юнги на пол.       — На колени, — прошипел он.       Мальчик немного откинулся назад и попытался отползти, но его тут же схватили за волосы и подтащили к дивану. Хватка мужчины была болезненно грубой. Он сел, рваными, дергаными движениями развязал шнурки на штанах, и подтащил Юнги еще ближе к себе, сажая мальчика между разведенных ног. Юнги в ужасе попытался отпрянуть, не понимая, что от него хотят, но мужчина тут же залепил ему звонкую пощечину, так, что голова мальчика резко отвернулась в сторону, и приказал не шевелиться. Когда Чон потянул штаны вниз, Юнги, поддаваясь всплеску адреналина, совершил второй за последнюю минуту безумный поступок, и со всей силы ударил мужчину кулаком в пах. Енсо сжал зубы и неловко согнулся.       — Мразь, — протянул он, но Юнги уже вскочил на ноги и, не обращая внимания на ушибленные коленки, рванул в сторону двери. Сердце колотилось так сильно, что у него болело под ребрами. Он хлопнул дверью, отрезая от себя шипение мужчины, и побежал по темному коридору.       В зале еще сидело несколько рабочих, которые удивленно оторвались от поедания жирной лапши, когда увидели, как мальчишка, ежедневно убиравшийся в этой забегаловке, пулей выскочил из темного угла зала и, не обращая внимания на крики господина Чон, побежал прочь. Юнги слышал только частые удары собственного сердца, которое буквально выпрыгивало у него из груди. Он бежал, петлял по подворотням, несмотря на то, что за ним, кажется, никто не гнался. Лишь когда дыхание окончательно сбилось, Юнги прислонился спиной к какой-то кирпичной стене, покрытой мягким зеленым мхом. Он откинул затылок назад и стал жадно глотать воздух. Горло саднило нещадно, и он чувствовал неприятный привкус крови. Руки подрагивали от перенапряжения и мальчик уперся ими в коленки, потому что казалось, что в противном случае он упадет прямо на эти вонючие черные мешки, оставленные кем-то у стены.       Юнги все-таки сел на землю, понимая, что от адреналина, быстрого бега и нехватки воздуха у него слишком сильно кружится голова. Изнутри о череп билась звенящая пустота, и казалось, что каждый вздох может стать последним. Но шли секунды, минуты. Юнги, как мог, пытался восстановить дыхание, вспоминая скомканные объяснения их тренера по физкультуре. Мозг отчаянно цеплялся за реальность, и чтобы как-то успокоиться, мальчик начал вслушиваться в треск первых весенних сверчков, которые вылезли совсем недавно. Для вечера пятницы было подозрительно тихо. Как будто все вокруг вымерло, заставляя Юнги почувствовать себя совсем-совсем маленьким. Стены кирпичного четырехэтажного здания тянулись высоко вверх к абсолютно черному небу, покрытому низкими кучевыми облаками, и мальчику показалось, что он упал на дно какого-то глубокого колодца без шанса на спасение.       Он не знал, сколько прошло времени, несколько минут или, может, часов. Юнги просто сидел на промозглой земле, пытаясь понять все то, что произошло с ним в закусочной. От маниакального блеска в глазах Енсо к горлу подкатывала тошнота. Мальчик до сих пор помнил его прикосновения к лицу, спине, ногам, там. Казалось, что эти огромные ладони были везде. Запах тяжелого, вонючего дыхания с примесью сигарет и дешевого пива осел где-то глубоко в носу, и сколько бы Юнги не пытался продышаться, его все равно немного мутило от этой вони.       Его трясло от ощущения загнанности. Никогда еще, даже когда его зажимала банда Хисона, Юнги не чувствовал себя таким слабым и беспомощным. Он впервые почувствовал опасность. Выходки Хисона казались детскими, несерьезными. Да, они пинали и били его, но от любого шороха пугались и бежали, оставляя Юнги кривиться в пыльной подворотне. Они сами были слабыми трусами. Хисон делал это для самоутверждения и забавы, а вот мотивы Енсо… Они были взрослыми, пугающими. Казалось, мужчину было невозможно остановить, и Юнги спасло какое-то чудо.       Юнги прикрыл глаза. Так вот, что ему упорно пытался донести Хосок, когда практически умолял не соваться в это место.       Хоби! В голове промелькнул голос Енсо: «Хосок так и не сдал тебя». Юнги тут же вскочил на ноги и затравленно посмотрел на выход из переулка. Боже, как он мог упустить это из виду. Как он мог оставить своего друга там. В одном доме с этим монстром.       Мальчик набрал в грудь побольше воздуха и вышел из своего укрытия. Юнги побежал обратно в сторону закусочной. У него не было никакого плана. Только искренний страх за Хосока, успевшего стать родным, и желание как можно быстрее увидеть его. В окнах домов не горел свет, поэтому он бежал по узким улочкам, которые освещались только слабыми настенными фонарями. Под ногами что-то хрустело и хлюпало, но Юнги бежал вперед, мысленно надеясь, что с его другом все хорошо. В голове крутилась неприятная мысль, что со вчерашнего вечера они больше ни разу не виделись.       «Ты сильный…», «Ты классный…». Почему люди видели в нем что-то такое? Он забыл о своем друге, который стал ему семьей, сконцентрировавшись на собственной трагедии. Он трясся в углу, когда Енсо издевался над ним. Ни разу не дал отпор этому наглому Хисону. И он даже не пытался искать сестру, которая была для него всем. Юнги бежал и задыхался, но не от нехватки воздуха, а от накатившего осознания собственной слабости и ненависти к себе. Он постоянно искал какие-то оправдания: «Я не буду убегать от них не потому что я слабый, а потому что они все равно меня найдут и изобьют», «Я буду продолжать трястись под кроватью не потому что я трус, а потому что так сказала Дживон», «Я буду сидеть в темной подворотне и думать о себе не потому что мне страшно, а потому что меня не держат ноги». Какой же я жалкий.       Совсем скоро он увидел высокое выделяющееся здание с огромным плакатом «Asian beef noodles shop». В окнах, как и везде, было темно, а вход в зал был закрыт железными ролл-ставнями. Где-то вдалеке заорали кошки, и Юнги вздрогнул. Его ошарашила это сплошная серая стена, которая отделила зал от улицы, и он на секунду остановился, пытаясь понять что ему делать дальше. Тут мальчик внезапно понял, что у него вообще не было никакого плана. На что он рассчитывал? Что он придет, помашет Чонам ручкой и, как обычно, поднимется наверх по незаметной лесенке, спрятанной в тени зала? Гениально. Немного подумав, Юнги решил обойти здание и залезть в комнату Хосока напрямую. Он никогда не отличался особой ловкостью, но сейчас, когда другого выхода не было, мальчик понял, что был готов вскарабкаться по той шаткой ржавой пожарной лестнице. Хоби же как-то справлялся с этим, и лазал по ней несколько раз в день. А ведь он был немного крупнее Юнги, и его лестница выдерживала. Значит и под весом худенького Мина она не отломится.       Юнги успокаивал себя как мог, но взгляд снизу-вверх на эту шаткую конструкцию опять сбил его настрой. Нижняя ступенька лестницы была довольно высоко — чтобы за нее ухватиться Юнги пришлось даже немного подпрыгнуть. Он схватился за железный прут и повис на нем, как на турнике. Мозг пытался решить, а что делать дальше, и в конце концов Юнги уперся ногами в стену и немного прошелся по ней. Найдя довольно удобное положение тела, мальчик руками перехватился за следующую ступеньку и так аккуратненько полез дальше, пока не смог с ногами залезть на пожарную лестницу, которая в какой-то момент угрожающе скрипнула. Прижавшись всем телом к шаткой конструкции, Юнги посмотрел вниз. До земли было всего лишь несколько метров, но даже они приводили мальчика в ужас. Он сжал зубы и отвернулся. Взгляд зацепился за темное окошко и Юнги аккуратно полез наверх.       «Я больше никогда не буду слабым»       Он хватался за прутья до побелевших пальцев и кажется, не поверил собственным глазам, когда заметил, что все-таки сравнялся с нужным окошком.       — Хоби, — прошептал Юнги, почему-то надеясь, что друг услышит его сквозь завывания ветра. — Эй, Хоби, — мальчик аккуратно отцепил одну руку и постучал прямо в окошко, которое тут же открылось.       — Я думал, что схожу с ума, и уже слышу твой голос, — различил Юнги знакомые интонации, и облегченно выдохнул. Хосок разговаривает, он живой, с ним все хорошо.       — Боже, Юнги, ты что, висишь там? — вдруг спросил Хосок громким шепотом. — Давай залезай.       Он вытянул из окна руки и помог другу перелезть сначала на подоконник, а потом аккуратно спрыгнуть на пол комнаты. Оказавшись на твердой устойчивой поверхности Юнги облегченно выдохнул. Мин бы ни за что не признался ни кому-либо, ни тем более самому себе, что еще пару минут на той лестнице, и он бы, наверное, умер от панической атаки.       — Хосока-а, — протянул Юнги и бросился с объятиями на младшего. — Я так боялся, что он тебе что-то сделает, — честно сознался Мин, прижимаясь к теплому, настоящему, живому другу.       — Тихо ты! — оборвал его Хоби и улыбнулся.       Но если бы в комнате горел свет, а Юнги не был бы сконцентрирован на собственной радости, он бы заметил вымученность в этой улыбке. Он бы почувствовал неловкость и аккуратность движений, а в глазах бы не увидел привычного живого блеска.       — Я так рад, что с тобой все хорошо, — повторил Юнги и наконец-то отлип от Хосока. — Енсо сказал, что обо всем узнал, и… Он говорил так, что я подумал, что он опять сделал тебе больно, — Мин говорил много и спешно, что совсем не было похоже на него. Обычно болтал Хосок, а Юнги внимательно слушал и улыбался, но сейчас мальчики как будто поменялись ролями. Хоби аккуратно присел и отвернулся от окна, не желая, чтобы уличный свет попадал на его лицо, и стал слушать рассказ старшего.       — Подожди, ты сделал что? — удивленно спросил в какой-то момент Хосок, и Юнги был готов поклясться, что несмотря на полумрак, увидел, как брови его друга взлетели вверх. — Ты хочешь сказать, что сначала плюнул в лицо этого упыря, а потом еще и поддал ему?       — Ну, да, — Юнги немного стушевался от бурной реакции друга и вопросительно улыбнулся.       — Юнги ты… — «Псих, идиот, больной, невероятный. Я в тебе не ошибся» — пронесся вихрь мыслей в голове Хосока.       — … Я что?       — Ты псих, — ляпнул Хоби первое, что пришло на ум, и широко улыбнулся, несмотря на то, что друг не мог видеть его улыбки.       — Может быть, Сок-а. Но я не мог сидеть там у него между ног. Смотреть, как он сдирает с себя штаны, — скромно прибавил Юнги, а Хосок буквально подавился от волны воспоминаний, накрывшей его с головой.       Потому что он мог.

***

      До сих пор в ночных кошмарах Хосок вспоминает тот день, когда родители, чьих лиц он уже не помнит, привели его в лапшичную под названием «Asian beef noodles shop».       За все пять лет своей жизни мальчик ни разу не слышал от них хорошего слова. Они постоянно орали на него, в чем-то обвиняли, говорили, что он испортил им жизнь, а маленький Хоби честно пытался извиниться, хотя сам не понимал, за что. Родители кричали друг на друга, ругались, поэтому когда воскресным днем родители, держа мальчика за руки, привели его в лапшичную и стали есть, словно они были нормальной семьей, Хоби не поверил в свое счастье. Он решил, что взрослые помирились, решили все свои проблемы и теперь у них все хорошо.       Они доели раньше него и сказали, что отойдут в туалет и Хосок, окрыленный счастьем, несколько раз кивнул и продолжил уминать теплую лапшу. Тарелка опустела и мальчик даже успел допить апельсиновый сок, на который расщедрилась мама, и только тогда Хоби понял, что что-то не так. Он покрутил головой по сторонам и не найдя родителей, пошел в туалет. Но там их тоже не оказалось. Тогда мальчик вернулся обратно за их столик, решив терпеливо подождать родителей. Может, они отошли по каким-то срочным делам? Хосок немного посидел, но, почувствовав сонливость после сытного обеда, сложил руки на стол и решил немного вздремнуть.       Его грубо растолкала чья-то рука.       — Эй, мальчик, долго ты тут сидеть собираешься? — спросил скрипучий женский голос.       Хосок вздрогнул и огляделся по сторонам, пытаясь понять, где он. Увидев вокруг кучу столиков, мальчик вспомнил про лапшичную.       — Я жду своих родителей, — неуверенно ответил он, пряча глаза от прожигающего взгляда женщины, склонившейся над ним.       — Твои родители ушли отсюда полдня назад.       — Что? — выдохнул мальчик, испуганно оглянувшись по сторонам, как будто ожидая, что сейчас из-под стола выпрыгнут мама с папой, скажут, что это глупая шутка и они все вместе уйдут, посмеиваясь над незадачливостью маленького Хосока.       — Беги домой. У тебя мать уже, наверное, с ума сошла.       Хоби быстро покивал головой и побежал в дом, находившийся на другом конце района. На улице темнело, и Хосок решил, что прошло действительно много времени, потому что, когда они пришли в лапшичную, было еще светло. Наверняка его сейчас сильно отругают, но это не пугало мальчика, единственным желанием которого увидеть родителей.       Когда он добрался до дома, вокруг окончательно стемнело. Хосок аккуратно постучался и, не услышав ответа, дернул дверь, которая, к его удивлению, оказалась незапертой.       — Мама, — крикнул он, и внезапно понял, что во всем доме погашен свет.       Хосок потянулся к выключателю в коридоре и, щелкнув им, обнаружил непривычную пустоту. Он обошел все комнаты и понял, что все они пустые. Не было родительской одежды, продуктов в холодильнике, даже книжек на полках. Все шкафы и поки были пугающе голыми. Только на кухне на обеденном столе стоял небольшой рюкзак Хосока, набитый вещами. Заглянув в него, мальчик нашел свои футболки, штаны. запасный кроссовки, запиханные поглубже, и короткую записку, написанную почерком мамы: «Прости».       Хосок не понимал, что произошло, но почему-то в душе начала образовываться какая-то дыра. Он выглянул на улицу, выискивая глазами отцовскую машину, но увидел только старый соседский пикап и мотоцикл, принадлежавший парню из дома напротив. Родной старенькой легковушки нигде не было.       — Мама, — отчаянно прошептал он в пустоту, надеясь, что она его услышит. — Папа, — еще тише добавил Хосок, садясь на пол.       Из глаз потекли слезы. «Они меня бросили», «Я плохой ребенок» — повторял он у себя в голове, словно мантру, сжимаясь все сильнее и сильнее.       Куда ему идти? Где их искать? Что делать? Хосок задыхался от вопросов, на которые не мог ответить. Ему было так плохо и страшно, как не было никогда.       Просидев на кухне до утра, надеясь, что родители вот-вот придут, и глотая слезы, Хосок, кажется, понял, что его по-настоящему оставили. Тогда он просто решил идти. Хоби казалось, что ноги сами приведут его к родителям, и он, не задумываясь, побрел по улицам. Каково же было его удивление, когда перед глазами появилась вывеска вчерашней лапшичной.       Хосок аккуратно вошел внутрь. Зал был пустой. Только женщина со скрипучим голосом стояла у плиты и что-то варила.       — Опять ты? — удивилась она, заметив мальчика, жмущегося у входа.       — Аджумма, можно, пожалуйста, покушать, — жалобно попросил Хосок. — Только у меня нет денег, — добавил он.       Женщина оценила взглядом его состояние, махнула рукой и через несколько минут поставила на столик миску чачжанмена. Хоби благодарно улыбнулся и тут же начал жадно есть его, несмотря на то, что лапша была слишком горячей. Женщина уселась напротив и потребовала рассказать ей все. Хосоку показалось, что она искренне сопереживает ему, поэтому рассказал ей все, что сжирало его. Даже записку показал. Женщина задумчиво посмотрела на него и куда-то ушла, оставив Хосока в одиночестве жевать лапшу, и через какое-то время вернулась, широко улыбаясь.       — Не хочешь пожить тут? Может, твои родители уехали куда-то отдохнуть и скоро вернутся? Или мы можем дать тебе телефон, позвонишь бабушке и дедушке, попросишь их забрать тебя.       — У меня нет бабушки и дедушки. Я никогда их не видел, а родители ничего про них не рассказывали, — обиженно пробубнил Хосок.       — Тогда оставайся у нас, — оскалилась женщина. — Меня зовут госпожа Чон. А тебя?       — Чон Хосок, — мальчик протянул вперед ладошку и она легонько пожала ее. — Пойдем, покажу тебе комнату.       Так мальчик оказался третьим жителем лапшичной. Ему выделили небольшую комнату на втором этаже, из окна которой Хосок каждый день подолгу разглядывал толпу людей на центральной улице района, надеясь разглядеть знакомую макушку матери. Раз в несколько дней он, с разрешения госпожи Чон, бегал домой, который встречал его пустыми погасшими окнами. Через месяц мебель в нем покрылась толстым слоем пыли, а еще через полгода Хосок перестал туда приходить, потому что смотреть на то, как зарастает дом, который он когда-то считал родным, было очень грустно.       Прошло два года. Родители так и не приехали, а Хосок начал забывать их лица и даже пошел в школу. Чоны относились к нему как к родному сыну, говорили, что их свела судьба — даже фамилии одинаковые. И Хоби в это поверил. Но особенно близок Хосок был с господином Чон, который даже позволил называть себя папочкой. Когда госпожа Чон это слышала, она лишь мило улыбалась и прятала взгляд.       Хосок часто сидел на коленях мужчины, пока папочка читал ему разные книжки, гладил его по голове и спине, шептал ему, какой он милый и красивый. Мальчик на это лишь смущенно улыбался, но ничего не говорил. И однажды мужчина попросил его поцеловать папочку за то, что он так хорошо о нем заботится. Хосок смутился и чмокнул мужчину в колючую щеку.       — Не так, дурачок, — лицо господина Чона искривилось в хищной ухмылке и он, крепко сжав тонкую талию мальчика и удерживая его у себя на коленях, жадно притянул его к себе, впиваясь в губы поцелуем. Хосок от удивления распахнул глаза, а изо рта вырвалось короткое «О!», чем тут же воспользовался мужчина, проталкивая свой язык в его рот. Мальчику стало больно и страшно. Он начал брыкаться, пытаясь оттолкнуться от мощной груди мужчины, но тот только крепче сжимал пальцы на его боках. Из глаз Хосока потекли слезы, и он постарался не думать об этом. В бедро начало упираться что-то твердое, и внезапно господин Чон сбросил Хосока с коленей и рявкнул ему, чтобы тот убирался прочь. Мальчик тут же поднялся на ноги и побежал к себе в комнату.       На следующий день в обеденном зале он увидел мальчика лет тринадцати. Его звали Сынхун, и, как выяснил Хосок, он устроился сюда уборщиком. Сынхун был очень наглым и резким, с искорками протеста в глазах. На любые попытки Хоби подружиться он огрызался и просил не вертеться под ногами, поэтому в какой-то момент Чон отступил, решив, что, наверное, с ним просто неинтересно дружить. Спустя несколько месяцев он услышал, как Сынхун пожаловался госпоже Чон, что они платят ему слишком мало. Женщина раздраженно улыбнулась и сказала обратиться с этим к Енсо. Почувствовав неладное, Хосок тихонько догнал мальчика в темном коридоре и сказал ему, чтобы тот не ходил в кабинет к мужчине.       — Не лезь ко мне! Задрал! — Сынхун оттолкнул Хоби от себя так, что мальчик упал на пол, и вошел в кабинет.       Хосок аккуратно поднялся на ноги и обиженно стиснул зубы. Почему Сынхун так к нему относится? Он же всего лишь хочет помочь. Чон отряхнул штаны и уже хотел было уйти, но на выходе из коридора он вдруг услышал громкий стон, донесшийся из кабинета. Хосок тут же замер на месте и прислушался. Стон повторился, и мальчик тихонько подошел к приоткрытой двери кабинета, за которой увидел то, что навсегда запечатлелось в его памяти: господин Чон сидел на диване, сняв штаны, и вцепившись в волосы Сынхуна, удерживал его между ног. Его голова была откинута назад, а из приоткрытого рта то и дело вырывались стоны. Почувствовав, что он видит что-то неправильное, Хосок тут же пошел прочь.       После этого мальчик каждый вечер следил за Сынхуном, который, прежде чем уйти из лапшичной, заходил в тот коридор и покидал забегаловку на час позже положенного. С каждым днем он выглядел все более и более серым. От былой дерзости не осталось и следа. Сынхун вздрагивал от каждого громкого звука, болезненно ерзал на стуле и чем ниже спускалось солнце, тем более напуганным и разбитым выглядел Сынхун.       И вот спустя примерно полгода, сидя у окна в своей комнате, Хосок вдруг услышал снизу какие-то крики. Он тут же выглянул на лестницу и увидел, как из коридора на первом этаже выбегает полуголый Сынхун, придерживая на поясе штаны и сгибаясь от боли. В какой-то момент Хосок увидел на его спине кровавые полосы и от ужаса прикрыл рот, пытаясь сдержать непроизвольный крик ужаса.       — Стой, гаденыш, — прорычал господин Чон, выбегая вслед за мальчиком.       Он догнал его посреди зала и толкнул в израненную спину, от чего Сынхун болезненно вскрикнул.       — Енсо, что происходит? — спросила госпожа Чон, выбегая из-за рукомойника.       — Эта мразь чуть не откусила мне член, — прошипел господин Чон, глядя в глаза загнанного Сынхуна, и ударил того по голове.       Женщина поспешила закрыть ролл-ставни и отвернулась от происходящего. Как только зал, отрезанный от уличного света, погрузился в полумрак, Сынхун, будто что-то почувствовав, поднял глаза вверх и пересекся взглядом с Хосоком, укрытым тенью, который застыл в немом ужасе. Во глазах Сынхуна было столько боли и равнодушия одновременно, что Хоби начало подташнивать. Внезапно господин Чон схватил обессиленного парня за волосы и с размаху ударил его виском об стол.       — О Боже! — воскликнула женщина, когда увидела, как обмякло тело мальчишки. — Идиот, ты что, убил его?       Хосок, который и так был бледнее смерти, прилип к стене и осел на пол. Как можно тише он буквально пополз обратно в комнату, пытаясь не грохнуться в обморок. Перед глазами все плыло, а мозг снова и снова, словно в замедленной съемке, прокручивал, как господин Чон хватает и без того сломленного мальчика за волосы и выбивает из него остатки жизни.       На следующее утро Чоны вели себя так, словно ночью ничего не произошло. В лапшичную приходили клиенты, госпожа Чон крутила лапшу, а Енсо, словно крот, закрылся в своем кабинете. Все было как обычно, вот только Хосок отчетливо помнил, как в глазах Сынхуна потухла жизнь.       — Ты заболел что ли? — спросила через несколько дней госпожа Чон, проверяя лоб мальчика жирной ладонью.       — Да, простыл немного, — соврал Хосок без зазрения совести.       Он действительно был нездорово бледным, притшибленным, с темными кругами под глазами. Хоби не мог спать, потому что как только он закрывал глаза, мозг услужливо подкидывал картинки с погибшим Сынхуном. Госпожа Чон покивала головой, а на следующий день сказала ему не идти в школу. Она притащила в его школу несколько учебников и тетрадей и попросила Хосока немного поучиться самостоятельно.       Через пару месяцев в лапшичной появился новый уборщик. Он был немного постарше Сынхуна, но с таким же блеском в глазах. Мальчик напоминал одичавшую собаку, которая прибилась к первому, кто дал ей немного ласки. Вот только Хосок знал, что последует за этим. Спустя какое-то время его взгляд, как и у Сынхуна, становился все более и более безжизненным, и примерно через полгода работы в лапшичной, уборщик стал напоминать безликую тень себя прошлого. Хоби старался избегать его. Он не мог смотреть на то, как Енсо изживает очередного мальчика, который так доверчиво потянулся за сладким пряником, не зная, что его ждет кнут.       В какой-то момент уборщик просто перестал появляться. И Хосок старался не думать, что с ним произошло. Он очень надеялся, что тот куда-нибудь убежал, но перед глазами почему-то появлялось тело Сынхуна.       Новых уборщиков долго не было, и как-то вечером Енсо попросила Хосока зайти к папочке в кабинет.       После того вечера Хосок долго плакал и почти не выходил из своей комнаты. Госпожа Чон принесла ему несколько пачек обезболивающих таблеток и тюбик заживляющей мази, попросив спрятать их подальше.       Так прошел конец зимы.              

***

      — А потом ко мне в комнату постучался ты…       — Хоби, — Юнги сидел на кровати совсем близко к другу и пытался уложить в своем маленьком детском сознании, количество страшных, жестоких, взрослых вещей, которые произошли с Хосоком, который сейчас сидел напротив него и бесшумно плакал.       Юнги не так много знал об этом мире, а о подобных вещах он только догадывался, строя свои собственные представления на основе того, что рассказывали его одноклассники. Но услышать все вот так, из первых уст, от человека, который дрожал от воспоминаний… Наверное, Юнги не был к такому. Он аккуратно обнял друга и провел ладошками по его спине, почувствовав, как Хосок расслабляется в объятиях.       — Хоби, давай сбежим отсюда, пожалуйста, — прошептал Мин, сжимая в ладошках футболку Хосока, которого слегка потряхивало после рассказа.       — Я не могу, — так же шепотом ответил он и покачал головой. Совсем как месяц назад, во время первой прогулки. — Енсо поймет, что я ушел к тебе, и тогда под раздачу попадешь и ты.       — Думаю, господин Чон итак точит на меня зуб, — Юнги попытался разрядить обстановку, мысленно умоляя друга согласиться. — Сок-а, он не знает, где я живу. Мы вместе будем ходить в школу, а там он нас не тронет. Ко мне домой будем приходить чтобы переночевать. Он нас не найдет. Пожалуйста, Хоби. Я не смогу жить, зная, что ты остался в логове этого упыря.       — Юнги, ты преувеличиваешь, — неловко усмехнулся Хоби, и посмотрел в глаза друга, в которых отражался уличный свет.       — Я абсолютно серьезно, — мальчик угрожающе поджал губы.       На его лицо падали темные тени, подчеркивающие твердый пронзительный взгляд, от которого бежали мурашки по спине. Лисий прищур глаз сейчас вовсе не выглядел мягким или игривым, и источал только внутреннюю силу и строгость. Бледная кожа в ночном свете потеряла свою болезненность, и наоборот стала иррационально красивой, оттеняющей блеск глаз, а прямые темные брови слегка сошлись к переносице. Хосоку на секунду показалось, что передним сидит совсем другой человек. Не тот маленький робкий Юнги, который боится высоты и смешно набивает щеки горячей лапшой. А кто-то другой. Более властный, влиятельный, сильный и пугающий, вызывающий какое-то внутреннее благоговение. Хоби моргнул и немного помотал головой, пытаясь стряхнуть наваждение.       — Хорошо, — наконец ответил Хосок. Он с самой первой встречи понял, что Юнги можно доверять, но сейчас, когда он своими глазами увидел ту силу, прячущуюся в хрупком теле ребенка, Хоби понял, что готов пойти за ним хоть на край света.       — Правда? — в неверии улыбнулся Юнги своей мягкой улыбкой до десен, окончательно разбивая тот мгновенный образ.       — Конечно. Я думаю, мы с тобой со всем справимся, — и мальчики закрепили этот момент в своей памяти клятвой на мизинчиках.       Хосок быстро закинул в небольшой рюкзак свои немногочисленные вещи, и уже меньше чем через пятнадцать минут, помогал Юнги вылезти обратно на пожарную лестницу.       — Хоба-а, а мне что, прям прыгать? — внезапно донеслось из-за окна и Чон удивленно высунулся вниз. Но увидев, как его друг забавно вцепился в последние прутья лестницы, тихо засмеялся.       — Ну если тебе так нравится там сидеть, можешь остаться, — игриво заметил он. — Только будь осторожен, я вылезаю. Если будешь сидеть и думать, есть шанс, что лестница решит спрыгнуть на землю вслед за тобой.       — Боже, — протянул Юнги и неуклюже прыгнул вниз, приземляясь на все четыре конечности.       «Совсем как кот» — мысленно усмехнулся Хосок. Ему было так легко от осознания того, что он в последний раз лезет по этой лестнице и наконец-то уходит из этой комнаты навсегда, оставляя ее и Енсо в прошлом. Даже тело, которое невероятно болело, не омрачало его счастье. Головой он понимал, что судьба еще не раз сведет его с Чонами, но сердце по-детски радовалось моменту. Хосоку больше не придется вздрагивать от тяжелых шагов в коридоре, и на данный момент это самое главное.       Несмотря на боль во всем теле, Хоби довольно аккуратно спрыгнул с последних ступеней. Взглянув в последний раз на приоткрытое окно, мальчики пошли привычными улицами в сторону небольшого домика, где жил Юнги. Они гуляли так много раз, сейчас все ощущалось слишком по-другому. Оба чувствовали, что они сделали что-то очень важное и значительное, и каждый по-своему переваривал этот шквал мыслей и эмоций. Юнги, как обычно, немного закрылся в себе и неспешно анализировал у себя в голове события последних суток, изредка бросая взгляд на Хосока, который освещал собой всю улицу и, казалось, чуть ли не пел. Юнги усмехнулся, но в душе он был искренне рад помочь другу и сам чувствовал частичку того счастья, что испытывал Хоби.       — Слушай, а твой отец не будет против, что я у вас поживу? — вдруг спросил Хосок, когда вдалеке показалась знакомая крыша.       — Хоби, я тебе пятьдесят раз говорил, что мой отец не видел меня, наверное, уже несколько месяцев и вряд ли помнит, как я выгляжу. Он домой приходит только чтобы поспать в тепле, потому что пивные ночью не работают, а валяться в луже даже ему не прикольно. Я уверен, он тебя даже не заметит. Давай только договоримся, что утром первым из комнаты выхожу я. И, если ты слышишь его шаги, просто постарайся не высовываться, — раздал инструкции Юнги.       — Хорошо, без проблем, — Чон облегченно выдохнул и поспешил в небольшой домик, который сейчас казался самым лучшим местом на земле.       Мальчики аккуратно вошли внутрь и тихонько пробрались мимо спящего мужчины в небольшую комнату. Юнги включил свет, и Хоби наконец удалось рассмотреть место, в котором вырос его друг.       Напротив двери было окно с довольно большим подоконником, на который было накидано множество тряпок. По обе стороны от него стояло две одинаковые кровати с железным корпусом. Правая была немного помятая с большой, твердой на вид подушкой, а вот левая была аккуратно накрыта темно-синим покрывалом с геометрическим узором, и складывалось ощущение, что ей давно никто не пользовался. Хосок быстро сообразил, что когда-то она принадлежала Дживон, сестре Юнги, о которой тот рассказывал совсем немного, но с такой любовью, что Чон и сам полюбил старшую сестру Юнги, несмотря на то, что ни разу не видел ее. У правой стены стоял небольшой письменный стол с несколькими ящиками, настольной лампой и аккуратными стопками книг, а напротив него расположился неказистый квадратный шкаф, покрытый рыжим лаком.       Только перешагнув порог родной комнаты, Юнги почувствовал всю ту усталость и напряжение, которые скопились в его теле. Он с разбега прыгнул на пружинистую кровать и понял, что вряд ли встанет с нее в ближайшие сутки, потому что ноги как будто налились свинцом, а спина и плечи словно приклеились к не самому удобному в мире матрасу. Он махнул Хосоку рукой на соседнюю кровать, и к своему ужасу только сейчас, когда Хоби стянул с себя легкий свитер, увидел на предплечьях, запястьях и лице грубые фиолетовые синяки.       — Хоба… Что ж ты мне раньше не сказал, — протянул Юнги и слез с кровати, мигом забыв об усталости. — Ты же взял с собой ту крутую мазь? — поинтересовался он, ныряя в рюкзак с вещами друга. Он опять не заметил, что его другу плохо, опять слишком погряз в себе.       — Юнги, она кончилась через несколько недель после того, как ей воспользовался ты, — с невеселой улыбкой протянул Хосок.       Глаза Мина испуганно расширились от осознания. Он нахмурился, пытаясь отогнать от себя обилие эмоций, и сел рядом с Хоби.       — А таблетки? — с надеждой спросил он, хотя заранее знал ответ.       — И таблетки, — подтвердил его мысли Хосок.       — Я схожу завтра в аптеку и все куплю, — серьезно заявил Мин.       — Ты что, с ума сошел? А на что мы есть будем? У меня денег нет, Енсо сегодня не выдал тебе зарплату, и у меня единственная надежда на то, что у тебя есть хоть какие-то накопления, которых нам хватит на несколько дней.       — А ты планируешь ходить черт знает сколько дней, загибаясь от боли? Ну уж нет? — Юнги сейчас выглядел слишком решительно, и на секунду Хоби показалось, что он вот-вот увидит того Юнги.       — Да у меня ничего не болит, — запротестовал Хосок.       — Правда? — съязвил Мин и наугад ткнул пальцем в бок друга, от чего тот резко согнулся и отшатнулся. — Оно и видно. Давай спать, а завтра уже решим, что будем делать. Мне кажется, что еще немного и я просто вырублюсь.       — Согласен, — протянул Хоби, потирая больной бок, и аккуратно, прямо в уличной одежде лег на покрывало, прикрывая глаза.       Юнги пополз на свою половину и упал на кровать, все еще обвиняя себя в невнимательности. И лишь только пообещав себе, что впредь он будет лучше следить за другом, он смог провалиться в глубокий тревожный сон.

***

      Уром Мин проснулся первый, и когда краем глаза заметил фигуру Хоби, скрючевшуюся на соседней кровати, немного удивился. Лишь когда утренняя дрема окончательно спа́ла, и он в подробностях вспомнил вчерашний день, Юнги осознал, что же они наделали.       Енсо был взрослым, по-своему влиятельным, угрожающим и умным. А они — двое школьников, у которых есть только ошметки гордости, неуверенность в завтрашнем дне и пять тысяч вон в железной банке. О чем они думали, вступая в этот неравный бой?       Юнги прожигал взглядом дыру в стене и думал, думал, думал. Что им делать дальше? Как спастись от Чонов, которые не отстанут от них и уж точно не простят? Он посмотрел на Хосока, который сейчас казался таким маленьким и беззащитным, и помотал головой, понимая, что несмотря ни на что он не оставил бы друга там.       Мин был немного старше, и сейчас, глядя на Хоби, он ощущал груз ответственности. Интересно, Дживон чувствовала себя так же, когда их мать умерла, оставляя двоих детей на пьяного отца?       Хосок заворочался, сильнее заматываясь в одеяло, конец которого немного сполз, оголяя тонкое мальчишеское плечо с фиолетовыми синяками. Юнги вздрогнул от увиденного и спешно встал. По ощущениям они проспали полдня, поэтому Мин был уверен, что отца уже нет дома, и смело вышел на кухню. Привычными движениями он нарезал несколько бутербродов, набрал стакан воды и оставил все это на кухне, положив рядом маленькую записочку: «Ушел в магазин в конце улицы. Скоро буду. Юнги».       Замотавшись в кофту сестры с глубокими карманами и накинув на голову большой капюшон, он действительно пошел в магазин на углу — аптеку. Перед выходом мальчик выгреб все деньги, которые у него оставались и поспешил за лекарствами. Юнги был готов отдать все на свете, лишь бы Хоби стало хоть немного легче. У него у самого на скуле расцвел небольшой синяк, любезно оставленный Енсо, но это даже рядом не стояло с тем, что творилось с Хосоком. Юнги не понаслышке знал, какого это, когда все твое тело сломлено. Он прекрасно помнил свой первый рабочий день, когда он буквально приполз к Чонам, и Хоби отдал ему, абсолютно незнакомому человеку, сразу несколько таких важных для него самого таблеток обезболивающего, и мазь. Только благодаря этому Юнги смог проползать на коленях больше шести часов, оттирая пол того поганого места.       Он добежал до аптеки, в зале которой было расставлено несколько стеллажей. Взрослый, пухлый фармацевт что-то методично разъяснял нескольким дотошным аджуммам, которые нетерпеливо пихали ему в лицо какие-то бумажки и что-то доказывали. Поэтому когда в помещение зашел Юнги, сотрудник только поднял на него взгляд, моментально возвращая свое внимание старушкам. Мальчик поглубже зарылся в кофту и стал ходить между стеллажей, взглядом выискивая нужные упаковки. Спустя несколько минут он их нашел и обессиленно замер на месте, снова и снова читая ценник. Ему не хватало даже на мазь, не говоря уже о таблетках.       Перед глазами вновь возник Хоби, его болезненно-грустный взгляд, который Чон пытался скрыть, аккуратные, немного скованные движения. Юнги сжал челюсти. Он не мог оставить друга в таком состоянии. В какой-то момент ему пришла гениальная мысль попросить денег у соседей, но потом он вспомнил маленькие мышиные глазки аджуммы, жившей в доме напротив, и решил, что эта идея заранее обречена на провал. А может сделать жалобную мордочку и попросить у фармацевта скидку? Тогда ему хватит хотя бы на мазь. Он внимательно посмотрел на продавца, который раздраженно из раза в раз повторял что-то двум не менее раздраженным старушкам, и покачал головой. В таком состоянии мужчина в лучшем случае просто выставит его за порог. В их районе было не принято помогать нуждающимся.       И тогда Юнги понял, что у него есть только один вариант. Он тяжело сглотнул вязкую слюну и еще раз посмотрел в сторону прилавка. Юнги прекрасно понимал, что то, что он собирается сделать опасно, неправильно и незаконно. Его одноклассников за такое вызывали к директору, в полицию, ставили на учет. Но у Юнги не было другого выхода. Дрожащими руками он схватил коробочку с мазью, засунул ее в глубокий карман и прислушался. Ругань со стороны прилавка продолжалась, и, кажется, на него никто не обратил внимания. Тогда мальчик также бесшумно подошел к полке, где стояли нужные таблетки. Брать их уже было более рискованно, потому что стенд с ними стоял прямо напротив кассы. Юнги посильнее натянул капюшон и осторожно посмотрел на продавца. Выждав удачный, по его мнению момент, он схватил несколько упаковок, засунул их в карман, и резко пошел в сторону выхода.       — Эй, пацан, — тут же донесся до него грубый голос. — А платить кто будет?       По спине Юнги тут же пробежала волна мурашек, а сердце бешено заколотилось. Он рванул на выход, схватив в руки лекарства, и побежал прочь, в противоположную от дома сторону. Мальчик слышал, как продавец кинулся за ним и бежал по улице, крича что-то вслед. Редкие прохожие останавливались, пытаясь понять, что происходит, но равнодушно пожимали плечами и шли дальше по своим делам. Мужчина пытался угнаться за Юнги, но выдохся уже через несколько минут и остановился посреди улицы, упираясь руками в колени и продолжая осыпать вора проклятиями. Юнги петлял дворами еще некоторое время, и, когда крики за спиной окончательно стихли, а сам он оказался в каком-то тенистом переулке, мальчик сел на скамейку. Уже второй день подряд он устраивал себе подобные забеги до дрожащих коленок и саднящего горла, хотя раньше никогда не замечал в себе способности к такому. Юнги посмотрел на свои руки, которые сжимали упаковки лекарств, и облегченно выдохнул. У него получилось! Он широко улыбнулся и откинулся на спинку скамейки. На душе стало так легко и просто, что Юнги самому не верилось. Казалось, что все это происходит, в каком-то странном и очень реалистичном сне.       Через несколько минут, когда кайф и адреналин отошли на второй план, Юнги начал понимать, что только что натворил. Он украл. Поступил так подло и низко, как настоящий преступник. Почему то в голове появился образ Дживон, которая недовольно поджимала губы и качала головой. Но ведь он сделал это не ради себя, а ради Хоби! Правильно ли это было? Он наверняка подставил того фармацевта, которого явно не похвалят за то, что он не уследил за залом. Вычтут из зарплаты, а ведь мужчину, возможно, дома ждет семья, которая живет на эти деньги. Мальчик понимал, что поступил неправильно, но это было необходимо.       И тогда Юнги понял, что в этом мире, либо он действует, либо его втаптывают в грязь. Либо он, либо его.       Образ Дживон в голове растворился, стал мутным и тусклым, и вместе с ним рухнула какая-то частичка души Мин Юнги, уступая место чему-то новому, очень черному и могущественному.

***

      Ким Тэхен сидел на поребрике прямо посреди улицы и со стороны казался немного странным. У него были большие карие глаза, смешная стрижка-горшок, которая делала его на несколько лет младшего своего возраста, квадратная улыбка и потерянный, немного расфокусированный взгляд в никуда, когда он отвлекался от своего увлекательного занятия — затачивания кончика палочки маленьким карманным ножиком. Откуда-то издалека он услышал громкий топот, поднял взгляд, и через несколько секунд увидел мальчика, бегущего прямо по проезжей части и сжимающего что-то в руках. За ним гнался грузный мужчина и осыпал его проклятиями.       — Сукин сын, — прошипел мужчина, обессиленно останавливаясь на дороге и провожая взглядом спину мальчишки.       Тэхен внимательно осмотрел его, отмечая рабочий халат, бейджик на нем, и попытался сложить у себя в голове два и два. Мужчина махнул рукой и поплелся обратно, а Тэхен тут же вскочил на ноги, бросил палку и, засовывая лезвие ножа в пробку из-под вина, рванул в ту сторону, куда убежал мальчик. Он быстро понял, что произошло, потому что его самого частенько пытались поймать на подобном, однако каждый раз его спасало какое-то чудо или сестра, которая сейчас была черт знает где.       Сердце Тэхена забилось сильнее от волнения. До этого он ни разу не видел, чтобы кто-то их возраста успешно сбегал после кражи. Все его сверстники, одноклассники, которые занимались подобным, уже давно были на карандаше у полиции и одной ногой на исправительных работах (в лучшем случае). Однако этот мальчик, кажется, успешно справился со своей задачей, и Тэхену было до жути интересно узнать, кто это, потому что до этого момента они с сестрой были единственными в их школе, кто успешно справлялся с воровством.       Ким прикинул в голове, куда тот мальчик мог убежать и, не придумав ничего лучше, решил проверить то место, в котором сам периодически отсиживался после набега на небольшой продуктовый магазин. К своему собственному удивлению он действительно обнаружил того мальчика. Он сидел на скамейке с глупой, но необычно красивой улыбкой и пытался отдышаться. Тэхен замер неподалеку и начал наблюдать за ним: за несколько минут на его лице промелькнул весь спектр эмоций от эйфории и разочарования, до принятия и решимости. В какой-то момент Тэхен увидел в его глазах страх, быстро сменившийся холодностью и угрозой, и действительно испугался. Ким помнил этого мальчика со школы — он был на год старше, тихий, с отпечатком равнодушия на лице, и был любимой игрушкой Хисона. Но сейчас глядя на него, Тэхену казалось, что на скамейке перед ним сидит абсолютно другой человек.       Он задумчиво прикусил губу и тихонько покинул свое укрытие, оставляя этого странного мальчика со школы наедине со своими мыслями.

***

      Мин зашел домой, напетляв до этого по их району добрые несколько километров, и облегченно улыбнулся, когда нашел Хосока, сидящего на своей кровати и листающего какую-то книжку.       — Юнги! — он тут же бросился на друга и крепко сжал его в объятиях. — Это последний раз, когда ты ходишь куда-то один! Я чуть с ума не сошел! Я же не знал, когда ты проснулся, когда ушел, а ведь только с того момента, как проснулся я, прошел уже почти час! Я уже подумал, что тебя нашел Енсо, похитил, избил, увез за город или убил, — затараторил он, не отпуская от себя друга.       — Хоба, прости пожалуйста, — улыбнулся Юнги, понимая, что действительно заставил его понервничать. — Зато смотри, что я принес, — он достал из карманов лекарства и протянул их Хосоку.       — Ты все-таки купил их, — печально протянул Чон, однако по его глазам было видно, что он очень благодарен.       — Конечно. А ты думал, что я оставлю тебя так? Да на тебе живого места нет, Хоби. Мне даже смотреть на тебя больно.       — Все-все, я понял, — Хосок усмехнулся, глядя на то, как его друг моментально замолчал и обиженно надул губы. — Спасибо, Юнги. Правда, — тут же добавил он, и на лице Мина появилась скромная улыбка.       Мальчики заварили себе на ужин сырный рамен из запасов и чай, и решили, что в понедельник они оба пойдут в школу. Как оказалось, Хосок действительно числился в классе на год младше Юнги, однако последний год он там не появлялся. Хоби занимался дома, а на все письма из школы господин Чон отвечал, что тот серьезно болен. Завучам этого было достаточно. Они получали бумаги и забивали на проблемную семью, даже не пытаясь узнать, чем же таким болеет ребенок, что он год не появляется в школе.       — А если у меня попросят какие-то справки? Или, я не знаю, начнут что-то спрашивать, — Хосок весь вечер вертелся на табуретке и дергал старшего.       — Хоба, серьезно? Им было пофиг на это весь год. Они к тебе даже домой ни разу не пришли, — Юнги усиленно дул на чашку, наполненную горячим дешевым чаем и пытался как-то успокоить друга, который от волнения не находил себе места.       Был вечер субботы, а значит завтра у него будет еще целый день, чтобы успокоить Хосока и как-то настроить его. Хотя, Юнги понял, что это совсем не его сильная сторона, однако, кажется, Хоби не обращал на это внимание. Он очень переживал, из-за внимания одноклассников, которых он не видел почти год, из-за того, что он мог сильно отстать от них в учебе, и вообще ему казалось, что умрет в понедельник прямо в классе от волнения и стыда. Только присутствие Юнги, который периодически тихо фыркал на самые безумные страхи Хосока и улыбался себе под нос, немного успокаивало.       — А если госпожа Чхве меня не узнает и… — кажется, Хосок пошел по второму кругу, однако он резко замолчал, как только Юнги поднес палец к губам. — Отец? — шепотом спросил он и, последовав примеру друга, прислушался.       Где-то под окнами стрекотали сверчки и шумел ветер. Почему-то Хоби ожидал, что пьяный господин Мин будет шумным, однако ничего странного он не слышал. С некоторым опозданием Юнги отрицательно покачал головой и спрыгнул с кровати, аккуратно подходя к окну, из которого открывался вид на передний двор и вход в дом. Хосок также подошел к окну и вгляделся в вечерний полумрак. Около их почтового ящика крутился мужской силуэт в темной одежде. Из-за расстояния и тени, которую отбрасывал капюшон, его лица не было видно. Мальчики испуганно замерли и не сводили глаз с загадочного мужчины, который, воровато оглянувшись по сторонам, откинул крышку почтового ящика и что-то засунул туда.       — Это же не почтальон? — зачем-то уточнил Хосок, разрезая напряженную тишину, заполнившую комнату словно вязкое желе.       Юнги молча помотал головой, не отрывая взгляда от силуэта за окном, который, аккуратно закрыл ящик и поспешил к небольшой довольно неплохой машине. Хлопнув дверью, мужчина тут уехал, и друзья облегченно выдохнули. Они еще несколько минут смотрели в окно, опасаясь, вдруг этот человек вернется.       — Кто это был? — спросил Хоби, не выдержав напряжения. Он посмотрел на профиль Юнги, по которому не удавалось понять ровным счетом ничего. Губы мальчика были на напряженно сжаты, а взгляд был наоборот слишком расслаблен. Казалось, он глубоко о чем-то задумался, но Хосок не был уверен.       — Юнги, — он потряс Мина за плечо, возвращая друга в реальность. — Есть идеи, кто это был?       Юнги действительно как будто вышел из полутранса и, смешно моргнув, ответил, что без понятия, что сейчас произошло.       — Надо посмотреть, что он положил, — сказал Мин, выждав еще несколько минут.       — А вдруг там бомба и, как только ты откроешь ящик, тебя разорвет на куски.       — Что? — Юнги уставился на друга, пытаясь понять, шутит ли он.       — Что? — непонимающе отзеркалил Хосок.       — Боже, Хоби, не думаю, что кто-то стал бы подкладывать бомбу в почтовый ящик. Наш район, конечно, стремный, но не настолько.       — А вдруг это Енсо? — выпалил Хосок мысль, не дававшую ему покоя.       — Ты видел его мотоцикл? Я даже не уверен, что он заведется. А этот тип приехал на довольно неплохой и чистой машине. Это не Енсо, — отрезал Юнги и, натянув на ноги резиновые тапки, пошлепал на улицу.       — Я с тобой! — тут же крикнул Хосок, завязывая разваливающиеся кеды. — Подрываться так вместе, — шепотом добавил он, надеясь, что друг не расслышал его, однако Мин усмехнулся краешком губ и покачал головой.       — Ну что там? — Хоби нетерпеливо крутился вокруг ящика. Казалось, что покинув дом Чонов, он стал абсолю другим человеком. Более активным, эмоциональным и живым.       — Какая-то бумага. Точно не бомба, — ответил Юнги, вытаскивая на свет тонкий конверт, в центре которого было написано:

«Мин Юнги. Тэгу, район Х, улица ХХ, дом №11»