Лично в руки

Дорогой Дотторе, Признаться, мне сложно уловить причины настроения твоего (вашего?) прошлого письма. Это обращение на вы... Неужели я чем-то тебя обидел? Просмотрел, как осмелился на лишнее? Не могу догадаться, пока ты молчишь. Я полагал, что абсолютная открытость – обязательное условие, при котором для тебя может существовать близкая переписка, однако теперь оказывается, что ты и сам не прочь разжиться недомолвками. Пожалуйста, не трави меня скрытностью. Я предпочел бы знать, в чём был не прав, и извиниться. Давай поговорим, пока не стало поздно. Ты должен знать, что я постараюсь понять и исправить ситуацию. Чему же людям доверять ещё, кроме собственного опыта? Даже дети руководствуются своим узким перечнем знаний... Да, не все мои суждения останутся со мной на всю жизнь, но ведь они кажутся мне правильными в моменте – если я не буду доверять самому себе, то кому вообще верить? Даже такие старики(зачёркнуто) долгожители, как ты, не застрахованы от ошибочных заключений. Истина может быть относительной. Едва ли человеческий склад ума способен достигнуть абсолютной... Впрочем, я верю в твои силы. И я вовсе не сомневаюсь в твоём профессионализме. Ты ведь не решил, что я говорю о трупах серьёзно? Это было шуткой... Не очень удачной, если она вызвала такую реакцию. Мне казалось, что ты уже научился отличать тон, с которым я пишу о тех или иных вещах, но я ошибался. Дотторе, дело не в том, что мне неприятно или стыдно идти с тобой в ресторан. Меня беспокоит мнение общества – да, – но я не поставлю мнение незнакомцев выше мнения моего друга (особенно после всех твоих переубеждений). Я готов проводить время с любым тобой – в любом виде, а не с сегментами, я имею в виду, – и никогда не называл тебя невоспитанным отшельником и другими гадостями, которыми ты называешь себя сам... Не отбивай аппетит. Врачи ведь советуют есть медленно, не так ли? Мы могли бы сидеть вдвоём, никуда не торопясь, и изредка возвращаться к приятной беседе... Что уж говорить – я соглашусь на ужин с тобой, даже если это вредно. И я уверен в этом даже за тысячи километров. Несмотря на расстояние, мне сложно назвать человека, который когда либо был мне ближе. Знаешь, теперь каждый момент с тобой из моей памяти видится совсем иначе: будто мы должны были начать общаться намного раньше, и к этому было столько предпосылок! Ты всегда был рядом и далеко одновременно – из-за статуса, занятости, других оправданий... Недавно вспомнил ту ситуацию с перепутанными папками. Казалось бы, такая глупая неосмотрительность сотрудников, а из всех предвестников «повезло» именно нам двоим. Или история про мост... Мы ведь не зря сталкивались вместе. Ты мне близок, Дотторе, близок и как товарищ, и по духу. На момент той ссоры я плохо это осознавал... Всё было иначе. Теперь мне бы не хотелось стирать воспоминания о тебе из своей жизни. А ещё я считаю, что едва ли стал бы отрываться от отчётов ради «неблизкого» человека, как и ты не стал бы прерывать ради «неблизкого» свою научную деятельность. Ты не согласен? Наступит момент, в который я ничего от тебя не прочту – и даже не по твоей инициативе... О чём ты? Едва ли это возможно, если господин Дотторе останется в добром здравии; сам я переписку прекращать не планирую. Учёные всегда мыслят так пессимистично? Иначе я не понимаю, откуда исходит такая уверенность в скором конце. Я не против повторить, что дорожу нашим общением. Я ведь говорил, что это было видением или подобием галлюцинации, не сном... Или я снова что-то упускаю? Сны с такими контекстом мне не снились, но, видимо, у кого что болит... Шучу. Ты мог бы сказать сразу, если тебе неприятна эта тема, но тогда я не понимаю, зачем нужно было устраивать тот допрос(зачёркнуто). А за любовниками и другими домашними питомцами нужен уход. Не думаю, что смогу оставить их на попечение своих работниц... Так что если тебе не хочется выслушивать мои глупости – я без затруднений вернусь к прошлым привычкам. Мне действительно удобнее молчать – и Регратору полезно не открывать рот лишний раз, не так ли? Особенно далёкому от идеала. Мне думалось, что я достойный Делец в твоих глазах... Что же, тогда достойный Доктор должен вырывать сердца ради пульса государства, а не замыкаться в себе, упиваясь мыслями о собственной ничтожности. В последних письмах ты скорее мешаешь работе моей кровеносной системы. ...Так что это мне стоит бояться приглашать такое взрывоопасное и угрожающее создание в свой дом. Не беспокойся, сохранность матраса будет волновать меня куда больше, чем ты. Я едва ли смею что-то с тебя требовать, Дотторе. Это была просьба – с оговоркой на твои возможности и желания. Мне просто было бы приятно получить что-то от тебя... Если проблема в недостатке деталей, то я без проблем вышлю мору или поручу поиск необходимых компонентов сотрудникам. Ты только напиши, что нужно. Вопросы были интересны только мне... Тебе следовало сказать раньше. Приношу извинения за потраченное время. (Дотторе разочарованно запустил пальцы в непослушные волосы, слипшиеся между собой. Глупый Регратор. Обычно Панталоне напоминал Доктору самодовольного и наглого кота, а теперь совершенно несвойственно представился перед ним послушной собакой, прибежавшей к хозяину даже после того, как её выгнали на улицу во время одной из бурь... И от этой настырности Дотторе начинал злиться! Ну не мог Делец с такой искренностью продолжать липнуть к нему дальше, как какой-то репейник! Неужели ему не хватило первого раза? Хотелось помучить Дотторе ещё, давя на жалость и совесть? Ощетинившись, Доктор схватил перо, подавляя тошноту (а от себя тошнило невероятно сильно, почти до приступов рвоты; будто даже лишиться руки было бы приятнее, чем читать в чужих строках неподдельные волнение и обеспокоенность). Если Регратор оказался таким невосприимчивым, он вспорет нанесённую рану ещё раз, пуская больше крови и добавляя соль. Панталоне должен – просто обязан! – понять, что из себя представляет его «друг»)