Проверка на прочность

В доме шейха Али в честь приезда родственников из Бразилии и скорой свадьбы его племянницы Латифы в первый же вечер устроили шумный праздник, чьё великолепие уступало разве мероприятиям в резиденции самого короля. Дом утопал в гирляндах цветов, столы ломились от изысканных яств, слуги едва успевали подносить свежие соки и мятный чай, и ароматный чёрный кофе, и бесчисленные подносы восточных сладостей на любой вкус — одной лишь халвы приготовили двенадцать видов. Живая музыка и зажигательные танцы безусловно поддерживали весёлую атмосферу праздника — умелая танцовщица Айша, чей сегодняшний наряд напоминал своеобразную кольчугу из "золотых" момент, и десяток её помощниц в открытых серебристых костюмах, чьи лица были укрыты под невесомыми вуалями, побуждали всех присутствующих пускаться в весёлый пляс, отбросив всякую сдержанность и жеманность. И конечно же, на праздник стекались бесчисленные гости, ведь всем было интересно увидеть помолвку Латифы — бывшей жены Мохаммеда Рашида. Не говоря уже о том, что Сид Али был известным человеком в Марокко, благодаря его приятелю Сид Абдулу — он же был дядей бывшего мужа Латифы — разве что глухой в Марокко ещё не слышал, что девушка сбежала от несчастного Мохаммеда к "презревшему все приличия отступнику", коим был Зейн. В последние месяцы Абдул Рашид не жалел нелестных слов в адрес бывшей невестки, когда ему выпадало созвониться с кем-то из своих давних приятелей, которые после обсуждали новости в собственных гостиных за стаканом чая, сетуя на распущенность молодого поколения, а их благоверные в свою очередь уносили эти сплетни на Медину, после чего они обрастали кучей небылиц, передаваясь из одних уст в другие. Тем более, Зейн был печально известен отказами жениться на девушках из богатых и уважаемых семей с безукоризненной репутацией. Чем же его покорила племянница шейха Али? Какие тайные уловки использовала девушка? Этот вопрос был на устах многих присутствующих на празднике. Между тем, жениха меньше всего беспокоили разговоры окружавших его незнакомцев. Он давно привык к сплетням, к тому же Зейн знал, что не пройдёт и месяца как они вернутся обратно в Бразилию. Так к чему обращать внимание на белый шум? Именно этими словами он успокоил свою невесту, заметив нервозность Латифы, когда наконец удалось с ней поговорить. — Ты так напряжена, любовь моя,— тихо прошептал Зейн, передавая ей стакан апельсинового чая и нарочито небрежно задерживая свою ладонь на её пальцах дольше необходимого.— Что тебя тревожит, скажи мне...— не будь здесь свидетелей он непременно поднял бы ладонь выше и ласкал её лицо, скинул бы с густых волос прозрачный палантин с золотистой нитью, не заботясь испортить оплетенную жемчугами причёску, над которой наверняка трудились не меньше двух часов. Не то чтобы Зейн заботился об осуждении, его давно это не заботило, но ему было известно, что Латифа всё ещё заботится и не хотел чтобы она оказалась в гуще очередного скандала — статус невесты отступника, проклятия фараонов уже обеспечил ей достаточно головной боли, потому что восточные люди редко прощали и забывали то, что считали позорным и порочным. Египтянин расплылся в хитрой улыбке, чувствуя как сердце стучит где-то в горле, когда она вспыхнула от его слов. "Моя любовь" — это было громко, провокационно для неженатых людей будь они тысячу раз помолвлены, но будь прокляты погрязшие в древности старики, больше ни дня он не будет называть её иначе! Пусть оглохнут, если им покажется сие крамольным и непристойным. Ибо Латифа была его с того дня в лавке зеркальщика, когда их глаза встретились, а песня пустынных ветров пела об их будущем, а может и раньше — с самого рождения ему могло быть предопределено однажды узнать и полюбить эту девушку. Она была его во время тайных прогулок, когда ему удавалось сорвать смех с девичьих губ, его — когда он прижимал к себе Латифу на пляже как в последний раз, примкнув к жару тех же губ, даже в ярости и в разлуке, на брачном ложе Мохаммеда и с детьми крови Рашидов в утробе — тогда она тоже была его! Раньше Зейн не мог говорить вслух опасаясь за её же безопасность, но теперь только часы отделяли их от брака и он мог говорить, кричать о своей любви если ему так угодно, и это опьяняло похлеще крепкого виски, чей вкус он не пробовал месяцами, отлично помнил отвращение Латифы когда она учуяла запах спиртного. Но это больше и не нужно — она будет его и прогонит холод в его венах и тьму в его костях, заставит забыть эхо тоски одиноких ночей. А он взамен сделает то же самое — лишь бы она улыбалась. — Мне кажется, что на меня все смотрят,— неохотно призналась Латифа низким шёпотом. Надо бы велеть ему убрать руку, но она не хотела отрываться от его тепла — он был её солнцем и его тепло опаляло, разбивая ледники в её душе. Он помогал забыть бремя несчастливого брака, что висел цепью на её теле годами, и недавнее насилие, ужас и грязь, что впиталась в кожу от касаний нечестивого человека. — Конечно они смотрят,— как ни в чём не бывало ответил Зейн,— ты самая красивая невеста из всех, кого им приходилось видеть. Как они могут оторвать свои глаза от кого-то столь же чистого и прекрасного? — Зейн,— Латифа невольно рассмеялась, забывая о тревогах. Мог ли он впрямь видеть её такой? — В чём дело?— молодой человек и бровью не повёл, мягко улыбаясь в ответ.— Разве я не прав? Ты прекрасна, никогда об этом не забывай. Жена...— последнее слово Зейн почти напевал, поглаживая ладонь девушки одним пальцем, его спина и цветочная арка скрывали этот жест от публики. Ещё лет десять назад он бы посмеялся, скажи ему кто, что он будет до одури счастлив жениться. — Пока ещё не жена...— Латифа знала, что лицо у неё должно пылать. Как иначе, если сердце горело изнутри, а пламя текло по венам вместо крови? — Скоро,— пообещал он одними губами.— Уже совсем скоро... Ты будешь моей женой. От этого обещания Латифа будто плыла, даже рассудок помутился, хотелось чтобы он её целовал и заставил навсегда забыть другие прикосновения. Какой харам! Но даже ругать себя сложно, когда рядом с ней этот искуситель. Он сводил её с ума. И конечно люди говорили! Накануне — когда в начале праздника жених должен был подарить невесте подарок — Зейн убедился, что они будут говорить. Вместо того чтобы просто подать ей футляр и ждать скромной благодарности, этот невыносимый человек спросил у её дяди — совершенно невинно — разрешения самостоятельно надеть на неё подарок. Дядя Али согласился, хотя Латифа сомневалась, что он дал бы согласие, знай он что увидит воочию сотня жителей Феса. На подушечке лежало не одно украшение, а целый гарнитур — серьги, ожерелье на шею и ещё одно — для волос, кольца, браслеты на обе руки и даже на ноги. Золото высшей пробы и цветные аметисты в ожерелье, расписанные египетскими иероглифами старинные браслеты, сверкающие бриллиантами кольца — всё это едва ли покупалось вместе, но идеально сочеталось между собой. В толпе Латифа наверняка услышала шёпот, что такое не дарят даже девственнице. А чем же заслужила такой дар уже рожавшая чужое дитя женщина? Разумеется, Зейн не упустил возможности перед открытыми ртами зевак надеть на неё всё это, но до этого ему пришлось спустить палантин с её волос и снять те драгоценности, что уже украшали Латифу. Она горела когда жених отвёл ей волосы, чтобы надеть ожерелье, касаясь её кожи с таким пылом, как делают это в уединении спальни, вдел ей в уши длинные серьги, опаляя своим дыханием, даже руки Латифы пылали от его ласки, когда он нанизывал кольца ей на пальцы. И племянница Али слышала своими ушами как один из стариков выругался, ведь жених опустился перед ней на колени и осмелился приподнять подол её платья, дабы надеть браслеты на её ноги. Безумец даже осмелился погладить её вдоль лодыжки, надевая один из браслетов, а у Латифы так сбилось дыхание, что она не нашла в себе силы даже остановить его, выдохнув его имя. Дядя Али однако наконец опомнился и прочистил горло, остановив действия жениха. Глаз у Эль Адиба слегка подёргивался, но он нарочито весёлым голосом попросил музыкантов играть для гостей, заявляя, что скорая свадьба его любимой племянницы была самым желанным и счастливым событием, что он рад их союзу. — Иногда я не могу поверить, что это реально,— призналась Латифа, делая глоток напитка. Приятный цитрусовый вкус чая нравился ей больше традиционного мятного напитка, но она понятия не имела откуда об этом узнал Зейн.— Я счастлива, очень счастлива стать твоей женой,— теперь пришёл черёд жениха просиять, когда она вслух призналась в этом,— но бывает такое, что я не могу выносить шёпот за спиной... Может мне кажется, но такое ощущение, что все говорят обо мне, что я неприличная женщина... — А какое нам дело до их слов?— вместо отрицания ответил Зейн.— Даже если бы так, мы с тобой знаем, что они ничего о нас не знают, что они погрязли в прошлых веках подобно местному календарю, будто продолжают жить в пятнадцатом веке, когда весь остальной мир живёт в конце двадцатого. Я не буду говорить тебе, что большая часть Феса не знает о нашем существовании и не узнает тебя в лицо. Не буду говорить и о том, что желающие осуждать и смотреть на тебя в том аэропорту появились только благодаря болтливости местной служанки... Кажется, её зовут Карима. Она рассказала местным кумушкам когда ждать вашего приезда, потому они были в толпе и позаботились, чтобы их обсуждения услышали. — Карима?— в шоке выдохнула Латифа. Только потом до неё дошло, что он знал как прошла её поездка к риаду дяди Али.— Откуда ты... — Мне сказала Жади,— признался Зейн.— А ещё я слышал как Зорайде кричала на эту женщину сегодня утром, когда я приходил поговорить с твоим дядей по поводу брачного контракта. Хотя лично я уверен, что демонстрация Жади привлекла к вам куда больше внимания. Но как бы там ни было... Я хочу знать что чувствует моя невеста, делает ли её несчастной решение выйти за меня замуж, чувствует ли она себя чужой, презираемой, потому что её жених в прошлом отверг все условности, не думал о репутации. — С чего ты взял, что я чувствую себя несчастной?— выдохнула девушка. Это была неправда, впервые за последние годы она чувствовала себя как никогда счастливой, вопреки всем тревогам и предстоящим испытаниям. — Ты тревожишься, отводишь взгляд, теряешься под их гнусным шёпотом,— как ни в чём не бывало ответил Зейн, не убирая впрочем от неё руки.— Я знаю что обо мне говорят, знаю как я жил, большинство сплетен обо мне правдивы. Непросто выйти замуж за такого человека, когда тебя учили годами совсем другому. Я могу пообещать, что не буду возвращаться к старым привычкам, что буду для тебя достойным мужем, но я не стану извиняться за прошлое, потому что я не чувствую себя виноватым за свою юность, мне не хотелось бы жить как многие местные мужчины и не знать мира вокруг, не знать, что любовь сильно отличается от мимолётной влюбленности. Я не любил других годами, чтобы однажды полюбить тебя, Латифа. Об этом сожалеть я не могу. Я хочу на тебе жениться, но хочешь ли ты правда выйти за меня замуж? — Конечно я хочу!— воскликнула Латифа с праведным возмущением, не выдержав его сомнений. Но её пыл утих спустя мгновение, она осознала, что Зейн имел право сомневаться, все эти годы она только и делала, что бежала от него, пряталась и сомневалась.— Я... Мне очень жаль...— стыдливо опустила глаза Латифа.— Я не вела себя как счастливая невеста. Всегда так боялась мнения других людей, не такая как ты, не такая как Жади... Я обещала себе, что больше не буду бояться, но опять-таки испугалась, стоило мне ступить в Фес. Даже если бы на меня никто не поднял взгляд, я бы подумала, что они не смотрят из презрения, а не потому что им нет до меня дела. Ты не должен хотеть жениться на такой трусихе...— и на мгновение она боялась, что он правда сейчас уйдёт, отвергнет, выдохнув только когда Зейн сжал её руку и поднёс к своим губам. — Ты совсем не трусиха,— отрицал египтянин.— Латифа, в тебя вложили столько страха, столько условностей и предрассудков, но ты пыталась увидеть вопреки этому страху. Поведение твоей сестры вредило твоей репутации, но ты не ожесточилась против неё и каждый день рисковала, оставляя в своём сердце место для родственной любви. Ты не видела ничего кроме стен дома своего дяди и бывшего мужа, но осмелилась уйти в ночь и скрываться месяцами. Наконец, ты позволила мне любить тебя, хотя многие женщины не только убежали бы от меня с криком, но никогда бы не вернулись. Потому ты очень смелая, просто не знаешь этого, тебя заставили прятать твоё сердце и подчиняться, но ты не стала чёрствой. Если бы можно было любить человека за что-то, а не просто так, наверное я бы сказал, что люблю тебя именно за это. Самая восхитительная женщина, лучшая мать, твоё сердце всегда будет нежным для твоих детей, для близких и любимых... Кто смеет за это тебя осудить, какой глупец это порицает? — Я люблю тебя, Зейн,— Латифа быстро смахнула слёзы и улыбнулась ему. Хотелось это говорить вслух после стольких лет отрицания. Что она могла поделать со своим сердцем?— И когда мы поженимся, я буду говорить об этом каждый день. Я подарю тебе сына, а потом ещё, и ещё...— столько всего хотелось сказать, но она терялась в эмоциях.— Им не хватит места в нашем доме и они будут говорить о моей любви к тебе каждому, кто будет сомневаться! — Скорее они скажут, что мы несносные развратники, любимая, если нас будет окружать такое количество детей,— весело заметил Зейн, а его невеста густо покраснела, но тоже не удержалась от улыбки.— Но тебе не нужно истощать себя, рожая десять сыновей, доказывать мне свою любовь, я и так верю тебе. — Ты... не хочешь детей?— расстроилась было Латифа. Не из-за того ли, что она уже навязала ему чужого сына? Но Латифа не могла спросить, не могла говорить об этом вслух, опасаясь чужих ушей! — Раньше я не думал, что они у меня будут,— пожал плечами Зейн.— Но всё изменилось, когда ты появилась в моей жизни. Я хотел бы иметь дочь, прекрасную девочку с твоими глазами и твоим сердцем. И я назову её Самира, потому что она будет моей величайшей радостью, почти такой же как её мать. Мы будем её любить и она понесет эту любовь в мир, никогда не будет удовлетворена меньшим, никогда не скована условностями и традициями прошлых веков... Мы никогда не позволим ей усомниться, что она достойна любви, правда? — Так и будет,— выдохнула очарованная его словами Латифа.— Но я хочу иметь много детей! — Тогда желание моей жены будет законом,— Зейн очередной раз поцеловал её руку, борясь с соблазном примкнуть к губам девушки. Оставалось всего три дня до свадьбы, не стоило рисковать всем ради минутного желания. Праздник оказался настолько весёлым, что никто уже и не обращал внимания на будущих новобрачных, которым вроде бы не следовало столько времени проводить вместе приличия ради, больше увлечённые представлением заклинателя змей, которого тоже пригласили на праздник помимо лучших танцовщиц и музыкантов. Сид Али тоже не следил за Латифой — он хотел бы, но усевшаяся на его колени малышка Лейла и находящаяся рядом Жади не позволяли ему отвлечься. Жади внимательно слушала дядю и задавала вопрос за вопросом, пряча хитрую улыбку,— она надеялась, что сестре пришёлся по вкусу её главный подарок. В конце концов, с кем лучше всего провести день помолвки, как не с собственным женихом? Только один человек, чьего присутствия никто не ожидал на этом празднике, изнывал от тоски и негодования, тайком прислонившись к арке, чтобы послушать разговор жениха и невесты. Мохаммеду хотелось кричать, заткнуть уши и закрыть глаза, чтобы не видеть и не слышать как его — он всё ещё считал её своей — Латифа признаётся в любви Зейну, как она жаждет принадлежать этому человеку, привести в мир его детей. Но он не двинулся с места, будто эта пытка была самой желанной музыкой для его ушей. Латифа смеялась, её голос не выдавал ни капли тоски, почти как в первые дни их брака. Он не заметил как это ушло, как она перестала ему улыбаться искренне и перестала жаждать его прикосновений, пока не стало слишком поздно. Как Мохаммеду хотелось сейчас оказаться на месте Зейна! И в этот момент он преисполнен был яростью, горечью, чёрной завистью и даже самой настоящей ненавистью,— не только к этому человеку, который украл у него жену, но и к самой Латифе! «Десять сыновей,— горько усмехнулся Мохаммед, кривовато улыбаясь, пока шёл подальше, пробираясь через толпу и бормоча себе под нос,— ты хочешь подарить ему десять сыновей! Как бы ни так, Латифа... Мне ты тоже обещала десяток, но детская нашего дома осталась в итоге пустой! Тебе понадобились годы, чтобы родить Амина, и нашего бедного мальчика забрали за грехи его рода, погиб в огне, вечно неприкаянный, без благословения Аллаха... А ты словно забыла! Как может скорбящая мать так смеяться? Неужто ты такая же гнилая, как твоя кузина? Десять сыновей! Ты хочешь заменить ими нашего Амина!— негодовал Рашид, сжимая кулаки до крови. Он никогда не бил женщин, но будь сейчас Латифа перед ним, он мог не удержаться, потому и бежал подальше от искушения.— Будешь ли ты на это способна, моя козочка? Оживет ли в тебе семя этого отступника? И если так, сможешь ли ты вынести его, или любой плод покинет твоё чрево с кровью, прежде чем сможет жить, как это случилось с нашим вторым сыном? Посмотрим как он будет петь лживые песни о любви, когда ты впрямь оставишь его без сыновей!» — Мохаммед, а вот и ты!— Абдул перехватил племянника, не замечая ярости, что исказила его черты, не видя боли в его глазах.— Молодец, что пришёл! Незачем лить слёзы по этой одалиске, пусть все видят, что тебе нипочём! Ты только выиграл, лишившись такой жены! Пойдём скорее, я познакомлю тебя с невестой! — С кем, дядя Абдул?— Мохаммед наконец отмер, услышав это слово из уст родственника. У него в рассудке словно помутилось, он ни в какую не мог понять с кем собрался знакомить его дядя. Здесь невестой была Латифа. Зачем ему с ней знакомиться, если она уже была его женой, если это от неё он сейчас бежал? — С Муной, твоей невестой!— повторил Абдул.— Ты забыл, что согласился жениться на Муне? Чем забита твоя голова, Мохаммед?— пожурил его дядя, словно и не понимая чувства племянника. Мохаммед всегда уважал родственника, но в этот момент подумал,— да простит его Аллах!— что это самый глупый вопрос на свете. Да, он согласился подумать о помолвке, когда дядя сказал, что правильно будет показать всем, что он не тоскует по Латифе, но не думал, что его согласие подумать значит, что он уже помолвлен. Разве он должен знакомиться с новой невестой на проклятом празднике, где его бывшую жену назвали невестой другого? Но дядя Абдул ничего не замечал, какой-то слишком радостный. Наверное, так и было в последние дни, а Мохаммед не замечал, довольный, что внимание патриарха сосредоточено по большей части на новой жене и пасынках, которых он стремился поучать, учил читать Коран и брал в город. Когда-то дядя Абдул так же водил с собой на рынок маленьких Мохаммеда и Саида, иногда к ним присоединялся кузен Салим, кажется правильным, что он поступит так же с сыновьями жены, раз уж у мальчиков не было родни по линии отца чтобы научить их всему. Тем более, у дяди Абдула никогда не было своих сыновей, должно быть он упустил эту часть жизни. Мохаммед почувствовал горечь во рту, думая что вполне мог бы повторить судьбу дяди. Его Амин погиб и он не собирался больше жениться до недавних пор, слишком снедаемый тоской по Латифе и униженный злой шуткой Джуварии — другая невольная жена, что советовал дядя Абдул! Оставалось надеяться, что Муна не будет такой же! Но Мохаммед должен попытаться, хотя бы ради рода Рашид. У дяди нет сыновей, у брата Саида одна дочь и он уже заявил, что его жена больше рожать не будет, потому что он не хотел рисковать её здоровьем, даже у кузена Салима пока всего одна дочь и не похоже, что у Сумайи скоро будет брат, судя по вечным неудачам жены Салима. Откровенно говоря, поведение Саида он не мог понять. Почему брат не подумал о чести их рода, как думал сам Мохаммед? Какая опасность могла преследовать Рамилю? Женщины созданы чтобы рожать детей, тем более они живут не в десятом веке, сейчас опасность от родов куда меньше для женщины, но одно, как было тогда, так есть и сейчас: они должны надеяться на милость Аллаха, а не пытаться предвидеть Его пути! Однако с Саидом он не спорил, знал до чего упрям его брат, но раз так — это священный долг Мохаммеда обеспечить выживание Рашидов! — Пойдёмте, дядя Абдул!— Мохаммед хотел, искренне надеялся, что его голос звучал уверенно.— Я буду рад познакомиться с Муной! — Вот и правильно!— похлопал его по плечу Абдул.— Я знал, что ты меня не разочаруешь, племянник! Ты не такой глупец как твой брат! «Вы кричали, что я разочарование и проклятие рода Рашидов, когда Джуварийя обвинила меня в немощи, а я не смог отрицать,— подумал тем не менее Мохаммед, хотя только кивнул и не осмелился говорить иное.— А потом вы же сказали, что я глуп, когда стало ясно, что она сыграла со мной шутку. Одна жена изменила и сбежала, другая превратила в евнуха и обобрала до нитки, и обеих больше нельзя наказать, потому что они от нас не зависят. Вы сказали, что так с настоящими мужчинами не поступают. Но я прощу ваши резкие слова, дядя. Мы должны прощать и уважать старших, а ваша похвала всё ещё греет меня, даже после всех обидных слов!» — ... она настоящее сокровище, в ней горит Лампада Аллаха!— продолжал Абдул. «О двух прежних жёнах вы говорили то же самое, дядя... И где сейчас бедный Мохаммед? Где сыновья вокруг него?»— с горечью подумал парень, с улыбкой кивая на слова дяди. — А какая красавица! Кровь с молоком! Не будь я так доволен моей Кульсум, взял бы Муну второй женой, видит Аллах, что я не лгу! Правда откормить её не мешало бы, слишком худая, но Муна ещё молода, она может стать красивее когда появятся дети! Ты полюбишь её! Мохаммеда не заботило как выглядит эта девушка, дядя Абдул не опорочил бы их род уродливой невестой. Тем более, отец невесты впрямь богат и у него нет ни других детей, ни сил чтобы их иметь. Парень уже решил, что какой бы ни была Муна, она станет его женой и родит ему сыновей, а если она не справится, тогда он возьмёт ещё жён! После Латифы он не полюбит! Какая разница, одна у него будет жена или четыре, если они сделают его гордым отцом? «Это у Мохаммеда будет десять сыновей, а не у мерзавца Зейна и предательницы Латифы!»,— с остервенением подумал про себя бывший муж Латифы, которому не было места на этом празднике жизни. Изнывающий по бывшей жене, он поклялся: она пожалеет, что его бросила!

****

Спустя несколько часов, когда праздник подошёл к концу, а гости ушли домой либо уединились в отведённых им спальнях, Жади и Лукас остались одни в своей комнате. Вдохновившись атмосферой восточного празднества, всегда приятно напоминавшего ему время когда они с женой только познакомились и мечтали об общем будущем, Феррас зачарованно наблюдал как Жади расстегнула золотое ожерелье с нефритами, прежде обнимающее её тонкую шею. Потом она бросила кольца в резную шкатулку и принялась осторожно расчёсывать свои густые волосы, как всегда соблюдая в этой рутине определенную последовательность, и казалось бы, что вечер останется таким же приятным, но именно тогда Жади поймала взгляд мужа в зеркале и объявила, что им нужно серьёзно поговорить. Надо бы догадаться, что после этих слов что-то непременно пойдёт не так, но рассказ Жади — и особенно её план, которым она с ним поделилась!— совершенно обескуражил Лукаса и на время лишил дара речи. — Жади, скажи мне пожалуйста, что ты пошутила,— предупреждающим тоном попросил молодой человек, уже предчувствуя новую головную боль. Надо было ему всё-таки пойти с ней тем утром, а не идти с сидом Али на рынок верблюдов когда тот предложил! В любом случае цель мужчины состояла не столько в экскурсии, сколько в том чтобы расспросить его насчёт Жади и посоветовать научиться управлять женой, защищать от её же авантюрной натуры, как выразился родственник Жади. Насколько проще сказать, чем сделать! В большинстве случаев Жади либо побеждала его во всех спорах, либо он сам ей уступал, потому что ненавидел видеть её расстроенной, а любая попытка защитить Жади от какой-то авантюры обычно заканчивалась тем, что он сам в неё ввязывался. Редко бывало, что Жади согласилась бы, что любой её план чересчур авантюрный, а иногда даже незаконный. И похоже, что это не будет один из таких редких случаев, когда она признает неправоту: Жади всерьёз вознамерилась помочь девушке, которую знала от силы пару часов! — По-твоему это похоже на шутку, Лукас?— не оценила заявление мужа Жади.— Девушку держали в плену, она едва сбежала от мучителя! Мы не можем просто оставить её на произвол судьбы в чужой стране, она не сможет вечно прятаться в хижине, иначе её снова найдут и неизвестно что с ней сделают. Никогда бы не подумала, что ты такой жестокий и чёрствый! — Я жестокий?— поразился Лукас.— Ради Бога, Жади! Ты даже не знаешь эту девушку, не знаешь кто она и откуда, правда ли то, что она тебе рассказала. Вспомни: Альбиери с Эдной приняли в доме девушку, которая представилась племянницей Эдны, но она не была её родственницей на самом деле, ими просто ловко манипулировала и тянула деньги аферистка. Кто сказал, что это не тот же случай? — Лукас, она не врёт!— уверенно заявила Жади.— По Алисинье сразу было ясно, что она слишком уж милая, а здесь совсем другое дело. Ты считаешь меня глупой? Я верю своей интуиции, она говорит правду и ей нужна помощь! — А даже если так, почему бы не пойти в полицию, не обратиться в посольство за помощью?— не сдавался тем не менее Лукас.— Жади, пожалуйста, послушай меня: первым делом утром я позвоню адвокатам, чтобы посоветоваться, мы обратимся с прошением в посольство, они помогут с документами и твоя знакомая сможет улететь в Бразилию. Зачем же сразу рубить с плеча и идти на криминал? — Да потому что время имеет решающее значение, а у этого человека здесь везде связи!— доказывала Жади, одним рывком расстегнув молнию на платье, что тут же скользнуло шёлковой лужей на густой ворс ковра с восточным орнаментом.— Ты не понимаешь, Лукас, что закон не всегда может помочь! Даже в Бразилии есть куча лазеек и формальностей, ты мне сам рассказывал, а здесь закон всегда на стороне мужчин!— девушка накинула на плечи изумрудный халат поверх шёлкового белья.— Мария уже была в посольстве, её поймали несколько раз и вернули обратно. Она даже в пустыню бежать пыталась и её всё равно нашли. Кто сказал, что это не повторится? Твои адвокаты и оглянуться не успеют, а помогать уже некому! Это не шутки, девушка в серьёзной опасности, за ней охотится целая толпа головорезов! — Потому ты решила вместо этого поставить в опасность себя?— не оценил её доводы Лукас.— Жади, ты хочешь чтобы эти головорезы, о существовании которых ты говоришь с такой уверенностью, пришли к нам? — Они не придут!— уверенно заявила племянница Али.— Мы будем очень осторожны, Мария улетит прежде чем они успеют хватиться! Не станут же они проверять каждую женщину, которая решит улететь из Марокко? Его люди могут ждать а Белу-Оризонти, но не в Рио, там она будет в безопасности. По моим документам она сможет исчезнуть незамеченной, я сделаю ей такую же причёску как у меня, наложим грим, этого хватит чтобы обмануть сотрудников аэропорта. — А как же ответственность за подделку документов, ты об этом подумала? Представь себе, что будет если твою новую подругу таки поймают с чужим паспортом? Сотрудники службы безопасности не дураки, Жади, они знают своё дело и удачного макияжа не хватит чтобы выдать одного человека за другого. — Ты недооцениваешь насколько косметика меняет человека,— пропустила его слова мимо ушей Жади.— Пожалуйста, Лукас, пойми меня! Ты ничем не рискуешь, если нас и поймают в процессе, вся ответственность будет на мне! — Значит ты считаешь, что это главная причина моих опасений?— обиделся парень.— Ну извини, что меня беспокоит вероятность того, что моя жена и мать моих детей окажется в тюрьме! Не забывай, что мы всё ещё можем оказаться там за предполагаемое похищение и укрывательство похищенного ребёнка,— напомнил Лукас,— вряд ли нам пойдёт на пользу, если суд решит, что закон для тебя — пустое слово! Лукас был очень раздражён непониманием жены, иногда Жади демонстрировала до того вопиющее пренебрежение законом, что поражало его до глубины души. Хорошо, что пока им удавалось избежать ответственности за прежние авантюры, но если это будет продолжаться постоянно, рано или поздно удача иссякнет! Парень знал, что из этой авантюры ничего хорошего не выйдет! — Теперь ты собираешься всю жизнь мне об этом напоминать?— Жади почувствовала себя оскорблённой его замечанием.— Хочешь чтобы я извинилась, что помогала своей сестре как только могла, что мне не безразлична судьба Латифы? Этого не будет! Очень жаль, что моя сестра для тебя недостаточно семья, чтобы ты сам понял, что у меня не было другого выхода! — Нет, Жади, подожди!— он быстро преградил ей путь, когда она собиралась в ярости вылететь из комнаты.— Ты меня неправильно поняла, я тебя ни в чём не упрекаю. Я понимаю почему ты хотела помочь Латифе, ты знаешь, что я очень привязался к твоему племяннику, Амин — двоюродный брат наших детей, потому твоё беспокойство за него естественно. Если бы мой брат был жив и ему нужна была помощь, я тоже не оставил бы его. Я не скрывал, что выбрал бы иной метод, но что сделано, то сделано, к счастью, твоя сестра здесь, а если повезёт, отец Амина не попытается оспаривать факты из официального расследования. Но всему должен быть предел, Жади! Эта Мария — чужой для нас человек, мы ничего о ней не знаем! Я не позволю тебе идти на такой риск непонятно ради кого! — Лукас, я не хочу с тобой ругаться!— Жади схватила мужа за руки, умоляюще глядя ему в глаза.— Однажды я тоже оказалась в чужой стране, где мне казалось, что я задыхаюсь, а все вокруг против меня. Но я была среди своих родственников, а Мария оказалась здесь против своей воли, ей грозит опасность, я не могу просто пройти мимо, я никогда себя не прощу если так поступлю! Пойми меня, пожалуйста! — Если так будет продолжаться, краска для волос понадобится тебе не для твоих авантюр, а чтобы закрасить мою преждевременную седину,— тяжело вздохнул Лукас.— Жади, я прошу тебя, подумай ещё раз, этот план просто никуда не годится! Допустим, просто допустим, ты отдашь свой паспорт и твоя знакомая по нему улетит в Бразилию, допустим, ваша авантюра не провалится и никто ничего не заметит... А сама ты как собралась возвращаться домой? — Я же говорю тебе, что ты зря переживаешь, я уже всё продумала! Пару часов назад я говорила по телефону с Иветти и мы решили эту проблему. Ты же не думал, что я просто отдам свой паспорт и останусь без документов, правда? — И как же вы с Иветти "решили" этот вопрос?— теперь опасений у Лукаса стало ещё больше. — Очень просто! Иветти прилетит в Марокко, а потом сразу же улетит обратно вместе с Марией, поможет ей временно устроиться в своей прежней квартире. Уже в Бразилии Мария отдаст мои документы и Иветти снова привезёт их мне. — Великолепная идея! И вы с Иветти решили, что мой отец просто позволит ей летать в Марокко и обратно, чтобы помочь какой-то незнакомке незаконно пересечь границу? Тем более, у Иветти на руках грудной ребёнок! Я уже молчу, что... — Дети могут на пару дней остаться с Далвой, в конце концов ради этого она живёт у них в доме!— перебила девушка. Жади не скрывала своего пренебрежения к экономке Феррасов, которая её с первых дней невзлюбила. — Это всё ещё не значит, что мой отец это позволит,— напомнил Лукас. Он пытался найти как можно больше причин, чтобы показать жене, что она никак не может провернуть свой план, что-нибудь да пойдёт не так! — Не волнуйся, он не сможет помешать, потому что его не будет в Рио. Завтра ему срочно позвонят из Сан-Паулу и потребуют его присутствия на производстве,— Жади хитро улыбнулась мужу, на что парень просто схватился за голову не находя слов. — Как вы собрались... Лукас не успел договорить, потому что дверь их спальни резко открылась. Супруги быстро повернулись, чтобы увидеть неожиданного гостя в столь поздний час. — Карима?— в шоке спросила Жади.— Что ты здесь делаешь? Почему ты не дома? Даже после замужества и рождения двоих сыновей Карима умудрялась не только сплетничать на Медине, но и не пропускать ни одного "интересного" момента из жизни своих хозяев и их родственников. Это был один из таких случаев, и хотя Жади плохо знала арабский, а Карима "учила" португальский подслушивая разговоры хозяина, не понять следующее предложение было очень трудно: — Идите скорее, драка во дворе! Зейн и Мохаммед дерутся около фонтана!— каждое слово женщины сопровождалось резкими жестами, будто она решила показать наглядно как именно они дерутся. — Что?!— поразилась Жади.— Как это? — Мохаммед такое сказал, Аллах помилуй!— не очень понятно было однако, в ужасе Карима или в восторге.— Он сказал, что Зейн взял в постель его жену и Аллах за это проклянет Зейна! Что утроба Латифы проклята и она никогда не родит Зейну детей! Идите же, сами увидите! Никто их разнять не может! Сида Али уже позвали! Молодые люди быстро переглянулись и последовали туда, где по словам болтливой служанки была драка. Карима тоже не задержалась в комнате и ушла с чувством выполненного долга. Надо же и другим знать, что бывший и будущий муж Латифы дерутся во дворе!