Проверка на прочность

Стоял полдень, мягкие лучи солнца проникали сквозь высокие окна и заливали мягким дневным светом просторную гостиную Феррасов, отражаясь яркими бликами, точно взрыв палитры, в подвесках хрустальной люстры, которая была неизменной деталью интерьера последние несколько лет, с тех пор как была приобретена где-то в Венеции по капризу жены хозяина. Как сейчас, домоправительница помнила, как через несколько месяцев после свадьбы супруги крупно поругались. Чего уж там, тот случай наверное был у всех на устах: не считая того, что с тех пор между родителями Кристины не было подобных ссор, так ещё во всех светских хрониках писали в те дни, как всегда сдержанный и учтивый бизнесмен Феррас вдруг взбунтовался до той степени, что заехал по лицу знакомому банкиру прямо посреди званого ужина! Как потом узнала Далва из уст доны Эдны, которая была свидетельницей происходящего на том ужине, впервые после родов вырвавшись "в свет", начинался вечер очень хорошо, все смеялись и были в отличном расположении духа, а выпивка лилась сверх меры, как всегда на подобных мероприятиях, и видимо тот банкир под влиянием горячительных напитков слишком уж развеселился, что его рука, не стесняясь всех свидетелей, очевидно шокированных в то мгновение, очутилась прямо на колене жены Леонидаса. Далва искренне считала, что женщина явно дала тому повод, однако стоило признать, что тот мужчина либо напился до той степени, что перестал осознавать, где находится, либо в конец отчаянный человек, если уж решился в присутствии мужа приглянувшейся ему женщины предложить той поехать с ним в гостиницу! После этого, как утверждала дона Эдна, поднялась такая буча, что женщине хотелось только поскорее сбежать оттуда, что было сложно сделать из-за столпившихся мгновенно журналистов и постоянных вспышек. Так или иначе, Далва уже лично могла наблюдать за последующими событиями: вернувшись домой, супруги долго кричали наверху, выясняя отношения, что даже окна дрожали! Сеньор Леонидас потом больше недели не разговаривал с женой, всячески игнорировал любые её попытки заговорить или наладить контакт, к удовольствию Далвы. Иветти, очевидно, по началу пыталась говорить с мужем, но спустя пару дней в конец разозлилась на его поведение и не хуже его хлопала дверьми, хотя сам Леонидас к тому времени наверное уже тысячу раз пожалел, что начал эту ссору, и чисто из упрямства гнул свою линию. В доме тогда царило такое напряжение, что впору было воздух ножом резать, не мудрено, что Лукас и глубоко беременная в то время Жади, ещё живущие тогда в особняке, элементарно предпочли "сбежать", взяли Мел и укатили ещё до восхода солнца куда-то к побережью, оставив только записку в кабинете, что вернутся примерно через неделю, из-за чего Леонидас тоже долго кричал, жалуясь на безответственность сына и вопиющие нравы современной молодёжи. Как позже выяснилось, Иветти об этих планах молодых людей отлично знала заранее, даже собиралась, по её словам, вместе с маленькой Тиной поехать с ними, но передумала из-за "неотложных дел" (Далва ещё тогда ворчала, укладывая тем вечером малютку Кристину, предполагая, что же считалось неотложным делом в глазах хозяйки: посещение парикмахера и спа-салона вместе с подружками, или же регулярные набеги на магазины, да не какие попало, а дорогие ювелирные,– говорить, так Леонидас с женой не говорил, зато счета, продолжающие стопкой расти на его рабочем столе, послушно оплачивал и не возражал), о чём заявила в присутствии своего хмурого и по-прежнему молчаливого мужа пришедшему на ужин Лобату. И так любезна блондинка была с гостем, так искренне интересовалась его жизнью, стремилась угодить, даже служанку отпустила, самостоятельно обслуживая адвоката за столом, что напрочь вывела Леонидаса из себя. Далва тогда всё ещё оставалась всего лишь няней Тины и на кухню, откуда очень удобно шпионить за происходящим в столовой, вроде бы не допускалась без причины, но она, конечно, этот запрет нарушила: ей было видно, как зол хозяин, как сузились его глаза, казалось, он вот-вот схватит жену за волосы и даст ей пощечину, либо же бросится на явно нервного от всей ситуации Лобату, но мужчина только стремительно вылетел из столовой. Не мудрено, что больше всего доставалось после этого бедному Лобату, что бы он не делал, всё было неправильно, и в итоге даже адвокат не выдержал и заявил, что берёт отпуск до тех пор, пока друг не успокоится! Служанки на кухне шептались, тайком обсуждая, помирятся ли и вовсе Леонидас и Иветти, до того они дошли в своей ссоре, ведь хозяин даже пригласил (после того ужина с Лобату) в гости свою старую знакомую из банка, с которой, по слухам, у него ранее были не только дружеские отношения, и на глазах жены где-то полчаса рассуждал, как красит женщину сдержанность и элегантность, подливая гостье шардоне! Однако потом всё вдруг внезапно переменилось, к слову, тоже после того, как супруги выбрались из дома, на сей раз на очень важную для фирмы презентацию. Оба вернулись гораздо позже обещанного, уже под утро, и почему-то вся их одежда была во влажном песке, и происходившее в тот вечер осталось тайной для Далвы, как она ни старалась узнать. Но факт в том, что после того вечера уже сам начальник начал обхаживать супругу, проявлять всяческую нежность, исполнять малейшее желание женщины ещё до того, как та успевала его высказать, заваливал драгоценностями, возил на все эти возмутительные выставки и спектакли, которые ей нравились, в роскошные рестораны и клубы, а потом и вовсе потащил за границу, бросив все дела в компании, что уж для него совсем было не свойственно, на опешившего от такого решения отца Лукаса, ведь намечалась крупная сделка, а Леонидас вместо этого отправился в тур по Италии! Вернулись они несказанно довольные (после этого Далва, к слову, получила обратно свою должность экономки, потому что Леонидас склонен был в те дни ко всем быть не в меру снисходительным), а ещё привезли множество сувениров, среди которых была и огромная венецианская люстра — крайне хрупкая и дорогая вещь, которая очень нравилась Иветти. Должно быть, именно потому эта вещица настолько раздражала экономку, вернее казалась ей излишне вычурной и неуместной в этом доме, как впрочем и сама хозяйка, слишком шумная и импульсивная, беззастенчиво яркая почти до неприличия, чтобы командовать в этом в высшей степени изысканном и элегантном доме. Однако с её мнением, как не раз ворчала Далва, никто не считался; почему-то начальнику приспичило водиться именно с этой женщиной, и даже после всех ссор, после в высшей степени возмутительной истории в далёком Марокко, он таки женился на ней, впрочем, у него и не было другого выхода после рождения их общего ребёнка. Но ведь не выглядел он так, будто его принудили, светился, словно это его жена сделала ему большое одолжение, связав свою жизнь с ним, а вовсе не он открыл ей путь в совсем другой мир. Этого экономка решительно не понимала, поскольку, если уж отбросить любые прошлые непонимания, Иветти никогда не казалась ей одной из тех женщин, которые, по её мнению, нравились сеньору Леонидасу, потому их взаимное благополучие казалось чем-то из рода нереального, тем не менее было фактом, и это оставалось для неё загадкой. Но не может же она войти вдруг в кабинет сеньора Леонидаса и спросить, что же таки его привлекло к его нынешней жене, и это после того, как тот женат на женщине больше трёх лет! А хотелось бы узнать, в чём там дело, ведь та даже на мать мальчиков не была похожа, ни внешностью, ни привычками. Разве что, точно как Селина, не лезла за словом в карман и красила ногти в совершенно невообразимые оттенки; Далва даже годы спустя помнила, как мать близнецов, при всей своей внешней элегантности, не стеснялась накрасить ногти ядовитым зелёным, явиться так на какой-то дико скучный приём и вести себя, точно ничего необычного нет в её внешности. Леонидас, сколько знала его Далва, старался никогда не выделяться лишний раз из общества, но почему-то неизменно тянулся к людям, которые не следовали в этом его примеру. Неужели мужчинам впрямь нравятся наглые женщины? Она не могла говорить о всех, но сеньор Леонидас точно был из числа таких, что было выше её понимания. Однако заговаривать на такие темы в присутствии хозяина дома она больше не решалась, не после того увольнения несколько лет назад, которое в душе она до сих пор не простила начальнику до конца! Об этом размышляла Далва, быстро убирая пыль с фотографий в серебристых рамках, прежде чем пойти на кухню, чтобы сделать кофе,— в гости в кои-то веки пришёл сеньор Альбиери и они с хозяином сидели нынче в кабинете. Среди снимков были не только старые, которые никто не убирал, но добавилось и много новых — большинство запечатлели младшую дочь или внуков Леонидаса,– для которых были приобретены похожие рамки, которым легко нашлось место на полках и столиках, среди декоративных вещиц, статуэток и ваз. В вазах по всему дому — от столовой до гостевых спален –круглый год благоухали цветы самых разнообразных оттенков, поскольку хозяйка любила яркие цвета, а сквозь приоткрытые в дневное время окна, прикрытые светлыми занавесками, колышущимися под порывами ветра, в помещение проникал сладкий аромат бугенвиллеи, плетущейся по колоннам дома яркими соцветиями красного, розового и жёлтого оттенков, и красного китайского жасмина. Претерпел изменения не только сад Феррасов, где нынче появились качели, песочница и деревянный домик на раскидистом дереве, а на подъездной дорожке — детские велосипеды (против этого экономка, искренне обожающая детей и всё с ними связанное, возражать не могла), но в целом обстановка во всём доме. Пожалуй, неизменными в гостиной внизу остались только старые фотографии и антиквариат, тогда как старые диваны, несколько лет как сменились новой мягкой мебелью светлых оттенков, на которой обычно лежал целый ворох ярких подушек, исчезли и старые ковры, как ни возражала Далва против подобного вопиющего произвола, мебель передвигалась и переставлялась, в особняке появлялись новые вещи, которым находилось своё место с лёгкой руки новой хозяйки, и изменения были неизбежны. Сколько ни пыталась она жаловаться сеньору Леонидасу, тот только отмахивался, как и его сын, заявивший, к возмущению своей бывшей няни, что в доме стало больше жизни. Впрочем, Лукас и Жади тогда больше занимались обустройством собственного дома и даже детскую для Пьетро не хотели устраивать, надеясь на скорый переезд, хотя пришлось таки, когда одна из балок при строительстве вдруг рухнула (конечно же, случайно и без любого вмешательства со стороны), очередной раз затянув переезд молодых на долгие месяцы. Комнаты внуков Леонидаса и сейчас не переделывали обратно в безликие гостевые, поскольку ожидалось, что Мел и Пьетро будут впредь использовать спальни по назначению в свои визиты в дом дедушки. Всё менялось, и Далве, привыкшей к прежнему укладу жизни, который годами царил в особняке Феррасов, непросто было смириться с этими переменами. Одна только комната Диогу оставалась нетронутой, словно дожидаясь возвращения владельца, и особенно ревностно нынче охранялась экономкой, словно цербер, стоявшей на страже вещей её любимого воспитанника, хотя их никто не решался трогать, а если бы попытались, Далва уж точно быстро погнала бы метлой из дома наглых рабочих, если те передвинут хотя бы один табурет в комнате её мальчика, и неважно кто там им отдал приказ! Маленький мирок Диогу, этот уголок в отчем доме, принадлежащий всецело безвременно ушедшему парню, Далва никому не позволит попирать или разрушать, ведь это единственное, что осталось после него. А ещё, сколь бы глупо это ни звучало для окружающих, даже для домочадцев, домоправительница верила, не могла никак избавиться от упорного убеждения, что мальчик однажды вернётся, опять ворвётся в эту самую спальню, вновь будет листать свои журналы и передвигать по полкам старые детские машинки и вертолёты, плюхнется на тщательно заправленную постель, сминая отглаженное мягкое покрывало, потянется к телефонному аппарату, чтобы позвонить кому-то из приятелей или одной из подружек, сверяя номер с записанным в здесь же лежащем блокноте, или распахнёт гардероб, выбирая один из многочисленных костюмов и вопрошая без конца у смеющейся над его вечными шуточками Далвы, какая из рубашек лучше оттеняет цвет его глаз,– и тогда мир Далвы вновь засияет, заискрится оттенками, которые словно бы померкли для неё после гибели воспитанника. Пока была в доме эта спальня, жила и надежда, что парень вернётся. А ещё служанка никак не могла забыть мальчика, которого несколько лет тому назад повстречала на детской площадке, это был Диогу — у неё не было сомнений! Пусть даже этот самый ребёнок впрямь не был им, как её продолжали убеждать все вокруг, но ведь она видела лицо мальчика, держала на руках, и если уж он не был реальным, значит некая высшая сила затуманила ей взор, заставляя видеть то, чего не видят другие люди! Не иначе, Диогу явился перед ней таким образом! А не для того ли, чтобы предупредить, что возвращается обратно к ним? Сеньор Лобату (Ах, поскорее бы мужчина выписался из больницы и опять заглянул на чашечку чая!) говорил, что погибшие часто возрождаются в детях, которые рождаются в семье уже после трагедии. Так не в сыне ли Лукаса возродился Диогу? Маленький Пьетро, сын Лукаса, очень напоминал экономке Диогу, наверное потому и был её явным любимчиком. Однако мать малыша вовсе не радовалась сравнениям своего сына с его дядей, даже осмеливалась заявлять, якобы Далва может сломать психику ребёнка. Женщина даже фыркнула от возмущения, вспоминая тот случай. Как можно было даже подумать в здравом уме, что она хоть как-то попытается навредить ребёнку Лукаса?! Нет, как бы она ни привыкла к Жади, а эта девочка родом из дикой арабской страны отнюдь не была той, кого Далва могла одобрить в качестве жены своего мальчика. Она, конечно, смирилась с неизбежным, у неё элементарно не было иного выхода, но не могла избавиться от мысли, что Маиза подошла бы ему куда лучше. И девочка наверняка поняла бы желание Далвы рассказать детям побольше об их дяде, ведь она так любила Диогу! Почему только Лукас не обратил внимания на девушку брата? Даже сеньор Леонидас мог присмотреться к девочке и жениться на Маизе, если уж на то пошло! Разница в возрасте между ними не такая уж большая, особенно если сравнить с нынешним мужем Маизы. Будь до сих пор жив отец сеньора Леонидаса, тому было бы нынче без малого на три года больше, нежели мсье д'Алансону, которого Далва знала только по фотографиям, которые девушка ей присылала время от времени вместе с красочными открытками и письмами из далёкой Франции. Только эта переписка и редкие телефонные разговоры теперь связывали служанку Феррасов и девушку Диогу, к которой она так прикипела душой. Но Далва с трудом могла понять, почему такая молодая и красивая девушка, какой несомненно была Маиза, выбрала в мужья не своего ровесника или, на худой конец, хотя бы ровесника своего отца, а мужчину, который, при всей своей ухоженности и хорошей форме, гордился ей в деды. Это был ещё один брак, который никак не укладывался в голове экономки! Между тем, молодая мадам д'Алансон совсем не казалась несчастной, иной раз увлекалась, с восторгом рассказывая Далве по телефону о новых работах своего мужа-ювелира, эксклюзивных работах опытного мастера, сделанных руками Жака д'Алансона специально для Маизы, целых коллекциях его собственной ювелирной марки, которые тот щедро посвящал своей жене, об изумительных светских сезонах, о подаренных мужем квартирах в Лондоне, Париже и Милане, где Маиза всё устроила по своему вкусу и иной раз жила там, уставая от тишины и спокойствия загородного поместья в пригороде и "сбегая" раз в пару месяцев в шумный город. И девушка уже родила двоих детей – мальчика Андрэ и девочку Даниэлу, в которых её муж души не чаял, безгранично благодарный за предоставленный ему шанс познать отцовство в уже довольно солидном возрасте. Девочка Маизы была всего на год младше Пьетро и теперь в душе Далвы родилась иная надежда: вот бы Маиза, мать которой до сих пор жила в Бразилии, приехала как-то в гости, захватив с собой дочку, глядишь, Пьетро и Даниэла (уже заметно, даже в нежном годовалом возрасте, что малютка вырастет красавицей) подружатся, полюбят друг друга, а там и поженятся! Хотя вероятность подобного совпадения была очень мала, однако экономке нравилось воображать такое будущее, почему-то Далва не могла избавиться от назойливой мысли, что Феррасы обязаны породниться с Маизой! Закончив убирать пыль, домоправительница поправила подушки на диване и, подхватив поднос, собиралась было уйти на кухню, однако тот же час стук каблуков по лестнице известил о появлении в гостиной ещё одного человека. – Ах, Далва,– перегнувшись на мгновение через перила второго этажа, окликнула служанку Иветти,– а я как раз тебя искала! – Кто бы сомневался...— проворчала экономка себе под нос, тем не менее таки задержались в комнате вместо того, чтобы сделать вид, словно не услышала. Далва пристально осмотрела спускающуюся по лестнице Иветти. Накануне она видела женщину в игровой с Кристиной, когда мельком заглянула туда, чтобы проверить, ничего ли не нужно дочке хозяина, ведь у няни сегодня был выходной; мать и дочь были полностью измазаны в краске и прямо руками, что пришлось по вкусу Тине, судя по восторгу на детском лице, рисовали что-то на большом ватмане, брошенном прямо на мягком полу игровой. Однако с тех пор жена Леонидаса успела снять испорченный краской домашний костюм и переодеться в приталенное платье нежно-салатового оттенка, которого Далва раньше на ней не видела, сделав вывод, что оно явно новое, и вымыть от краски волосы, нынче лежащие волнами на плечах блондинки. Вскоре женщина спустилась вниз, остановившись напротив служанки и мельком осматривая обстановку в доме, благодаря чему заметила брошенный на спинку кресла мужской пиджак: – Львеночек уже вернулся из офиса? А я не слышала, как приехала его машина...– заметила она, уже тише добавляя сама себе.– Наверное, я в то время была в ванной... – Сеньор Леонидас уже приехал,– кивнула Далва,— он в своём кабинете вместе с сеньором Альбиери, я прямо сейчас собиралась идти на кухню, чтобы приготовить им кофе. – И Альбиери тоже здесь, какая удача, я как раз хотела с ним поговорить, но не могла никак ему дозвониться!– обрадовалась Иветти.— Он останется на обед? – Не знаю, как пришёл, так сразу и ушли с сеньором Леонидасом в кабинет, у доктора было к нему какое-то дело. Так что вы хотели? – Ах, да,— вспомнила она,– я хотела поговорить по поводу завтрашнего обеда... – А что с завтрашним обедом?– не поняла Далва.– Я уже всё решила на неделю вперёд, составила меню, и вы со всем согласились!– немного сварливо напомнила она, заподозрив было, что хозяйка банально не услышала ничего, трепаясь по телефону с музыкантом, который должен был скоро выступать в её магазине. Далва решительно не понимала, зачем и вовсе заниматься подобной дурью, да ведь сеньор Леонидас тратит на этот магазин в разы больше, чем она в принципе может заработать! Блажь, да и только! Лучше бы уж второго ребёнка родила, если всё равно собирается сидеть на шее сеньора Леонидаса, бедняжка Кристина так скучает с тех пор, как Мел и Пьетро переехали! – Да, я знаю, но нужно внести некоторые изменения,– как ни в чём не бывало заявила Иветти, не обращая никакого внимания на ворчание служанки, к которому давно привыкла.– Завтра я пригласила в гости новую подружку Тины с детской площадки, её зовут Режининья, так вот, она придёт со своей мамой, я пригласила эту женщину остаться у нас на обед, чтобы она всё посмотрела, убедилась, что её дочь здесь будет в безопасности, что о девочке хорошо позаботятся... Но её мать, как бы тебе это сказать...– она вспомнила женщину, грубо заявившую по телефону, что она и её дочь «не нуждаются в жалости и подачках от всяких удачливых стерв».– Они не очень состоятельные люди и я не хочу их лишний раз смущать, потому приготовь на обед что-то попроще, ладно? – Попроще? Это как? Банку фасоли открыть?– ворчливо вопрошала экономка.– Может вам просто часть бриллиантов снять, чтобы никого не смущать? – Хорошая идея, как славно, что ты мне об этом напомнила, а то ведь я могу и забыть,– кивнула женщина.– Почему же фасоль? Приготовь свой фирменный мясной пирог, вкусно и просто! И не нужно всех этих лишних приборов, от них у нормальных людей глаза разбегаются! – Это вы о своей подруге Норме говорите?– не удержалась Далва, негодуя, что её фирменный пирог назвали "простым". Знала ли эта женщина, сколько он готовится? Впрочем, пусть лучше не знает, а то ещё начнёт на кухню лезть! Вообще, за несколько лет брака сеньора Леонидаса экономка Феррасов нашла в Иветти всего два положительных качества: женщина родила маленькую Кристину, которую Далва искренне обожала, а ещё не пыталась бороться с ней за первенство на кухне, даже меню и то чаще всего оставляла на её усмотрение. – И о ней тоже!— ни капельки не смутилась женщина.— Ладно, обо всём кажется сказала, я пойду в кабинет, мне кофе не нужно, принеси просто стакан сока. Марта спустится тебе помогать позже, я попросила у неё помочь Тине принять ванну перед обедом. И она обмолвилась, что вместо салата ты надумала подать на обед брюссельскую капусту, не забудь, пожалуйста, посыпать её мускатным орехом, иначе Тина опять не будет есть овощи!– с этими словами сеньора Феррас упорхнула в сторону кабинета мужа, оставляя после себя сладкий шлейф духов. – Какая наглость!– возмущалась Далва по дороге на кухню, так и потом, принимаясь за приготовление кофе для хозяина и его гостя.– Как будто я хотя бы раз о чём-то подобном забывала! И ещё кофе ей не надо, как будто ей кто-то его предлагал! – не переставала ворчать экономка, хотя не столько со злости, как по привычке. Ругать жену хозяина было для неё развлечением, от которого она не отказывалась, даже когда относительно привыкла к женщине. А тем временем Иветти уже вошла в кабинет, прерывая разговор двух давних приятелей, расположившихся в кожаных креслах около книжного шкафа. Блондинка обменялась приветствием с Альбиери, задала пару дежурных вопросов насчёт его здоровья и насчёт Эдны, на которые тот быстро ответил, а потом подошла к мужу, устраиваясь на подлокотнике его кресла и приветствуя его поцелуем: – Я не слышала, как ты приехал. Всё хорошо? — Насколько возможно,— кивнул Леонидас, мельком вспоминая долгие часы напряжённых, однако удачных, переговоров, и растущие на столе кипы бумаг, которых в отсутствие на работе помощника становилось больше и больше. Так ещё Лукас вдруг надумал взять отгулы, ничего толком не объясняя, а Тавиньо с огнём не сыщешь!– А у тебя? Как Кристина? Я её ещё не видел сегодня. – О, у нас всё хорошо!— легко отозвалась Иветти.– Мы ездили на пляж, встретили кстати твоего адвоката Тавиньо, ух, и достанется ему от жены, когда она узнает, в каких компаниях он проводит время,— на этих словах жены Феррас закатил глаза, убеждаясь, что молодой адвокат опять красовался на пляже в компании девиц, пока ему приходилось в одиночку разбираться с контрактами,— потом мы рисовали в детской, а сейчас Марта помогает ей готовиться к обеду. Она спрашивала, когда ты вернёшься, но я не была уверена, что ей ответить. Кстати, насчёт обеда,–она посмотрела на гостя,– Альбиери останется с нами? Я сейчас скажу Далве, чтобы... – Нет-нет, не стоит,– тут же перебил её Альбиери,– на обед я уже не останусь. Столько дел, пациенты, хочу всё успеть до отъезда в Ангру. Я зашёл только попросить Леонидаса об небольшой услуге... – Альбиери просил взять его племянницу на работу в компанию, она в этом году не успела подать документы для поступления, потому хочет поработать до экзаменов,— объяснил Леонидас, прежде чем его жена успела задать вопрос.– Я согласился временно принять её в качестве секретарши, всё же дона Сэлма очень несвоевременно сломала ногу...– посетовал он, конечно никак не связывая внезапное падение и перелом секретарши с Алисиньей, которая приходила на днях в офис занести его потерянный бумажник.– А потом, когда дона Сэлма вернётся, найдём девочке новое место. – Конечно, это хорошая идея,— кивнула Иветти,– надо помочь ей. Бедная девочка, лишиться всей семьи в таком юном возрасте, быть вынужденной переехать на другой конец света,– искренне сочувствовала она, даже не догадываясь, какая буря вскоре поднимется в её браке стараниями этой самой девушки.– Вам очень повезло с племянницей, Альбиери! Эдна говорила мне при встрече, что Алисинья очень вам помогает, она без неё теперь, как без рук! – Да, очень помогает,— кивнул доктор, натянуто улыбаясь и про себя размышляя, как же девчонка умудрялась всех обвести вокруг пальца. Ладно ещё люди посторонние, но даже Эдна ничего не заметила и его обвиняла, якобы он беспочвенно обвиняет её родственницу. Впрочем, он сам сначала не обратил внимания, не глядел в оба, слишком занят был своими исследованиями, не заметил опасности совсем рядом, недооценил девчонку, а теперь уже слишком поздно — его судьба зависит от одного слова юной аферистки.— Даже не представляю, как бы я жил без Алисиньи! – Но какая всё-таки удача, что я наконец застала тебя, Альбиери! Дома тебя не застать, на звонки тоже не отвечаешь...– заметила Иветти.– Тебя даже в клинике не было! Я уж начала подозревать, что ты начал меня избегать! – Ну что ты... Я не пытался никого избегать, просто был очень занят в последнее время...– возразил Альбиери, пытаясь скрыть свою нервозность, ведь он вправду избегал жену Леонидаса, волнуясь из-за её недавней встречи с матерью клона. О чём могла догадаться Иветти? Вдруг она заметила его таки с Лео, как он не пытался скрыться? Что сказала ей Деуза при встрече? Учёный столько всего не мог контролировать, что голова кругом шла! Потому он и избегал встреч и разговоров с Иветти, как будто оттягивая встречу, оттянет и свой конец, если женщине впрямь известно больше положенного! Он бы и не появлялся в ближайшее время в доме друга, однако крайняя необходимость просто вынудила его сегодня появиться в доме Леонидаса, ведь Алисинья отказывалась долго ждать исполнения своих условий, угрожая открыть миру его тайны! – А что случилось?– вмешался Леонидас, обращаясь к жене.– Зачем ты искала Альбиери? – Львеночек, помнишь мою подругу Деузу? Она как-то была здесь пару лет назад...— мужчина тут же кивнул, поскольку отлично помнил тот случай: не столько саму женщину, сколько устроенный другом переполох.– Я хотела серьёзно поговорить с Альбиери. Это по поводу сына Деузы, нашего с Альбиери крестника. Его зовут... – Ты видела мальчика?– резко перебил женщину Альбиери, с трудом сдерживаясь, чтобы не вскочить с кресла, что уж точно вызвало бы странную реакцию его друзей, которые и без того переглянулись. Глаза доктора маниакально бегали, он без конца мял в руках льняную салфетку со столика.– Ты его видела, Иветти? – Видела ли я его?– воскликнула блондинка.— Да как же мне его увидеть, если всякий раз, стоит мне только захотеть увидеть крестника, всегда оказывается, что он где-то с тобой? Я последний раз видела Лео ещё во младенчестве, а с тех пор ты просто таки присвоил мальчика себе! – Что ты такое говоришь, Иветти...— пробормотал нервный доктор.– Это совпадение, да и только, я ни в коем случае не пытался присвоить мальчика! — уверял он, хотя внутри нервничал всё больше, мечтая уйти поскорее. – Дорогая,— мягко заметил Феррас, замечая дискомфорт гостя,— не наседай так на Альбиери. – Это я на него наседаю?— не сдавала позиции Иветти.– Ты не представляешь, что там происходит, я была в шоке, когда узнала от Деузы! Мало того, что Лео постоянно с Альбиери, у него комната в его доме, куча игрушек, каких Деуза не может никак себе позволить, так твой друг додумался сказать мальчику, растущему без отца, что он и есть его отец, и Лео верит ему, а не Деузе! Дошло до того, что ребёнок даже с родной матерью время проводить не хочет, только устраивает истерики, требуя отвезти его «к папе»!— рассказывала Иветти, к явному дискомфорту доктора, не знающего куда деть глаза.— А знаешь, что он отчебучил на днях? Они с Деузой были в парке, так не успела она отвернуться, как Альбиери просто бесследно испарился вместе с ребёнком, без всякого предупреждения! И это уже не впервые, однажды Деузе даже в полицию пришлось обращаться, она думала, что её сына похитили, или он потерялся, попал в беду, а потом оказалось, что это Альбиери уехал с мальчиком и даже не подумал её предупредить! По-твоему, это нормально? – Это правда, Альбиери?— изумился Леонидас, с явным недоумением глядя на давнего приятеля, по неловкому молчанию Альбиери понимая, что Иветти ничуть не преувеличила, а может даже не знала до конца всей ситуации. Он слышал, конечно, о привязанности друга к его крестнику, но не думал никогда, что дошло до такой степени.— И ты сказал этому мальчику, что ты его отец? О чём ты думал, Альбиери? – А что мне ещё было ему сказать, Леонидас? Он так на меня смотрел, я не хотел его разочаровать, он же ещё совсем ребёнок...— слабо попытался оправдаться доктор, однако он просто не знал, как объяснить ситуацию, не вызывая лишнего интереса к личности Лео. – Но ты же взрослый человек, Альбиери!– поражался Леонидас.– Ты-то должен понимать, что мальчик будет расти, считая тебя своим отцом, он не проснётся однажды утром и не забудет сказанного тобой. И подумай о своей репутации. Ты же уважаемый доктор, женатый человек! Что будет, если на каждом углу начнут обсуждать, что у тебя внебрачный ребёнок? – Если конечно ты и правда не его отец, Альбиери...– предположила Иветти, не сводя глаз с нервного ученого.– Но если так, тогда признавай отцовство открыто, проси о совместной опеке, Деуза не станет препятствовать встречам отца и сына, если уж так получилось, что ты вправду отец Лео... Только тогда ты просто обязан будешь всем объяснить, как так получилось, объяснить, что у вас с Деузой ничего не было и ты делал искусственное оплодотворение в лаборатории, не предупредив её, что вместо материала донора ты использовал свой! Потому что Деуза не заслужила, чтобы её поливали грязью за глаза, якобы она родила ребёнка от женатого, не заслужила, чтобы её родная мать ей не верила, чтобы матери в школе Лео и все соседки её обсуждали, она ни в чём не виновата, это ты подсунул ей такую свинью! И ты же будешь обязан восстановить репутацию Деузы! – Но я не его отец!– возмутился доктор, вскакивая с места и начиная активно жестикулировать. Ах, как хотелось взять и рассказать наконец правду, но слишком много неприятностей, слишком много сломанных жизней сулит открытие этой безумной тайны, потому ему приходилось постоянно оправдываться, вскакивать с места, точно безумец, едва появляется угроза раскрытия, но не зная, как потом объяснить людям причины своего поведения. Не добившись понимания Иветти, настроенной защищать подругу, он попытался заручиться хотя бы поддержкой приятеля.– Леонидас, ради Бога, я не отец этого мальчика, он не мой сын! Поверь же мне хотя бы ты! – Успокойся, Альбиери, если ты говоришь, что не отец, значит у тебя есть все основания так утверждать, но ты действительно ведёшь себя странно, я слушаю и поражаюсь твоему поведению!— рассудил Феррас-старший, про себя удивляясь, как его друг не понимает элементарных вещей; конечно, Альбиери всегда был довольно эксцентричным человеком, но в последние годы это было особенно заметно.— Если ты ещё раз вот так уедешь с ребёнком, не предупредив его мать, ей рано или поздно это надоест, она может таки пойти в полицию, но написать на этот раз на тебя заявление, и потом твои действия расценят, как попытку похищения ребёнка! – А она может!— вмешалась Иветти.— Я не хотела тебя смущать, Альбиери, но просто обязана предупредить: терпение Деузы на исходе, она вот-вот сорвётся и просто запретит тебе видеть Лео, потому что ты плохо влияешь на её сына! — Я плохо влияю?– поразился до глубины души Альбиери.– Но я всегда хотел мальчику только самого лучшего! Всё, что я для него делаю, я делаю от чистого сердца, чтобы...— он вовремя прикусил язык, прежде чем с него слетело имя «Диогу», поскольку временами он бывало так называл Лео в порыве эмоций, совершенно не замечая, однако здесь подобные упущения были крайне нежелательными.– Чтобы Лео ни в чём не нуждался. Я полюбил мальчика с первого дня и просто проявляю о нём заботу! – Ты ведёшь себя, как его отец,— возразила Иветти.– С первого дня так и было, ты даже на крестинах не хотел мне дать ребёнка подержать! И не надо говорить, что боялся, будто я могу его уронить, ты и Деузе не давал к сыну подступиться, и это продолжается по сей день! Я понимаю, что ты любишь Лео, но не могу одобрить такое отношение к Деузе!— возмущалась блондинка, что доктору не удавалось даже слово вставить в её тираду, он только умоляюще смотрел на Леонидаса, который жестом признал поражение перед напором своей жены, давая понять другу, что тому нужно либо бежать, либо дослушать до конца, иначе она не успокоится.— Деуза так хотела стать матерью, сколько я её знаю мечтала о дне, когда родит своего ребёнка, хотела его воспитывать вместе с любимым человеком, а на деле получилось, что её бросил жених, она плачет по ночам, и с каждым днём всё больше и больше сомневается в любви собственного сына, а так быть не должно! – И в том, что Деузу бросил её жених, тоже я виноват?– уже искренне возмущался Альбиери, потому что был уверен, что уж к этому точно не имел никакого отношения. Да, он опасался возможного замужества Деузы, потому что другой мужчина теоретически мог препятствовать его встречам с Лео, однако в конкретном случае он ничего не сделал и не собирался нести за это ответственность.– Я даже не знаю в лицо бывшего Деузы! Так как я мог помешать их отношениям? Если у Деузы ко мне столько претензий, почему же она сама не скажет мне этого в лицо? Может я не всегда прав, но я не хотел вредить ей, а уж тем более Лео! – Просто Деузе неудобно говорить тебе об этом, ты так ей помогал все эти годы, но у любого терпения есть свои границы. Я думаю, если уж ты заварил эту кашу, тебе и говорить Лео, что ты на самом деле не его отец! А касательно её жениха, ты постоянно крутился вокруг Деузы, вокруг Лео, и он видел тебя рядом, видел, как ты относишься к ребёнку... Если бы ты не крутился вокруг, этот упрямый олух давно бы понял, что ему не найти женщины лучше, чем Деуза, и перестал строить из себя обиженного! Но не об этом речь сейчас...— отмахнулась женщина от дальнейших обсуждений, понимая, что Деуза отнюдь не обрадуется обсуждениям своей личной жизни.— Ты должен взять себя в руки и дать Деузе немного пространства, времени с её сыном, чтобы они могли установить связь между собой. Деуза очень злится на тебя сейчас... — Я уже догадался...– пробормотал доктор, не только из слов жены друга, но и из того, как Деуза кричала последний раз, когда приехала забирать Лео из его дома.– Но я не вынесу, если Деуза запретит мне видеться с Лео! Я очень к нему привязан! Этот мальчик особенный, уникальный ребёнок! Никто этого не понимает, но Лео...— доктор попытался найти подходящие объяснение.— У него очень тонкая душевная организация... – Тебя послушать, так никто кроме тебя не в состоянии понять его душевную организацию,— покачала головой блондинка,— будто нашему крестнику ни с кем кроме тебя и общаться не нужно! — И не говорите, дона Иветти!— в кои-то веки согласилась с хозяйкой появившаяся в кабинете с подносом Далва, судя по всему слышавшая большую часть разговора.— Этого крестника доктора Альбиери никто в глаза не видел! Даже на детские праздники его не приводит, как будто его здесь съест кто-то!— экономка повернулась к доктору.— Как-то раз я видела вас в городе с мальчиком, так вы тоже увидели меня, а потом схватили его на руки и удрали, только бы я не подошла ближе и не увидела лицо мальчика! Небось, боялись, как бы я его не сглазила! – Не пытался я ни от кого сбегать,— оправдывался Альбиери,– я же уже тысячу раз говорил тебе, что тогда я очень торопился, потому и пришлось уехать! – Вот и я буду торопиться и не стану отбирать для вас фотографии Диогу, за которыми вы приезжаете едва ли не каждую неделю!— ворчливо отозвалась экономка, передавая гостю чашку горячего чёрного кофе.– Кстати, как там поживает дона Эдна? Я ей звонила, но ваша няня сказала, что её нет дома. – Ах, у Эдны всё хорошо,– наверное, впервые доктор был настолько счастлив говорить о своей жене, радуясь, что разговор переместился на безопасную тему,– завтра мы уезжаем в Ангру, а сегодня её пригласил в театр её бывший одноклассник, она предупреждала, что вернётся поздно, я передам ей, чтобы она позвонила тебе позже. – Одноклассник?— удивилась Далва, как всегда желая услышать как можно больше о личной жизни других людей.– Что ещё за одноклассник? – Не знаю, они случайного встретились где-то в баре, а теперь он пригласил её в театр, чтобы пообщаться и вспомнить старые времена,– пожал плечами доктор. – Смотрите, как бы вы не остались с носом, если всякие одноклассники и дальше станут ходить с вашей женой по театрам! Дона Эдна женщина приличная, но и она не будет вечно за вами бегать, если не начнёте наконец обращать на неё внимание,– фыркнула экономка. Альбиери едва не подавился своим кофе в этот момент, поражаясь тому, что в последние дни все окружающие, кажется, настроены против него, так и хотят отчитать или уколоть, не говоря уже о шантаже родственницы его же жены! – Далва,— вмешался в разговор Леонидас,— разве не пора подавать обед? Ступай и проследи за всем! – Я поняла,— ворчливо отозвалась служанка, удаляясь из кабинета. – Мне тоже пора,— засобирался уходить Альбиери.– Леонидас, спасибо, что согласился помочь, я очень тебе благодарен! Иветти, рад был тебя видеть! Я бы с удовольствием остался на обед, но уже и так опаздываю!– быстро попрощался мужчина и подхватил свою сумку, спеша удалиться, пока не всплыла ещё одна сомнительная тема. Как всё-таки сложно вечно быть вынужденным скрывать от знакомых тайны, никогда не иметь возможности как следует расслабиться! Но эта игра стоила свеч, по крайней мере, именно так он себя успокаивал. – Альбиери ведёт себя очень странно...— заговорил после небольшой паузы Леонидас, когда его друг ушёл.– Но и тебе не нужно было так нападать на него, Иветти,— заметил таки мужчина,– ты же знаешь, Альбиери эксцентричный человек. – Так что же, ему можно красть сына у матери и все должны молчать, потому что он такой человек? Ну уж нет,— уверенно заявила Иветти,— я никогда никому не молчала и начинать не собираюсь, ты же меня знаешь! – Да уж,— рассмеялся он,— я знаю... – Вот и хорошо, ты мне лучше скажи,— она прижалась к нему, медленно распуская узел его тугого галстука,— ты наконец заключил этот свой контракт? Последние дни уходил ни свет ни заря, возвращался почти в полночь, так же нельзя... – Извини,— мужчина мягко поцеловал её в плечо,– было много дел, а эти бездельники ни с чем одни не справляются. Но теперь наконец с этим покончено. Угораздило же Лобату в такое время попасть в больницу, вечно он уходит в свои загулы, а платить за это приходится мне! – Надеюсь, ты ему этого не сказал? – А вот и скажу, как только врачи скажут, что опасность миновала, так и скажу! Мужчине его возраста давно пора научиться ответственности, а не ныть из-за всяких глупостей и отправляться за дозой, он же ни о ком не думает, когда пытается себя угробить! – Ты не думаешь, что ему и без того достаточно плохо? Лобату просто очень плохо, вот он и ищет утешения таким образом... Мне его очень жаль. Подумай, он совсем один, возвращается каждый вечер в свою пустую квартиру, его работа – единственное, что у него есть, но он знает, что его лучший друг в него не верит, не доверяет ему важные дела... – А как ему доверять, если он вечно подводит меня, стоит ему что-то доверить?– возмутился Леонидас.— Скажи ещё, что это я виноват! – Не кричи, я этого не говорила...– мягко возразила блондинка, оставляя лёгкие поцелуи вдоль его челюсти, после чего мужчина как-то потерял желание дальше возмущаться, целуя её в ответ. Позже она опять заговорила:– Лукас мне сказал, что Лобату расстроился из-за своего сына. У мальчика был день рождения, он хотел его поздравить, но не решается увидеться со своими детьми, ему стыдно, кажется, что он подвёл их, что он недостаточно хороший отец. И я подумала... – Так я и знал...— вздохнул Леонидас. – Как здорово, что мы понимаем друг друга с полуслова, правда?– как ни в чём не бывало улыбнулась Иветти.– Так вот, раз уж сам Лобату смущается прийти к ним в дом, нужно, чтобы он увиделся с ними как бы случайно. И почему бы не устроить встречу у нас в доме? У тебя же есть телефон бывшей жены Лобату? Я позвоню и поговорю с ней, чтобы она отпустила детей. — Не знаю, насколько это хорошая идея, Иветти...— сомневался мужчина.— Даже если она согласится, кто сказал, что сам Лобату не сбежит, едва увидит их, и опять не бросится принимать какую-то гадость? – А мы закроем все окна и двери, не дадим ему убежать, не станет же он выбивать их прямо перед своими детьми!— упорствовала женщина.– Ну Львеночек, ну пожалуйста... Он не удержался и рассмеялся, слишком уж она в этот момент напомнила ему их дочь, когда она о чём-то просила и у неё заканчивались аргументы. – Ладно, дам я тебе телефон,— вздохнул он, невольно улыбаясь, когда его жена, точно ребёнок, расплылась в улыбке и едва не хлопала в ладони от радости.– Кстати, а откуда Лукас узнал об этом? Вот почему его не было опять на работе, так и вижу, как они сидят где-то там с Лобату и дружно на меня жалуются! – Ну-ка прекрати, никто на тебя не жалуется. Признавайся, ты просто ревнуешь, что твой друг поделился своими переживаниями не с тобой, а с Лукасом, ну так не надо — он просто оказался рядом в подходящий момент. – Ничего я не ревную. Нечего мне больше делать, как ревновать Лобату...– отрицал он, хотя в этих словах была доля правды, потому что он был вправду уязвлён.– Просто Лукасу следует больше вникать в дела компании, а не в чужие проблемы! Однажды он возглавит фирму и должен ко всему быть готов, я же не буду жить вечно...— он замолчал, когда его жена внезапно дала ему крепкий подзатыльник.— Ты что? – Ещё раз услышу — получишь у меня!– пригрозила возмущённая сеньора Феррас.– Ты будешь жить очень долго, а иначе я тебе устрою весёлую жизнь, ты меня знаешь, я тебя из-под земли достану и сама же опять убью за то, что надумал меня бросить! Со мной такие фокусы не пройдут, Львеночек! – Весомый аргумент,– рассмеялся мужчина, а потом потянул её ближе к себе, чувствуя, как отступает напряжение прошедших дней.— Иди сюда, я ужасно по тебе соскучился... Когда домоправительница снова появилась около кабинета, собираясь сообщить, что обед уже готов, она застала супругов в весьма щекотливом положении, пока они самозабвенно целовались, не думая не то что о прислуге, но даже о том, что их маленькая дочь может увидеть родителей такими. Далва открывала и закрывала рот, не находя сначала слов, а когда она собиралась уже заговорить, её вдруг кто-то потянул за юбку. Повернувшись, она увидела Кристину, девочка улыбалась, одетая в новенькое платье с розовым фламинго, собранные бантами в высокие хвосты волосы подпрыгивали в такт её движениям. Тина приложила один пальчик к губам, показывая няне, что нужно молчать, а потом взяла её за руку и потянула за собой в сторону кухни: – Не надо мешать маме с папой, если они будут много целоваться, тогда у меня скоро будет сестра! – Это кто тебе такое сказал?— поразилась экономка. – Одна девочка, мы с ней вместе ходим на балет,— как ни в чём не бывало ответила Тина,– её родители много целовались, а потом у неё родилась сестра. А мне папа уже пообещал сестру, только это секрет! Далва, а можно мне печенье перед обедом? Пожалуйста! – Ладно, но только одно, и смотри мне, я сразу увижу, если возьмёшь больше,— пригрозила пальцем экономка, улыбаясь вслед убегающей малышке.— Ох уж эта девочка! – потом подумала о недавних словах воспитанницы.— Ну надо же, какие новости! И вечно от меня всё скрывают!

***

После обеда в Сан-Криштоване царило лениво расслабленное настроение: посетители бара доны Журы сидели, развалившись за столиками со стаканами сока или кашасы, или же поедая знаменитые пирожки с разными начинками,— с мясом, сыром, креветками или зеленью, известные на весь район, пока сама хозяйка бара, убрав волосы назад с помощью повязки, предварительно тщательно вымыв стойку, протирала столы средством для дезинфекции, мельком наблюдая за магазином соседа: там сегодня было спокойно, поскольку замещала владельца жена соседа, пока тот вместе с родственниками отправился в другой свой магазин, о чём сообщил вездесущий соседский сынок Базилио. Так уж повелось, что летние месяцы в Бразилии обычно были довольно прохладными, особенно с приближением июля, не в меру с рождественской порой, когда иногда зашкаливает такая жара, что даже в декоративных каминах, которые устанавливают в качестве праздничной инсталляции, вовсю работают кондиционеры вместо огня, а снег люди видят разве на картинках. А вот лето впрямь прохладное, обычно как хлынут дожди, так и приходит желанная прохлада, люди достают из закромов кофточки и лёгкие ветровки, а вместе с дождями часто приходит и сезон малярии. Жутко неприятная хворь, Журинья сама помнила, как переболела в юности, потому особенно тщательно следила за чистотой в баре в это время года, лишь бы не допустить появления малярийных комаров, обычно и распространяющих эту болезнь. Она и Шанди наказала беречься, на свой страх и риск отпуская сына на трёхдневную экскурсию. Сама Жура бар бросить не могла, но не чахнуть же ребёнку вечно дома из-за занятой матери! Правда поехал он таки не один, билеты на автобус через знакомую смогла достать Одетти, она и согласилась захватить Шанди, как и свою дочку Карлу и племянницу – дочь двоюродной сестры, беззастенчиво заявив, что для многодетных матерей на все услуги скидки, а экономить нужно обязательно «пока не найдётся богатый муж». А богатый муж всё не находился, потому Одетти только и жила от получки до получки, вечно следила за скидками и другими горячими предложениями, одевалась исключительно в комиссионных магазинах, поговаривая, что уж она сполна отомстит за все свои «страдания», опять же, когда появится какой-то мифический, конечно же, страшно богатый человек, который с превеликой радостью истратит своё состояние на Одетти и её дочь. Между тем, отец малютки Карлы, пусть, по слухам, и был богат, а своё богатство использовал только чтобы вышвырнуть требующую алиментов любовницу куда подальше, и ни капельки не жаждал взглянуть на плод их общей страсти. Так почему подружка так упрямо искала именно богача? Разве не понимала, что максимум, что она получит от него, так это несколько подарков, пока он будет её желать, а потом он точно так же погонит её взашей? И хорошо ещё если после этого рандеву женщине не придётся тащить на себе ещё один голодный рот!На других мужчин «размениваться» она не желала, ещё в школе вбила себе в голову, что именно богатый муж поможет ей выбиться в люди. Почему-то Жура очень сомневалась, что найдётся приличный богач, желающий жениться на подружке, и дело даже не во внешности, не в том, что Одетти не больно образована, не в том, что она малость подурнела после рождения дочери и изнурительной работы в цирке, тут уж, как говорится, на вкус и цвет, а скорее в том, что подруге прежде всего нужны были именно деньги и она даже не пыталась этот факт скрывать, что уж совсем неосмотрительно. А какой мужчина настолько глуп, чтобы жениться на женщине, которой на него самого наплевать, и лишь бы его деньги прикарманить? Впрочем, отца Карлы та любила, всё ждала, когда тот с женой расстанется, а в итоге получилось совсем иначе. И ей ли поучать приятельницу в плане личной жизни, там все они подруги по духу, и даже самая привлекательная из них Ноэмия и та от отчаяния, иначе не сказать, начала вдруг отвечать на ухаживания араба, родственника этого самого Мохаммеда, правда тот был не больно богат, так ещё разведён и вынужден платить алименты за бывшую и их общего сына, потому вряд ли подружка получит от него горы золота, которым марокканцы якобы осыпают своих жён. К тому же, не видела она что-то на Латифе этих самых гор золота! И что всем так хочется выйти замуж, какой из этого прок? Разве все разом становятся счастливыми, едва появится штамп в паспорте? Она вот "сходила", до сих пор иногда от кошмаров просыпается по ночам! Хозяйка бара уже несколько лет, как твёрдо уверилась, что если хорошие мужчины и существуют, так они проходят мимо неё, и если уж кто-то сверху решил, что не быть Журе счастливой в браке с нормальным человеком, ей ли спорить? А ей и без того хорошо! – Сеньора, простите меня?— заговорил мужской голос буквально у неё над ухом. — Чего вам?– Жура деловито повернулась, изучая рослого худощавого мужчину с довольно широкими плечами, одетого в клетчатые брюки и тёмный пиджак сверху. Этого незнакомца она ещё здесь не видела, потому немного подозрительно прищурилась. — Я бы не отказался от кружки прохладного пива, буду премного благодарен, сеньора...? – Дона Жура,– резко кивнула она, а потом кивнула ему на табурет за стойкой и очень скоро поставила перед ним полный стакан напитка, деловито хлопая по его руке, когда тот потянулся за напитком.— Деньги вперёд! – Ах, прошу прощения...— он потянулся к карману и вытащил нужную купюру, пристально рассматривая женщину перед ним, а потом таки сделал щедрый глоток напитка, прежде шутливо поднимая глаза и якобы вопрошая, не ударят ли его часом по рукам опять за такой произвол, на что женщина только фыркнула, но подавила в себе желание рассмеяться.– Меня зовут Фредерико Перейра, я... – А меня ваше имя, уж простите, не обходит. За напиток заплатили, да и ладно!– она не знала, почему так не любезна с ним, но почему-то этот человек с первой секунды малость раздражал, и даже тот факт, что хотелось его дурачеству улыбнуться — ещё больше раздражал! – Но я как раз хотел поговорить с вами,— он вытащил из пиджака старое удостоверение, которое сейчас очень пригодилось, и женщина кажется наконец заинтересовалась,– по поводу вашего соседа сеньора Мохаммеда Рашида... Скажите пожалуйста, не видели ли вы чего-то подозрительного в последнее время? Про себя мужчина думал, что только дружба с Зейном заставила его сейчас прийти сюда и использовать своё старое удостоверение, которое он не доставал с тех самых пор, как покончил с карьерой в полиции после одной крайне неприятной истории. Тогда погибло много людей, не то чтобы он был в этом виноват, но чувствовал свою вину, вот и ушёл из полиции, хотя его убеждали повременить, но он оставался непреклонным, а там открыл своё агентство и с тех пор был детективом. Вроде всё его и устраивало, а временами таки хотелось старых приключений, но так уж получалось, что все его клиенты были на редкость скучные. Впрочем, наигрался уже в героя в прошлом, и это очень дорого стоило, и не только ему. А вот когда Зейн на днях позвонил и заявил, якобы сердце у него не на месте, потому что он услышал что-то подозрительное от своего давнего друга касательно муженька его благоверной и хочет теперь, чтобы он проследил за Рашидами, только не за Латифой, как было раньше, а за Мохаммедом, почему-то Фредерико почувствовал нечто похожее на прежние времена, предчувствие чего-то, он просто не знал, как назвать это ощущение. А теперь вот думал, что чутье его, похоже, начало подводить! Ну что, спрашивается, может быть волнующего в этом арабе, про которого он и раньше узнавал и ничего интересного не узнал, в его лавке восточных товаров? Зейн, разумеется, волнуется, оно и не мудрено, связаться с замужней арабкой, тут любой волноваться будет! – Доигрался таки! — фыркнула Журинья.– А я его предупреждала! Сама бы давно в полицию позвонила, да только жену его жалко, она девчонка хорошая, не заслужила, чтобы вокруг неё полиция ещё крутилась! А то муженёк её не больно сообразительный, ходят тут всякие наркоманы, а он и не замечает... – Давайте, пожалуйста, подробнее,–теперь он был заинтересован, Фредерико открыл свой блокнот, готовясь работать, но вдруг его желудок неожиданно заурчал, стоило ему услышать волнующий аромат пирожков, которые неподалёку готовила молодая официантка. – А давайте-ка я сначала принесу вам пирожков, а там уже всё обсудим!— предложила Журинья, но это уже было не предложение, она приняла решение и возражений не принимала. — С удовольствием,— мужчина осмотрелся, изучая сам бар, многочисленные фотографии с известными людьми, и ещё одну, в рамке.– Ваш сын? — Мой Шанди,– улыбнулась она,– отличный мальчонка, умный, самостоятельный, скоро девять лет уже исполнится. – Отличный возраст, у меня вот дочь уже подросток, я её лет пять как напрочь понимать перестал... – Ну, это для мужчин обычное дело!– фыркнула Жура.– Главное, чтобы жена понимала! – Она бы наверное понимала, будь она жива...— помрачнел детектив. – Вы извините, я же не знала...– впервые за весь разговор женщина малость смутилась, поскольку у неё не было намерения задеть этого человека, пусть даже по началу он её немного раздражал своей манерностью. А потом просто подтолкнула к нему тарелку.– Да вы ешьте, пирожки остынут! А пока в баре шёл разговор, в улочку въехал автомобиль такси, откуда выбрались две дамочки в платках. Тогда как одна предпочитала пастельные оттенки, а свободный песочный костюм и шелковый палантин, прикрывающий сверху волосы, чем-то напоминали обычный европейский образ, другая наоборот была очень яркой – от жёлтого платья и огромного ожерелья на шее (вероятно, узнай кто, что это изделие впрямь не достижение изготовителей бижутерии, а самое настоящее золото с драгоценными камнями, ограбили бы не глядя) до сияющего золотыми нитями расшитого тюрбана, она же одной рукой прижимала к себе уставшую дочь (покупки слишком уморили малышку и та уснула ещё в такси) и несла целые кучи пакетов, как впрочем и её собеседница. — Ты не представляешь себе, Рамиля,– рассказывала Назира,– какие женщины живут в Каире! Настоящие свободные женщины, они сидят в барах, говорят что думают, водят машину и не позволяют никому их оскорблять, как мои братья топтали меня ногами долгие годы, пока рабыня Назира не вырвалась на свободу! – И что же, ваш муж не возражал, что вы решили стать феминисткой, Лара Назира?– вопрошала Рамиля, только мягко посмеиваясь над многими комментариями женщины, которые казались весьма забавными. Правда, почему-то ей в голову пришла мысль, что не выйди Назира замуж, так была бы совершенно невыносима в качестве золовки, однако это уже сценарий из какой-то иной жизни, а в этой они вполне хорошо общались. – Ничуть,– уверенно заявила сестра Рашидов,– мой Миру человек современный и не собирается сажать Назиру в клетку! Теперь-то, увидев женщин Каира, я вижу, что не только в Бразилии женщины могут быть свободны и самостоятельно решать свою судьбу! Аллах, и сколько всего я не знала, пока тратила свои годы, просиживая под колпаком у братьев и дяди Абдула! И где благодарность? За все мои усилия они взяли и отказались от меня, когда я наконец решилась сама устроить свою жизнь, понимая, что от них ничего не добьюсь! – Ну что вы, Лара Назира,– мягко возразила Рамиля, передавая сестре мужа пакеты, которые и принадлежали Назире, поскольку все покупки жены Саида легко уместились в сумочке,— вашей семье просто нужно немного больше времени, чтобы смириться... И Саид вовсе не отказался от вас. – Это всё твоё влияние, а иначе он бы тоже и пальцем не пошевелил, я-то знаю своих неблагодарных братьев, сама их растила!– Назира вдруг заметила за прилавком Латифу и помахала той рукой.– Так ты говоришь, Мохаммед запретил жене со мной общаться? Ну ничего, я ему устрою весёлую жизнь, или я не Назира! – Мама...— пролепетала дочка женщины, приоткрыв сонные тёмные глазки, окаймлённые длинными ресницами. – Сейчас пойдём домой и мама тебя уложит, радость моя, сейчас,– засуетилась женщина.— Поспишь немного, а там и папа твой вернётся... – Рада была увидеться, Лара Назира, хорошего вам дня,– попрощавшись с золовкой, девушка хотела было пойти в дом, но сначала решила заглянуть в магазин, где нынче находилась Латифа, как и маленький Амин, играющий нынче своими машинками. — Аллах, я так боялась, что Лара Назира решит подойти ко мне,– сетовала позже Латифа,– я бы и сама хотела поговорить с ней, но Мохаммед...– не то чтобы Латифа впрямь боялась мужа, как она теперь понимала, но выслушивать его вечные нотации, как оказалось, выше её сил. Сейчас она слишком напряжена была в преддверии предстоящего на днях ужина, чтобы взваливать себе на плечи ещё и это. – Знаешь,– заявила вдруг Рамиля после небольшой паузы,– сид Абдул назвал бы меня одалиской, услышав эти слова, но я таки не думаю, что мы, женщины, только для того и рождены, чтобы беспрекословно исполнять волю мужчин! Тебе нужно больше и чаще говорить, а там, глядишь, Мохаммед тебя и услышит... — Может ты и права...— кивнула Латифа, натянуто улыбаясь, но правда была в том, что ей уже очень давно не нужно было по-настоящему, чтобы Мохаммед её слышал... Может от того, что в своё время он был глух к её немому крику, её сердце и избрало совсем другого человека? Не может же и впрямь быть, что она одна виновата! Позже, когда магазин закрылся на обед, обе девушки ушли в дом. Первым делом Латифа позаботилась о том, чтобы накормить сына обедом и уложить его на дневной сон, а потом обе девушки сели выпить марокканского мятного чаю, приготовленного по всем традициям. Именно тогда и раздалась по дому трель телефона (Мохаммед не отключал его, пока в доме были гости), и Латифа подошла к столику, поднимая трубку. – Зорайде, как я рада тебя слышать!– обрадовалась она в первое мгновение, но потом вдруг нахмурилась.– Как? О, Аллах, какой ужас! Никто не пострадал? Слава Аллаху! Но как же так вышло, Зорайде?— Латифа качала головой снова и снова, слушая рассказ жены дяди. – Что случилось?– не выдержала и первой задала вопрос Рамиля, едва Латифа закончила разговор. – О, Аллах, это какой-то ужас, Рамиля! В доме дяди Али был пожар, представь себе, Дуния пришла поскандалить очередной раз, но случайно перевернула свечу где-то в комнате – и всё вспыхнуло! А она ушла и ничего не заметила, хорошо, что служанки вовремя заметили огонь, и всё ограничилось одним этажом... И хорошо, что никто не пострадал! – Действительно, большая удача! — кивнула Рамиля, искренне поражаясь произошедшему. – Но дядя Али развёлся с Дунией. И чего ещё следовало ожидать после такой выходки? Она таки доигралась!– сетовала племянница Али Эль Адиба, в душе таки жалея скандальную женщину.