
Описание
Сонечка Кульгавая. Это имя вертится у меня в голове, как проклятие. Оно раздражает меня до зубного скрежета. Эта мелкая заноза, эта правильная отличница, эта святоша. Она меня бесит каждым своим вздохом.
Часть 1
12 января 2025, 11:45
Серый, как бетонные стены этой проклятой школы, понедельник давил на меня с самого утра. За окном безжизненное небо, словно выцветший холст, и редкие капли дождя, лениво скользящие по стеклу. Мне семнадцать, и я ненавижу понедельники больше, чем зубную боль.
В класс я завалилась как обычно, с грохотом отодвинув стул. Влада, Маф и Лейла сидели за партой, оживленно болтая. Мои подруги - единственное, что хоть как-то скрашивает этот унылый пейзаж. Но сегодня их разговоры меня мало интересовали. Мой взгляд уже выхватывал ее.
Сонечку Кульгавую. Даже само имя звучит слащаво и правильно. Она как будто сошла со страниц какого-то дурацкого учебника про образцовых учеников. Идеальная картинка.
Сидит всегда за своей партой, словно приклеенная, спина прямая, как будто кол проглотила, ни разу не видела ее сутулой. Эта ее осанка, как будто она, блять, из королевской семьи, а мы тут все, так, грязь под ногами.
Ее движения всегда плавные и аккуратные, ничего резкого, никакого хаоса, только выверенная четкость. Как будто ее кто-то запрограммировал на идеальность.
Меня это, если честно, до тошноты бесит. Как же меня бесит ее идеальность.
Волосы у нее, темное каре, всегда аккуратно подстрижены, ни один волосок не выбивается, как будто она часами перед зеркалом сидит, чтобы все было идеально. Тёмные, блестящие, словно растопленный шоколад. Они как будто обрамляют ее лицо, делая его еще более бледным и утонченным. Кажется, что эти волосы скрывают в себе какую-то тайну, какую-то непроницаемую завесу, которую не пробить, блядь. Иногда я замечаю, как она поправляет их, даже если они и не выбивались, этот её перфекционизм сводит меня с ума. Она всегда их трогает, аккуратно и нежно, как будто они что-то очень важное для нее. И меня это, блять, бесит, до зубного скрежета.
Кожа у нее, как будто из тончайшего фарфора, такая бледная, почти прозрачная, что мне кажется, будто я вижу, как у нее кровь по венам течет.
Ни одного прыщика, лишь россыпь веснушек, ну просто идеальная поверхность, как будто ее вылепили из воска.
Щеки у нее тоже бледные, но когда она злится, они покрываются легким румянцем, и вот этот контраст ее бесит ещё больше. И я вижу этот румянец, и меня передергивает от этого. И этот ее румянец, который не для меня. А когда ее достанешь, она бледнее становится, как будто вся кровь уходит куда-то внутрь. И вот это я обожаю.
Глаза у нее карие, темные, как два уголька. Но в них нет ни искорки, ни чертинки, ни огонька. Они какие-то тусклые, словно потухшие, смотрят на тебя, как будто ты пустое место.
Когда она смотрит на меня, они становятся колючими, словно лед, прожигают меня насквозь, и я чувствую себя какой-то букашкой, которую разглядывают под микроскопом. И меня это, если честно, злит больше всего. И эта ненависть меня возбуждает. Но больше всего меня злит то, что этот лед не для меня. Она специально так делает. Я это вижу.
Она всегда носит с собой черный рюкзак, на котором покоится один единственный значок от «Движения Первых».
Я уверена, что у нее все там идеально разложено, все по полочкам, все подписано. Она как будто всегда готова к уроку, всегда готова к любым испытаниям.
Ну конечно, куда нам, простым смертным, до ее уровня подготовки. И это меня тоже бесит, эта ее готовность ко всему, ее идеальность, ее, блять, всезнание.
Вся она, Сонечка Кульгавая, как будто выточена из камня, словно статуэтка, холодная, неприступная, идеальная до тошноты.
И я хочу разбить ее эту идеальность, разбить ее на мелкие осколки, чтобы увидеть ее настоящую, чтобы увидеть, что там, под этой маской прилежной девочки.
Хотя не признаюсь, хочу, чтобы она хоть раз посмотрела на меня не как на пустое место. И я себя ненавижу за эти мысли.
Она сидела за своей партой, как всегда, будто в коконе, углубившись в учебник. Ее темное каре, аккуратно подстриженное, казалось еще более мрачным на фоне бледной кожи. Темные волосы, обрамляющие ее лицо, делали ее глаза еще темнее. Маленькая, собранная, словно комок нервов, она, кажется, всегда была на взводе. Только я видела, как иногда в ее глазах мелькает что-то похожее на испуг, что-то, что она прячет так тщательно. И меня, черт возьми, это заводит.
Я ухмыльнулась про себя. Бесит она меня. До жути. Эта ее святость, ее отличница-заучка. "Кульгавая — сука", - мысленно вырисовываю ручкой на её лбу. Как же меня злит, что она вся такая правильная, с этими своими широкими, безупречными улыбками для всех, кроме меня. С ее активизмом, с ее вечными волонтерствами, блядь. Ну почему, сука, она такая идеальная? — рычало где-то внутри.
Я нарочно громко отодвинула стул, чтобы привлечь ее внимание, и она вздрогнула. Легкий поворот головы, и ее карие глаза встретились с моими. Взгляд - колючий, как лед. "Что тебе, Крючкова?" — прочитала я в ее взгляде. Она не произнесла ни слова, но ее напряженная поза говорила красноречивее любых слов.
Я ухмыльнулась. — Ну что, заучка, готовишься к красному аттестату? — спросила я и нарочито растянула слова, зная, как ее это бесит. Она меняется в лице.
Я вижу, как ее губы сжимаются в тонкую нитку, а на щеках проступает легкий румянец. Она не отвечает. Она никогда не отвечает, когда я ее дразню. Эта ее игра в молчанку меня бесит ещё больше.
Она утыкается в учебник, словно прячется от меня. Как же меня раздражает, когда она делает вид, что меня нет. Как же меня, блять, это бесит. Мне хочется вырвать из ее рук эту чертову книгу и заставить ее посмотреть на меня. Заставить ее признать, что я существую. Заставить ее признать, что она меня видит.
Я невольно перевела взгляд на свою левую руку, на протез, который уже стал частью меня. Я видела, как ее глаза на секунду задержались на нем, прежде чем отвернуться. Она всегда так делает, словно боится смотреть на мою инвалидность, словно я какая-то зараза. "Ну ничего, Кульгавая, я тебя еще добью", - пронеслось у меня в голове.
Звонок на урок. Унылый, как и все в этой школе. Учительница вошла в класс, и ее монотонный голос заполнил пространство. Я не слушала. Я смотрела на Кульгавую. Она сидела, выпрямив спину, словно какая-то статуэтка, и записывала что-то в тетрадь. Ее рука, маленькая и изящная, порхала над страницей. Меня бесит ее аккуратность, ее идеальность.
Я знала, что это неправильно, что я сама провоцирую ее, сама выискиваю ее взгляды, но остановиться не могла. Словно какая-то болезнь. Словно жажда, которую я не могу утолить.
Всю перемену я продолжала наблюдать за ней. Я знала, что она чувствует мой взгляд, она чувствовала его всегда. Но она притворялась, что меня нет. Как же меня бесила ее эта игра. Я хотела сорвать с нее эту маску спокойствия, увидеть под ней что-то живое. Что-то, что показывало бы ее настоящую.
***
После третьего урока, когда мы пошли в столовую, я заметила, как она отсела от своих подруг, устроившись за одиноким столиком в углу. Снова эта ее отстраненность. Снова этот кокон, который она возводила вокруг себя. Я видела ее подруг, которые оживленно что-то обсуждали, переглядываясь, словно пытаясь понять, что с ней происходит. Но она даже не смотрела в их сторону. — Ну что, заучка, скучаешь? — подошла я сзади, поставив ладони на ее плечи. Она вздрогнула и резко повернулась, ее глаза метали молнии. — Отвали, Крючкова, — прошипела она, словно змея. — Ой, как же мы огрызаемся, — я улыбнулась, наклонившись к ее лицу. — Может, все-таки, признаешь, что любишь меня? — прошептала я ей в ухо и быстро отошла, оставив ее в недоумении. Она не ответила. Она просто молчала, сверля меня взглядом. И это ее молчание было еще хуже любых слов. Всю оставшуюся часть дня я думала о ней. О ее карих глазах, о ее темных волосах, о ее маленькой руке. Я думала о том, как сильно меня бесит ее закрытость и как сильно мне хочется ее раскрыть. Увидеть, что там, под этой маской идеальности.***
Вторник был еще более серым, чем понедельник. Дождь не переставал лить, словно небо плакало вместе со мной. Настроение было на нуле. Я проснулась разбитая, с тяжелой головой. Мысли о Кульгавой не давали мне покоя. Ну почему она не выходит из головы, сука. Я посмотрела в зеркало. Мои кудрявые русые волосы были растрепаны, глаза воспалены. Я ненавидела свое отражение. Особенно свою руку. Точнее, ее отсутствие. Протез казался мне чем-то инородным, чем-то уродливым. Я смотрела на него с отвращением. — Убожество, — прошипела я себе под нос.***
В школе все было как обычно. Скучные уроки, болтовня подруг, и Кульгавая, сидящая за своей партой, словно неприступная крепость. Она не смотрела на меня, старательно избегая моего взгляда. И это бесило меня еще больше. Всю перемену я наблюдали за ней. Она о чем-то тихо беседовала со своей подругой, Машей, и даже улыбалась. И эта ее улыбка, направленная не мне, вызывала во мне какой-то непонятный укол. — Почему она не улыбается мне? — промелькнуло у меня в голове. — Почему, сука, она не видит, что я здесь? Во время химии я сидела и тупо смотрела в окно. Мысли об этой мелкой занозе не давали мне покоя. Меня бесила ее отстраненность, ее замкнутость, ее нежелание общаться со мной. Я видела, как она сидела, выпрямив спину, старательно записывая что-то в тетрадь, ее рука, как всегда, аккуратно и четко выводила буквы. Меня бесило в ней все. Ее правильность, ее занудство, ее идеальность. — Крючкова, ты меня вообще слушаешь? — раздраженный голос учительницы вывел меня из раздумий. — Простите, Галина Ивановна, задумалась, — я выдавила из себя фальшивую улыбку. Учительница только закатила глаза и продолжила урок, а я снова погрузилась в свои мысли. Я снова смотрела на нее, на ее тонкую шею, на аккуратный пучок на затылке. Мне хотелось подойти к ней, дернуть ее за волосы, заставить посмотреть на меня. Заставить ее заговорить со мной. Заставить ее признать, что я для нее не пустое место.***
После уроков я поплелась домой, чувствуя себя опустошенной. Мысли о Кульгавой не покидали меня ни на минуту. Я ненавидела ее и одновременно мне хотелось быть рядом с ней. Это было какое-то ненормальное, больное чувство. Я зашла в свою комнату и бросилась на кровать. Я смотрела в потолок, пытаясь понять, что со мной происходит. Почему я так зациклилась на этой мелкой занозе? Почему ее ненависть так меня задевает? Почему ее безразличие так меня бесит? Я снова посмотрела на свою левую руку. На этом протезе, который напоминал мне о моей инвалидности. Я ненавидела ее. Не только руку, но и себя саму. Я чувствовала себя неполноценной. И Кульгавая, со своей идеальностью, только усугубляла мои чувства. — Ну почему я не могу ее просто ненавидеть? — прошептала я в темноту. — Почему, сука, я так зациклилась на ней? Весь вечер я думала только о ней. Я представляла ее лицо, ее глаза, ее темные волосы. И эти мысли мучили меня, не давая спокойно спать.***
Пятница. Долгожданный конец рабочей недели. Но для меня все дни были одинаково серыми. Я уже не помнила, когда в последний раз улыбалась по-настоящему. Слишком много мыслей о Кульгавой, слишком много ненависти, слишком много чего-то другого, чего я не могла себе позволить признать. В школе все было, как всегда. Кульгавая сидела за своей партой, как неприступная крепость, не обращая на меня никакого внимания. Я видела, как она старалась избегать моего взгляда, словно я была какой-то заразой. И это бесило меня еще больше. На перемене я заметила, как она одна сидела в углу класса, погруженная в книгу. Я не выдержала и подошла к ней. — Ну что, заучка, убегаешь от всех? — спросила я, нарочито громко. Она вздрогнула и подняла на меня свой колючий взгляд. — Че тебе надо, Крючкова? — прошипела она. — Просто хотела полюбоваться на тебя, Кульгавая, — я ухмыльнулась. — Что, книжки тебе все еще интереснее, чем я? Она не ответила. Она просто сжала губы в тонкую линию и отвернулась от меня. — Ну что ты молчишь, заучка? — я подошла к ней ближе. — Или язык проглотила? — Отвали, Крючкова, — она прошипела еще раз. — Оставь меня, блять, в покое. Я лишь ехидно улыбнулась, кладя руку на ее плечо. Она резко поднялась со своего места, ее глаза метали молнии. — Ты меня бесишь, Крючкова, — зло прошептала она прямо в лицо. — Ненавижу тебя. Я была шокирована. Нет. Я была в ахуе. Это был первый раз, когда она так открыто выразила свои чувства. Обычно она всегда молчала, старалась избегать меня. А тут она сорвалась. И это меня взволновало. — Ой, как же мы заговорили, — я ухмыльнулась. — Ну, хоть призналась, что не равнодушна ко мне, Сонечка. Она замолчала, со скрежетом сжимая зубы. Ее маленькое лицо покраснело, и я увидела в ее глазах что-то похожее на боль. И вдруг мне захотелось обнять ее. Захотелось утешить ее. Захотелось сказать ей, что все будет хорошо. Но я не могла. Я не могла позволить себе показать слабость. Я не могла позволить ей увидеть мою настоящую. Поэтому я просто засмеялась ей в лицо. — Ну что, раскисла, Легавая? — спросила я. Мысленно бью себя по губам. Знаю, что надо закрыть свой рот, но все равно говорю. Я готова вырвать себе язык. Но мне так хочется видеть ее эмоции. Она отвернулась от меня и выбежала из класса. Я смотрела ей вслед, чувствуя какую-то пустоту внутри. Я знала, что поступила неправильно, что я сделала ей больно. Но я не могла остановиться. Я не могла позволить себе показать, что она что-то для меня значит. Весь остаток дня я ходила сама не своя. Я не могла выкинуть из головы ее слова, ее горящие глаза, ее боль. Я ненавидела себя за то, что я сделала с ней. Но вместе с тем я не могла отпустить эту ситуацию. Я чувствовала, что между нами произошло что-то важное, какое-то движение. И это пугало меня больше всего.***
Ночь окутала город своим мрачным покрывалом. С неба беспрерывно лил дождь, словно небеса рыдали вместе со мной. Грохот грома дрожал в окнах, заставляя меня вздрагивать при каждом раскате. Мне не спалось. Мысли о Кульгавой не покидали меня ни на минуту. Я представляла ее маленькое лицо, ее слезы, ее боль. Я ненавидела себя за то, что сказала ей сегодня в школе. За то, что вызвала у нее эту боль. Но вместе с тем я не могла отпустить ее из своих мыслей. Она была там, в моей голове, словно какая-то заноза, от которой я не могла избавиться. Я встала с кровати и подошла к окну. Я смотрела на бушующую стихию, ощущая ее бешенство как собственное. Ветер с шумом бил в окно, будто пытаясь прорваться в мою комнату. Я закрыла глаза и представила, как Кульгавая сидит у себя дома, одна в темноте, плачет из-за меня. И эта мысль заставила меня содрогнуться. Я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Я видела там девушку с воспаленными глазами и безумным выражением лица. Я ненавидела ее. Ненавидела себя. И ненавидела то, что со мной происходит. — Что ты сделала? — прошептала я своему отражению. — Что ты с ней делаешь? Я опустила глаза на свою левую руку. На этот протез, который был напоминанием о моей неполноценности. Я ненавидела его. И ненавидела себя за то, что я не могу принять себя такой, какая я есть. Я снова легла в кровать, но сон ко мне так и не пришел. Я проворочалась всю ночь, переживая в голове все соб ытия этого дня. Я думала о Соне, о слезах, застывших в ее глазах, о ее ненависти. И каждый раз когда я думала о ней, в моей груди возникало какое-то непонятное чувство. Чувство, которое я не могла объяснить. К утру я была полностью измотана. Я чувствовала себя выжатым лимоном. И мысль о том, что мне скоро снова нужно идти в школу и видеть Кульгавую, заставляло мое сердце глухо биться.***
Суббота. Еще один прожитый день. Дождь, наконец, закончился, но серые тучи по-прежнему висели над городом, словно не желая расставаться со своим мрачным покровом. У меня не было сил даже встать с кровати. В голове гудело, в теле была слабость. Все мысли были только о ней. Я знала, что должна была оставить ее в покое, что она заслуживает того, чтобы я ее не трогала. Но я не могла. Что-то во мне тянуло меня к ней, словно магнит. Что-то заставляло меня хотеть быть рядом с ней, даже если это означало причинять ей боль. Весь день я провела в своей комнате, смотря в окно и думая о ней. Я представляла ее лицо, ее слезы, ее боль. И каждый раз когда я думала о ней, в моей груди возникало какое-то непонятное чувство. Чувство, которое я не могла объяснить. Я не хотела ни с кем разговаривать, ничего не делать. Просто лежать и думать о ее карих, злых глазах. К вечеру я все-таки заставила себя подняться с кровати. Я вышла из комнаты, нашла на кухне что-то перекусить и снова ушла в себя. Я чувствовала себя измотанной. Не физически, а эмоционально. Я ненавидела все эти чувства, все эти мысли, все эти переживания. Я знала, что мне нужно что-то делать, чтобы вырваться из этого круга. Но я не знала, что именно. Весь вечер я сидела в своей комнате, снова смотря в окно. Я смотрела на мерцающие огни города, на проезжающие мимо машины, на прохожих. Я пыталась отвлечься от своих мыслей, но все было тщетно. Кульгавая, словно тень, преследовала меня. Она была во всем, что я видела, во всем, что я делала. Я не знала, что делать с этой ситуацией. Я не знала, как вырваться из этого замкнутого круга. Я чувствовала себя беспомощной. И эта беспомощность меня бесила.***
Воскресенье. Последний день перед очередным витком этого адского колеса. Я проснулась с ощущением безысходности. Мысли о Соне никуда не делись. Они, словно назойливые мухи, кружили вокруг меня, не давая покоя. Она везде. Я вылезла из кровати и подошла к зеркалу. Волосы растрепаны. Они такие же тусклые и запутанные, как и все остальное. Обвисают вокруг лица, как какая-то траурная рамка, подчеркивая мою изможденность. Бесят, сука, все бесит. Моя кожа стала какой-то прозрачной, как у мертвеца. Вся кровь, наверное, ушла куда-то вглубь, оставив меня бледной и безжизненной. Когда я смотрю в зеркало, я вижу труп, ей богу. Под глазами эти чертовы круги, как будто их выжгли каленым железом. Я спала вообще? Кажется, нет, хотя все дни смешались в одну тягучую серую кашу. На висках эти синие прожилки. Я как будто сосуд, который вот-вот лопнет. Плечи опущены, ноги меня еле держат. Хочется просто свалиться на пол и лежать. Движения какие-то дерганые, резкие, я будто постоянно на взводе. Моя одежда? Да похуй, мне просто надеваю что первое попалось под руку. Как будто есть разница. Я выглядела ужасно. Я вышла из комнаты и направилась на кухню. Я нашла там пару бутербродов и чашку кофе. Я сидела за столом и механически жевала еду, не чувствуя ее вкуса. Я просто киплю. Меня разрывает на части. Гнев, ярость, ненависть - все это перемешалось в одну тошнотворную кашу. Я ненавижу эту суку Кульгавую. Она меня бесит до чертиков. Но вместе с этой ненавистью есть что-то другое. Что-то, чего я боюсь признать даже себе самой. И это меня, блять, еще больше бесит. Внутри меня просто какой-то ад. Отчаяние и безысходность. Я заперта в клетке. В темной, сука, клетке. Я не вижу ни окон, ни дверей. Я не понимаю, что со мной происходит, как мне выбраться из этого дерьма. Эта ебаная безысходность давит на меня со всех сторон, как будто я под тяжелым прессом. Весь день я провела в своей комнате, слушая музыку и просматривая ленту в телефоне. Я пыталась хоть чем-то отвлечься, но все было тщетно. Она была везде, в каждой песне, в каждой моей мысли, в каждом моем взгляде. Я понимала, что это ненормально, что я зациклилась на ней. Но я не могла с этим ничего поделать. Я чувствовала себя измотанной эмоционально. И я не знала, что мне делать со всем этим. Я не знала, как вырваться из этого замкнутого круга. Я просто чувствовала, как что-то ломается внутри меня.***
Понедельник. Новый виток этого проклятого круга. Снова эта серость, снова эта безысходность. Я проснулась с ощущением, будто меня переехал каток. Но я знала, что мне нужно вставать и идти в школу. Мне нужно было увидеть Кульгавую. Я вылезла из кровати и подошла к зеркалу. Мой взгляд был тусклым, лицо бледным. Я выглядела не лучше чем вчера. — Ну что, Крючкова, снова в бой? — прошептала я своему отражению. Я пошла на кухню, нашла там остатки завтрака и съела их без всякого аппетита. Я думала только о том, что мне предстоит снова ее увидеть. О том, как мне удастся с ней поговорить. И о том, что мне нужно ее бесить.***
Сонечка Кульгавая. Это имя вертится у меня в голове, как проклятие. Оно раздражает меня до зубного скрежета. Эта мелкая заноза, эта правильная отличница, эта святоша. Она меня бесит каждым своим вздохом. Почему она такая идеальная? Почему она всегда такая спокойная, такая собранная? Как будто у нее нет никаких проблем, никаких демонов. А у меня, блять, все кипит и горит внутри. Хочу увидеть, что там, внутри, под этой маской спокойствия. Хочу довести ее до истерики, увидеть ее слезы, ее злость. Хочу, чтобы она снова показала мне хоть какие-то эмоции, кроме своего безразличия. Но вместе с этим я хочу чтобы она увидела во мне что-то что-то хорошее. Соня Кульгавая. Даже это имя, сука, звучит, как насмешка. Оно как будто специально создано, чтобы бесить меня. Как будто специально, чтобы я чувствовала себя еще хуже, еще более неправильной. Она как будто ходячее воплощение всего того, чего я не могу достичь, всего того, чем я никогда не стану. Она - это мой личный ад. Ее идеальность, эта ее прилежность, эта ее вечная правильность. Она как будто запрограммирована на успех. Она всегда знает ответы, всегда готова к уроку, всегда с аккуратными конспектами, с этой своей идеальной осанкой, с этой своей ненавистной собранностью. И как же меня бесит это ее спокойствие, как будто она не человек вовсе, а какой-то гребаный робот, запрограммированный на зубрежку. Она никогда не опаздывает, никогда не забывает домашку, никогда не перечит учителям, всегда знает, что сказать, и как себя вести. Она - образец для подражания, и меня от этого просто тошнит. Я вижу, как учителя ее хвалят, как она улыбается им в ответ, как светится ее это бледное лицо, и у меня просто руки чешутся, чтобы вмазать ей, чтобы разбить эту идеальную маску, увидеть, наконец, хоть какие-то настоящие эмоции, а не эти лицемерные улыбки. И она все время меня игнорит. Как будто меня для нее не существует. Своими этими карими глазами смотрит сквозь меня, как будто я - пустое место. Она никогда первая не заговорит со мной, никогда не посмотрит в мою сторону, если я первая к ней не полезу. И это пиздец как злит меня еще больше, эта ее холодность, ее равнодушие. Как будто я ей противна, как будто она меня презирает. Она же идеальная, а я так, грязь под ногтями. Она меня бесит, сука, до чертиков. Она бесит, бесит, бесит. И вот эта ее блядская неприступность, эта ее отстраненность, это меня просто убивает. Почему она такая? Почему она не показывает никаких чувств? Почему она как будто прячется от меня? Она специально так делает, я знаю. Специально, чтобы меня задеть, чтобы я чувствовала себя еще более убогой. А еще меня бесит то, что она как будто все видит. Она видит мою боль, мою слабость, мою неуверенность. Она видит меня насквозь, как будто я - открытая книга. И я ненавижу это ощущение, эту ее гребаную проницательность. Как будто она знает все мои мысли, все мои чувства, все мои страхи. И от этого я чувствую себя еще более беззащитной, еще более уязвимой. Она меня раздражает, сука, она раздражает, как этот ебаный, гребаный, долбаный мир. Но самое, наверное, бесячее, это то, что я не могу выкинуть ее из головы. Она как заноза в заднице, как прилипшая жвачка, как назойливая муха, которая постоянно жужжит у тебя над ухом. И чем больше я пытаюсь ее забыть, чем больше я пытаюсь ее игнорировать, тем больше она маячит у меня перед глазами. Она - мое проклятие, она - мой самый страшный кошмар. Она везде, в каждой моей мысли, в каждом моем взгляде, в каждом моем сновидении. Она меня преследует, она меня душит, она меня сводит с ума. И я не могу от нее избавиться. Я ненавижу ее, сука, но я не могу ее отпустить, не могу. Я просто не понимаю, что со мной происходит. Почему я так на ней зациклилась? Почему она меня так бесит? И почему, блять, эта ненависть перемешивается с чем-то еще? С чем-то, чего я боюсь признать? Меня просто разрывает на части от всех этих противоречий, от всей этой внутренней борьбы. Иногда, когда я смотрю на нее, я вижу не эту идеальную отличницу, а какую-то маленькую, хрупкую, беззащитную девочку. И тогда что-то внутри меня щелкает, что-то меняется. И тогда мне хочется ее защитить, хочется ее обнять, хочется ее утешить. Хочется, чтобы она посмотрела на меня не как на врага, не как на пустое место, а как на кого-то, кто ее понимает, кто ее чувствует. Бред. Полный бред. Я никогда ей этого не покажу. И самой себе никогда не признаюсь. Но эти мысли не дают мне покоя. Они постоянно вертятся у меня в голове, разрывая меня на части. И я ненавижу себя за это. За эту свою слабость, за эту свою ненормальность, за эту свою проклятую зацикленность на Сонечке Кульгавой. Я ее ненавижу, и себя ненавижу тоже. И все это так бесит. И это всё — ебучий парадокс.