Устойчивость

У каждого человека есть особенности. Сакура грызет корешок книги или тетради, когда пытается запомнить особо сложные понятия. Поэтому ее учебники всегда обернуты плотной пленкой. Ино хватает кончик своего длинного хвоста и водит им себе под носом, чтобы не уснуть. Постоянно чихает на всю комнату, громко и звонко. А профессор Хатаке молчит. Кажется, будто все разговоры, споры и даже скандалы происходят у него внутри, ни на миллиметр не просвечивая сквозь тонкую оболочку спокойного взгляда. Иначе почему он так спокойно ведет себя после того, как Сакура шла и ругала его, не скрываясь? — Подожди меня минут десять. Погруженная в свои переживания, она почти не замечает, как машина останавливается на парковке у торгового центра. Дверь мягко хлопает, закрываясь. Мотор продолжает размеренно мурчать. Приглушенные шаги удаляющегося мужчины стихают за вертушкой какого-то ресторана. «Закрыто на обслуживание». Сакура рассматривает вывеску, на которой большим затейливым шрифтом написано название, залипает на подмигивании неона, думает о том, что в теплой утробе этого явно элитного заведения красиво одетые люди вкусно и сытно едят сейчас, веселятся и не думают ни о чем. В отличие от самой Сакуры. Которая в последний раз позавтракала сегодня утром на бегу стаканом холодного кофе и остатками шаурмы. И до сих пор не может впихнуть в сжавшийся от страха перед недопуском на экзамен желудок даже тонкую пластинку крекера. — Это как-то несправедливо… — шепчет одними губами, мечтая о собственном безнаказанном отдыхе, позволяет себе на минутку почувствовать едкий трепет зависти, откидывается головой на спинку сиденья и закрывает глаза. Если ей придется ждать, то лучше использовать это время с пользой. На сон, например. Десять минут ожидания проходят быстро. Именно десять — часы на приборной панели фиксируют пунктуальность профессора. Сакура вздрагивает и просыпается, услышав, как хлопнула дверь. Он устраивается рядом, одной рукой тянет ремень безопасности, другой протягивает что-то своей пассажирке. Подумав, что ее просят о помощи, Сакура берет в руки небольшую коробочку, теплую и тяжелую. И тут же понимает — там еда. Та самая вкусная дорогая еда из этого престижного ресторана. — Перекуси пока, нам еще в одно место надо будет заехать. Пока удивленная, но послушная Сакура, буркнув благодарность, наворачивает что-то отдаленно напоминающее салат с мясом и…что там вообще? Авокадо какое-нибудь? Руккола?.. машина плавно скользит по проспектам, улицам и переулкам, тормозя около двухэтажного неприметного здания с потемневшей от времени и безразличия вывеской. — Это что — морг? — приходится удивляться с набитым ртом. Сакура спешно дожевывает остатки, заглатывая большими кусками, и вытирает ладонью рот. Чтобы выглядеть прилично. — Да, мне нужно помочь опознать кое-кого. Подож… Если от похода в дорогой ресторан Сакура могла отказаться с легкостью, то от внепланового посещения морга — ни за что. — Я с вами! — она спешно отстегивает ремень и хватается за ручку двери. Стойко выдерживает скептический взгляд профессора и ослепительно улыбается. — Но… — он сомневается. В разумности такого решения или самой Сакуры — возможно и то, и другое. — Ты же только что поела. — В морг не пускают сытых людей? — причина настолько неожиданная, что она не сразу вспоминает, как на первом курсе при обязательном посещении морга бурной рвотой отличилась вся группа. Включая саму Сакуру. — А, вы об этом? Не стоит беспокоиться: я уже преодолела этот рефлекс. Они входят через неприметную дверь где-то сбоку здания. Так и не найдешь ее за разросшимся кустом, если не знать наверняка. Навстречу встает охранник, одними глазами спрашивает у профессора пропуск, кивает на Сакуру, получает в ответ пожимание плечами, понимающе улыбается. Думает, небось, что ее наказывать привезли. «Выглядит так, словно профессор тут частый гость», — думает Сакура, невольно ежась под пристально-насмешливым взглядом. Они идут по гулкому коридору, который заставлен пустыми каталками. Бледно-голубой кафель, застилающий стены, неприятным холодком отдает в спину. Две лампы нервно моргают, проживая последние мгновения своей жизни. Атмосфера на уровне хорошего ужастика, думает Сакура, обхватывая себя руками. Слух обостряется, заставляя думать над каждым шорохом, анализировать, сопоставлять. Так и хочется оглянуться, чтобы своими глазами увидеть — там никого нет, никто не крадется за спиной, занеся огромный нож, никто не нападет с безумным смехом, не уда… — Пришли. Широкие металлические двери с окошком в верхней половине распахиваются и оттуда выходит врач. — На опознание? — спрашивает устало, вращает плечи, словно хочет сбросить нагрузку, и крутит головой. — Документы с собой? С этого момента пропадает тревожность и особенность. Обшарпанный зал становится просто тихим унылым местом с множеством холодильных камер, столов и шкафов. Напряженно гудит электричество, словно под потолком собралась стая пчел. Буднично заполняются бумаги, ведутся разговоры, ставятся подписи. Ни страх, ни отвращение больше не покалывают впечатлительное сердце внезапной гостьи. — Сюда. Дежурный врач буднично указывает на стол, где под тонкой простыней лежит человек. «Труп» — поправляет себя Сакура, безошибочно определяя, что там мужчина. Выдерживая процедуру, профессор ждет, когда патологоанатом подойдет и сам откинет тонкий полог. И только в эту минуту она понимает — там может лежать кто-то близкий, возможно даже родной человек. Кто-то, кого нужно опознать как покинувшего этот свет навсегда. Кто-то, к кому у строгого профессора могла быть привязанность. И поэтому ему наверняка не очень приятно чужое присутствие рядом. Быстрый взмах простыни, выпущенный с задержкой воздух и тихое облегчение в голосе «Это не он». Если не приглядываться, можно не заметить, как напряжение уступает место опустошению. Как разжимаются кулаки, исчезает складка меж бровями. Он стоит над телом еще несколько секунд, прежде чем повернуться к Сакуре и спросить. — Ты в порядке? Спрашивает так, словно это именно Сакуре сейчас было страшно увидеть там кого-то знакомого. Она отрицательно крутит головой, думая о своем. Пытается подобрать слова, чтобы помочь, утешить, но вместо этого вываливает замогильным голосом собственную боль. — У меня завал с анатомией. Он молчит несколько секунд. Смотрит пристально, словно ввинчивается взглядом в ее мозг, чтобы оценить, насколько все плохо. А потом констатирует: — Ожидаемо. «Почему?» — хочется крикнуть уязвленной Сакуре. Его несправедливая оценка неприятно царапает самолюбие, которое тут же начинает сражаться с внутренним голосом, нашептывающим: «Ну все правильно, глупая, бестолковая самозванка». Глубоко спрятанное женское начало требует развернуться и уйти с гордо поднятой головой, но испуганная перспективой отчисления Сакура только ниже опускает взгляд. — Кохару тебя кошмарит? Робкий кивок, чтобы не выдать свое негодование, дается Сакуре легко. Она чувствует себя готовой абсолютно к любому варианту событий, к любым испытаниям, условиям, требованиям, только бы получить допуск. — Хочешь, чтобы я попросил за тебя? Его голос звучит устало, но Сакуре чудится, что каждое слово пропитано разочарованием. Он отворачивается к стенке и терпеливо ждет ответ. Его ладони прячутся в карманах брюк, спина сгибается и весь он начинает выглядеть слишком чужим, почти незнакомым. — Если честно, я бы хотела позаниматься с вами. Как тогда, в загородном клубе. Лямка рюкзака больно давит на плечо, тишина в помещении давит на психику. Стоящий рядом мужчина давит носком туфли какой-то комок на полу. Понимание неуместности просьбы рушит все надежды на помощь. — Она опять устроила блиц опросы, да? — он словно просыпается, подбираясь и поворачиваясь к Сакуре лицом. — Требует молниеносных ответов? Ей остается только кивать, подтверждая его предположения. Видимо, эту практику госпожа Кохару исполняет на каждом курсе. — Забавно. Она нечасто такое делает. Только в группах, где замечает особо одаренных студентов, — тут же опровергает ее догадки профессор. Подходит к металлическому шкафу, достает оттуда пару перчаток и протягивает одну Сакуре. Ждет, когда она натянет тонкий латекс на правую руку. Продолжая молчание, натягивает вторую себе до звонкого шлепка, а потом подходит к столу с трупом, стягивает с него простынь и спрашивает: — Ну давай посмотрим, насколько все плохо. Плечевая кость? Сакура откликается не сразу, заступорившись на его внезапном переходе к вопросам. Тут же слышит неодобрительное «Слишком медленно, Харуно», ловит флешбек, собирается и проводит пальцами по ледяной коже трупа от плеча до локтя. — Прямая мышца бедра? Не привыкнув к темпу, мешкает, пытаясь точно определить местоположение мышцы на трупе. Проводит по верхней поверхности бедра, получает неодобрительное цыканье, скидывает с плеча рюкзак и разминает пальцы. — Плюсна? Мысли ускоряются, доводя реакции почти до автомата, Сакура быстро проводит пальцами по стопе, очерчивая тонкие косточки. Но профессор все еще недовольно покачивает головой. Внутренняя тревога опаляет грудь, мешая восстановить контроль над дыханием, но страх провалить тест, кипятит кровь, ломая концентрацию и снижая скорость ответов. — Подключичная артерия? Реакции становятся быстрее, Сакура ловит довольный кивок профессора, чувствуя, как его одобрение придает ей сил и смелости. — Рукоятка грудины? И снова легкий вопрос. Сакуре даже улыбается, безошибочно указывая на костную перемычку между ключицами. Кажется, все не так плохо, кажется, она вошла в ритм. Кажется, не такая она и глупая. — Общая подвздошная артерия? На этом вопросе приходится признать, что вредная старуха Кохару не зря ест свой хлеб. Услышав название, Сакура судорожно копается в памяти, пытаясь вспомнить, где это? Но кроме подвздошных костей не может вспомнить ничего. Тыкает наудачу сразу в обе и получает резкое «Нет!» Опрос тут же заканчивается. Профессор щурится, рассматривая труп, молчит, в его голове явно бродят какие-то идеи. «Например, послать меня ко всем чертям, чтобы не отнимала время!» — подключается внутренний голос, придавая Сакуре неуверенности. Она скользит глазами по бледной коже мертвого человека, пытаясь разглядеть подсказку, но обескровленное тело похоже на чистый лист бумаги. Попытки вытянуть из памяти страницу анатомического атласа с подробным описанием кровеносной системы тоже терпят крах. Становится так обидно, что хоть плачь. — Вот здесь. Длинный палец утыкается в точку над лобком мертвеца. Сакура фиксирует место, делая пометку «Просто пипец как важно!» и совсем не обращает внимание на расположившийся чуть ниже маленький член. За три года обучения она перестала краснеть и стыдиться обсуждения мужских половых органов, привыкла к ним, как ко всему, что росло на человеческом теле. Только изредка впечатлялась или насмехалась над формой и размерами. — Какие-то проблемы с этой зоной, Харуно? — Что? Она не сразу понимает, на что намекает профессор, думая, что он ругает ее за отсутствие знаний. Но тут же вспыхивает и агрессивно качает головой, опровергая нелепые выдумки. Смело приподнимает мягкий отросток и начинает перечислять, словно по учебнику: — Головка, наружное отверстие уретры, белочная оболочка, уретра, пещеристое тело, ножка полового члена, луковица полового члена, семенной бугорок. Дальше. Мошонка яичника, ее основная функция — поддерживать температуру яичек, достаточную для выработки спермы. Простата находится ниже мочевого пузыря и проникает через уретру. Функция простаты заключается в выработке жидкости, секретируемой в уретру во время эякуляции. Он слушает, не перебивая. Только указательный палец барабанит по предплечью его скрещенных на груди рук. Одобрительно приподнимает брови, и Сакуре кажется, что под маской у него довольная широкая улыбка. — Выходит, основная проблема с артериями и венами. — Еще нервы и мозг. «Чистосердечное признание облегчает наказание». Бабушка часто так говорила, пытаясь поймать Сакуру, которая тайком таскала спрятанные в шкафу конфеты. Но уже тогда ее пятилетняя внучка понимала, что взрослые очень часто не держат свое слово. И молчала, словно шпион в плену. Однако скрывать свои слабые места перед профессором казалось глупым. Разве не за их устранением она пришла к нему? А значит, он должен знать. — Что ж, это может затянуться надолго. — Он ловко снимает пиджак, складывает его и вешает на спинку ближайшего кресла. Расстегивает пуговки на манжетах, закатывает рукава и снимает галстук. — Тогда давай пробежимся по основным венам. Начнем с рук. — А нас не выгонят отсюда? — Сакура приподнимает с пола рюкзак, заслышав шаги по коридору, и отходит на два шага от стола. Тревожно смотрит на рассматривающего локтевые сгибы трупа профессора и давит сильное желание сбежать. — А должны? — он непосредственно отмахивается от ее волнений и продолжает заниматься своим исследованием. — Ты еще долго тут? — вошедший патологоанатом остается стоять у двери, словно забежал на минутку, чтобы отпроситься у папы погулять. — Как пойдет. — Профессор отвлекается, поглядывая то на труп, то на Сакуру, как бы говоря: тут все сложно. — Я через полтора часа меняюсь. После меня тут будет душно, — предупреждает, намекая на что-то, непонятное Сакуре. — Тогда нужно ускориться. Эти двое мужчин синхронно кивают друг другу, оставляя Сакуре с десяток вопросов, каждый из которых подзуживает любопытство, но задавать их — значит тратить драгоценное время. Придется терпеть. Анатомия важнее. — Готова? — оставшись наедине, профессор тут же приступает к обучению. — Тогда давай начнем с рук. Сакура уверенно показывает мышцы, приблизительно очерчивает артерии и вены, условно отмечает нервы. На все свои ответы получает одобрительные кивки или глухие угуканья. Ошибается лишь раз, перепутав расположение лучевой и медиальной. На требование повторить все с самого начала возмущенно жалуется, говоря, что сложно на трупе найти вены. И тут же получает в свое распоряжение живую и теплую руку профессора. — Итак, где лучевая? Иногда ей приходится нагнуться близко-близко, чтобы рассмотреть тонкие переплетённые сосуды. Иногда она указывает сразу, проводя чуть отросшим ногтем по бугрящейся вене. Вопросы сыплются один за другим, Сакура отвечает, стараясь делать это моментально. Часто ошибается, спрашивает верный ответ, повторяет. Профессор берет ее за пальцы и помогает нащупать нужный сосуд, отпускает и заставляет вспомнить самой. За пять минут они разбирают всю руку несколько раз. От локтя до кончиков пальцев. В какой-то момент, увлекшись, он просто расстегивает рубашку, не отводя взгляд, пока Сакура показывает артерии и вены на его шее. Распахивает, стаскивая с рук и бросая комком на стул, его кожа от холода тут же покрывается мурашками. — Давай повторим сосуды на предплечье. Протягивает руку, не давая Сакуре ни секунды, чтобы полюбоваться красивой линией бицепса, округлой головкой плеча, идеальной формой грудных мышц под разлетом ключиц. Сакура видела его тело и не раз, но в тот момент, когда профессор просит ее использовать его словно манекен на лабораторке, она внезапно смущается. Одергивает руку, заметив россыпь мурашек, и отводит взгляд. «Асексуал» — напоминает себе, словно такое можно забыть. Он ничего не почувствует, даже если облизать его член. Да и обстановка не слишком располагает к лишним мыслям. В этот раз взять себя в руки удается очень быстро. — Еще раз. — Он отводит ее палец, встряхивает руку и чуть настойчивее повторяет: — Глубокая артерия плеча. Подмышечная артерия. Локтевая. Как же хочется запомнить и ответить, но Сакура промахивается снова и снова. — Смотри. Здесь, — он проводит по коже трупа, безошибочно определяя место, — глубокая артерия плеча. Тут, — приподнимает руку и ведет пальцем по впадине под мышки, — подмышечная. Это, — кладет руку на место и проводит по сгибу локтя, чуть дальше от центра, — локтевая. Повтори. В какой момент ее начинает вести от его близости, Сакура не помнит. Она просто резко глохнет и тупеет, думая лишь о том, что полуголый профессор находится в ее полном распоряжении. Что она может прикасаться к нему, чувствовать его тепло, силу. Что несмотря на два месяца работы с собственным сердцем, выгнать оттуда этого невероятного мужчину так и не получилось. — Простите, я забыла, где глубокая… Она совершенно искренне не помнит. Черт бы побрал эту анатомию. Эту вредную старуху. И всю медицину до кучи! — Прощупай двуглавую, чувствуешь, где она заканчивается. Вот тут рядом длинная головка и медиальная. А между ними глубокая артерия. Попробуй. Он стоит неподвижно, пока Сакура щупает его руку, пытаясь найти искомую артерию. Смотрит на ее пальцы и поправляет, когда она промахивается. Его теплое дыхание касается ее ладони, заставляя дрожать от холода. От холода же? — Сакура, так не пойдет. Ты должна быть уверена и быстра. Иначе Кохару не допустит тебя. — Словно почувствовав ее беспокойство, профессор отходит на шаг, разворачивается и берет пиджак. — Накинь, а то тут прохладно для живых людей. Теплый май — именно поэтому Сакура в тонкой блузке и шортиках целый час практикует анатомию в промозглом зале морга. Увлеченная знанием, она долго не обращает внимания на внутреннюю дрожь, списывая все на слабость от постоянного недосыпа и усталость от бесконечной учебы. И еще на стресс. Все же не каждый день сам профессор Хатаке разрешает потрогать себя. — Я не… — он не слушает. Заводит руки ей за спину и окутывает мягкой тканью, от одного прикосновения которой сразу становится теплее. — А как же вы? — Давай поторопимся. Через полчаса придет другая смена. Не такая дружелюбная. После этого аргумента остается только кивнуть. Всего полчаса. Так мало, если учесть, что из всего тела они прошли только сосуды руки и шеи. Но даже это гораздо лучше, чем ничего. Главное — не поддаваться волнению и держать себя в руках. В руках. — Тут, — он начинает без предупреждения. Берет ладонь Сакуры и кладет себе на грудь, — верхняя легочная вена. Тут, — спускает, — нижняя легочная. Второй рукой чертит для наглядности на трупе, проводя четкие контуры два раза подряд. Сакура смотрит, как уверенно двигаются пальцы профессора и старательно повторяет за ним. Верхняя. Нижняя. Спонтанно проводит пальцем вдоль ключицы через плечо до самого запястья и без спросу озвучивает: — Подключичная. Глубокая. Лучевая, Вряд ли в этот момент она отдает себе отчет, что выглядит ее ответ, как дешевая попытка соблазнения. Но в ту секунду, когда профессор перехватывает ее руку, отводит в сторону и резко бросает, словно это что-то мерзкое, неприятное, понимает, как непростительно увлеклась. В наступившей тишине только жужжание ламп под потолком да тихое тиканье часов над входом. Урок, судя по всему, окончен. Сакура набирает воздуха побольше, чтобы объясниться хоть как-то, но не успевает. Профессор поднимает ладонь, призывая к молчанию, потом разворачивается и на несколько мгновений отходит. Пересекает помещение, дойдя до двери и вернувшись обратно. Возвращается, встает напротив, уперев руки в боки, и продолжает молчать. Неловкость заполняет легкие с каждым вдохом. Сакура порывается извиниться и попросить дать ей еще один шанс, но впервые сдерживается, чувствуя нарастающее напряжение. Осознание собственной ошибки давит на грудь чувством вины. Ей не следовало. Он ведь доступно все объяснил. Это все равно, как если бы Наруто решил приласкать ее, не получив согласия. Даже думать о таком противно. Секунды соскальзывают с безучастных стрелок, заставляя испуганное сердце стучать быстрее. И откуда у нее такой талант - все портить? Она бы заплакала, не будь ей так стыдно. Руки тянутся к пиджаку - снять, отдать и попрощаться. Но профессор внезапно решает продолжить. — Теперь лицевые. — Снимает маску, отбрасывает ее в сторону и делает глубокий вдох. — Верхняя губная артерия. Нижняя губная. Угловая… Сакура вздрагивает, не веря собственным ушам, но быстро включается и начинает аккуратно проводить пальчиком названные артерии. Которые по странному стечениею обстоятельств находятся совсем близко к его губами. Наугад проводит вдоль тонких сосудов, снабжающих кровью лицо. Судя по его реакции ошибается. Пробует снова и старается не обращать внимание на его зачастившее дыхание. — Еще раз. — Обычно его недовольство раздражает. Но в этот момент Сакуре кажется, что нет ничего вернее ошибки. Потому что требовательный профессор просит показать те самые артерии, которые обрамляют его губы, снова и снова. — Еще. Она не выдерживает на четвертый раз. Соскальзывает пальцем на верхнюю и проводит по шелковистой мягкости до самого уголка. Смотрит, как он едва заметно вздрагивает, пытаясь сомкнуть губы. Не останавливается, и проводит по нижней. Чувство вины, стыда, неловкость - исчезают куда-то разом. Остается только плавящая все внутренности игра. — Еще раз. Его глухой севший голос заставляет ее очнуться. Никогда прежде он не говорил так. Словно звуки рождаются не на связках, а где-то глубоко в груди. В ту же секунду она понимает — он близко. Слишком, на расстоянии не больше десяти сантиметров. Сакура смотрит наверх, пытаясь угадать в выражении его глаз, что случилось, и натыкается на тяжелый нечитаемый взгляд под полуприкрытыми веками. — Еще раз.