Устойчивость

«Лучше бы меня отчислили…» На посту медсестры в половине второго ночи так тихо, что кажется, будто на весь коридор слышно, как сражаются мысли в голове дежурящей Сакуры. Она комкает испорченный бланк назначений, неосознанно напирая чувствительной ладошкой на бумажные уголки, словно боль может помочь. Отвлечь. Успокоить разбушевавшуюся совесть. Не помогает. Очередной комок летит в корзину для мусора. Врезается в стену и оседает на полу частью небольшого сугроба. Сакура достает новый бланк и вновь делает ошибку, понадеявшись на доведенное до автоматизма умение заполнять бесконечные строки привычными названиями. Комкает. Сжимает. До боли. Это не работает. Совсем. В памяти слишком живо окончившийся безумием сеанс массажа в квартире профессора. Если бы она только знала! Если бы только могла представить, как все обернется! Если бы… если бы у нее были мозги и хотя бы капелька такта! Как жаль, что уже слишком поздно. Слишком, черт побери, поздно, жалеть о содеянном. Остается только попытаться принять и постараться исправить… — ха! Кого она обманывает? Исправить? Как такое исправить? «Лучше бы меня отчислили…» Некоторые вещи лучше не знать. Как бы ни вытряхивало душу от любопытства, некоторые вещи лучше не знать. Не листать фото в галерее на чужом телефоне. Не открывать странное, похожее на мутные кляксы видео, не продолжать смотреть, прочитав название. «Прятки». Не зажимать себе рот рукой, глядя, как в пустой комнате, у закрытого плотными черными шторами окна на единственном стуле сидит совершенно голая, болезнено-белая девушка с повязкой на глазах. А у нее за спиной стоит одетый в черную рубашку и черные брюки… профессор. Сливающийся с цветом стены и штор, он становится заметен лишь когда делает первый шаг… …и в этот момент все становится слишком сложным… Потому что оторваться от просмотра пятиминутного ролика окажется невозможно. Нажать паузу, когда седая шевелюра слепяще-ярким пятном упадет из правого угла экрана прямо на плечо вздрогнувшей девушке. Остановить воспроизведение, когда длинные пальцы скользнут по тонким ключицам медленным перебором. Выключить, когда, соединившись на шее, широкие ладони поползут вниз, а мягкие губы обхватят спрятанное в каштановых волосах ухо. «Идиотка, просто идиотка! Да почему все так?» Режиссер этих роликов был совершенно точно мастером своего дела, потому что забыть мелкую дрожь, на секунду дернувшую хрупкое тело незнакомки, Сакура не сможет и на смертном одре. Ведь ее саму тряхануло не меньше. Когда губы профессора потянули мочку девушки в сторону, чуть-чуть, только чтобы подразнить, когда его ладонь обхватила ее лицо, разворачивая, чтобы тщательно, не упуская ни одной детали, рассмотреть каждую черточку, когда его тихий голос прошептал ей прямо в приоткрытый от волнения рот «Попалась»… Ей стоило сделать только то, что сказал профессор, когда вручил свой телефон после повторной пытки массажем, на этот раз добросовестно зафиксированным на камеру. «Отправь на почту Цунаде. Вот адрес. Смотри, не разбей мой телефон». Последнее могло бы быть беззлобным подшучиванием, если бы эти слова сказал другой человек. Не предельно серьезный Хатаке Какаши. Ведь именно из-за этих слов Сакура и боялась выпустить телефон из рук. А потом оно как-то само… как-то так на автомате… всплыло какое-то оповещение, палец дернулся к экрану, чтобы смазать блокировку. «Пятнадцать процентов загружено»… новые сообщения от господина Минато… напоминание о чьем-то дне рождения… приглашение в беседу… Это все так отвлекало от наблюдения за шкалой загрузки… эти медлительные проценты тридцатиминутного видео… Сакура не собиралась рыться в его личном. Правда, не собиралась. Просто загрузка вдруг оборвалась, и ей пришлось отправлять письмо госпоже Сенджу заново. Искать видео в галерее, в окровенном хаосе бесчисленных папок с педантично-точными называниями «Документы для гранта», «Подборка по антибиотикам», «Мемы от Минато», «Важное!» «Список лекций по фармакологии»… столько всего! Где было искать нужное видео, если профессор, сославшись на невыносимое жжение после массажа, ушел в душ? Вот тогда-то она и заметила эту папку среди прочих фото и видео в галерее. «Старые глупости». И любопытство взяло верх. Глупости? Ну-ка, ну-ка… «Лучше бы меня отчислили!» Жалеть о том, что невозможно изменить, бессмысленно. Невыносимо. И совсем никак не может исправить ситуацию. Но Сакура жалеет до самого утра о том, что не услышала шагов по коридору, не дернулась боковым зрением, когда открылась дверь, не обернулась, когда профессор спросил, не хочет ли она есть. В те последние секунды у нее еще был шанс скрыть свое преступление. Был шанс спастись. Вот только вынырнуть из глубины созерцания происходившего на маленьком экране телефона ей не удалось. К сожалению… Потому что вышедший из душа профессор Хатаке поймал ее за просмотром видео и очень-очень разозлился. «Как мне теперь смотреть ему в глаза?" Да уж, напоминать о том, что предложение посмотреть другие ролики с его участием, было его идеей — не стоило. Нужно научиться молчать наконец, честное слово. Нужно сдерживаться. Не маленькая в конце концов! Довела взрослого мужчину до белого каления. Или до красного? Судя по цвету его щек и шеи — скорее второе. А в его дыхании можно было бы жарить яичницу — настолько горячими были струи воздуха, обжигавшие ей плечи, пока профессор молча выталкивал ее через всю квартиру к выходу. «Лучше бы меня отчислили!» Мысли по кругу — одно и тоже… если бы… если бы… если бы… И каждый раз отвесная стена необратимых последствий. Ей совершенно точно не сойдет с рук это последнее нарушение спокойствия и вторжение в личную жизнь. «Может, заболеть на недельку? Вдруг оно само рассосется?» Радужные перспективы теплым волнуют грудь целых семь секунд. Семь коротеньких рывков самой длинной стрелки на стоящем у края постовой тумбочки будильнике. Чтобы на восьмом уронить глупое с обрыва надежды прямо в бездонную пропасть отчаяния. «Я безнадежная тупица!» Кричать в отделении запрещено. Так что Сакура долго и смачно костерит саму себя, портя очередной бланк назначений и сминая его, чтобы опять и опять промахнуться мимо мусорной корзины. Как назло ни одной скорой до конца дежурства. Ни одного осложнения. Тишина, покой и здоровый сон в отделении на двести мест. Сон, который бесшумно подкрадывается за полчаса до пересменки, укрывает звуконепроницаемым одеялком и крепко держит в своих объятиях. — Харуно… эй… Сакура, проснись! Сакура, срочно укол адреналина пациенту во втором боксе! — Сейчас! Уже иду! Она вскакивает, не успев проснуться, пытается бежать и натыкается на что-то мягкое, теплое и неприступное. Заведущая. — Успокойся, никого не надо спасать… разве что тебя саму. Смотреть страшно на твое лицо. Ты это, к зеркалу в ординаторской не подходи, а то еще треснет… Чувство юмора у повидавшей многое на своем веку Чиё-баасама всегда на грани с откровенной издевкой, потому-то первые несколько секунд Сакура пытается понять смысл сказанного, перетасовывая в голове обрывочное «страшно», «лицо», «зеркало», «треснет», пока не натыкается на хитрый взгляд утонувших в смешливых морщинках глаз. — Домой, Харуно. Считай, что это приказ. Недосып — коварная штука. Стоит подумать только, что тебе как два пальца — бодрствовать несколько суток напролет, как в один из дней ты обнаружишь себя сладко спящим на втором круге трамвая, бойко выстукивающего на рельсах самую прекрасную колыбельную всех времен и народов. В общежитии подозрительно тихо. В комнате подозрительно чисто. Даже нелюбимый Ино кактус полит и повернут к скупому солнцу. Но ни ее самой, ни соседок, ни пылинки… — Что за?.. Сакура тянется за телефоном, тщетно обшаривая глазами каждый уголок комнаты. Все привычные места, где она обычно оставляет его — стол, тумбочка у входа, тумбочка у кровати, книжная полка, подоконник — пусты. Надо бы проверить расписание, мало ли… — Да куда он запропастился, черт! Карманы в куртке пусты, джинсы, рюкзак… может, забыла в шкафчике на работе. — Точно, скорей всего там, раз никак не найти. Ладно, пойду ко второй паре, и если это все же только моя шиза, посижу в столовке. «Или посплю в библиотеке на третьем этаже». — Эй, Харуно, ты больше не ходишь на фарму что ли? Выбежавший из-за угла небольшого магазинчика рядом с общагой Шикамару Нара неожиданно приветлив и непричесан… То есть нет. Он все так же скупо цедит слова, обдавая этим своим цыкающим тоном и вымазывая скучающим взглядом, но что-то звучит иначе… что-то неуловимое… К тому же хвост. Где эта пресловутая ботва от ананаса? Как вообще смотреть на зануду Шикамару с распущенными по плечам волосами и не думать, что он, оказывается, очень даже неплох. И — «да простит меня Ино» — вообще-то красив! Просто секси. Широкие плечи, длинные ноги, подсмотренный как-то пресс, вечно прячущийся под безразмерной одеждой. К тому же эта его любовь к сигаретам. Сегодня даже вредная привычка добавляет шарма в странный образ. Когда он так зажимает губами белую палочку, а ветер бросает слегка вьющиеся пряди ему в лицо… — Чего застыла, Харуно? С тобой все в порядке? Выглядишь ужасно вообще-то… — И тебе доброго утра, вечный ботан. Неласковое прозвище прячется в кулак, сливаясь с желанием зевать без остановки. — Так ты идешь на фарму или нет? Что там за контры у тебя с профессором? — Что? Какие контры? Ты о чем? По спине острым — страх: неужели Шикамару знает? Знает, что профессор выгнал Сакуру вчера из квартиры, выцедив на прощание змеиное «чтобы больше тебя не видел!» — Ну, вы так неслабо поругались на последней паре. Забыла уже? Он же влепил тебе третью отработку, а это незачет автоматом. Поэтому я подумал, что ты больше не будешь ходить на пары… — А… ты об этом… Неужели ее больше не пугает самое страшное словосочетание «незачет автоматом»? Неужели чувство, от которого расслабляются мышцы и по лицу расплывается слабая улыбка — облегчение. Потому что это всего лишь «незачет автоматом»? — В общем… смотри… если будет нужна помощь, скажи. Постараюсь вытащить. Короче говоря, обращайся… — Хорошо… Ошарашенная… нет, офигевшая от предложенной помощи, Сакура способна только принять-поблагодарить коротким кивком все еще слишком тяжелой головы. Но Шикамару ее не слушает. Он стартует с места, выстреливая через плечо самое важное: — Нам расписание поменяли. Фарму перенесли на вторую пару. Давай бегом, а то опоздаем. Тебе-то уже без разницы, а я не хочу отрабатывать этому… Нелестное прозвище профессора прячется в кулаке «неожиданно» закашлявшегося Шикамару. До аудитории широко шагают молча. Отвлекаются парой приветствий на втором и четвертом этажах. В лекционном зале шумно и душно. Окна закрыты наглухо, свет слишком тусклый. И кажется, будто полсотни глаз в одну секунду поворачиваются и провожают взглядом имевшую наглость явиться Сакуру. Но это только кажется — все по-прежнему занимаются своими делами, до волнующейся Сакуры никому нет дела. Кроме, разве что, лучшей подруги: — Ты дрожишь что ли? Не заболела случайно? Ино сидит на обычном месте и отчего-то хмурится. Наверное, потому что Сакура зашла в аудиторию вместе с Шикамару. Эти двое друг друга на дух не переносят… да уж… угораздило же… — Все хорошо. Просто не знала, что у нас замена, кажется, телефон забыла в шкафчике на работе. — …ммм… понятно… Звонок дребезжит, и все головы одномоментно поворачиваются к двери, в которую тонким ручейком льются опоздавшие. Но седая шевелюра, безразмерный свитер и непоколебимая надменность не появляются даже спустя пятнадцать минут. Общее недоумение сменяется запретным ликованием: вечно пунктуальный Какаши Хатаке опаздывает! Тихий шепоток проносится по рядам, усиливавясь с каждой минутой. Глаза всех студентов следят за приоткрытой створкой, чутко вслушиваются в приближающиеся и затихающие шаги. Профессор опаздывает на двадцать три минуты. — Как думаешь, что с ним случилось? — Может, проспал? — Такие, как он, не умеют просыпать! Скорей уж его машина сбила! — Не, тогда бы к нам пришли и сказали, что пару отменили. — Может, пока просто не знают, что он лежит где-то на холодном асфальте, устремив остекленевший взгляд в небо, и капельки дождя растворяют его густеющую кровь?.. — Неджи, заткнись! — Да, заткнись! — Тогда он уволился. Мы ему надоели. — Почему это мы ему надоели? Я всегда готова к каждому занятию! — Ну, есть такие, кто прогуливает и еще имеет наглость права качать. Тут у кого хочешь терпение лопнет. — Думаешь, это из-за той выходки Харуно на прошлой паре? — Это когда она при всех сказала, что сдала отработки, а профессор опроверг ее? — Да-да! Представляешь! Может, она пожаловалась на него куда-нибудь и его заставили уволиться! — Все может быть… кто знает, что там было дальше… — Я слышала, ее вызывали к ректору! — Да! — И его тоже! — Тише… кажется, она услышала… «Мне только сплетен не хватало… Лучше бы меня отчислили!» Сакура накрывает голову руками, чтобы не слышать усиливающийся с каждой минутой шепот, в котором раз за разом мелькает ее фамилия. — Не обращай внимания. Им лишь бы языки почесать. Вот увидишь, все забудут это через неделю. Ино легонько поглаживает спину Сакуры, весьма неубедительно подбирая утешительные аргументы. Хочется сбежать. Вскочить и, перепрыгивая через ступеньки, вылететь из душной аудитории, чтобы наконец вдохнуть полной грудью. Но… — Уважаемые студенты, прошу вас покинуть аудиторию и пройти в лаборатории. Ваш преподаватель уже полчаса ждет вас там. Если через пять минут не придете, вам засчитают отработки. Всем! Возмущенный гул голосов вперемешку со скрипом сидений и грохотом падающих от спешки учебников перекрывает последние слова запыхавшегося лаборанта. Желание выбежать из аудитории, перепрыгивая через ступеньки, сбывается с пугающей точностью. Сакура торопится и не замечает, как за спиной Ино вырастает Шикамару, помогающий обеим подругам протиснуться сквозь плотный поток спешащих студентов. — Итак. Стоит толпе раскрасневшихся мальчишек и девчонок размазаться под дальней стенке лаборатории, как тишина становится почти осязаемой. И спокойный голос стоящего перед столом с микроскопами профессора Хатаке звучит страшно. А пауза после его короткого вводного заставляет крепче сжать пальцы на ремешках рюкзаков и сумок. — Я было решил, что вы единодушно прогуляли мою пару, но на ваше счастье… Еще одна пауза и душераздирающе-медлительный выдох. — … в деканате объяснили, что возникла техническая ошибка. Поэтому. Прошу вас занять свои места и приготовиться к лабораторной в кратчайшие сроки. Даже цунами показалось бы ленивой волной по сравнению с ринувшимися к столам студентами. Возможно, все бы так и разрешилось: досужие сплетни про якобы увольнение из-за наглой спорщицы остались лишь сплетнями, если бы профессор не сказал проходившей мимо Сакуре «Вы забыли у меня свой телефон, Харуно. Заберите после пары». Случайно или нарочно, но он точно не пытался быть потише, так что двусмысленное «у меня» парализовало всех, находившихся поблизости. Кроме Ино. — Откройте вторую страницу и подготовьте реактивы. Сегодня вы покажете мне, как запомнили сочетание противоэпилептических с витаминными группами, антибиотиками, болеутоляющими и прочими лекарственными средствами, перечень которых вы как раз и найдете на второй странице. Бумажный шорох и дзиньканье стеклянных колбочек помогают взять себя в руки. Ино суетливо достает компоненты, раскладывает на столе необходимые для манипуляций приборы и инструменты, проговаривает, словно для себя, перечень лекарств. И только один раз бросает взгляд на замершую на другом краю стола Сакуру. — Для начала я хочу, чтобы вы мне рассказали, что такое лекарственно-устойчивая эпилепсия. Нара, я вас слушаю. — Лечение эпилепсии сосредоточено на прекращении или сокращении числа приступов у пациента с как можно меньшими нежелательными эффектами. В большинстве случаев приступы можно контролировать приемом одного противоэпилептического препарата. Но у некоторых пациентов эпилепсия не поддается лечению, и им может понадобиться более одного лекарства для контроля приступов. — Все верно. Теперь расскажите мне, чем фокальная эпилепсия отличается от генерализованной. Киба Инудзука, ваш ответ. — Когда приступы происходят во всем головном мозге — это генерализованная эпилепсия, а когда локализуются в одной области мозга — фокальная эпилепсия. — Коротко, но точно. Хорошо. Итак, кто нам расскажет, какой препарат разработан и успешно применяется как добавочное средство для лечения фокальной эпилепсии у подростков и детей? Добровольцы? Он обводит медленным, тяжелым взглядом замерших, словно суслики на поле, студентов и разочарованно покачивает головой. — Нет желающих? Тогда… Яманака, думаю, вы блестяще справитесь с ответом на этот вопрос. Ино открывает рот, чтобы ответить, как вдруг что-то в ее лице меняется, дыхание учащается и взгляд, еще секунду назад бывший твердым и спокойным, начинает метаться по стенам и шкафам лаборатории. — Профессор, я тянул руку, чтобы ответить. Почему вы меня не спросили? Голос Нара из-за спины останавливает панику Ино. — Неужели? Не заметил. Что ж, прошу вас. Шикамару отвечает размеренно и четко. И за то время, пока он перечисляет все плюсы и минусы препарата, Сакура дергает подругу за рукав и одними губами спрашивает «Что случилось?» В ответ только обреченное покачивание головы и опустившиеся в отчаянии плечи. — Прекрасно, Шикамару. Вы хорошо подготовились к занятию. На этом мы закончим с теорией и приступим к практике. Через полчаса хочу видеть у себя на столе заполненные вами формы с максимально точными значениями. Начинайте, я посмотрю, как вы работаете. Сакуре приходится собраться. Взять себя в руки и делать вид, что не замечает, как мимо ее стола туда-сюда ходит хмурый профессор, скрестивший на груди руки. Но его первое замечание все равно застает ее врасплох. — Дозировка, Харуно. Не можешь отличить двести от двух тысяч? Может, тебе нужны очки? Еще один круг и только раз его голос звучит с подсказкой для Хинаты Хьюга: «Добавляйте постепенно, не сразу, тогда результат будет более точным». Сакура помешивает раствор, сосредоточившись на выполнении нужных манипуляций, как вдруг: — Ты там себе чай навела, Харуно? Еще медленнее не можешь размешивать? Что за цвет? Раствор должен быть бледно-голубым, а не фиолетовым. Переделать. Ино, стоящая рядом и делающая вид, что внимательно читает инструкцию, спокойно забирает мензурку и выливает в металлическую емкость для отходов. Сакура даже возмутиться не успевает. Зато успевает увидеть парочку морщинок в углу правого глаза профессора. Да он улыбается! Вот же зараза. — Ино, ты не готовилась что ли? Зачем вылила раствор, он ведь должен был поменять цвет через минуту. — Черт… да? Сакуру накрывает не сразу. Ощущение близкой неудачи, беспомощность, явный враг, без конца отпускающий колкие замечания ей одной… все это напрягает и заставляет сомневаться в себе. Делать неизбежные ошибки. — Ты решила отравить нас всех тут? До конца лабораторной всего десять минут, а из пяти заданий едва выполнено одно. Едкий дым от пробирки с подогревающимся раствором, на который Сакура старалась не обращать внимание, вдруг загустел и стал сильнее пахнуть чем-то кислым. Чем-то неправильным. Рука сама потянулась убрать горелку, но не успела — резкий окрик профессора, стрельнувший ей в самое ухо, заставил отступить и закрыть лицо ладонями. — Простите… я не хотела… простите… наверное, что-то перепутала… я нечаянно… Она шепчет и шепчет слова, которые никто не слышит. Потому что все студенты спешно покидают лабораторию, подчиняясь приказу профессора. Чьи-то руки разворачивают ее, хватают сзади за плечи и толкают к выходу. Чей-то голос кричит на ухо, чтобы старалась поменьше дышать. Чей-то крик становится жирной точкой в уплывающем из реальности сознании. Кажется, это кричит Ино. А потом темнота и ничего. Тихо, спокойно. Ни одной мысли. Правда, какой-то дискомфорт задевает сознание, пока разум предпочитает плавать в густой пустоте. Но странный дискомфорт не отступает, тянет за собой звуки. Хнычущие, срывающиеся, противные. — Ты как? Сакура? Ты в порядке? Эй! Я видела, как ты шевельнула веком! Отвечай быстро! Ты же не умрешь? Ты же будешь жить? Скажи мне, что все в порядке! Ино… только она будет так требовать. Хочется побыстрее ответить, чтобы она замолчала, но в голове странный туман, а во рту такой противный вкус, что сразу начинает тошнить. Рефлекторный позыв до звона в ушах оглушает и сковывает тело почти парализующей судоргой. Больно. Очень больно. Сакура выгибается дугой и бьется головой об угол, не замечая, как из рассеченной на затылке кожи начинает бежать кровь. — Помогите! Профессор! С ней опять этот приступ… Накатившая темнота окончательно отсекает звуки, чувства, мысли. Все, кроме одной: «Лучше бы меня отчислили…»