Новички

      Голос Ливингстона разносился под потолком тихим перезвоном, вынуждая каждого второго зачарованно наблюдать, как этот юноша самозабвенно откидывает голову назад, забывая о том, где находится, как меняются лица одноклассников, как в даже в глазах префектов мелькает тень уважения.

«…Выпустить бы страх, вытащить всё наружу

Тьма нахлынет черной, будто смоль, волною

И опять улыбка, как багровой раной

Смех мой разливается весельем пьяным

Кровь течет ручьем, звонко капая по лужам

Маленький герой, да кому ты вообще нужен?

Последняя битва убийцы великанов

Ведь самые лучшие уходят слишком рано

Мама, не плачь, не ищи следов во тьме

Я уйду за горизонт и покорюсь своей судьбе

…

И опять бессилье рвется наизнанку

Меч натер мозоли и раскрыл все ранки

Снова пропустил удар и оступился

Маленький герой, лучше б ты и не родился…»

      — Красиво, — тихо произнёс Гринхилл, отводя взгляд, унимать Дору и разгонять собрание, инициированное явно с её каприза, резко расхотелось. Было что-то нежное и тёплое в происходящем.       — Ага, грустно только, — отозвался Джон, убрал руку с грифа и лёгким жестом поднял очки на лоб, чтобы вытереть невольно побежавшую слезинку. Слишком уж многие мысли затрагивала песня, но, несмотря на таящуюся боль, она была красивой и вполне себе угомонила всё ещё растерянных и шушукающихся студентов.       — Сам попел, сам разревелся, — фыркнул откуда-то справа Тафт, незаметно для окружающих поправлявший на своём префекте сползающий плед.       — Самодостаточный, что скажешь, — усмехнулся Ливингстон, — самодостаточность вообще главное качество в мужчине, по моему скромному мнению. А то, знаешь ли, некоторые бегают, как пришибленные собаки.       На последних словах Джон многозначительно взглянул на Романа, хлопая ресницами. Тот ответил таким же безумным морганием. Сидящим рядом показалось, что они обмениваются информацией на придурковатой версии морзянки.       Алёхин мрачно усмехнулся, убирая перебинтованной рукой волосы с левой стороны за ухо:       — Позволь спросить, куда это я бегаю? — голос прозвучал почти томно, с лёгкой ноткой опасности и насмешки, однако в почти оглушающей тишине это сделало его только загадочнее.       — Пф, не куда, а за кем.       На этих словах Чеслоку стало неловко, без сомнений: до Джона дошли слухи о причинах выходки Алёхина, знать бы только, кто их распустил…       — Ну надо же, — тихо ответил Рома, укладывая голову на плечо друга, прикрыл глаза и умолк, ожидая следующей песни. Какое ему дело до того, что по поводу произошедшего думают остальные? Никакого, как и всегда. Перед Дорой стыдно немного, но это быстро пройдёт.       — Ну и что ты ластишься, ластёнок? — тихонько хмыкнул Джон, запуская пальцы в шелк чёрных волос и нежно почёсывая своего придурковатого подопечного.       Чеслок резко отвёл взгляд, не понимая, откуда в нём вспыхнула ревность. Было просто невыносимо смотреть на то, как нежно Джон касается Романа, а тот чуть не мурлычет от удовольствия.       — Вас тоже рассадить? — наконец прервал воцарившуюся идиллию Инек и, не дождавшись ответа, поставил гитару ребром на колени, начиная наигрывать следующий мотив.

«Но от всех чудовищ жутких я тебя поклялся уберечь. Я не сплю вторые сутки, я точу алмазами свой меч. Набираю из-под крана как учила ты живой воды. Я готов к смертельным ранам, но вопрос — готова ли к ним ты»

      Сначала пели только пятеро: новички и профессор Морт, но на каждый второй припев следующей песни присоединялись новые голоса, неуверенные, спотыкающиеся на словах. Сначала только младших, но потом и ребята постарше втянулись.

«Ведь недаром встаёт заря,

Небосвод от зари весь красный.

Только знать бы, что все не зря,

Только знать бы, что не напрасно»

      Орлятские песни, дворовые и костровые, от совсем простых проигрышей до «Да что ж такое, так, давайте ещё раз попробую».       — Так странно петь такое… Ещё и всем вместе, впервые услышав слова, — тихо произнёс Лоуренс, ища ответа на лице профессора Морта, ответил, конечно же, не он. Бойкий голосок Джона вновь отвечал под тихую мелодию:       — В этом вся магия таких вечеров. Будь нас поменьше, встали бы в один круг, положив друг другу руки на плечи, и, чуть покачиваясь, пели, видя только отблеск глаз и веря в то, что люди рядом самые близкие и родные. Но с такой толпой это очень проблемно…       — Вообще можно их по дортуарам или вообще по классам поставить, будет неплохо, — улыбнулся Инек, внезапно упавший в ностальгию, — а если совсем по правилам, то каждый должен был поделиться своими мыслями, а мы рассказывать легенды орлятского круга. Наша про гитару, твоя про звёзды, моя про вожатское сердце…       — Терпеть её не могу! Дети потом с чувством вины нас забывают, — тут же возмутился Джон.       — Тебя это никогда не касалось, — пробубнил Рома, так и не убрав голову с его плеча, внезапно пропищал не своим голосом: — Спасибо нашим вожатым и особенно! Ладно-ладно. Тебя ведь и правда любили. Просто за то, что не пытался делать вид, что лучше или умнее нас. Клянусь, в моменты, когда ты в шутку пытался вызвать дождь, чтобы не идти на спартакиаду, или по утрам слонялся с лицом восставшего из гроба, мы таким пониманием пропитывались… Ты учил любить мир, а по итогу мы любили тебя…       — Закончил? — недовольно спросил Ливингстон.       — Угу… Сыграй мне «Нервы»…       Кто-то даже всхлипывал, Джон с Инеком играли в две гитары, хотя это совершенно не требовалось, а серебристый голос бил тишину вдребезги. Даже у Чеслока всё внутри сжималось, слишком хорошо для простого студента, а в словах что-то спрятано, но понять бы что…

«Ночь меня ждёт за мокрым стеклом Она всё поймёт в молчании слов По струнам мой долг доводит до слёз Ты плачешь, ну что, всё снова всерьёз»

      Наверное, было слишком поздно, стоило песне кончится и Михаэлис всё же забрал первогодок, всех кроме фиолетовых, чтобы отвести спать, но позволил остальным продолжить эту странную забаву. Ушли Морис ещё несколько учеников, обозвав на последок происходящее глупостью, но всё же большинство продолжало сидеть неподвижно, позволяя себе окунуться в чужое детство. Вопросов было много, но почему-то он все перестали иметь значение.       Час, другой… Наверное, ещё немного, и наступит рассвет. Под перебор струн в сон потихоньку погрузились все, прямо на полу, в обнимку с одноклассниками, оперевшись на стену. Никогда такого не было и просто не могло быть, но было. А ещё снились удивительные сны про миры из песен.       Морт тихо положил гитару и взглянул на Джона, тот тут же повторил жест, перед этим очень осторожно переложив голову Ромки на плечо Чеслока. Оба что-то сонно промямлили, но, получив в ответ тихое «Спите-спите», умолкли, прижавшись друг к другу.       — Идём? — одними губами спросил Инек.       Редмонд проводил взглядом две фигуры, одна вся в белом, высокая и крепкая, со светлым ёжиком волос, вторая — маленькая и растрёпанная, в школьной форме, а в руках ботинки, чтобы не стучать по полу. Особенно отпечаталось то, как Джон прошёл через весь зал. Не через центр круга, а по краю, попутно поправляя пледы на студентах и перекладывая тех, кто уж совсем неудобно устроился. Была в этом неправильная забота, какая-то ласка.       Когда он проходил мимо зелёных, Гринхилл из-под опущенных ресниц настороженно наблюдал, как Дора нежно и быстро потрепала по волосам сначала Ника, а потом то ли с жалостью, то ли с какой-то виной чуть коснулась волос Эдварда, что уснул, обняв колени и устроив на них голову.       Кому скажешь — не поверят. Собрать все четыре дортуара ночью в главном корпусе просто для того, чтобы играть причудливые песни, да ещё и так долго, что все уснут.       — Не спите? — шёпот Вайолета был обращён к префектам, которые, разумеется, тоже не спали. После событий, произошедших с Арденом, тревожность не оставляла, от всего ждали подвох.       — Нет, выйдем? Хочу поговорить, — так же тихо ответил Эдгар, поднимаясь с пола.       Четвёрка устроилась в ближайшем пустующем классе, было темно и почему-то неуютно. Первым заговорил Редмонд:       — Мне это не нравится… Он умеет слишком много, а мы знаем, кому ещё всё удавалось так легко…       — Арден? — тихо уточнил Блюэр. — Проблема в том, что Ливингстон всё делает играючи, не придерёшь, а его выходки стоят на грани, то есть он не делает ничего слишком серьёзного, чтобы его можно было исключить. Да и меня очень смущают его уроки фехтования и факт того, что у него всё ещё нет фэга, хотя он старшеклассник.       Эдгар хмыкнул и откинул волосы с плеча:       — Последнее объяснимо. За него всё делает Тафт, причём с огромной охотой.       Герман скрестил руки на груди, хмурясь от недовольства. Он-то знал, что Джон — девчонка. Пусть странная, но девушки они вообще с другой планеты…       — Прекратите! Мы в самом деле будем обсуждать учеников, как торговки на рынке? — резко прервал он друзей. — Или после известной ситуации любого, кто на что-то способен, начнём порицать? В таком случае предлагаю не доверять Вайолету из-за его таланта к рисунку, Блюэру — за способности в учёбе…       Вспомнишь лучик, вот и солнце. Дверь открылась, оборвав его на полуслове. Джонатан весело улыбнулся, с явным удовольствием рассматривая проступивший румянец на смущённых лицах префектов:       — Если вы не против прервать свою дискуссию, то профессор Морт просил вас позвать, сказал, что у вас, наверное, много вопросов, — Джон всё ещё был в школьной форме, разве что развязанный галстук болтался на плечах.       — Ч-что?.. — в полной растерянности переспросил Лоуэренс.       — Пойдёмте чай пить. До подъёма пара часов, ложится смысла нет, и профессор Морт хочет с вами поговорить.

***

      В классе анатомии, также принадлежащем Морту, была накрыта одна из парт. Инек устало шелестел страницами «Джен Эйр», что выглядело крайне комично. Эталон мужественности и любовный роман. Из литературного оцепенения его вывел только по-заячьи визгливый выкрик, хоть и полушепотом:       — Миссия выполнена, капитан!       — Да-да, — Инек захлопнул книгу, — садитесь, ребят.       — Для чего вы нас позвали? — бесцеремонно спросил Вайолет, косясь на мужчину.       — Садитесь, говорю, — хмыкнул в ответ профессор и задумчиво перевернул жетон на шее, — не бойтесь, чай не отравлен.       Джон первым сел за парту, поджав ноги под себя, и в подтверждение слов Инека отпил из чашки. Редмонд осторожно присел рядом и поднёс чашку к лицу:       — Тафт заваривал для меня такой же…       — В смысле? Он терпеть мой чай не может, особенно этот, — Джонатан чуть наклонил голову набок, — это пуэр. Крепкий китайский чай, бодрит лучше, чем кофе.       — Нет, — так же задумчиво ответил Эдгар, — он сказал, он называется красный… Чёрт, не помню…       Инек хмыкнул:       — Большой красный халат… Да Хун… Джон, как там?       — Да Хун Пао. Но он, скорее всего, просто свиснул красную упаковку, а учитывая, что он не знает, как это заваривать, скорее всего, вы пили первый пролив, то есть пыль и землю, — рассмеялся Ливингстон, смотря, как остальные префекты садятся за стол.       Совсем не полночное чаепитие, ни дорогого фарфора, ни изысканных лакомств. Простые кружки из столовой зелёного дома, шоколадка и немного печенья.       — Так что, сами спросите или нам угадывать? — коротко хмыкнул Инек.       — Для чего это было нужно? — резко спросил Вайолет. Сидел он как на иголках, однако поглядывал на шоколадку, что была явно больше обычной, а на маленьких плитках вырисовывалась надпись «Milka».       Джонатан легонько подтолкнул плитку в его сторону:       — Конфликтный огонёк, не совсем такой, как мы бы провели, разбив вас в группки на двадцать-тридцать человек, но лучше, чем ничего.       Морт молча отпил из чашки, прошёлся взглядом по растерянным лицам и, растерепав волосы на затылке, позволил себе объяснить слова друга:       — Нужно было переключить внимание студентов на что-то. Сначала пожар, потом выходка Алёхина. Все на нервах. Мы боялись, что пойдёт цепная реакция, уже видели подобное несколько раз… Только и всего. Порой нужны послабления в дисциплине и порядках, просто для того, чтобы всё не превратилось в неудержимую лавину.       — Но как же занятия?! Завтра все с ног валиться будут! — возмутился Лоуренс.       — Ерунда, я четвёртый день без сна, не падаю же, — пожал плечами Джон, опрокидывая в себя остатки чая без кружки, заметив недовольный взгляд Инека, ярко улыбнулся. — Не начинайте, а? Знаю, что так нельзя. Я тоже человек, тоже нервничаю.       — Ладно, мы вам поверим, — тихо ответил Эдгар, — но простите мою наглость, какие отношения связывают вас двоих? Уж простите, это бросается в глаза…