Обжигающе

Любовь бывает далеко не такой, как её часто описывают. Вместо нежности она приносит боль и тревогу, которые сжимаются в груди и не отпускают. Это не всегда лёгкость и радость, не всегда тепло. Иногда любовь — это сомнения, переживания и страх, что не сможешь выдержать всё, что она несёт. Почему? Вопрос ударил в голову, словно вспышка молний, заставив его сердце замереть. В ту же секунду перед глазами возник яркий луч света, словно обещание чего-то великого и значимого. Он был так близко, что рука непроизвольно потянулась к нему, надеясь поймать, и, возможно, хоть немного наполнить пустоту, которая сжигала душу. Но как только пальцы коснулись этого обжигающего света, он погас, как свеча, затушенная в мгновение ока. Мгновенно исчезла и сама иллюзия этого света. Ги Хун сидел в оцепенении, пытаясь осознать, что произошло. Внутри все кипело, но тело словно окаменело, не давая ни двинуться, ни вдохнуть полной грудью. Его взгляд, вцепившийся в прозрачную стенку душевой, блуждал по её поверхности, где отражался искажённый мир. Всё вокруг казалось чужим и неправильным. Белая плитка, обычно равнодушная и холодная, словно ожила, превращаясь в угрожающий, всепоглощающий хаос. Казалось, что стены, которые должны были защищать, начали предательски разрушаться, покрываясь глубокими трещинами. Они с каждым мигом становились всё темнее, будто их наполняла тьма, медленно поглощающая остатки света. Мир вокруг него терял стабильность, искажался, как зыбкое зеркало, а это угнетало ещё больше. Ги Хун чувствовал, как земля под ним исчезает, превращаясь в бесконечную пропасть. Воздух стал тяжелым, будто насыщенным густой, вязкой тишиной, и в этой тишине звучало лишь одно: внутри него всё трещало по швам, как будто сама реальность, его собственная и окружающая, начала рушиться под тяжестью невыносимых мыслей. Паника вновь накрыла его бушующей волной, сжимая грудь, отбирая воздух, словно невидимая сила пыталась утопить его в собственных мыслях. Мысли метались хаотично, обжигая изнутри, как раскалённые угли, а сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется наружу. Ги Хун судорожно вцепился в кафельный край, пальцы побелели от напряжения, будто этот хрупкий якорь мог удержать его на плаву в разрывающей реальности. И всё же что-то прорвалось сквозь этот гул хаоса. Горячая вода, струившаяся по его спине, стала единственной нитью, связывающей его с настоящим. Её обжигающее тепло проникало глубже, заставляя замерзшие мышцы расслабляться, а разум — медленно возвращаться к реальности. Каждая капля будто смывала с него слой паники, а пар, поднимающийся в воздухе, туманом обволакивал тревогу, стирая её границы. Мир вокруг начинал проясняться. Его взгляд, сфокусировавшись, различил привычные очертания душевой. Белая плитка, холодная и безжизненная, снова казалась просто плиткой, а не зловещим напоминанием о чём-то большем. Он напомнил себе: здесь, в этот момент, всё спокойно. Никаких выборов между кругом и крестиком, никто не наблюдает за ним, оценивая каждое движение. Никто не притаился с оружием, готовый нажать на курок. Выстрелы, когда-то звеневшие в голове, больше не звучали. Эхо их холодного, отстранённого ритма постепенно утихло, как уходит далёкий шторм. Ги Хун сделал глубокий вдох, чувствуя, как тепло воды смывает не только страх, но и часть той тяжести, что давила на его плечи. Тревога медленно отступала, словно волна, которая сначала обрушивается на берег с яростью, а затем откатывается, оставляя лишь мелкие следы на песке. Её место заняла тихая, вязкая усталость, растекающаяся по телу, будто густой туман окутал каждую клеточку. Эта усталость не тянула вниз в бездну, как раньше, не пугала своей тяжестью. В ней не было ни кромешного страха, ни смертельного ужаса. Она была другой — тёплой, земной, почти успокаивающей. Эта странная, новая усталость будто обнимала его, давая хотя бы крошечное ощущение безопасности. Горячая вода продолжала стекать по его коже, напоминая о том, что он всё ещё здесь, всё ещё дышит. Раны на душе всё ещё пульсировали, отдаваясь болью в глубине сердца, но боль уже не казалась невыносимой. Теперь она напоминала о том, что он живой, что его тело и разум продолжают бороться, несмотря ни на что. Ги Хун сделал глубокий вдох, позволяя этому ощущению проникнуть глубже. Пусть ненадолго, но он почувствовал себя человеком, живым и настоящим. Это было странное и редкое чувство в том мире, где всё казалось вывернутым наизнанку. И пусть оно длилось всего мгновение, но оно оставило маленький след в его душе — светлый, как луч солнца, пробивающийся сквозь тучи. - Ги Хун? Родной голос прозвучал у дверей ванной, как громкий стук в тишине, разрушая хрупкий покой, который Ги Хун тщетно пытался сохранить. Его тело невольно напряглось, а мысли тут же заполнились противоречиями. Последнее, что он хотел сейчас, — это слышать этот голос. Он был слишком знакомым, слишком пропитанным тяжестью воспоминаний, от которых хотелось спрятаться, убежать, забыться. Но он никуда не денется, как бы Ги Хун ни мечтал о том, чтобы этот человек исчез из его жизни навсегда. Чтобы больше никогда не появлялся, ни в реальности, ни в мрачных снах. Однако Ин-Хо всё равно оставался. Как неизбежная тень, он находил дорогу к нему даже тогда, когда казалось, что все мосты давно сожжены. Его присутствие было невыносимо и в то же время пугающе привычным. Ин-Хо напоминал чёрную птицу, которая раз за разом возвращалась, кружила над головой, касалась его воспоминаний и раздирала их, как клювом. Ги Хун пытался разобраться, почему этот человек — главный виновник всех страданий, которые принесла игра, — всё ещё здесь. Почему он снова и снова появлялся, словно ответ на вопрос, который Ги Хун боялся задать. Ин-Хо держался близко, как будто не хотел отпускать, будто сам страшился этой дистанции. Его шаги, его слова, его молчание — всё это создавалось впечатление, что он отчаянно цепляется за эту связь, за то, что их объединяло. И это сбивало с толку. Боязнь Ин-Хо отдалиться выглядела почти искренней, но в то же время в ней скрывалась какая-то болезненная настойчивость, словно он сам не знал, чего хочет на самом деле. Ги Хуну это казалось очередной игрой, только правила в ней были ещё запутаннее, чем в тех, которые он прошёл раньше. Сердце болезненно ёкнуло, словно кто-то крепко сжал его ледяной рукой. Перед мысленным взором снова и снова всплывали лица людей, которые когда-то смеялись, радовались и жили, окружённые теплом своих семей и близких. Они были живыми — настоящими, с мечтами и надеждами. А теперь их больше нет. Они испарились, словно утренний туман под палящим солнцем, оставив после себя лишь пустоту. Они стали отголоском воспоминаний, хрупкими фрагментами в сознании, которые невозможно собрать воедино. Каждый из них был не просто потерей, а причиной тоски, непосильной тяжестью, давящей на душу. Ги Хун чувствовал, как этот груз с каждым мгновением становится тяжелее, превращая боль в постоянного спутника. - Ты уже долго в ванной. Скрипнула дверь, и этот звук, такой тонкий и резкий, прорезал тишину, заставив Ги Хуна невольно вздрогнуть. Он услышал голос — низкий и спокойный, словно это был не настоящий, а порой даже отголосок. Где-то рядом, возможно, в пределах его собственного сознания или на грани мыслей. Он почувствовал, как его ум отозвался на это, словно напряжение во всей его сущности сразу уменьшилось. Ин-Хо появился в дверном проёме, его фигура, лишённая каких-либо излишних эмоций, словно вбирала в себя холод этого места. Он не двигался, но его присутствие было ощутимо — и в этом было что-то властное. Его взгляд оказался таким кратким, почти случайным, но этого хватило, чтобы пробить те защитные стены, которые Ги Хун выстраивал вокруг себя. 456-й сидел, сжавшись, на холодном полу, его спина прильнула к ледяной плитке стены. Каждая часть его тела ощущала этот неприязненно-непрощающий холод. Все, что окружало его, было пронизано этим чувством, словно он был лишён тепла. Все внутри него сжималось, но в этом сжиме было что-то знакомое и привычное. Ин-Хо оставался молчаливым, его взгляд был кратким, но остался в воздухе. И было странное ощущение, что его присутствие — даже несмотря на отсутствие слов — не оставляет Ги Хуна в покое. - Тебе не больно под кипятком? Иногда в жизни бывает так, что что-то, что кажется сильным и невыносимым, на самом деле является ответом на пустоту. И Ги Хун понимал это. Он понял, что то, что связывало его с Ин-Хо, не было обычным чувством. Это не было тем, что обычно называют любовью — нежным, оберегающим, тёплым. Нет, это было что-то более тяжёлое, болезненное, что не позволяло ему просто оборвать связь. Он встал, чувствуя, как вода сходит с его кожи, оставляя после себя только лёгкое покалывание. Выключив кран, он накинул полотенце, но в этом движении не было привычного спокойствия. Его тело, как и разум, было напряжено. Ин-Хо стоял рядом, но не отводил взгляда. Его пристальный взгляд, как будто пронизывающий, был одновременно пугающим и манящим. Ги Хун чувствовал, как его собственная душа начинает метаться, не зная, что делать с этим неожиданным привязанным состоянием. Неудобно было оставаться рядом с ним, но в то же время он не мог отпустить этого человека. Почему-то в его присутствии Ги Хун ощущал, как будто он был в тупике, но не был готов отступить. Он стоял у душевой, его пальцы неуверенно сжимали края полотенца, и мысли, словно туман, заволакивали сознание. Внутри что-то пульсировало, как неестественное волнение, и он не мог понять, что это. Вероятно, это было тем, что можно было бы назвать любовью, но по-своему искаженной. Любовь была чем-то мягким, тёплым, с каждым прикосновением как надежда на лучшее будущее. Но то, что связывало его с Ин-Хо, было чем-то совершенно иным. Это не было легко. Это не было нежно. Это было тяжело и гнетуще. Как гвозди, вбивающиеся в сознание, с каждым мгновением, с каждым взглядом, что Ин-Хо посылал ему. Это было нечто большее, чем просто привязанность. Это было глубокое, болезненное чувство, которое Ги Хун не мог бы объяснить, даже если бы попробовал. Это было не о цветах или поцелуях, а о чем-то, что тянуло его к этому человеку, несмотря на все, что происходило. - Ты меня любишь? Неестественно для себя спросил Ги Хун. - Не знаю что в твоем пониманий значит любовь.