Машинист

Мы думали, у нас такие серьезные проблемы. Откуда нам было знать, что мы счастливы?

      Он не смыкал глаз всю ночь.       «— Это здесь ты провел все время на шестом курсе?»       Тонкий, девичий голос не выходил из головы. Сквозь сигаретный дым он скользнул взглядом по лежащему телу гриффиндорки, видевшей десятый сон на скромной солдатской койке. Её грудь планомерно вздымалась, дыхание было ровным. Словно не она несколько часов назад металась, как раненое животное, и кричала аккурат при входе в Селвин – таково было название у этого странного места. Будь maman в живых, ох, как ей бы не понравилось это зрелище.       Выходит, он не появился во время шестого курса в Хогвартсе. Нотт нахмурился, беззвучно затянувшись и настороженно опустив взгляд на каменный пол. Значит, временная петля не скоро вернула его обратно в школу, а это, к великому сожалению слизеринца, влияло на его план в корне. Ход истории он менять был не готов – на его прекрасную упругую пятую точку хватало проблем. Что ж. Задержаться в будущем оказалось маленьким приключением?       Надо будет осторожно выведать у той же Грейнджер подробности своего исчезновения год назад. И как можно скорее вытащить отца за-за решетки, пока он находился в смертельной опасности. При воспоминании о Роделе Шермане кровь Тео вскипела, а уголки губ юноши дёрнулись вверх, но тут же дрогнули – Гермиона пошевелилась и, кажется, заморгала.       На самом деле, все это время она лежала без сна ни в одном глазу, боясь дернуться лишний раз. Глубокий вдох - глубокий выдох. Первый шок сменился сжимающим горло страхом. Страхом за своих мальчишек, за то, что они совершенно не знают, где она, а она даже не может посредством собственной бездумной выходки вырваться вслед за друзьями. Из-за чего, кстати? Нотт очень уверенно вчера наплёл что-то про антиаппарационный барьер, который по какой-то неведомой причине должен был смениться сегодня. Интересно, каким образом. Хмм.       Она не доверяла своему новоиспечённому «партнеру по обстоятельствам» ни на йоту. И очень винила себя за то, что натворила сама. Место, где они оказались, пугало ее хуже тёмного леса – таинственность его месторасположения, отсутствие понимания непосредственного назначения этих стен, две женщины в длинных серых мантиях до пола, которые безмолвно проводили ее в пустую комнату с единственной вытянутой кушеткой у голой стены, так же молча выйдя за дверь… Все это сбивало с толку. Обезоруживало.       Гермиона поднялась на локтях, впившись взглядом в Теодора Нотта. Ее волосы больше не были влажными. Воздух в комнате был плотным, застоявшимся, пропитанным чем-то неуловимо тревожным. Казалось, что стены хранят в себе шёпоты прошлого, и от этого становилось не по себе. Она моргнула.       — Ты должен меня отпустить, — голос её прозвучал твёрже, чем она ожидала.       Тео стоял напротив, небрежно облокотившись о спинку стула, появившегося в комнате. Его взгляд был почти ленивым, но в этом ленивом изучении скрывалось что-то большее — что-то, что заставляло Гермиону нервничать.       — Должен? — он усмехнулся, словно произнесённое ею слово само по себе было нелепым. — Ты слишком умна, чтобы говорить подобные глупости, Грейнджер. Ты не уйдёшь.       Гермиона сжала кулаки.       — Почему? Разве не ты вчера говорил, что после этой ночи я вольна уйти?       Тео выпрямился, чуть склонил голову набок. Посмотрел на свои идеально выглаженные манжеты. Он не выглядел раздражённым, скорее — заинтригованным. Будто сам наслаждался тем, как она пытается разгадать его намерения.       — А ты попробуй догадаться, — его голос был мягким, почти дружеским, но от этого не менее опасным.       Она не отвела взгляда. Он играл. Конечно, играл. Это была одна из тех игр, где правила знал только он.       — Ты обманул меня. Это... твоя тюрьма? — спросила она. — Или моя?       Нотт не ответил сразу. Он подошёл к безликой стене, провёл пальцами по безжизненному бетону. В этом жесте было что-то странное — будто он не просто касался поверхности, а чувствовал под кончиками пальцев всю её историю.       — Когда-то, — тихо сказал он, — в этом доме решались судьбы лучших.       Гермиона нахмурилась.       — Лучших?       — Квиддичных игроков. — Он повернулся к ней, наблюдая за реакцией. — Моей матери нужны были сильнейшие. Те, кто не боялся высоты. Те, кто жил ради полёта. Она верила, что в небе решается судьба войны. Они по сей день называются аджерами.       Тревога, как сжимающаяся рука, стала перехватывать дыхание. Вспомнились обрывки старых слухов — о таинственном сообществе, которое якобы собирало одарённых игроков, поднимая их в небо не только ради игры. Приспешники Волан-де-Морта. Аджеры.       — Ты… — она замерла, вглядываясь в его лицо. — Ты был одним из них?       Тео усмехнулся, но в этой усмешке не было тепла.       — Я всегда был слишком… приземлённым, — ответил он. — Но это не помешало мне многое узнать.       Гермиона глубоко вдохнула. Что-то в нём… В его тоне, в его движениях — было неуловимо неправильным. Словно он одновременно и раскрывался перед ней, и прятал за этим что-то важное.       — И всё же, ты не ответил, — напомнила она. — Почему я не могу уйти?       Тео посмотрел на неё с лёгкой насмешкой, но в его глазах промелькнуло нечто другое — что-то тёмное, почти задумчивое.       — Потому что, Грейнджер, — он медленно приблизился, опершись ладонью на спинку её так называемой кровати. — Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала. Так здесь заведено. Никто не уходит из Селвина, не предоставив что-то взамен.       Он был слишком близко. Гермиона чувствовала запах его одеколона — тонкий, пряный, какой-то неподходяще лёгкий для такого места. Она держала спину прямо, но внутри всё сжималось.       — Что именно? — спросила она, стараясь не поддаваться этой нависшей над ней тени.       Тео улыбнулся.       — Пока еще не решил. Но ты не уйдешь отсюда без непреложного обета, отданного мне, — он вполне серьёзно вытянул вперед правую руку.       И в этот момент снаружи, где-то за пределами комнаты, раздался протяжный грохот.       Как в замедленной съемке, староста гриффиндора наблюдала, как Нотт резко крутанул головой.       — Сиди здесь. —  Мерлинова борода! Как будто у нее был выбор.       При порывистом движении слизеринца из кармана брюк показалась макушка — Гермиона Грейнджер готова была поклясться — ее самой с давнишней газетной вырезки.       Нелепо. Невозможно.       Что здесь происходит?