Где нас нет

— Ты правда думаешь, что это хорошая идея? — голос Урашики звучал то ли с издёвкой, то ли с сочувствием. — Прошу прощения, семпай, а какой это раз? — а вот это уже точно звучало как попытка подстебнуть.  Момошики одарил его осуждающим взглядом, явно давая понять, что верному кохаю следует закрыть пасть. На то он и верный. Тот и без него понимал, насколько жалко всё это выглядит. Каждый раз он терпел неудачу, которая оставляла его полностью опустошенным, полностью бесполезным, неспособным побороть себя, свои чувства, эмоции, свою природу и свои желания.  Как эгоистично! Эгоистично думать только о своих желаниях, своих эмоциях, своих чувствах. Он хочет, чтобы было так, ему будет плохо, он боится. Он заставляет его умирать снова и снова.  Ведь если подумать, какая это и вправду попытка? Десятая? Двадцатая? Сотая? Он уже давно перестал считать. Это было похоже на больную зависимость, либо же устоявшееся кредо, которое нельзя было нарушить. Всегда, каждый раз он был не там, где нужно было быть, не там, где он в нем нуждался, не рядом.  Либо же наоборот.  Момошики служил причиной его смерти.  Безумный замкнутый круг, из которого нет выхода.  Сидя на обломке камня, Момошики кусал губы, судорожно перебирая тысячи планов в своей голове, стуча концом острого ногтя по поверхности булыжника, как тут его осенило. Искры сверкнули в потухших глазах, как он раньше не мог понять?!  — Не переживай, Урашики. — Ооцуцуки медленно поднялся, поправляя вуаль. — На этот раз тебе даже не придётся стараться. Стараться не придётся, на этот раз умрут все. Самопожертвование, какой благородный поступок, если не знать, сколько раз до этого он заставлял Боруто умирать, потому что был не в силах сложить два плюс два. О, как же он ненавидел этого человека за то, что тот заставлял его настолько сильно ломаться, чуть ли не рвать волосы от ненависти, сжимая ладони в кулаки с такой силой, что становилось больно, клясться в чистом отвращении, настоящем презрении, убеждать себя в том, насколько это неправильно, что все это временно. Как удобно. *** — Ну и… у тебя есть хоть какой-то план? — недовольно фыркнул Каваки, раскинувшись на мягком диване. — Учти, что наше сотрудничество не вечно. Надеюсь, ты понимаешь это. — его тон был чуть ли не угрожающим. — Не смотри на меня зверем, ты прекрасно осознаёшь всю опасность нашего положения, это и в твоих интересах тоже, брат. — Боруто сидел напротив него, смотря прямо в глаза, словно через них пытаясь донести всё, что думает. — Неплохо же ты тут устроился, пока меня не было.  — Хочешь обсудить со мной интерьер? — Каваки недовольно покачал банку с газировкой в своей руке и громко, чуть ли не сминая её, поставил на стол. — А я хочу обсудить с тобой то, что на данный момент сидит внутри тебя. И явно все слышит. Какого это, иметь ручную прослушку внутри, а, Боруто? Один мозг на двоих, всё таки. Узумаки прищурился, но затем ухмыльнулся. — И когда это ты обзавёлся чувством юмора? — Боруто наклонил голову на бок. — Так интересует, как поживает Момошики?  — Будь добр, порадуй. Скажи, что сдох.  В ответ лишь громкое молчание. — Сегодня переночуешь тут, если не боишься быть убитым мной. С Эйдой я договорился, тебя не засекут. — как мило, ему предложили ночлег.  — Очень гостеприимно с твоей стороны. — Боруто, откидываясь на спинку дивана, продолжал смотреть на Каваки. — Что насчёт чая?  — Боруто. — тот резко переводит на него взгляд. — Катись к чёрту. — после этих слов Каваки встал, молча покидая комнату. Как же его выводит из себя этот вечный оптимизм так называемого «брата», который в любой ситуации нагло смеет улыбаться!  Узумаки же не стал терять время попусту, поэтому, без особых раздумий пошёл в душ, чтобы дать себе хоть немного расслабиться. А ведь Каваки совсем не поменялся, как был вспыльчивым козлом, так и остался. Только несчастная Эйда, по всей видимости, все ещё печётся об этом баране, надеясь на взаимность. Стоя под непривычно тёплой водой, чьи капли стекали вниз по телу, юноша тяжело вздыхает, задирая голову и заправляя волосы назад. Мысли безумным потоком сочились из стороны в сторону, вызывая ноющую головную боль, которая, в свою очередь, заставляла морщиться от света и массировать переносицу.  « — Будь добр, порадуй. Скажи, что сдох. » — фраза, эхом отражающаяся в каждой частичке тела, неприятно, некрасиво. Тогда, года три назад он бы с уверенностью в голосе ответил: « — Если бы. » — если бы да кабы. Узумаки нервно цокает и упирается локтями о стену, прикрывая глаза и снова утопая в бездне раздумий. Ужасающее осознание того, что он начал относится к Момошики как либо иначе, нежели «ублюдок без души» поистине пугало, начиная чуть ли не сводить с ума. Ощущение паразита рядом перестало быть чем-то, что он хотел мигом прервать, а о совместных разговорах не было и речи, ведь те перестали казаться угрозами. Он видел то, какой Момошики подонок, насколько их мировоззрение отличается, видел, насколько тот бессердечный мудак, которому нельзя доверять, что если дать слабину — тебе перережут горло, а заодно и всем близким людям, бонусом забрав тело.  Но все эти мысли покидали его, как только взгляд цеплялся за грациозную бледную фигуру. Дурное влияние божеств.  Момошики был настоящим хаосом мыслей Боруто.  Ему совсем немного не хватало до понимания того, что его тянет совсем не к эгоцентричному паразиту, а к хрупкому страдальцу, который так усердно пытается спрятать себя от посторонних глаз.  Вода стала практически обжигать тело, а головная боль невыносимой. Было ощущение, будто осталось совсем чуть-чуть до обморока. — Ты там помер, что ли?! — резкий стук в дверь заставил Боруто раскрыть глаза и выпрямиться, инстинктивно оборачиваясь на звук. — В этом доме ты не один, шевели задницей. — раздался агрессивный тон, а затем и удаляющийся топот. — Да… — говорил уже сам себе под нос Узумаки. — пара минут. — быстро закончив все нужные процедуры, тот вышел из ванной комнаты, шатаясь и пытаясь собрать все мысли в кучу. Вода стекала по небрежным и лохматым волосам, пока парень шагал в свою комнату. Сейчас он находится в ужасно уязвимом положении. Позволив себе расслабиться, Боруто стал полностью открыт для любой атаки. Но, на удивление, братец нападать не спешил. Решил сойтись в честном бою? Очень на него не похоже. Но разве сейчас это важно? Приятная нега затмила все другие мысли, а ноги уже не держали. Лениво опустившись на мягкую кровать, он прикрыл глаза, погружаясь в глубокий сон, не в силах натянуть даже нижнее бельё, оставаясь лежать с небрежным полотенцем на бёдрах. За окном моросило, наступала ночь, первые звёзды начали проглядываться через тёмное полотно, а постукивание капель дождя по окну совсем убаюкали уставший организм. Наконец он может поспать без катаны в обнимку.  — Дурной ты. — прошептал Момошики, удостоверившись в том, что сосуд заснул. — Вот дурной… — покачав головой, он осторожно присел на край кровати. Так беспечно открывать спину врагу — талант. Его лже-братец далеко не в себе, разве можно доверять кому-то, вроде Каваки? Ребёнок.  Ещё некоторое время подумав о своём, паразит встал, молча выходя из комнаты. Пройдя прямо до лестницы и взявшись за перила, он взглянул вниз. А ведь неплохо устроился этот его… брат. Развалившись на диване, он спокойно поедал рамен. Похоже, ему и вправду всё равно на Боруто в его доме. По крайней мере, внешний вид говорит именно об этом.  — Тепло, еда и вода всегда на столе, о твоём внешнем виде заботятся, тебя лелеят… словно дитя. — Момошики говорил нарочито медленно, растягивая каждое слово. Навалившись на перила, он прикрыл глаза, противно улыбаясь. — Как удобно, правда? — кроткий хохот эхом отразился от поверхности стен.  — Не твоё… — пара секунд прошли мучительно долго. Медленно поднимающийся взгляд, полный удушающей ненависти и шока впился в белоснежный силуэт змеиной хваткой. — Какого…  Понимание того, что он спокойно может видеть этого ублюдка вызвала у Каваки приступ настоящей ярости, которая напрочь сковывала тело и вызывала крупную дрожь, полностью заткнув его. Момошики смотрел на него с натуральной издёвкой со второго этажа, чуть прищурив глаза и ухмыляясь. Смотрит словно на гальку под ногами. О, какое же удовольствие ему доставляет этот пропитанный желанием разорвать, задушить, прикончить взгляд. И ведь этот парниша не может вымолвить и слова. Он прекрасно видит то, как белеют костяшки на пальцах Каваки, как он бегает глазами по его лицу, но так и не находит силы посмотреть напрямую в глаза.  — Не стоит. — до боли ласково произносит Ооцуцуки, медленно спускаясь вниз по ступенькам. Не успевая закончить мысль, его притягивают за воротник и впечатывают в стену с громким звуком, чуть ли не отрывая от земли. И он позволяет этому случиться, ведь будь его воля — руки старшего братца прошли бы прям сквозь него.  — Ублюдок! Ты…! — громкие слова были заткнуты длинным пальцем паразита, который даже бровью не повёл.  — Чш… не шуми. Ты ведь не хочешь разбудить уставшего брата? Не думаю, что это хорошая идея. — он провёл пальцем ниже, обводя контур лица юноши, а затем надавил на подбородок, заставляя того послушно задрать голову. — Или побежишь жаловаться, что тебя, бедного, так напугал… — он ехидно ухмыльнулся и прыснул. — призрак?  Эти слова явно внесли изменения в поведение Каваки. Хватка стала слабее, а выражение лица сменилось с разъярённого на раздражённое. Тяжёлый выдох. Момошики отчётливо может увидеть испарину на лбу парня.  — Убери от меня свои руки! — сквозь зубы произносит тот, грубо ударяя Момошики по руке и резко отпуская. — Какого чёрта происходит?! — гнев кипел,  но, ради справедливости, он держался довольно хорошо для человека, который мечтал прикончить этого ублюдка последние три года.  — Не забивай свою дурную голову такими сложными вопросами. — к сожалению, он не мог так явно читать эмоции Каваки, как делал это со своим сосудом, но эта проблема совершенно не беспокоила паразита. Наоборот, это, в своём роде, было даже интересно. — Чего тебе от меня нужно? — скалясь произнёс тот, сжимая ладони в кулаки от осознания собственного бессилия перед тем, кого он так жаждал убить самым изощрённым методом.  — Проваливай к чёрту! Катись туда, откуда вылез! — слова бурным потоком сочились из уст человечка, пока Момошики с настоящим наслаждением смотрел на эту картину. — Мне скучно. Ах, он смог увидеть отчётливо промелькнувшее удивление в глазах паршивца. — Что? По твоему, мне не может быть скучно? Делать мозги твоему бедному братику — моё единственное развлечение в последнее время. — эти слова явно обескуражили юношу и вызвали новый приступ ярости. — Да как ты только…?!  — Развлеки меня, Каваки. — Ооцуцуки быстро оказался подле этого выродка. Толкнув того в грудь двумя руками, тем самым заставив чуть ли не упасть на диван, паразит устроился сверху, руками обхватывая плечи и наклоняясь к уху. — Тебя можно прочитать, как открытую книгу. Ты очевиден в своих желаниях. — горячий шёпот раздался совсем близко к коже. Ощущение, что ещё пара миллиметров и губы пришельца коснутся мочки уха.  Все произошло слишком быстро, не давая Каваки никакого снисхождения, никакого шанса на сопротивление. К своему стыду он ощутил тяжесть внизу живота, щёки стали багровыми то ли от смущения, то ли от стыда, то ли от злости. Злости на себя.  Даже не видя лицо этого мерзавца, он чувствовал, как Ооцуцуки победоносно ухмыляется прямо над его ухом, обдавая будто живым, настоящим дыханием. Повисла тишина, лишь тяжело поднимающаяся грудная клетка юноши выдавала всю абсурдность происходящего. Момошики нагло сидел на нём, перекручивая на тонком пальце прядь тёмных волос. Тот, кого он так страстно мечтал задушить своими руками.  Похоже, страсть ушла явно куда-то не туда. — Расслабься, я никуда не убегу. — игриво произнёс паразит, явно указывая на руку, которая безжалостно сжимала его талию, словно пытаясь зафиксировать на месте.  Острый ноготь скользнул по ушной раковине, опускаясь ниже к шее, проводя по кадыку и до ключиц.  Он отчётливо мог почувствовать чужое возбуждение, которое без стыда упиралось ему в ягодицы. Момошики улыбнулся, опуская руку всё ниже, оттягивая резинку шорт и нижнего белья разом. Избавив партнёра от ненужной ткани, паразит довольно поднял уголки губ. Совсем неплохо. Ооцуцуки привстал, уже хотя сбросить собственные одежды, но тут же его рука была резко перехвачена.  — Ты… ублюдок… — для себя тот уже понимал, что оказывать попытки сопротивления бесполезно. — Извращенец… даже не думай!… — но этому он точно не позволит произойти вот так. Под удивленный вздох пришельца, Каваки резко усадил его обратно, грубо хватая за загривок. — Только попробуй сотворить что-то подобное с Боруто… — теперь уже он нагнулся к уху ублюдка. — я тебе лично шею сверну. — шёпотом проговорил Каваки, впиваясь зубами в изящную шею, чуть ли не рыча.  Момошики прогнулся в спине и закусил губу, совсем нетерпеливо ёрзая. Терять инициативу он не желал, поэтому, снова впечатав Каваки в спинку дивана, тот взял наглеца за щёки. — К чему эти отметины? — тихий голос дурманил. — Не заставляй меня читать тебе нравоучения. Брат будет ревновать. — как только парень захотел съязвить в ответ, паразит провёл прохладными кончиками пальцев по возбуждённому члену. Вместо слов из Каваки вышел лишь тяжёлый стон. Откинув голову, он переместил свои руки на бёдра пришельца. С ним явно творилось что-то неправильное. Он не должен… не должен…! К сожалению, последние здравые мысли затмил язык, который кончиком прошёлся по выступающей венке на шее. Рука паразита обхватила возбуждённый орган, сжимая его у основания и медленно поднимаясь выше, остановилась. Юноша недовольно промычал и приоткрыл глаза, в которых читалась жажда в перемешку с открытой ненавистью. Прямое указание на то, чтобы продолжал.  И он не возражал. Чужое желание трепетно отзывалось на каждое прикосновение. Темп увеличился, а нос паршивца жадно уткнулся в плечо Момошики, рвано выдыхая. Руки крепко сжимали хрупкое на вид тело, а плечи то и дело подрагивали. Кто бы мог подумать, само божество будет без зазрения совести удовлетворять его самые низшие и постыдные потребности.  Раздался последний томный вздох, а хватка парня стала куда крепче. Паразит прекрасно почувствовал, как Каваки накрыл его ладонь своей, заканчивая прямо на руку. Каков поганец. Тяжёлое дыхание братца обожгло шею, а затем и губы.  Поцелуй был прерван тыльной стороной ладони второй руки пришельца. — Не делай глупостей. — Момошики самодовольно хмыкнул, но затем ощутил руки, судорожно сжимающие его горло со всей своей яростью. В воздухе можно было отчётливо ощутить накаляющуюся атмосферу, но парень молчал. Отвращение к самому себе, которое читалось в каждом вздохе и выдохе говорило намного громче рта.  Кажется, он наконец понял всё своё бессилие. Спихнув Ооцуцуки со своих колен, он подорвался, закрываясь в ванной. Момошики же вытер ладонь от чужого семени и развалился на диване навзничь, смотря в потолок.  Конечно… он чувствовал, что сосуд не спит. Что всё слышал, всё видел. Не полностью, нет, но достаточно. Достаточно для того, чтобы стало противно, обидно, мерзко. Самое то, дабы сказать «ненавижу». Ведь любовь подкрепляется распутством.