Божий дар

      Вокруг стояла кромешная тьма, постепенно приходила осознанность, но окончательно проснуться Алишер не мог, точно так же, как и не мог понять, где находится. Постепенно приходя в себя, он спиной почувствовал, что лежит на твёрдой и холодной поверхности. Он попытался пошевелиться, но не смог – его тело было словно парализовано.       Новая попытка не принесла никаких результатов, кроме острой боли в животе.       Внезапно Алишер услышал какой-то шорох и возню рядом с собой. Он попытался позвать на помощь, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Тогда он попытался открыть глаза, но не смог этого сделать.       Вокруг слышались чужие голоса, словно через толстый слой ваты, и Алишер не мог разобрать, о чём говорят эти люди. Он почувствовал, как по его спине пробежал холодок, и понял, что находится в опасности.       — Ты сможешь его вылечить…       – Но господин! Его способность убьёт меня! Смилуйтесь!       — С тобой произойдёт что-то пострашнее, если не спасёшь моего сына!       Что за голоса? Алишеру был не знаком язык, на котором говорили люди, стоящие неподалёку, он был каким-то чужим, непонятным…       Мальчик почувствовал головокружение, хотя это было странно, учитывая, что он лежал в горизонтальном положении. Мышцы вновь ослабли, а звуки становились всё тише. На краю сознания Алишер подумал о том, что голос одного из говоривших кажется ему до боли знакомым.

***

      Второе пробуждение свершилось с куда большей лёгкостью, на этот раз его сознание возвращалось к нему более настойчиво, силой вырывая мальчика из забвенной пустоты.       Глаза открывались медленно, с ощутимым сопротивлением, словно кто-то привязал к векам тяжёлые гири. Наконец, преодолев эту тяжесть, он приоткрыл свои аметистовые очи и уставился невидящим взглядом в белоснежный потолок, пытаясь понять, что происходит вокруг.       Вмиг воспоминания о недавнем происшествии пронзили его мысли, словно гром среди ясного неба. Рука непроизвольно дёрнулась, ощупывая живот, куда, по ощущениям, в него попала пуля.       Однако, к своему удивлению, он не почувствовал ни малейшей боли. Это было поистине загадочно, ведь в его памяти отчётливо запечатлелся момент, когда свинцовое ядро вонзилось в его плоть.       Всё ещё находясь в некой прострации, Алишер краем уха услышал, как скрипнула входная дверь, которую до этого момента он не замечал.        — Уже проснулся? — лёгкий, бархатистый голос наполнил небольшое помещение, отдаваясь эхом от стен.       Алишер на мгновение забыл, как дышать. Этот голос… Его он не спутает ни с кем.        — Ты? — Алишер говорил на грани шёпота, настолько был сиплым его голос.       — Я рад, что ты цел. — мягкая улыбка осветила бледное лицо Фёдора, пока он медленным шагом преодолевал расстояние до небольшой кровати, на которой сидел его сын. — Не волнуйся, ты в безопасности. Мы сейчас находимся в одной из тайных баз организации «Крысы мёртвого дома».       — Я точно помню, как я оттолкнул Дазая и пуля попала в меня! Как я смог выжить? — мальчик с нескрываемым шоком смотрел, как к нему всё ближе и ближе подходит Достоевский.       Услышав последнее предложение, глава «крыс» сжал руки в кулаки, вспоминая, как его сын самолично кинулся под пулю, лишь бы спасти того оборванца по имени Дазай.       — О своём никудышном коллеге можешь не волноваться, ты пострадал намного больше, чем он.       Князев крепко сжал край одеяла. Он, конечно, рад, что с Дазаем всё в порядке, только вот что будет с ним самим? И когда он вернётся домой?       — И всё же, — его взгляд стал обжигающе пронзительным, — как мне удалось выжить?       — Ты же не думал, что я позволю умереть собственному дитя, так? — он аккуратно присел рядом с мальчиком, с нежностью смотря на свою точную копию. — У меня был человек, который смог вылечить твою рану, так что теперь от неё не осталось и следа.       Первое, что ощутил Алишер, услышав эту новость, была радость, словно тяжелый груз, наконец, упал с его плеч. Он почувствовал облегчение. Но радость длилась недолго. Постепенно, словно темные тучи на горизонте, его начали охватывать страх и непонимание. Эти эмоции нарастали, проникая в каждую клеточку его тела, пока не заполнили его разум, оставляя лишь смутное ощущение тревоги и неопределенности.       К нему ведь не могут прикасаться, и это его странное «был» наталкивало не на самые приятные мысли.       — Но как же моя способность?       — Доктор благородно пожертвовал собственной жизнью, чтобы спасти твою, — недобрый огонёк сверкнул в фиолетовых глазах напротив, заставляя Алишера сжаться от ужаса и понимания того, что скорее всего того человека просто заставили пойти на это.       От зоркого взгляда Фёдора не скрылось то, как сильно изменился в лице его сын. Что же, было глупо надеяться на то, что столь способный мальчик не догадается о том, что же всё таки произошло.       — Алишер, а как там поживает Аяна? — решил он перевести тему, которая, как он знал, не сможет не зацепить мальчонку.       В конце концов, так же как можно наладить связь с матерью через ребёнка, можно установить контакт и с ним через его маму. И, если судить по его прошлым высказываниям, он очень дорожит ею.       — Мама, — голос мальчика дрогнул, выдавая его волнение. — С ней всё хорошо, — он глубоко вздохнул, пытаясь успокоить нервы. — Но, наверное, она сейчас места себе не находит от беспокойства.       — Несомненно, родители всегда переживают о своих детях – это нормально, — Достоевский оторвал взор от сына, устремляя пустой взгляд в угол комнаты. — Как же жаль, что всё вышло именно так. Если бы я мог вернуть время вспять и быть рядом с вами, то ты бы не попал в такую передрягу.       — А ты любишь маму? — неожиданный вопрос громко прозвучал в тишине комнаты, заставляя Фёдора вновь посмотреть на своё чадо.       — Больше жизни, — его ответ прозвучал мгновенно, словно удар молнии, и был тверд, как скала, не оставляя места для сомнений.       Алишер стушевался от пронизывающего голоса мужчины.       —Ты, наверное, голодный. Не хочешь перекусить? — завуалированно постарался перевести тему Фёдор.       — Не помешало бы, — с лёгким смешком на устах хмыкнул Князев, опуская слегка затёкшие ноги на пол, чувствуя, как стопы утопают в мягком ворсе ковра.       — Тогда следуй за мной. Я уже дал распоряжение Гончарову, чтобы он приготовил ужин.       Поднявшись с пружинистой кровати, Достоевский сперва дождался, пока его примеру последует Алишер, после чего мягкими шагами направился в сторону двери, через которую вошёл в эту комнату.       Алишер следовал за ним, старательно перебирая ногами, чтобы поспеть за отцом.       Они шли по длинному коридору, освещенному лишь редкими тусклыми лампами, из-за чего мальчику приходилось прилагать все усилия, чтобы не потерять из виду своего спутника.       Пройдя пару метров, они вошли в ещё одну комнату, толкнув лёгкую дверцу, они вошли внутрь. Это было небольшое помещение, по середине которого стоял дубовый стол, а на нём уже лежали столовые приборы.       Аромат свежеприготовленной еды, словно невидимая сила, мгновенно окутал мальчика, заставляя его желудок предательски урчать.       — Иван, оставь нас, — обратился Достоевский к мужчине, что стоял неподалёку, в почтительном поклоне.        — Да, господин, — сказал Гончаров, прежде чем обойти новоприбывших и скрыться за дверью, напоследок стрельнув взглядом в Алишера.        — Располагайся. — Фёдор подвёл мальчика к стулу, а сам сел неподалёку. — Всё было приготовлено специально для тебя. Ешь, не стесняйся.       — Я и не стесняюсь, — заявил мальчик, черпая ложкой дымящийся в глубокой чашке бульон.       Во время трапезы он не был предрасположен к разговору. Желудок казался ему таким пустым, словно Алёш не ел несколько дней подряд. Организм словно выжал из него всё, что только можно, чтобы излечить телесные раны.       Фёдор молча следил, как сын ложку за ложкой поглощал еду. Благо, никак не прокомментировал зверский аппетит и отсутствие этикета. Лишь услужливо протянул ему салфетку, заметив, как испачкались его щёки.       Вытерев лицо, Алишер удовлетворенно вздохнул и откинулся на спинку стула. С малым смущением оглядел пустующую чашу.       — Можешь ответить мне на один вопрос? — тихо проговорил он.       — Конечно. Спрашивай всё, что хочешь.       Фёдор возвышался над столом, весь такой этакий аристократ с прямой осанкой. Алишер невольно позавидовал его ровной спине. Сам он время от времени горбился, из-за чего мать его ругала.       — А как вы с мамой познакомились?       — А разве Аяна тебе не рассказывала? — с недоумением спросил Достоевский.       — Рассказывала, — кивнул мальчик. — Но я хочу услышать эту историю с другой точки зрения. В конце концов то, что она рассказала – очень грустная и ужасная история.       — Вот значит как… — приподнял бровь Фёдор. — Тогда я расскажу тебе всю эту историю так, как её вижу я.       Алишер перевёл заинтересованные глаза на Достоевского и, навострив уши, готовился слушать.       — Не могу сказать, что она зацепила меня с самой первой встречи,— хмыкнул Фёдор. — Я вообще не верю в такую чушь, как любовь с первого взгляда. Мои чувства проявлялись с развитием наших отношений. Поначалу, когда я увидел её в парке, сказать честно, не видел в ней ничего, кроме средства для достижения цели. Люди в большинстве своём глупые существа, Алишер. Но у любого утверждения бывают свои исключения.       Холодный голос никак не ввязался в одну целую картину со вспыхнувшей теплотой во взгляде. Фёдор словно с головой окунулся в давние события.       — Нашу первую встречу я подстроил, признаюсь. Это не было судьбоносной встречей. Я знал о том, что детектив Алаша со своей сестрой переехали в Москву, так что не удивился их появлению. Собака, которую я сам натравил на Аяну, гналась за ней по всему парку, — на лице Фёдора расцвела насмешливая улыбка. —Слышал бы ты, как она тогда орала! Уши бы свернулись в трубочку. А уж материлась-то как…       — Дай угадаю, ты спас её от собаки, которую, на минуточку, сам же на неё и стравил? — покачал головой Алишер. — Гениально, черт возьми!       Фёдор кивнул.       — Тогда мы и познакомились. Я понял, что они являются потомками создателя Книги. И Али, и Аяна – оба имели власть написать на страницах священной книги. Они были нужны мне к тому моменту, как я найду все страницы… И я принялся заманивать их в свои сети… В итоге, в сети заманили меня, как никчёмную муху. Я забыл о своей первоначальной цели, полностью погрузившись в отношения с твоей матерью. Знаешь, она не всегда была такой требовательной, самостоятельной, серьезной. В моей памяти она осталась веселой, невинной девушкой, проблемы которой крутились вокруг университета и покупкой новых вещичек, — на этих словах Фёдор криво усмехнулся.       Алёш не мог понять, правду говорит Фёдор или же всё же лукавит. Но что-то глубоко внутри него подсказывало, что Фёдор искренен. Он не мог объяснить почему, но это чувство было сильным и неотступным. Алишеру отчаянно хотелось верить в то, что этот человек действительно любил его маму.       — А как же убийство её брата?! — воспоминание о том, что рассказала ему Аяна всё ещё не давали ему покоя.       И как бы не были сладки речи демона, он не мог упустить столь важный и даже переломный момент.       — Так она тебе рассказала про это… — мужчина тяжело вздохнул. — Хоть в этом и есть доля моей вины, но я не убивал его лично. Али пал от руки собственной коллеги, которая пристрелила его за предательство организации «Алаш». Признаюсь, я подтолкнул его к этому предательству, ведь у него не было иного выбора, когда я пригрозил расправой над его сестрой.       — Но зачем нужно было всё это?       — Порой, чтобы достичь вершин, приходится приносить в жертву что-то или кого-то. Путь к успеху часто пролегает через чужие судьбы, и приходится шагать по ним, не оглядываясь. Твой дядя был одним из тех, кому было суждено умереть за правое дело.       — И что же это за правое дело такое, из-за которого нужно рушить жизни других людей?! — Алишер не смог сдержать возгласа, сейчас его распирал праведный гнев.       — Мир, — был короткий ему ответ. — Всё, чего я хочу достичь – это мира. Ты ведь уже смог на себе ощутить всю несправедливость и прогнившее нутро нашей реальности. Эсперы – вот главный источник всех бед. Зачинщики всех кровавых войн и переворотов, чья природа происхождения до сих пор неизвестна и чье существование противоречит самому Богу. С помощью Книги я хочу сделать так, чтобы у людей исчезли сверхъестественные способности. Я верю, что с исчезновением даров, на планете воцарится мир.       — По твоему мнению, эсперы, то есть мы, виноваты в том, что родились? Мы ведь не выбирали себе дары. Это не в наших силах. Так почему мы – грешники мира всего? — закатил глаза Алишер. — Эсперов используют как оружие массового уничтожения. Это мы тут жертвы, вынужденные плясать под дудку обычных людей.       Вспомнив о том, как люди из правительства хотели разлучить его с матерью только потому, что он эспер, Алишер раздраженно сжал челюсть. Он искренне не понимал суждений Фёдора. Для мира надо уничтожить эсперов? Но ведь эсперы озлобились из-за предвзятого к ним отношения простых людей... Значит ли это, что корень всех бед не эсперы, а обычные люди? Люди склонны завидовать и бояться того, что им не под силам...       — Как ты планируешь изменить то, что существует уже много столетий? — спросил Алишер. — Люди со способностями всегда были и будут восприниматься остальными монстрами , удобным оружием для свершения собственных целей!       — Я прекрасно понимаю смятение твоё, но не думай, что всё столь просто и ясно, — тон голоса Фёдора стал в разы серьёзнее. — Есть один и, наверное, единственный способ избавить наш мир от чумы. Существуют артефакты, способные менять саму сущность нашего бренного мира, именно их я ищу уже много лет. Их всего два: священная книга и ручка, они взаимосвязаны между собой, и, для того чтобы активировать один из них, нужно раздобыть и другой.       Алишер с недоверием вглядывался в серьёзное лицо собеседника. Неужели существует способ сделать мир лучше?       — Твой дядя Али был хранителем ручки – одного из артефактов, способного воплотить в жизнь любое желание, записанное в книге. Каждое слово, нанесенное на её страницы, становится реальностью. И мне необходимо заполучить все два артефакта, чтобы наконец свершить правосудие.       Избавить мир от эсперов – вот истинное правосудие и смысл всей жизни Фёдора. Жаль только, что эта его цель оказалась важнее семьи.       — То есть, если заполучить два этих магических предмета, то можно управлять всем миром? — больше звучало как фантастические бредни, но если существуют способности, то, наверное, и артефактам есть место.       Алишер задумался, глядя на аристократичное, словно вырезанное из мрамора, лицо отца. А что, если использовать Книгу не для уничтожения эсперов, а для того, чтобы сделать их королями этой планеты? Так они наконец смогут покончить с несправедливой конструкцией правительства, которая десятилетиями заставляла одарённых людей прятаться в тени, не раскрывая свой истинный потенциал. Можно сделать мир, где способности каждого человека могут быть признаны и реализованы в полной мере.       Мысли о неведомых артефактах и их безграничных возможностях буквально заполнили голову Алишера, заставляя его сердце биться быстрее. Невольно он начал понимать тягу Фёдора к реализации, казалось бы, безумных идей.       — Я рад, что ты меня понял, — губы Достоевского искривились на подобии улыбки, плавно перетекающей в оскал.       Алишер оставил эти слова без комментариев, пропуская их мимо ушей, полностью погрузившись в раздумья.       — Ты обескуражен, это нормально. Думаю, на этом надо закончить. Надеюсь, что ещё выпадет шанс поговорить на эту тему, — решил закрыть обсуждение своих планов, Фёдор.       Он с интересом наклонил голову набок.       — Любишь музыку? Я бы смог сыграть для тебя на виолончели. Может ты, так же как и я, играешь на чём-нибудь? — спросил Фёдор, рассуждая, что для неокрепшего ума на сегодня хватит ужасов.       — Музыка никогда меня не интересовала, — пожал плечами Алишер, принимая такой поворот событий. — Я всегда считал это бессмысленным увлечением.       Фёдор нахмурился, будто это было не то, что он хотел услышать.       — А зря. Ведь музыка – это не просто звуки, Алишер. Это живая река, которая рождается в сердце и струится, омывая души, — Фёдор улыбнулся, будто рассказывал не о музыке, а о своей любовнице. — Это язык, который не нуждается в словах. Двое незнакомцев, слышащие одну и ту же мелодию, могут внезапно почувствовать связь, не высказывая ни слова. И в этом её величайшая сила. Она – мост, перекинутый между разными мирами, который позволяет нам говорить, не произнося ни слова, и понимать, не задавая вопросов.       Алишер снова пожал плечами. А он и не подозревал, что Фёдор – человек искусства. Только вот у него было иное мнение насчёт музыки и всего, что с ней связано.       — Красиво толкуешь, — хмыкнул он. — Однако давай взглянем правде в лицо – самые известные музыканты сочиняют песни и мелодии не ради «общения» с аудиторией. Им лишь бы сорвать аплодисменты в конце выступления. Знаешь, чего в нашем времени действительно не достаёт?       — И чего же?       — Умения просто сидеть и слушать. Ведь именно в тишине мы себя и познаем. Лишь когда остаешься один на один с самим собой, слышишь по-настоящему важные вопросы, которые копошатся у тебя в черепе, точно тараканы. Кто я? Кем я стал? Чего действительно хочу? Правда в том, что вопросы, звучащие в тишине, всегда самые ужасные, поскольку большинство людей не удосуживается выслушать ответы. Они просто напросто страшатся истины.       Взгляд Алишера стал как никогда серьезным, вдумчивым и даже слегка раздраженным. Фёдор с любопытством склонил голову набок, догадываясь, к кому именно обращена эта двусмысленная речь.       — Продолжают бездумно прожигать жизнь в погоне за выдуманными целями и бесконечными оправданиями своих ужасных поступков. Тонут в своих же убеждениях, марают руки кровью, заливая головы всякой чушью, лишь бы не знать правды о том, кто они есть. Запри человека на десять лет в комнате с музыкальными инструментами – он, может быть, и познает «язык без слов». Но стоит запереть его в каморке всего на год в тишине и одиночестве, и он познает самого себя.       — Весьма аргументированное мнение для столь юного ума, — довольно улыбнулся Фёдор, поглядывая на сына с хитринкой. — И как часто ты оставался в тишине один на один с вопросами у себя в голове? Смог ли найти на них ответы?       Алишер перекинул ногу на ногу, поудобнее устраиваясь на стуле.       — Почти всё детство. Мать отправила меня в садик, чтобы я научился вливаться в коллектив. Вот только ни к чему хорошему это не привело. Воспитатели, может, и относились ко мне с восхищением, только вот остальные дети были другого мнения, — он глубоко вздохнул. — Люди всегда страшатся того, чего не понимают. А страх, в свою очередь, порождает враждебность. Мой ум слишком сильно отличался от уровня интеллекта нормальных детей. Я мог свободно говорить на двух языках, писать сразу двумя руками, запоминать большое количество информации, выразительно читать, в то время как другие едва могли связать двух слов. Мама до сих пор не знает, что меня буллили в садике. Другие дети не хотели со мной играть и дружить. Частенько я запирался в комнате для сна, просиживая там в тишине и задаваясь вопросом: что же со мной не так?       — Люди слепы и глупы, они всегда стараются изолировать то, чего они не понимают, а в особенности дети, — Фёдор задумался. — Помнится, в твоём возрасте у меня была такая же проблема.       — Не сомневаюсь, — фыркнул Князев. — Я не удивлюсь, если у столь странного человека вроде тебя никогда не было друзей.       — Ну почему же? Один друг у меня всё-таки есть, — столь ординарное заявление позабавило мужчину.       — Это тот человек с длинными волосами, что при виде тебя рефлекторно в пояснице сгибается? — ехидно произнёс Алишер.       — Нет, это Иван, он что-то вроде моего помощника. Знаю, такое его поведение может показаться странным и абсурдным, но с его точки зрения именно так должен себя вести преданный человек, — хмыкнул Достоевский. — А друга моего зовут Николай, твоя мама помнится была в близких с ним отношениях.       — Любовники что ли? — приподняв левую бровь, спросил мальчик, исподлобья наблюдая за реакцией собеседника.       — Что? — от такого заявления Достоевский чуть воздухом не подавился. — Нет-нет, они были и остаются хорошими друзьями. — Постарался он поскорее опровергнуть столь несуразное заявление.       — Какое упущение с её стороны, — с ехидством пробубнил Алишер, не упуская столь прекрасного момента поглумиться над собственным отцом.       Фёдор уже собирался высказать своё мнение по этому поводу, но его слова так и остались не озвученными. В этот момент по входной двери раздался негромкий, но отчётливый стук. Деревянная конструкция слегка дрогнула, и вскоре дверь медленно отворилась, явив на пороге Гончарова.       — Господин. — отсалютовав очередной поклон, обратился он к Фёдору, а после посмотрев пронзительным взглядом в его глаза, молча кивнул головой.       — Нам пора, — по-своему расценив этот жест, сказал Достоевский, поднимаясь со стула и, дожидаясь, когда Князев последует его примеру, направился в сторону двери. — Твоя мама скоро должна прийти за тобой.

***

      На вершине холма высилась христианская церковь, словно огромное судно, плывущее по волнам городских улиц. Ее шпиль, увенчанный крестом, был виден издалека, подобно маяку, указывающему путь заблудшим душам. Фасад церкви был выстроен из светлого камня, украшенного изящными готическими арками и резными витражами, в которых играли разноцветные лучи солнца.       К главному входу подъехала белая легковая машина, и из неё выбралась девушка, с разгневанным лицом, на котором угадывались отглоски страха. Не с таким настроением обычно люди приходили в христианский храм.       — Чёртов Фёдор, — выплюнула Аяна имя бывшего мужа, словно ругательство.       Машина с таксистом отъехала, оставляя её один на один с большим зданием, в котором её ждали злой муж и настрадавшийся сын. Вот тебе и идея для фильма. Аяна опустила взгляд на телефон, заново читая сообщение от незнакомого номера и убеждаясь, что пришла по правильному адресу.       Она совсем не удивилась, когда двери церкви распахнулись и навстречу ей вышел давний знакомый, в длинном, до пят, одеянии. Накинутая сверху ряса выдавала в нём священнослужителя. А вот дьявольская улыбка при виде Аяны обнажила его крысиную натуру. Князева мгновенно скривилась, чувствуя на языке вкус желчи от одного его вида:       — Гончаров.       — Соплячка, — не менее презрительно произнёс Иван, окидывая её уничижительным взглядом с головы до ног. — Хозяин тебя ждёт внутри.       — Сколько лет, сколько зим пролетело, а ты всё тот же ручной пёсик, — закатила глаза Аяна, приближаясь.       — Ещё бы столько тебя не видеть.       — Взаимно.       Аяна прошла мимо него, входя в храм. Внутри церкви царила тишина. Высокие своды, украшенные фресками с библейскими сюжетами, возносились к небесам, а мозаичные полы, выложенные из разноцветных камней, переливались под нежным светом, проникающим сквозь витражные окна.       Иван, облачённый в образ монаха, молча повёл её в самый дальний уголок церкви. Они остановились перед тяжелой дубовой дверью, за которой, как оказалась, скрывалась просторная комната.       Первым, кого заметила Аяна, был её сын. Позабыв обо всём, она кинулась к нему. Алишер, целый и невредимый, при виде неё радостно улыбнулся и побежал навстречу. Аяна рухнула на колени и заключила его в крепкие объятия, прикрыв глаза и вдыхая родной запах.       — Ты цел... — облегчённо выдохнула она. — Мой мальчик...       — Я в порядке, мам! Отец обо мне позаботился.       При слове "отец" сердце Аяны сделало кульбит. Когда они успели поладить? Она открыла глаза, отстраняясь. Осмотрела сына с головы до ног, убеждаясь, что с ним действительно всё в порядке. Чуток потрёпанный, волосы не расчесанные, а так руки и ноги на месте.       Аяна приподнялась на ноги и наконец, посмотрела на ещё одного присутсвующего в комнате человека, который до этого момента неподвижно сидел в одиноком кресле.       Сквозь узкое окно проникал луч солнечного света, освещая пылинки, висящие в воздухе, и падая на бледное, словно высеченное из мрамора, лицо. Тёмные фиолетовые глаза, преследовавшие её в сновидениях на протяжении нескольких лет, встретились с её взглядом.       На мгновение исчезло всё. И Гончаров, застывший в дверном проёме, и сын, сжимающий её руку, и священная церковь. Он не изменился с их последней встречи. Всё такой же худой, но красивый. Длинная чёлка прикрывала ему лоб и переносицу. Полуприкрытые фиолетовые глаза смотрели с тёмным блеском: жадно, изучающе. Прекрасная оболочка, под которой скрывалось море жестокости.       Что ещё более удивительно, так это его одежда. Её подарок на Новый год... Всё та же рубашка, то же чёрное пальто, та же шапку-ушанка. Словно ключи, они открыли двери давно забытых воспоминаний.       — Ты не рада меня видеть, любовь моя?       Мягкий тембр. Убаюкивающий голос. Но Аяна вздрогнула от холодка, который пробежался по её коже.       — Оо, — протянула Аяна, с трудом найдя силы, чтобы выдавить из себя слова, сохраняя внешнее спокойствие. — Я так рада тебя видеть, что горю желанием придушить тебя.       — Ну-ну, не надо говорить подобное при ребёнке, — кивнул на притихшего Алишера Фёдор. — Алёш, выйди пожалуйста. Мы должны наедине поговорить с Аяной и уладить наши разногласия. Гончаров, иди, присмотри за ним.       Аяна встревоженно нахмурилась:       — Ты доверяешь своего ребёнка психопату?       Гончаров метнул на неё испереляющий взгляд.       — Алишер не позволит себе навредить. А Иван знает свое место, — спокойно ответил Фёдор.       Аяна нерешительно застыла. С одной стороны, ей не хотелось отпускать сына с Иваном. С другой, не хотела, чтобы он слышал их с Фёдором разговор. Им действительно надо было поговорить и выплеснуть все скопившиеся за года эмоций и наконец, покончить со враньём, недомолвками.       Фёдор видел её душевные терзания насквозь. Поняв, что она пришла к единому решению, кивком головы указал Алишеру на дверь. На удивление, сын повиновался ему без лишних слов. Как только за ними закрылась дверь, Аяна резко выдохнула.       — Ты, скотина, как посмел стрелять в собственного сына?! — дала она волю гневу.       Размашистыми шагами приблизилась к Фёдору, сидевшему на стуле и схватила за горло. Сильно сжала, чувствуя, как пульсировала вена у него на шее. Глаза Достоевского расширились, но он даже не дернулся. Позволил себя душить, ни на секунду не отводя взгляда от разъярённой бывшей жены.       — Всё так же прекрасна...— хрипло выдохнул он и ответил: — Я не приказывал снайперу стрелять в него. Он целился в Дазая. Но Алишер в последний момент подбежал и заслонил его собой,после чего пуля... попала...в него...       Под конец голос его сорвался, и Аяна чуть ослабила хватку на его шее. Она бросила взгляд на его руки. Они расслабленно лежали на подлокотнике кресла, и не предпринимали попытки её остановить.       — Признаю, моя вина, что не предвидел подобного. Единственной моей целью был Дазай... Но не волнуйся, я уже убил того снайпера за оплошность. А сына излечил другой эспер, так что всё разрешилось.       Аяна с презрением скривила губы. И пусть именно она сжимала у себя руках его горло, но почему-то у неё появилось чувство, что именно Фёдор сейчас контролировал ситуацию.       Его губы изогнулись в улыбке:       — А за всё остальное... Прости.       Не успела Аяна осознать, что же он имел в виду, как Достоевский схватил её за талию и резко перевернул так,чтобы она рухнула спиной на кресло, а сам навис сверху. Аяна ахнула, когда удар об кресло выбил весь воздух из её лёгких. Расстерявшись, она не успела среагировать, когда Фёдор, довольно улыбаясь, обрушил свои губы на её, утягивая в долгий поцелуй с привкусом тоски, боли и сожалений.       Это был поцелуй, похожий на молитву, на извинение. Тихий, почти умоляющий. Губы Фёдора были холодны и слегка сладковаты, как пирожные, простоявшие в морозильнике.       Вместо того, чтобы отолкнуть негодяя, Аяна закрыла глаза и одной рукой обвила его шею, притягивая ближе, и приоткрыла рот. Медленно кончик языка Фёдора скользнул внутрь. Казалось, что всё это лихорадочный сон, опасная затея, безрассудство...       Его руки были осторожны, когда двигались к воротнику её рубашки. Одну за другой, нежными щелчками пальцев, Достоевский начал расстегиваь пуговицы. И не заметил, как другая рука Аяны молниеносно вытащила из пазухи маленький, но острый нож, и занесла за его головой, готовая совершить решающий удар.       Фёдор оторвался от её губ за секунду до того, как лезвие вонзилось бы ему в затылок. Он чудом успел перехватить рукой мечущее в него холодное оружие. Аяна вскрикнула, когда мужчина больно поцарапал её руку, случайно задев её краем лезвия.       — Хорошая попытка, женушка, — выдохнул он ей прямо в губы.       Фёдор со злостью вонзил перехваченный нож в обивку кресла возле головы Аяны, заставив её нервно сглотнуть. Она чувствовала его прерывистое дыхание у своей шеи. Во время короткой драки за оружие, ее рубашка задралась, и теперь пальцы его свободной руки лежали на ее обнаженном животе.       — Ублюдок, — грозно прошипела Аяна. – Не думай, будто за пять лет я всё забыла. До сих пор мечтаю превратить тебя в пельмень с фаршем наружу.       Она попыталась высвободиться из под его захвата, но не тут то было. Фёдор завёл её руки над головой и удерживал одной ладонью, в то время как его другая рука собственнически лежала на её талии. Чёрные пряди прямых волос защекотали ей нос. Аяна поморщилась, чувствуя, как предательски колотится сердце.       — Ты ранишь меня подобными словами. А ведь тоска по тебе едва не свела меня в могилу. Я несчастный, но влюблённый сумасшедший, впервые узнавший вкус настоящей любви, — произнёс Фёдор, словно поэт золотого века.       Как мог, пытался затмить разум сладкими речами. Но Аяна больше не была глупой, наивной семнадцатилетней девчонкой с розовыми очками на глазах.       Болезненные воспоминания о прошлом придали ей сил, и она смогла вырваться из хватки Достоевского. Он даже удивлённо приподнял брови, но ей некогда было ликовать над ним. Аяна кинулась вперёд, скрипя деревяными досками под ногами, побежала к двери, но, дёрнув ручку, похолодела. Проклятый Гончаров закрыл её на замок, когда уходил. Аяна медленно обернулась обратно к Фёдору. Чёртов. Псих. Всё продумал.       Тем временем, тот удобнее расположился на своём кресле, поправляя спутанные после поцелуя волосы и касаясь кончиками пальцев покрасневшей от удушья шеи. Щёки Аяны вспыхнули, и она, вспомнив о своей полурастегнутой рубашке, поспешила её застегнуть.       — Ты мог бы быстро найти мне замену, — нервно сглотнула она. — Многие бы на тебя запали. Но ты продолжаешь носить мой подарок и обручальное кольцо... Своё же я давным давно выкинула, как и чувства к тебе.       — Ни одна женщина в мире не смогла бы стать твоей заменой, Аяна, — серьезно ответил Фёдор. — Ты неповторима. Я твой муж. Твой первый мужчина. Ты бы никогда не смогла бы забыть меня, свою первую любовь, как бы сильно не ненавидела.       — Так в себе уверен? — фыркнула Аяна, с сожалением глядя на свой торчащий в кресле нож.       А ведь ей почти удалось...       — Я хочу попросить прощение за содеянное, — как ни в чём не бывало, улыбнулся Фёдор. Он небрежно закинул ногу на ногу. — Прошло достаточно много времени, чтобы мы оба переосмыслили свои поступки.       — Чего ты хочешь? — раздраженно спросила Аяна, скрестив руки на груди.       Пустая болтовня Фёдора действовала на нервы. А губы горели так, что ей хотелось отодрать их вместе с кожей.       — Помириться, – он сказал это так, как будто бы его слова не были бредом.       Аяна глухо рассмеялась. В сердце бушевали противоречивые чувства, словно шторма на море. Ненависть, как тёмная туча, нависла над ней, вызывая муки и уколы боли. Каждый взгляд на его холодное, красивое лицо вызывал бурю эмоций — его присутствие напоминало о том, какими они были раньше, когда их отношения были полны тепла и нежности. Фальшивых, как оказалось.       — Да ну? Вот так просто? Забыть прошлое как ни в чем не бывало? Ты же это не серьезно? — язвительно протянула Аяна, приподняв брови.       — Аяна, — Фёдор глубоко вздохнул. — Наверное, ты думаешь, что я специально подтолкнул твоего брата к самоубийству. Но это не так. Я не пытал твоего брата, не причинял ему вреда. Всего лишь один раз заставил выложить нужную мне информацию. Али не выдержал тяжести вины, что и стало его концом...       — Ты и вправду думаешь, что здесь нет твоей вины? И люди называют тебя гением?! — презрительно произнесла Аяна. — Если бы ты не появился в нашей жизни, мой брат остался бы жив!       Фёдор поморщился. Он выглядел таким печальным, таким несчастным, будто это он потерял близкого человека. Всё, о чём могла мечтать Аяна, так это причинить ему такую же боль. Чтобы он на своей коже ощутил, какого это.       — Честно, я преследовал свои цели, когда заманивал вас в свои сети, — проговорил Фёдор. — Хотел использовать. Но потом...       — Потом ты влюбился в меня по уши и забыл о своих злодейских планах? — саркастично спросила Аяна. — Ты правда думаешь, что я могу купиться на такую чушь?       — Возможно, для тебя это звучит нереально, – Федор откинулся на кресло, сложив руки на груди. — Но для меня мои чувства были искренними... Я и вправду привязался к тебе после смерти Али, когда мы стали жить под одной крышей. Ты стала дорога мне. И я отказался от своего плана впутывать тебя в свои опасные планы. Но всё пошло наперекосяк, когда правда обо мне раскрылась и один твой надоедливый соотечественник выгнал меня из моей же собственной страны. Мне пришлось...       — Убить меня, — горько усмехнулась Аяна.       Тоска по прежним отношениям была как невидимая цепь, сковывающая её, заставляя снова и снова переживать те мгновения счастья, которые навсегда остались в прошлом. Ей не хватало лёгкости и доверия, которые существовали когда-то. Теперь же перед ней был совершенно другой человек. Она не знала его. И не была уверена, что узнает.       — Ты тогда специально послал Николая испортить двигатели моего самолёта. Хотел убить меня... И нашего ребёнка в моём животе.       Она подняла взгляд вверх, чтобы из глаз не потекли предательские слёзы, готовые вот-вот вырваться наружу. Потолок был низким, а над ним висела деревянная балка, украшенная резными орнаментами. Аяна изучала их, пытаясь отвлечься от желчи на языке.       Разочарование заполнило пространство между ними, как неприятный запах, преследующий её в каждую минуту. Внутри неё пылала ненависть к тому, как всё изменилось, как было легко и просто, но затем стало настолько трудно.       Она шла по жизни с этим грузом, будто пытаясь развязать узлы своих чувств, но каждый раз лишь запутывалась ещё больше. Ненависть, тоска и разочарование переплетались в сложный узор, лишая её способности находить покой. Ей оставалось лишь смотреть на того, с кем её связывала история любви, и размышлять о том, как всё могло бы быть иначе. — Ты узнала слишком многое, — процедил Фёдор. — Да и я, поняв свои чувства, хотел избавиться от объекта привязанности и слабости. Хотел послать Гончарова, но... Но в конце концов, отправил Гоголя. Он бы ни за что не допустил твоей смерти.       — Почему ты в этом так уверен?       — Потому что он влюблен в тебя, — усмехнулся Фёдор.       Аяна недоверчиво покачала головой.       — Не отрицай очевидного. Глупый Николай ещё сам не понял своих чувств. И для него всё это ново, непривычно, чуждо, — продолжил Фёдор. — А насчёт нашего ребёнка... Я и вправду не знал о нём. Ты же говорила, что принимаешь таблетки?       — Какие нафиг, таблетки? — рявкнула Аяна.       — Противозачаточные, какие же ещё... — глаза Фёдора расширились. — Ты мне солгала тогда или вообще не была в курсе о существовании таких лекарств? Нет, скорее второе, чем первое...       Аяна покачала головой, скривив губы.       — В любом случае, сделанного не изменишь, — слабо улыбнулся Достоевский. — Ты назвала нашего сына Алишер в честь Али? Он вырос славным ребёнком.       — Не твоё дело, — нахмурилась Аяна. — У тебя нет никакого права говорить и хоть как-то контактировать с Алишером. Для него ты – никто. Не пытайся выглядеть в его глазах невинной овцой. Он всё знает. И будет держаться от тебя подальше. По крайней мере, я это проконтролирую. Ты св*лочь, Достоевский. Можешь сколько угодно воспевать о своей любви ко мне, но я тебе не верю. Хотя когда-то верила тебе во всём. Всё изменилось, когда Николай раскрыл мне глаза. И показал, какой ты убийца и террорист.       Челюсть Фёдора сжалась, когда он покачал головой.       — Ты знаешь всё только из уст Гоголя. У моих действий есть своя причина...       — Меня это больше не интересует. Ничто из того, что ты скажешь, не изменит прошлого и не заставит меня простить тебя.       Фёдор поднял на неё пронизывающий до костей взгляд.       — Грядут большие перемены, Аяна. Всё устоявшееся мироустройство рухнет. И я положу начало для нового, безгрешного мира. Тогда у тебя не останется других вариантов, как принять мою сторону.       — Только через мой труп.       — А через труп собственного сына перешагнуть ты готова?       Аяна сцепила зубы и сжала кулаки. Достоевский знал её больное место и бессовестно на него давил.       — Это что, угроза?       — Разумеется, нет. Я буду защищать вас вне зависимости от твоего мнения, Аяна. Но у меня много недоброжелателей, в том числе и среди детективов, в обществе которых ты находишься в данный момент. Их ничто не останавливает от того, чтобы убить моего единственного отпрыска.       — Они не такие, как ты, — холодно ответила Аяна. — Не вонзают нож в спину.       Фёдор сочувственно ей улыбнулся, словно несмышленному ребёнку:       — Неужели? А ты знала, что многие в детективном агентстве – бывшие преступники, убийцы? Директор, Фукудзава Юкичи, в прошлом был сильнейшим убийцей-мечником правительства, где и заполучил прозвище «Серебряный Волк». Убивал целые семьи по заказу, в том числе и несовершеннолетних. Кека Изуми – бывшая убийца Портовой Мафии, уничтожившая более тридцати взрослых человек. Кенджи Миядзава – молодой парнишка из варварской деревни с жестокими, порой кровавыми правилами. Я уж молчу о Дазае, который был правой рукой босса Портовой Мафии... Даже ваш доктор, Йосано, прежде работала вместе с Мори Огаем.       Аяна застыла, не в силах поверить в услышанное. То ли Фёдор лгал, то ли действительно... Директор, Кека, Йосано... Агенство что, склопление бывших преступников? Невозможно...       — Складно поёшь, св*лочь. Однако эти люди поняли свои ошибки и теперь трудятся на благо простых людей, — твёрдо сказала Аяна. Она не позволит этому демону посеять в её душе зерно сомнения в своих приобретенных коллег. — В отличие от тебя, который не умеет ничего, кроме как разрушать и убивать.       — Это Дазай тебе такое сказал? — иронично выгнул бровь Фёдор.       — Я просто знаю и всё. Не стоит приплетать сюда Дазая...       — Почему нет? Он же живёт с тобой под одной крышей, — Фёдор наклонил голову набок. Что-то злое мелькнуло в его глазах. — Нехорошо замужней женщине так близко общаться с другим мужчиной. В твоей Родине такое бы посчиталось ужасным деянием.       — Собираешься учить меня морали? — фыркнула Аяна. — Не тебе решать, общаться мне с Дазаем, дружить либо спать с ним. Ты мне больше не муж, Фёдор. И никогда им не был, если честно. Всё, что между нами было – одна большая ложь.       — И ты не хочешь вернуться ко мне?       — Ни за что на свете, — уверенно ответила Аяна, не подозревая следующие слова Демона Достоевского:       — Даже если я скажу, что смогу вернуть к жизни твоего брата?