Ветры из прошлого

      Короткая программа пролетает как в тумане. Всё что остаётся в памяти Этери — это падение Ками с тройного акселя и степ-аут Саши в самом последнем прогоне перед выступлениями и ситуация ровно наоборот на самих соревнованиях. А ещё почему-то Медведева в свитере олимпийской экипировки, заглянувшая к девочкам на тренировку. И этого достаточно, чтобы Этери снова возненавидела имя Женя, хоть в женской, хоть в мужской вариации, и сделала вывод, что все Жени питают особую слабость к экипировочным свитерам. Самой же Этери экипировка не очень понравилась. Свитер так вообще она не одевала ни разу. Не то. У «Bosco» было лучше. И оставалось только гадать: была ли Медведева просто не столь привередлива к свитерам, или же Траньков добрался и до неё, поделившись всеми слухами, многие из которых были правдой.       По итогам короткой программы девочки занимали первое, второе и четвёртое место. И здесь Этери наконец выдохнула, понимая, что в произвольной они точно откопаются и скорее всего займут весь пьедестал.       Тревожнее всего было за Камилу. Аня, напротив, сегодня показала чудеса. Вышла в своих новейших коньках. В которых ещё вчера половину тренировки просто каталась по кругу, и выдала абсолютно чистый прокат. Саша всегда валила тройной аксель, так что удивление скорее вызвало бы чистое приземление этого сложного прыжка. В самом безопасном положении сейчас была Аня со вторым местом в промежуточном зачёте и абсолютно чистой короткой программой. Саша однозначно откопается в произвольной, а вот Камила… отчего-то было у женщины предчувствие, что степ-аут на акселе — это ещё цветочки. Всего лишь начало конца. Во всех действиях, в глазах девочки читалось, что олимпиада уже осточертела ей донельзя, и Камила скорее ждёт момента, когда можно будет уехать отсюда, чем момента, когда она встанет на одну из ступеней пьедестала. Даже с арены она убегает при первой же возможности, отказываясь от участия в пресс-конференции после короткой программы.       Остаток дня девочки проводят каждая по одиночке, в своих мыслях, тревогах и переживаниях. И, наверное, знай об этом Этери, лишь похвалила бы их за сосредоточенность на грядущих произвольных. Но у Этери на душе скребут кошки и хочется поделиться переживаниями с кем-то, кто не влип в эту историю по уши. Хоть Плющенко вновь набирай, ей-богу. Но Этери считает, что одного откровения им двоим более чем достаточно, а потому лишь просто пытается отвлечься и забыться.       Тренировка на следующий день преподносит сюрпризы, поскольку на ней Камила, вопреки всем ожиданиям, выкатывает свой контент максимально чисто, а вот Саша и Аня, видимо, вдохновившись короткой программой Валиевой, ловят бабочек, лишая тренера надежды на полный пьедестал.       — Трусова, соберись, — повышает голос Этери Георгиевна, прекрасно зная, что Сашу стоит немного разозлить. — тройной аксель уже завалила, если завалишь и произвольную — не видать тебе никакой медали олимпиады.       И Саша, в очередной раз ведясь на уловки тренера, тут же вне проката исполняет чистый четверной лутц.       — Щербакова, ты опять собралась по кругу кататься? — не оставляет Этери без внимания и Аню. — Новые коньки и чистая короткая программа — это не повод бездельничать.       И пока девочки пытаются реабилитироваться в глазах тренера, Дудаков тихонечко шепчет:       — Ты сегодня подозрительно злая, что случилось?       — Судя по сегодняшней тренировке, мы в полной жопе, вот что случилось, — безрадостно отвечает ему Этери, не отрывая глаз ото льда.       — Сейчас уже мало что можно исправить, — со спокойствием буддистского монаха, заметил Дудаков. — Короткие уже откатаны, осталось откатать произвольные. И как они будут откатаны — зависит даже не от нас. Остаётся лишь смириться и плыть по течению.       — Успокоительных что ли наглотался? — подозрительно прищурилась Этери, не разделяя его позицию.       — Да нет, — столь же спокойно ответил Дудаков, — просто уже устал нервничать. И тебе тоже советую прийти к полному принятию. Будь что будет.       Этери хочет поспорить с коллегой, но чувствует, что на это у неё просто нет сил. Может быть, это уже первый шаг к тому самому принятию, о котором и говорил Сергей Викторович?       — Не получается прийти к принятию, — почти шипит Тутберидзе, но в её интонациях нет злости, лишь дикое отчаяние.       Она не знает, почему именно ей так тяжело морально. Вымотала ли её ситуация сложившаяся вокруг Камилы, или же дело в неудачных тренировках девочек и банальном страхе собрать не все медали? Или это вообще переживания за дальнейшие отношения между девочками? Ведь завтра наверняка жизнь всех присутствующих здесь разделится на «до» и «после». И снова будут крики и слёзы, обиды и радость. И во что выльется вся эта история в итоге Этери не знает. Но и не исключает ни одного варианта развития событий, допуская даже тот, в котором она навсегда завязывает с тренерством.       В конце концов она приходит к единственному верному в этой ситуации выходу — им всем просто необходим отдых. И тренерам, и спортсменам. Хотя бы полдня. Поэтому, предварительно посоветовавшись с Дудаковым и Глейхенгаузом, Тутберидзе разрешает девочкам пропустить вторую сегодняшнюю тренировку.       Между спортсменками, к слову, отношения кажется натянутыми уже сейчас. И настрой девочек тренера не радует. Камила катает свою программу с отсутствующим взглядом, выполняя все движения механически, как когда-то заучила. Аня косится виновато то на Валиеву, то на Трусову. Саша смотрит на девочек волком, готовая рвать и метать и по этому взгляду Этери понимает — рекомендации чуть уменьшить нагрузку останутся лишь пустым звуком в воздухе и завтра Трусова прыгнет все свои пять четверных, даже если это будет стоить ей жизни.       И вечер каждой спортсменки пройдёт в тишине. Они не будут общаться, или делиться переживаниями друг с другом, скорее заткнут уши наушниками, и под звуки любимых песен уйдут глубоко в себя, настраиваться на самый важный прокат в своей жизни.       А вот у их тренера так легко абстрагироваться от завтрашнего дня не получится. И этот вечер перед произвольной Этери, кажется, будет вспоминать с содроганием ещё несколько месяцев, так точно.       Утренняя тренировка приносит сюрпризы — Камила внезапно падает с тулупа, Саша снова ловит бабочку на сальхове, а Аня внезапно откатывает свою программу максимально чисто. Бабочка на сальхове злит Сашу. И здесь есть вероятность, что в соревновательном прокате раздраконенная Трусова прыгнет всё. А вот с Камилой ситуация куда страшнее. Отсутствующий взгляд никуда не делся, наоборот, стал ещё более пугающим. До такой степени, что, кажется, девочка вот-вот заявит о своём желании сняться с произвольной. Этери сердцем чувствует неладное, но не знает что с этим делать. В какой-то мере она понимает Камилу и даже разделяет её чувства, но остатки разума и холодного расчёта требуют борьбы до последнего, за каждую сотую балла. Женщине хочется поговорить со спортсменкой, но слова от чего-то застревают в горле и не хотят складываться в предложения.       — Не волнуйся, Этери, скоро всё закончится и можно будет выдохнуть, — со своеобразной поддержкой чуть похлопывает её по плечу Глейхенгауз.       — Закончатся прокаты девочек, а впереди ещё пары…       — Пары — это моя забота, — вклинивается в разговор присутствующий сегодня на тренировке девочек Траньков. — Я тренирую их вот уже несколько лет, мне и отвечать за их прогресс. Уж извините, Этери Георгиевна.       Тутберидзе лишь благодарно кивает Транькову, понимая, что речь его связана скорее с желанием облегчить её участь, чем с банальной спортивной ревностью.       — Всё, девочки, наше время заканчивается, — берёт на себя роль главного тренера ненадолго Дудаков. — Вам ещё причёски делать и макияж.       Со льда все три девчонки уходят чуть потерянными и напуганными. Каждая по-своему, но всё-таки по одной единственной причине — сегодня им предстоит катать свои произвольные программы на олимпийском льду и ставить точку в этой истории, а так же, добавлять новый поворот в своём личном спортивном пути. Кто знает, может быть сегодня у кого-то будет поставлена красивая точка в карьере, или загадочное многоточие, а может и всего лишь скромная запятая.       — Что-то ты подрасслабился, дружочек, — говорит Этери Даниилу Марковичу на выходе с ледовой арены.       — Уже не вижу смысла переживать, — отзывается Глейхенгауз, — да и вроде не всё так плохо.       — Дань, мы привезли на олимпиаду не только Аню Щербакову. Я понимаю твои чувства, любимая ученица как-никак, наконец выбралась из плохой формы, начала более-менее чисто откатывать программы, периодически заходя на три четверных. Но меня беспокоит состояние Камилы.       — Для Камилы нужно, чтобы весь этот ад просто закончился, а место на пьедестале вторично. Слышала, что по предварительной информации, какое бы место она не заняла, её не хотят приглашать на показательные выступления?       — Наслышана об этом кощунстве, — презрительно отзывается женщина.       — А мне кажется, это верное решение. Камила тут как в клетке, во всех смыслах слова. Везде ограничения: туда не ходи, сюда не ходи, всюду назойливые журналисты, которые хотят отхватить кусок покрупнее. Нам не дают быть рядом. Вспомни хоть тот знаменитый выход с капюшоном? И буквально всё тут не даёт ей ни на секунду отвлечься. А так она пораньше улетит домой, к маме, к своей собачке, выспится, сходит куда-нибудь в кафе, увидит подруг вне льда, побудет с семьёй. А не будет созерцать эти голубые бортики, от которых тошнит уже даже меня.       Этери хочет высказать насколько её саму тошнит от голубых бортиков, да вовремя прикусывает язык, понимая, что ляпни она сейчас что-нибудь эдакое, так Глейхенгауз не отстанет и начнёт персональное расследование. А потому зацепляется за совсем другое.       — Психолог из тебя так себе, конечно. Для Камилы сейчас крайне важно откататься хорошо, чтобы показать всем, что здесь, под микроскопическим наблюдением и ежедневными допинг-тестами она всё равно непобедима. А потом уже нужно домой, и всё что ты там перечислил.       Глейхенгауз остаётся при своём мнении, но перечить главному тренеру не спешит.       — А ты что думаешь, Дуд? — обращается он к другому коллеге, чуть задержавшемуся на арене и нагнавшему их только сейчас.       — Я не знаю о чём вы там говорили, а потому ничего не думаю, — легко отзывается Сергей Викторович, тут же от греха подальше прибавляя, — и думать не хочу.       Оставшееся до прокатов время проходит как в тумане. В волнении, поддержке со стороны, в страхе перед грядущим исходом. Волнуются и боятся все, даже те, кто вроде и не подавал виду.       Этери даже не следит за тем, как катаются представительницы других стран. Она пытается лишь настроить девочек, помогает им подправить причёску и макияж и невольно вспоминает, как такие взаимодействия когда-то были обыденностью для неё. С Юлей, с Женей… как и вспоминает, почему сейчас она не сближается так ни с одной из учениц. Каждая может уйти. Искать чего-то нового, смены обстановки, другой техники, другого отношения, иной дисциплины… и оставит выжженную дыру в сердце. Был уже такой опыт. Больше не надо.       И небольшой выдох облегчения для каждого из тройки Тутберидзе-Глейхенгауз-Дудаков случается только в момент, когда счастливая Саша кланяется после своей произвольной, в которой было сделано пять четверных прыжков. Не без помарок, со степаутом, не совсем чётким ребром и небольшим недокрутом, но всё же. И вполне ожидаемо Саша становится первой по итогам произвольной программы, да и, есть вероятность, что в произвольной так первой и останется. Только впереди выход на лёд Ани и Камилы и чует Этери, что слёз сегодня избежать не получится.       Вполне ожидаемо Каори Сакамото оказывается ниже Саши по сумме баллов, и здесь Глейхенгауз шепчет Этери:       — Вот видишь, а ты переживала. А у Ани и Камилы ещё запас с короткой программы есть. Пьедестал олимпиады снова наш.       — Хорошо, если сегодня твои прогностические способности снова окажутся безупречными. Но что-то у меня такой уверенности нет, — шепчет ему в ответ Этери под первые ноты произвольной Ани.       И Щербакова в этот раз снова удивляет всех. Со своей больной шеей и новыми, нераскатанными коньками, она откатывает произвольную так, как не получалось у неё ни разу за весь сезон. Так, аж сама удивляется.       — Сделала. Вы видели, она это сделала! — радостно восклицает Глейхенгауз, отправляясь встречать любимицу со льда.       Этери остаётся у борта, чтобы настроить на прокат Камилу. И когда Валиева подъезджает к тренеру, сомнений не остаётся — плохо дело. И хотя Этери и нашёптывает ей о необходимости бороться, сама же понимает, слова тут мало чем помогут.       Звучат первые ноты столь знакомого всем «Болеро». Взгляд Камилы пустой, движения машинальные. С первой секунды становится понятно — этот прокат из тех, что называется «для галочки». Потому что сняться означало бы признать поражение, а бороться уже не осталось сил. Первый прыжок удаётся приземлить без грубых ошибок и, наверное, здесь можно было бы выдохнуть, вот только Этери понимает — ещё рано. Заход на аксель. И тут же ошибка — почти что степ-аут, да ещё и с касанием рукой. Тутберидзе даже вздрагивает от такого поворота событий, хоть и понимает, что он не был совсем уж неожиданным. Следующий прыжок — снова ошибка, а за ней падение. А дальше Этери уже не считает, потому что, увы и ах, проще сосчитать элементы, выполненные без ошибок.       Замерев в финальной позе, Камила едва сдерживает слёзы. С трудом отвешивает финальные поклоны, скорее желая уйти с этого льда, причинившего ей столько боли. Этери видит это, как и видела отчаяние в глазах девочки ещё перед выходом на лёд. Но тренера волнует немного другое.       — Почему ты перестала бороться? — первое, что говорит Этери, как только Камила доезжает до бортика. — Почему ты отпустила себя где-то после… акселя?       И это не претензия, а скорее желание разобраться. В том, насколько Камила сейчас сломлена. И есть ли возможность ещё вернуть ей желание соревноваться, или же её яркая карьера завершится с не менее яркой вспышкой допинг-скандала.       — Я не знаю, — тихо отвечает Камила, — я не могу так больше, я херню какую-то катала, простите… Этери не отвечает ничего, лишь приобнимает подопечную, ободряюще похлопывая её по плечу, понимая, что в этой ситуации никакие слова не помогут.       Ожидание оценок вообще превращается в пытку. С опорой на техническую оценку, высветившуюся на экране по окончании программы, есть смысл надеяться на бронзу. У зрителей, недавно открывших для себя такой спорт как фигурное катание. Этери же понимает, что затяжное выставление оценок к добру не приведёт, как и понимает, что как минимум по технике Камиле можно срезать ещё пару баллов от имеющихся, а компонентов в представленном прокате не было и вовсе, был только отсутствующий взгляд и механические движения. Но даже в таких условиях надежда умирает последней, только когда на табло высвечиваются баллы, показывающие, что по итогам произвольных программ Камила стала только пятой, а по сумме заняла четвёртое место.       Валиева замирает на пару секунд, осознавая собственный результат, а после с нервным смешком выдаёт:       — Зато награждение не отменят.       И опускает голову на колени, закрыв лицо руками.       Этери слышит её громкий всхлип и чуть вздрагивает, продолжая поглаживать спортсменку по плечу. Краем глаза она замечает мечущуюся по подтрибунному помещению Сашу Трусову, импульсивно взмахивающую руками и отгоняющую от себя журналистов. А рядом — переминающегося с ноги на ногу Дудакова, очевидно, пытающегося найти подход к разъярённой подопечной. Похлопывает подбадривающее Камилу по плечу и бежит туда, где вот-вот разразится конфликт.       — Ненавижу, — шипит Трусова на всех, кто стремится к ней подойти. — Ненавижу этот спорт. Я больше никогда не выйду на лёд.       — Саша, — делает к ней шаг Тутберидзе, тут же нарываясь на злобный взгляд девушки.       — Вы всё знали! — обвинительно выкрикивает она в ответ. — У всех есть золотая медаль, только у меня нет. Отстаньте, я не разговариваю по-английски, — тут же переключается она на журналистку, которая пугается такой реакции.       Камила теперь плачет на плече Ольги Черносвитовой. А рядом стоит Аня. Как меж двух огней. Потерянно оглядывается то на Сашу, то на Камилу, не зная куда и податься и как себя вести. Её после проката накрыло опустошение, а сейчас и вовсе какие-то неясные эмоции.       И только на льду праздник. Там готовят пьедестал для награждения, кажется, совсем не замечая, что российской сборной не на пьедестал надо, а прямиком в психиатрическую клинику. Всем без исключений.       Саше удаётся собраться и выйти на церемонию. Камила на подруг смотрит из подтрибунного помещения, одна уходить не хочет, всё ещё придерживаясь за Черносвитову и боясь, что без опоры просто потеряет сознание от недавнего перенапряжения.       И только улыбка Каори Сакамото освещает арену лучше любого светильника. Японка косится на соратниц с золотом и серебром с подозрением. Может быть, вспоминает шутки о депрессивных русских, если, конечно, о таком шутят в Японии. У неё праздник сегодня. К Японии боги милостливы.       А дальше хаос продолжается, только под концерт Чайковского. Девочек просят сфотографироваться с флагом, которого нет, Саша снова отвечает резко, что нет никакого флага. Аня озирается растерянно.       Этери плохо от этого зрелища. Ей кажется, что она смотрит какой-то фильм, каких всегда старалась избегать: с серой моралью и открытым концом, после которых ходишь ещё неделю с тяжёлым сердцем и хочешь отмыться от увиденной грязи. И только мысль где-то на подкорке сознания о том, что наконец-то всё закончилось: осталось парам откататься, да с показательными выступить, и они летят домой. В Москву. Хотя сейчас Этери согласна хоть на Сочи, или Саранск, хоть и оба этих города по определённым причинам терпеть не может.       Возвращение с арены в отель становится для неё благословением. Если бы ещё только Глейхенгауз в один момент не подхватил её за руку и не сообщил, что всё, в окончательных списках на показательные нет Камилы, было бы вообще хорошо. Но сил думать о том: хорошо это или нет уже не остаётся. Хочется только в тишину. Где нет никого, кроме собственных мыслей. И только закрыв дверь собственного номера, Этери выдыхает и, сняв лишь пальто, падает на кровать, долго и бездумно сверлит взглядом потолок и медленно приходит в себя. Перед глазами ещё мелькают сцены недавнего, но уже прошлого: растерянная Аня с абсолютно пустым взглядом, заплаканная Камила, резкими движениями растиравшая дорожки слёз по щекам и тщетно пытавшаяся поправить макияж, злая Саша, в отчаянии замахнувшаяся на тренера коньком… Этери понимала чувства всех троих, как и понимала, что уже ничего не исправить. Впереди её ждала долгая ночь, в которую стоит переварить произошедшее, чтобы уже завтра спокойно выйти на арену к спортивным парам. В конце концов, Тутбридзе находит успокоение в переписке с дочерью, а после ей даже удаётся ненадолго задремать и отпустить мысли о подопечных.       У девочек, к слову, всё тоже идёт совсем негладко. Когда Саша и Аня приходят в свой номер после пресс-конференции, Трусова тут же уходит в свою часть и почти демонстративно затыкает уши наушниками. Она видит виноватый взгляд Щербаковой и знает, что той сейчас очень хочется поговорить, попытаться утешить. Не надо. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Не от неё. Саша думает, что сейчас вообще ни с кем не хочет общаться. Но эта мысль улетучивается, стоит ей только заметить на заблокированном экране сообщение от Марка, который улетел из Пекина вчера и очень сокрушался, что не посмотрит произвольную программу девушек на стадионе.       Аня тем временем нарезает несколько кругов по своей части комнаты, чувствуя себя не очень комфортно. Посматривает в сторону Сашиной «комнаты», если так можно её назвать, но ситуация не меняется. Ане действует на нервы то, что она не может ничего изменить в этой ситуации, но что поделать, если сразу же после проката Саша стала смотреть на неё волком, едва ли не сразу ушла куда подальше, чтоб не сидеть рядом, на пресс-конференции после проката тоже держалась максимально далеко, но то и дело шмыгала носом и смахивала слёзы, а на вопросы отвечала очень нервно, а порой резко.       В этой ситуации Щербакова недолго принимает поздравления от родных и близких, а потом, окончательно осознав, что поговорить с Трусовой сегодня не получится, тихо выходит из номера, чуть воровато оглядываясь и надеясь, что её не оштрафуют за несоблюдение антиковидных мер. Дойдя до нужной двери, она надеется, что хозяйка половины этого номера ещё не спит, несмотря на максимально трудный день, но несмотря ни на что, стучит в дверь тихо, чтоб если что не разбудить и просто уйти к себе.       Но ждать приходится недолго. Дверь распахивается.       — Камил, не разбудила? — чуть виновато спрашивает Щербакова.       — Нет, мне не смотря ни на что, не спится, — пожимает плечами Валиева. — Проходи.