Тупейшая рифма

У Руслана было много дней, когда он чувствовал себя откровенно паршиво. Честно признаться, они были у каждого, и ничего такого в этом нет: у всех бывают взлёты и падения. Сегодня был именно такой день, а именно такой вечер, а именно не плохой, а именно тошный, что хочется проблеваться им, убрать и завалиться спать, забывая о нём навсегда. К сожалению, это так никогда не работало, а всё было бы немного проще, если бы всё решалось подобным образом. Обычно люди любят говорить, будучи все в слезах и соплях и на грани истерики, что не могли предвидеть расставание. То ли их отношения были какими-то не такими, хотя это было видно с самого начала, то ли Тушенцов заделался в экстрасенсы, но как будто всё было ясно ещё издалека. На самом деле, достаточно прозреть и не покупать себе розовые очки, и тогда жизнь кажется не сборником романтичных стихотворений, а набором событий разной степени дерьмовости. Расставание произошло достаточно давно, но лучше от этого не становилось. Сначала вы пишете друг другу всё реже. Всё сводится к рабочим вопросам по поводу музыки. Потом уходят локальные шутки, которые понимаете только вы. Закрывают за собой дверь подколы и особенные клички, которыми вы любили друг друга называть. Чувства угасают, да и невольно начинаешь задумываться – что в принципе такое любовь, была ли она вообще? А потом вы друг другу никто, совсем. Просто горстка пыли. Для Руслана Даня мёртв, хотя вроде тот жив-здоров, и на его могиле нет дат их долгой истории. Мало того, что жив, так ещё и, похоже, не лучшим образом к этому относился. Тушенцов не мог за него что-то решать, но знал природу некоторых его реакций, чаще всего резких и неожиданных. Руслан знал его несколько лет, они были хорошими друзьями для публики и нихуëвой такой парой втайне, а теперь его «Твиттер», – будь, пожалуй, проклято это ссаное приложение, популярное в их время, где каждый считал важным высказать своё никому не всравшееся мнение, – бомбили не хуже, чем во Вьетнамской войне. У Тушенцова смешанные чувства, даже слишком, хотя, наверное, больше преобладала ненависть и злость. Жгучая, опаляющая, оставляющая шрамы до конца жизни и ожоги последней степени, под какой бы цифрой она ни шла, и всё это исходило из него настолько от всего сердца и искренне, что Руслан сам не ожидал. Не то, чтобы удивился по-настоящему, ведь знал о себе, казалось бы, всё, но Кашин вызывал слишком много чувств одновременно, и совладать с этим сложно, мягко говоря. «А чë у Кашина бан на СМН? Я зашёл, написал ник и мне пермач дали, админы там совсем ëбнулись?» – увидел Тушенцов пост одним из первых в ленте, и, если честно, от этого легче уж точно не становилось. Он раскрыл ветку комментариев, но всё там было примерно в этом же плане. Очевидно. И чего он хотел? «а данила разве не сам банит? я хз, сегодня не заходила, только слышала» «говорят, у них какой-то лютый срач, аж перья летели, вот и сторонятся теперь друг друга» «Любовнички поссорились??((» «ну блин, а фанфики-то будут?» «Они бы хоть ситуацию сами прояснили, а то теперь сиди и догадывайся» В так называемом «2к20», в расцвет интернета и коротких видосов, теперь все проблемы, решались, похоже, именно белыми буквами на чёрном тексте, если ты, конечно, включил тёмную тему, как делал любой уважающий себя человек. Вот только Руслану скорее не нравилось, чем было смешно. Они, конечно, правда близко общались, но не настолько, чтобы так беспощадно обсасывать очередной конфликт в закоулках всемирной паутины. Он пытался с этого ржать, и изначально у него неплохо получалось, как и у Кашина. Руслан отшучивался каждый раз, когда ему писали сообщения или спрашивали в лоб в реальной жизни туманные дальние знакомые: тот самый термин вроде дальних родственников, только ещё хуже и дальше, что не помнишь имëн и лиц, но они-то тебя отлично запомнили, потому что лет пять назад в каком-то уже закрытом клубе на Думской вас познакомил такой же непонятный мутный тип. А Дане ещё сложнее, наверное – плюс ко всему этому добру, о котором ты и не просил, заваливают же ещё и в чате, и в донатах на стримах. Не то, чтобы Тушенцов их смотрел, конечно, после их ссоры, лишь слышал. Только заглядывал один раз, или два – сбился со счëту, но точно не много. Не из скуки или тоски по прошлому, которая была ему не присуща, а чтобы посмотреть, поугарать, дождаться чего-нибудь про себя, хороших или плохих слов, неважно, и выйти, занимаясь чем-то более насущим. Сначала Данила только отвечал, что, мол, да, бывшие, и что, потом его лицо становилось с каждым упоминанием всё мрачнее. Когда в чате за всё связанное с Тушенцовым начали беспощадно блокировать, люди переместились в донаты, допытывая всё теми же вопросами и одновременно скидывая символическую сумму не больше ста рублей. Руслану было увлекательно смотреть, как Даня отреагирует в сложной ситуации, как ему всё сложнее сосредоточиться, и как в голубых глазах чуть меньше уверенности. – По-братски, хватит уже хуйню нести. А то щас полчата в бане будет, – пытался остаться спокойным Кашин, продолжая рассказывать какую-то очередную невыдуманную историю, о которой невозможно молчать. Что-то про концерт, слэм и забавный случай там: Руслан пропустил столь важную для жизни информацию мимо ушей, как и, наверное, львиная доля заинтересованной аудитории. Главное, что они привлекли внимание людей, в любом случае, а как – неважно. Казалось бы. А вообще, Тушенцов предпочёл бы сдохнуть кем-то незначительным или хотя бы прославиться вновь за какие-то личные заслуги, а не за то, что у него с другим медийным человеком конфликт. Однако, похоже, иногда подобного просто никак не избежать, даже если вы двое старательно, без договорённости увиливаете от неудобной темы. Фанаты быстро хавают это говно из лжи, порока и слухов и умоляют ещё, как будто этой грязи им и так не хватило. Руслан сам от этого устал, тем более, что сейчас он в эпицентре ядерного взрыва. Говорят, что там боли не чувствуешь и сразу умираешь. Либо метафора так себе, либо это просто пиздёж чистой воды, а во второе поверить легче, когда не хочешь признать собственную ошибку. Тушенцов прекрасно помнил, как всё произошло, да и Кашин, наверное, не настолько золотая рыбка, чтобы забыть что-то настолько недавнее. Как свежая рана: уже почти месяц прошёл, а она так и не зажила, даже немного, и кровь всё ещё идёт струёй. Все эти неаккуратные действия, вскользь брошенные слова, когда они оба наговорили чуши друг другу, как будто никогда не были близки. Руслан знал, что тогда он врал, но врал ли Даня? Да кто его знает. Некоторые запомнились как-то особенно чётко. «И это всё, что ты мне скажешь напоследок? Серьёзно? Даже жалости в глазах не появится?». «Да можешь уйти в любой момент, мне только лучше будет». «Говори всё, что хочешь, для меня ты уже мёртв». Не то, чтобы Тушенцова было возможно задеть, ему на всё было плевать с высокой колокольни. Просто врезалось в память, такое случалось периодически. Они оба повели себя тогда, как последние мудаки. Как будто они всегда настолько злые, как будто они всегда ненавидели друг друга и считались чужаками с самого начала. И не было совместных фитов, приятных воспоминаний, первого поцелуя. Интересно, а Даня помнит его? Если тот вечер, когда те были готовы на узкой кухне чуть ли ножами не бросаться и перегрызть друг другу глотки, не сгубил всё хорошее, что осталось в голове. Тушенцов и сам-то уже успел забыть. Забыл, когда они в унисон ржали, как кони над какой-то очередной аморальной шуткой, за которую они обязательно попадут в совместный котёл. Когда они делили на балконе одну сигарету на двоих, так как денег почти не осталось. Когда они впервые нерешительно поцеловались, будучи ещё скорее глупыми подростками, чем осознанными взрослыми людьми, хотя уже начинался второй десяток. В грязном, обшарпанном подъезде, где все в непримечательной однотипной малоэтажке времён Хрущёва все друг друга знают, где слухи распространяются быстрее в три раза, чем в розовом сериале нулевых про сплетниц, где стены выкрашены в бело-зелëный, а сверху – яркие надписи. Где всё разваливалось по частям, но парни-то тоже, поэтому это их даже роднило. Именно там всё и произошло, тупо и спонтанно, аж вспомнить стыдно, а Руслан после этого ещё и радовался, как ребёнок. Или всё же не забыл. Слишком ясно помнил, хоть и отчаянно желал забыть. Скорее вбил себе в голову, и настолько хорошо, что оттуда уже никак не высечешь те дальние туманные воспоминания: когда всё было хорошо и когда всё начало идти под откос. Мысли сами лезли в голову, словно рой сильно навязчивых пчëл, которые мельтешат перед глазами и кусают, кусают больно и в самые слабые места. Руслан даже не думал, что у него они есть, пока не произошло расставание. Если в голове у тебя сплошная каша из вспышек совместных моментов, если ты постоянно ловишь себя на мечте о невозможном счастье, если ты кого-то навеки утерял, хотя он не погиб и просто покинул твою жизнь, а смириться совсем не получается, вариантов дают совсем немного. Можно возненавидеть себя и прострелить башку, можно сторчаться, можно спиться. Тушенцов не хотел ни жить, ни умирать, поэтому выбрал последние два, причём неосознанно, пытаясь найти какие-то другие выходы. Просто как-то пришёл на случайную тусовку, где его знали все, а он расчётливо распознавал лишь несколько, и то не слишком близких лиц. Его хлопали по плечу, смеялись в ухо, держались за него, пока блевали, приглашали в центр, наливали, – конечно же, не за их счёт, – и вообще пытались всячески растрясти. Руслана это всё ни капли не впечатляло, ведь прошло слишком уж мало времени для принятия, он сейчас скорее на стадии между агрессией и депрессией. Поэтому он в основном не выходил на такие уж заметные места, пил алкоголь, расслабляясь и утопая в нём и постепенно забывал, где вообще находится и что недавно его так сильно покорëжило. Это и нравилось ему в спирте – парень забывал о страданиях, о боли, да даже обо всём хорошем в последнее время, которое он упорно не замечал, возможно, специально. Лишь выпивал шот за шотом какого-то случайного напитка и творил всё, что хотел, не думая о последствиях. Только это тоже в какой-то момент перестало помогать. Сначала Руслану правда было от этого легче, но только первые пару недель, когда было совсем херово, и Тушенцов просто надеялся, что это только сейчас, и потом обязательно будет проще. В конце концов, он не в первый раз расставался, это скорее стало даже обыденным процессом, через который нужно пройти, чтобы жить дальше. Обычно он отпускал через пару-тройку дней и продолжал жить, как раньше. А в этот раз всё как-то чересчур затянулось, ведь прошёл почти месяц, а ему всё так же откровенно плохо, как и раньше. Руслан вновь почувствовал, что мысли слишком уж сдавливают виски, он отправился в тëмный бар, и знакомое регулярное действие повторилось. Он потратил последние деньги, чтобы ему снова и снова повторяли, а рядом разворачивалась полноценная тусовка. Всё по канонам: громкая музыка, заполненный людьми танцпол, веселье в чужих глазах, пока они забыли обо всех проблемах. Тушенцов даже не вливался в общую толпу и не собирался и близко это делать, лишь в одиночестве выпить и поплестись до машины такси или своего верного друга: неважно, кого именно, ведь почти все из них хоть и разозлятся, однако всё равно приедут. Но какой-то мутный пацан, худой бледный дрыщ подошёл к нему и предложил отойти, и Тушенцов сразу по красным глазам и трясущимся рукам понял, что ему хотели услужливо предложить. Впрочем, он и не против. Раньше Руслан бы отказался, сказал, что настолько далеко заходить не собирается, но, с другой стороны, как будто он уже не нарушал данное обещание несколько раз. Срываясь из-за накопившихся проблем, в подростковом возрасте, когда башка отбита наглухо, он за гаражами нюхал клей, потом пошла в ход более мощная артиллерия. Тушенцов знаком с наркотиками, и явно не по теории шести рукопожатий. Он также много встречал и тех, кто слишком уж увлёкся. Видел очно, на чужих хатах, где те валялись по углам, видел то видео на Ютубе с Уралмашским наркопритоном, а в школе ему часто показывали обучающие презентации, как это опасно, что люди продают всё имущество ради зависимости и начинают гнить с головы. Парень только отмахивался и ржал: на такое дно он не опустится. И сейчас придерживается этого мнения: один раз, в конце концов, побаловаться можно. Они отошли в дальний тёмный угол, и за остатки купюр из кармана Руслан взамен получил нужный маленький пакетик. В голове пронеслась с невиданной скоростью мысль: а мне оно надо? Всё-таки, сахар, соль и мефедрон – топ три белых смерти. Последнее обычно не упоминают, но факта же не отменяет. А потом он наплевал на всё. В конце концов, мы все живём один раз, и жить нужно интересно, а ещё желательно было бы поскорее забыть этого Кашина. Рыжего придурка с идиотской ухмылкой, причёской, которую он редко стриг и поэтому часто зарастал, с голубыми глазами и нарастающей популярностью. Ага, может, он песню сейчас пишет, будущий хит. А Тушенцов здесь, в замызганном баре в спальном районе, делает себе знакомую дорожку. А Даня сам-то по нему скучает? Наверняка, раз везде заблокировал и строго запретил упоминание проклятого ника СМН, ещë и нигде не разъяснился, что конкретно произошло: фанаты сами выведали, они ж те ещё сраные сыщики. Слава русскому рэпу, знали те только что-то про «дружеский конфликт», и не знали, как часто Руслан думал о том, что у них могло бы быть, если бы не полная несовместимость характеров. С другой стороны, на что надеяться? На свадьбу и детей? Он сам не знал, почему грезил о счастливом будущем, в глубине души понимая, что это изначально было чересчур опасно. Ему просто нравилось жить в моменте и не думать о том, что произойдёт потом. А теперь не мог перестать. Даня помнит его тёмные волосы также хорошо, как он – рыжие пряди? Тëмные глаза, как другой – светлые голубые? Проверял ли периодически страничку, вспоминал первый поцелуй в жилом подъезде, как они творили всякую херь, как пытались казаться для всех остальных хорошими друзьями, даже для близкого круга? А что, если Кашин тоже жалеет? А если ему абсолютно насрать, и через несколько дней какой-то паблик выведает о новом романе? Хрен кто знает этого Данилу, сам ДК себя не понимает. «Надо срочно отключиться», – последняя мысль Руслана перед тем, как он в спешке, как последний зависимый от наслаждения нарколыга, отправился в приятный трип. Полная темнота, разноцветные круги перед глазами, лёгкий мандраж и нарастающее чувство эйфории – вот чего ему настолько отчаянно не хватало. – Ну чë, как те? Я раздобыл у приятеля, вроде ничë так вкатывает. – говорил незнакомец с ценным грузом, но СМН слышал его уже лишь отдалённо, где-то там, за плотным слоем серого непроглядного тумана. К сожалению, это продлилось не так уж и долго, меньше, чем обычно: сначала Руслан подумал, что его попросту наебали и подсунули что-то не то, а потом произошло кое-что гораздо хуже, чем просто резкое отрезвление или полная отключка. У него было какое-то странное, смутное видение. Руслан мало что из него чётко запомнил, – в конце концов, кто вообще может запомнить, что происходит с тобой под мефом, – но он чётко почувствовал, что в темноте что-то тихо, невесомо коснулось его плеча, заставляя пробежать мурашкам по телу. Это было не обычное прикосновение руки, а более холодное, безжизненное и ненастоящее. Тушенцов повернул голову и поджал губы: даже здесь он не избежал знакомого лица. Он специально занюхнул чуть ли не всё, что у него было, чтобы отвлечься от переживаний о Кашине, – даже насчёт экзаменов не переживал, а тут помирал ничем не хуже пятнадцатилетки, – а тут он, собственной персоной. Ну, точнее не собственной, а появился лишь иллюзией в больной, окончательно, видимо, поехавшей голове Руслана, но даже один облик причинял ему такую боль, что становилось немного тяжелее дышать. Тушенцов зажмурился и отвернулся, пытаясь прийти в себя. Пусть он снова окажется в грязном баре, сидящий на углу с красным носом, да пусть даже с пеной у рта и в наручниках – лишь бы не здесь. Места хуже сейчас сложно придумать, ведь находиться рядом с Кашиным – это его персональный ад. Может, он умер от передозировки, и это он и есть? Кто сказал, что ад – один для всех? Это могут быть простые сказки для бедных, а на самом деле Люцифер, Вергилий или кто там ещё более жесток, чем думают смертные? В таком случае, всё логично. У Руслана есть все причины считаться страшным грешником, который заслуживает самого страшного наказания. – Отстань от меня. Хватит появляться во всех трипах и кошмарах, я заебался. Просто хочу жить, как раньше. Я понимаю, что ты эгоист, который не думает ни о ком, кроме себя, но хотя бы сейчас уже не трогай. – пробормотал Тушенцов, выдыхая и закрывая глаза. Не то, чтобы это спасало, но хотя бы не приходилось смотреть на столь знакомую рыжую макушку. А раньше она нравилась Руслану, да и сейчас нравится, вот только что тогда, что сейчас парень усиленно это скрывал. В отношениях постоянно подшучивал глупо, что-то вроде «рыжий, рыжий, конопатый, убил Джарахова лопатой», и это для него считалось настоящим апогеем юмора. Сейчас просто периодически подмечает, думает: интересный цвет. Засматривается. И от этого только хуëвее. Если бы Даня не был на каждом шагу, возможно, было бы проще. Но Руслан сам себя им полностью окружил, и теперь, куда бы он не ступил, Кашин везде оставил свой след, или кто-то его знает, или кто-то упоминает, и вообще рано или поздно любыми путями всё приходит снова к ДК. Возможно, он бы не страдал так долго, если бы Данилы не было так много в его жизни даже после расставания. – Как раньше не будет. Я появляюсь, потому что ты сам этого захотел. – отвечал в ответ якобы Даня, подходя ближе, стоя, и внимательно осматривая, пока Руслан оставался сидеть. Кашин точно такой же, какой был в их последний день, и это только сильнее ранило. Пусть хотя бы толстовку переоденет. А ещё лучше – перекрасится и наденет линзы, чтобы он не скучал по рыжей копне и голубым глазам. Самый лучший вариант – переехать ему в другую страну, чтобы нигде и никогда больше не пересечься вообще. – Я этого не хочу, понимаешь?! Да ты даже не понимаешь, ты ведь не Даня. Даня где-то там, сидит, и у него, похоже, всё просто отлично. Ну конечно, он всегда умел притворяться, что ничего не произошло, а у меня этого нет. Возможно, я вообще сдох, и у меня не осталось ни шанса что-то изменить. – раздражался Тушенцов, чувствуя, как к нему резко приходит осознание своей вечности здесь. Но Даня, немного помолчав и походив кругами, можно считать, даже успокоил его. – Хватит чушь нести, Тушëнка. Ты, конечно, переборщил, но жить будешь. Так живи дальше, пока можешь. – усмехнулся тот, и Руслану стало ещё тяжелее, как будто лёгкие перекрыли окончательно. Такой же смех и та самая чëртовая кличка, которая её обладателю никогда не нравилась. Почему его воспоминания настолько чёткие, словно они никогда не расставались? Но прежде, чем Тушенцов успел что-то ответить и объяснить этот вопрос самому себе, – скучал и желал всё вернуть, не более, – он очнулся, тяжело дыша. Руслан осмотрелся, понимая, что положение стало явно лучше, ведь он оказался обратно в том же углу. Тот прощупал деревянный паркет под собой, приходя постепенно в себя, кусая нижнюю губу. Вот это его вштырило, будет внукам рассказывать. Или просто случайным детям, неважно. – Это такой пиздец. – через пару минут молчания пробормотал тот, еле как вставая и чуть ли не скатываясь по стенке вновь. – Я ж говорю, тема! – лишь громко посмеялся оставшийся рядом нарик, который в это время общался с кем-то ещё, продвигая свой товар. Нет, он никогда не забудет. И никогда не оправится. Даня – его настоящее проклятье. «Синяки под глазами, бледные руки, Я поджигаю свою сигарету Я не помню названий, умираю от скуки, Звонит телефон, недостаток ответа Писал о синих глаз – писал о тебе, Пытался глушить – бесполезно, как пулю Вижу в каждом человеке, в любом кошмарном сне, Злюсь, нервничаю, постоянно психую Не строятся рифмы, первый снег, Устал делать хоть что-то, фонаря свет Ненавижу прохожих, друзей и коллег, И мне проще любить, если тебя рядом нет Изменилась ли жизнь? Да, довольно круто Под эффектом тумана долго тянутся дни Я стал в новом году ещё более грубым, А ты живи, твори, как костёр ты гори Смятая пачка, после драки умираю лëжа, На белоснежном снегу алая стынет кровь Я взял тупейшую рифму, но всё же Без тебя я не хочу знать, что такое любовь»