В отблесках огня

Эйвор не любит зиму.  Трещат деревья от мороза, и в их треске можно не расслышать шаги врагов; пронзительные ветра выстужают дома, и детей начинают терзать хвори и болезни; драккары спасённые от рек, скованных льдом, словно дохлые киты, лежат на земле, чуждой для их природы. - Умолкните, дети богов, - Валка обводит взглядом собравшихся вокруг неё, и шум, такой же верный спутник детей, как тень, затихает. - И слушайте песнь о начале времён.  В руках у Эйвор острая толстая игла и сети - зимой дел меньше, а время тягучее, как янтарная кровь сосен. Зимой время чинить снасти, перебирать доски драккаров, выискивая поддавшиеся дыханию гнили, готовить стрелы, что потребуются в набегах на далёкие земли. - Была тьма. Не было ни песка, ни моря. Ни земли, ни неба, ни трав, ни ветров… Сигурд садится рядом; протягивает ломоть хлеба, густо намазанный маслом и мёдом - горячий, только вынутый из печи.  Детское лакомство.  Не для воина. Сигурд смотрит ласково, он помнит, что его младшая сестра всегда была сладкоежкой хуже медведя; воровал мёд для неё у диких пчёл, не боясь укусов - давно это было, ещё на берегах их родного края, скудного и сурового. Так давно, что жив был ещё её отец, а его - не предал, не отдал трон в чужие руки. - Но в зияющей бездне лёд встретил огонь. И из их вопля Имир восстал, первый из всех существ. Она оглядывается воровато, но никто не смотрит на них с братом - Валка стоит в центре зала, раскинув руки; тихо стучат костяные амулеты; льётся история о сотворении мира, дети слушают, боясь вздохнуть лишний раз; в глазах взрослых - воспоминание о доме, что они оставили столь далеко, где они впервые услышали истинную сагу о том, что есть их мир. Саксы, что верят в белого бога, рассказывают другие истории - в них нет ни жизни, ни смысла. Их бог одиноко восседает на своих небесах, лишённый братьев и сестёр, жены и детей.  Наверное, бог саксов очень несчастен в своём великом одиночестве.  Как была бы несчастна Эйвор после смерти родителей, если бы в тот же день она не обрела старшего брата.  Она бережно берёт хлеб - липкая капля мёда стекает по пальцам; торопливо слизывает - вкус счастья. - Гордый Имир, жестоко убитый. Из чьих костей, крови и мозга был сделан мир… Ей на плечи тяжко падает медвежья шкура - роскошный подарок, многий из подарков Рагнарссона. Иварр садится рядом, сонно щурится. Он спит зимой, как пойманная в силки льда горная река - в покое, но ожидании свободы; сорваться дальше в безумный бег, вырвать с корнем могучие деревья, смести селем дома, раздавить плоть.  Эйвор не хочет его сейчас видеть; она тоже сонная, не готова к насмешкам, размякшая от покоя и еды. - В котором вы сражаетесь! - вёльва провела ладонью над пламенем, и языки огня заискрились зелёными искрами; удивлённо ахнули слушатели. Эйвор смотрит на брата, который тоже подобрался; кусать в ответ, защитить свой покой - ему не по нраву младший из Рагнарссонов. - Я не знал, что ты сластёна, Поцелованная волком, - Иварр растягивается на скамье; доверчиво кладёт голову ей на колени - под рукой беззащитное горло. - В следующий раз я привезу тебе не только золото, но и сладостей с востока.  Эйвор смотрит на Сигурда и гадает - у неё, наверное, такое же глупое выражение лица; откусывает хлеб, Иварр смахивает крошки, хватает её ладонь, тянет себе под щёку; брат улыбается, глядя на них. - Сидим у огня плечом к плечу, Счастье в каждом вздохе, Вкусна еда, сладок мед, Дом хранит тепло, - виса слетает слетает легко, укутывает теплом как плед.  Эйвор не любит зиму. Но любит зимние вечера.