Стирая границы

Зацикленность на ком-то выбивает его из привычного ритма жизни. Тянь обычно ни имен, ни лиц не запоминает: в его окружении они все всегда одинаковые. Одинаково смотрят, одинаково улыбаются, одинаково мыслят. Одинаково хотят заполучить выгоду от знакомства с богатеньким сыном директора крупной корпорации. С самого детства отец вбивал в его голову одну простую истину: «Люди — мерзавцы, особенно когда чего-то хотят, но не могут этого получить». И Тянь не раз убеждался в правдивости этих слов. Особенно ярко это проявилось, когда он отказался дать кому-то крупную сумму в долг. Казалось бы, человек был таким доброжелательным и искренним, а стоило услышать отказ — так и полился поток грязи. Поразительно, до чего могут дойти люди. Хотя, если подумать, удивляться тут нечему. Люди, не получившие желаемого, рано или поздно срываются и демонстрируют свое истинное лицо. Сначала может показаться, что его отношение к тебе дружелюбное. Но на деле оказывается, что перед тобой лишь очередной лицемер, чья душа изнутри давно прогнила. И однажды Тянь сам превратился в такого же мерзкого, двуличного ублюдка. Не по собственной воле — пришлось. Когда он был зеленым наивным юнцом, его использовали, унижали, вытирали об него ноги. Это продолжалось до тех пор, пока он не понял, как устроен этот мир: либо ты берешь лидерство в свои руки, либо рано или поздно окажешься в позиции того, кого поставят раком. Тянь никогда не вставал на колени и никому не позволял управлять собой. Потому что — нет. Он не кукла, которую можно сломать, поиграть и выбросить, когда надоест. Тянь повзрослел, окреп, превратился в мужчину, который знал себе цену. Одного его взгляда было достаточно, чтобы люди поняли, с кем имеют дело. Мир буквально ложился к его ногам, стоило ему только щелкнуть пальцами. А его улыбка — она завораживала, заставляла смотреть на него с восторженным благоговением, как на божество. Но Тянь не бог. Тянь — воплощение дьявола, зла, силы, внемлющей страх. Вечное проклятие человечества. Для Тяня весь мир был всего лишь игрой, а люди в нем — не более чем пешки, бессмысленно тратящие свою жалкую, никчемную жизнь. С ними всегда было скучно. Такие не вызывали ни интереса, ни уважения. С ними не хотелось даже пересекаться, не говоря уже о том, чтобы иметь что-то общее. После выпуска из школы Тянь разрывает все старые связи, оставляя прошлое позади. В университете он заводит новые знакомства, но исключительно с расчетом — строит полезные контакты для будущей карьеры, ищет выгоду там, где она может быть. Он всегда держит дистанцию, не позволяя никому приблизиться больше, чем считает нужным. Ему хорошо одному. У Тяня просторная квартира-студия с панорамными окнами и потрясающим видом на город. У него есть все, что нужно: деньги, власть, влияние. А если вдруг захочется провести вечер за парой бокалов, в его телефоне всегда найдется кто-то из бесконечного списка контактов. Но в остальное время он ни в ком не нуждается. Одиночество для него — преданный и незаменимый друг. Тянь задумывается об этом, когда случайно замечает невзрачную лапшичную на одной из улиц Ханчжоу. Машину он оставил за три квартала отсюда и только сейчас, очнувшись от своих мыслей, осознал, куда привели его ноги. Он слишком глубоко ушел в раздумья, даже не заметив, как оказался в этом районе. Давненько ничего подобного с ним не происходило, а если быть честным — так, кажется, вообще впервые. Тянь разворачивается, намереваясь уйти, но внезапно замирает, краем глаза уловив рыжий затылок, мелькнувший за дверью ресторана. Все тело словно цепенеет, дыхание перехватывает, и он невольно оборачивается. Парень в черном фартуке, завязанном на бедрах, и красной клетчатой рубашке с закатанными до локтей рукавами выносит грифельную доску с блюдом дня, ставя ее у входа. Но взгляд Тяня прикован не к его движениям — все внимание сосредоточено на волосах. Огненно-рыжие, словно пылающее закатное солнце. Такой оттенок он видит впервые. Вживую — уж точно. Парень выглядит молодо, возможно, ему столько же, сколько и Тяню. Из-за своего телосложения он кажется высоким — может быть, на голову ниже Тяня. Не особо худой, не особо мускулистый, вполне такой обычный среднестатистический парень. Тянь не знает, почему так пристально его разглядывает уже несколько минут, пока ждет свой заказ. И почему сделал этот заказ, он тоже не знает. Просто зашел следом за Рыжим — прозвал его так, сочтя это временное прозвище идеально подходящим — и занял столик у окна. Не то чтобы он был голодным или имел какую-то цель. Просто… делать все равно нечего. А тут такая интересная фигура на горизонте нарисовалась — грех упустить. Вообще странно все это: один взгляд на рыжую макушку — и сердце бьется, как одурелое. А ведь до этого момента Тянь думал, что там, в его груди, давно все зачерствело, покрылось гнилью и отмерло за ненадобностью. А тут какие-то поразительные вещи с его сердечной мышцей происходят: то замирает на секунду-другую, то колотится бешено, стоит Рыжему в зале показаться или ответить что-то коллеге по работе. Голос у него низкий, резкий, с нередко проскользяющими дерзкими нотками. С его хмуро-бесстрастной физиономией сочетается просто идеально. А еще у него цепкий настороженный взгляд, который он бросает на Тяня вроде бы случайно, а вроде бы нет. Видимо, шестым чувством ощущает, что кто-то за ним наблюдает исподтишка, изучает, пока он не видит — и бесится. Как дикий кот, взъерошивается весь и глазами насквозь прожигает, мол, отвали, иначе рожу расцарапаю. Забавно. Тяню пиздец как нравится эта реакция. И он сам не замечает, как начинает запоминать, в какие дни недели Рыжий появляется на работе, чтобы занять привычное место у окна и заказать лапшу — неплохо приготовленную, кстати — или чашку черного кофе без добавок. Тянь вообще не любитель подобных заведений быстрого питания, но как-то неожиданно для себя он оказывается не так далек от того, чтобы стать их постоянным клиентом. Конечно, только в качестве исключения. Самое интересное, что Рыжий за все это время ни разу не подходил к его столику, чтобы принять или отнести заказ. Ни разу. У Тяня есть некоторые подозрения, в чем именно может заключаться причина, и это, мягко говоря, немного расстраивает. Он вроде не подкроватный монстр, чтобы его бояться. Или Тянь чего-то о себе не знает? Но то, что Рыжий держит ощутимую дистанцию и старается лишний раз взглядом на Тяня не напороться, в какой-то момент начинает по-настоящему злить. Может, ну его, этого бездушного Рыжего? Он же не симпатичная фигуристая девушка, за которой можно легко приударить и улыбкой с ума свести. У Тяня вообще на него никаких четких планов нет, поэтому ответа на вопрос, а какого, собственно, хрена ему от него нужно, он не находит. И что с этим всем делать также представления не имеет. Ни малейшего. В любом случае с этим необходимо разобраться, пока не стало слишком поздно. Пока он не потерял контроль и окончательно на Рыжем не помешался. Но даже скуренная на нервах сигарета объяснения его действиям не дает: Тянь уже полчаса стоит здесь, в переулке возле ресторана, Рыжего поджидает. Зачем, почему, для чего? А вот хрен его знает. Нет у него ответов. Нет — и все тут. Рыжий, черт его побери. Ворвался в жизнь Тяня резко и без предупреждения, маячит перед глазами своей яркой рыжей шевелюрой, что взгляд невозможно оторвать. И Тянь тоже хорош: слишком упрям, чтобы отвернуться и не смотреть, и это бесит больше всего. Сука. Вокруг него будто замкнутое пространство образовалось, где нет ни воздуха, ни света, ни возможности выбраться наружу. И Рыжий — в самом центре. Яркий, взбешенный и дерганый, с испепеляюще-яростным блеском в глазах. Он с Тянем не церемонится — прямо в лоб спрашивает, какого хуя, дословно, ему от него надо, и от потока нецензурной брани в свой адрес у Тяня сводит зубы. Еще никто так с ним не разговаривал, а если и пытался, то без промедления получал убедительный доходчивый аргумент, почему так делать не стоит. Тянь терпит все его выходки, но в глубине души уже делает вывод: Рыжий его ненавидит. Правда, с чего вдруг — непонятно, ведь они даже ни разу не общались. Но тот слишком явно это демонстрирует — в словах, в поведении, в злющих янтарных глазах, от которых Тянь оторваться не может. Залип, и, похоже, навсегда. Что с ним не так? Почему так тянет необъяснимо к чему-то незнакомому и опасно-дикому? Почему вместо того, чтобы выбивать чужое дерьмо, Тяню хочется выбить свое собственное? Хочется показать, что он вовсе не такой плохой, каким его могут считать и считают все в его чертовом окружении. Он не хотел стать таким, его вынудили, жизнь вынудила. Он не выбирал этого, не просил. Он хотел обычную жизнь обычного ребенка с обычным детством. Какое, может быть, было не у всех, но у многих. Только вот Тянь не умеет по-другому. Жизнь не научила его, как обращаться с теми, кто, глядя в глаза, может бросить тебе вызов. Он осознает это, пока смотрит на тяжело дышащего Рыжего, чувствуя, как его пальцы, полные отчаяния и ненависти, сжимают мастерку на его плечах. И в этот момент он понимает: Рыжий совсем не такой, как все остальные. Он другой, в корне другой. Он не смотрит на Тяня свысока, не смотрит с завистью или с корыстными помыслами. Он смотрит на него с неприкрытой яростью и злобой — будто в любой момент готов к любой херне, которая в него бумерангом прилетит. Глядя в яркие разъяренно-заебавшиеся глаза, Тянь понимает, что не только он с дерьмом лицом к лицу каждый день встречается. И один из таких дней из жизни Рыжего он застает сам совершенно случайно. На Рыжего больно смотреть. Не то чтобы Тянь никогда раньше не видел покалеченного до кровавых ссадин человека, но почему-то видеть таким именно Рыжего ему не хочется. Обагренные кровью солнечные волосы. Разбитые губа и бровь. Уже начинающая расцветать на скуле гематома. Темнеющие отпечатки пальцев на горле — кто-то пытался его задушить? А еще, что никак не остается без должного внимания и бросается в глаза — окровавленные мочки ушей. Да что с ним произошло? Тянь не контролирует, как где-то за ребрами, там, где на секунду останавливается и страшно сжимается изгнившая сердечная мышца, начинает зарождаться злобно скалящаяся ярость. Ровно так же, как и не контролирует вопрос, сорвавшийся с языка. «Что случилось?» Тянь понимает, что это не его гребаное дело не только потому, что Рыжий сказал почти то же самое, а потому, что действительно ведь — не его гребаное дело, от кого и за что Рыжий так отхватил. Его не должно это волновать. Должно быть все равно, как было всегда. Они друг другу никто, даже не знакомы толком: ни именами не обменивались, ни намеками на то, что они могли бы этими знакомыми стать. И это не Рыжий ворвался в его жизнь без приглашения. Это Тянь, чьи безрассудные поступки не поддаются объяснению, с разгона вломился в жизнь Рыжего и теперь бесцельно и упрямо продолжает в ней быть. На расстоянии полусогнутой руки. На расстоянии выдоха, оседающего на чужих с запекшейся кровью губах. Интересно, что у Рыжего в голове творится в этот момент, когда он уже во второй раз сжимает в кулак одежду Тяня, притягивая к себе? Что он хочет этим сказать? Чего хочет этим добиться? Слышит ли он, как бешено стучит его, Тяня, сердце от этих необдуманных импульсивных действий? Знает ли он, что это дурацкое сердце дважды проебывает удар, когда Рыжий закрывает глаза? Чертов Рыжий. Глупый, раздражающий и такой живучий Рыжий. Когда врачи говорят, что его жизни ничего не угрожает, Тянь позволяет себе облегченно выдохнуть. Он и не замечал, как его внутренности все это время сдавливало от нетерпения поскорее узнать результаты обследования. Тянь осознает это, сидя в палате перед умиротворенно спящим и глубоко дышащим Рыжим. Понимает, как на долю секунды за него испугался. Понимает, что схватил его на руки и повез в больницу сразу же, как тот глаза закрыл. Без раздумий. С отчаянным желанием, чтобы с ним ничего серьезного не было. Они друг другу никто, а Тянь уже вторые сутки не выходит из больницы. Сидит рядом, почти не делая перерывов на сон или еду. Сидит и думает о том, что хочет узнать Рыжего поближе, особенно после знакомства с его замечательной мамой. Она невероятно сильная женщина. Когда услышала голос Тяня по телефону, первым делом поинтересовалась, с кем она говорит — без испуга или напряжения, с ощутимой мягкостью в голосе. Будто она совершенно не удивлена тем фактом, что на звонок отвечает не ее сын, как если бы подобное происходило не впервые. Тянь ей спокойно все объяснил, немного приврав, конечно, что они с Рыжим друзья, которые познакомились совершенно случайно в ресторане-лапшичной, где работает Рыжий. Не станет же он говорить, что глаз с него не сводит с того момента, как увидел. Звучит как минимум странно. И пугающе — даже Тянь это понимает, хотя старается на таком особо не зацикливаться. Госпожа Мо — Тянь впервые узнает фамилию Рыжего и чуть ли не вопит от восторга — воистину восхитительная женщина. Когда она приезжает в больницу, чтобы навестить Рыжего, то не на шутку пугается, увидев его бледное, разукрашенное разными оттенками ссадин лицо. Но потом понимающе вздыхает, говоря, что заставать своего сына в таком виде да еще и в больнице — привычное дело. Тянь тогда пропускает мимо внимания то, как что-то там, в груди, снова судорожно сжимается, и зачем-то просит не упоминать имя Рыжего, сославшись на то, что тот хотел оставить это в тайне. Госпожа Мо на эту странную просьбу лишь удивленно вскидывает брови, а потом искренне смеется с того, что ее сын, оказывается, может быть таким загадочным. Не то слово, думает Тянь, глядя на фотографию, где пухлощекий шестилетний Рыжий с разодранным коленом улыбается от уха до уха. Тянь не знает, почему в тот момент подумал, что хотел бы увидеть, как на хмуром лице взрослого Рыжего появляется такая же беззаботная искренняя улыбка. И он уверен, что его сердце такого феномена точно не выдержит. Потому что оно уже подает явные признаки того, что ему осталось недолго. Оно сжимается, как дурное, стоит Тяню открыть дверь палаты и наткнуться взглядом на ошарашенного, не на шутку растерянного, но еще пока не разъяренного, такого восхитительно живого Рыжего. Оно срывается в учащенный ритм, пока Тянь глазами исследует его тело с ног до головы, чтобы понять, убедиться, что беспокоиться не о чем и что этот невозможный рыжий придурок сейчас способен ровно стоять на ногах. И было глупо вообще сомневаться в обратном, на самом-то деле. Потому что Рыжий мало того, что уверенно на ногах держится, так еще и открыто демонстрирует свою узнаваемую ершистость в насупленных бровях и сжатых до побеления костяшек кулаков, готовых в любой момент прилететь Тяню в лицо. Не успел в себя прийти, а уже колючки выпускает, усмехается у себя в голове Тянь и чувствует, как двухдневное внутреннее напряжение отпускает его. И надо же, так просто. Достаточно было увидеть привычную распаленную ненависть в янтарных глазах, от взгляда которых необъяснимо сладко ноет за ребрами каждый раз. Достаточно было услышать рычащую едкость, проскользнувшую в хриплом голосе, и понять, как мало, оказывается, нужно Тяню, чтобы в себя прийти. И это так нелепо и смешно — что Рыжий так на него влияет. Рыжий, который с предостерегающей угрозой в голосе заявляет, что запретит Тяню на него смотреть, а не пялиться, вообще-то. Рыжий, который упрямо стоит на своем, отказываясь садиться в машину, боясь испачкать своей грязной одеждой черное кожаное сидение. Рыжий, чья близость пробивает Тяню под дых всякий раз и заставляет безвозвратно сойти с ума. Так неуправляемо, так непостижимо. Так правильно и так нужно, что невозможно нормально дышать. Его горячая ладонь на груди, его дыхание на коже. Его короткое раздраженное «Хэ» на выдохе. Тянь не дышит. Тянь задыхается. Ему любопытно, откуда Рыжий узнал его фамилию. Услышал где-то случайно? А имя он тоже знает? Наверняка знает, и от этого становится немного обидно, потому что он имя Рыжего до сих пор не слышал. Только фамилию — Мо. Малыш Мо. Интересно, Рыжий сразу придушит Тяня за новое прозвище или будет медленно и мучительно вдалбливать, что так к нему лучше не обращаться? Кулаком в нос пробьет в качестве показательного примера? Он наверняка хорошо дерется — просто не может быть иначе. Ведь неспроста у него всегда такой острый, наживую вспарывающий кожу взгляд и собранная в сжатые кулаки готовность в любую секунду прописать двоечку. И все-таки — кто его так? На обычную уличную драку совсем не похоже. Если, конечно, брать во внимание то, что тот ублюдок настолько больной, чтобы зачем-то в ушах дырки оставлять. Тянь бы его за секунду по стенке размазал, если бы рядом оказался и увидел, что кто-то Рыжему намеревается вред причинить. Стоп. Что?.. Тянь с подступающим к горлу ужасом осознает, что сейчас всерьез подумал о том, что он за Рыжего мог бы кому-то глотку порвать. Недавно сам его чуть на тот свет не отправил, а тут вдруг такие самоотверженные заявления бросает? Совсем крышу снесло. Может, к доктору на прием пора, голову там проверить, здоровье ментальное? Такими темпами реально до сумасшествия недалеко. С Рыжим — уж точно. Тянь чувствует, что находится на тонкой грани своего неизбежного локального саморазрушения, когда глядя на Рыжего понимает, что ради такого не жалко себя в мясорубку пустить. Лишь бы улыбнулся хотя бы разок, как на той фотографии. Лишь бы смотрел так на Тяня всегда — с ответным вызовом в глазах, с замирающем вдохом в легких и горячим выдохом на губах. И позволял называть себя Малыш Мо, как позволил недавно. Странно, даже колючки не выпустил, не огрызнулся и ничем не угрожал. А имя свое все равно не говорит. Видно, что хочет сказать, но противится, молчит почему-то. Невыносимый рыжий упрямец.

***

— Плохо стараешься, Малыш Мо. Я все равно не поверю. — Тебе придется, блядь. И завязывай так меня называть, пока я тебе не вломил. Рыжий не меняется: все те же дерзкие нотки в интонациях, хмурая складка между бровей и предостерегающий я-тебя-урою-взгляд. А еще — восхитительное упрямство, которое Рыжий сейчас так открыто показывает, отказываясь признаваться в том, что это он готовил ту невероятно вкусную, самую лучшую в мире лапшу, которую Тянь заказал сегодня на обед. — Хочешь подраться? — Тянь издевательски приподнимает одну бровь, прикуривая возле стены. — Хочу улыбку твою блядскую с губ стереть, чтобы не лыбился, как сволочь последняя, — бесится Рыжий, шумно гремя мусорным пакетом о металлический бак. — Даже не глядя на меня, ты умудряешься видеть, что я улыбаюсь. Поразительная способность. — Завали. Тянь давно заметил, что поддразнивать Рыжего — непередаваемое удовольствие. Наблюдать за его реакцией и ловить его почти беззлобные угрозы, в которые Рыжий, сам того не подозревая, перестал вкладывать на тонну меньше раздражения и гнева. Слышать и видеть, как он изо всех сил старается его задеть, но ни разу за все время не пытается воплотить словесную расправу в реальность. Тянь наслаждается этим — вот этой их связью, их странными отношениями, которым сложно дать четкое определение. Но ему нравится. Он знает, что, если день выдался неудачным, а небо затянуло грозовыми тучами, ему всегда будет светить это хмурое рыжее солнце. — Хватит здесь курить. И вообще, вали домой. Или куда хочешь вали, мне все равно, — угрюмо бросает Рыжий, возвращаясь к служебному входу, и замирает в растерянности, когда Тянь вдруг перехватывает его руку, тянущуюся к ручке двери, за запястье. — Когда ты заканчиваешь? — спрашивает, вглядываясь в откровенно ошарашенное лицо, которое тут же сменяется на привычное, узнаваемое. Хмурое. — Не твоего ума дело, — жестко припечатывает Рыжий, вырывая руку из пальцев Тяня, и вновь порывается выпорхнуть за дверь. — Всего лишь хотел встретиться и обсудить, как расплачиваться будешь, — снисходительно поясняет Тянь, выдыхая сизую струю дыма в сторону. — Ты мне должен, забыл? Рыжий напрягается — не забыл. Тянь знает, что у него не такой финансовый уровень, как у него, и та больница, куда Тянь его бескорыстно привел на днях, ему точно не по карману — понял это по его широко раскрытым от потрясения глазам, замершим на итоговой цифре в выставленном счете. — Деньгами, блядь, буду расплачиваться, чем же еще, — спустя пару секунд раздумий рычаще выплевывает Рыжий. — Уже заработал так много? — издевается Тянь. Сегодня он оставил щедрые чаевые, но это лишь малая часть того, что задолжало ему это рыжее недоразумение. — Тебе не должно ебать, сколько я зарабатываю. Я сказал, что верну — значит, верну. Не доставай меня этим. Или тебе пиздец как горит? — Ага, мне пиздец как горит, — повторяет его слова Тянь и замечает, как Рыжий напрягается, ощетинивается весь, в голове явно обдумывая, как за короткий срок такую огромную сумму достать. Тянь тушит бычок, выкидывает в мусорный бак и подходит ближе. Забрасывает руку ему на плечо. Говорит: — Предложение есть. Держит крепко, потому что кожей чувствует, что Рыжий на грани от того, чтобы сломать ему руку и вырваться. — Какое? — цедит сквозь зубы тот вместо этого. — Возвращаясь к нашему недавнему разговору о том, что ты готовить умеешь. И нет, не нужно упрямиться и это отрицать. Я у твоей коллеги все узнал, не отвертишься. Так вот. Если будешь приходить ко мне три раза в неделю на протяжении месяца, я прощу тебе долг. Все, что нужно из продуктов, я куплю сам. С тебя — только готовка. По озадаченному выражению лица Рыжего видно, как он взвешивает все «за» и все «против», хотя уже явно готов был ответить уверенное «нет». Рыжий задумывается, потому что предложение и впрямь заманчивое: всего-то прийти домой к Тяню и приготовить поесть. Не так уж и сложно, правда? — Два раза, — наконец отвечает он. — Три. И это не обсуждается, — безапелляционно возражает Тянь. Рыжий выворачивается из-под руки, резко отпихивая от себя плечом, хмурится. Бросает на Тяня предупреждающий взгляд. — Я сказал: два. У меня работа и… другие дела. Не хочу заебанным еще к тебе тащиться. И так уже поперек горла все это. — Что все? — Ты и… вся эта ситуация, — на полтона тише отвечает Рыжий, высверливая взглядом дверь служебного выхода. — Зачем ты только… Я ведь не просил. Блядь, я нихуя не просил помогать мне. Надо было оставить меня там. Просто оставить и уйти. Чего ты ко мне привязался, скажи? Не нужно быть слепым идиотом, чтобы не заметить, что Рыжего трясет. Не сильно, почти незаметно. Но Тянь не слепой и не идиот. И он прекрасно видит, как подрагивают чужие напряженные плечи, фантомное тепло которых до сих пор хранится на кончиках его пальцев. А еще он помнит, что Рыжий задавал этот вопрос несколько дней назад, когда Тянь подвозил его до дома. И что ответа на него так и не нашел. — Дай свой телефон, — внезапно даже для себя просит Тянь вместо объяснений, и Рыжий тут же вскидывает голову. Оборачивается, вперившись в него злым, непонимающим взглядом, и от этого зрительного контакта в животе Тяня что-то перехватывает. Внутренности будто кто-то сжимает и скручивает. Отвратительное ощущение. Дышать тоже становится тяжело. Но Тянь дышит. Заставляет себя дышать, когда Рыжий яростно выплевывает сквозь зубы: — Что за ебаная привычка избегать ответы на вопросы? — Нам нужно обменяться номерами, чтобы я скинул тебе свой адрес, — спокойно поясняет Тянь и протягивает руку ладонью вверх. — Всего месяц. И я от тебя отстану. — Думаешь, я тебе на слово поверю? — недоверчиво хмыкает Рыжий, глядя исподлобья, и Тянь снисходительно выдыхает. — Ладно. Хорошо. Если тебе нужны ответы, я объясню, — он проводит ладонью по волосам, прикрывая на секунду глаза, чтобы дать себе собраться с мыслями и себя заодно мысленно собрать. Чтобы найти слова для гребаных объяснений, которые самому себе бы сначала поведать, прежде чем Рыжему рассказывать. — Я не знаю, ладно? Не знаю, чем ты меня зацепил: этой своей рыжей шевелюрой или вызовом в глазах, которые ты, между прочим, тоже не сводил с меня все эти дни. А оставить тебя, истекающего кровью и находящегося в полубессознательном состоянии, я не мог. Ты бы прошел мимо того, кому нужна помощь? Сильно в этом сомневаюсь, уж прости. Вот и я не прошел. — Ты не знаешь меня, — приглушенно-тихо и несколько растерянно отвечает Рыжий. — А мне кажется, знаю. Знаю, какой ты. Без понятия, откуда — даже не спрашивай. Просто знаю. Вижу это в тебе. В твоих упрямых, но серьезных и честных глазах. И ты бы точно не отказал человеку в помощи. — Тебе давно говорили, что ты выбешиваешь этой своей долбаной проницательностью и манерой бесцеремонно влезать в чужую жизнь? — Обычно все от меня без ума, так что ты первый, кто говорит мне такое, — усмехается Тянь, ощущая, как непонятное, давящее на внутренности чувство постепенно его отпускает. Его всего отпускает. — Ты ебанутый. Просто отбитый на всю голову, — устало констатирует Рыжий, видимо, не находя больше слов описать свою злость, за которой он так старательно скрывает нотки смущения во взгляде и голосе — но не на ушах, кончики которых сейчас очаровательно покраснели. Тянь делает шаг ближе, чтобы встать перед Рыжим лицом к лицу, и глядя из-под прикрытых ресниц на поджатые тонкие губы непреднамеренно низко, почти интимно шепчет: — И в этом ты тоже первый. Первый, от кого я это слышу. — Заткнись. Просто, блядь, помолчи, — в тон ему шепчет Рыжий, и кончики его ушей становятся на пару оттенков ярче. — Не могу, Малыш Мо. Ты так и не дал мне свой номер. — И не дам, приставучий ты кусок… Рыжий резко давится воздухом, затыкаясь на полуслове, когда Тянь, совершенно не отдавая себе отчета в действиях, прижимает указательный палец к его губам. — Не ругайся. И не упрямься, хорошо? — проговаривает тихо, чтобы только Рыжий слышал, хотя кроме них и так никого здесь больше нет. — Обещаю, что исчезну из твоей жизни сразу же, как закончится месяц. А до тех пор приходи ко мне дважды в неделю, как и обещал. — Я тебе ничего не обещал, — язвительно парирует Рыжий. Он отворачивается головой в сторону, чтобы уйти от навязчивого прикосновения, когда вместо этого мог просто отойти. Или оттолкнуть. Да что угодно сделать, чтобы дать понять, что ему это не нравится. Но на деле — осознанно или нет — показывает совершенно обратное. И Тянь этим пользуется. Тянь вдруг думает, что ему позволено больше, чем просто смотреть. — Обещал. Это уговор. Договоренность между нами. — Нет между нами никакой… — Есть. Даже прямо сейчас есть. И тогда, возле баскетбольной площадки, тоже что-то было. — О чем ты говоришь, черт возьми? — глухо рычит Рыжий, ощетинившись, и видно, что хочет спрятать глаза, и лицо свое, и сам, похоже, спрятаться от Тяня жаждет. Но не прячется, не отворачивается — смотрит на Тяня с бесконечным упрямством в солнечно-злых глазах. Руки вперед выставляет, чтобы отгородиться, оттолкнуть. Но вместо ожидаемого толчка в грудь, Тянь ощущает, как чужие сильные пальцы знакомым жестом сминают его футболку в кулак — так яростно, так отчаянно и так требовательно, что дыхание отнимается вместе с сердцем. Тянь уже со счета сбился, сколько раз Рыжий такое с ним проворачивал — когда вот так удерживал его в опасно-нуждающейся близости, сам того не осознавая. — Нихуя не было, — продолжает Рыжий, не дождавшись ответа на свой вопрос. — Ни тогда, ни сейчас. И что ты там себе… — Малыш Мо. — …напридумывал в своих прокуренных куриных мозгах, меня не касается. Отъебись от меня, и на этом разойдемся. За долг не переживай — я все верну. До последнего юаня. Просто, блядь… — Малыш Мо. — …отстань. Отстань, Хэ Тянь. Отстань от меня… — повторяет Рыжий, и голос его становится менее злым и более тихим, дыхание — тяжелым, а пальцы все сильнее сжимают футболку. — Нет, Малыш Мо. — Не зови меня так, блядь. Никак меня не зови. Вообще забудь о моем существовании. — Не могу. — А мне поебать, что ты там можешь или нет. Просто отвали. Я серьезно, Хэ. Я, блядь, серьезно. — Прости, но я правда не могу, — шепчет Тянь, наклонившись к нему настолько близко, что их носы почти соприкасаются. — Мне слишком нравится, как ты зовешь меня по имени. Он рассматривает рассерженно-уставшее лицо Рыжего и не может скрыть ползущую на губы улыбку. Помимо привычной недремлющей ненависти в его янтарных радужках Тянь замечает, как покраснение с кончиков ушей плавно перетекает на скулы. Очаровательное зрелище. Весь Рыжий — очарователен, и Тянь даже не стыдится этой мысли, наоборот, он принимает ее как должное. Как константу. Как давно известную аксиому, о существовании которой он сам узнал недавно и совершенно случайно. И ему безумно интересно узнать о Рыжем что-то еще. Например, как он свое свободное время проводит. За книгой или просмотром фильма? Что ему больше нравится? Есть ли у него друзья, чтобы разделять его интересы, или он предпочитает одиночество? Поэтому такой нелюдимый и ершистый? Был ли он таким всегда или стал из-за какого-то случая? Из-за кого-то? Ссадины на его лице почти зажили, и дырки в ушах выглядят как обычно, только вот Тянь до сих пор не в курсе, что с Рыжим произошло тогда и кто за это в ответе. А еще, черт возьми, какое у Рыжего имя. С первыми двумя вопросами, которые он уже задавал, когда Рыжего избитым нашел, Тянь больше напирать не собирается — пока что. А вот что касается последнего — тут терпение уже на исходе. Тянь сам не знает, почему не разузнал его имя у его коллег или мамы, ведь столько шансов было не просто спросить, сколько услышать. Но нет же — принципиально закрывает уши, чтобы вдруг не просочилось случайно, и надеется, что Рыжий сам ему скажет. Потому что так нужно. Потому что: ты ебанутый. И не поспоришь, соглашается мысленно Тянь, продолжая вглядываться в глаза Рыжего, не спешащего разрывать щемящую близость, которая делает что-то непозволительно странное с ними обоими. По крайней мере, Тянь это чувствует, всем своим существом чувствует и собственными глазами видит, что с Рыжим происходит то же самое, даже если тот это упрямо отрицает. — Эй, Малыш Мо, — вполголоса хрипло выдыхает Тянь в чужие губы, и Рыжий неосознанно дергается, сильнее стискивая в кулаке ткань футболки. — Ты оглох? — рычит с ответным горячим выдохом, опять же наверняка того не осознавая, не понимая, что этим делает с Тянем. — Не слышал, что я тебе только что сказал? — И откуда ты только такой взялся? — игнорируя слова Рыжего, беспомощно проговаривает на выдохе Тянь один из миллиона вопросов, которые бесконечно крутятся в голове и на которые он никогда не получит ответа, потому что, кажется, они ему вовсе и не нужны. Не сейчас, когда его переебывает от жара чужого дыхания на своих губах и собственного взгляда на покрасневшие скулы. Переебывает так, как никогда и ни с кем. И он не думает больше ни о чем, пока кладет ладонь на шею Рыжего, касаясь кончиками пальцев линии роста волос, и притягивает к себе, чтобы оставшееся расстояние между ними наконец свести на нет. Его губы горячие и мягкие. Сухие, немного обветренные — не такие, как у девушки, но очень приятные. Их хочется целовать. Всегда хотелось. С тех пор, как Тянь бездумно и нагло шагнул в личное пространство Рыжего — и навсегда там застрял. Он — как глоток воздуха, как ощущение долгожданной свободы, которую Тянь получил после томительного многолетнего ожидания. Ему нужно дышать, нужно почувствовать, что он живой, и он тянется к Рыжему, тянется к его теплу, к его бесконечному сиянию, к его невысказанной ярости в поджатых губах, к его затаенной ненависти в сжатых в кулак пальцах. Если после всего Рыжий захочет ударить или послать — Тянь это примет. Потому что он не дурак. Он понимает, что слишком много себе позволяет здесь и сейчас, в безлюдном переулке возле работы Рыжего, ведь в любой момент кто-то может их заметить, и тогда ему точно придется несладко. Тянь это знает как никто другой. Но не может ничего с собой поделать. Наверное, нужно было себя от этого безумного порыва остановить. Заставить себя от Рыжего отойти на шаг-другой-третий-десятый. Насмешливо и легкомысленно бросить «ты вляпался, Рыжик» — и просто уйти. Выставить все так, чтобы выйти сухим из воды. Показать, что это в его, Тяня, власти — всегда и везде уметь управлять ситуацией. Управлять другими. И сейчас, прижимаясь к чужим, напряженным и таким восхитительно теплым губам, Тянь понимает, что это он — тот, кто вляпался. Тотально и безвозвратно. По самые, нахрен, уши вляпался в этого несносного дерзкого парня. С самого первого взгляда, как только увидел рыжеволосого работника ресторана-лапшичной, он понял, что Рыжий — его билет в один конец. Его личная конечная. Его неоспоримый приговор, который Тянь готов принять, какими бы разрушительными для него последствиями тот не обернулся. Это непросто: ему никогда не приходилось готовиться к чему-то подобному. Обычно Тянь являлся центром мира, и именно в его руках находился пульт управления чужими жизнями. Это он решал, что будет дальше. А сейчас… сейчас все иначе. Сейчас он находится в руках одного рыжего парня, имя которого до сих пор не знает, но зато знает вкус его губ и как ярко горит ярость в его глазах. И прежде, чем Тянь отстраняется, прежде, чем открывает глаза, он чувствует, как всего на секунду Рыжий размыкает губы и робко обхватывает его нижнюю, и это означает только одно. Рыжий ему ответил. Пусть и не сразу, пусть ему потребовалось чуть больше времени, но он ответил. Ответил на поцелуй. А Тянь ведь даже не надеялся на такой исход. Не надеялся добиться того, что давно так желал, потому что, опять же, нихрена на это не рассчитывал. И сейчас, глядя на скованного, напряженного и растерянного Рыжего, который по какой-то причине продолжает открыто залипать на губы Тяня и тяжело дышать, словно марафон пробежал, Тянь понимает, что это лучшее, что он мог получить. И только по этой причине, пока момент располагает, пока Рыжий все еще дезориентирован и не пытается ему почки ногами отбить — или какие там еще способы расправы в этой умной рыжей голове пронесутся — Тянь решает прервать затянувшееся между ними молчание, чтобы с деланной мягкостью в голосе сказать: — Малыш Мо, ты же понимаешь, что только что произошло? Рыжий тут же моргает удивленно и вскидывает голову, бросив на Тяня быстрый напряженный взгляд. Отвечает сорвано и резко, сквозь горячие выдохи: — Ты, блядь, издеваешься? И от его хриплого низкого голоса сердце Тяня неконтролируемо сладко сжимается — и болезненно ухает куда-то вниз, к его ногам, в пропасть под ними, которая медленно раскрывает свою рваную голодную пасть. — Нет, я не издеваюсь. Я говорю на полном серьезе с тобой сейчас. — А я на полном серьезе спрашиваю, какого хуя ты делаешь. Вывести меня на эмоции хочешь? Или свое самовлюбленное эго потешить? — рычит Рыжий тихо-тихо, выдыхает стылые сухие слова Тяню практически в губы, а в глазах у него мелькает что-то по-настоящему опасное, разъяренное, но граничащее с легкой уязвимостью, отчаянной беспомощностью, которую он не в силах сейчас контролировать. — Нет. Я поцеловал тебя, потому что хотел, — предельно честно отвечает Тянь. — А знаешь, чего хочу я? Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. Чтобы не трогал меня, не смотрел на меня своими блядскими глазами, которые я просто ненавижу. Тебя всего я ненавижу. Сколько еще гребаных раз мне это повторять, чтобы ты наконец понял, мудила?! На последних словах голос Рыжего срывается в отчаянный рык, и он с силой и злостью отпихивает Тяня от себя. А Тянь и не сопротивляется: отшатывается в сторону, ощущая болезненный толчок в грудь, хотя мог бы просто перехватить руки Рыжего и сказать что-то в свою защиту. Он попросту не успевает ничего сделать, потому что Рыжий не позволяет ему ни слова вставить. — Месяц, говоришь? — гнусно усмехается он, и у Тяня от этой усмешки мерзким холодом сковывает желудок. — Хорошо, как, блядь, скажешь. Верну тебе ебучий долг таким способом. И только попробуй не сдержать слово. Я тебя так отхуярю, что родная мать не узнает. Ты меня понял? Тянь не знает, почему не может что-либо ответить, и просто кивает. Наверное, потому, что все неозвученные фразы булыжником в глотке застряли, или потому, что каждое слово, что выплюнул Рыжий ему в лицо, слишком ощутимо резануло по изнанке. Тянь и не думал, что его реакция может оказаться хуже, чем прямой удар в солнышко или ненависть в обжигающем кожу взгляде. Как же он ошибался на его счет. Глупо и неправильно было его недооценивать. Тянь проебался. Так сильно проебался, что это уже прямая дорога обратно — туда, где темно и нечем дышать. Потому что именно так себя Тянь и ощущает. А еще ему больно, но вовсе не от того, что Рыжий его грубо оттолкнул. Ему больно, потому что сердце физически не выдерживает этот бесконтактный словесный удар. Когда Рыжий дергает на себя металлическую дверь служебного входа и на мгновение замирает, чтобы произнести еще кое-что, то, что Тянь очень давно хотел услышать и к чему сейчас совершенно не готов, в его твердом хрипловатом голосе осязаемо слышится язвительное, ядовитое презрение: — Кстати. Меня зовут Мо Гуань Шань. Безмерно рад знакомству. Тянь буквально чувствует, как задыхается.