ice-cream & kisses

красные волосы развеваются при лёгком дуновении ветра, направленном со стороны моря на берег. прозрачные капли солоноватой воды разбиваются о кожу стоящего на прибрежных камнях парня, заставляют по телу бежать мурашки, чуть ёжиться и улыбаться солнцу, пусть светит оно прямо в глаза, нещадно опаливая плечи. хёнджину 19 лет, он сияет оптимизмом, красит волосы каждый месяц, любит сарказм и читать беллетристику по вечерам, о чем не знают даже самые близкие ему люди. за всё время обучения в художественной академии, в которую он сбежал от семьи и всех проблем сразу после сдачи контрольного экзамена, он не смог найти того, кому можно доверять хоть немного, ведь на дух не переносит лицемерия. а, чего уж скрывать, лицемерами там были все. и себя, в какой-то степени, он исключать из плотного списка не спешит. пейзажи писать у него всегда получалось лучше, чем портреты, и сейчас, когда небо едва окрашивается розовыми отблесками, он находит вдохновение в каждой песчинке на этом пляже. приехать и просто прогуляться со школьными друзьями — важно, конечно, но, когда вокруг тебя тишина, разрезаемая только стуком волн о камни, думать ни о чём, кроме искусства, собственно говоря, не хочется. он осторожно оседает на корточки, а после и вовсе вытягивает ноги, чуть зарываясь пальцами в рассыпчатый песок, успевший остыть до чуть тёплого состояния. он всматривается в тёмно-синие кляксы среди малинового великолепия, находит на нерассмотренной ранее частичке неба округлый серп-полумесяц и обещает запомнить даже самую мельчайшую деталь, но, кажется, слишком спешит с обещаниями себе, потому что из головы вылетает абсолютно всё, когда над ухом раздаётся до приятной боли знакомый голос. — что, джин-ни, увлёкся видом? — низкий, с лёгкой хрипотцой, совсем рядом, заставляет хвана обернуться и в полной мере ощутить сильные руки, обнимающие за плечи со спины. блондинистые волосы влажными прядями рассыпаются по аккуратному лбу, хван улыбается, укладывает голову на плечо друга и усмехается своим мыслям. — просто задумался, хён. чану 22, он приехал из солнечной австралии, и хёнджин уже несколько месяцев пытается вспомнить, каким образом они познакомились, смутно вытаскивая из коробки памяти диапозитивы скомканные. наверное, это произошло на одной из школьных тусовок, на которую его, конечно же, не пригласили. быть изгоем общества только из-за того, что ты «не такой, как все» — дело последнее. даже несмотря на непринятие среди своей школы, у хёнджина появился хороший шанс, и он им воспользовался, взяв себе на защиту несколько старшеклассников, которых все боялись. не сказать, что он бегал и прятался за их спинами, когда что-то шло не так, нет. скорее держал удар, пока кто-то из них не заметит, что всё идет не по плану. «и что, что он гей? у него хотя бы мозги есть. любовь от пола не зависит, и если вам не дано этого понять, то поздравляю: ваш уровень развития не ушел далеко от уровня развития кроссовка.» эту фразу чана хван запомнил на всю жизнь, ведь бан первый, кто в открытую поддержал его, не побрезговав потерять репутацию. он и сейчас говорит, что нет в этом ничего постыдного. вот только хёнджин всё ещё смущается. травля не прекратилась, но на этот раз люди говорят не про просочившийся непонятно как открытый факт, а сопоставляя глупые сплетни с поведением. откровенно говоря, крис и псевдоним ему придумал. «хёнзалес» звучит мелодично, красиво, и ему подходит. не просто потому, что это «крутой хён» придумал, а потому что хвану и правда нравится такое обращение. он так даже картины свои на сдачу подписывает, и всё привыкли к сопоставлению имён. чан работает пирсером, иногда бьёт татуировки на дому, и говорит, что деньги там водятся нереальные. хёнджин рисует эскизы, получает какие-то деньги с этого, но волнует материальное его мало, ведь для него важно то, как сильно они сблизились за всё это время. возможно, друга ближе у него уже и не будет. в глазах чана же, хёнджин изменился до неузнаваемости с момента поступления в академию .выкрашенные в близкий к кровавому оттенку, огненного цвета волосы идут ему больше, чем натуральный тёмный паттерн, а сделанные баном проколы в ушах вкупе с красивыми серьгами-крестиами придают ему более дерзкий вид, даже несмотря на его преимущественно светлую одежду. даже с этим всем, для него хёнджин остаётся малышом «джин-ни», что когда-то был напуган малейшим взаимодействием с внешним миром. — о чём думал? — о последней работе, которую мне нужно сдать для закрытия начатого нашей группой зимой проекта. это должен быть пейзаж или портрет, а ты и сам знаешь, что у меня лучше получается. портрет я свалю на кого-нибудь другого. а этот вид... он подходит. — хэй, мы пришли сюда отдыхать, а не работать! — чан в шутку дуется, чмокает в висок младшего и валится спиной на песок, зная, что он прилипнет к влажной футболке, накинутой на полностью мокрое тело. — давай сходим за мороженым? жарко слишком. сладкого хочется. — а я для тебя недостаточно сладкий? — яркая ухмылка растекается по юношескому лицу, расцветает прекрасными ромашками, но с тяжестью закрадываются мысли о том, что шутка, сама по себе, как-то не удалась. ровно до того момента, как хёнджин получает щипок за бедро, а потом оказывается поваленным на песок. хорошо только, что вся одежда успела высохнуть, и лишь едва влажное полотенце висит на плечах ненужным грузом. впрочем, сейчас его можно закинуть в пляжную сумку и оставить в машине старшего друга, чем он и занимается, пока чан с грязными ругательствами на английском пытается отрыть свой кошелёк в достаточно большом бардачке, где у него всегда всё лежит не на своих местах. хван чуть отходит от машины, садится на парапет и свешивает ноги, пока осматривает пляж вновь. одинокие силуэты, оставшиеся где-то вдали, собирают свои вещи и постепенно освобождают песок от лишнего загрязнения, пока солнца шар медленным комом скатывается за горизонт, оставляя за собой прохладу начинающего переливаться оранжевым неба. — у нас есть максимум двадцать минут, потому что последний фургончик вот-вот закроют. ты можешь посидеть тут... какое мороженое будешь? — обычное шоколадное, два шарика. — впрочем, как и всегда. шоколад является тайной страстью хван хёнджина, и он бы даже сказал, что шоколадное мороженое — его типаж, если бы его типажом не были 22х-летние блондины-пирсеры, которые на досуге бьют татуировки, всегда покупают банановое мороженое и поддерживают лгб-сообщество, хотя сами в него не входят. ну, по крайней мере, в последнем пункте хёнджин не так уверен, но времени на размышления уже нет, ведь ему в руку всовывают рожок-конус с ровными шариками шоколадного лакомства, и он смотрит в чужие руки, замечая там один аккуратно уложенный кружочек бананового. ухмыляется опять, сразу откусывая кусок от своего шарика и встаёт на ноги, переминаясь на колючей гальке. — пляж пустой. хочешь прогуляться? — краски на лице замолчавшего бана начинают играть вновь, он тихо смеётся каким-то своим мыслям и спрыгивает на землю. маленькая каменная возвышенность гордо остаётся позади, а впереди — бескрайняя морская гладь. есть свой шарм в таких прогулках. особенно вдвоём. всё кажется романтичным до безумия, хоть покупай парео у пляжной торговки и беги со своим любимым за руку, но нет, у них всё не так. чан травит глупые шутки про работу и заставляет младшего смеяться в голос. они и не такие смешные, может, но хёнджин смеялся бы в любом случае, потому что... да просто потому, что это чан. потому что он невероятный. может, и ростом не выше самого хвана, не имеет бесконечного запаса денег, не владеет огромным количеством информации и недвижимости, но в нём можно найти то, чему другим стоило бы подучиться. у него есть ч е л о в е ч н о с т ь. доброта к другим и себе, умение поддержать и выслушать, а его самоотверженность порой пугает. хёнджин смотрит на него, замечая каждую мелочь: прекрасные родинки на лице, чуть кудрявые высохшие прядки и слегка отросшие чёрные корни. он обязательно их осветлит позже, а сейчас даже момент не тот, чтобы на что-то намекать. всё это слишком прекрасно, и даже не верится в реальность происходящего. яркое небо, шум моря, следы на песке, подтаявшее мороженое. и мешают полному затишью на пляже только два оживленных голоса. хёнджин, как всегда, начал рассказывать что-то про учёбу, а крис, шутливо говоря о своих «любимых» коллегах, саркастично поливает их грязью. — да ну, хён, я серьезно! — хёнджин не придумывает после очередной шутки старшего ничего лучше, чем безобидную, казалось бы, пакость. он подходит к бану и подносит мороженое к его носу резко, заставляя ткнуться прямо в шоколадно-сливочную массу с раскиданной по краям цветастой посыпкой. чуть размякший рожок некрасиво гнётся наружу, встретившись с милыми щеками. — ой- хван хёнджин рядом с кристофером ведёт себя, как влюбленный дурак, скачет и веселится до кружащейся головы, бьёт колени об асфальт и хвостиком таскается за старшим. пусть и старается держать на себе маску внешней апатичности. даже сам чан уже понял, с чем имеет дело, однако не спешит давать ответ, как и заднюю тоже. на его носу красуется прекрасная шоколадная точка, он смеётся и кричит в шутку, что сейчас уроет этого мелкого пакостника, но в итоге лишь роняет своё мороженое рядом с тем, которое около минуты назад выронил хёнджин. прятки на пляже он не планировал, но дал сопернику фору в минуту, и в итоге упустил из поля зрения. хван прячется где-то на пляже, да вот только не спрячешься от гнева разозленного, пусть и в шутку, хёна. рядом с третьим ящиком, слева от надувной горки, он замечает длинные следы, а, подняв голову чуть повыше, замечает предательски выбившуюся прядь волос и бесшумно крадется к жертве, накидываясь спереди и вновь заваливая на песок сопротивляющееся тело. — ну-у, так нечестно, — красноволосый хнычет, пока его плечи оказываются прижаты широкими ладонями, и бан вглядывается в кофейного оттенка раскосые лисьи глазки-блюдца, что таращатся на него с шутливой обидой и всё той же детской влюбленностью, что появилась ещё примерно два года назад. чан знает. тяжело не почувствовать, как на тебя смотрят по полчаса. не оценить принесённый в восемь утра в студию кофе, когда он прекрасно знает, что художественная академия находится в противоположной стороне. чан рассматривает изящные черты лица, обводит глазами мельчайшие неровности на коже, разрез глаз и линию челюсти очерчивает, очерчивает и даёт себе волю податься чуть вперёд, немножечко поближе, чтобы отхватить себе кусочек этого великолепия. чан целует. так мягко, как может. неумелые жесты, аккуратные пальцы, сжавшие края свисающей с подтянутого тела майки, но никакого сопротивления не находится, и губы мечутся, плотнее прижимаются тела. свет заходящей за горизонт звезды описывает границы двух силуэтов тенью на мягком песке, и приходится оторваться от манящих уст. бан садится напротив, смотрит на краснеющие щеки младшего и выдавливает из себя неловкую улыбку, берет худую ладонь в свою, громко выдыхает перед тем, как собрать все мысли расклеенные в более-менее цельный комок информации, но единственное, что получается выдавить из себя, кажется, заставляет чужое сердце ёкнуть. — я... тебя люблю. — в горле пересыхает невозможно, но это ощущение полностью перекрывается тем, как красиво и ярко вместо зашедшего солнца ему светит своей улыбкой хёнджин. — и я тебя... я тебя тоже люблю, хён. давно. чан встаёт и тянет хёнджина за собой, чувствуя, как приятными терпкими нотами дорогого алкоголя душу разогревает облегчение от возможности не прятать в себе тайну на тысячу замков, не изображать дружбу по отношению к любимому человеку и больше никогда не играть в эти глупые прятки с самим собой. потому что сейчас, когда его руки греют точёную талию хван хёнджина, ошибки просто быть не может. и нет в этом мире ничего правильнее, чем хитросплетение нитей между двумя бьющимися в унисон сердцами.