Истории

Эми замирает. Проводит нежными пальцами по зернистому холсту и глубоко вздыхает. Подписчики жалуются, что в последнее время картины — одинаковые. Как будто она сама не замечает завидного постоянства, как будто сама не видит мëртвость собственных работ. Она смотрит на последнее творение, и глаза снова щиплет от слëз, в нос бьëт запах, который не спутать ни с чем. Сладко-горький, ненормальный своей противоречивостью, запах смерти и разложения преследует еë. Год за годом, месяц за месяцем, день за днëм. Эми дурно. Мутит от взгляда на работы, но что ещë делать художнице, если рисование поглотило всю еë жизнь перемололо в пыль и безжалостно выплюнуло в черноту — забытую и ненужную? Было бы намного лучше, умей она притворяться так, как делали бывшие друзья. У Ханны и Ричи теперь своя компания — огромная по еë меркам! — а всë, что теперь оставалось самой Эми — перебрасываться редкими фразами с Клео с курсов рисования и добрыми тëтушками из церковного клуба. Она знает наверняка, что ещë слишком рано и каждое прямое взаимодействие с закончится тем, что еë выгонят из очередного общества. Иногда Эми кажется, исчезни она в один день, никто не заметит. Особенно, если оставить несколько постов на таймере в социальных сетях. Ричи и Ханна только что ушли. В последнее время их слишком много, постоянно приходят к ней и мешают, приводят доводы. Эми слушает в пол-уха. Она знает наверняка, о чëм пойдëт речь. Эти двое хотят признаться в том, что случилось десять лет назад. Десять лет! Негодование красным росчерком кисти остаëтся на холсте. Целая вечность. Где пряталась их совесть всë это время, пока терять ещë нечего? Сейчас, не будь видений Ханны, никто бы и не вспомнил про смерть Дженнифер Хэнсон. У них маленький город. Но аварии случаются даже в более маленьких. Мысли отравляют, поэтому они не нужны. Эми хочет избавиться от них, но мысли здесь, они перевешивают, оплетают ноги и руки путами и утягивают в вязкий мрак прошлого. Каждый раз, когда Эми закрывает глаза, она снова оказывается в лесу. Чëрные стволы, лунная гримаса на тëмном небе. Ричи задыхается от усталости, по лицу льëтся пот. Но он не останавливается: переводит дыхание и снова хватается за лопату, перемазанную землëй и кровью. Ханна в истерике бьëтся у раскопанной могилы, тарахтит двигатель разбитого Гремлина. Эми не может вспомнить, что она делает той ночью, зато точно помнит, как вдали распускаются цветы фейерверков. «Почему ты снова рисуешь одно и то же?» — иногда спрашивают еë в комментариях, и приходится отвечать загадочной улыбкой из скобок и заверением, что если художник рисует что-то одно, значит ему до сих пор есть что об этом сказать. Подписчики не понимают. На самом деле никто не понимает, даже она сама не сразу разбирается с этим. Эми рисует ту ночь. Она рисует их с Ханной — безглазыми наблюдателями, теми, кто оставили свои души в той ночи десять лет назад. Она рисует Дженнифер Хэнсон. Это не портретное сходство, такую Дженнифер не узнаëт даже еë мать Айрис, когда случайно видит набросок в скетчбуке. Всегда разная, но обязательно изломанная, как бракованная кукла из мастерской. И часто волосы становятся красными — цвета пролитой той ночью крови. Даже сейчас... Холст пуст. Почти. Неаккуратный алый росчерк кажется застывшим пятном крови на бледной коже. Даже там, где ничего нет, Эми видит Дженнифер. Даже тогда, когда глаза закрыты, она видит Дженнифер. Та ночь не оставляет Эми в покое, хотя кажется, давно пора забыть и жить дальше. Не получается. По щекам текут слëзы, и ей кажется, что они давно не обычные — кровавые. Эми кажется, что она ломается без единого шума — как Дженнифер на последнем холсте. — От себя не убежишь, правда? — она касается холста и через силу улыбается. Наконец-то она понимает это старое выражение, которое так любила мама.