Always

***

      — Хён, ну еб твою мать, ну сядь ты уже, че маячишь то перед глазами, как будто заведённый.       Донмин замирает сразу же, как понимает, что обращается к нему никто иной, как Унхак. Унхак, черт возьми, который при старших старается не то, что не материться, а вовсе как-то грубо не выражаться. После того, как за первую «взрослую» шутку на репетиции он выслушал двадцати минутную лекцию, у младшего напрочь отбило любое желание ещё раз повторять этот опыт. Во всяком случае, казалось, что больше подобного не повторится.       — Ну про мать реально лишнее было, — Джэхён косится на младшего, но при этом стыдливо опускает голову. Встретиться взглядом с Ханом он сейчас уж точно не хочет. Лучше убейте.       Ким раздосадованно шипит, наклоняя голову в бок, и совсем уж тихо просит, посматривая на злого Тэсана из-под ресниц:       — Извини, хён, — и почти тут же добавляет. — Чушь сморозил, хоть сейчас иди рот с мылом мой, прости.       И для пущего эффекта ещё и руки перед собой вытягивает, складывая вместе. Типо умоляет. Донмину с одной стороны разозлиться бы на друзей, а с другой… всё равно уже поздно что-либо менять.       — Ну вы красавцы, нечего сказать, — Хан едва ли может контролировать свой возмущённый тон даже тогда, когда, казалось бы, остаётся только смириться. В нём говорит, по большей части, обида. — Я многого от вас ожидал, но точно не этого.       На этой фразе Донмин ловит себя на мысли, что говорит в точности то же самое, что говорила мама каждый раз, когда он умудрялся что-то натворить. Не важно даже, если это было что-то незначительное. Всегда вот этот тяжёлый взгляд и разочарование в нём. Разочарование в Донмине.       Наверное, поэтому Хан так боится стать похожим на свою мать. Он не хочет видеть в себе только плохое. Но получается, честно говоря, из рук вон плохо. Донмин весь — одно большое «плохо».       Когда Джэхён поднимает голову, в глазах Тэсана по-прежнему нет даже и намёка на какое-то потепление в их с Унхаком сторону, но тот как минимум больше не носится перед глазами, яростно сшибая всё на своём пути. И пусть молчащий Хан тоже выглядит достаточно страшно, но бояться его Мëн не привык. Тем более когда рядом сидит нуждающийся в поддержке младший.       — Послушай, мы проебались, да, понимаем, — начинает говорить Джэхён, соглашаясь буквально со всем, что он успел услышать от Донмина за последние пятнадцать минут. — Но мы ведь хотели как лучше.       Главная ошибка девяноста процентов человечества — захотеть как лучше и в итоге сделать полнейшую херню. И Мён даже знает, насколько смешно это звучит из его рта, после того, как он сам всё время говорил, что нельзя решать за другого, что для него будет лучше.       Хан же фыркает, недовольно цокая.       — Как лучше? — спрашивает он, сминая бумажку с чужим номером в своей руке. — Да откуда вам вообще знать, как для нас будет лучше?       И в принципе, многие моменты прояснил бы один лишь тот факт, что всё произошедшее — идея Соры, по большей части, но Джэхён не может признаться, даже зная, что младшей Донмин вряд ли скажет что-то грубое.       — Вы думаете, мы с Донхëном стали бы делать вид, будто мы незнакомы, если бы считали, что для нас будет лучше снова начать общаться? Да вы ведь даже не знаете причин, а всё равно…!       Донмин давится собственным недовольством и отмахивается. Бесполезно что-то говорить. Эти двое всё равно останутся уверенными, что действовали во благо, а вот нервные клетки не восстанавливаются.       Он делает глубокий вдох. Со стороны стадиона доносится громкий радостный крик — матч окончен со счётом 3:2 в сторону экономического факультета. А Донмин не может как следует обрадоваться победе. Даже зная, что Сонхо и Санхëк, поставившие сегодня утром на лингвистов, задолжали ему на пару почти двадцать тысяч вон.       Сора, возвращающаяся после долгого телефонного разговора в братом к остальным, только тяжело вздыхает. Смотреть в глаза Донмину она тоже не решается, вместо этого гулко сглатывая:       — Я попросила Донхёна оппу приехать, — говорит, а голоса как будто и не слышно совсем. Хану приходится прислушиваться, чтобы понять, какие слова произносит девушка. — Через двадцать минут он будет тут.       — Кстати, — вдруг вспоминает Донмин. К Киму и его непонятному исчезновению с собрания в актовом зале у него есть вопросы. — Куда твой брат вообще смотался? Или только я заслужил мучиться полчаса в этом душном помещении?       — Это я написала ему, чтобы он ехал домой, — признается Сора. Скрывать уже всё равно бесполезно. Через двадцать минут приедет её старший брат, и она надеется только, что к его появлению Хан уже будет не таким злым. — Когда Джэхён оппа написал, что вы станете напарниками по проекту, я подумала, что лучше идеи уже не будет. Сказала, что забыла выключить утром утюг. Оппа очень серьёзно относится к подобным вещам.       Донмин фыркает. Он знает, как Ким печется о том, чтобы проверить все розетки перед выходом и несколько раз дёрнуть за ручку двери, чтобы убедиться, что она закрыта. Но всё же враньё младшей, скорее всего, ранит его сильнее, чем чёртов утюг. Ко всему прочему, ещё и выключенный.       — Он разочаруется, когда поймёт, кто стоял за всем этим, — спокойно заключает Донмин, хотя внутри него до сих пор что-то никак не может обрести покоя.       Он даже не подозревал, что этим иностранным корейцем может оказаться Донхён. Ну тут уж сам виноват, что не догадался. Джэхён тем временем заступается уже за вторую младшую.       — К слову, это была моя идея, написать Донхёну, чтобы он не приходил на собрание, — признается Мëн. — Сора просто выполнила то, что я придумал. Она не виновата.       — Виновата, — мгновенно отвечает младшая. — Это я не смогла держать в секрете и рассказала вам, что раньше они были знакомы. Так что всё это целиком и полностью — моя идея. Оппа и Унхак только согласились мне помочь.       Это уже даже смешно, как эти трое пытаются выгородить вдруг друга, при этом прекрасно зная, что все они проебались.       — Это просто пиздец, товарищи, — добавляет Донмин, присаживаясь, наконец, на своё место на трибуне. — Можете даже не надеяться, что после всего произошедшего я расскажу вам ещё хоть что-то о своём прошлом. Да и Донхён, я уверен, сто раз подумает, стоит ли ему ещё хоть что-то доверять тебе, Сора.       Остальные трое переглядываются с сожалением. Кажется, заработать уважение и доверие Хана обратно будет тяжело.       До самого приезда такси все четверо молчат.       В отличие от Тэсана, потратившего последние силы и голос на крик и недовольство, Донхён появляется на горизонте выглядящим относительно спокойно. Только липнущая к лицу чёлка выдаёт то, что ему пришлось около часа мотаться из одного района Сеула в другой за огромные деньги, и при этом узнать, что всё было зря. А ещё звук, с которым Ким хлопает дверцей машины. Сора вздрагивает и неосознанно жмётся ближе к младшему Киму.       — Ну, вроде, выглядит не страшно? — неуверенно спрашивает Унхак, подталкивая подругу в бок.       Девушка же только отрицательно качает головой.       — Он зол, просто пытается не показывать этого при людях, — невесело заключает Сора. — Кричать он не умеет, а вот игнорировать и делать вид, будто тебя не существует — запросто.       — Это ещё хуже, — с ужасом признаёт Унхак и девушка может только покачать головой, с сожалением наблюдая за приближающейся фигурой старшего.       Кажется, кого-то сегодня вечером ждёт очень серьёзный разговор. Если, конечно, Донхён вообще захочет с ней разговаривать. Ким же останавливается на расстоянии метра, оглядывая всех троих виновников произошедшего долгим взглядом.       Донмин косится на это со стороны, складывая руки на груди, и заглядываясь на то, как Донхён нервно поправляет волосы, откидывая мокрые от пота пряди у лица назад. Есть в этом что-то привлекательное. Как и в том, как дёргается кадык младшего, стоит тому едва сдержаться от какого-то точно неприятного высказывая. Но Ким успокаивает себя, вместо этого только строго проговаривая:       — Сейчас мы идем в кафе, потому что я не смог поесть в столовой и не успел перекусить дома даже несчастным бутербродом, — голос Донхёна, непривычно низкий, но Хан все равно назвал бы его тон мягким. Словно колыбельная перед сном.       И пока остальные смиренно кивают, принимая такой исход событий, Ким впервые смотрит уже на Хана. И Донмин видит, как тяжело ему даётся предложение.       — Ты голоден?       Он невольно ведёт плечом в сторону. Голоден ли он? Ужасно. Однако до этого вопроса он не чувствовал голода, словно тот не имел никакого смысла. Живот тут же показательно урчит, давая Хану непротиворечивые сигналы.       — Есть такое.       Донхён кивает, принимая ответ к сведению, и снова поворачивается к остальным. Донмину же остаётся лишь гадать, чем он заслужил такое понимание со стороны этого парня.       С самой первой их встречи в баре Ким ни разу не показывал своей агрессии в сторону Хана, а она, Тэсан уверен на все сто, должна быть. То, как их девятилетняя дружба оборвалась — табу для него, но неужели Донхён совсем не чувствует того же? Это озадачивает.       — Где здесь ближайшее кафе?       Донмин не уверен, адресован ли этот вопрос кому-то конкретно, или им всем сразу, но всё равно не может удержаться, чтобы не ответить.       — Тут недалеко есть раменная, — подсказывает Хан, но спешит уточнить. — Если, конечно, ты ешь рамен.       И только уже после он понимает, как странно это звучит. Он знаком с Донхёном двенадцать лет, половину из которых их называли лучшими друзьями. Кто, как не он, должен знать, что Ким ест, а что нет?       Донмин прикусывает собственную губу, отворачиваясь. Было бы неплохо, в следующий раз хотя бы думать, что ты собираешься сказать, Хан Тэсан, а уже потом говорить. Ким же отлично отыгрывает безразличие.       — Раменная, так раменная.       И Донмин хмыкает, поднимаясь на ноги, пока остальные потерянно глядят то на Хана, то на Кима.             — Идём тогда.

***

      Как ни странно, но почти вся злость Донмина испаряется, пока они идут до кафе. Он, конечно, не кидает затею изредка оглядываться назад, чтобы приструнить своим недовольным взглядом Джэхёна с Унхаком, то и дело начинающих издавать больно уж радостные звуки. Однако, как будто бы делает он это исключительно из вредности.       Донхён же пусть и шагает где-то сбоку, находясь к Хану ближе всех, но почти всё время занимается тем, что печатает кому-то сообщения в какао. Донмин чуть слышно хмыкает, случайно заглядывая в переписку младшего и вспоминая их очищенный диалог. Он не помнит, кто из них нажал три года назад на ту привлекательную кнопку, предлагающую стереть переписку.       Однако до сих пор помнит, что Ким левша, а ещё что у него за ухом есть маленькая родинка. Он не любит ванильное мороженое и тащится по солёному попкорну. Читает детективы ночью под одеялом, подсвечивая нужные страницы фонариком и кормит каждого бездомного кота или пса, которого только умудряется найти на улице.       Во всяком случае, так было тогда. Тогда, когда Донмин еще мог назвать Кима своим лучшим другом и посмеяться над его шуткой или даже пошутить в ответ. Сейчас же ему оставалось просто идти рядом и надеятся, что возникнувшая проблема исчезнет сама собой. А ещё хотелось есть. Очень.       В сентябрьском Сеуле было что-то привлекательное, на самом деле. Пусть ещё ощущалась эта летняя духота и солнце до сих пор палило, всё равно Донмин чувствовал себя в разы лучше. Особенно тогда, когда Донхён, пойманный врасплох тем, что все трое их с Донмином спутников усаживаются на один диван, не думая долго занимает место у окна. Хан же знает, что тот будет хмуриться весь обед из-за яркого солнца, ведь у младшего чувствительные глаза, поэтому чисто ради приличия предлагает:       — Мы можем поменяться, — Донхён поворачивается на него с немым вопросом в глазах. — Я это к тому, что тебе, кажется, не нравится, когда солнце светит в глаза.       — Всё в порядке, — младший отмахивается, особо не предавая значения, но тут уже начинает говорить Сора.       — У тебя светобоязнь, оппа. Это не «всё в порядке», — младшая хмурится. — Почему ты приехал без очков?       — Даже не знаю. Наверное потому, что они остались валяться где-то в актовом зале, когда я со скоростью света побежал домой. Ты ведь написала, что у нас там едва ли не пожар, — и пусть тон Кима остаётся ровным, Донмин все равно знает, что он ещё долго не сможет отпустить эту ситуацию.       Сора тоже знает, поэтому тут же снова становится тише воды ниже травы, предпочитая лишний раз не раздражать и без того напряжённого старшего. Хан же пожимает плечами, скидывая свою сумку на последнее свободное место.       — Я несу меню тогда, если всех всё устраивает.       Милая бабушка на кассе улыбается ему по-доброму, как делает это всегда, протягивая без лишних вопросов книжки с меню. Однако не успевает Хан сделать и шага в сторону от прилавка, как женщина всë же спрашивает:       — Ты с друзьями сегодня, сынок? — и косится на занятый их компанией стол, заговорчески Донмину подмигивая. — Тот парень в углу, кажется, здесь впервые. Твой?       И её совсем не смущает тот факт, что Хан тут же встревоженно оглядывается на своих знакомых, проверяя, не услышал ли этого кто-то из них. Донхён в особенности.       — Госпожа Ли, побойтесь Бога. Это мой знакомый, — отмахивается Донмин, принимаясь поскорее отсчитывать нужное ему количество меню.       — А что такого? Где знакомый, там и до друга недалеко. А уж от друзей, милый ребёнок, дальше плясать и того легче, — весело заключает бабуля, заливаясь смехом с того, как щеки Хана всё же краснеют. — Ну это ты и сам знаешь, наверное. Не мне, старушке, молодых учить, как личную жизнь устраивать. Ну, выбирайте. Для тебя, как обычно, постараюсь вкусно сварганить.       — Спасибо, — Донмин раскланивается, поскорее спеша вернуться к столу.       От друзей плясать легче? Вот уж точно не в его случае. Донхён, рядом с которым Донмин садится, принимая решение всё же оставить между ними хоть какую-то дистанцию, пододвинув в середину свою сумку, косится на него с непереводимым выражением лица.       От друзей плясать легче? Хан тоже так думал. Однако оказалось, что ошибался, безнадёжно веря в то, что всё ещё можно наладить, даже когда наблюдал за спиной Кима, собирающего чемоданы в поездку. Что он сказал ему тогда на предложение приехать на каникулы? Кажется, что Донхён может на него рассчитывать. И вот они тут. Боятся даже глянуть друга на друга. А между ними сумка и опустевший чат.       От друзей плясать легче? Донмину бы сначала до друзей доплясать и потом уже дальше думать. А на сердце тяжко и даже от вкусного рамена тошнит почему-то.       О неприятном положении, в которое поставили их с Донхёном друзья, а для Кима даже и родственники, они так и не разговаривают. Точнее, в какой-то момент Джэхён всё же извиняется, а следом прощения просит и Унхак, но Донмин это уже слышал, а Донхён быстро прощает. Его бы, кстати, отругать за это, но Мён и младший Ким так светятся от радости, что Хан не решается вмешиваться. Да и дело то не его, прощать или не прощать. Он в отношениях со своими друзьями сам разберётся.       Старшего же Кима, кажется, куда больше интересует точка зрения Соры. Почти весь обед они сидят друг напротив друга, переглядываясь изредка, но оба молчат. Донхён недовольно, а Сора виновато.       О том, что у них, между прочим, ещё проблема нерешённой осталась, Хан вспоминает только тогда, когда они уже покидают кафе, раскланиваясь его владелице за вкусную еду. Донхён потерянно оглядывается, не зная, с чего начать, поэтому Донмин берёт это на себя, командуя остальным, чтобы шли без них. И если Джэхён с Унхаком довольно усмехаются, явно уже придумывая в своих головах какие-то нереальные сюжеты, то Сора соглашается уйти только после кивка Донхёна.       — А она упëртая, — комментирует Хан, переводя взгляд с удаляющейся спины младшей, на Донхёна.       — Это у неё в мать, — соглашается Ким, поправляя чёлку. Донмин снова ловит себя на мысли, что младший совсем не изменился за эти три года. Разве что цветом волос.       — Её мама… — начинает Донмин.       — Моя тётя, — кивает Донхён, заканчивая за него.       И протирает глаза, опуская голову, чтобы не раздражать их ещё больше солнцем. Его глаза, кажется, болят.       Хан не хочет признавать, но он начинает волноваться, когда видит это.       — Я ведь предлагал поменяться местами, — замечает Донмин, неосторожно делая шаг ближе к Донхёну. Необдуманно.       Это, наверное, какой-то давно забытый рефлекс. С появлением Донхёна в жизни Донмина снова стали появляться вещи, которые Хан забыл три года назад, и от которых пытался избавиться, чтобы лишний раз не делать больно самому себе.       Ким его приручил, как собачку, за те шесть лет, что был рядом 24/7, и теперь Донмин снова чувствовал себя сторожевым псом, готовым в лепёшку расшибиться ради безопасности хозяина. Нехорошо.       Но Хан никогда хорошим и не был.       — Где твои капли?       Донхён вздрагивает, когда голос старшего звучит ближе, чем до этого.       — Остались дома.       Хан фыркает.       — Очки в универе оставил, капли дома. Ты как вообще выживал в своём Лондоне столько времени с такой памятью?       И вот Донмин вроде ругается, но Донхён может думать лишь о том, что человек, которому всё равно, не стал бы ругать тебя за забытые капли, или впопыхах оставленные очки. Человек, которому всё равно, не стал бы волноваться за твоё здоровье. А мысль о том, что Хану не всё равно, греет душу.       Когда Ким находит в себе силы, чтобы поднять глаза, и глянуть на Донмина, тот всё ещё стоит близко. Раньше такое расстояние между ними было привычным, сейчас же, с учётом всех обстоятельств и нынешнего статуса их отношений, казалось интимным.       Хан стоял от него на расстоянии грёбаного шага, но Донхёну уже было слишком плохо.       — Насчёт проекта, — Ким начинает говорить просто чтобы заполнить хрупкую тишину между ними. — Я могу поговорить с госпожой Кан, и, может быть, она согласится найти тебе замену.       И Донмин не то, чтобы оскорбляется, но он не ожидает, что Донхён начнёт выдвигать предложения с этого варианта. А что насчёт, попытаться найти компромисс?       Ким, кажется, замечает небольшое замешательство Хана, поэтому поправляет сам себя.       — Если ты хочешь, конечно.       Донмин разводит руками. У него как бы не то, чтобы был выбор. Вряд ли проректор оценит, если он так просто возьмёт и выкинет свою последнюю возможность остаться студентом этого университета.       — Я не могу сняться с этого проекта, даже если действительно захочу, — отвечает Хан, подтягивая сумку к плечу, чтобы поудобнее перехватить её за ручку.       — Почему?       И Донмин не хочет признаваться, что его едва не отчислили пару дней назад, поэтому отвечает только что-то вроде «Да просто пообещал уже, некрасиво будет, если откажусь». Ага, как же, Хан Тэсан. Смотри, как бы госпожа Кан тебя лично с этого проекта не сняла, после того, как ты сегодня из актового зала сбежал.       Донхён же неопределённо ведёт плечом в сторону, что говорит о том, что он уже собирается предложить следующую идею. Донмина бы устроило и простое согласие работать вместе.       — Тогда, мы можем предложить кому-нибудь поменяться с нами напарниками.       Ну здрасьте приехали. Только этого Хану для полного счастья и не хватало. Да что ж ты такой упёртый то, Ким Донхён?       — Кому например? — задаёт встречный вопрос Донмин.       Знает, что на этот вопрос младший ответа дать не сможет, потому что сам в университете полтора дня пробыл, а со знакомства его грамотно заставили слиться. Тут как будто бы даже и Сора уже не кажется такой уж виноватой.       — Ну, — Ким, конечно, очень старается придумать хоть что-то, но мозг и так отказывает после таких приключений и поездок в душном такси по городу, дак ещё и Хан, как назло, не отходит. — Не знаю, я ещё ни с кем там даже не разговаривал, — сдаётся Донхён.       — Ну так и зачем тогда велосипед изобретать? — спрашивает Хан, снова подбрасывая скатывающуюся сумку на плечо. — Или, если уж тебе так хочется от меня избавиться, то просто скажи, мол, так и так, Донмин, не хочу с тобой в паре работать, заебал ты меня. Знаешь же, что у меня плохо с намёками.       Понятное дело, что воспитанный Ким слово в слово за Ханом повторять не станет, но Донмин смотрит на него секунду, вторую, третью… А говорить ничего подобного Донхён так и не собирается. Только хмурится, складывая руки на груди.       — А с чего ты решил, что я не хочу?       — С того, что ты предложил уже два варианта, и ни один из них не звучал как «давай просто примем судьбу и будем работать вместе».       И младшему бы ответить что-то, да язык отказывает. Он уже совсем запутался. Что они обсуждают вообще?       — Ну так какая же это судьба, если моя сестра с твоими друзьями целый план провернули, чтобы мы сейчас вот так стояли? — хмыкает Ким.       — Ну они же как-то об этом плане договорились.       И снова оба молчат. Один думает над услышанным, а другой ждёт ответа. Правда, если Донхён сейчас действительно скажет, что просто не хочет быть его напарником, Донмин примет его решение, но всё равно расстроится.       Если Ким не хочет делать что-то с ним, это нормально. Однако Хану, почему-то, так сильно хочется, чтобы младший оказался ненормальным.       Как быстро меняется его мнение, всё-таки. Полтора часа назад он был готов сам лично подойти в кабинет к проректору и подписать заявление об отчислении, если ему пришлось бы выбирать между тем, чтобы бросить универ и стать парой Донхёна. Сейчас же он чувствует себя полуразбитым даже просто думая о том, что Ким откажется работать в паре с ним.       Донмину как-то ставили подозрение на биполярное расстройство, когда он только перевёлся во взрослую поликлинику. Теперь же у него самого возникал вопрос, не ошиблись ли врачи, когда отказались от этого диагноза.       Когда же Ким смиренно кивает, пряча своё лицо за длинной чёлкой, Хан едва ли сдерживает улыбку, рвущуюся наружу.       — Хорошо. Тогда с этого дня, можно считать, что мы официально с тобой напарники.       Донмин никогда не признается, но этот день он сегодня отметит красным в календаре, где почти все числа обведены чёрным. Красный, к слову, любимый цвет Донхёна.       — Тогда, я диктую номер, чтобы ты мог его записать, — Хан уже тянется за своим телефоном, но рука младшего останавливает его, неожиданно хватая за запястье.       — Не нужно, — отвечает Ким, медленно соскальзывая пальцами по чужой руке. Он впервые за вечер смотрит Донмину прямо в глаза. — Я не удалял твой номер телефона.       И пусть старший не должен чувствовать себя довольным из-за такой простой фразы, но он всё равно ловит себя на том, что ощущает, как по коже пробегают мурашки радости.       Черт возьми, ему снова надо сходить в больницу и провериться. Кажется, его тело ненормально реагирует на обычные вещи.       — Я твой тоже не удалял, — Донхён пусть и не спрашивает, но Донмин всё равно чувствует, что должен это сказать.       И это всё ещё говорит грëбаное стеснение между ними, но Ким вдруг смеётся, прикрывая лицо ладонью, и тут же спешит объясниться:       — Извини. Просто это неловко.       — Да, эм, — Хан прокашливается, находя в себе наконец силы отойти от младшего, и тут же делает вид, будто выглядывает где-то вдалеке их друзей. Друзей, которые уже минут пять как свернули на другую улицу. — Кажется, нам пора их догонять, не находишь?       Донхён соглашается, с превеликим удовольствием поворачиваясь к солнцу спиной. Его глаза кричат о том, что они нуждаются в каплях, и как можно скорее.       Хозяйка же, наблюдающая за всем происходящим из окна своей раменной только вздыхает. Хорошо быть молодым.