Отнятие невежества

      Боль вечный спутник Старейшины Юйхен, не важно будь то детство, годы ученичества, наставничества или даже любовь.       Боль всегда преследовала его сироту без родителей, выросшего в монастыре и преданного своим учителем, а далее учителя, что безнадёжно и невзаимно влюбился в своего ученика.       Боль преследовала буквально вынуждая его наблюдать как его возлюбленный из-за проклятия вечной ненависти вынужден был превратиться из жизнерадостного ребёнка, что мечтал помогать другим превращается в чудовище.       С болью в сердце он вынужден был наблюдать как любовь сменяет ненависть. А далее боль что заставило его превратиться в девушку и насильно принять в себя жизнь которое её создало это обличие от соития с самым любимым человеком, чей разум поглотила тьма.       И теперь это была боль от того, что императорской наложницы надо было вытолкнуть эту жизнь на свет тем самым даруя ей возможность самостоятельно существовать. Чу Фей она же Чу Ваньнин в женском облике находился словно в бреду от лихорадки всё его тело словно бы ломало снова и снова итак по кругу, и ему казалось, что даже изнасилование от его ученика не были столь болезненны как процесс родов.       Дыхания не хватало, тело окутывало жар, сердцебиение бешено сбивалось всё это было сложно пережить и Чу Фей и вправду боялся что он этого не переживёт и его ребёнок останется совершенно один в этом мире, где всё будут его ненавидеть уже за то, что он был сыном императора. Что его ребёнок что подарил ему надежду будет жестоко избил отцом или убит кукловодом, что проклял Мо Жаня и для которого сын императора явно будет помехой.       Чу Ваньнин знал, что должен выжить, любой ценой если не ради Мо Жаня то хотя бы ради ребёнка, чье имя когда-то пришло к нему во сне.        Он не помнил о чем был этот сон но он отлично помнил как звали его ребёнка...       Йо.       Пусть это имя и казалось императорской наложнице странным, но всё же он чувствовал что так правильно и что это имя принадлежало этому ребёнку, который сейчас сквозь боль вот-вот сможет наконец-то сделать первый вздох и ребёнок о чем благополучии сейчас заботятся все лекари.       Чу Ваньнин отлично понимал, что его некогда возлюбленному Тасянь-цзюню попросту нет дела до него, что он лишь сосуд в котором хранилось драгоценное сокровище императора, его долгожданное дитя, его сын. Именно о нём заботился император, именно о жизни сына сейчас пеклись, порой ругая его и избивая по лицу за то что он не слушал указы лекарей и не мог долгое время разродиться.       Он отлично слышал брань некогда любимого человека, что говорил, что он, губит их сына, как когда-то погубил Ши Мея, что это его слабость не позволяет принцу наконец-то выйти и что он причинял боль их малышу.       Тасянь-цзюнь даже не подозревал насколько больно он ранит сердце своей наложницы подобными словами. Ведь это был не только для него единственный и любимый сын, но и также Чу Ваньнина.        Это Чу Ваньнин выносил этого ребёнка, это он чувствовал как порой этот крепкий малец рьяно и словно гневно размахивает руками, это он в конце концов терпел всё капризы маленького чертёнка в своём теле не в силах никуда деться.        Но вместе с этим это Чу Ваньнин порой мог погладить растущего в его теле ребёнка и читать ему ночью разные интересные вещи из книжек, это он чувствовал как растёт сын и это он порой мог переборов себя сказать пару фраз, пока никто не видит.       Не было сомнений, что за эти девять месяцев Чу Ваньнин сумел полюбить этого ребёнка и он сам делал всё возможное, чтобы его сын родился живым и здоровым и борясь с потугами он мог подумать только об одном:       Пожалуйста только родись живым! Прошу не умирай! Пожалуйста выживи!       Однако он не мог это сказать и всё что он мог сделать так это кричать от боли, пока врачи равнодушно только говорили императору, что ребёнок уже выходит.       И именно тогда когда лекари сказали, что уже показалась голова ребёнка, Тасянь-цзюнь наконец-то одарил свою и без этого измученную наложницу ласковыми словами:       - Ты молодец Чу Фей! Наш сын уже на подходе! - после чего поцеловал Чу Ваньнина в макушку и перестал лежать у его изголовья.       Все эти часы ненависть и жалость, злорадство и боль бились в сердце императора и он только и мог что выливать свой гнев от безысходности и от страха за наложницу и сына на саму наложницу, абсолютно не обращая внимания как ей было тяжело, ведь он искренне считал, что Чу Ваньнин специально игнорирует указы лекарей, чтобы убить их ребёнка, ведь этот ребёнок был для его ненавистного наставника столь нежеланным и словно бельмом на глазу напоминанием о постыдной связи с таким монстром как он.       Но Мо Жань просто и не мог даже и помыслить о том насколько он ошибается, ведь он помнил своего учителя лишь бездушным и бессердечным монстром, что не печется ни о ком кроме своей репутации и эти искажённые воспоминания это всё что было у него и за ними он попросту не смог бы разглядеть с какой теплотой во время беременности Чу Фей гладила их сына, он не мог разглядеть как она улыбалась каждому малейшему движению их сына и он явно бы не заметил как порой Чу Ваньнин порой напевал их сыну песни чтобы успокоить и усыпить маленького разбойника.       И вот Тасянь-цзюнь лично стал свидетелем как лекари достали его сына из временной утробы его наложницы и увиденное заставило его замереть от неожиданности.       Этот мальчик едва его достали из материнского лона пытался издавать какие-то звуки, которые судя по его приподнятым уголкам губ, были смехом.       И это реально было шоком для всех, ведь обычно дети плачут при рождении когда их вытаскивают из лона матери, а его сын... Он смеялся. Он радовался жизни, что была ему дарована.       И этот смех словно заставил Мо Жаня пробудится словно от долгого сна. Словно бы душа отца была тронута тем что хоть кто-то был счастлив в его присутствии. Не желая отпускать этот лучик света Тасянь-цзюнь резко оттолкнул лекарей жестоко и беспринципно словно боясь что они украдут его сокровище и со смехом на своих устах взял своего идеального сына на руки.       Видя это зрелище Чу Ваньнин в панике уже хотел подскочить не взирая на боль и онемение в нижней части тела, Бессмертный Байдоу просто охватила паника, когда он подумал, что Мо Жань вот-вот впадет в безумие вызванное проклятием и в ярости убьёт всех лекарей, что посмели прикоснуться к их сыну. Но только он или точнее она подскочила как она увидела, что её супруг просто смеётся баюкая своего сына:       - Хахаха, сын этого достопочтенного засмеялся этому миру! Хахаха! Он знает что его жизнь будет лишена боли и скорби! Этот достопочтенный даёт слово!       Увидев искренний смех своего мужа и сына Чу Ваньнин не смел сказать ни слова чтобы не прервать эту самую настоящую идиллию.       Ведь это было впервые за много лет когда Мо Вейюй так искренне смеялся, без намёка на безумие или жажду крови.       И от этого сердце Чу Ваньнин просто болело, ведь он понимал что совсем скоро Мо Жань может забыть этот счастливый момент, как и всё хорошее что он забывал до этого превратившись из любящего отца в тирана, который со временем будет ненавидеть ребёнка лишь за то что он плоть от плоти своей матери.       С этими мыслями Чу Ваньнин даже не представлял, что появление Йо являлось самым настоящим благословением небес, что может подарить в израненных сердцах императора и наложницы надежду.       Надежду на что-то светлое, что может быть в их жизни.