Дети не боятся эмоций

      — Шастун, приземление над ногой, что сложного? — невозмутимо повышает голос Попов, легко сохраняя самообладание на утренней тренировке. Мальчишка, который сегодня явно встал не стой ноги, по его мнению, катается хорошо. Мягко, танцевально, гармонично. Его наточенные лезвия выдают приятный уху звук, тонкие пальцы в чёрных перчатках изящны и не скукожены или забыты, голова следует за корпусом, за кистями на паузах, спина удивительно податлива, а утончённые ноги двигаются строго по позициям, только в нужный момент оставаясь идеально дотянутыми, в остальное время немного мягкими.       Но с прыжками пока беда. Если любимые лутц и тулуп хоть немного похожи на правду, то сальхов, флип и аксель пока печально машут ручкой, затерявшись где-то в слоях жёсткого льда. Сам Антон с утра всё же соизволил пожаловаться на «ватную» голову, но только доброму хореографу, умолчав об этом Арсению, выдав лишь что-то про «Не мой день, прям чувствую!».       — Жить будем только тогда, когда настроение хорошее? Или только когда звёзды в потоке и Сатурн в верхнем соединении? — надменно выгибал бровь брюнет, неизменно держа руки на груди. Ему в девять утра именно про «не мой день» от Шастуна слушать хочется, конечно!       — Нет, — серьёзно, но как-то необычно мотал головой парень, — Вообще-то я люблю работать в первую неделю после ретроградного Меркурия, — максимально ровно язвил младший, пока совесть скреблась где-то на задворках сознания.       — Поговори мне ещё! — прежде чем Антон сбежал на лёд, Арсений несильно, но ощутимо шлёпнул его по попе, являя миру всю свою гневную натуру с хмурым лбом и стреляющими искрами глазами. На что в итоге получил только поспешно отвёрнутые, поджатые детские губы.       Однако вчерашний день явно пошёл мальчику на пользу. Первую его половину юный фигурист провёл в балетном зале, где вместе с опытным балероном работал над выразительностью и нюансами всех элементов программ целых пять часов. Попов примерно, конечно, представлял, как выглядела тренировка, но всё равно был немного удивлён её продолжительностью. А после позднего обеда Антон ушёл на СФП, подкачку, закачку и прочее, в добавок повторив программы уже с примечаниями от нового дополнительного учителя. Ну а после этого всего пацан пошёл на массаж. Лучшее и одновременно худшее мероприятие в его жизни. Знали бы вы, как это больно, когда ты спортсмен с кучей зажимов, заклинов, переклинов и выклинов… Зеленоглазый чуть не плакал тогда, успел покричать и мысленно убиться. Зато, как только встал с кушетки, тут же почувствовал себя, будто в полёте. Так свободно, легко, паряще. Но, сука, было ужасно больно.       Но сегодня Арсений явно видит улучшения с эстетической точки зрения. Изгибы тела фигуриста стали более заметны, выразительность и тонкие нюансы подмечены, что наконец-то делает картинку целой. То, чего так ждал Попов! А нужно было всего лишь этого поглотителя информация сводить на занятие балета.       — Сюда, — машет рукой тренер, после завершения не очень блистательной короткой. Пацан едет к борту на автомате, лишь мельком замечая не супер довольную физиономию старшего, поправляет лезущие в глаза и пока сухие локоны, тяжело ставя руки на бока.       — Я говорю, погода не лётная сегодня, — целенаправленно убеждает Шастун, обиженно сводя бровки в своё оправдание.       — Хватит вот это всё, — кривится брюнет, прямо как от кислого лимона, — Плохому фигуристу всё мешает, — мужчина не оценивает такую вольность слов, пренебрежительно оглядывая своего расхлябанного спортсмена, — Я всё понимаю, Антон. Балеты, массажи — это хорошо. Всё воздушное и мягкое. Супер. Но иди и работай над прыжками. Сегодня они у тебя ужасны, — чётко проговаривает Арсений, смотря точно на мальчишку, пока тот прожигает борт.       Парень отъезжает, выдыхая, и пытается включить голову. Попов тем временем уже даёт указания другим ребятам, эмоционально о чём-то высказываясь, что слышно сразу всем.       — От колена делай! Заводи за левую, и макушкой в потолок! Сколько раз можно повторять? Почему при наклоне нога косолапая…       Ну, понятно, как всегда…

***

      — Нет, Шастун, грязно! Твоё неясное ребро мне даже отсюда видно было! А техбригада тебе сразу всё снимет! — в очередной раз кричит Попов, когда кое-кому удалось хотя бы просто выехать с прыжка. У Антона кудри ко лбу липнут, мешаясь иногда, поэтому сейчас, закончив программу, он едет к борту, зачёсывая волосы назад, — Иди, — бросает мужчина с отвращением, не желая со своим внутренним перфекционизмом провести ещё хотя бы пол часа в компании с этими явными недочётами, которые намеченному глазу кажутся просто огромными, затмевающими все хорошие моменты.       — Можно ещё раз, пожалуйста, — будто не слышит указания парень, разворачиваясь снова к центру. Арсений включает музыку.       — Центровки нет. Живот подбери. Да не втягивай, а таз на место поставь. Грязно. Сделай из палок руки, а. Ужасно грязно, Шастун, — по итогу кроме этого мальчик не слышит в ответ на своё катание ничего. Весь день старался, а вращения и четверные снова летят, да не долетают, — Иди уже.       — Можно ещё раз? — всё оставляет крохотную надежду запыхавшийся зеленоглазый, хотя внутренний голос упорно твердит, что брюнет в любом случае к чему-нибудь да придерётся. Старший закатывает глаза, но отматывает композицию на начало. Спортсмен падает с первого же прыжка. Ноги не слушаются, все движения выходят дёргаными, небрежными, корявыми, — Нет. Выключайте, — тяжело едет на выход пацан, руками показывая крест. Тренер поджимает губы, не наблюдая былого ярого упорства и желания. Расслабился? Арсений слишком мягок? Почему такой шаг назад?       Молча провожая ребёнка с катка, Попов даёт себе обещание пересмотреть подход к Шастуну, как только появится время.

***

      — Какой тебе отдых? Ты своё катание видел, дорогой мой? Твоё скольжение машет ручкой! А вес свой видел? — в ярости кричит голубоглазый, когда до Чемпионата Европы оставалось каких-то три недели с хвостиком.       — Ну Вы же сами сказали есть нормально, вот я и ем, — негодует младший, разводя руками. Что за чертовщина? Не ест — плохо, ест — плохо, — Значит я возвращаюсь к уже привычному мне режиму питания! — вынужденно заявляет пацан.       — Не надо вот эти свои психи тут начинать. Ты прекрасно знаешь, как я к этому отношусь, — жёстко комментирует взрослый, не сводя взгляда с бушующих зелёных глаз.       — Давай, убейся ещё мне тут! — кричит Попов, пока Антон валится на лёд сто первый раз за полчаса и после падений специально бьётся ещё раз кулаком, ногой или ладонью, пытаясь заглушить боль и обиду. Но последней каплей стали удары головой, — Шастун, пошёл отсюда!       — Знаю, но это ничего не меняет! — пытается быть максимально серьёзно настроенным мальчишка, но чувствует, что этого взрослого переиграть не в силах, наверное, никто, — Я устал! Я хочу просто поспать один день! Я что, многого прошу? Неужели я не заслужил? — отчаянно срывается спортсмен, стреляя искреннем негодованием.       — Иди, — донельзя холодно кивает мужчина, не убирая скрещённых рук с груди. От его вида у мальчика внутри всё холодеет. Вся былая уверенность и желание отстоять своё испарились в секунду, — Иди, Антон! — Шастун сглатывает. Арсений Сергеевич прекрасно умеет управлять своим голосом, пользуясь этим не менее успешно. Шатен уходит.

***

      Мальчишка лежит на кровати, глядя в потолок, и рассуждает о том, какое он, видимо, говно. От мыслей противно передёргивает.       Он что, виноват, что устал? Что здоровый сон ему только снится? Что здоровая еда только в мечтах? Что целые колени и спина — недостижимые понятия?       Так-то да, наверное, виноват. Но Попов же всё это прекрасно понимает. По крайней мере должен. А он так категорично отнёсся к небольшой просьбе. Шастуну и самому сложно давать себе передышку, чувство вины приходит всегда резко и безжалостно. Но из мальчика уже буквально вытекли все силы, соки и умения. Неужели он правда не заслуживает простого «полежать»?       А теперь живи и мучайся, что ты чмо нестарательное, которое грубит тренеру при любом удобном случае, которое собираться с силами и мыслями не умеет, которое ужасно неорганизованное и импульсивное. Класс. Спасибо. А спокойный сон?

***

      Арсений безыдейно следил за всё таким же, как вчера, пустым на вид прокатом Артёма. Мысли были в Антоне.       Последнее время эти двое часто были вместе. Иногда просто болтали, перебрасывались какими-то фразами, советами. В такие моменты на них было приятно смотреть, ведь два сосредоточенных на чём-то мальчишки могли вызвать только гордость. Но так же достаточно часто были моменты, когда парни сталкивались во время катания, тренировок в зале или джазе. Шастун вечно оказывался лежащим либо на льду, либо на полу, что постепенно стало взрослого напрягать.       Начались эти «случайности» на чемпионате России, когда Антон после падения по вине Шифорина, катал произвольную под заморозкой. Потом, этим же вечером, травма значительно ухудшилась, опять же, из-за Шифорина, потому что тот, какого-то хрена, стоял прям на выходе из душа. Да ещё и так удачно, что Шастун споткнулся именно о больную ногу и упал.       Продолжение следовало. После этого случая зеленоглазый часто падал или ударялся на ровном месте, а рядом всегда был Артём. То налетит на льду, когда их на нём в принципе будет только двое, то сам сорвёт элемент в зале так, что и Антона за собой потянет, а на джазе ему вечно мало места…       Вскоре был ещё один не менее интересный случай. Речь идёт о дне, когда шатен бессовестно проспал до обеда и в итоге тренировался на стадионе.       С самого начала, когда Антон в то утро на тренировке не появился и на многократные звонки не отвечал, Шифорин был уж слишком счастлив и приветлив, рассказывал что-то про безответственных фигуристов и про то, что он точно не такой. Тогда Попов сочёл это за простое желание показаться хорошим спортсменом, но потом, спустя время, когда Шастун признался в происходящем со своей стороны, улыбка Артёма уже не казалось такой дружелюбной.       Конечно, на все эти мелочи можно было бы не обращать внимание, да и не заметил бы никто, но не Арсений. Он стал внимательнее наблюдать именно за отношениями и стычками обоих, жертвуя иногда при этом замечаниями по технике. Шастун всегда был приветливым, отмахивался на явно поддельные извинения, говоря, что всё в порядке, а потом ещё минут пять приводил в работу пострадавшее колено или локоть. Шифорин в это время выглядел, как настоящий друг, но стоило шатену потерять его из виду, как карие глаза становились чёрными.       После нескольких тренировок у Попова не осталось сомнений. Артём Антона не любит. Артём Антону не друг. Артём не признаёт Антона, как победителя. Артёму Антон мешает выигрывать. Артём Антона хочет устранить.       Всё это, как неопровержимые факты, будто брюнет в кино, звучат сейчас в голове тренера, пока Шифорин спешно поднимается со льда после четверного флипа. Прокаты этого мальчишки совсем не плохи, нет. Они красивые и вполне техничные, но пустые. Старший помнит, как в детстве этот ребёнок не хотел работать, как его приводила за ручку мама и просила быть с сыном построже, как голубоглазому приходилась «будить» мальчика каждый раз, чтобы он начал хоть что-то делать. Артёма во многом спасал открытый талант. Кареглазый мог за одну тренировку правильно освоить технику какого-нибудь шага, а потом валять дурака. У него сразу всё получалось, сразу всё запоминалось, оставалось набирать мышечную силу и слушать подсказки тренера.       Но Артём не хотел.

***

      Шесть лет назад.       Над Артёмом смеётся вся группа. Как бы воспитательница не пыталась объяснить детям, что фигурное катание — не только девчачий спорт, потом всё равно находились дети, которые хохотали, а к ним сразу присоединялись и другие.       — А Тёма девчонка! А Тёма девчонка! — смеялся стоящий впереди Саша.       — Бантики, юбчонка! — охотно вспоминает кто-то фразу из мультсериала «Барбоскины», так же заливисто смеясь.       — Ну, ребята, он же не в платье, — тихо пытается заступится за друга робкая Катя.       — Он же на коньках вот так вот делает, — неумело пытается изобразить разные прогибы или выезды Коля, — А так делают только девчонки! Мальчики в хоккей играют, как я! — он гордо и уверенно ставит всех перед фактом.       — Или в футбол, как я!       — Или бокс, как я!       — Или плавание, как я!       — Или ро-бо-то-тех-ни-ка! Как я! — чётко выговаривает Миша. Все давно знают, что у него за хобби, ведь предметы его стараний часто становятся частью какой-нибудь игры.       — Но мальчики тоже могут заниматься фигурным катанием! — Артём не плачет, но ему обидно. Кареглазому коньки нравятся, а они, «настоящие друзья» которые, так жёстко о них отзываются, — У меня тренер — мальчик, он очень много раз победил, и он классный!       — Значит он тоже девчонка! — совершенно не теряется Саша, пожимая плечами и хлопая Шифорина по спине, — Фигурное катание для де-во-чек! — кривляется он прямо в лицо.       — Отстань, — отмахивается парнишка, уходя один за беседку. Воспитательница наконец обращает внимание на кучку детей. Ох, и не думала она, что разговор об увлечениях может вытечь в подобное. Как бы всё это не зашло слишком далеко. Она собирается поговорить с детьми ещё, и ещё раз, и ещё раз, если это понадобится.

***

      Артём рассказал маме о случившемся в садике, объяснил мысль каждого, старался донести до женщины всё искренне и ожидал поддержки или совета.       — Тёма, ну зачем ты их слушаешь? — вздыхает мама, — Просто не обращай внимание. Пойдём кушать, там стынет всё.       Вот так просто, двумя фразами ответила тогда женщина на почти получасовое откровение сына. Мальчик успел и поплакать, и повозмущаться, и аргументировать по-детски всё-всё-всё, пока мама просто сидела напротив за детским столом, подперев голову рукой.       Почему-то ребёнок ожидал от мамы не этих слов. Он даже толком объяснить своё состояние не может. Артём в непонимании, он расстроен и обижен на друзей в саду. Кушать не хочется, но мама просит.       Кататься теперь тоже не хочется. Совсем. А зачем ему это надо? Лучше пойти на бокс или футбол, и быть как настоящий мужчина!

***

      А Антон хотел.       С самого первого дня Шастун отличался от остальных, это было видно Арсению невооружённым взглядом. Вопрос был всего один: «А что его отличает?».       — Искреннее желание кататься, — ответил себе спустя время взрослый.       Мальчишка приходил на тренировки заряженный, весёлый, полный энтузиазма учиться новому и стараться. У Антона открытого таланта не наблюдалось: мальчику всегда нужно было время на то, чтобы скоординировать то или иное движение, шаг, позу, ему надо было разобрать элемент на атомы для самого себя, чтобы быть уверенным в последующем его верном исполнении, нужно было прислушиваться к каждому крохотному замечанию, чтобы сделать всё красиво. И парнишка не ленился, делал всё на максимум, слушал тренеров и радовался маленьким успехам. Несмотря на малый возраст, в котором Попов и начал работать с Шастуном, все эти правила уже были у малыша где-то на подсознательном уровне.       Первый месяц слёз, каприз и адаптации, разумеется, не в счёт. Конечно, маленькому шестилетнему мальчику было тяжело перестоится и привыкнуть к новым людям, к новому ритму жизни, к новому отношению ко всему, но он справился.       Но у Антона была лучшая на свете поддержка.       Мама с папой регулярно интересовались тренировками, увлечённо слушали о каждом шаге вперёд и о каждом падении, стараясь как-то помочь или дать совет, иногда просто выслушать. Эмоциональные рассказы ребёнка всегда восхищали взрослых. Малыш и так уставал, но всё равно находил силы делится подробностями с близкими, зная, что получит в ответ только тепло и любовь. Эти две вещи просто жизненно необходимы после трудного дня. Особенно для этих крох.       В детсадовской группе, в которую ходил Шастун, было очень много добрых, общительных и умных ребят. Был, конечно, один мальчик, который часто молчал и иногда обижался просто так, но дети его лишний раз не трогали, хотя с удовольствием принимали в игру, если тот этого хотел. Все друзья Антошки в садике знали, что мальчишка занимается фигурным катанием, и всегда восхищались на самом деле базовым элементам этого вида спорта, когда парнишка вдруг решал показать что-то.       И девочки, и мальчики, и воспитательницы, и няня часто интересовались у Шастуна, как у него обстоят дела на льду. Они были рады слушать ребёнка, который всегда так искренне, с горящими глазками рассказывал обо всём, что связанно с фигурным катанием.

***

      А сейчас почему-то этот самый Антон лежит в кровати, наплевав на неподготовленную программу, свой плюсовой вес, ужасное, по мнению Арсения, скольжение и небрежные прыжки. Второй день Шастун ватный или резиновый, не может руки, ноги подчинить себе же, не может заставить пресс работать, не может заставить себя стараться. И то, что он ушёл на «выходной», ничего не изменит. Арсений знает это состояние, сон бесполезен. Мальчишке надо просто себя пересилить, заставить и начать пахать, чтобы в итоге сделать всё, как положено, красиво и технично.       — Да собери ты локти! — но сейчас на льду катается Шифорин, пока Никита и Владик на скамейка пьют воду, чтобы не мешать цельному прогону, — Ниже приседай! Центровки опять нет.., — уже сам себе бормочет Попов, — Быстрее вырастай!

***

      Шастун идёт по оживлённой улице, подходя к знакомому торговому центру. Совсем скоро должен подойти Матвиенко, который бессовестно прогуливает ОБЖ по просьбе друга. Мальчишки договорились сходить на фильм, чтобы фигурист немного развеялся, а школьник с удовольствием поддержал идею, совершенно не питая любви к ворчливому ОБЖешнику.       — Здорова! Как жизнь спортсмена? — парни пожимают руки у входа в здание, — На какой фильм идём? — вполне заинтересованно спрашивает Серёжа, хотя всё ещё выглядит подавленным рутиной школы.       — Жизнь обычно. Идём на мультфильм какой-то, про котов, захотелось чего-то детского, — кратко отвечает Шастун, растеряв где-то всё своё желание болтать, хотя вроде очень даже хотелось рассказать Серёге о том, как он откровенно так задолбался.       — Опять мультик? Шаст, ты ребёнок? Скоро уже вырастишь? — не столько с презрением или недовольством, сколько с небольшим непониманием и грустью воет парень, пока они отдают куртки в гардероб, забирая один номерок на двоих, — Я возьму.       — Ты что-то имеешь против мультиков? — пытается смеяться Антон, но выходит плоховато, он это чувствует. Но друг решает сильно на этом внимание не заострять, как кажется на первый взгляд.       — Нет, — легко пожимает плечами Матвиенко, задумчиво хмыкая, — Нам лучше помолчать, или мне можно болтать, а ты просто будешь слушать? Я знаю, бывает, не хочется говорить. Всё нормально, — внезапно так точно и проникновенно определяет всё кареглазый, предлагая именно то, что нужно. Шастун обожает своего Серёжку!       — Пока болтай, — немного устало, но благодарно растягивает губы в подобии улыбки мальчик, продолжая с другом путь в кинотеатр.

***

      — Ты б знал, как я задолбался заниматься уроками! Мне Попова хватает, а тут ещё и контрольные всякие, ничего не понимаю! — а вот после похода в кино, с карамельным попкорном под руку, настроение делится жизнью у Антона ой как выросло.       Теперь, не спеша двигаясь по торговому центру, Серёжа слушает эмоциональные возгласы своего лучшего друга. Шастун активно размахивает руками, скачет на месте от переполняющего негодования (Он спортсмен, зачем ему география?!) и дёргает бедного, очень терпеливого друга. На них иногда оборачиваются прохожие, бросая недоумённые взгляды на слишком громких ребят, один из которых явно псих.       — Я засыпаю на ходу, у меня просто не остаётся сил решать эту математику! Прошу Попова, мол, «Дайте поспать денёк». Так нет, надо обосрать: вес у меня хреновый, скольжение хреновое, какой мне отдых! А я ушёл! — с вызовом утверждает Шастун, — Лёг в кровать, лежу, а совесть грёбаная… Мм, — у шатена резко меняется настроение. Зелёные глаза становятся темнее, задумчивее, грустнее, брови хмурятся, а активные движения прекращаются, — Понимаешь, я из-за него не могу даже спокойно поспать. Не могу бездельничать, меня выворачивает просто, — дрожащим голосом говорит мальчик, смотря в пол. Серёжа поджимает губы, безвыходно кладя ладонь на острое плечо.       — Антон…       — Я работаю-работаю, работаю-работаю, а всё равно хрень какая-то получается. После травмы так и не могу ничего чисто откатать, всё таким нелепым выглядит, будто мне четыре года…       — Когда-нибудь всё наладится, Тох. Фигурка — это точно твоё, отвечаю, — Матвиенко продолжает искренне восхищаться другом, смотря каждое выступление и каждое видео с тренировки, если таковые вдруг прилетают ему в телеграмм поздно вечером.       — Фигурка может и моя, но учёба… М-м, — мотает головой Антон, с белой завистью наблюдая за маленьким мальчиком, который сидит на руках у папы и показывает пальчиком на большой конструктор на верхней полке. Родитель улыбчиво кивает, а малыш засовывает в рот чупа-чупс, после чего они вместе направляются к кассам, — Очень много нервов на неё трачу, бесит. Всё равно ведь ничего не понимаю, да и не интересно это всё.       — Значит плюнь ты на неё! У тебя судьба предрешена, ты не представляешь, на сколько тебе повезло! Ты с самого детства знаешь, на чём будет основана твоя жизнь, а другие могут годами не знать, куда податься, — объясняет кареглазый, бросая широкие взгляды на отвернувшегося к магазину «LEGO» парню.       Первая мысль в голове Антона: «И правда, повезло мне». Потом резко вспомнились всевозможные нюансы.       — Все люди пашут во взрослом, осознанном возрасте, а мы, спортсмены, должны вложить в себя невкладываемое ещё до школы, чтобы всё это имело хоть какой-то смысл, — рассуждает мальчик, — Но одна серьёзная и несовместимая со спортом травма эту чудную, предрешённую судьбу сломает. Я стану абсолютно беспомощным. Да, в теории могу быть тренером, но, во-первых, я не уверен, что хочу им быть, а во-вторых, нужно учится и сдавать экзамены, а соответственно, нужно знать хоть что-то, чтобы сдать… Должен я учится, Серёг, должен.       — Ой, да ну тебя! Почему ты решил, что закончишь обязательно травмой? Может будешь кататься до сорока лет на своих соревнованиях! А может тебя собьёт машина через месяц! — восклицает бывший одноклассник, всплёскивая руками, — Живи сейчас, придурок.       — Спасибо, бро, — саркастично вздыхает подросток, видимо, обидевшись на такие слова товарища. Пока что в груди у обоих зарождается неприятный комок растерянности.

***

      — Шифорин, разговор есть. Зайди в тренерскую после заминки, — Арсений выпускает всех со льда, бросая одному мальчику приговор на «Казнь», притом абсолютно спокойно.       Кареглазый заторможенно кивает, вспоминая, что мог успеть натворить. У него будет чуть меньше часа, чтобы придумать отмазки ко всем существующим и несуществующим грехам, подготовить речь с клятвой о том, что заниматься он будет в сто раз лучше, а вес приведёт в норму уже к следующему взвешиванию. А на всякий случай нужно составить пару убедительных предложений о том, что выгонять его не надо, что бы он не сделал.       Сорок пять минут в компании Воли пролетают незаметно. Павел Алексеевич тянет не так сильно, как Попов, но на нервной почве Артём чуть не раскис, а очень хотелось встать и уйти, либо начать капризничать и вырываться. Но он смог, выдержал, поэтому сейчас полуживой направляется к тренерской. Колеблется пару секунд перед дверью, от которой почему-то уже веет холодом и непонятной прямолинейностью, но стучит три раза.       — Звали, Арсений Сергеевич, — мальчишка мнётся в дверном проёме, бегло осматривая смутно знакомое ему помещение. Большой шкаф, большое окно, большой стол. Напротив — два небольших кресла, на одно из которых и указывает Попов, убирая какую-то толстую папку на полку. Когда все занимают свои места, мужчина начинает, не сводя взгляда с парня:       — Артём, как у тебя дела? Нравится заниматься?       — Ээ.. Всё хорошо. Нравится, — сказать, что Шифорин в шоке, не сказать ничего. Что за детские вопросы? — Почему такие вопросы? Вы же поговорить хотели…       А Антон бы не удивился. Он давно знает о чудной функции банальных вопросов.       — Ты доволен своими успехами в фигурном катании? — задаёт следующий вопрос Арсений, всё также вальяжно раскинувшись на своём компьютерном кресле.       — Ну, да, — неуверенно бормочет кареглазый, даже не задумываясь. Он слишком сосредоточен. На столько, что даже думать не может.       — А теперь подыши «вдох-выдох», подумай и ответь мне честно, — так же спокойно просит старший, меняя позу на более сосредоточенную, опираясь локтями на стол. Мальчишка послушно следует указаниям, сдаётся и решает быть с тренером честно. Едва ли его хотят убить, так что, наверное, будет правильным прекратить игру в партизана, — Ну что?       — Думаю, я хотел бы быть лучше, — спустя почти пять минут, осознанно выдаёт Шифорин, поднимая на брюнета свои честные глаза.       Как быстро сдался. Антон бы ещё поборолся. Упёрся бы и даже дышать не стал.       — Так, хорошо, — спокойно кивает мужчина, — Этого хочешь ты или кто-то другой? Подумай, — настаивает тренер.       — Да вроде я, — зажато пожимает плечами пацан, — А кто другой-то?       — Родители, например, — банально предполагает тренер. Если проблема во взрослых, то враждебное настроение к Шастуну можно будет обсуждать уже напрямую с родственниками.       — Не, не думаю. Они никогда особо не поддерживали моё увлечение, — даже как-то сожалеюще мотает головой кареглазый, усмехаясь.       — Хм, увлечение. Как ты выразился, — тупо улыбается старший, — Ты вообще-то почти профессиональный фигурист, Артём. Ладно. Что нужно делать, чтобы стать лучше? — а Попову нравятся подобные разговоры. Ну конечно, он же готовился к этому разговору чёрт знает сколько!       — Боже. Ну, стараться, слушаться, не пропускать, не ленится, — перечисляет всем известные факты мальчик, пока не очень понимая, к чему их разговор приведёт.       — Вооот, — подчёркивает Арсений, перебирая пальцы перед собой, последний раз думая о правильности своих слов, — Пахать и исправлять ошибки, как я вам всегда говорю, да? Кажется, в этом прекрасном списке нет «Пытаться устранить кого-то лучше себя», как думаешь? — достаточно жёстко говорит старший, пока в детской голове всё проясняется.       Вот оно что… Антон…       — Я не очень понимаю, о чём Вы, — теперь-то Шифорин всё понял.       — Да? — округляет глаза старший, — Окей. Перечислю по пальцам, — с готовностью выставляет раскрытую ладонь вперёд мужчина, — Травма Антона на чемпионате России после его преимущества в короткой, усугубление той же травмы на выходе из душа. Не находишь странным? Почему не помог тогда? — он делает секундную паузу, не предназначенную для ответа, — Ты, я более чем уверен, подстроил его опоздание несколько недель назад, а я, дурак, поверил. Не пустил его на занятие, отчитал, а потом выяснилось, что он весь день на стадионе пахал. К этому всему мы добавляем постоянные ваши стычки, — Артём давно опустил голову, пока не находя обходных путей. От этого становится противно на душе, как бы это ни звучало, — Ты думаешь я слепой, не вижу? Да я каждого насквозь считываю, пока вы в моём поле зрения. Ты же специально с ним сталкиваешь, выбиваешь из колеи, — утверждает Арсений, — Только вот, ты все свои мысли концентрируешь на том, как бы Антону жизнь подпортить, забывая про свой путь. А Шастун зациклен только на себе, ему плевать, почему ты кататься не умеешь, у него своя карьера. Поэтому он впереди, — уравновешенно подводит итог старший, — Не будет Антона, будут другие, ты же понимаешь?       — Понимаю, — шепчет парнишка. Ему некуда бежать, нет смысла отнекиваться и врать. Да и не хочется как-то. Почему-то становится стыдно всё сильнее.       — Тебе, чтобы Шастуна обогнать, не много надо. Просто делай от сердца и всё, Артём. Злом и корыстью ты никогда ни к чему хорошему не придёшь, — бывало мотает головой Попов, задерживаясь взглядом на поникшем ребёнке перед собой. Распотрошил все его секреты и сидит довольный.       Вот я зараза, конечно. Но и он не меньше!       — Иди, Артём. Подумай над нашим разговорим, ладно? — старается придать голосу как можно больше дружелюбия брюнет, — Я ко всем отношусь одинаково и не терплю подобных выходок. Перестань мешать Антону и займись собой, — напоследок рекомендует парню тренер, после чего они расстаются под негромкое и осипшее «До свидание, Арсений Сергеевич», — Доброй ночи, Артём.       Кажется, голубоглазый справился. Если Шифорин сделает правильные выводы, всё должно устаканится. Ребята-юниоры уже практически полностью занимаются вместе со взрослыми, поэтому не хотелось бы в последствии впутывать в эти проблемы и их.       Теперь и за Шастуна можно быть спокойным. По крайней мере, Арсений надеется, потому что, честно признаться, последнее время взрослый за ребёнка переживал достаточно часто и сильно. Хоть все эти синяки и лёгкие ушибы не мешали сейчас, в будущем они могут играть роль далеко не положительного персонажа.

***

      Чуть позже, уже вечером, Шастун зачем-то приходит на ужин в их столовую, безыдейно рассматривая варианты того, что можно запихнуть в пустой желудок. Валяние на кровати после фильма на протяжении более трёх часов, по ощущениям, только сильнее вогнало мальчишку в бесконечные раздумья о смысле его существования.       Пацан зацепился взглядом за стол, где сидели его тренеры, уже что-то активно поедая, и оба они не выглядели особо радостными. Скорее наоборот, серьёзными и задумчивыми. Что они обсуждают, было не слышно, но, когда Попову вдруг кто-то звонит, Павел Алексеевич на выдохе опускает голову, зарываясь пальцами в волосы. Антон решает уйти, пока его не заметили. Находится сейчас рядом со старшими не хотелось совершенно.       — Я вам ещё раз объясняю, Шастун такое не возьмёт! Нет, не сделает! — чуть ли не рычит в трубку брюнет, которого ситуация явно бесила. Ноги сами заставляют мальчишку притормозить и услышать ещё хоть что-нибудь. Кажется, он даже перестал дышать, пытаясь сообразить, о чём ведётся разговор, — Да не может он, не умеет! Да вам кажется, сколько раз повторять, нет у него никакого таланта! Шифорин и Микрошин — пожалуйста, всё что угодно…       Дальше Антону слушать не хотелось. Он быстро заворачивает за поворот, выходя из столовой так и оставаясь незамеченным. Сердце бешено стучит в голове, унося мальчика в стог размышлений, выбраться из которых будет тяжело. В ушах стоит сердитый голос родного тренера, который говорит, что Шастун… не талантлив? не сможет что-то сделать? Наверное, что-то сложное и ответственное. Зато сделают Шифорин и Микрошин, да и Васюхник, получается…       Чёрт! На ещё совсем детские глаза наворачиваются слёзы. Дышать становится практически невозможно, кислорода не хватает, как будто мальчишка бежит уже километра два без остановки. Забежав в свои четыре стены, от которых уже тошнит, шатен запрыгивает на кровать, обнимая колени руками и пряча голову.       Это уже какой-то приступ паники. Мальчик немного пугается. Он не хочет истерить, но в груди противно рвётся наружу комок чего-то неприятного, обидного, сильного. Будто у него не сердце, а расколённое железо, которое уничтожает изнутри. Хочется выть в голос и рвать на себе одежду, но фигурист держится изо всех сил. Решает подумать, параллельно делая классические, медленные «вдох-выдох».       Почему Арсений Сергеевич так сказал? Нет. Что ему такого сказали, что в ответ тренер высказал такое? Антон Шастун к своим годам вполне успешен. Победы на многих стартах, выход в юниоры, сразу золото… Он всегда настроен, почти всегда сдержан, всегда упёрт… Если не умеет — научится! Вымысле не сможет?!       Панику постепенно заменяет злость. В комнате, в которой зеленоглазый задыхался минуту назад, вдруг стало жутко холодно. Парнишка понимает, что это всё творит его тело, поэтому окно не открывает и под одеяло не лезет. Только сжимает кулаки, оставляя на ладонях следы-полумесяцы от ногтей, и выдыхает сквозь сжатые зубы. Внутреннее напряжение растёт с каждой секундой.       Арсений-предатель-Сергеевич, которому Антон так доверял, рассказывал секреты, слушал каждое замечание, исправлял каждый недочёт. Под его дудку плясал все эти годы! А он вот кто оказывается…       — Алло, Серёг? Две минуты есть свободные? — мальчик не выдерживает, решая своим севшим и дрожащим голосом напугать друга, ну или поделится переживаниями. Не важно, что они сегодня уже виделись и разговаривали по душам.       — Ну, допустим, есть, — немного растерянно тянет Матвиенко, сидя в туалете. Зачем вообще ответил, спрашивается, — А…?       — Да меня Попов заебал! — кричит Антон, напрочь забывая, что в общежитии он далеко не один. А зря, — Он из меня на каждой тренировки выжимает просто всё! Я занимаюсь с утра до ночи, но это ладно, мне всё нравится. И всё ради чего? Ради результата, и он есть! — стучит кулаком по столу Шастун, шмыгая, — Есть результат, я катаюсь офигенно просто, а он… Нет бы просто кивнуть мне, что «Да, огонь, давай вот дальше»! Так ему то не так, это не сяк, тут ты на ногах стоишь, а надо на руках, блять! Веришь, он вот тут уже! — мальчик тычет ребром ладони себе в подбородок, совершенно не вспоминая о том, что его не видят. Зато слышат прекрасно. И Серёжа. И Арсений. Только вот мужчина больше не хочет слушать речи своего любимого (?) спортсмена, поэтому всё-таки уходит к себе в комнату, поднимаясь по ступенькам, где уже не слышно возгласов совершенно, — Он только что болтал с кем-то по телефону и сказал что у меня таланта нет!

***

      — И я решил позвонить тебе, — выдохшись, Антон уже чуть не плакал. Снова заныло в груди, снова душно, снова противно от самого себя. Ещё и лучшему другу тут тираду на полчаса произнёс, как какая-то девчонка.       — Пиздец, Тох, — красноречиво подводит итог Серёга, не сдвинувшись ни на миллиметр. Все слова друга, произнесённые на одном дыхание, повергли его в шок.       — Ладно, спасибо. Прости, что отвлёк. Хорошего вечера, — а Шастуну больше и не надо было. Он не ждал ответа, не ждал совета, не ждал слов поддержки. Одного сочувствующего «Пиздец» было предостаточно. И парень принялся обдумывать всё по новой.       Не смогу, значит? Не сделаю? Ну ещё посмотрим…

***

      На следующий день Шастун пашет в зале уже ровно в восемь утра. Никого ещё нет в комплексе, кроме неизменно приветливой и доброй Любовь Ивановны, что и в этот раз встретила мальчика с улыбкой. В двенадцатом зале с большими окнами и такими же большими зеркалами тихо, светло и спокойно. Ещё целый час до запланированной утренней ледовой тренировки, а значит есть целый час, чтобы насладится свободой спортивного зала. Атмосфера сейчас точно другая, как раз подходящая для того, чтобы грамотно настроиться на день и качественно размяться перед тренировкой.       Попов был немного удивлён, увидев мальчишку за полчаса до начала льда у классического станка. Шастун медленно, чувствуя каждую позу и мышцу, работает над сложными комбинациями. Мальчик внимательно смотрит на своё отражение в зеркале, тут же поправляя видимые недочёты, но совершенно не замечая стоящего в дверях тренера.       — Вытяни шею, расслабь кисть, — в тишине зала ровно говорит Арсений, и сначала зеленоглазый исправляет, а потом пугается, прекращая тихо считать себе, — Ты что тут делаешь? — задаёт вопрос мужчина, скрещивая руки на груди и проходя в глубь зала. Шатен поворачивается спиной к палке, облокачиваясь на неё и пытаясь придумать простой ответ. Не скажет же он, что ночь не спал, переодически впадая в панику и губительные мысли, закусывал край одеяла, чтобы не было слышно его всхлипов и чтобы не прикусить себе язык стучащими зубами, что еле себя с кровати поднял и глаза разлепил. Потом вспомнил, ради чего он теперь будет работать пахать, собрался и пришёл, настраиваясь в одиночку. К Попову всё ещё куча вопросов.       — Пришёл пораньше, размялся, решил станок сделать, — выдаёт спокойно фигурист, покусывая и так пострадавшую ночью губу.       — Странно, — хмыкает старший, медленно, статно подходя к ребёнку, — Вчера ты нагло свалил, а сегодня пришёл раньше, — взрослый недолго молчит, оглядывая спортсмена, — Ладно. Давай ещё раз последнюю комбинацию. Только нормально, — Антон стоит сначала в недоумении, глядя на брюнета, как на дебила, — Первая позиция, рука в подготовительной! — вдруг строго кричит Попов, и Шастун не смеет ослушаться. Просто откидывает все задние мысли и делает препарасьон на вступление, — Пять, шесть, семь, восемь. И раз, два, колени, три, четыре, пять, голова, шесть, семь, да выпрямись!       Позанимался один, называется…

***

      — Не гуляй тазом! Давай, выжимай из него! Колено! Центруй! — постепенно делает замечания Арсений, пока едет за мальчишкой, гоняющим программу, — Ну плохо. Ты два прыжка сорвал, потом сорвал петлю и крюк. В конце центровки снова не было, — по пунктам выдаёт голубоглазый, бездумно катаясь рядом с Антоном, — Иди прыгни ещё раз, — мальчишка, вздыхая, заходит на прыжок ещё раз, — Пойдём смотреть твоё отталкивание, — после не самой удачной попытки, оба отправляются смотреть на следы на льду, оставленные лезвием конька, — Вот видишь, опять отпускаешь зубец. Ну фиксируй стопу, жёстче ставь. Подтянись! — немного показывает на себе старший и удаляется к Васюхнику, оставляя зеленоглазого работать самому.       Мальчику вчера вообще хотелось, чтобы Попов ему кивал просто и не докучал, но мужчина не может себе позволить парня игнорировать. Это просто-напросто плохо кончится для обоих, поэтому, пока младший открыто не протестует, работаем!       — Арсений Сергеевич, можно я пойду полежу полчасика, отдохну? Голова что-то кружится, — мальчишка буквально минут через десят подходит к старшему, что уже следит за всеми у борта, с жалобой, на которую получает только в недоумении выгнутую бровь.       — Опять? Ты издеваешься? — недоумевает брюнет, смотря на подопечного, как на сумасшедшего. Но тот выглядит вполне адекватно, — Прыгнешь на чемпионате три четверных — будет тебе отдых, — на полном серьёзе, спокойно и чётко проговаривает Попов, возвращая взгляд на других фигуристов на льду.       — Но голова…       — Не придумывай, пойдёшь на перерыв со всеми. Ты не пуп Земли, давай работай, — пренебрежительно хмурится голубоглазый. Он даже слышать ничего подобного не хочет. Что за детские отмазки? — Есть нужно нормально, и ничего кружится не будет, — цедит сквозь зубы мужчина, не решаясь больше даже на секунду поднять взгляд.       Шастун тяжело засопел, подумал над чем-то несколько секунд, а потом просто вышел со льда, падая на лавочку и припадая губами к бутылке с водой.       Ладно. Значит будем работать не до победного, а до смерти.

***

      Зеленоглазый едет перебежкой на высокой скорости, ловя кайф от дующего в лицо холодного ветра. Мокрые прядки пшеничных кудрей заносит назад, руки сами становятся мягкими, а не торчат, как палки, и мальчику удаётся даже сделать красивый заход на аксель. Только вот с самого прыжка падает, по классике ударяясь бедром. Повезло, что тренер не видит, ведь занят разговором по телефону.       Тут Антон вспоминает последний телефонный звонок взрослого, который он застал в столовой вчера. В груди вдруг что-то колет и сжимает, вырывая из уст приглушённый стон, и мальчишка надеется, что это слова Попова его так задели, а не сердце начинает давать сбой. Ему бед с головой достаточно. Фигурист недолго ровно дышит, наблюдая за Артёмом, который наконец-то резко научился не сбивать других, и видит его чудесный четверной флип с идеально дотянутой ногой.       Зеленоглазый понемногу снова закипает, сжимая-разжимая кулаки, начинает набирать скорость. В этот раз триксель подчиняется спортсмену, только выходит слишком резким и нервным, не таким, как нужно для программы.       — Шастун, сюда быстро! — через минуту-другую болтовни Антона и Никиты, тренер подзывает к себе своего особенного ученика.       — Чего? — немного сбито из-за вечной работы выпаливает парень, опираясь локтями на борт перед голубоглазым.       — Почему мне звонят и говорят, что ты годовые контрольные на двойки и, дай бог, тройки пишешь? — в лоб спрашивает Арсений, злой от пят до макушки.       — Очевидно же. Потому что родители мои хрен знает где, отвечаете за меня Вы и, соответственно, телефон указан Ваш, — шатен сначала отвечает, потом думает, а затем плюёт на этику. Ну не может он по-другому сейчас ответить. Школа — очень больная тема.       — Америку открыл. Что с учёбой? — сохраняя внешнее спокойствие, ещё раз спокойно пытается узнать Попов. Внутри у него взрываются салюты и разжигается огонь, что не говорит ни о чём хорошем или позитивном.       — Да нахрена она мне? — чуть не фыркает мальчишка, выгибая бровь.       — Понятно, — тяжело вздыхает брюнет, — Значит будем долго и серьёзно разговаривать по поводу твоего поведения и вообще всего. После тренировки жду в тренерской, — на лице тренера ни одной эмоции.       — Да что Вы пристали? Вы мне фактически никто! — а вот Антон тут же взрывается, словно вулкан, стоит Арсению упомянуть «серьёзный разговор». Не любит зеленоглазый все эти пустые речи: толку от них никакого, а время отнимают, ещё и чувствуешь себя так, будто котят утопил, не иначе.       — Совсем уже? А ну-ка вышел со льда! Ты как со старшими говоришь? — Арсений решает, что хватит уже мягкости на сегодня для этого спортсмена. На площадку приглашается холодный, принципиальный Попов, не терпящий непослушания.       — Вы просто тренер! Вот и делайте свою работу! — как бы Шастун не старался выглядеть увереннее, его голос всё равно ещё детский и не окрепший для жёсткой убедительности. Однако мужчину такие слова родного спортсмена режут без ножа. Как он может такое говорить? Ему рассказать об обязанностях тренера, а потом напомнить, через что прошли они вдвоём? Просто тренер, серьёзно?       — Я собственноручно выпорю тебя после своего рабочего дня, понял меня? Вон отсюда! — мальчику кажется, что такого разъярённого тренера он ещё не видел. Злого — да, нещадного — да, ледяного — да. Но такого безжалостного, грозного и строгого до дрожи и паники — точно нет. Похоже, Антон совершил ошибку, — И только попробуй быть не в своей комнате!