Forgive me or Don't

Красота - это то, что невозможно описать несколькими словами. Это то, что вы лично должны понять глубоко в вашей душе - Красота субъективна, и вы можете найти ее везде и всюду. Найти красоту в совершенных несовершенствах - это именно то, что делал Аргенти. Он видел изношенный предмет и думал только об истории того, как он стал таковым. Бутхилл - это тот, кого Аргенти считал особенно красивым. Его металлическое киборг-тело, состоящее из проводов и сплавов - его механическое сердце, которое держало его живым, тело, которое пахло металлом всякий раз, когда он проходил мимо Аргенти... Он хотел узнать всё о Бутхилле. Говорят, что глаза - это окна души. Пока тело может спрятать мысли человека, глаза предают все, что человек хочет скрыть. Один взгляд, и все - абсолютно - будет раскрыто. Глаз Бутхилла - остаток доказательства его человечности, ведь даже такой едва-человек как он не мог избежать уязвимости от того, что эти глаза обеспечивали, и Аргенти хотел раскрыть все это. Он видел, как глаза Бутхилла менялись, когда он был наполнен эмоциями, и когда обида подавляла его больше, чем любое чувство, Аргенти внимательно отмечал это. Однако, чего не понимал Аргенти - на что это была обида? Мир? Он сам? Что бы это ни было, Аргенти хотел овладеть этим человеком, раскрыть его, слой за слоем. Он хотел дотянуться до Бутхилла, чтобы оторвать его внешние защитные слои, которые Бутхилл создал для себя. Его увлечение этим космическим ковбоем перешло в нечто большее - это была одержимость. Кто бы не был одержим им? Аргенти никогда не видел кого-либо, в ком были бы смешаны человек и механика, это было неестественно. Человек, пойманный в ловушку внутри машины - еще не полностью машина, но уже не полностью человек. Живое противоречие - металл и плоть, разлагающиеся и регенерирующие, он хотел проверить границы технологии - того, с чем мог справиться Бутхилл. Его тянуло к разбитости этого тела - он считал его прекрасным. Аргенти очнулся от своих мыслей и вспомнил, где он находится сейчас. Он седлал тело Бутхилла, который в данный момент заряжался. Аргенти посмотрел вниз и глубоко вдохнул, прежде чем мягко проследить металлические мышцы Бутхилла с аккуратностью, бормоча восхваления каждую пару остановок здесь и там, его взгляд никогда не покидал ковбоя под ним. Мягкое прикосновение внезапно перешло от чувственности к одержимости - рука, которая ласкала тело Бутхилла так нежно всего несколько секунд назад, метнулась обхватить лицо Бухтилла с полной силой, но все еще осторожно - как если бы чуть больше силы разрушили бы киборга, словно хрупкий цветок, который мог пошатнуться в любой момент. Аргенти планировал это на протяжении месяцев. Прежде чем Бутхилл смог проснуться, Аргенти вытащил флешку из кармана и быстро засунул ее в грудь Бутхилла. Этот USB-накопитель был нагружен специальным вирусом, который он сам закодировал - он мог превратить любую боль в удовольствие. Однако, он был несовершенным, и Бутхилл мог чувствовать больше боли, чем удовольствия. Аргенти вздохнул с облегчением после успеха, и заглянул в лицо другого. Его рука, которая ласкала грудь Бутхилла, скользнула к левому глазу Бутхилла - пустая глазница, которая больше не имела никакой полезной функции. Он слегка прижал большой палец к глазнице. Она ощущалась так неправильно - пусто и странно. При том, что веки не имели ничего для защиты за собой, как это должно быть, она чувствовалась нежной под прикосновением. Глаз - или отсутствие его - ощущался хрупким. Он был более восхищен и взволновал, чем когда-либо в своей жизни. Пустота глаза Бутхилла только подначивала его чувство нужды в контроле - как если бы пустая оболочка была создана, чтобы он ею обладал. Сегодня он наполнит его самим собой, пометит его как свою собственность. Его большой палец колебался над ресницами Бутхилла, пока он мысленно подготовился к тому, что собирался сделать. Идрила свыше, прости меня. Без промедления, большой палец, который только что мягко потирал глаз Бутхилла, сильно, но не полностью, ткнулся вперед - кровь медленно пролилась по бессознательному лицу Бутхилла. Он толкнул большой палец ещё глубже, что привело к еще большему количеству крови, стекающей вниз и липнущей к его коже. Бессознательный Бутхилл издал мягкий гул, его тело дёрнулось на несколько секунд, прежде чем вернуться в режим отдыха, как если бы у него не было пальца в глазу. Блять. Металлического тела Бутхилла, пахнущего медью и ржавчиной, уже было достаточно, чтобы завести его - добавление крови, пролившейся по поврежденному глазу Бутхилла, только добавило масла в огонь. Металлический запах и гипнотический поток крови завлекали его, заставляли хотеть большего, чем просто это. Кто знал, что космический ковбой на самом деле так хрупкий и легко доминируемый? Кровь, которая по-прежнему текла по пустому глазу Бутхилла, прилипла к его собственной коже и к коже Аргенти в скольком, почти чувственном виде. Быть так, так близко к Бутхиллу как сейчас... Тепло внутренностей Бутхилла, случайные судороги, исходящие от его холодного металлического тела, урчание и дыхание, которые сбились во время всего этого - все это напоминало Аргенти об одной вещи: контроль. Дыхание Аргенти ускорилось. Он хотел отстраниться от этого вида - от того, что он уже сделал, - но он чувствовал необходимость сделать больше - стать еще ближе... Его горло сперло. Он чувствовал себя как хищное животное, которому не давали мяса годами. Он не мог больше сдерживаться. Все, что вело его к этому моменту, стоило слишком многого - он не мог отступить и все отменить. Движения Аргенти были дрожащими, когда он встал, вытягивая свой большой палец, который был в глазнице Бутхилла всего несколько минут назад. Его окровавленные пальцы дрожали от предвкушения, когда он с трудом разбирался с нижними одеждами, споро приступая к работе, будто он бы взорвался, если бы не поспешил. Его растущая эрекция болела тем больше, чем дольше она оставалась нетронутой, и, к тому времени, когда он наконец обнажил нижнюю часть, кончик его члена уже тек предэякулятом, который капал на тело Бутхилла. Аргенти положил спину Бутхилла на стену, прежде чем опустил свою кровавую руку, дыхание сбилось от вида лица Бутхилла, - пустое глазное отверстие сочащееся кровью, текущей вниз по телу Бутхилла. Кровь - это одно из немногих оставшихся доказательств человечности Бутхилла, часть его, как он мог этого не хотеть? Он размазал кровь по себе, смешивая с жаром своего возбуждения, смазывая себя сущностью Бутхилла, как будто действо было святым - хотя это было далеко не так. Он чувствовал себя растрепанным, липким и грязным. Кровь блестела ещё больше, когда он гладил себя, не позволяя ей высохнуть. Кровь Бутхилла была не просто смазкой, использовавшейся в пылу момента: это было грубым свидетельством разрушения - их разрушения - узы, которые связывали их обоих в этой гротескной близости. Разве они не видят? Это любовь в ее истинной форме- непоколебимой, бескомпромиссной. Я поклоняюсь ему, как увядшему цветку, хрупкому, но красивому в своем упадке. Я буду ценить то, что осталось от него - его человечность - и чтить его с величайшим благоговением. Без дальнейшего колебания Аргенти вставил себя в глаз Бутхилла, пока он не смог больше видеть головку. Кожа там была невыносимо тёплой, но странной - он также чувствовал холодную желейную пустоту плоти на своей собственной. Незнакомое ощущение было скорее щекотливым, чем приятным, но кого это волнует? Аргенти просто хотел увидеть, насколько человечным был Бутхилл. Он ввел себя дальше, прежде чем постепенно найти удобный ритм для толкания, производя непристойные звуки плоти о плоть. Пустотелая глазница дрожала под его толчками - теплая и гибкая, подчиняясь ему. Все вокруг него было кошмаром во плоти, настолько мерзким, что даже Аргенти, который мог найти красоту в чем-угодно, чувствовал себя растерянно. Каждая грязная деталь кричала о предательстве - чести, сдержанности, всего, что когда-то было так дорого для Аргенти. Влажные, непристойные звуки, которые Аргенти вызывал толчками в пустой глаз Бутхилла, наполняли комнату, каждый толчок - симфония утробной мерзости. Его дыхание было рванным, его стоны почти благоговейными, но все еще сочащимися грехом - рыцарь тонул в грязи, которую он охотно принимал. Каждое движение казалось невысказанной молитвой, прошептанной в неповиновении морали. Однако он не осквернял Бутхилла - он его почитал. Этот акт негласной молитвы был также актом поклонения киборгу. Его тело было храмом, чтобы он использовал его когда и как угодно. Все это было так неправильно, но так хорошо. Комната разила телесными жидкостями, воздух был почти ощутимым от похоти... Бутил внезапно проснулся от вторжения, его батарея наконец-то была полностью заряжена. - Твою... что за... Прежде чем он смог осознать то, что происходило с ним в тот момент, болезненный стон вырвался из него, когда флешка, вставленная Аргенти в него, начала действовать. Его голова разрывалась от ужасной боли, и все, что бы он не чувствовал, двигалось все быстрее. Половина его головы пульсировала, боль росла с каждым толчком. Дыхание Бутхилла сбилось, его разум кричал - умолял, - остановить это. Низкий, утробный звук раздался из его уст; грубый и сломанный, как в тот день, когда его тело было изменено. Его голос был сломанным, его голос раскалывался, полу-вздох, полу-плач. Однако боль не исчезла. Его тело предало его - его чувства говорили, что это неправильно и ебануто, но его тело задыхалось для больше. Его голос сорвался на громкий, дрожащий стон, которые отразился по всей комнате, как будто его тело заставило его так реагировать. Бутхилл попытался встать. Однако это только углубило проникновение в его глазницу, что заставило вырваться хриплому рычанию. - Твою мила- ах! Аргенти, который практически видел звезды прямо сейчас, почувствовал это прежде, чем осознал - Бутхилл проснулся. Однако это осознание лишь еще больше щекотало что-то в нем. Движение его бёдер только стало более безумным - более отчаянными, чтобы догнать собственное освобождение. Тело Бутхилла было против себя самого. Его руки хватали холодный пол металлическими руками, пальцы пытались схватить что-либо. Боль в его глазу была острой, жестокое напоминание о нарушении, которое он терпел, но, по мере того, как она углублялась, что-то другое закручивалось под его кожей. То, как реагировало его тело - черт возьми, - это не должно было чувствоваться так. - Мой ковбой, - захлебывался Аргенти, голос хриплый от чистейшего экстаза. - Ты видишь это? Красота разрушения, твоё разрушение, - его голос прервался, когда удовольствие перекрутилось по всему телу, он не мог остановиться. - Ты... ты... Но остаток предложения был утоплен в стонах. Дыхание стало хаотичным - каждый вдох словно огонь, бегущий по его мозгу. Он не мог ничего различить, все чувства будто отключились. Его зрение замылилось и он мог чувствовать только тепло внутри Бутхилла. Запах крови и семени, смешивающихся друг с другом, пульс его растущего сердцебиения... - Прекрати это, - рычал Бутхилл сквозь сжатые зубы, но слова были пустыми, слабыми. Он почти прибило осознанием, что никто не называет его моим ковбоем кроме... Его голос затем треснул под напряжением непроизвольных хныканий, которые проскользнули сквозь. Его тело дрожало, пойманное между агонией и чем-то другим, чего он не мог назвать. Его механические мышцы напряглись, сопротивляясь удовольствию которое захлестнуло его изнутри, но это только ухудшило ситуацию. Бутхилл двинул губами, пытаясь что-то сказать, но все, что у него вышло - это сломанный стоны. Он слабо двинул, встречая взгляд Аргенти на мгновение, прежде чем его тело снова предало его - дрожа под тяжестью ощущений, которые он не мог выдержать. - Стоп... Я сказал стоп, - но его голос был слабее, чем последний раз, едва слышен, как перо, падающее на камень. Имя Аргенти невольно вылетело из уст Бутхилла, словно он был проклят. Его тело больше не сопротивлялось, а скорее смирилось с безумством этой ситуации. Он снова двинул губами, но на этот раз не произвел ни звука. - Бутхилл, - его голос мягче и тише, чем шепот, почти как молитва. Аргенти повторяет имя снова и снова, все громче, как если бы это было единственное слово, которое он понимал и знал, как говорить - имя, которое он должен был произносить каждый раз, когда он стоял на коленях, умоляя. Каждое повторение несло в себе восхищение, одержимость, что-то слишком красивое, чтобы его можно было сдерживать. Глазницы Бутхилла были мягкими и нежными, но под поверхностью были скользкие, чужеродные ощущения, в которые, он знал, не должно было ничего вставляться. Это больше не чувствовалось как плоть - это чувствовалось как что-то за пределами извращенного. Однако, Аргенти считал необходимым показать свою любовь и преданность таким образом. Он поклонялся Бутхиллу, но он наносил ему разрушение. Рациональность его мыслей противоречила сама себе, как и само существование человека, в которого он толкался. Руки Аргенти, которые нежно держали голову Бутхилла, теперь хватались за серебряные пряди его волос, и в этот момент его мир уже не был его. Каждый вздох, каждое сердцебиение, каждая мысль его - теперь они принадлежали Бутхиллу. - Бутхилл, - опять задыхался Аргенти, на этот раз его голос был громким и грубым. Его слова уже не были молитвой, это было заявление об одержимости. Имя Бутхилла лилось из его губ будто он был голоден, разбитыми вздохами и дрожащими стонами. Бутхилл не реагировал. Он пялился в никуда, его движения медленные и рванные. Его разум ускользнул сквозь трещины настоящего. Он чувствовал холодный пол и цеплялся за это ощущение - что угодно, чтобы вымыть все эти грязные мокрые звуки, которые заполняли комнату. Он не мог ничего сделать, когда его собственное тело предавало его мысли. Он закрыл свой рабочий глаз, не желая видеть, как это продолжается. Это больше не было поклонением, это был акт против самих Эонов. Тон Аргенти сочился почти нечестивым признанием, молитвой, которая отражалась эхом по всей комнате. Это не преданность, это - коронация его греха. Каждый толчок, который становился еще более интенсивным, был заявлением, требованием, жестоким утверждением о красоте, которую он видел в этом гротескном акте, становящемся только еще больше извращенным. Аргенти потянул серебряные локоны, за которые он хватался, как за спасательный круг, и прижал их к лицу в собственническом движении, вытягивая их, чтобы обнажить уязвимый изгиб шеи Бутхилла. Его пальцы накрутили пряди, заставив голову ковбоя наклониться перед тем как наклониться и прижать мягкие пряди волос Бутхилла к губам - целуя их нежно и жадно. Он чувствовал, как тепло разливалось в его животе, невыносимая боль, которая расцарапывала путь внутри него. Его хватка стала еще крепче, тело наклонилось ближе, как будто он хотел слиться с Бутхиллом. - Ты создан для этого... Для меня. Прости меня... или нет. Для кого это? Мне все равно. А затем его накрыло, освобождение прошило его тело, словно молния - его спина выгнулась, его пальцы впились в кожу Бутхилла - металл, плоть, это уже не имело значения. Грубый и бесконтрольный гортанный стон сошел с его губ, наполнив комнату, которая была заполнена звуками кожи, ударявшейся друг о друга всего лишь несколько мгновений назад. Тепло пролилось из него, перемешиваясь с кровью Бутхилла, пятная все, что он наткнулось. Все тело Аргенти дрожало, его дыхание неравномерно, смесь удовольствия, истощения и чего-то более глубокого - чего-то темного. Боль в глазнице пульсировала как тревога, но Бутхилл больше не мог чувствовать ее. Это не была боль, не было удовольствие - это было ничего. Его тело дрожало, но разум был далеко. Рука Аргенти дрожала, когда он гладил поверх той грязи, которую он сотворил - лицо Бутхилла было покрыто алыми полосками, шедевром разрушения. Его грудь, тяжелая от механических, неравномерных вдохов, единственный звук кроме дыхания Аргенти, что еще не успокоилось. Единственный глаз Бутхилла оставался полусознательным, когда их гротескный танец плоти, наконец, подошел к концу. Бутхилл разомкнул губы, но начало возмущений погибло во вздохе. Аргенти встал на одно колено и накрыл рот Бутхилла липкой, окровавленной рукой - молчаливый жест почтения. Этот акт только сделал разукрашенное красным лицо Бутхилла ещё более ужасающе красивым. В этот раз он обхватил лицо ковбоя из любви и восхищения. Аргенти держал его нежно, прикасаясь губами туда, где мог бы встретить другие... Он наклонился, с жадностью пробуя вкус Бутхилла - будто того, что он сделал до этого, было недостаточно для полного удовлетворения его желаний. На этот раз он оторвался, вместо того, чтобы настаивать на большем, чем Бутхилл мог одобрить. Когда Аргенти наклонился, чтобы его поцеловать, Бутхилл не сдвинулся ни на миллиметр. Он ничего не сделал. Его полуприкрытый глаз теперь просто был, а не являлся его живой частью. Он посмотрел вниз на свое тело, его металлическую грудь, что была грязной - только чтобы увидеть незнакомый USB-накопитель, высовывающийся из одного из портов USB. Его взгляд медленно сместился с груди к Аргенти, который улыбалась ему. Как если бы он мог читать мысли Бутхилла, рыцарь только углубил выражение своего лица в нечто искаженное. Бутхилл зажмурился, его тело обмякло на влажной стене, что было результатом их крови и пота. Его металлическая грудная клетка, которая была раскрашена различными жидкостями, неравномерно вздымалась, его микросхемы мигали в результате ошибки. Последовавшая за этим тишина была не мирной - она была пустой, как и они оба. Аргенти хотел сказать Бутхиллу, что это все из-за любви, но слово чувствовалось горечью на вкус для обоих - ложь, чтобы ему было лучше.