Штамм L0V3

      Это напоминало худший из кошмаров, но кошмаром не было, и от этого было еще хуже. Ты можешь пробудиться ото сна, но не от реальности, пока она сама не изгонит тебя, сумасшествием или смертью.       Питер отпустил одну руку и, убедившись, что я не сопротивляюсь, ласково провел прохладной ладонью по моей шее, спускаясь к ключицам, и я вспомнила эти прикосновения: точно такие же, что снились мне почти каждую ночь. Тело и разум будто отключились, словно перед смертью, в голове лишь вяло крутилась одна мысль: сколько времени он уже так делает? С самой первой ночи? Я вспомнила тот самый сон, в груди слабо трепыхнулось отвращение вперемешку с крошечным уколом ярости.       Видимо, он не только лапает.       Шеи коснулись прохладные губы, невесомо, едва ощутимо. Питер замер на пару мгновений, после чего аккуратно поцеловал еще раз, я не отреагировала. Он отстранился и заглянул мне в лицо.       — Роуз, тебе не нравится?       Собрав все те эмоции, что у меня остались, я плюнула ему в лицо. Он медленно коснулся щеки, там, куда попал плевок, и посмотрел на меня с такой болью и растерянностью, будто в самом деле не ожидал этого.       — Не делай вид, что тебе не похуй. Ты все равно сделаешь то, что хочешь. — Ярость и разочарование в нем и самой себе лишили последних сил, я отвернулась, не в состоянии больше смотреть на него. Почему человеческое тело такое идиотское? Почему оно отказывается служить мне сейчас, когда я нуждаюсь в его энергии больше всего на свете? В уголках глаз предательски защипало, горячие слезы обожгли щеки.       Питер взял мое лицо в ладони и повернул к себе, его взгляд горел раскаянием и какой-то внутренней болью, как будто это он сейчас лежал на деревянном полу, не в силах защититься от лживого монстра.       — Любовь моя, я ни за что не сделаю того, чего ты не хочешь. — Он делал ударение на каждом слове, будто пытаясь отпечатать их у меня на корке мозга, я медленно моргнула.       — Я не хотела, чтобы ты терся об меня по ночам.       Он тут же потупил взгляд, даже в пасмурном свете, падающем из окон, я увидела лихорадочный красный румянец на его щеках.       — Прости за это, я… не мог сдержаться, ты была совсем рядом, такая прекрасная, желанная… — На его лице расцвела улыбка, будто воспоминания об этих ночах были самыми счастливыми в его жизни.       А я чувствовала подступающую к горлу тошноту. После его откровений хотелось помыться, будто я стала грязной от его прикосновений и этого признания. Было ощущение, что я сделала что-то отвратительное, хотя отвратительным здесь был только он.       Он должен сдохнуть.       Так будет лучше.       Я повернула голову в другую сторону в надежде увидеть свой пистолет, но в поле моего зрения его не оказалось. Он проследил за моим взглядом и быстрым движением потянулся за пистолетом. Смотреть на то, как он сидит верхом на мне и держит в руках мое оружие, было отвратительно и страшно.       — Мне придется его забрать, Роуз. Боюсь, ты можешь натворить глупостей.       — Вышибить тебе мозги — не глупость, мудак обоссанный. — Мой собственный голос казался равнодушным и скучным, будто я зачитывала вслух толковый словарь. Он прижал пистолет к груди и с мольбой взглянул на меня.       — Дорогуша, правда, мне очень жаль, что я тебе врал. Но, клянусь, я бы ни за что и никогда не причинил тебе вред. Теперь между нами нет никаких секретов, и мы можем попробовать заново, правда же? Больше никаких тайн, никаких недомолвок, только мы. Что думаешь?       Мне хотелось снова плюнуть ему в лицо. Он врал мне о своем состоянии, не зная наверняка, что с ним происходит. Он дрочил об меня, пока я спала, не спрашивая никакого ебаного согласия. Он, судя по всему, следил за мной еще до катастрофы и после нее, как какой-то блядский маньяк.       И он мне нужен.       Я не выживу в одиночку.       Отвращение снова накатило огромной грязной волной и накрыло меня полностью. Я не могу его убить, и дело не в каких-нибудь ебаных моральных принципах. При всем этом пиздеце, который сейчас вскрылся, он, как ни странно, все еще оставался хорошим напарником. Пистолет он мне не отдаст, это очевидно, а больше у меня ничего не осталось, даже нет биты, которой я могла бы разбить ему череп. От осознания этих фактов внутри меня что-то словно оборвалось и погибло, упав с высоты. Я ненавидела его, но должна была сохранить ему жизнь. Питер был мерзким лживым ублюдком, и я должна была довериться ему, как будто ничего не было. Перспектива выживать в одиночку начинала казаться приятной альтернативой, плевать, выживу я или нет. Тут же приступ ужаса охватил меня и облепил, словно иней в морозный день: он потратил столько времени и сил, чтобы найти меня, и со своей задачей справился, его не остановило даже заражение.       Пока он жив, я никуда от него не денусь.       — Роуз?       Я выдохнула, едва сдерживая отвращение, после чего повернула голову и посмотрела прямо в ярко-синие глаза.       — Ладно. А теперь — слезь с меня.       Его лицо озарилось каким-то счастливым неверием, он тут же слез с меня, сунул пистолет в задний карман джинсов и протянул руку, помогая подняться. Я встала с пола, упорно игнорируя протянутую руку, после чего с ненавистью взглянула на него.       — Не смей ко мне прикасаться. Не надейся, что я хоть когда-нибудь тебя прощу.       Он виновато поджал губы, после чего коротко кивнул. Апатия захлестнула меня с головой: вся эта ситуация высосала из меня все силы и эмоции, оставив внутри пустоту. Я протянула руку, которая казалась мне свинцовой.       — Отдай пистолет.       — Роуз, дорогуша, я не могу. Ты можешь наделать глупостей.       Его ответ снова оборвал что-то внутри меня. Под его внимательным взглядом я поравнялась с ним, намереваясь пройти в спальню.       В голове вдруг всплыло воспоминание: сосредоточенное лицо отца, который успокаивал маму. На меня напали несколько соседских мальчишек, видимо, хотели позабавиться над девчонкой младше них. Было больно и невероятно обидно: их трое, они старше и сильнее, а у меня не было ничего, что можно им противопоставить. Помню, как я лежала на земле, вдыхая запах травы, и слышала их глумливый смех. Под ладонью вдруг почувствовалась дорожная пыль. Я сжала ее в ладони и швырнула в глаза самому крупному из них, он заметался от боли, сбив с ног товарища. Третьего я повалила на землю и начала яростно наносить удары своими маленькими пухлыми кулачками. Что было дальше, я уже и не помнила, в голове всплыл образ отца, успокаивающего мать, а затем обрабатывающего мои синяки и сбитые костяшки. Я всхлипывала, по лицу текли слезы, отец лишь мягко улыбнулся, глядя на меня. Он посмотрел мне в глаза, луч солнца освещал его морщинистое, но удивительно молодое лицо, в бороде сияли золотистые блики.       — Ты все сделала правильно, Роузи. Всегда надо уметь постоять за себя.       Тело действовало инстинктивно, словно отдельно от разума. Кулак с размаху прилетел Питеру в висок, тот согнулся и отшатнулся от боли и неожиданности атаки. Я толкнула его, что было сил, он упал, едва не ударившись головой о стену. Чувствуя, как горячая, обжигающая ярость заполняет каждую клеточку тела, я стала наносить удары ногами, целясь в голову. Питер скрючился и прикрыл голову рукой, надеясь защитить себя.       Ублюдок, мерзкий гондон, дрочила поганый!       Несколько ударов в бок — и я услышала его болезненный тихий стон. Он не просил меня прекратить, не пытался остановить меня силой, и из-за этого ярость разгоралась все сильнее.       Забью тебя насмерть, гнида.       Казалось, эти несколько секунд превратились в вечность ярости и боли. Я била, била, и меня не останавливали его стоны, которые он упорно старался сдерживать, ни вид его искалеченных рук. Спустя некоторое время я отступила на шаг, тяжело дыша и чувствуя, как уходит гнев, возвращая меня снова в это чудовищное состояние апатии. Пока силы не покинули меня окончательно, я развернулась и скрылась в спальне, защелкнув замок. Едва тело коснулось кровати, как остатки сил ушли без следа, будто и не было этой яростной, обжигающей вспышки.       Надо уметь постоять за себя, это факт. Я ведь с самого начала ему не верила, с самого первого дня он был странным и подозрительным. Сколько же было тревожных звоночков, которые я проигнорировала? А сколько было тех, которые я не заметила? Хотелось вернуться и закончить начатое, убить его, заставить плеваться собственной кровью, пока он не затихнет и не замрет навсегда, а потом сжечь его ублюдское тело на заднем дворе. Я легла на спину и посмотрела в потолок, стараясь дышать глубоко и медленно, стараясь не вспоминать лихорадочный блеск синих глаз.       Я приняла решение. Из всех имеющихся зол я выбрала то, которое сочла меньшим.       Вот и нечего сомневаться. …       Из тревожного, поверхностного сна, который настиг меня лишь к рассвету, меня вырвал едва ощутимый запах сосисок. Чувствуя какое-то философское ощущение неизбежного, я поднялась с кровати и вышла из спальни. Запах шел с кухни и усиливался с каждым шагом.       На столе стояло две тарелки фасоли с сосисками и две кружки кофе. Питер улыбался, нижняя губа опухла и покрылась запекшейся кровью, от переносицы под глазами шел лилово-черный развод: видимо, я повредила ему нос. На скуле и возле виска красовались такие же темные кляксы. Ярко-синяя радужка, казалось, сияла на фоне графитовой склеры. Он закатал рукава свитера, на предплечьях тоже виднелись свежие синяки, костяшки были сбитыми.       — Доброе утро, дорогуша! Завтрак готов. — Питер вел себя так, будто ничего вчера не произошло, а его лицо и тело не были изуродованы побоями. Я мрачно взглянула на него и уселась за стол. Почему-то аппетита совсем не было, возможно, виной тому были вчерашние потрясения.       А, может, я просто не хотела есть то, что готовил он.       — Не называй меня так. — Голос был хриплым и булькающим, каким-то болезненным. Он дернулся от моих слов, будто от пощечины, после чего кивнул и тоже сел за стол. Стараясь не думать о своем напарнике, я сосредоточилась на еде: раз уж приняла решение выжить, то нужно выживать. Несмотря на запах, фасоль и сосиски казались удивительно пресными на вкус, но я упрямо заталкивала их в себя. Питер сидел напротив меня и тоже ел, но я постоянно ловила на себе его встревоженный взгляд.       — Боишься, что я опять тебе ебало разобью? — Во рту появился странный привкус металла, а в груди занялось пламя ярости. Напарник чуть опустил голову и виновато улыбнулся.       — Нет, дело не в этом. Понятно, что вся эта ситуация тебя расстроила, и тебе… нужно было «выпустить пар». Все в порядке, правда, я пойму, если ты пожелаешь сделать это снова.       — Если я сделаю это снова, то сделаю все, чтобы ты не выжил. — Я ткнула в сосиску с такой силой, будто это могло причинить боль Питеру. Невыносимо было видеть его увечья, его понимающий взгляд, как будто я вспылила без причины, как будто это не было крохотной долей расплаты за все, что он сделал…       Его взгляд стал виноватым и каким-то жалостливым, но меня это нисколько не тронуло.       — Роуз, правда, мне очень жаль, что я лгал тебе столько времени. Я боялся, что ты не поймешь, собственно, так и произошло. Не хотелось волновать тебя тем, из-за чего волноваться не стоило.       — Ты смеешься? — Я снова подняла на него взгляд, хотелось выплеснуть горячий кофе прямо ему в лицо. — Ты не знаешь, что с тобой происходит, у тебя явно в крови гуляет какая-то зараза, и ты считаешь, что из-за этого не нужно беспокоиться? А что, если твое заражение продолжается, просто медленнее, чем у остальных?!       Он закрыл глаза, и, когда снова открыл их, его взгляд был спокойным и уверенным.       — Если бы хоть что-то пошло не так — я бы ушел. Я бы наблюдал за тобой издалека, но не стал бы подвергать опасности.       — Просто приходил бы ко мне по ночам и дрочил об меня? — Злость сдержать не удавалось, как я ни старалась. Факт того, что он следил за мной, и что делал после того, как мы стали выживать вместе, встал огромной отвратительной грязной стеной между нами. Не могло больше быть доверия, не могло быть хотя бы просто теплых отношений. Он — мерзкий, больной извращенец, а я стала жертвой его отвратительных порывов. Казалось, что я могла это предотвратить, но проявила беспечность, и поплатилась за это, хотя моей вины быть не могло: виноват в этом был только он.       — Роуз, пожалуйста… — В его голосе была какая-то жалостливая мольба. — Мне правда жаль, что тебя это так расстроило, если бы я только знал…       — А, то есть, тебя ебет только то, что я расстроена, а не то, что ты творил мерзкую извращенную хуйню? — Я откинулась на стуле и скрестила руки на груди. Он дернулся и испуганно взглянул на меня.       — Нет, я не это имел ввиду! — Питер чуть наклонился, видимо, желая протянуть ко мне руку, но, спохватившись, облокотился на стол. — Правда, мне не стоило так поступать, я просто не смог удержаться…       — Это нихуя тебя не оправдывает. — прошипела я, он поджал губы и коротко кивнул.       — Я не спорю. Роуз, я правда люблю тебя, ты стала смыслом моей жизни. Я понимаю, что натворил много глупостей и сделал много того, что тебе не понравилось, но…       Фразу он закончить не успел, так как я выплеснула ему в лицо почти полную кружку кофе. Жидкость успела немного остыть, и меня это злило особенно сильно. Хотелось, чтобы в кружке был кипяток, а он кричал от боли, чувствуя, как сползает с лица обожженная кожа… Я тяжело дышала и с ненавистью смотрела на него.       — Любишь, серьезно? Ты — просто больной на голову ублюдок. Не смей выдавать это за любовь.       Он смотрел на меня, мокрый от кофе, темная жидкость впиталась в воротник свитера. Напарник не сказал ни слова, просто смотрел на меня с такой невыразимой болью, будто кофе действительно был горячим, или в нем был какой-то особенный яд, причиняющий жуткие мучения. Не в силах смотреть на него, кажущегося таким беззащитным и жалким, я с громким стуком поставила кружку на стол и стремглав вылетела из кухни, после чего вышла на крыльцо.       Робкие лучи осеннего солнца выглядывали из-за плотной пелены облаков, я подставила им свое лицо, пытаясь успокоиться, но не чувствовала такого знакомого тепла.       Светит, но не греет.       Интересно, если я начну кричать, сколько времени понадобится зараженным, чтобы добраться сюда и навсегда оборвать мой крик? Сколько времени потребуется, чтобы все сомнения погибли вместе со мной? Я прислонилась спиной к косяку входной двери и впервые в жизни пожалела, что не курю: возможно, пара сигарет смогла бы прочистить мне мозги.       Выдержу ли я? Находиться рядом с ним невыносимо, доверять — невозможно. Но, так или иначе, я решила остаться. В голове снова вспыхнули воспоминания о его руках на моем теле, от отвращения по щекам потекли слезы. Ветер разносил звуки моих всхлипываний по округе.