Вырвать сердце

      Небо окрашивается в оттенки тусклого рассвета где-то вдалеке, за возвышающимися зданиями Детройта. Коннор сиротливо бродил по улицам всю ночь, бросая короткие взгляды на своё отражение в стекле магазинных витрин. В нём тревожно мерцал красный диод, что периодически погасал и менял цвет свечения на жёлтый. Он не мог заставить себя вернуться домой, будучи неуверенным, ждут ли его там. На него угрожающе шипели уличные кошки, коих он разогнал, пока бежал за преступником; запомнили всё же, и явно невзлюбили.       Коннор беспокоился, подрагивая от стылого дискомфорта и страха за сохранность здоровья Хэнка. А если он в больнице, а не дома, на что так уповал андроид? Что если ранение несовместимо с жизнью?       Мысли омрачались всё больше, шаги поневоле становились быстрее, а дом Хэнка – ближе. Нельзя трусливо прятаться, в любой непонятной ситуации продолжая с детской невинностью хлопать ресницами. Им нужно поговорить и обсудить всё, что накопилось за последнее время. Коннора накрывает мерзким чувством вины. Ещё более сильным, чем ранее. Ему есть, что сказать.       Стоя под дверью знакомого, родного дома, он сразу тянется к ручке и дверь не подаëт признаков сопротивления. Андерсон не запер за собой дверь, когда уходил днëм или когда приходил ночью? Его вяло встречает Сумо с поникшим видом, отражая состояние своего хозяина. Коннор осторожно гладит его по макушке, после чего тихонько прокрадываясь в гостиную. – Лейтенант?       Он сидел на диване, помятый и потрёпанный, сложив локти на коленях и опустив голову. На журнальном столе перед ним стояла полупустая бутылка с водкой. Под одеждой тело сжимается узлами бинтов – ими перевязаны огнестрельные ранения с наложенными на них крепкими швами. Коннор медленно приближается, в растерянности приоткрыв рот, но оставив комнату в тоскливом безмолвии после этого действия. Он скованно присел рядом, чуть наклонившись к Хэнку, анализируя его общее состояние.       Подстрелено правое плечо, повреждены мышцы брюшной стенки. Удивительно – ранения пустяковые, если можно так выразиться. Хэнку крупно повезло, что преступник на бегу не мог целиться точно, иначе брюшную полость прострелили бы насквозь.       В груди начало коробить, словно все биокомпоненты андроида выворачивало и гнуло во все стороны, заставляя ощутить гадливый укол совести. – Простите меня, – угнетённо, вполголоса произносит Коннор, опустив глаза в пол. – Простите, лейтенант... Я не должен был уходить, я... – Это твоя работа, – хрипло обрубает Андерсон, сглотнув ком горечи в горле. Тот тянется за бутылкой, но руку перехватывает андроид, бережно сжав её. – Лейтенант, зачем Вам всё это? Сокрытие наших взаимоотношений приводит к «обратным» программным сбоям. Я неосознанно внушаю себе, что являюсь машиной, опираясь на полученные указания. Но я не машина. Я не только понимаю и распознаю, но и чувствую.       Впервые за этот разговор Хэнк посмотрел на Коннора. Взгляд потухший, отрешённый; в нём читались отголоски ощущения предательства и боли, пронизывающей тело. Но всё же, он сам велел быть машиной на работе... Коннор потянул тёплую руку к себе и прижал к своей холодной груди. К месту, где предположительно находится искусственное сердце. – Вы сами воспитали во мне человека – так позвольте этому человеку открыться и проявить себя, – промолвил андроид, заглядывая в усталое лицо собеседника. – А если бы Вы были там в одиночестве, лейтенант? Я мог и не вернуться... – Он чуть хмурит брови, глаза на мокром месте.       Хэнк чувствует кожей собственной ладони ледяную, твёрдую грудь Коннора; чувствует приглушённое биение его сердца. И под влиянием едва слышного шёпота: «простите меня» он сдаётся, тяжело вздыхая. – Уже, – проворчал Хэнк, с трудом поднимаясь с дивана, в чём ему заботливо помогает подорвавшийся с места андроид, приобнявший его. – Чувствую ещё три дня – и гробовая плита. – Ойкает и тяжело вздыхает тот, предотвращая желание схватиться за ранение на животе.       Хэнк постоянно так говорит, когда налегает на крепенькую водку. Пускай и выпил он около половины – на пользу ему это не пошло. Коннор расстроенно опускает взгляд в пол, нерешительно помогая спутнику добраться до его постели; улечься на упругий матрас. – Отдохните, лейтенант, Вам необходимо наладить режим сна. Его качество напрямую зависит от Вашего самочувствия, ведь... – андроид внезапно замолчал, убирая руки из-за спины (он не заметил, как машинально принял важную позу в ходе монолога). Замученный, совершенно тусклый и бледный вид Андерсона его значительно насторожил. Он не издал ни звука, хоть всегда раздражённо цокал языком и тяжко-тяжко вздыхал, стоило услышать ненавистное ему «Вам необходимо/нужно...»       В этот раз Коннор вновь понял всё по глазам. Понял, не анализируя и не следя за движением каждой пылинки, витающей рядом и наделяющей смыслом своё существование. Хэнк устал. И устал он не просто от Коннора, а от всех и вся. Ему не хочется абсолютно ничего, даже алкоголь в глотку уже не лез, и смерть больше не казалась спасением. – Я люблю Вас, лейтенант, – с непередаваемой концентрацией нежности и теплоты тихонько проговаривает Коннор, садясь на край кровати и ласково касаясь рук собеседника. Он видел, как Хэнку надоели все недовольные и обеспокоенные роптания на отвратительную самобытность его жизни...       Но не ему. Не ему, бездушному, грёбанному роботу решать, какой будет его жизнь. В нём зазвенела эта мягкость просто из жалости или из-за жалости на пару с надеждой исправить положение? Или из-за поддельной, сочинённой программой жалости, которая на самом деле ничего не значила? Какого хрена человек вообще позволяет машине промывать себе мозги рутинными упрёками и рассказами про часовые, незыблемые основы «правильной и здоровой жизни»? – Почему до сих пор на «Вы»? – но тот, кажется, настроения лёгкой нежности с Коннором не разделял, говоря резко, хмуро. Андроид растерялся, услышав странную грубость вместо ожидаемого взаимного ответа. – Я не знаю.. – удручённо отвечает он, чувствуя, как уползают и освобождаются любимые руки из его аккуратного хвата. – Мне стоит называть Вас.. Тебя по имени? – Неловко поправляет он себя, стараясь не обращать внимания на то, насколько нелепой стала выглядеть ситуация.       Андерсон вымученно прикрывает веки, лениво отвернув голову в другую сторону, чтобы не смотреть на озадаченное лицо андроида, искренне не понимающего, как он может помочь. Неужели ждал приказов? Собственно, как и полагается всем андроидам.       Но скоро Коннор смог взять себя в руки, начав размышлять. Он покинул комнату, ступив на порог кухни, где с суетливо мигающим жёлтым цветом диода налил в прозрачный стакан холодную минеральную воду, которую покупал ещё пару дней назад, чтобы с похмелья Хэнк коньки от сушняка не отбросил (обычной водой его труднее нейтрализовать). Возвращаясь в комнату, он замечает Сумо, громоздящемся на полу у кровати Андерсона. Поставив стакан на прикроватную тумбочку, Коннор шустро и привычным большим шагом переступил через сенбернара, приоткрывая окно на проветривание. – Оповестишь, если станет холодно, – осведомляет он, кивнув на окно, а затем бесшумно укладывается сбоку Хэнка, прислоняясь щекой к его левому плечу, приносящее небывалое, приятное тепло. Разница обращения между «ты» и «Вы» по отношению к лейтенанту Андерсону поначалу казалась неестественной и непонятной, но придётся принять её именно такой. – Вот теперь можешь сказать, – говорит Хэнк, с тенью улыбки наблюдая за тем, как Коннор непонятливо притупляет взгляд, устремляя его куда-то вниз, только по истечению некоторого времени сконструировав и направив важные детали их диалога на одну фразу, вырванную из контекста.       По мере того, как проходил процесс понимания и уточнения верности его мыслей, на лице Коннора медленно появлялась светлая улыбка. – Я люблю тебя, Хэнк, – вновь произносит он, понимая, что придётся свыкнуться со вкусом прежде не произносимого, нового имени на своих устах. – Я тебя тоже люблю, Кон, – Андерсон протиснул руку в пространство между подушкой и шеей Коннора, положив ту на его острые лопатки, продолжив касание мягким поглаживанием. – Ты чё, в одежде, которую вторые сутки не снимаешь? Может, вспомнишь как ты постоянно бесновался из-за того что я засыпал в уличном пальто на кровати? – Припоминает он, вопросительно подняв брови. – Точно... – соглашается задумчиво Коннор, нехотя выбираясь из объятий. – Вернусь через две минуты. – Давай, вафельница, шуруй, – буркнул Хэнк, взяв с тумбочки стакан с прохладной минеральной водой.

***

      Коннор покинул комнату, вспоминая, где оставил свою домашнюю одежду. Направляясь в гостиную, он заподозрил неладное. Краем оптического блока было обнаружено порывистое мельтешение за окном, выходящим на задний двор дома. Он быстро оборачивается на прикрытую дверь комнаты Хэнка, нервно поджимая губы и не зная, что предпринять в сложившейся ситуации.       Уверяя себя, что с Хэнком всё будет в порядке (предварительно рассчитав вероятность на успех), Коннор решил оборвать ожидание и свои колебания, в спешке отворяя дверь и выбегая на задний двор. Даже искать никого не пришлось – он и так всё видит. Прямо перед собой.       Ставшая знакомой после вчерашней погони фигура Эстона Вернера осветилась очертаниями розового солнечного рассвета, пока в тени тонула выкопанная могила, где застыло грязное тело андроида модели AX700. На его шее затянут ошейник Сумо, послуживший петлёй. Да, андроидам не нужно дышать. Но голубая кровь, питающая биокомпоненты в их телах нуждается в стабильном достатке кислорода и, желательно в доступе к голове. Кожаный ошейник так сильно перетянул точёную женскую шею, что она, болезненно на вид, сжалась, кожа на ней деактивировалась, а синеватые кровоподтёки струились не только по ключицам, но и заполняли ротовую полость, вязко стекая с подбородка. – До сих пор недоволен сегодняшним положением в обществе? – сдержанно интересуется Коннор, на расстоянии анализируя отключённого (в его понимании мёртвого) андроида. – Ты заставил её рыть могилу самой себе? – Он в медленном темпе начал приближаться к Вернеру, чтобы не спугнуть его раньше времени.       Преступник приставляет ботинок к макушке оцепенелого трупа, пихая его вглубь сырой земли и не сводя глаз с детектива при этом. Провоцирует и не краснеет, отморозь. Подходя ближе, Коннору удаётся обнаружить следы «красного льда» на тёмной трёхнедельной щетине Вернера. Может, не положение в обществе так беспокоит его, а отсутствие дозы?       Судя по достаточно творческим результатам жестокой и незаконной деятельности Эстона – он либо самый обычный псих, либо псих-наркоман, объявивший охоту на голубую кровь для изготовления наркотика, приравнивающемуся к кокаину. Диод на виске заморгал, изредка светя алым. Полученная информация осела мутным осадком мыслей, ведь предположение Коннора с вероятностью 83% правдиво. Вернер за всё то время после побега успел разворовать трёх андроидов, у которых намечалось пополнение запасов голубой крови. Из их квартир исчезли десятки цельных гемаконов. Они понадобились ему не просто так. Не будет ведь он пичкать кровью своего собственного андроида (если он конечно есть). – Я предлагаю тебе поступить осмотрительно: сдайся без борьбы, Эстон. Красный лёд и годы безработицы сильно сказались на тебе, и я это вижу. Нам нужно решить проблему мирно, понимаешь? – спокойно, вполголоса говорил Коннор, останавливаясь почти напротив оппонента.       Где-то на подсознательном уровне Коннор прекрасно понимал, что мирного решения в этом положении не существует; понимал, что Эстон пакостит и делает гадости назло, впадая в пучину азарта без страха смерти (однако с нескрываемым страхом мучительной ломки). Понимал, но не хотел принимать эти сведения в таком виде, в каком они есть сейчас. Он должен хотя бы попытаться переубедить его. – Хочешь мира – жди войны, – блефует Вернер, попятившись назад, к забору. Собирается перебраться и сбежать... Оригинальные первые слова.       Андроид в напряжении поворачивается к сероватым стенам дома Хэнка. Обещал вернуться через две минуты. Прошло наверняка около шести... Взгляд ещё раз находит Эстона, крадущегося спиной к предназначенному для очередного побега месту – откуда легче всего ухватиться за деревяшки высокого забора и перебраться на другую сторону. Неужели все преступления будут продолжаться не только из-за чокнутого наркомана, который рвёт и мечет рук не покладая, но и из-за бездействия андроида, который целенаправленно создан для избавления от подобных индивидов?       Машиной, откровенно говоря, считать самого себя не хотелось, поэтому Коннор завуалировал, замаскировал всё кипящее внутри него чувство под обыкновенную совесть. Ведь если он ничего не предпримет, то другие андроиды продолжат лишаться жизней (из-за прямых убийств и из-за возможного недостатка тириума). Эстона нужно прервать, пока не стало по-настоящему плохо. Он уже подскочил с места, взбираясь на забор. Время ускользало сквозь пальцы, и его оставалось мало.       Коннор не успеет предупредить Хэна, и даже если бы он пошёл прикрикнуть ему, что на заднем дворе его дома убили и похоронили андроида – убийца бы явно не стал оставаться в поле зрения детектива.       И сейчас, видя, что андроид ненадолго отвлёкся, задумавшись о своём, Эстон шелестит своей курткой с грязными разводами от мокрой земли, перекидывая ногу за забор и перелезая через него. Из открытого кармана вываливается пистолет, к которому тут же метнулся Коннор, подхватывая. Эстон валится за забор, не сумев удержаться после не самого приятного расклада событий, а затем убегает. Неумолимо быстро и стремительно.       Андроид мысленно просит прощения у Андерсона в сотый раз, пускай он только начал преодолевать этот несчастный, уже пошатывающийся забор. Он спрыгивает с него, изучающим взором ища потерянную цель. Преступник забежал за первый поворот улицы, заставив Коннора взять себя в руки, припрятать пистолет и рвануть следом.

***

      Острые раскидистые ветки роняют холодные капли на лицо, при этом огревая тело хлёсткими ударами. Всё вьётся, путается, сматывается в единый моток из клубка, который можно охарактеризовать фразой «то, что не имело значения раньше; то, что имеет значение сейчас».       Коннор выбросил пистолет ещё на половине пути, когда он стал мешать, а патроны были израсходованы. Эстон дважды ранен, но почему он, сволочь, бежит? Почему и как даже при раскладе, подразумевающем обильное кровотечение, он умудряется протаскать андроида по доброй половине всего Детройта, пробежавшись с ним даже по парку, где они и встретились с хвойными деревьями?       Коннору ещё долго хотелось благодарить случайную прохожую на улице, мирно идущей на работу, но сумевшей поспособствовать решению ситуации, вызвав копов. Где-то между зданиями виднеется мерцание мигалок полицейских машин и слышится протяжная сирена. Андроид продолжает погоню, неподдельно надеясь, что сможет схватить Вернера хотя бы в самую последнюю минуту, когда уже прибудет полиция.       Силуэт Эстона останавливается настолько мгновенно и на настолько близком расстоянии, что Коннор теряется и не успевает словить нужный момент торможения, в наказание словив жестокий удар локтем по дых, который преступник добродушно подставил детективу.       Коннор теряет равновесие, ощутив все прелести образа жизни девианта на себе. Ему неестественно больно. Он добровольно отпускает преступника и сам не зная зачем, ложится на спину, накрыв ладонью солнечное сплетение. Эстон порядочно сильно ударил по тириумному регулятору (скорее Коннор в его локоть влетел со всей дури). Было ожидаемо, что он знал слабые места андроидов и очень часто пользовался этими знаниями, но было до изумления странно почувствовать боль от удара. Ему подобным образом треснул Гэвин Рид около года назад, однако Коннор не почувствовал ничего, что могло бы напоминать боль, пускай он и характерно для этого ощущения согнулся надвое.       Ладонь перемещается на сердцебиение, и в этот момент в голову пробирается отвратительная, ядовитая мысль.       «Для чего мне жизнь и сердце, если я бесполезен?»       Оставил Хэнка и не сцапал потенциально опасного для общества убийцу в первый раз, сделал всё то же самое во второй раз. Жизнь не учит, а девиация, давшая эту жизнь, просто-напросто мешает и обременяет. Ему с каждым разом труднее проанализировать ситуации, находясь в движении; труднее прицелиться, рассчитать и составить план действий. Ему даже элементарно двигаться порой становится невмоготу.       Коннора впервые накрыло. Он сжал клочок одежды, под коим находился тириумный регулятор, с мрачным, гневным желанием вырвать его. Вырвать, а потом добраться до сердца, вытянуть его из закрытой грудной клетки, оборвав все провода, и остаться с пустотой внутри неё. Это не беспокойность его естества, души(?). Это тихое бешенство, вынуждающее дышать глубоко, как человек. Оно бьёт по вискам, хочет надавить, чтобы увидеть ожесточение и слёзы.       Лучше бы он оставался машиной. Чтобы не знать, каково желать смерти самому себе, каково чувствовать боль, вину и угрызения совести. Все эти людские дела не волновали бы его, не имели бы значения в заданных, строгих задачах программы. Будь он машиной – Эстон бы уже давно отбывал срок. Но нет же, он берёт и проигрывает какому-то наркоману, который ему даже в подмётки не годится. Злость и негодование копятся с невероятной силой. Отвлечённый пожирающими голову мыслями, Коннор не сразу обратил внимание на однообразный звук шагов рядом. – Надеялся, что справишься в одно рыло?       Сука.