Голубой цветок смерти

два дня назад, бизнес-центр

      — Я… Послушай, знаю, я поступил как последний ублюдок. И да, да, этому нет оправдания, кроме того, что я конченный мудак, и ты можешь сделать со мной все что угодно, да хоть своим рабом на всю жизнь! Привяжи меня к батарее, не знаю, избей, но… Но не заставляй его расплачиваться за мои ошибки. Он не заслуживает такого, если он узнает… Дело даже не во мне, чтоб тебя, кроме меня у него никого нет…       Мне стало как никогда холодно, я промерз до мелкой дрожи в теле, но все окна были закрыты. Каждый волос на моём теле взбудоражился, а холод медленно заставлял меня сжиматься, съеживаться и чувствовать себя неуверенно. Асано ждал этого момента, и похоже что довольно долго, на его лице лёгкая, грустная и полная боли ухмылка человека, которому разбили сердце, и который сейчас рад мстить. На улице все также шёл ливень и я просто счастлив этому, хотя бы просто потому что он разряжает ту режущую до боли пустую, обжигающую, ледяную тишину и колкую неловкость. Мои пальцы одной руки вцепились в брюки, а другой в кожаную обивку кресла, ладони сжимались до белых костяшек и боли в ногтях. За свое прошлое я должен расплатиться сам.       — Прошу… Он буквально умирает у меня на глазах… Звучит так тупо, но Нагиса, это пожалуй все, что у меня есть. Вернее, все, что у меня осталось. Шу… — Плевать. Пусть я буду унижен, пусть буду умолять и молиться в его ногах, пусть даже я буду драить полы на своих коленях всю свою жизнь несколько раз на дню, но я ни за что не позволю моему лучу света, глотку воды в пустыне, моей отдушине в этом отвратном жестоком мире, погаснуть и потерять блеск в глазах. Пусть со мной сделают все что угодно — я не хочу разбивать ни его жизнь, ни его мечты.       — Не зови меня так. Никогда больше, — сказал, как отрезал, да ещё и самым острым мечом. Я дернулся, пододвинувшись ближе к столу, за которым сидел Асано. Он вздрогнул, будто отдернувшись от кипятка или отступив от скалистого обрыва, его уверенность внезапно испарилась, оставив образ загнанного в угол, но не подающего вида, зверька. Гакушу… Боится меня? — Мне плевать, что ты и кто ты. У всего есть цена, я её уже называл, — он встал из-за стола и, сложив руки за спиной в замок, а также развернувшись к окну, продолжил, еле слышно: — У всего есть цена… И речь вовсе не о деньгах, как ты понял, — он прочистил горло, а затем стал говорить более громче. — Здесь тебе не рынок, чтобы торговаться. Или соглашаешься, или проваливай. Моё время дорого стоит.       — Ты думаешь, что это забавно? Или может быть благородно — вот так вилять хвостом передо мной. Чёртов лис! — это стало последней каплей. Внутри меня все перемешалось — злость, печаль, переживания, напряжение, недосып и голодание и вылилось в резкую, яркую вспышку гнева. Стул тут же полетел в стену, но упал на полпути, едва не разлетевшись. А затем все прошло. Краем глаза я видел, как рыжеволосый дернулся — он все ещё переживает, что я сделаю что-то, что может навредить ему. — Он, блять, умирает, понимаешь?! Он бледный, как смерть, настолько, что с простынями сливается, а ты пальцы гнёшь? — мой голос не выдержал такого эмоционального взрыва и начал предательски дрожать. А затем с каждой секундой мне стало сложнее и сложнее сдерживать свои слезы, внутри каждая поджилка тряслась от перегрузки. — Я видел его смерть, как она почти утащила его душу в самый дальний уголок вселенной, но я вытащил его! Спас, ты слышишь?! И сейчас он в больнице с отравлением от аммиака, сам еле дышит под капельницей, а это все потому что я оставил его, чтобы приползти к тебе на коленях, после чего умолял помочь! Он был бы сейчас в порядке, если бы я не уехал к тебе! А если бы я опоздал? То и спасать сейчас было бы некого. Думаешь, я сюда пришёл твоё ребячество выслушивать? М? — он молча смотрел в окно, не произнося ни слова. Моя истерика достигла апогея. Слова сами слетали с языка, даже то, чего я не хотел говорить, с необычайной лёгкостью заполняли комнату и резали уши. — Да скажи ты хоть что-нибудь! — я подошёл к нему и силой развернул к себе.       — Не смей трогать меня, — я сразу же отпрянул, потому что он сказал это, как тогда, в тот день. Это внезапно успокоило меня и я вовремя заткнулся. — Никогда не прикасайся ко мне впредь. Ты говоришь: «Нагиса это все что у меня есть! Нагиса то, Нагиса это! Нагиса-Нагиса-Нагиса.» Удивительно, да только вот я был на твоём месте и я знаю, что это такое. Мне некому было помочь и я выбрался сам. Поэтому либо ты сейчас соглашаешься переспать со мной, либо мы оба расходимся и ты ебешься не со мной, а со своими проблемами. Остальное меня не волнует. Ну, так что?       — Будто у меня есть выбор, — я поднял с мебель с пола и рухнул в это же кресло, устало закрыв лицо руками.       — Мне нужно «да» или «нет».       — Да! Да! Да! Да, черт тебя подери! — я крикнул так, что горло заболело, а кровь прилила к голове. Мыслить ясно у меня едва ли получалось, мой палец мысленно уже на спусковом крючке, готовый убить кого-нибудь, а психическое состояние на грани. Пару соленых капель упали на мои чёрные брюки, стоило мне моргнуть. Но я вовремя засунул свою истерику глубоко себе в задницу, все эмоции я уложил на самое дно моего жалкого подсознания, словно в сундук пандоры, закрыв маленький ящичек на амбарный замок и придавив сверху наковальней, чтобы он наверняка не открылся. — Сколько раз мне ещё сказать, чтоб ты понял, что тот, кто дорог мне больше всего, на грани между жизнью и смертью? — Я поставил локти на колени и опустил голову вниз, готовый выть, кричать и плакать навзрыд. Сейчас я чувствую себя чудовищем и мне с этим жить. Похоже, по мере выхода из всего этого дерьма, мне и Нагисе понадобится охуеть как много несколько сеансов у психотерапевта. Конечно при условии, что мы оба выживем. — Мы переспим, но составим договор, где каждый выдвинет свои условия. И не вздумай обмануть меня, я не такой тупой, как все остальные, если ты помнишь.       — Не ожидал от тебя меньшего, Карма. Я не против. Могу даже своего юриста позвать, чтобы все было честно. Составим контракт, который будет иметь юридическую силу.       — Валяй. Мне поебать. Главное, чтобы никто об этом не узнал, — я провел ладонями по лицу — от отвращения к самому себе у меня стала зудеть и чесаться каждая клеточка тела, особенно руки. Хотелось смыть с себя всю грязь, простоять под горячим душем столько часов, пока кожа не сварится и не слезет. Ненавижу себя, ненавижу всё то время, когда моя жизнь превратилась в непонятный комок дерьма, и продолжается до сих пор. Жить в ненависти к себе, другим людям и к самой судьбе невыносимо трудно. — Скажи, для чего тебе всё это? — взглянув на него с крайне тяжелым выражением лица, я почувствовал боль в виске. Все события за последние сутки не хорошо сказываются на моём самочувствии, да еще и как на вред в глотку ничего не лезет, сразу воротит от любого вида еды. Надо будет воды выпить, может полегчает. — Хочешь отомстить?       — Может быть. Тебя это не касается, — он сложил руки на груди, после чего прошёл до своего рабочего места и позвонил кому-то. То ли адвокат, то ли юрист, я не слушал, да и незачем. Все мои мысли только о том, как там Нагиса. Он выглядел совсем плохо, так что моё подсознание полностью пропитано только одной фразой:

«Пожалуйста, только не умирай»

      Асано что-то говорил мне, не особо вникал в слова, они казались мне размытыми и непонятными, словно он говорил на каком-то другом, но до боли знакомом языке. Руки перед моим лицом стали раздваиваться, а когда перевел взгляд на стол и остальную комнату, понял, что с моим зрением что-то не так.       — Блять… — я оперся на локти, чтобы комната не ходила кругом и смотрел в одну точку.       — Эй, тебе что, плохо? Позвать врача? — я ощутил на своем плече касание ладони. Она была такой чужой, обжигающе холодной, мне стало ужасно противно. Чужая забота для меня — лицемерие. Только Шиота может действительно проявить сострадание ко мне, оказать помощь, поддержку, а вот все остальное — ложь и притворство. Люди способны менять свое поведение, адаптироваться, будто животные меняют свой окрас. Рыжеволосый буквально секунду назад готов был убить меня, а теперь волнуется? Вот же бред.       — Отвянь, я в порядке, — нервно дернув плечом, мои ноги сами отнесли меня на пару метров от него. В глазах потемнело, а попытки удержать равновесие были тщетны и моё тело уже было на полу. Почему-то боли в коленях от удара я не почувствовал, а приземлился я очень жестко, что удивило меня больше всего.       — Синью! Синью! — девушка в короткой юбке (это единственное, что я видел) влетела в двери кабинета. Я стал ощущать холодный твердый пол своей щекой, это было так приятно, будто холодный компресс. Звуки становились тише и тише, а мои веки стали медленно опускаться. Я не должен отключиться, мне нельзя. Что если Нагисе понадобится помощь? Или его жизни снова будет угрожать опасность? Только не сейчас, Акабанэ, не вздумай спать. — Врача, скорее! Что ты стоишь?! Бегом! — звук сильно захлопывающейся двери больно уколол мне в висок. Асано перевернул меня на спину, дав лёгкую пощечину, чтобы я пришёл в себя. — Карма, что с тобой? Врач уже в пути, — я видел его поблескивающие в тени от волос лиловые глаза, прямо передо мной. — Говорить можешь? Карма, смотри на меня, не спи! Карма! Чёрт…       Я мягко опустился в тягучее тепло, словно я в мягкой кровати после тяжелого дня и ничего меня не волнует. Сейчас я ничего не слышу и не вижу, будто моё тело поместили в пустую, чёрную комнату, а самое страшное здесь то, что меня все устраивает. Мне нравится эта идея — быть никем и ничем, частью пустоты, словно меня никогда не было. Не чувствовать боли, страданий и ничего больше — подарок судьбы.

Могу ли я попросить у неё оставить меня прямо вот так?

спустя несколько часов после произошедшего

      Я в незнакомом месте и это напугало меня до чертиков, однако, не настолько, чтобы вскочить с места, к тому же мое тело было окутано белым, теплым, пуховым одеялом. Проснуться было самой тяжелой задачей — я буквально сразу готов был подняться, жаль только организм так не думает, поэтому окончательно открыть глаза мне удалось только с третьей попытки. Похоже, я утомил свое тело до дикой усталости и изнеможения.       Первое, что я увидел — капельница. Зачем мне физраствор, если я просто уснул? Ведь ничего плохого не произошло, верно?.. А, точно… Значит, я был в отключке?       Нагиса.       Это была вторая мысль, которая пришла мне в голову, как только я стал осознанно пялиться на свое предплечье, с торчащей из нее иглой и трубкой.       Что с ним? Как он сейчас? Сколько прошло времени?       — О, так ты очнулся, наконец, — знакомый мужской голос прошелся мурашками и легким испугом по моей спине. После этой фразы моя ладонь прошлась по лицу снизу вверх и обратно, чтобы убрать щекочущие пряди с лица и окончательно прийти в себя и оглядеться. В комнате было темно — лишь единственный источник света далеко в углу хоть как-то освещал помещение. Эта была старая чёрная лампа с тёплым светом, рядом с ней, сидя за столом и втыкая в ноутбук сидел человек. — Не волнуйся, мы у меня дома. Насчёт того парня, за которого ты переживаешь — я позвонил в клинику и узнал, что все в порядке. Так же заплатил своей охране, чтобы они не спускали с него глаз, — голос принадлежит Асано. Я обратно рухнул на кровать, и продолжил смотреть в натяжной белый глянцевый потолок, разглядывая себя, словно в зеркале. — медсестра сказала, что ей велели никого не впускать к нему, так что охранники просто снаружи по очереди следят за окном и за дверью, чтобы никто не залез и не зашёл.       — Что… Как долго я… — слишком много информации, мой мозг как вата, но основную суть я понял. Главное, что всё в порядке.       — Недолго, — парень в белой рубашке и темно-синих брюках встал из-за стола, затем поставил стул рядом со мной и сел на него, развернув наоборот, так, что его руки небрежно обнимали спинку стула. — Но достаточно, чтобы напугать меня и моих работников. Врач сказал, что это всего лишь обморок от усталости. В следующий раз думай головой, прежде чем беспокоиться о других. Как там на воздушном судне говорят? Наденьте кислородную маску сначала на себя, а затем на ребенка, — он слегка засмеялся. — Ладно, глупое сравнение, не важно. Ты был без сознания где-то часов пять, может быть. Как чувствуешь себя?       — Зачем ты все это делаешь?       — А что, надо было оставить тебя умирать? — я думал, что он ответит как-то банально, что-то вроде «Что — это?», прямо как по классике жанра. Шу не такой человек. Его ум не просто выдающийся, он гибкий, пластичный, острый как клинок, способный зрить и бить в корень, в самое уязвимое место. Мы с ним похожи этим, только вот я не гений всевозможных наук, а всего лишь хулиган с харизмой. — То, что я терпеть тебя не могу, не значит, что я способен или хотел бы убить тебя, а бездействовать в данном случае и значит убить. Но и благотворительностью я не занимаюсь, как ты уже понял. Отплатишь мне за это потом. Что насчёт твоего друга… — он поднялся и подошёл к окну, из которого уже виднелись сумерки и одинокая, отражающая свет яркая луна. Парень стал смотреть в одну точку. Я заметил, что он старательно обходит стороной его имя или слова, касающиеся категории «отношения». И я понимаю его — ведь у него просто не повернется язык сказать «парень» или ещё что-то подобное. Все мои мысли остановились в эту же секунду и я стал слушать его настолько внимательно, насколько это вообще возможно, игнорируя свое временное состояние слабости и растерянности в ноль. — Как только ты станешь чувствовать себя получше, поешь, поспишь и отдохнешь, я думаю, нам следует съездить навестить его, после чего уже решить — забирать под личный контроль или нет. Когда он придёт в себя и начнёт идти на поправку, тогда и заплатишь мне. Ведь тогда никаких проблем или повода для переживаний не будет, верно? Ещё кое что. Я тут недавно выяснил, что ты оказывается у нас тоже в бегах, — он подошёл к краю моей кровати и стал стоять над душой. Типичное поведение, чтобы получить то, чего он хочет. Гакушу всегда радуется, когда он доводит людей до ручки, до каления, пока не раздавит жертву своим сильным характером и авторитетом, пока тот не начнёт задыхаться, а затем побеждает. Даже если для него победа заключается в вытеснении правды из уст человека. Рыжик засунул руки в карманы и стал смотреть пристально сверху вниз, прожигать меня взглядом, жаль лишь, что как бы он не старался, на меня это никак не подействует. Я лишь слегка улыбнулся. Знаю этот приём, ведь этому его научил я. — Ты не хочешь мне что-то рассказать, м? Какого хуя я узнаю об этом от совершенно посторонних людей?       — Да, умолчал чутка, — и вот он — первый удар, поразивший его. Асано жаждал услышать от меня неловкие и неуверенные слова оправдания. Это отражает атаку соперника — хотел надавить на тебя твоими же поступками, но ты просто признаешь свою вину, открывая все карты. Его удивление всегда вызывает у меня улыбку. — Извини, это в какой-то степени было глупо. Подумал, так будет безопаснее для тебя. Если бы ты не знал, то твоему адвокату в случае моего задержания было бы проще тебя оправдать. Но теперь, полагаю, это будет несколько сложно.       — Возможно. Тем не менее, я не отказался от оказания тебе помощи, — он намекает на то, что если бы я сказал это сразу, то Шу все равно помог бы мне. Пытается выгородить себя.       — Да брось, старик, — его лицо слегка заметно покривилось от этих слов. А я лишь небрежно выдохнул, издав сдавленный смешок. — Ты делаешь это только потому что тебе хочется отомстить мне за всю боль, что я тебе причинил. Шу, ты не такой сложный, таинственный и загадочный, как ты думаешь. — Второй удар: расслабление. Противник видит, что вы не переживаете и начинает потенциально проигрывать. Даже если на лице Асано Гакушу ничего сейчас нет, я абсолютно уверен, что он в бешенстве. Поэтому я аккуратно сел на кровать, подтянув под себя ноги, сев в позу… как она там называется? турецкая или как-то так. А если я потенциально победил его, то тогда смысл для переживаний? — Но я не осуждаю тебя за это. В наших с тобой отношениях ты был отличным партнером, ну а я токсичным, но при этом хорошо трахающим, говнюком, — последний и третий удар — соглашение с соперником. Все, он безоружен, будьте уверены — победа за вами. — Ох… Пойми, Гаку. Я уже не тот Карма, что был три года назад. За это время я изменился, сейчас я не тот человек, который причинил бы тебе боль. Кстати, я даже бросил часто пить в барах и… ещё… кхм… кое-что, что нельзя называть. Если тебе остались ко мне чувства злости или наоборот что-то большее, то… Ты питаешь эти чувства к прошлому мне. Я не тот, кто тебе нужен. Я лишь только хотел извиниться, что ты видел самую худшую сторону меня. Тогда я запутался в себе, мне правда жаль, ты нравился мне, я просто… Я не хотел в тот день трогать тебя, это все наркотики и... Извини, правда, я знаю, что мои оправдания не залечат твои раны и не вернёт утраченное доверие к людям. В общем, я хочу чтобы ты знал, что я не ненавижу тебя. И я правда пошёл просить о помощи тебя, не просто чтобы досадить, обидеть, заставить тебя плохо чувствовать, а потому что подумал, что если не ты, то никто мне не поможет.       — Чтож… — Асано тяжело вздохнул и вернулся к себе за стол, похоже, у него полно работы. — Надеюсь, что ты не врёшь. Если ты думаешь что это…       — Да, я знаю, условие договора это не отменит. Просто, знаешь… Если уж нам и правда придётся переспать, то я не хочу делать это с человеком, который ужасно ненавидит меня. От этого тебе будет больно, мне не хотелось бы этого. Так что... давай несколько дней… Пообщаемся, выясним всё? Так будет легче нам обоим.       — Вряд ли. Бывшие не могут быть друзьями. По крайней мере, я такого нигде не видел. Даже мои разведенные родители не общались друг с другом, что уж говорить…       — Шу, ты ещё любишь меня? — прямо в упор, без колебаний. Я видел как его руки затряслись на доли секунд, а зрачки начали бегать в разные стороны. Для меня ответ был очевиден. Жаль только, что Карму, которого он знал и любил, теперь нет больше. Ему нравился плохой парень, который плохо влиял на него, хорошего мальчика.       — Я… Не знаю. Не знаю, правда, — он захлопнул макбук, и взяв его в руки, остановился в дверях. — Извини. Мне нужно работать. Я позову врача, он осмотрит тебя и скажет как ты. Увидимся позже.