Трипофир

— Я… Я уже ничего не понимаю! Он рвёт свои волосы — настолько сильно, что клоки остаются в руках. Фиолетовые пряди, которые превращаются в ползучих тараканов. Су Бон падает на пол — он беспрерывно смотрит на свои руки, смотрит и смотрит — вот один из жучков заползает под палец. Он суёт палец в рот — зубы смыкаются, пытаясь отломить ноготь, вырвать под корень, и у него это получается. Боли нет. Боль больше не чувствуется. Встаёт, взгляд красный упирается в зеркало — после экстази больше этого реального мира нет, и он это знает. В зеркале не он — там чёрное пятно и радужные точки вокруг. — Я… Мама, я стал грязной сукой, да… Ха-ха-ха, — погано смеётся, руки дрожат, когда Су бон смотрит на них. Тараканчиков больше нет, но он крепко сжимает в кровавых ладонях три оставшиеся таблетки. Heart, Rainbow, Lollipop. Ебаные МДМА в красивых образах — да он и сам образ. Танос ведь не настоящее имя, да и он сам теперь не настоящий… А ведь эти таблетки… они ему кое-кого напоминают. Кого-то совсем далёкого. Близкого. Да, его ведь? — Танос? — дверь открылась, и до его слуха доносится это писклявое «прозвище». Нам Гю. Ха. Он ведь его даже не знает, но смеет так спокойно обращаться? — Чего тебе? — Су Бон резко оборачивается, еле хватаясь руками о раковину. Зеркало трескает сзади, но он знает, что это всего лишь последствия наркотрипа. У парня напротив него перекошенные глаза и кровь изо рта, а повсюду, вместо пола, белый портал, в которой он провалится — вот-вот, и всё. И таблетки закончатся, и главная ошибка родителей умрёт. Су Бон хватается за лицо и царапает его, шепча себе что-то под нос: — Боже, да за что… Почему я такой грешник ёбаный? — Закинулся, что-ли? — недоумённо пожал плечами Нам Гю, входя в туалет. Он просто хотел отлить, а тут это. Недоразумение. Честно, этот чувак ему не нравился вообще, но со своими коннектится надо: наркоман наркомана спасёт, если только отсыпать ему двойную дозу. В этом вся и суть. — Уже полночь, спать иди. Довести тебя, что-ль? — Какой ты… холодный… пустой… камон, ну чё ты так-ой со мной? — Су Бон смеётся, он уже окончательно трясётся как банный лист, руки не держат, а самозваный дружок стал куском полиэтилена с глазами — дыры, а не глаза. — О боже! Что ты такое?! — он вытаскивает припрятанную заточку, сделанную из вилки, роняет таблетки на пол и встаёт в позу, но — валится на пол. — Блять, спаси! Я сейчас провалюсь нахуй! Спаси! — сильно бьёт ногами по полу, пытаясь привести себя в чувства, но вместо этого чувствует сильную боль в ухе. Только сейчас Нам Гю заметил что тот босой, а на руках оторван один крашеный ноготь. Его рот приоткрылся, а сознание попыталось осознать: что делать, что же делать?! — Сука! Заточка вонзилась в ухо, чёткими движениями отрезая его, без боли, без криков — Танос был уже на самой последней стадии, и навряд ли он дойдет до дома. Даже сегодня. — Что ты делаешь?! — Нам Гю кинулся к нему, хватая за руки, но его толкнули ногами. Падая, он сильно ударился о паркет, проклиная всё на свете: чёртову игру, множество смертей, ебаного Таноса и свою доброту. — Хуйло! — Заткнись, монстр! Монстр? Глаза Су Бон дико бегали по всей округе, он пытался найти заточку, вновь проникая в нереальный мир — пол раздвигается, заталкивая всем своим существом в радугу, а маленькие чертята знаменуют грехи. Он достаёт крест и тычет каждому такому в нос. «Сгиньте, твари!» — кричит жертва наркотиков, пытаясь их обуздать. А что обуздать? Собственных монстров? — Что проис-хо-одит? — протянул он, треся себя за голову. Из полу-отрезанного уха водопадом лилась кровь, он стал ползти на Нам Гю и ему казалось, что он превратился в одну большую галлюцинацию — глюк, который торкало во все стороны. Его улыбка стала перекошенной, широкой, голова накренилась набок, а глаза… Его глаза уже почти ушли за белки. Силой воли парень сконцентрировался на друге, а улыбка превратилась в оскал. — Почему… почему ты — именно ты, смотришь на меня как на чудовище? Я р-разве такой? Я рсфе тк-ой? — У… усп-покойся? — ой, неужели мальчику стало страшно? Что он чувствует? Боль? Агонию? Страх… — Боишься, да? Бойся. Никто тебя не пощадит. — «меня же не пощадили». — Никто…– он наклонился к нему так низко, как только мог. Ухо обдало горячим, но кроме холода Нам Гю не чувствовал ни-че-го. — тебя не спасёт. Сам себя спаси. Нам Гю приоткрыл рот и замер. Ему захотелось отползти, но тело будто парализовало. Страх сомкнул его горло. Чужие глаза бегали в стороны, не давая понять, что же происходит с Таносом, о чём он думает — совсем ничего. Руки больно сжали его колени, раздвигая так, что судорогой свело. Он закричал и попытался его остановить, но в ответ ему только влепили пощёчину. — Сука, молчать! Не шевелиться! Иначе…– а что иначе, Су Бон так и не сказал. Он оскалился, кровь на левой стороне лица стала бордовой. Наваливаясь на него всем телом, он задышал так медленно, что казалось, будто он умер. Будто всё вокруг замерло. — Танос? — Су Бон. — Что? — Зови меня по имени, меня зовут Су Бон, у меня нет прозвищ! У меня ничего больше нет!!! — зубы Су Бона до крови вонзились в чужую щёку, пытаясь разодрать до мяса, но лишь нанося небольшие ранки. У него больше не было сил. — Я… извини, — взяв Нам Гю за лицо, Су Бон мило и так родительски улыбнулся, что Нам Гю показалось, что он стал самим собой. Хотя каким собой? Он и до этого был мразью. Блядина. Ёбаная тварь. — Х-хорошо… — Вот и слушайся. И всё будет хорошо. Всегда всё будет хорошо… Су Бон осторожно стал расстегивать чужую грязную олимпийку, доводя парня до состояния шока. Он готов был уже откинуться от страха, но молчал и не двигался, следя за чужими движениями. Медленные, они были как отсчёт до его смерти. Раз, два, восемь. До конца. До самого конца. Он убивал его и это — было нормой. Всё в этом помещении было нормой. Глаза Су Бона косятся на ладони. Жучки. Они всё ползают и ползают по нему, но немой крик всё никак не может вырваться из груди. Круги черно-белой радуги заставляют утопать, а мир вокруг настолько фиолетовый, что страшно — никто ли не сбрил с его тупой башки эти пряди и не превратил эту реальность в шутку глупого наркомана? Да, превратил. Штаны уже были на полу, когда Нам Гю осознал, что же сейчас с ним будут делать. Он схватил Су Бона за руку, дабы остановить, но тот только поднял на него глаза. Улыбка. Мерзкая, конченая улыбка. Его сейчас стошнит. — Не смей. — Я… — Не смей! Нам Гю стал бить его по руке, но его резко схватили за горло и прижали к холодному кафелю. Парень закашлялся, но на это не обратили внимание. Ладонь обошла стороной его член, устремилась вниз, немного гладя. Улыбка вновь стала оскалом — казалось, будто вместо зубов рот Су Бона был полон крови, но это было только поплывшим воображением Нам Гю. Лучше бы он видел это под трипом. Лучше бы он видел это всё под чёртовым, мать его, трипом. А не так. В реале. По настоящему, когда в него пытаются засунуть палец, даже не плюнув на него. — Блять! — он визжит, отбиваясь от крепкой хватки, и его отпускают. — Мне больно! Хватит! — Ты не особо по-омогаешь, дорогой, ты знаешь? — Су Бон нахмурился, не понимая, что он делает не так, и почему не может проникнуть. На подсознании пришло, что надо бы чем-то смазать, но когда он поднёс свою руку к лицу — сразу же отшатнулся назад и упал. Кровь, кишки и глаза — знакомые такие, будто бы его собственные…– Мама… — Чего блять? — Мама! — Су Бон стал отползать назад, но не мог понять, что происходит. Всё вокруг поплыло, стало красным, а вместо любимого дружка он видел собственную мать, отца, всех тех, кого он когда-либо знал. Но… он ведь даже и не помнил, как выглядели глаза собственной матери. Он вообще её знал? Всё вокруг залило кровью. Су Бон схватил заточку — она плавно и так хорошо ложится в руку, что физически больно это осознавать. Еле-еле, шатаясь, и покачиваясь, он встаёт и вонзает острие образу промеж глаз. — С-Су… Сука, — Нам Гю не знал, что хотел сказать на обрывках собственной смерти, но точно не что-то хорошее. Боль пронзила его напополам, расколола всё существо насмерть, а изо лба потекла горячая струйка крови. Сладенькая. Красная. Красота. Он заморгал — белый туман. Что он видит перед собой? Какое-то лицо, фиолетовые пряди. Что это? Кто оно? — С. Су… Бон… — Для тебя я Танос. Скотина, — добивая свою жертву, свой радужный наркотрип, Танос ступает на лицо Нам Гю и вонзает заточку глубже. Он всё топчется на нём, пока глаза мёртвого не устремляются вверх. И если честно — как же они Таноса бесят. Он вытаскивает заточку изо лба, падает на колени, расшибая их в кровь от давления ослабленного тела, и с перекошенной миной выкрикивает слова: — Хули вы смотрите так на меня?! Насмехаетесь надо мной?! Так смешно смотреть, как я схожу с ума?! Да?! А больше — вы ничего не увидите!!! Крепко обхватив рукоятку бывшей вилки, он вставляет её в левый глаз Нам Гю и с силой вытаскивает его. Яблоко оказывается во рту, напоминая любимый зефир, который перекатывается нежной патокой во рту. Со вторым всё также — всё также вонючий запах крови и всё также заурядно мёртвый Нам Гю. — Вкусный зефир. Спасибо, Нам Гю. Мамочка… Ихи-хи, — он смеётся, и этот день кажется ему лучшим из всех. Приставляя нож к горлу, Танос тихо шепчет себе что-то под нос, не замечая руки вокруг него. Он просто скашивает глаза вверх, достаёт крестик, горячо целует его и резко проводит заточкой по горлу. О да. Это прекрасно. Это самое лучшее чувство из всех, что может быть. Самые лучшие последствия трипа. — Спасибо.