The Way You Used To Do

Изуку тяжело дышал и весь вспотел, вдруг рухнул на пол, боль ударной волной пронеслась по конечностям. Едва он смог перевести дыхание, как кулак метнулся в его голову; у него практически не было времени увернуться от удара и покатиться в другую сторону — костяшки Кацуки ударились об пол рядом с его головой, попадая прямо в ту точку, где миллисекунду назад находилось его лицо. У него не было времени на размышления, он встал на ноги, издавая что-то среднее между стоном и взвизгом, тяжело спотыкаясь от быстроты движения и почти падая на задницу. До того, как он смог восстановить баланс, Кацуки уже нападал, наваливаясь на Изуку и охватывая его талию руками, а затем оба снова свалились на пол. Изуку рухнул с бездыханным «Уф», его ребра заныли от боли, будучи сжатыми весом Кацуки. Хотя тренировочные маты должны быть мягче для предотвращения травм, тело Изуку все еще слишком худое и не достаточно мускулистое, чтобы кости не болели и не дрожали после каждого контакта с землей, — что происходило гораздо чаще, чем ему бы хотелось, — особенно, когда другой человек прижимает его. Кацуки сел на него сверху в слишком знакомой позе — Изуку не мог не думать об их драке после падения Всемогущего, о том, как Кацуки использовал его как отдушину от стресса и чувства вины, — а сейчас он одной рукой держит голову Изуку так, что тот не может двинуть ею; а другой — обездвижил его руки над головой, держа крепкой хваткой кисти. Изуку тяжело дышал, пытаясь уклониться от него, но провалился. Он посмотрел на стоическое лицо, как только мог, учитывая неспособность двигать головой. Удивительно, как Кацуки может драться с таким лицом. Хотя Изуку заметил пот над его бровью, — капли скатывались с висков, голая кожа рук блестела. Пот пах нитроглицерином, исходящего от него, почти интоксикация. Его лицом было строгим и безэмоциональным, но не глаза. Если бы в алых глазах не пылала ярость, он бы спутал Кацуки со статуей. Ни единой морщинки на лице, ни единого следа приложенных усилий, усталости и самодовольства. Ярость и победа не повлияли на стоическое выражение лица Кацуки, по сколько оно такое всегда, и только лишь глаза выдавали эмоции. Изуку обнаружил в глазах Кацуки вызов, решимость, постоянный гнев. Он обнаружил себя, глазеющим в алый цвет, принимая во внимание, какими пылающими были глаза Кацуки, — оживленные, искрящиеся, истерзанные эмоциями, вопреки непроницаемости лица. Только, когда его осенило, что ладно, становится слишком странно, я должен перестать пялиться…Каччан внезапно отпустил его руки, голову и встал на ноги до того, как Изуку ощутил стыд за пристальный взгляд. — Ещё раз, — просто сказал Кацуки, направившись в дальнейший угол тренировочного мата, и только тогда он взглянул на Изуку. Изуку еще секунду полежал, еле дыша, а затем запрокинул голову назад и сжал глаза с усталым выдохом. Он встал на шаткие ноги со стоном и захромал в противоположную сторону мата, диаметрически дальше от оппонента. Даже, когда тренировка с Каччаном стала рутиной, Изуку не мог сказать, что не устает, в особенности с остальной частью его повестки дня. Он постарался держаться прямо с прямой осанкой, когда поднял кулаки к груди в знак протеста. Школа началась почти семестр назад, и все было…Хорошо. Все было замечательно на самом деле. Нельзя сказать, что они с Каччан стали лучшими друзьями, — если уж на то пошло, часто было трудно сказать, что они вообще друзья. Но что-то в их отношениях точно поменялось за последние шесть месяцев, после того дня в квартире Изуку. Сцены, подобные той, что была тогда, — лежать на его кровати, разговаривать, смеяться и просто проводить вместе время, — стали частыми. Их динамика становилась лучше, да, и они больше разговаривали и дружески шутили, чем за десятилетие, но это не все. Было что-то новое, невыразимое, и совершенно захватывающие в этом новом, что было у них с Каччаном. Для начала, с буллингом покончено. Он все еще оскорбляет Изуку, и довольно-таки жестко, но его поведение изменилось — может быть, ворчливость и резкость просто в его характере. Изуку видел, что тот вел себя так же с Киришимой и Каминари чаще всего, а они его друзья, не так ли? Возможно…возможно, просто Каччан такой. И не то чтобы мысль о Каччане, который перестал злиться, не вызывала мурашек у Изуку. Он привык к злому Каччану, и только с таким был. Все же, только одна мысль о нежном и ласковом Каччане, как пальцы Каччана бегают вверх и вниз по его спине, или уютно устраиваются на затылке, или ласкают щеку, или массируют плечи, или… Ох…Ему…ему лучше не думать ни о чем из этого. (Зачем мечтать о чем-то, что никогда не произойдет?) Во всяком случае, Изуку не мог отрицать, что каким бы резким ни был Каччан, факт их близости делает его счастливым. За семестр он научился не думать много о том, как Каччан зовёт его тупым задротом или другими вариациями. Он научился интерпретировать то, как Каччан грубил ему и ерошил волосы так сильно, что тот терял баланс, как дружеский жест. Он всегда был несколько грубым, и из наблюдений Изуку его отношений с другими людьми, в особенности с Киришимой, Кацуки так проявляет привязанность. Каччан все ещё говорил ему заткнись, блять и перестань бормотать во время уроков, но после не говорил и одалживал ему свои записи Изуку, когда тому нужно было пропускать занятия из-за плохого самочувствия или усталости. Каччан все ещё спрашивал, роняла ли его мама в детстве, но начал практиковаться в языке жестов с Изуку. Он все еще издевался и дразнил его из-за постеров Всемогущего по всей стене, но ещё и садился с ним, составляя компанию, когда тому становилось плохо из-за восстанавливающей иммунной системы (хотя он и жаловался на это). Он все еще называл Изуку Деку, но более не воспринимал как бесполезного. По крайней мере, Изуку нравилось так думать, когда он, уставившись в стену, ночью думал, думал и думал часами о дневных взаимодействиях с Каччаном. Трудно сказать, что они были настоящими друзьями по определению этого слова, но как-то, Изуку знал, что они друзья. По-своему. Может быть, это их собственное определение дружбы — определение дружбы Каччана. Адаптация концепции, которая подходим им обоим. Некие вариации того, что было и нет настоящей дружбы как таковой, но это их дружба. В конце концов, они стали ближе, и Изуку не жалуется, — он возьмет все, что ему дадут. Плюс, Каччан неоспоримо изменился, так что, возможно, это хороший знак. В действительности, он изменился, но в то же время оставался прежним. Столько всего в нём и в его отношении к Изуку поменялось, и в то же время это прежний Каччан, которого Изуку знал всю жизнь. И что с того, что теперь кажется, будто он заботится об Изуку? Он оставался таким же яростным, решительным и высокомерным. И что, что он ведёт себя так, будто бы они друзья? Он так же оскорбляет Изуку, дразнит и провоцирует его. Изуку сказал ему тогда, в Рождественский день у себя дома, что он полностью простит Каччана только при одном условии: он больше не позволит себе называть его «беспричудным». Каччан может звать его, как хочет, вести себя, как хочет, но он больше не воспользуется этим специфическим словом вновь, под угрозой того, что Изуку в целом перестанет с ним разговаривать. Было глупо, Изуку знал, Каччан не назовет его так, учитывая обстоятельства, ввиду которых он потерял причуду, и из-за страха Каччана, который он все-таки признал; страх, что Изуку возненавидит его за содеянное. Для обоих это больная тема, хотя Изуку больнее, поэтому он знал, что Каччан не сделает этого, — не после всего, через что они прошли, и всего, что изменило их отношения. Однако Изуку хотел перестраховаться — в особенности потому, что ему нужно, что бы Каччан понял последствия действий, их вес слишком тяжел, чтобы молчать. Особенно, после всего, через что Каччан заставила пройти Изуку в их детстве. Это специфическое слово было причиной многолетнего абьюза, боли, печали и изоляции. Изуку понимает, Каччан не хотел причинить вреда, забирая Все За Одного, — он поступил так, чтобы спасти его жить. Назвав его беспричудным снова, Каччан откроет многолетнюю рану. Рану, на которую Изуку не обращал внимания из-за неизбежности решения Каччана спасти ему жизни. Он знал, что у Качана не было выбора, когда тот съел его волосы. Изуку мог понять, что тот снова сделал его беспричудным ради его же блага, ради его жизни — но он не смог бы простить парня, если бы тот снова ткнул его лицом в грязь. Это было бы слишком тяжело, и использование этого слова вновь бы возвело ту непреодолимую пропасть между ними. Пропасть, которую они годами пытались преодолеть. Помолись, чтобы в следующей жизни у тебя была причуда, и сигани с крыши. К удивлению Изуку, Качан не стал ни насмехаться, ни дразнить его, ни жаловаться на его просьбу — он просто серьезно, молча, понимающе кивнул. Казалось, он понимал, насколько деликатна эта тема для Изуку, и он ни разу не повёл себя так, будто Изуку преувеличивает, — еще одно доказательство того, как он изменился и повзрослел за последние месяцы, каким бы резким и вспыльчивым он ни оставался. В целом, Изуку чувствовал, что это лучшая версия Качана, которую он только мог получить — всё тот же, но лучше. В нем все еще были те черты, которыми Изуку восхищался всю свою жизнь; в нём всё ещё была та свирепая, взрывная личность, которую Изуку так хорошо знал, а теперь — теперь Каччан действительно уделял Изуку время. Как будто они были равны. Как будто они могли быть равны. Всё было идеально, правда. И всё же... Изуку не мог отделаться от ощущения, что что-то не так. Он убедил себя, за шесть месяцев, прошедших с тех пор, как он помирился с Каччаном, что это тревожное чувство, от которого он никак не мог избавиться, было всего лишь последствием потери памяти. Несмотря на то, что с Каччаном всё было замечательно, и он становился лучше и сильнее с каждым днем, несмотря на некоторые неудачи, в его памяти все еще оставался месячный пробел – пробел, который он мог заполнить только рассказами других людей, а не своими собственными мыслями и воспоминаниями. Каччан ответил на все его вопросы и развеял все сомнения ещё на Рождество – даже когда Изуку не до конца понимал, что ему говорят – но он не мог отделаться от ощущения, что чего-то всё ещё не хватает – чего-то, что маячит в глубине его сознания, скрытое тенью, подавленное амнезией. (Чего-то, от чего у него щемило в груди, когда он смотрел на Каччана). Этим "чем-то" была его память, это должно быть так — а ещё отсутствие Одного За Всех, да, да, он знал, но он не мог не чувствовать... Он не мог не чувствовать опасения. И немного страха; но он бы ни за что не признался в этом вслух. Всемогущий заверил его, что сможет передать Одного За Всех обратно, как только его тело будет готово его выдержать (тем самым положив конец самому большому страху Изуку), а также, что к нему вернутся и воспоминания о его пребывании в роли призрака (что, безусловно, успокаивало). Но во всём этом испытании было что-то, что вызывало у Изуку беспокойство, почти тревогу. Он не мог точно сказать, что это, но он знал, что что-то есть. Впрочем, он мало что мог с этим поделать. Это факт, который он научился принимать ещё несколько месяцев назад, с тех пор, как Всемогущий сел с ним и объяснил, что произошло после того, как он выбежал из студенческого общежития и оставил Каччана позади. Пока он не получит Один За Всех назад и не восстановит воспоминания, он может лишь лечиться и тренироваться. Беспокойство только осложнит и замедлит лечение, так что он выбрал принять малую милость и побаловать себя вниманием и дружелюбностью Каччана — тем, к чему у него никогда не было доступа большую частью жизни, как бы сильно он ни хотел. Так что да, Изуку уже смирился с тем фактом, что он может только ждать и делать все возможное, чтобы восстановиться, но мальчик, он не думал, что лечение будет таким долгим. Он почти дошел до годовой-отметки с тех пор, как он проснулся с комы, и он все еще восстанавливается. Вероятное, месяц, проведенный без души в теле, а затем и минутная смерти нанесли ему больший урон, чем того ожидали. в то время его тело потеряло больше половины былой мышечной массы. Хотя он и сильнее сейчас, но не достаточно, чтобы осилить Один За Всех и проходить те тренировки, которые давал ему Всемогущий до поступления в ЮА Неоспоримой правдой было то, что Изуку в самом деле нужен медленный темп, ведь ускоренный нанесет больше вреда, чем пользы. Он в точности придерживался диеты, которую составил Всемогущий; ежедневно принимал лекарства, умеренно тренировался. В прошлом месяце Каччан предложил помочь ему с тренировками, чтобы улучшить координацию тела, и Изуку охотно согласился. В общем, он хорошо о себе заботился, и хотя ему все ещё бывает плохо (поскольку все сразу быть не может, не так ли?), такого рода происшествия происходят реже. Всемогущий тоже проводил с ним тренировки — не такие, как в первый раз, до того, как Изуку получил Один За Всех, а скорее их облегченную версию, — чтобы помочь ему в трудной задаче восстановления потерянной мышечной массы. И хотя дела в основном шли отлично, когда дело касалось восстановления его здоровья, Изуку должен признать, что дела обстоят немного хуже, когда дело касалось восстановления мышечной массы. Да, он определенно чувствовал себя лучше сейчас, когда конец семестра приближался к ним, чем в предыдущем семестре, но он все еще был слишком худым и слишком слабым, даже если его выписали из физиотерапии. Он все еще недостаточно накачан, несмотря на свою диету и постоянные тренировки. Его руки все еще тряслись, а ноги сводило, когда он пытался переусердствовать. Ему еще предстояло много работы, прежде чем он сможет вернуть Один За Всех, и эта задержка сводила его с ума. Не то чтобы он не обожал свои тренировки со Всемогущим и с Каччаном. То, что этот парень предложил ему эту возможность, было больше, чем Изуку когда-либо осмеливался мечтать в детстве. Сеансы не только давали им возможность провести некоторое время вместе, развивая их растущую дружбу, но и хорошо помогали его выздоровлению, каким бы медленным оно ни было. Каччан был отличным учителем, и, казалось, он особенно талантлив в точном определении именно того, над чем Изуку нужно усерднее работать, или улучшать, или развивать. Он преуспевал в сканировании всех его недостатков и использовании их против него во время спаррингов, что, с одной стороны, отстой, потому что это означало, что Изуку проводил много времени, уткнувшись лицом в пол, пока Каччан обездвиживал его, но, с другой стороны, было здорово, потому что это означало, что Изуку мог использовать этот опыт, чтобы учиться и усерднее работать над преодолением своих недостатков. Так что, хотя тренировки с Каччаном обычно оставляли его измотанным и с фиолетовыми синяками, покрывающими все его тело, они и приближали его к полному восстановлению и к конечному возвращению причуды. Кроме того, Каччан не пытался активно причинить ему боль или поставить синяки. Изуку знал Каччана как свои пять пальцев, даже если они раньше не были так близки: он знал его тактику. Он мог сказать, когда Каччан смягчал свои удары, что он часто делал во время их тренировок. Синяки Изуку были результатом его ослабленного тела, а не кулаков Каччана — что было еще одной причиной, по которой он был так расстроен тем, сколько времени ему требовалось, чтобы поправиться. Его проблема с задержкой в выздоровлении заключалась не в том, что ему приходилось проводить больше времени с Каччаном — скорее, это было определенно лучшей частью задержки и единственным, что делало ее стоящей. Его проблема с задержкой заключалась в том, что она заставляла его чувствовать себя в ловушке внутри своего собственного тела. Изуку был наблюдательным. Он был внимательным и осторожным, у него был стратегический, аналитический ум. Невероятное количество тетрадей с анализом героев, которыми он владел, было тому доказательством. Через неделю после тренировок с Каччаном он уже мог предсказать почти каждое его движение, каждую его атаку, каждое его наступление — какой рукой он предпочитал атаковать первым, как он ставил ноги на мат перед тем, как броситься в атаку, легкое прищуривание его глаз, когда он разрабатывал свою следующую тактику. Если Изуку уже хорошо анализировал Каччана, когда они едва разговаривали друг с другом, то теперь он мог читать Каччана как открытую книгу, поскольку они тренировались вместе каждую неделю. И все же, несмотря на все это, несмотря ни на что... Он все еще не мог заставить свое тело вовремя реагировать. Он становился все лучше в блокировании атак Каччана, но ему было трудно уклоняться от них или контратаковать, независимо от того, насколько быстро работал его мозг. Изуку чувствовал себя рассинхронизированным со своим собственным телом, как будто его мозг и его конечности работали с разной частотой кадров. Он знал все, что должен был сделать, чтобы победить, каждый шаг, который ему нужно было выполнить, чтобы победить Каччана, но он не мог заставить свои дрожащие, глупые костлявые руки сделать это; он не мог заставить свои дрожащие, уставшие ноги подчиниться ему. Скорее, это заставляло его чувствовать себя еще более расстроенным и несчастным из-за своей нынешней ситуации, и только усиливало его желание как можно скорее полностью поправиться. В основном, теперь его распорядок дня выглядел так: ходить на занятия, полноценно и сбалансированно обедать с друзьями, тренироваться с Каччаном, тренироваться со Всемогущим, немного учиться, ложиться спать. Иногда между делом тренироваться с Каччаном в языке жестов, иногда проводить время с друзьями по другим поводам. Время от времени он снова заболевал, и то было совершенно отстойно, но он научился справляться. В основном, он просто проводил большую часть своих дней, желая поскорее поправился. Единственная причина, по которой он не чувствовал себя плохо, заключалась в том, что он и вправду работал над этим. Он активно делал все, чтобы достичь своей цели, независимо от того, насколько трудными были дни. Айзава-сенсей отнесся с большим пониманием, когда Изуку, с помощью Всемогущего, объяснил ему ситуацию с его выздоровлением и обосновал, почему он не сможет принимать участие в занятиях, требующих использования причуды, до тех пор, пока он не восстановится на сто процентов. В конце концов, последнее, что нужно было Айзаве-сенсею, это чтобы Изуку ломал свои кости через день и постоянно получал травмы, со всем остальным, через что он уже проходил — шаг назад, как он это назвал. Из-за этого Изуку был освобожден от всех практических занятий с использованием причуды в качестве меры предосторожности, и поэтому ему нужно будет сдать оценочный экзамен, как только он полностью восстановится. Экзамен определит, сможет ли он продолжать посещать занятия со своими друзьями или ему нужно будет пройти семестр еще раз с другим классом. Именно поэтому его тренировки с Каччаном были важны, даже если они не использовали причуды: Изуку нужно было поддерживать себя на высоте, если он не хотел отстать…или еще больше отстать. Кто мог бы помочь ему лучше, чем лучший из лучших? Поэтому, несмотря на свою усталость, Изуку поднял кулаки к груди, с вызовом глядя на Каччана и жестом приказав ему атаковать. Кацуки усмехнулся. Они снова начали спарринговать, Изуку успешно нанес несколько ударов по животу Кацуки и увернулся от одной из входящих атак Кацуки, прежде чем пара потных рук схватила его за левую руку, и мир перевернулся. Когда Изуку восстановил равновесие, он снова лежал на спине, руки прижаты руками Кацуки над головой, а парень сидел у него на коленях, чтобы прижать его к полу точно так же, как он это делал мгновения назад. Изуку вздохнул и в разочаровании откинул голову назад. Ему действительно нужно было поработать над защитой своего левого фланга. — Тебе нужно поработать над защитой своего левого фланга, — сказал Кацуки, идеально имитируя его мысли, с лицом таким же стоическим, как всегда. Глаза Изуку немного расширились, но Кацуки, похоже, этого не заметил. — Я знаю, — сказал Изуку с обреченным тоном, расслабляясь под Кацуки, поскольку он знал, что сейчас далеко не в той форме, чтобы освободиться от хватки парни. — Я буду работать над этим. — Конечно, будешь, — усмехнулся Кацуки, как будто Изуку только что сказал самую глупую вещь в мире. — Прямо сейчас, блин. Давай, — он ослабил хватку на Изуку и снова встал на ноги, повторив то, что он сделал, и вернувшись в дальний конец мата. Изуку застонал, пытаясь встать, уже чувствуя себя измотанным. Он подошел к противоположной стороне и снова поднял кулаки. На этот раз это было почти жалко. Изуку удалось нанести только один удар, прежде чем Кацуки снова отправил его на пол, снова взобрался на него и снова прижал его руки над головой. Изуку вздохнул и закрыл глаза. — Ои. Что, блять, ты думаешь, что делаешь? — нетерпеливо спросил Кацуки, и Изуку открыл глаза и увидел, что стоическое лицо исказилось в раздраженной гримасе. При взгляде на лицо Изуку выражение лица Кацуки сменилось подозрением. — Ты проигрываешь нарочно? — Нет, — слишком быстро ответил Изуку, чувствуя, как к его щекам приливает жар. — С чего бы я…я стал бы это делать, Каччан, это…это даже... — Тогда хватит делать это так легко, — сердито фыркнул Кацуки. Он сильнее сжал запястья Изуку и наклонился так, чтобы его лицо было ближе к лицу парня, его вес сильнее давил на Изуку, так как их животы герметично соединились. Изуку сглотнул, чувствуя жар и пот кожи Каччана, соприкасающиеся с его кожей с острым вниманием. — Как будто ты даже не прилагаешь усилий, дерьмовый Деку. Почему ты продолжаешь расслабляться после того, как я обездвиживаю тебя? Если ты столкнешься с противником, который набросится на тебя в полную силу, он не облегчит тебе задачу, как я, — он еще сильнее сжал запястья Изуку, словно чтобы доказать свою точку зрения. — Я... Я знаю, — сказал Изуку, нервничая и со стыдом осознавая, что его лицо, должно быть, было такого же цвета, как помидор. — Я поработаю над этим, может быть, даже поговорю со Все... — Освободись, — перебил его Кацуки, властность во всем его тоне. — Что? — почти прохрипел Изуку, ужас и что-то теплое скопилось в нижней части его живота. — Я сказал, освободись. Давай. Ты в бою, и злодей сбивает тебя с ног, как это сделал я, — сказал Кацуки. — Он использует вес своего тела, чтобы прижать твою талию, поэтому использовать ноги не вариант. Он схватил твои запястья вот так, — он снова сжал их, — и прижал их к твоей голове. Что собираешься делать? Сердце Изуку бешено колотилось в его груди. — К-Каччан, я... — Он собирается убить тебя. Что ты собираешься делать, Деку? — снова прервал его Кацуки. — У тебя нет поддержки, никакой связи, ничего. Кацуки снова наклонился вперед, еще больше его веса давило на Изуку, который не мог не вскрикнуть в ответ на давление. Когда Кацуки снова заговорил, его голос был хриплым, опасным и едва слышным шепотом. — Как ты собираешься освободиться? — спросил он тихим голосом. Изуку уставился на него, его глаза лихорадочно метались между алыми глазами Каччана. Лицо Каччана снова стало стоическим, ожидая, что Изуку сделает, как он отреагирует, как он освободится. И Изуку чувствовал себя уставшим и измотанным, но он не мог просто сказать Каччану, что сдастся, верно? Он тренируется, чтобы стать героем. Он не мог просто сдаться и позволить своему противнику победить. Изуку корчился и боролся под весом Кацуки, задыхаясь, пытаясь освободить свои руки, но безуспешно. Хватка Кацуки на его запястьях была непоколебима, и в этом положении было бы невозможно использовать их для проведения наступательной атаки. Затем он попытался извиваться и вертеть бедрами, пытаясь сдвинуть Кацуки, чтобы обхватить его талию ногами и использовать смещение веса, чтобы изменить их позиции, но парень был тяжелым, и его вес над промежностью Изуку был неподвижным. Изуку начал тяжело дышать, нервничая из-за того, что ни одна из его двух попыток сдвинуть противника не сработала. Но он не мог сдаться. Он не сдастся. Единственная конечность, которая все еще могла свободно двигаться и не была ограничена, — его голова, поэтому он решил использовать это в своих интересах. Кацуки наблюдал за ним с пристальным вниманием, с намеком на раздраженную ухмылку, зарождающуюся в уголке его губ из-за его очевидной победы. Он выглядел уверенным в своей победе, и Изуку решил использовать и это в своих интересах. Он тяжело вздохнул, позволяя своему телу расслабиться под Кацуки и закрывая глаза. Кацуки фыркнул, и этот выдох можно было описать как победный. — Так легко сдаешься, Деку? — насмехался он. — Ты не сильно затрудняешь мне становление номером один. Изуку глубоко вздохнул и пошевелил губами, как будто говорил, но ни звука из них не вырвалось. Кацуки нахмурился. — Что? — спросил он, инстинктивно наклоняя голову немного ближе к Изуку, чтобы расслышать его. — К-Каччан, я не... — сказал он, открывая глаза. Его голос был немного громче, но все еще едва превышал шепот. Их лица были очень близко друг к другу, кончики носов почти касались. Изуку облизнул губы, словно увлажняя их, прежде чем повторить свои слова, и в момент рассеянности Кацуки обнаружил, что его глаза невольно опускаются вниз, чтобы уставиться на полуоткрытые губы. Бам. Изуку воспользовался отвлечением и боднул Кацуки головой, заставив его на секунду ослабить хватку на его запястьях. Внезапная атака создала достаточно окна возможностей для Изуку, чтобы изо всех сил толкнуть Кацуки в грудь, оттолкнув его от себя, в то время как взрывной поднял руку, чтобы прижать к своей теперь разбитой губе. Кацуки потерял равновесие и упал на бок, и Изуку, не теряя времени, толкнул мальчика на спину и забрался на него, как это сделал сам Кацуки, прижимая руки Кацуки над его головой и используя свой вес, чтобы придавить его, идеально меняя их позиции, которые были совсем недавно. — Вот как я освобожусь, — счастливо улыбнулся он, что резко контрастировало со стоицизмом Кацуки. Кацуки бросал на него злобные взгляды, будучи разъяренным, немного крови сочилось из раны, которую лоб Изуку оставил на его нижней губе. — Ублюдок, — огрызнулся он, рыча, явно злой из-за того, что его так легко одурачили. — Что? Я взял твой недостаток и использовал его против тебя, — пожал плечами Изуку, его лицо было слишком радостным. Наконец-то хоть что-то из того, что он сделал, сработало. Наконец-то его тело послушалось его! Наконец-то он победил! Ему было немного неловко за то, что он использовал скомпрометированный слух Каччана против него в бою, но эй, Каччан все это время использовал все слабости Изуку против него, так что это было честно, верно? Ему разрешено победить хотя бы разок. От радости он невольно начал разглагольствовать. — Если подумать, ты делал так всегда. Но это только доказывает, насколько ты хороший учитель, Каччан! И я говорю это не для того, чтобы быть злым или чтобы «ткнуть тебя носом» или что бы ты там ни думал; я говорю это искренне. Ты должен гордиться собой, потому что это доказательство того, что твои методы обучения... — воскликнул он удивленно, когда Кацуки легко и изо всех сил толкнул своим бедром вверх против ягодиц Изуку, подняв колени мальчика от земли и заставив его потерять равновесие. Изуку повалился набок и перевернулся на спину, но прежде чем он успел встать, Кацуки уже снова оказался над ним. На этот раз Кацуки не использовал свой вес, чтобы прижать талию Изуку к полу, а встал на четвереньки над ним. Его правое колено упиралось в мат рядом с правым бедром Изуку, левое — рядом с левым бедром Изуку. Каждая из его рук крепко прижимала запястья Изуку к полу, и он выглядел разъяренным, нависая над ним. На самом деле, он выглядел почти диким, в некотором роде; глубокий красный цвет уже свернувшейся крови на его нижней губе идеально сочетался с багровым цветом его гневных глаз. Изуку попытался воспользоваться тем, что Каччан больше не сидит на нем, чтобы оттолкнуть его ногой, но его ноги едва смогли сдвинуть парня. Затем, тяжело дыша, он попытался обхватить ногами талию Кацуки и перекрутить его, чтобы снова поменять их местами, но Кацуки не сдвинулся с места. Вместо этого он просто прищурился на Изуку, и хватка на его запястьях стала крепче. Изуку разжал ноги на бедрах Кацуки, позволяя себе расслабиться в поражении. Кацуки не нужно было прижимать Изуку своим полным весом, чтобы тот понял, что все кончено — от Каччана больше не убежать. — Мило, задрот, но ты кое-что не учел, — усмехнулся он, как только Изуку сдался, его голос был тихим и хриплым, почти угрожающим. — Я достаточно тяжелый, чтобы прижать тебя. А ты... Он пожал плечами. Изуку уставился на него, и его щеки снова покраснели от смущения. Он внезапно почувствовал себя слабым и униженным — он действительно думал, что был близок к победе над Каччаном, но его слабость снова остановила его. Он отвел взгляд, больше не в силах смотреть в глаза Кацуки. Они оставались так несколько секунд, которые казались вечностью. — На сегодня хватит. Думаю, ты усвоил урок, — сказал Кацуки, положив конец неловкому молчанию и окончательно отпуская Изуку. Он встал на ноги. Прежде чем Изуку успел даже подумать о том, чтобы попытаться встать, Кацуки схватил его за руку и практически рывком поставил его на ноги без видимых усилий. Изуку рухнул ему на грудь из-за инерции, и Кацуки придержал его рукой за талию, пока тот восстанавливал равновесие и осмысливал внезапное изменение положения. Отсутствие усилий в этом жесте только напомнило Изуку о том, каким худым он был, и как далеко он от полного выздоровления. Он чувствовал себя одновременно разочарованным и жалким, и внезапно ему захотелось только одного — уйти в свою комнату и забыть об этом разочаровывающем повороте событий. Стараясь не встречаться взглядом с Каччаном, он осторожно разорвал их прикосновение и сошел с мата, направляясь к стулу, где оставил свои вещи, и схватил полотенце. Боковым зрением он видел, как Каччан выходит вслед за ним и делает то же самое, но он не осмеливался смотреть на него. Впервые ему было неприятно видеть самодовольную победу в этих багровых глазах, чтобы не вспоминать собственное поражение. Он вытер полотенцем лоб и грудь, снова чувствуя себя измотанным, теперь, когда адреналин спарринга больше не подпитывал его. Изуку больше всего на свете хотел принять приятный, горячий душ, немного поспать и, возможно, проработать альтернативные способы избежать неумолимой хватки Каччана, не полагаясь на свой смехотворно малый вес тела или в основном отсутствующую силу. Он снова почувствовал себя беспричудным. Что ж, он снова был беспричудным, но чувствовал, будто вернулся к той жизни, какой она была до встречи со Всемогущим, вернулся к нулевой отметке: слабый, беспомощный и неспособный позаботиться ни о себе, ни о ком-либо другом. — Эй. Ботан, — позвал его Кацуки через несколько мгновений, и Изуку обернулся, чтобы посмотреть на него инстинктивно, даже не задумываясь об этом. Как только их глаза встретились, Изуку перевел взгляд на ноги Кацуки. Кацуки фыркнул, возможно, чувствуя его дискомфорт, и сделал шаг ближе к нему. Изуку снова встретился с ним взглядом, осознавая, что его разочарование и унижение из-за неспособности сделать что-то настолько простое, как побег, должно быть, были очевидны. Во всяком случае, выражение лица Кацуки было нечитаемым, но в его тоне не было насмешки, когда он сказал: — Неплохой ход. Изуку моргнул, опешив. — Это застало меня врасплох, и вся эта фигня с прижатием к земле, возможно, и сработала бы, будь ты потяжелее, — похвалил Каччан. И, черт возьми, Изуку почувствовал себя нелепо из-за того, как участилось его сердцебиение и как заблестели его глаза от такой простой вещи, как комплимент от Каччана. Слышать похвалу, исходящую от него, было настолько необычно и редко, что Изуку не мог не чувствовать себя зависимым — из-за этого у него поднялось настроение, и чем больше он получал, тем больше жаждал. Его кислое настроение полностью изменилось только от этих простых слов, и это, должно быть, отразилось на его лице, потому что Кацуки ухмыльнулся и фыркнул. — Но не зазнавайся пока, придурок. Если кто-то схватит тебя, пока ты еще слаб, и ты провернешь эту хрень, не пытайся прижать к земле. Ты бодаешь их головой и убегаешь к черту, чтобы получить помощь, понял? — строго добавил он. Изуку захотелось возразить, но он знал, что Кацуки прав. Пока он все еще слаб и выздоравливает, ему нужно быть осторожным, и, хотя он ненавидел идею побега, он ненавидел идею смерти еще больше. Он вернется к самостоятельной защите, когда будет достаточно здоров. — Хай, — просто сказал он, кивнув. Кацуки тоже кивнул и отвернулся, возвращаясь к вытиранию. Изуку держал свое полотенце вялой рукой перед собой в течение нескольких задумчивых секунд, прежде чем снова повернуться к Кацуки. — Как твоя губа? — спросил он, и в его голосе была слышна печаль. Кацуки закатил глаза, не удосужившись посмотреть на него. — Ничего страшного. За ночь заживет, — просто ответил он. — Ты уверен? — Изуку нахмурился, делая шаг ближе к Кацуки. — Я... Я не хотел причинить тебе такую сильную боль, Каччан, прости меня. Может быть, тебе стоит пойти к Исцеляющей Девочке... — Потребуется гораздо больше, чем твоя толстая кокосовая голова, чтобы отправить меня к старухе. Я сказал, что со мной все в порядке, так что хватит, блин, волноваться об этом, — перебил Изуку Кацуки, предостерегающе сверкнув глазами. Изуку отступил, усвоив за последние месяцы, что, когда дело касалось здоровья Каччана, лучше не давить на него, чтобы он не обрушил свой гнев. — Хорошо, — сказал он, кладя свое полотенце обратно в сумку, поднимая ее и перекидывая через плечо. — Мне все равно жаль. — Знаю, — Кацуки закатил глаза, — Как я и сказал, не волнуйся. Пауза. Изуку просто стоял, с сумкой на плече, готовый уйти, в то время как Кацуки продолжал вытираться полотенцем. Однако что-то, казалось, удерживало его от того, чтобы просто выйти из спортзала и получить свой долгожданный — и заслуженный — сон. — Ты возвращаешься в общежитие? — спросил Кацуки, повернувшись к Изуку с острым взглядом, когда заметил, что тот не двигается. — Д-да, — кивнул Изуку, чувствуя себя пойманным с поличным, хотя в чем именно, он не мог сказать. Он сдержал зевок. — Мне очень нужен душ. — Я знаю. Я чувствую твой запах, — хмыкнул Кацуки с серьезным лицом. За последние месяцы Изуку понял, что Каччан обычно не меняет выражения лица, когда шутит — он скажет что-то грубое в шутку и как оскорбление с одним и тем же выражением лица, а это значит, что трудно понять, когда он что-то имеет в виду, а когда нет. В этот раз Изуку понимал — особенно по тому, как Каччан повернулся, чтобы одарить его самодовольной ухмылкой, как бы для большей ясности. — Эй, — запротестовал Изуку просто так, потому что в его глазах и на губах был юмор. — Иди смой эту вонь, Деку. И, может, поспи немного, когда закончишь. Ты выглядишь как дерьмо. Изуку устало усмехнулся и медленно прошел мимо Кацуки к двери. — Я просто устал, — рассеянно пожал он плечами. — Ты тоже возвращаешься в общежитие? —Не. Я собираюсь потренироваться с Киришимой, — Кацуки ответил, не глядя на него, слишком занятый копанием в своей сумке. Лицо Изуку вытянулось, и на этот раз он был благодарен, что Кацуки не удосужился посмотреть на него, иначе тот увидел бы реакцию. Его мозг не мог не представить, как Каччан сидит на четвереньках над Киришимой, идеально имитируя то, что он сделал с Изуку всего несколько минут назад, их носы и губы в миллиметрах друг от друга, как у него и Изуку, Каччан прижимает руки Киришимы над головой, как он делал это с ним, и злобно ухмыляется, победа сверкает в его глазах, а их пах и животы прижаты друг к другу… — Нужно по-настоящему поспарринговаться, верно, Деку? — поддразнил Кацуки довольно злобно, все еще не замечая реакции Изуку. Его слова должны были задеть из-за недавнего поражения, которое Изуку потерпел от его рук, но на самом деле они задели из-за подразумеваемого в них — что Изуку в качестве противника — детская игра, или просто времяпрепровождение; что Изуку совсем не является вызовом; что Изуку не достоин. И Изуку знал — он знал, что в его состоянии, он не представлял реального вызова способностям Каччана, но он позволил себе надеяться, что не только он получает что-то из этих матчей — что Каччан тоже извлекает из них пользу. И, видимо...он ошибался. Изуку сглотнул и опустил голову, его молчание привлекло внимание Кацуки, заставив его наконец повернуться, чтобы посмотреть. Он нахмурился, заметив грусть на лице Изуку. — С хера ли у тебя такой вид? — непонимающе спросил Кацуки. Изуку вздохнул, зная причину его вопроса. Как только Каччан начал быть более милым и дружелюбным к нему, он стал лучше интерпретировать поддразнивания Каччана. Изуку перестал принимать его слова близко к сердцу, хотя некоторые из них все еще ранят. И теперь его реакция на его очевидные поддразнивания вернулась к тому, какой она была до того, как они были в хороших отношениях, что, мягко говоря, неожиданно. Зная, что он в конечном итоге сделает ситуацию еще более странной, если ничего не скажет, Изуку почесал затылок и пожал плечами. — Ничего. Мне просто было интересно… — запнулся он, смущенный и нерешительный. Глаза Кацуки приковались к нему, теперь все его внимание было сосредоточено на нем. У него не было возможности выпутаться из этого — он сам себе вырыл могилу. Изуку снова вздохнул, не встречаясь взглядом с Кацуки, надеясь, что его вопрос не прозвучит так странно вслух, как он звучал в его голове. — Ты… эм. Ты тренируешься с Киришимой-куном так же, как со мной? Кацуки прищурился, и подозрение отразилось на всем его лице. Он выпустил полотенце, позволив ему упасть на верх сумки, прежде чем он сделал шаг ближе к Изуку. Изуку понятия не имел, понял ли Каччан истинный смысл его вопроса. Часть его желала, чтобы он понял, а другая отчаянно желала противоположного. В ожидании ответа он тревожно теребил подол своей потной рубашки, отчаянно стремясь чем-то занять руки, хотя бы для того, чтобы снять напряжение от неловкого поворота, который принял разговор. Каччан приблизился к нему, и с такой близостью Изуку почувствовал, как его сердце бьется все быстрее и быстрее в груди. Он надеялся, что не испортил тот момент с Каччаном. Он надеялся, что не испортил свои будущие спарринги с Каччаном, заставив парня слишком смутиться из-за своих действий – забирался на него, прижимался к его паху, прижимал Изуку к полу и нависал так близко, что они могли чувствовать дыхание друг друга. Он надеялся, что Каччан не подумает о нем иначе, или перестанет делать то, что он всегда делал. Он надеялся, что не испортил свою дружбу с Каччаном — о, боже, ему потребовалось так много времени, чтобы добраться до этой точки, ему потребовалась буквальная кома, чтобы сблизиться с Каччаном, он действительно, очень надеялся, что не испортил все из-за одного глупого вопроса… — Нет, — ответил Кацуки просто, естественно и, по-видимому, не обеспокоенный, и этот простой ответ, как удар под дых, выбил Изуку из потока его нервных мыслей. — У Дерьмоволосого защита намного лучше, чем наступление, вероятно, из-за его причуды. Так что у нас должна быть другая динамика тренировок. — О-Ох, — просто ответил Изуку, занимая свои руки тем, что крепко и неловко сжимал ремни своей сумки. Кацуки подозрительно сузил глаза, но больше ничего не сказал. Он выглядел так, будто пытался проанализировать Изуку и понять, почему он задал этот вопрос, но нет, спасибо, Изуку не хотел рисковать. Это был его сигнал, чтобы убраться оттуда нахрен. — Хорошо, я пойду. Спасибо за спарринг, Каччан, я… я поработаю над своим левым флангом. Еще раз извини за…э-э, за т-твою губу. — Я уже сказал, что это не имеет значения, — был единственный ответ Кацуки, все еще подозрительного, когда Изуку повернулся и изо всех сил старался идти с нормальной скоростью к выходу. Прежде чем он добрался до двери, Кацуки позвал его. — Эй. Изуку остановился, сжимая руки в кулаки и кусая нижнюю губу. Он медленно обернулся, чтобы снова встретиться лицом к лицу с Каччаном, и на его лице было написано предвкушение. Лицо Каччана было серьезным, глаза — напряженными. — Д-да? Кацуки некоторое время смотрел на него. — Просто скажи мне, если для тебя это слишком, — сказал он. — Я могу быть полегче с тобой. Изуку некоторое время смотрел на него с ничего не выражающим лицом, прежде чем на его губах расцвела робкая улыбка. Это было совершенно противоположно тому, чего он хотел — чтобы Каччан был с ним полегче, — но он должен был признать, что это было мило и внимательно с его стороны. — Я знаю, что можешь, — сказал он немного меланхолично. — Я серьезно, Деку, — серьезно настаивал Каччан. — Меньше всего я хочу отправить тебя обратно в блядскую больницу из-за того, что я слишком переусердствовал с этой тренировочной хренью. Если ты думаешь, что это слишком, скажи мне, и мы что-нибудь придумаем. Мы всегда можем адаптироваться. Изуку кивнул, его улыбка стала шире, но глаза остались грустными. — Да. Хорошо. — Если Всемогущий надерет мне задницу из-за того, что ты был слишком туп, чтобы сказать, когда остановиться, у нас будут проблемы. — Всемогущий – это не тот, о ком тебе нужно беспокоиться, Каччан, — усмехнулся Изуку, дразня. Да, это было хорошо. Дразнить — это их новая норма, ему следует придерживаться ее. Это утешало, это снимало напряжение. — У нас не будет проблем, если твоя мама надерет мне задницу, потому что я, вероятно, никогда об этом не расскажу. — фыркнул Кацуки. Брови Изуку взлетели вверх. — Так ты признаешь, что моя мама может победить тебя? Что случилось со всеми этими разговорами «Я превзойду тебя и стану номером один»? — поддразнил Изуку. — Следи за своим поганым языком, дерьмовый Деку. Ты ходишь по тонкому льду, — Кацуки злобно посмотрел на него. — И научись принимать чертовы комплименты. Изуку ласково усмехнулся. — Увидимся завтра, Каччан. — Да, как скажешь. Изуку снова повернулся и ушел, и крошечная улыбка нарисовала уголки его губ, несмотря на печаль в его глазах. Как только Деку ушел, Кацуки задумчиво прикоснулся двумя пальцами к своей пульсирующей губе, прежде чем вернуться к копанию в содержимом своей сумки.

От: Ушастая

Ок слушай сюда

От: Бакуго От такого начала мне НЕ хочется тебя слушать

От: Ушастая

Прекрати

От: Ушастая

Думаю, тебе понравился

От: Бакуго Просто скажи уже

От: Ушастая

Ок, у нас давно нет времени на практику, да?

От: Ушастая

Момо не приходила ни на одну практику в прошлом семестре, а сейчас Токоями очень занят, и я знаю, ты тоже

От: Бакуго Так ты не была занята? От: Бакуго О господи, иди поживи

От: Ушастая

Заткнись

От: Ушастая

Я имею в виду

От: Ушастая

Ребята говорили о том, чтобы пойти на весенний фестиваль в центре

От: Бакуго Конечно я знаю ответ на вопрос

От: Ушастая

Бакуго

От: Ушастая

Дай мне дописать и перестань перебивать

От: Бакуго Не моя вина, что ты так медленно печатаешь

От: Ушастая

Ты заставляешь меня пожалеть за то, что я вообще подумала тебя позвать

От: Бакуго Прекрасно. Теперь ты оставишь меня?

От: Ушастая

Нет. Рассматривай это как наказание за то, что ты такая заноза в заднице

От: Ушастая

Как я и говорила

От: Ушастая

Весенний фестиваль. В центре. Будут разные шоу таланты и я записала нашу группу

От: Бакуго На самом деле звучит классно

От: Ушастая

Серьезно??

От: Бакуго Ага. Вам всего-то надо найди барабанщика для группы

От: Ушастая

Как же я тебя ненавижу

От: Ушастая

Ты барабанщик

От: Бакуго Может быть ты хочешь перепроверить

От: Ушастая

Я уже перепроверила

От: Ушастая

Ну давай. Я разрешу тебе выбрать половину песен из плей-листа

От: Бакуго Ага, трудно пропустить

От: Ушастая

Прекрати притворяться, что не хочешь играть тоскливые песни, которые слушаешь

От: Ушастая

Тогда весь плей-лист? Как тебе такое?

От: Бакуго Во-первых, нет. Во-вторых, какого хуя ты знаешь, что я слушал

От: Ушастая

Мы уже говорили об этом. Приложение позволяет другим людям видеть, что у тебя играет

От: Бакуго Сталкер От: Бакуго Стой. Все могут видеть?

От: Ушастая

Нет, только те, кто подписан на тебя

От: Ушастая

Я всему тебя научу, если ты пойдешь с нами на весенний фестиваль

От: Бакуго Нет

От: Ушастая

Бакуго, ДАВАЙ

От: Ушастая

Я уже нас записала и мне не хочется искать барабанщика

От: Ушастая

И ты говоришь, что хочешь, чтобы мы тебя кем-то заменили? Кем-то, кто окажется лучше тебя и затмит тот факт, что ты вообще с нами в группе был? И когда мы станем успешными, никто даже не вспомнит что ты был в начальном составе? ЭТОГО ты хочешь?

От: Бакуго Если это значит, что я не буду выступать напротив бесполезной массовки на каком-то неизвестном дерьмовом фестивале, то да От: Бакуго Еще я думал, что ты мечтаешь быть героем, а не какой-то звездой-недоделкой

От: Ушастая

Всегда хорошо, когда есть план Б

От: Ушастая

Но чего ты боишься?

От: Бакуго Ни хера я не боюсь

От: Ушастая

Я знаю, что Хатсуме обновила твой слуховой аппарат, и я знаю, что ты можешь носить его под защитой. Ты был великолепен на прошлом практике. Так в чем же дело?

От: Бакуго Дело в том, что я не хочу выступать с твоей дерьмовой группой напротив кучки людей, которых я не знаю, на тупом весеннем фестивале

От: Ушастая

Ох, знаешь что, ладно

От: Ушастая

Я найду другого барабанщица, ведь ты же любишь быть таким сложным

От: Бакуго Удачи Кацуки закрыл чат и убрал телефон, но потом тут же взял. После секундных раздумий он открыл музыкальное приложение и зашёл в профиль, проверяя подписчиков. Не много людей, это правда, но большая часть одноклассников там была. Ладно… Все его одноклассники там были. И он они могли видеть любую дерьмовую и депрессивную песню, которую слушал Кацуки. Он вздохнул и удалил приложение.

***

— Так вот, я тут подумал, — показал жестами Деку. — Ты пойдешь на весенний фестиваль? — Нет, — коротко ответил Кацуки жестами. Изуку нахмурился. Они сидели на кровати Изуку, скрестив ноги и глядя друг на друга. Это стало для них рутиной с тех пор, как они помирились и снова начались занятия — Кацуки приходил в комнату Изуку, и они какое-то время практиковались в языке жестов, обычно просто болтая о бессмысленных вещах и проводя время друг с другом. Однако с приближением конца триместра у них не было много свободного времени для этого — Кацуки был слишком занят учебой и практикой для занятий, требующих использования его причуды, которые Изуку не должен был посещать, а Изуку все еще изо всех сил пытался наверстать упущенное. Это был первый раз за несколько недель, когда у них появилась возможность встретиться и попрактиковаться в языке жестов. Было приятно поговорить друг с другом, не используя слов, хотя бы раз. Казалось, что в языке жестов они нашли другой тип общения, которого у них не было — никогда не было — в их устных разговорах, и это было приятно. Это было их личное, то, что разделяли только они двое, и, по-видимому, самый эффективный способ для них общаться и решать проблемы. Забавно, что эти встречи всегда происходили только в комнате Изуку. Подумав об этом, Кацуки понял, что Деку больше никогда не заходил в его комнату после того, как его душа вернулась в тело. Ха. — Почему нет? — нахмурился Изуку, явно удивленный. Кацуки закатил глаза. — Я действительно выгляжу как человек, который посещает такое дерьмо? Изуку нахмурился. — Но все идут. И… — он запнулся. Кацуки прищурился. — И что? Он колебался, казалось, разрываясь от противоречий. — Джиро-сан сказала мне, что ты пойдешь, — пожал он плечами спустя несколько мгновений. Кацуки почувствовал, что это не то, что Деку изначально хотел сказать, но решил не давить на него. — Она сказала, что ты будешь играть в группе. Я очень ждал. Кацуки взбесился. О чем думаем Ушастая, когда распространяет такое? — Она тебе это сказала? — Да. Я был очень взволнован. На самом деле... Кацуки посмотрел на него. Изуку пожал плечами. — Это я рассказал ей о шоу талантов. Моя мама получила листовку, когда ходила за продуктами, и отправила мне фотографию. Я подумал, что было бы здорово, если бы вы, ребята, там сыграли, так как у вас есть группа и вы иногда репетируете, так что... Ну, я рассказал об этом Джиро-сан, она сказала, что зарегистрирует вас, ведь срок уже истекает. Когда она сказала, что вы пойдете, я очень обрадовался. Кацуки уставился на него. — Облом, думаю, — Изуку снова пожал плечами, смирившись. — Но ты даже не собираешься посмотреть? Кацуки фыркнул. — С какой стати мне идти смотреть? — Не знаю. Я думал, ты дружишь с Джиро-сан и с ребятами из группы. — Да, и что? Изуку посмотрел на него с любопытством, немного наклонив голову вбок. Кацуки прищелкнул языком. — Тц. Только потому, что я дружу с ними, не значит, что я должен ходить туда, куда они идут. Я не люблю толпу, и у меня есть дела поважнее. Изуку тихо усмехнулся, подняв брови. — Например? — Не твое собачье дело. Изуку пожал плечами, и на его губах все еще была нежная улыбка. — Ну… Я уверен, что им будет трудно найти другого барабанщика. — Тебя что, Ушастая подкупила, чтобы ты меня уговорил, или что-то в этом роде? — Что? Кацуки вздохнул, закатив глаза. — Ничего, забудь. Изуку одарил его смущенной улыбкой, но перестал говорить об этом. — Ну, полагаю, я буду скучать по тебе. — Перестань говорить так, будто ты собираешься на это дерьмо. — Ну... я иду. Кацуки уставился на него. — Зачем? Изуку нахмурился. — Поддержать друзей. Потусоваться. Просто хорошо провести время, думаю. Почему бы мне не пойти? — Я не знал, что ты уже готов к такому дерьму. Лицо Изуку вытянулось, улыбка сменилась разочарованием. — Каччан. Может, я и не готов к нормальному бою против тебя прямо сейчас, но мне лучше. Гораздо лучше — Конечно. — Я серьезно. Я знаю, что я все еще… — он немного подумал, — Костлявый. И худой. И у меня пока не очень получается спарринговаться. Но мне лучше. Правда. — Ты ошибаешься. Изуку уставился на него, как будто тот дал ему пощечину, наполовину обиженный и наполовину смущенный. — У тебя хорошо получается спарринговаться, — продолжил Кацуки, заметив выражение в глазах Изуку. — Это не твоя вина, что ты потерял мышечную массу. Для кого-то твоего веса и с твоей ограниченной силой, у тебя все хорошо получается. Особенно учитывая, что ты буквально провел целый месяц без души в своем дерьмовом теле. Изуку усмехнулся, и обида исчезла из его глаз так же быстро, как и появилась. Его щеки немного порозовели, но довольные морщинки в уголках глаз отвлекли от этого Кацуки. — Не думаю, что когда-нибудь к этому привыкну. — К чему? — К тебе. Делающему мне комплименты. Кацуки вздохнул и закатил глаза с кислым выражением лица. — Заткнись и перестань портить момент. — Я серьезно! — Ты хочешь, чтобы я перестал? Лицо Изуку вытянулось, он был ошеломлен неожиданной резкостью Кацуки. Изуку думал, что он был груб в шутку, но, похоже, это было не так. — Нет. Нет, я… — он запнулся, прикусив нижнюю губу. — Я не хочу. Кацуки фыркнул. — Тогда перестань раздувать из этого проблему. Мне становится не по себе, когда ты говоришь о таком дерьме. Никто не делает подобных замечаний. — Извини. — Ага. Некоторое время никто из них не двигался, атмосфера в комнате стала напряженной. — Ты действительно хорошо справляешься, так что у меня нет причин лгать и говорить, что это не так, — добавил Кацуки спустя некоторое время. — Ты прошел через ад, никто не ожидает, что ты так быстро вернешься на вершину. Если бы у тебя все было ужасно, ты прекрасно знаешь, я бы без колебаний сказал тебе об этом. Изуку безрадостно усмехнулся. — Я знаю. — Вот и все. — Да. — Что? Изуку нахмурился. — Что что? — Что у тебя за выражение лица? — Какое выражение? — Как будто я тебе дерьмом под нос намазал. — Ой. Не говори так, Каччан. — Так ты скажешь мне или нет? Изуку замялся. — Я… Я не хотел причинять тебе дискомфорт. Прости, что заставил тебя чувствовать себя неловко. Я на самом деле пытался сделать тебе комплимент. — Заставляя меня чувствовать себя неловко? — Кацуки приподнял бровь. — Показывая тебе, что то, что ты сделал, заставило меня почувствовать себя хорошо, — Изуку снова нахмурился, смущенный. Кацуки сузил глаза. — Но ты не так это сказал. — Что? Кацуки фыркнул. — Ты сказал: «Не думаю, что когда-нибудь к этому привыкну». Это не создает впечатления, что я сделал что-то хорошее. Это просто напоминает мне о всех тех временах, когда я этого не делал. Глаза Изуку расширились. — О, — произнес он вслух. — Да, — показал Кацуки жестом. — Ты позволишь мне… — Изуку снова запнулся, переходя обратно к языку жестов. Он сглотнул, смущенный и нерешительный. — Ты позволишь мне перефразировать? — Да пофиг, ботан, — закатил он глаза. Изуку глубоко вздохнул, напрягся, прежде чем снова поднять руки, чтобы использовать язык жестов. — Я рад, что ты думаешь, что у меня все налаживается. И я рад, что ты уделяешь время тренировкам со мной. Мне трудно не удивляться каждому твоему комплименту, потому что я к этому не привык, но мне очень нравится, когда ты это делаешь, и от этого мне хорошо. Так что спасибо, Каччан. Кацуки уставился на него. Затем он фыркнул от смеха. — Очень слащаво. Изуку вздохнул и откинул голову назад, закатив глаза. — Почему ты должен так себя вести? — простонал он. — Я просто прикалываюсь над тобой. Просто я тоже не привык к такому дерьму. — К чему? — нахмурился Изуку. — Ко всем этим разговорам-о-своих-чувствах. Я никогда раньше этого не делал... Ну. Изуку изучающе посмотрел на его лицо. — Ты думаешь, терапия помогает в этом? — Что? — Не знаю. Терапия должна помочь тебе лучше осознать свои чувства, и она как бы заставляет тебя говорить о них. Так что, возможно, это...Не знаю. Что-то делает. Пауза. — Кажется, у тебя получается все лучше и лучше, поэтому я и спросил, — пояснил Изуку. Кацуки фыркнул. — Ты так думаешь? — Да. Я имею в виду, ты сильно изменился. К лучшему. Я не помню, что произошло, когда я был призраком, но я помню время после того, как проснулся. Ты был добрее ко мне. Нежнее. И ты уже ходил на терапию к тому времени. Кацуки снова фыркнул, но немного смущенно. — Я имею в виду, ты все еще... Ты, — продолжил Изуку. — Но другой. Мне это нравится. И кажется, что тебе тоже. Он посмотрел на Изуку, и подозрение отразилось на его лице. — В каком смысле? Изуку на мгновение задумался. — Мы разговариваем, — пожал плечами Изуку. — О наших проблемах, о том, что с нами произошло и что с нами происходит, о важных вещах. Мы больше не кричим друг на друга. Есть еще некоторые вещи, в которых нам нужно стать лучше, но мы... Мы... — он запнулся, сглотнул, но собрался с духом, чтобы продолжить. — Мы друзья. Кацуки изучающе посмотрел на его лицо. — Ты и твои дерьмовые ярлыки, — фыркнул он, но прежде чем Изуку успел отреагировать, он добавил, — Но да. Наверное. Изуку вздохнул, уставший. Иногда он желал, чтобы Каччан не был таким эмоционально скованным. — Ты чувствуешь себя лучше? — спросил Изуку. — В чем? — Не знаю. В жизни в целом. Себя. Свои эмоции. Ты думаешь, терапия помогает? Кацуки на мгновение задумался. — Наверное. Доктор Мацуо хороша. Она до чертиков любопытная, но она мне вроде как нравится, — признался он, с удивлением обнаружив, что ему нормально говорить это вслух. — Ну, это как бы ее работа, Каччан, — тихо усмехнулся Изуку. — Но я рад, что ты думаешь, что это помогает. — Почему? — нахмурился Кацуки. — Я не знаю. Я беспокоюсь о тебе. Кацуки фыркнул. — Беспокойся о себе, ботан. Со мной все в порядке. — Я знаю. Это не значит, что я не могу беспокоиться о тебе. — Зачем? — Это то, что делают друзья. Кацуки прищелкнул языком. — Я буду беспокоиться о своих друзьях, если у них вываливаются кишки или если они больны, или если у них сотрясение мозга. Зачем мне беспокоиться, если у них все в порядке? Изуку наклонил голову вбок, и на его лице появилось недоверчивое выражение. — То есть ты хочешь сказать, что ты не беспокоишься обо мне? Кацуки закатил глаза. — Ты знаешь, что я, блять, беспокоюсь, ты что, пытаешься меня унизить? Но ты чуть не умер раза три, и ты все еще не полностью восстановился. Так что логично, что я беспокоюсь. Ты костлявый как черт, и не можешь драться, чтобы спасти свою жизнь. Изуку покачал головой и отвел взгляд. — Видишь, ты всегда так делаешь. — Что делаю? — Становишься в защиту. Только ты на самом деле не становишься в защиту, ты становишься нападающим. В том смысле, что ты атакуешь других, чтобы защитить себя. Кацуки прищурился, глядя на него. — Где ты нахватался этого бреда? — Просто я некоторое время об этом думаю. — Зачем? Изуку пожал плечами. В последнее время он много думал о Каччане. — Не знаю. Пытаюсь понять тебя. — Какая пустая трата времени. Нечего понимать. — Я думаю, что есть. Особенно потому, что у меня в мозгу пробел в памяти длиной в месяц. — И что? — Так что я как бы пытаюсь заполнить пробелы. — Как я уже сказал, пустая трата времени. Ты сам сказал, что я все тот же человек, просто добрее. По моему скромному, блять, мнению, ты должен брать то, что можешь получить, и перестать все обдумывать. Я — это я, ты — это ты. Вот и все. Изуку уставился на него, и в уголках его глаз появились морщинки, как будто он счел заявление Кацуки забавным. — Видишь? Защита. — Здесь нечего защищать. Ты несешь какой-то бред. — Хорошо. Пауза. — С хера ли ты так самодовольно выглядишь? — Я не выгляжу самодовольно. — Да, выглядишь. Кусок дерьма. — Это грубо. — Я знаю. Это было намеренно. Может быть, так ты научишься ценить всякий раз, когда я не грублю, и, наконец, поймешь, что тебе лучше не тыкать этим мне в лицо. — Хорошо, Каччан. Я перестану об этом упоминать. — Наконец-то. Еще одна пауза. На этот раз дольше. — Думаю на сегодня хватит практики. — Ага, я тоже так думаю. От: Бакуго Ещё ищешь барабанщика?

От: Ушастая

Я знала, что ты явишься ^_^

От: Бакуго Заткнись нахрен. Я знаю, что ты сделала.

От: Ушастая

Что я сделала? :-0

От: Бакуго Ты знаешь.

От: Ушастая

Знаю?

От: Бакуго Манипулятивно и отстойно. Вообще не героически

От: Ушастая

Это не манипулятивно. Я просто оказываю тебе небольшую услугу

От: Бакуго С чего конкретно?

От: Ушастая

Ты знаешь.

От: Бакуго Без понятия, о чем ты

От: Ушастая

Боже, какой же ты забывчивый

От: Ушастая

Когда ты наконец-таки поймешь, я хочу быть рядом в тот момент, чтобы закричать тебе «ХА» в лицо

От: Бакуго Я реально без понятия, о чем ты, блять, говоришь

От: Ушастая

Ты в деле или нет?

От: Бакуго В деле. Но не думай, что я не припомню тебе.

От: Ушастая

В смысле, подтолкнуть тебя выйти с друзьями и повеселиться с людьми, которым ты небезразличен, вместо того, чтобы позволять тебе изолироваться в своей комнате неделями подряд и хандрить, как ты делаешь с января? Да, обвиняй меня за это.

От: Бакуго Ты думаешь, что ты очень умная, да?

От: Ушастая

Ты меня попозже поблагодаришь

От: Ушастая

Когда узнаешь ^_^

От: Бакуго Узнаю что?

От: Ушастая

Нужно идти, но я рада, что мы вернули барабанщика. Ребята будут так рады!

От: Ушастая

Увидимся!

От: Бакуго Пошла на хуй

От: Деку

Эй, Каччан

От: Деку

Могу я кое-что у тебя спросить?

Доставлено в 21:13

От: Каччан Что Прочитано в 8:02 От: Каччан Что??

От: Деку

Забудь, это пустяк :-)

От: Каччан Просто скажи

От: Деку

Не волнуйся

От: Каччан Пошёл на хуй От: Каччан Если ты хочешь позлиться за то, что я не ответил тебе во время, хотя бы пиши тогда, когда знаешь, что я не сплю От: Каччан Придурок

От: Деку

Я не злюсь, клянусь, то был пустяк

От: Деку

Увидимся в классе?

От: Каччан Лады Когда Деку вошел в класс, его глаза были красными от слез, из носа текло, и выглядел он бледнее, чем Кацуки видел его за долгое время. Кацуки потратил доли секунды, чтобы уставиться на жалкий вид ботаника, прежде чем решил, что ни за что на свете Деку не сможет высидеть часы занятий. Он практически вылетел со своего места, оборвав непрекращающуюся тираду Каминари на полуслове и заставив всех своих друзей повернуться и уставиться на прибывающего Изуку, который слегка покраснел от смущения из-за неожиданного внимания. — Ты, блять, придурок, — прошипел Кацуки (слишком громко, чтобы это можно было назвать шепотом), направляясь к Деку. — К-Каччан… — попытался Изуку, тихо. Кацуки уже пересек комнату уверенными, раздраженными шагами и, прежде чем парень успел выплюнуть какое бы то ни было извинение, Кацуки схватил Изуку за руку и вытащил его наружу, подальше от любопытных ушей его друзей. Он чувствовал, что все взгляды в комнате приклеены к ним, но ему было все равно, когда он вышел из класса и захлопнул за собой дверь, не обращая внимания на то, что Айзава-сенсей еще не пришел. — Так вот почему ты написал мне вчера? Ты, бля, болен? — спросил Кацуки сердито, приложив одну руку к стене рядом с головой Изуку, чтобы тот не пытался убежать. — Это то самое "пустяк", которое ты от меня скрывал? — Послушай, я… — попытался Изуку, явно нервничая, и теперь, когда Кацуки стоял ближе к нему, он увидел темные круги под глазами Деку, которые указывали на то, что он почти не спал прошлой ночью. — Ты должен был мне сказать, — перебил его снова Кацук сердито и напористо, чтобы скрыть свою обеспокоенность. — Ты должен был что-то сказать. Ты же пиздецки хорошо знаешь, что не можешь скрыть, когда болен, иначе тебе станет только хуже; ты что, подохнуть хочешь? — рявкнул он. Изуку вздохнул, разочарованно, и его дыхание вырвалось влажным и прерывистым. — Ты бы ничего не смог сделать, — ответил он покорно, и слова прозвучали заученно. — Я бы мог вложить немного смысла в твою тупую голову и сказать тебе оставаться в постели и не перенапрягаться из-за одного занятия, — огрызнулся Кацуки. — Слишком много занятий, Каччан, — огрызнулся Изуку. — Я уже пропустил достаточно… — Лучше пропустить занятия, чем снова отправиться в медпункт, идиот, — усмехнулся Кацуки, прикладывая руку ко лбу Деку так, что это можно было назвать чем угодно, кроме нежности. Его кожа была слишком горячей. — Этого ты, блять, хочешь? И отлично, похоже, у тебя чертова температура. Серьезно, Деку, что с тобой не так? — воскликнул он, и в его голосе гнев едва оставлял место для беспокойства. Доктор Мацуо не была бы этому рад, но Кацуки решил, что у него в данный момент есть заботы поважнее, и его сердце бешено колотилось в груди в идеальном сочетании гнева и беспокойства. — Я… я не мог понять, есть ли у меня температура, — Изуку сглотнул, прижимая свой горячий лоб к прохладному прикосновению Кацуки, не осознавая этого. — Поэтому я тебе и написал. Я потерял градусник. — Как, нахер, можно потерять градусник? — нахмурился Кацуки, убирая руку со лба Деку. Мальчик вздохнул из-за внезапного отсутствия прикосновения, прислонившись головой к стене. — Думаю, я забыл его дома, когда в последний раз навещал маму, — пожал он плечами. — Но после того, как я тебе написал, мне стало немного лучше, поэтому я решил не беспокоить тебя и, не знаю, просто замять тему. — Если это ты чувствуешь себя лучше, я сам отведу тебя в медпункт, — сердито сказал Кацуки, убирая другую руку, которой он блокировал путь Деку, и снова схватив его за руку. Он повернулся, как будто собираясь уйти, таща за собой Изуку, но Изуку тут же запротестовал, дрожащей рукой схватив руку Кацуки и не сдвигаясь с места, где он прислонился спиной к стене. — Нет, Каччан, пожалуйста, не выдавай меня, — взмолился он, расширив глаза. Даже если он выглядел уставшим, его хватка на руке Кацуки была сильной, и эти большие щенячьи зеленые глаза заставили что-то странное перевернуться в груди Кацуки. Деку шмыгнул носом, из которого все еще текло, и, черт возьми, он выглядел ужасно больным. Кацуки фыркнул, разозлившись. Резкий контраст с тем, насколько здоровым Деку выглядел днем ранее, обескураживал, мягко говоря. От этого вида у Кацуки перевернулось все внутри — он думал, что Деку идет на поправку. Конечно, его иммунная система была нарушена, и он время от времени подхватывал простуду или заразу, но прошло уже несколько месяцев с тех пор, как у него в последний раз была температура. Ему должно было быть экспоненциально лучше, без неожиданных рецидивов. Этот срыв в кажущемся выздоровлении Деку расстраивал, мягко говоря, но Кацуки не мог позволить этому ухудшиться — он не мог позволить, чтобы выздоровление Деку пострадало от еще большего отката. — Деку. Ты выглядишь дерьмово, — серьезно сказал он, его тон не оставлял места для обсуждения. — Я не собираюсь позволить тебе сделать себе хуже, потому что ты подлиза-ботаник. Если ты так отчаянно хочешь, я могу дать тебе свои записи позже… — Пожалуйста, — перебил его Деку, его голос был тверже, чем его дрожащие колени. То, как он сказал это слово — слово, которое он сказал — заставило Кацуки прищуриться, наблюдая за Деку с пристальным вниманием. Деку сглотнул, глубоко вздохнув, как будто собираясь с духом, необходимым ему, чтобы продолжить. — Не заставляй меня возвращаться в медпункт. Я не выношу это место, не снова, — добавил он, совершенно серьезно. Кацуки изучал его лицо. Деку выглядел измученным и больным. Мысль о том, что он рухнет и ударится головой о холодный, жесткий пол — блять, мысль о Деку в бессознательном состоянии, о Деку, обезумевшем от лихорадки, о Деку, смотрящем на него мертвыми глазами — всего этого было достаточно, чтобы заставить Кацуки принять быстрое, интуитивное решение. Он энергично покачал головой, отчего Деку опустил свою, чтобы скрыть дрожащую нижнюю губу. Во всяком случае, он выглядел почти безумным по сравнению с тем, каким он был несколько недель назад. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как Кацуки видел его таким хрупким, нездоровым и уязвимым. Фактически, до сих пор казалось, что Деку прилагает особые усилия, чтобы не выглядеть уязвимым, особенно когда он был перед Кацуки. Тот факт, что теперь Деку слишком слаб, чтобы поддерживать свой вид... Единственный вывод, к которому пришел Кацуки, заключался в том, что лихорадка сжигала чувство самосохранения Деку. Во всех смыслах, поскольку идиот просто явился в класс, будучи больным. Как будто предсказывая аргумент Кацуки, Деку продолжил, как будто Кацуки никогда и не качал головой: — Я не могу снова там оказаться. Я просто хочу поскорее выздороветь, — признался он, опустив голову, и его голос звучал влажно и дрожаще, но не жалобно. В разочарованном или даже в гневном ключе — в таком, что заставило Кацуки нахмуриться, потому что он не мог этого понять. — Деку... — И я не могу, — продолжил Деку, его голос был напряженным, и да, это определенно был гнев. Не слабость, не жалость. Усталость, но и гнев. — Каждый раз, когда я думаю, что, наконец, иду на поправку, что, наконец, возвращаю свои силы, я снова заболеваю. Я больше не могу этого выносить. Я просто хочу выздороветь. У меня так хорошо все шло; ты сам это видел. — он снова шмыгнул носом, и большая слеза вырвалась из его глаза и скатилась по щеке, несмотря на все его усилия. Кацуки нахмурился еще сильнее. Все знали, что Деку плакса, но в этом всем было что-то другое. Что-то, что он не мог толком определить. — Почему я просто не могу выздороветь? Почему я просто не могу быть сильным, как ты или Всемогущий? — шмыгнул Изуку, резко прислонившись головой к плечу Кацуки. Если бы в этом жесте было больше жизненной силы и силы, Кацуки счел бы это ударом головой в плечо, но по тому, как вяло Деку прислонился к нему впоследствии, он понял, что это просто изнеможение. Он вздрогнул от внезапного контакта, но не оттолкнул парня. — О чем, блять, ты говоришь? — спросил он, казалось, сердито, но на самом деле чувствуя больше замешательства, чем что-либо другое. Изуку несколько раз шмыгнул носом, прежде чем ответить. — Всемогущий продолжал быть героем номер один, даже несмотря на то, что у него буквально дыра в боку, — объяснил Изуку, его голос был приглушен рубашкой Кацуки. — Ты никогда не позволяешь чему-то глупому, как простуда или боль, остановить тебя. Ты всегда выкладываешься больше и встаешь на ноги, а я не могу... я не могу... — он задохнулся, тряся головой. — Каждый раз, когда я думаю, что, наконец, выздоравливаю, случается что-то подобное, и я пытаюсь применить плюс ультра и продолжать двигаться, и я заставляю себя работать усерднее, и все ведут себя... как будто я какой-то идиот, который не знает, как лучше, как будто я делаю это нарочно или ради внимания. И я сыт по горло. Каччан, я просто хочу вернуться к нормальной жизни, — пожаловался он. — Я больше не могу этого выносить. Я ненавижу чувствовать себя так, как будто я... б-беспомощный. Кацуки просто стоял там, руки вытянуты прямо вдоль тела, неподвижно, как статуя, позволяя Деку прислониться к нему, его голова покоилась между его плечом и шеей, а пальцы крепко вцепились в переднюю часть его рубашки. Он только надеялся, что Деку не слышит, как бешено бьется его сердце в груди. Какого хрена? — Деку, — сказал он, стараясь звучать спокойно и собранно, даже если он казался суровым и гневным. — Ты провел целый месяц без души в своем теле, еще месяц в коме и еще один в больнице. Твое сердце буквально остановилось. Ты не выздоровеешь в одночасье. — Прошли месяцы, — запротестовал Изуку, слишком резко, чтобы это можно было считать его естественным тоном. — И я все еще такой. Я должен быть лучше к этому времени. Я знаю, что должен. — Просто так твое тело справляется с этим, идиот, — усмехнулся Кацуки. — Разве ты не помнишь, как постоянно болел, когда мы были сопляками? Был даже случай, когда ты умудрился подхватить пневмонию, потому что продолжал настаивать на том, что чувствуешь себя лучше, и врал об этом своей маме. Изуку молчал. Он продолжал опираться на Кацуки в этих односторонних объятиях, а Кацуки продолжал стоять там и поддерживать его, не заключая его в свои объятия. — Ты медленно выздоравливаешь, Деку. Просто так есть. Перестань себя за это грызть и перестань, блин, пытаться заставить себя выздороветь. Так ты только усугубишь ситуацию, — отругал он его. Изуку судорожно вздохнул, сдуваясь. Весь гнев и разочарование, казалось, покинули его тело, оставив место только для разочарования. — Но я так устал, — посетовал он. — Тогда отдохни. — Нет, — шмыгнул он носом, слегка отстраняясь, чтобы взглянуть в глаза Кацуки. — Мне надоело быть таким. Слабым. Постоянно нуждаться в помощи, чтобы со мной обращались так, словно я фарфоровый. Я просто хочу снова чувствовать себя хорошо. Я... я просто хочу... — оборвал он. Кацуки нахмурился. — Чего? Изуку шмыгнул носом, выглядя решительным и честным. — Быть достаточно сильным, чтобы снова победить тебя. Кацуки фыркнул, и на его губах появилась легкая ухмылка. — Я не позволю тебе победить, если ты это имеешь в виду. — Нет, — сразу сказал Изуку, полностью оттолкнувшись и разорвав контакт, чтобы посмотреть на Кацуки. — Это не то, о чем я говорю. На самом деле, я имею в виду обратное, — он покачал головой. — Я хочу быть достаточно сильным, чтобы победить тебя самостоятельно. Ухмылка Кацуки стала шире. — В твоих мечтах. Изуку безрадостно усмехнулся, серьезно покачав головой. — Я серьезно, Каччан. — Я знаю, что ты серьезно, — усмехнулся Кацуки. — Но ты не победишь меня в ближайшее время, если будешь продолжать вытворять подобную хрень, — он указал на Изуку. — Если ты чувствуешь себя больным, прими свои гребаные лекарства и отдохни. Это единственный способ поправиться, это знает любой идиот. Если ты будешь продолжать так сильно стараться стать лучше — если ты будешь продолжать вести себя так, будто ты лучше, даже если это не так, ты только ухудшишь свое состояние, как с той гребаной пневмонией. Просто от желаний ничего не происходит, Деку, — усмехнулся он. Изуку сглотнул. — И что с того, что у Всемогущего дыра в боку? Он не проводил целый месяц без души. Черт знает, что я тоже. Но ты провел, и никто не ждет, что ты будешь вести себя так, будто этого никогда не было. И я не могу поверить, что ты заставляешь меня быть поддерживающим, разумным в этом разговоре, но все знают, через что ты прошел. Никто не хочет, чтобы ты вел себя так, будто с тобой все в порядке. — Но я не могу продолжать отставать, — запротестовал Изуку, упрямо. — Я не могу продолжать пропускать занятия... — Ты прекрасно знаешь, что каждый ублюдок в этой комнате готов одолжить тебе свои записи, если тебе придется взять больничный, — перебил его Кацуки. Затем что-то щелкнуло в его мозгу. Он сузил глаза, и Изуку это заметил. — Дело не в этом, верно? — спросил он с подозрением. Изуку опустил голову, и Кацуки не мог быть уверен, был ли румянец, заливший его щеки, от смущения или от лихорадки. — Я не хотел... — оборвал он. Кацуки вздохнул и схватил его за руку, сжимая ее. — Не хотел чего? — Я просто... Я... — Выплевывай, Деку, — резко сказал он. Деку вздохнул, признавая поражение. — Я не хотел пропускать больше занятий. Я имею в виду, это главная причина. Но...Но, э-э. Завтра весенний фестиваль, — признался он, не встречаясь с Кацуки взглядом. — И его я тоже не хотел пропускать. Кацуки уставился на него. Пауза. — Из-за этого? — Каччан... — Не-бля-ть-ве-ро-ят-но, Деку, — усмехнулся он, качая головой и отпуская руку Изуку. — Серьезно? — Я не хочу его пропускать! — сказал Изуку, защищаясь. Его щеки покраснели, а глаза были полны слез, но он выглядел серьезным — хотя и немного смешным, по мнению Кацуки. — И когда я написал тебе, чтобы спросить о градуснике, я не подумал, но потом я понял, что ты и ребята попытаетесь отговорить меня идти, если узнаете, что у меня температура, и мне действительно было намного лучше этим утром, Каччан, клянусь, мне было лучше, я бы не стал врать об этом... — Да, ты бы стал, блять... — ...и я не знаю, почему мне вдруг снова стало плохо, может быть, это аллергия делает мою и без того испорченную иммунную систему еще более испорченной, потому что уже весна, в конце концов. Я не знаю, я решил ничего тебе не говорить, потому что... — ...потому что ты идиот... — Нет, потому что я тоже могу быть сильным, даже если чувствую себя немного больным! Кацуки посмотрел на него без всякой чуши. — Ты опираешься на меня для поддержки, — сердито указал он. Изуку уставился вниз, на то место, где его рука опиралась на Кацуки, и он даже не помнил, как это произошло. Он снова начал отстраняться, чувствуя себя глупо, только чтобы его прервал сердитый рык Кацуки: — Если ты отпустишь, то упадешь, и... блять, Деку, я не говорил тебе отпускать, идиот, — отругал он, когда Изуку все же отступил, схватив одну из рук задрота, прежде чем тот смог потерять равновесие, и снова предложил ему поддержку, положив обе руки ему на талию. — Перестань так сильно стараться, — упрекнул он, усиливая хватку на талии Изуку, как бы подчеркивая свои слова. — Мне жаль, — снова шмыгнул Изуку, смущенный и расстроенный. — Мне правда жаль. Я просто хочу поправиться. — Тогда возвращайся в свою блядскую комнату и отдохни. От просиживания часами в классе тебе станет только хуже, — сказал Кацуки. — Но я не могу пропускать занятия, — запротестовал Изуку, глядя на Кацуки взглядом, отчаянно желая, чтобы он понял. — Я не могу выбрать фестиваль вместо этого. Если я не пойду на занятия, то я не смогу пойти на фестиваль, иначе все скажут: "Почему ты был на фестивале, а не на занятиях?", и они подумают, что я бездельничаю, и Айзава-сенсей разочаруется во мне... — горячечно болтал он. Кацуки недоверчиво фыркнул. — Ты вообще слышишь, что говоришь, гребаный идиот... — Почему вас двоих нет на своих местах? — прервал их Айзава-сенсей, и оба мальчика в полной синхронности повернули головы, чтобы посмотреть на учителя, который внезапно материализовался в коридоре и недовольно смотрел на них. Изуку открыл рот, чтобы заговорить — вероятно, чтобы принести извинения и найти паршивое оправдание, и, конечно же, подтвердить, что он немедленно вернется в класс, — но Кацуки оказался быстрее его. — Деку плохо себя чувствует и у него температура. Я говорил ему, чтобы он убирался отсюда, пока ему не стало хуже, — серьезно заявил он, одаривая своего учителя взглядом, который показывал, что он не шутит. Он чувствовал, как Деку поворачивает голову, чтобы бросить в него кинжалы предательства, но ему было наплевать. Здоровье Деку было на первом месте; его мелкая злость могла подождать. Айзава-сенсей посмотрел на них двоих, внимательно изучая их лица, прежде чем решил, что Кацуки говорит правду, и кивнул ему. — Ты все еще восстанавливаешься, Мидория. Возвращайся к себе и отдохни. Я запланирую тебе лекции, но ты одолжи у друзей записи, чтобы подготовиться, — коротко сказал он, его тон ясно говорил, что любой, кто оспорит его решение, поплатится, — Ты сможешь сам добраться? — Да, — сказал Изуку немного резковато и без колебаний, в то же время Кацуки сказал: — Нет. Айзава-сенсей задумчиво изучал Изуку, прежде чем повернуться к Кацуки, поддерживающего часть веса мальчика. Заметив это, Изуку попытался снова отстраниться от Кацуки, чтобы доказать, что он действительно может идти сам, но хватка Кацуки на его руке была непоколебимой, и он удерживал парня на месте практически без усилий. Изуку фыркнул. — Бакуго, проводи его обратно в общежитие, — приказал Айзава-сенсей, звуча как-то более устало, чем обычно, как будто он не мог поверить в трюк, который пытался провернуть Изуку. — Не торопись, помогая ему, но вернись, когда закончишь. Я надеюсь, что вы двое достаточно зрелые, чтобы не вступать в драку, — добавил он, задумчиво глядя на руку Кацуки, сжимающую талию Изуку, словно спасательный круг. — Мидория, если к отбою тебе не станет лучше, обратись к Исцеляющей Девочке, — заключил он. И с этими словами он прошел мимо них и вошел в класс, не удостоив их взглядом. Оба мальчика на мгновение замолчали, пока дверь закрывалась за Айзавой-сенсеем, и они обдумывали указания своего учителя. Изуку поник. Кацуки убрал руку с талии Изуку и схватил его за руку, как бы подталкивая. — Ты слышал его. Поднимай свою задницу и пошли. — Ты сказал, что не выдашь меня. — Я этого не говорил. К тому же, это не считается выдачей тебя, так что прекрати ныть. Я просто не дал твоей тупой заднице убить себя. Не стоит благодарности, кстати; а теперь пошли отсюда. Изуку недовольно вздохнул и опустил плечи, но сделал, как ему было сказано. Он вырвался из руки Кацуки, словно пытаясь сохранить остатки своего достоинства, но Кацуки снова схватил его и позаботился о том, чтобы держать его за руку, пока они шли; почти как охранник, конвоирующий заключенного. — Ты преувеличиваешь, — уныло сказал Изуку. — Конечно. — Я бы не стал убивать себя только ради того, чтобы посмотреть один урок, Каччан. — Я не собираюсь рисковать с тобой, так как ты уже дважды доказал, что ты придурок. — Прекрати. — Я перестану называть тебя придурком, когда ты перестанешь вести себя как он. Тишина. — Я не могу поверить, что ты это сделал, — спустя некоторое время обиженно простонал Изуку. Кацуки фыркнул. — Пф. Я мог бы сказать тебе то же самое. Каждый раз, когда я думаю, что твои инстинкты самосохранения наконец-то срабатывают, ты идешь и вытворяешь какую-то хрень, подобную этой. — Прости, если я ненавижу постоянно чувствовать себя больным и беспомощным. — Да, и если ты будешь доводить себя до предела, то это точно заставит тебя выздороветь, как и ненависть к своей болезни. У тебя что, вместо мозгов дерьмо? — Прекрати. — Я серьезно. — Ты просто злой. — У тебя нет иммунитета от правды только потому, что ты болен, и особенно после того, как ты размазал свои микробы по мне. Изуку снова покраснел, застигнутый врасплох этим обвинением. — Прости, — печально сказал он. — Я не хотел. — Деку, — вздохнул Кацуки. — Научись понимать шутки, ради всего святого. Пауза. — Но ты же не заразен, верно? Я имею в виду, ты действительно быстро заболел. Изуку вздохнул. — Я не заразен, Каччан. — Лучше бы так и было. К тому времени, когда они добрались до общежития, Кацуки поддерживал половину веса Деку, что само по себе указывало на то, насколько плохо и устало чувствовал себя парень, независимо от того, сколько масок он надевал. Он рухнул на свою кровать, как только оказался близко к ней, свернувшись на боку и жалобно вздохнув. Его зеленые кудри снова отросли и теперь закрывали часть глаз, а кончики касались его розовой щеки. Кацуки закатил глаза при этом виде, но в этом жесте не было раздражения. Если Деку так легко сдавался — если он позволял себе развалиться на части перед Кацуки сразу после признания, как сильно он ненавидит чувствовать себя слабым и беспомощным, — значит, ему действительно было очень плохо. — Снимай свою форму и переодевайся во что-нибудь другое. Я пойду возьму градусник, — объявил Кацуки, разворачиваясь и выходя из комнаты, не раздумывая. Ему потребовалось не более двух минут, чтобы подняться на свой этаж, взять градусник и вернуться в комнату Деку, но когда он снова вошел в нее, мальчик все еще находился в том же положении на кровати, лежа на боку, колени подтянуты к животу, школьная форма все еще на нем, а глаза закрыты. Кацуки вздохнул. На этот раз в этом жесте было немного раздражения. — Деку, я тебе не ебучая нянька, — фыркнул он. — Если ты будешь устраивать эти детские выходки, я отведу тебя к Исцеляющей Девочке. Изуку молчал, слишком неподвижно лежа на кровати. На секунду Кацуки задумался, не заснул ли он. — Твои манеры у постели больного отстойные, — в конце концов пробормотал Изуку, уткнувшись лицом в подушку. Теперь, когда он лежал в горизонтальном положении, казалось, что вся энергия, которую ему удалось собрать, решила вытечь из него и покинуть тело. — Я никогда не говорил, что они у меня есть. Поднимай свою задницу и снимай рубашку, чтобы я мог измерить твою температуру, — приказал Кацуки, его тон не оставлял места для отрицания или обсуждений. Если он намеренно прилагал усилия, чтобы звучать грубо, просто чтобы доказать, что у него, на самом деле, нет манер у постели больного, он бы в этом не признался. Изуку устало вздохнул, но сделал, как ему было сказано, опираясь на уставшие, дрожащие руки и садясь на кровати. Болезнь, по-видимому, делала его необычайно послушным — не то чтобы Кацуки жаловался — даже если он вел себя очень упрямо всего несколько минут назад. Казалось, что это делает его особенно цепким и драматичным - опять же, не то чтобы Кацуки жаловался. (Ладно, может быть, он и жаловался внутри себя, совсем немного. Что все-таки было с Деку и личным контактом?) Изуку расстегнул галстук и снял его, прежде чем дойти до рубашки, обнажив худое, бледное тело, украшенное веснушками, которые соответствовали веснушкам на его щеках. Кацуки не мог не заметить, что Деку начинает возвращать часть своей мышечной массы, — хотя он все еще был очень худым, его живот уже обретал некоторую свою прежнюю форму, как и руки. Изуку уставился на Кацуки любопытными глазами, и только тогда он понял, что слишком долго смотрел на Деку без рубашки. — Вот, — сказал он немного агрессивно, как бы компенсируя свое смущение, сунув градусник Изуку, как будто ничего особенного не произошло. — Положи его под мышку после того, как снимешь свою дерьмовую одежду. Я подожду снаружи. — Что? Почему? — нахмурился Изуку, смущенный. — Ты хочешь, чтобы я тут болтался, пока ты снимаешь штаны, ботан? — тут же огрызнулся Кацуки, гораздо резче, чем это было необходимо. Изуку покраснел еще сильнее, отводя взгляд. — О. Да. Д-Да, нет, все в порядке. — И я не собираюсь помогать тебе снимать штаны, — злобно объявил Кацуки, поворачиваясь спиной к мальчику и направляясь к двери. — Я и не прошу тебя, — сказал Изуку немного оборонительно. — Хорошо. Потому что я не буду этого делать. Ты сделаешь это сам. — Да, я знаю. И-и я сделаю. — Я не твоя нянька. — Ты это уже говорил. — Дай мне знать, когда закончишь. — Х-хорошо. Кацуки вышел из спальни, и, когда он повернулся, чтобы закрыть за собой дверь, он мельком увидел Деку: тот стоял к нему спиной и держал в руках рубашку, которую нашел, готовый надеть ее. Шрам от нападения злодея все еще был там, немного побледневший, резко контрастирующий со светлой кожей его спины. Кацуки смутно задавался вопросом, что произойдет, если он прикоснется к нему, если он проведет по нему пальцами. Вспомнит ли Деку все, как сам Кацуки, когда он не мог вспомнить нападение? Почувствует ли Деку боль? Почувствует ли он? Кацуки чувствовал покалывания на кончиках пальцев с желанием дотронуться до спину Деку, но вместе этого он закрыл дверь спальни и продолжил ждать снаружи со скрещенными руками. А что он должен был сделать? Вернуться, тыкнуть Деку в спину и снова уйти? Было бы ужасно нелепо…и трудно объяснимо. Но все же, он не мог перестать об этом думать. В общежитии было непривычно тихо; вероятно, потому что все резиденты сейчас в классе Айзавы-сенсея. Кацуки не мог сказать, что не наслаждается тихим и мирным общежитием. Но ему абсолютно точно нравилось бы оно большое при других обстоятельствах. Казалось, секунды стали годами, минуты — десятилетия; когда он услышал отдаленные звуки пенья птиц хорошо слышащим ухом, то мог думать только о торсе и спине Деку. Он выглядел сильнее и здоровее в последние недели, хотя и был в процессе восстановление, слегка нездоровый после всего. Но, может, это и хорошо, верно? Может быть, то, что Деку выглядел подтянутым и немного более мускулистым, было признаком того, что на этот раз его восстановление от какой-то заразы, которую он подхватил, будет быстрее и легче. Может быть, эта дурацкая лихорадка и эта дурацкая болезнь даже не так уж и серьезны, может, они уйдут так же быстро, как и пришли. Может быть, Кацуки слишком остро отреагировал, когда увидел Деку, входящего в класс. И, может быть, его тренировки с Деку действительно приносят эффект, раз его живот выглядит... вот так. И ладно, определенно странно, что он думает о животе Деку, стоя снаружи комнаты задрота, ожидая, когда Деку скажет ему зайти. Странно, что он вообще здесь, верно? Он смирился с тем, что теперь заботится о Деку, но пропускать занятия из-за него — снова ставить под угрозу свою карьеру из-за него — это уже слишком. Он пропускает лекцию Айзавы-сенсея, потому что привел Деку обратно в общежитие, что мог сделать любой из его дерьмовых друзей, и теперь он что? Слишком занят мыслями о голом Деку? И… блять, ладно, хватит. Он не позволит своему разуму блуждать в сторону голого Деку. Что за хрень? — Господи, почему, блять, так долго? — Кацуки издал протяженный стон спустя две минуты, кажущимися десятилетием. Он откинул голову и нетерпеливо выдохнул. — Я почти все! — Закричал Изуку с комнаты. — Какого хрена ты там делаешь? Просто надень пижаму и всё, несложно же! — Все, заходи! — сказал Деку, и Кацуки тут же зашёл, изо всех сил пытаясь не думать о торсе, спине, мышцах и голой коже. Изуку снова лежал в постели, уже укутанный в одно из (очевидно, многочисленных) постельных белей с тематикой Всемогущего. Он застенчиво взглянул на Кацуки, когда тот направился к его кровати с выражением лица, как всегда сердитым. — Где Гала аутфит, Деку? Я думал, найду тебя в нем, учитывая, что ты вечность переодевался, — усмехнулся он. — Я не так уж и долго переодевался, Каччан, — Изуку раздраженно прищурился. — Да, долго. Кому, блять, требуется две минуты, чтобы снять штаны? Чудак, — он сел на край кровати Деку, бесцеремонно доставая термометр из-под его подмышки. — Я не хотел потерять равновесие и упасть или сбить термометр. Извини, что осторожен, — Изуку вздохнул, озлобленный и явно сварливый из-за болезни, зарываясь немного глубже в одеяло, но оставляя место, чтобы Кацуки мог достать термометр. Кацуки проверил его температуру, одновременно с этим рассеянно подтянув одеяло обратно к подбородку Деку свободной рукой. — Не смей огрызаться на меня. 37,8. Не хорошо, но и не так плохо. Вероятно, все будет хорошо, если ты отдохнешь и выпьешь аспирин. И в следующий раз может ты скажешь, когда тебе плохо, — он указал на Деку сердитым взглядом. Изуку ответил тем же, хотя его взгляд не был и близко таким угрожающим, как он хотел — скорее, возмущенным, особенно учитывая, что из-под одеяла виднелись только его глаза. — Зачем? Чтобы ты мог продолжать орать на меня? — спросил он, чувствуя храбрость. Кацуки удивленно фыркнул от такой дерзости. — Чтобы я мог вдолбить немного смысла в твои дерьмовые мозги, — парировал он уверенно. — Хватит вести себя как сраный ребенок. Как будто бы я не всегда на тебя ору. — Я не веду себя как ребенок, — запротестовал Деку, подтягивая одеяло еще ближе к себе. — Конечно. Скрываешь, что тебе плохо, а теперь огрызаешься, потому что я разоблачил твою ложь — это очень зрелый поступок. — Может, я и не сказал тебе, потому что не хотел, чтобы ты так волновался! Кацуки нахмурился. — Ха? Кто, блять, сказал, что я волнуюсь? — Тебе не обязательно это говорить. Я вижу. — Ты слишком много о себе думаешь, дерьмовый задрот. — Ты сам сказал, что теперь заботишься обо мне. — Это не значит, что я, блять, волнуюсь из-за дерьмовой лихорадки, которая пройдет через несколько часов, — соврал Кацуки. — И хватит, блин, тыкать мне этим в лицо. Раз уж на то пошло, хватит вести себя так, будто дело во мне, когда мы оба прекрасно знаем, что ты хочешь пойти на завтрашний фестиваль. Изуку хватило порядочности промолчать, избегая взгляда Кацуки, но сохраняя сердитое выражение лица. — Нечего сказать, да? — усмехнулся Кацуки. — Рад узнать, что ты наконец-то решил заткнуться и сделать, как тебе говорят, хотя бы разок. Изуку фыркнул, но промолчал. Кацуки подошел к письменному столу задрота и взял оттуда бутылку воды и коробку с лекарствами. Он достал аспирин и протянул его Деку, предлагая ему бутылку с водой. Деку посмотрел на него подозрительными, покрасневшими глазами из-под одеяла. — Что? Я не собираюсь кормить тебя, — сказал Кацуки, грубо сунув ему таблетку и бутылку. Изуку освободил руки из-под одеяла и взял их, проглотил таблетку и запил ее глотком воды. Он вернул бутылку Кацуки и снова лег, укутываясь. — Спасибо, — коротко ответил он. Он не смотрел на Кацуки. — Ничего особенного. А теперь иди, блять, спать. Я зайду проведать тебя позже и потащу тебя к старухе, если тебе не станет лучше, — заявил он. — Ладно, — коротко ответил Изуку. Кацуки поставил бутылку и лекарства обратно на письменный стол Деку и повернулся, чтобы посмотреть на его свернувшуюся фигуру на кровати. Что-то в этой полнейшей горечи в тоне Деку раздражало его. — Что? — Хм? — коротко и холодно спросил Изуку. — Ты ведь не можешь злиться на меня за то, что я сказал Айзаве-сенсею. Ты ведь не настолько тупой, верно? — нахмурился он. Изуку закатил глаза и устало вздохнул, не отвечая. — Ну на хуй. Да ты и правда такой тупой… — Просто забудь, Каччан, — сказал он, закрывая глаза, как бы показывая, что пытается заснуть. — Да ладно. Обычно мне было бы плевать, поверь, но я, блять, просто не могу поверить; ты думаешь, что прав, а я виноват, — усмехнулся он, делая шаг ближе к кровати. — Конечно, потому что ты никогда не ошибаешься, — устало и монотонно сказал Изуку. Кацуки прищурился. — И с чего это вдруг? — Я сказал тебе просто забудь. Кацуки усмехнулся. — Знаешь что? Ладно, — сказал он, сделав неопределенный жест руками. — Посмотрим, есть ли мне вообще до этого дело. Я даже не знаю, что такого особенного в этом дерьмовом фестивале, — сказал он, снова разворачиваясь. — Тебе не понять. Он посмотрел на Изуку, на его лице читалось подозрение. — С чего бы это? Изуку пожал плечами, одеяло закрывало его лицо до самой переносицы. — Забудь, Каччан. — Нет уж, говори давай. Что делает тебя таким умным, а меня таким тупым, что я не пойму? — злобно спросил он. Изуку снова закрыл глаза, вздыхая. — Дело не в твоем эго, не в тебе и не в том, чтобы быть умным. И я уже говорил тебе. — Что? Он снова вздохнул, на этот раз громче, снова открыл глаза и посмотрел на Кацуки с нечитаемым выражением лица. — Я устал от того, что не могу ничего делать, никуда ходить, — устало объяснил он. — От того, что мне все время так плохо. Я просто хотел хоть раз выйти и немного повеселиться с друзьями, я просто хотел быть там ради… — он замолчал в расстройстве. — И теперь есть шанс, что я не смогу это сделать из-за какой-то дурацкой аллергии, — заключил он. Кацуки снова сел на край кровати Деку, но между ними оставался значительный зазор. Он наклонился ближе к больному парню, чтобы убедиться, что тот видит серьезное и не терпящее возражений выражение его лица, когда он говорил. — Хватит быть таким идиотом, — строго сказал Кацуки. — Лучше тебе пропустить этот дерьмовый фестиваль и поправиться, чем заставлять себя идти и слечь с чем-нибудь похуже. Это дерьмо проводят каждый год; ты можешь пойти в следующий раз. Это не важно. Изуку посмотрел на него с недоверием, написанным на всем его лице. — Конечно, это важно. Кацуки закатил глаза. — Деку, ты вообще хоть раз был на чем-то подобном? Там одни только цветы и идиотские песни, покупка всякого дешевого и разноцветного барахла… — Но это же твое… — он осекся, сглотнув слюну. — Вы будете играть завтра. Кацуки уставился на него. Изуку смущенно отвел взгляд. — Я просто не хотел это пропустить, — заключил он, пожав плечами. Кацуки продолжал смотреть на него. Прошло несколько секунд. Фырканье. — Ты издеваешься надо мной? — Нет, — тут же возразил Изуку, немного обидевшись. — Просто тупая любительская кавер-группа. Ничего особенного. Определенно не стоит того, чтобы усугублять ситуацию, — отчитал он. Что-то теплое разливалось в груди Кацуки, теперь, когда он узнал причину настойчивости Деку, но он ошибочно принял этот жар за злость. Изуку слегка повернул голову, чтобы сердито взглянуть на него. То, как его зеленые волосы непослушно торчали из-под одеяла, было одновременно мило и нелепо. — Но я хотел пойти посмотреть. — Ну, тебе не повезло, — резко ответил Кацуки, прежде чем успел подумать об этом, тут же пожалев, как только слова слетели с его губ, судя по вспышке боли, которая промелькнула в глазах Деку. Изуку вздохнул и повернулся на другой бок, снова свернувшись в позу эмбриона, спиной к Кацуки, подтянув одеяло до самых ушей. Кацуки тоже вздохнул и откинул голову назад, устало проведя рукой по лицу. — Слушай… это не то, что я хотел сказать, ладно? Ну, на самом деле, то, но это прозвучало не так. Я хотел сказать… хватит вести себя так, будто мир рушится из-за одного дерьмового фестиваля. Это не имеет значения. Если тебе так плохо из-за того, что ты его пропускаешь, если тебе так нравится наша дерьмовая музыка, чего я не понимаю, ты можешь зайти посмотреть репетицию. Но я буду очень, блять, зол, если ты заявишься туда завтра, с таким видом, будто бы свалишься. Как сегодня. Просто из-за своей упрямости. Изуку не шевелился в своем коконе, Кацуки видел только его торчащие волосы. — Что? Ты ничего не скажешь? Изуку молчал. — Ясно. Что ты там говорил, не ведешь себя как сраный ребенок? — Что ты хочешь услышать, Каччан? — резко огрызнулся Изуку, подняв голову из-под одеяла и показав покрасневшее и расстроенное лицо. — Я чувствую себя больным, ужасным и слабым. Я разочарован, что не могу делать то, что хочу. Я разочарован тем, что у меня даже нет сил пойти на занятия, не говоря уже о том, чтобы посмотреть, как ты играешь. Что именно ты хочешь услышать? Кацуки уставился на него, ошеломленный неожиданным срывом. Злой Деку был необычным зрелищем. Это сильно напомнило ему о том времени, когда они разделяли гнев. (Как будто бы было больно, но он ничего не сказал. К тому же, тогда это был гнев Кацуки, который чувствовал Деку — теперь это был его собственный). — Ты хочешь, чтобы я сказал, что ты прав и я слишком болен, чтобы идти? Спасибо, но я это и так знаю. Поверь мне, я прекрасно знаю, что болен. Я даже пожаловаться не могу, ты тут же отчитываешь, отчего мне кажется, что я не должен расстраиваться. — Я этого не говорил, — возразил Кацуки, нахмурившись. — Но ты ведешь себя так! — запротестовал Деку. — Что, нахер, это должно значить? — Ты все время ведешь себя так, будто я сумасшедший, потому что хочу сделать что-то такое простое, как выйти из дома! Я знаю, я все еще не полностью здоров; я знаю, что эта дурацкая аллергия продолжает брать надо мной верх всякий раз, когда вокруг слишком много пыльцы, но я не окажусь в больничной койке, если выйду на пару часов, Каччан! Ты продолжал говорить, что не будешь помогать мне снимать штаны, и... и повторять, что ты не моя нянька, хотя я никогда даже не просил тебя о помощи или о том, чтобы ты привел меня сюда! — огрызнулся он, раздраженный. — Тебе не нужно просить, — попытался сказать Кацуки, но прежде чем он успел хоть что-то добавить, Изуку продолжил: — Видишь? В этом вся проблема! — воскликнул он немного раздраженно. — Я не знаю, что думать, когда ты так себя ведешь, потому что твои слова не соответствуют твоим действиям, но что я знаю точно, так это то, что я чувствую себя ужасно. Все, чего я хочу, это скорее поправиться. Я не просил тебя помогать мне, но ты помог, а потом вел себя так, будто я заставлял тебя, так что извини, если я не очень благодарен за то, что ты настучал на меня Айзаве-сенсею, или за то, что ты продолжаешь вести себя так, будто я должен встать на колени и умолять тебя помочь мне снять штаны! Кацуки уставился на него. Глаза Деку расширились до выражения чистого ужаса, и его лицо стало невыносимо красным, что он тут же попытался скрыть под простыней. — Э-это не то, что я и-имел в виду, — заикаясь, пробормотал он, пристыженный, его голос был приглушен одеялом. Кацуки почувствовал, как кровь прилила к его собственным ушам, но ему удалось сохранить невозмутимое выражение лица. — Э-это не… — Я знаю, что ты имел в виду, — снова прервал его Кацуки, на удивление непроницаемый, но тайно смущенный. Он просто хотел положить конец нелепости этого разговора. Изуку уставился на него, его глаза были широко открыты и… Это что, страх? — И я понимаю, почему ты злишься, — продолжал Кацуки, отводя взгляд от нервного парня. — Но это не значит, что ты не тупой. Изуку нахмурился, прищурившись из-под одеяла, которое он снова натянул до самых ушей. — Я тупой, потому что мне не нравится болеть? — спросил он в замешательстве. — Ты тупой, потому что ты это ты, — закатил глаза Кацуки, вставая с кровати. — И потому, что ты до сих пор не научился не воспринимать меня так серьезно. И потому, что думаешь, что упасть лицом в пол — лучший вариант, чем, не знаю, сказать, что ты не в состоянии самостоятельно снять свои ебучие штаны. Нахмуренность Изуку усилилась. — Я… Я не понимаю, — признался он. Кацуки сердито посмотрел на него. — Если бы ты попросил, я бы помог, — пояснил он. — Не то чтобы я на самом деле просто сказал нет и смотрел, как ты мучаешься, словно идиот. Тебе не нужно ни о чем умолять. Нахмуренность Изуку усилилась. — Но как я должен понять? Как мне понять, что ты не будешь высмеивать меня, дразнить меня, или вечно этим попрекать? Кацуки вздохнул. — Никак, — признался он. — Это часть дружбы со мной. Я дразню людей. Я высмеиваю их. Если ты к этому не готов, тебе лучше сдаться сейчас. Изуку молча изучал его, пока Кацуки брал забытый термометр и убирал его в маленькую коробочку, осторожно ставя ее рядом с бутылкой воды на тумбочку Изуку. Идиоту это определенно нужнее, чем ему, поэтому Кацуки оставит его тут. — Но… — снова попытался Изуку, когда Кацуки вернулся в его поле зрения, чувствуя себя неловко. — Я не знаю. Когда ты просто дразнишься, а когда всерьез. Я не думаю, что могу отличать. Я думал, что могу, но я чаще ошибаюсь, чем угадываю. Кацуки окинул его быстрым взглядом; взглядом, который говорил больше, чем слова. Ты мог понять раньше. Теперь ты просто не помнишь. — Со временем научишься, — ответил он вместо этого, пожимая плечами и не глядя на Изуку. — Со временем это становится интуитивным. Изуку снова нахмурился, отводя взгляд. — Ох. — Слушай, Деку, — вздохнул Кацуки, скрестив руки на груди. — Иногда я кусок дерьма. Я знаю. И я не думаю, что какая-либо терапия гнева может это изменить. Я вспыльчив, у меня нет особого терпения, чтобы возиться с чужой херней, я оскорбляю людей. Я всегда был таким. И ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. — Да, — коротко кивнул Изуку. — Но сейчас я другой. Я очень, блин, стараюсь быть лучше, хотя иногда у меня все равно не получается, — он указал на пространство между собой и Изуку. — Боже, мне кажется, что мы ведем один и тот же разговор снова и снова. Чтобы стать лучше, я говорю о том, что думаю и чувствую, потому что крики и ругань не всегда передают правильный посыл. Это я и пытаюсь сейчас делать, но сложно. Я больше привык просто кричать, чем пытаться осознать свои эмоции. Разговор об этом дерьме уже вызывает у меня головную боль, — усмехнулся он. — И ты болен. Я вижу, как это тебя раздражает, и, блять, я бы сам сошел с ума, если бы был на твоем месте. Но я ничего не могу с этим поделать. Единственное, что ты можешь сделать, чтобы это изменить, — принимать свои лекарства и не перенапрягаться, когда ты чувствуешь себя неважно. Кроме этого… все, что ты можешь сделать, — ждать. Изуку вздохнул, его дыхание вырвалось влажным и дрожащим. — Но я устал, — снова сказал он. — Я знаю. Ты думаешь, я нет? Изуку покачал головой. — Ты не знаешь, каково это. — Не знаю, — признал Кацуки, кивнув. Изуку с любопытством посмотрел на него. Кацуки пожал плечами. — Я понятия не имею, что ты чувствуешь. Раньше знал. Раньше чувствовал. Но я знаю точно, что ты делаешь это не нарочно, — продолжил он. — Черт знает, у тебя комплекс неполноценности, и ты не можешь вот так ослабить бдительность по своей воле. Ты всегда был тем типом задрота, который чувствует потребность доказать, что ты сильный, даже когда это не так. Изуку тихонько усмехнулся. — Ты уверен, что говоришь обо мне? Кацуки сузил глаза, сердито взглянув на него. — Я говорю о том, что не буду держать зла, если тебе действительно нужна помощь, — огрызнулся он. — Возможно, я бы так поступил в прошлом. Я бы назвал тебя слабым, и обзывал бы тебя, высмеивал бы тебя за то, что ты такой беспомощный. Возможно, я бы даже стоял и смеялся, пока ты мучился. Но сейчас я этого не сделаю. И я думал, ты это уже знаешь. Изуку уставился на него, невыразимое чувство заставило его глаза наполниться слезами. — С-спасибо, Каччан, — всхлипнул он, растроганный. — Тебе не за что меня благодарить, Деку, — усмехнулся он с недоверием. Серьезно, почему Деку такой? — Н-но… — продолжил он, когда Кацуки дал понять, что собирается повернуться и уйти. — Е-есть еще одна вещь, которую я не понимаю. — Что такое? — снова огрызнулся он. Изуку уставился на него, нервно закусив нижнюю губу. Он казался нерешительным. Сделав глубокий вдох и едва заметно покачав головой, он спросил: — Почему ты такой… резкий? Кацуки вздохнул, изо всех сил стараясь не закатить глаза. О, боже. Неужели им действительно придется снова вести этот разговор? Неужели у Кацуки не может быть ни одного дня без напоминания о воспоминаниях, которые Деку потерял, о взаимодействиях и разговорах и событиях, о которых он понятия не имел? Это его личный ад, он вынужден снова переживать всю эту чувствительную чушь, вынужден столкнуться с последствиями события, которое произошло так давно, почти год спустя. — Если тебя это не… беспокоит, — продолжил Деку, — если ты не считаешь, что я беспомощен или делаю это нарочно, если… если ты не издеваешься надо мной, то почему ты ведешь себя так? Кацуки прищурился. — Как? — Как будто ты все время злишься на меня. Кацуки снова вздохнул, отводя взгляд с выражением, которое можно было бы принять за смесь стыда и раздражения. Он резко выдохнул, бросив на Изуку сердитый взгляд. — Потому что я такой и есть. Они смотрели друг на друга. — Я такой, — он указал на себя. — Я всегда был таким. И то, что я лучше, чем был, не означает, что я превращаюсь в совершенно другого человека. Я мудак, я могу это признать. Я грубый, и я слишком честный. Я резкий и дикий. Я все это знаю. И я не думаю, что могу быть кем-то другим. Я пытаюсь причинять тебе меньше боли. Больше нечего было сказать. Изуку выглядел взволнованным, но также и уставшим. Он первым разорвал зрительный контакт, потащив одну руку к своему лицу, чтобы спрятать глаза в сгибе локтя, и устало вздохнул. — Твои манеры у постели больного действительно отстойные, — прокомментировал он. — Знаю. Я никогда не говорил обратного. Тишина. Кацуки просто стоял там. Что-то подсказывало ему, что он не может оставить Деку одного прямо сейчас. — Думаю, мне уже становится лучше, — признался Изуку спустя несколько мгновений, его голос был монотонным. — Просто чтобы ты знал, ложь, чтобы пойти на этот дерьмовый фестиваль завтра, ни к чему не приведет. — Я не лгу, — вздохнул Изуку. — Думаю, аспирин помог. Меня просто клонит в сон. — Это потому что ты, блять, болен. Просто поспи немного, задрот, — усмехнулся он. — Я зайду позже посмотреть, варишься ли ты в своем соку и бредишь. — Я не бредил, — запротестовал Изуку, не двигаясь и не глядя на Кацуки. — И я не варился в соку. У меня даже температура не такая уж и высокая была, ты сам так сказал. — Конечно. Постарайся не удариться головой о тумбочку, когда будешь вставать, — сказал Кацуки, направляясь к двери. — Хорошо, — был приглушенный, полусонный ответ Изуку. — И Деку? — сказал Кацуки через плечо, открывая дверь. — Да? Пауза. — Просто напиши, если тебе что-нибудь понадобится. Мягкая улыбка появилась на уголках губ Изуку. — Хорошо. Спасибо, Каччан. — Да ладно. Изуку услышал звук закрывающейся двери. Ему потребовался почти час, чтобы уснуть.

***

К тому времени, когда Кацуки вернулся в комнату Изуку, уже темнело. Он постучал в дверь, но ответа не последовало. Он провел весь день, проверяя свой телефон на наличие новых сообщений, но ничего не нашел, значит, парень, вероятно, еще спит. — Ои, Деку. Ты проснулся? — спросил он, постучав в дверь еще раз. Нет ответа. Кацуки подавил навязчивые мысли о том, что Деку без сознания упал на пол, пытаясь встать и пойти в ванную, а под его головой уже скапливается лужа крови. Вместо этого он снова постучал в дверь, на этот раз громче. Нет ответа. — Деку, я захожу. Если ты занимаешься чем-нибудь странным, лучше прекрати сейчас же. С этими словами он повернул ручку и открыл дверь ровно настолько, чтобы заглянуть внутрь. Комната была темной, освещенной лишь тонкой струйкой света, исходящей из полуоткрытой двери и калейдоскопическими полосами оранжевого, просочившихся сквозь небольшие щели между шторами. Закат снаружи заставлял вырисовывал из комнаты Деку абстрактную картину, а улыбающаяся фигура Всемогущего, висевшая на стенах, казалась яркой в оранжевом свете. В полумраке комната казалась уютной и комфортной, не слишком теплой и не слишком холодной, вызывая ощущение весны. Деку крепко спал на своей кровати, лежа на спине с открытым от усталости ртом. Он больше не окутан одеялом, которое запуталось между его торсом и ногами, которые, к слову, были обнажены, поскольку на Деку была только старая футболка Всемогущего и красные трусы. Кацуки почувствовал, как кровь прилила к ушам, осознав, что все то время, что он говорил с Деку днем, этот задрот был одет только в трусы. Он и не знал, потому что его ноги были скрыты одеялом. Прекрати думать об этой херне, какого хуя. Он подошел к кровати, чтобы получше рассмотреть спящего ботаника. Деку выглядел расслабленным, цвет его щек казался более здоровым, и дыхание, похоже, было в норме. Его волосы — хаотичный ворох непослушных кудрей, торчащих во все стороны. Кацуки поймал себя на том, что отводит выбившуюся прядь зелени от закрытых глаз Деку, пользуясь возможностью, чтобы его пальцы задержались на лбу парня. У него больше не было жара, и температура, казалось, в норме. Несмотря на это, Кацуки распутал одеяло, сбившееся на ногах Деку, стараясь изо всех сил не смотреть ему в пах, и укрыл задрота до пояса, пытаясь сохранить пристойность и уже нормализованную температуру. Закрытые глаза Изуку дрогнули, и он сонно вздохнул, начиная приходить в сознание. Кацуки быстро убрал руку, лежащую на лбу. Прежде чем Изуку мог проснуться и увидеть Кацуки, наблюдающего за ним во сне, Кацуки ткнул его в руку, пытаясь создать впечатление, будто именно это и послужило причиной пробуждения. — Эй. Хватит спать, — сказал он, не особо задумываясь, и в его голове всплыло жуткое воспоминание из прошлого. Эй. Подъем, дерьмовый задрот. Хватит спать. Никакой реакции. Изуку продолжал лежать совершенно неподвижно, раскинувшись поверх Кацуки и прижимая его к земле. Его руки безвольно лежали по бокам. Он попытался оттолкнуть мальчика и освободиться. Изуку просто безвольно перекатился в сторону, когда Кацуки толкнул его, его конечности неестественно раскинулись на полу, а голова беспомощно склонилась вбок, когда он слетел с Кацуки. И только тогда до него дошло. Глаза Деку были открыты. Он вздрогнул, в груди все сжалось от этого воспоминания, и тело автоматически перешло в режим бей-или-беги. Он старался не думать о том, насколько мертвыми выглядели глаза Деку и каким безвольным казалось его тело в тот роковой день, но теперь было слишком поздно, ущерб нанесен — и все, что он видел, это мертвые зеленые глаза, уставившиеся в никуда, потерянные миром, потерянные им. Но потом Изуку моргнул затуманенными глазами, зевнул и уставился на него сонной растерянностью, а Кацуки смотрел на него с ужасом на лице. Он жив. Он не мертв. С ним все в порядке. (Облегчение переполнило его, но он не позволил этому проявиться). — Каччан? — спросил он хриплым, сонным голосом. Кацуки на мгновение сглотнул, переводя дыхание. Его сердце бешено колотилось в груди. — Да. Как себя чувствуешь? Изуку на мгновение задумался, его мозг медленно соображал после долгого сна. — Лучше, наверное. Просто пить хочется, — признался он, потирая глаз и снова зевая; он сел, опираясь на подушки, которые Кацуки в итоге подложил за его спину. — Который час? Кацуки фыркнул и сел на край кровати рядом с Деку, положив бумажный пакет, который он принес, и доставая из него бутылку прохладной воды. Он протянул ее Изуку, не особо задумываясь, и продолжил возиться с содержимым пакета. — Почти комендантский час. Ты проспал весь день, — небрежно сказал он. — Что? Ох…О нет, — простонал Изуку, открывая бутылку с водой. Он откинул голову назад, к стене, в отчаянии. — Теперь я не смогу уснуть ночью. — Просто прими свои лекарства, задрот. Они тебя усыпят, — Кацуки закатил глаза. — Хм, — простонал Изуку, пока пил воду. Он был недовольном, и вздохнул, когда закончил пить. — Вот, — сказал Кацуки, выуживая что-то из бумажного пакета и протягивая Изуку. — Что это? — Изуку нахмурился, беря пакет и заглядывая внутрь. — Ужин. Я подумал, тебе не захочется спускаться в общую комнату, но поесть нужно, — отрезал он. Изуку уставился на него. — Что? — нахмурился Кацуки, раздраженный. Изуку моргнул, а затем снова глянул на пакет. — Н-ничего. Эм…ничего. Спасибо, Каччан, — произнес он почти застенчиво. Кацуки фыркнул. — Не думай об этом много, — сказал он. — Просто ешь. Неловкая пауза. — Думаешь, тебе нужно будет пойти к старухе? Изуку покачал головой. — Да нет. Я и правда чувствую себя намного лучше, — пожал он плечами. Затем он неуверенно встретился взглядом с Кацуки. — Может, я смогу… — Мы не будем это обсуждать, — перебил Кацуки, не дав ему закончить. Изуку опустил голову, но кивнул, и его плечи поникли в поражении. — Да, хорошо. Он схватил миску с едой, которую принес ему Кацуки, поставил ее себе на колени и начал есть. Кацуки взял свою миску с едой, устроился на кровати Деку, скрестив ноги перед парнем — в точности повторяя то, как они обычно сидели во время практики языка жестов, — и тоже начал есть. Между ними снова повисла неловкая тишина, пока они ели. — Это…Это действительно очень вкусно, — сказал неловко Изуку через некоторое время. Кацуки просто кивнул. — Ты приготовил? — попытался Изуку, не получив ответ. — А ты как думаешь? — Кацуки вскинул на него бровь. Изуку опустил глаза. — Это…это вкусно. — Не за что. Изуку посмотрел на него, но ничего не сказал. Кацуки решил, что ему тоже лучше помолчать. Прошло еще несколько неловких мгновений. — Ну, и как прошел твой день? — спросил Изуку. — Как обычно. Ничего особенного не произошло. Позже принесу тебе свои записи. — О. Хорошо. Спасибо. Кацуки пожал плечами. Еще больше тишины. Заторможенный после сна мозг Изуку неизбежно погружался в тревожные мысли о том, что, блин, сейчас происходит, почему все так неловко, что я должен сказать, пока он ел, когда от внезапного осознания его глаза расширились. — Каччан! У тебя сегодня репетиция группы, разве нет? — воскликнул он с раздражением. Кацуки уставился на него. — Да, — пожал он плечами, как будто ничего особенного не происходило. — Почему ты не там?! — Изуку нахмурился. — Потому что я здесь, — просто ответил Кацуки, указывая на свою еду. — Ужинаю. — Но, Каччан! Фестиваль завтра… — Я знаю. — Тебе нужно репетировать! — Не нужно. Я уже знаю все песни, которые мы будем играть. — Но… Но ребята не расстроятся… — Деку. Изуку уставился на него. Кацуки посмотрел в ответ. — Ч-что? — Я не пойду на репетицию сегодня. — Почему нет? — Изуку нахмурился. Кацуки глубоко вздохнул. — Ты жаловался, что мои слова не соответствуют моим действиям. Может быть, я паршиво выражаю свои чувства, может быть, я говорю так, будто постоянно злюсь по пустякам, что, в общем-то, правда; и да, я могу кричать, быть грубым и резким, но, на данный момент…Просто сосредоточься на действиях, а не на словах. Изуку уставился на него. — Ч-что…? Кацуки раздраженно сверкнул глазами. Неужели этот придурок не может приложить усилий, чтобы понять его действия? — Я не пойду на репетицию. Я остаюсь здесь, — подчеркнуто произнес Кацуки, и это прозвучало почти злобно. Изуку моргнул. — О. — Да. — Н-но… — Перестань усложнять. Изуку опустил голову. — Хорошо. Тишина. — Спасибо, Каччан. Кацуки вернулся к своей еде, вместо ответа. — Я тоже…Эм, — попытался Изуку через несколько неловких мгновений, опустив глаза. — Я тоже думал, знаешь. О том, что ты сказал. Кацуки взглянул на него. — И я хочу, чтобы ты знал, я не хочу, чтобы ты менялся, — добавил он, явно нервничая, играя палочками вместо того. Он встретился взглядом с Кацуки. — Ты не был бы Каччаном, если бы не был таким… — он сглотнул, едва заметно показывая на Кацуки. — Я знаю. Я хотел понять… — он осекся. Кацуки подождал немного. — Просто скажи, — поторопил он, когда Изуку не продолжил. Изуку на мгновение закрыл глаза, а потом вновь открыл. — Мне тяжело. Учитывая то, как мы росли; то, что ты говорил, то, как ты себя вел, то…то, как ты называл меня беспричудным. Ты… Ты ненавидел меня тогда, — он пожал плечами. — Но сейчас ты ведешь себя так же, так как я должен понять разницу? Как я должен узнать, что ты больше не ненавидишь меня? Как я должен понять, ты груб, потому что ты просто грубый, или ты груб, потому что ты снова начал меня ненавидеть? — Деку… — И я знаю, — перебил он Кацуки, не смотря. — Ты добрее. Да, это так. И дружелюбнее. Ты треплешь мои волосы, спрашиваешь, как у меня дела, приносишь свои записи, тренируешься со мной, даешь советы, приносишь ужин, — он нервно улыбнулся и указал на еду. — Я не говорю, что мне это не нравится. Мне нравится, пожалуйста, не пойми меня неправильно, — быстро добавил он, с нервным выдохом. — Просто… Я знаю, ты злишься, и знаю, что ты работаешь над этим, я не жду, что ты перестанешь злиться. Но со всем этим, с тем, каким ты был раньше… — Я понял, — сказал Кацуки, прежде чем Деку смог продолжить свою тираду. Деку уставился на него. — Ты понял? — Да, — сказал Кацуки, внезапно чувствуя усталость и раздражение. — Я понял. Понимаю, тебе должно быть трудно различать, но…ты умел это делать. Изуку нахмурился. — Что? — Когда ты был призраком. Ты научился различать. Когда я шутил, когда был серьезен. Тебе потребовалось время, но когда понял, ты смог. У нас такие разговоры были миллион раз. Изуку удивленно моргнул, казалось, пораженно. — О. Кацуки отложил свою еду в сторону и внезапно, под влиянием прилива храбрости, вдохновения и отчаяния, наклонился ближе к Деку на кровати. — Могу я кое-что попробовать? — Д-да? — спросил он, серьезно глядя в глаза Изуку. Щеки задрота мгновенно покраснели, но он коротко кивнул с широко раскрытыми от предвкушения глазами. Кацуки наклонился еще ближе, его рука коснулась талии Деку и слегка приподняла его рубашку. Деку тут же вскрикнул, подскочив от удивления,его зеленые глаза расширились еще больше. — К-К-Каччан! — воскликнул он потрясенно и красный, как помидор. — Что ты делаешь?! Кацуки просто смотрел на него, его лица было сосредоточенным и серьезным, а рука касалась голой кожи на талии Изуку. Как только парень успокоился, он продолжил водить своими загрубевшими пальцами по коже Деку, чувствуя, как под его прикосновениями появляются мурашки. Его пальцы почувствовали бугорок приподнятой кожи, который указывал на то, что он достиг своей цели — шрам на спине Деку. Он встретился взглядом с нервным и смущенным Изуку, его алые глаза заострились от внимания, когда пальцы провели, так нежно, по шраму, пересекающему его спину. Зрачки Кацуки расширились от внимания и предвкушения, выискивая в зеленых глазах Деку любой знак воспоминания, узнавания, чего угодно — всего, что он мог использовать. Любой обрывок памяти, любой обрывок хоть чего-нибудь. Деку продолжал смотреть на него широко раскрытыми глазами, с покрасневшими щеками, напряженной челюстью Отлично. Значит, не сработало. Деку ничего не вспомнил и, вероятно, теперь ужасно смущен. С раздраженным вздохом Кацуки опустил голову и убрал руку из-под одежды Деку, снова откинувшись на кровать. — Неважно, — сказал он сердито. — Не сработало. Изуку моргнул, его лицо было красным. — Ч-что не сработало? — спросил он. Затем, прежде чем Кацуки успел ответить, он нахмурился. — П-подожди. Ты говорил мне, что когда касался моего шрама тогда, то вспомнил события нападения злодея. — Да, — признался Кацуки с угрюмым пожатием плечами. — Но сейчас это не сработало. Изуку печально посмотрел на него. — Каччан, — сказал он тоном, который ничуть не улучшил кислое настроение Кацуки. Изуку наклонил голову набок с выражением, похожим на жалость, но ею быть не может, поскольку задрот понимал, что лучше этого не делать. Возможно, то было сочувствие. — Я знаю, ты хочешь, чтобы я вспомнил. Я тоже хочу. — Да, — фыркнул он. — Но я пока не могу. М-мне… Мне жаль, — он опустил голову. Кацуки застонал и закатил глаза. — Перестань, блять, извиняться. Это не твоя долбаная вина; не надо строить из себя жертву, — отругал Кацуки. Изуку вздохнул. — Я и не собирался, — запротестовал он. — Но…Я понимаю. Это меня тоже расстраивает. Кацуки посмотрел на него. Изуку одарил его неуверенной, поддерживающей улыбкой. — Знаю, все было проще, когда мы могли чувствовать эмоции друг друга, — продолжил он. — Я имею в виду… Я не знаю, по крайней мере, пока, но могу представить. Уже сама по себе идея звучит проще, — он тихонько усмехнулся. — Но я не думаю, что мы когда-нибудь снова сможем это делать. Не думаю, что простое воспоминание упростит ситуацию, — признался он. Кацуки изучал его лицо. Он не рассматривал такую возможность. С самого начала он верил, что Деку восстановит свои воспоминания, и тогда, только тогда, все вернется на круги своя. Все снова станет лучше. Он рассчитывал на это. Это была его единственная опора. Но Деку прав. Возвращение воспоминаний не гарантировало, что их отношения вернутся в нормальное русло. Кацуки чувствовал себя тупым идиотом за то, что не понял этого раньше — за то, что позволил себе потерять рассудок в глупой надежде. — Но я думаю, — продолжил Изуку, вероятно, заметив, что выражение лица Кацуки становится все кислее с каждой фразой, — Мы можем найти другой путь. — Какой путь, задрот? — фыркнул Кацуки. — Говорить о наших чувствах, — пожал плечами Изуку. — Разве я только что не сказал тебе… — сердито начал Кацуки, но, прежде чем он успел продолжить, Изуку остановил его. — Я знаю, — сказал Изуку. — Я не имею в виду прямо сейчас. Я имею в виду постепенно. Когда тебе будет комфортнее. Потому что…Не думаю, что что-то выйдет, если не будем разговаривать, Каччан, — признался он серьезно. Кацуки уставился на него. Изуку опустил глаза и прикусил нижнюю губу. — Я серьезно. Я не хочу, чтобы ты менялся, — пожал он плечами. — Но мне нужно знать… чего от тебя ожидать. Он посмотрел на Кацуки. — Мы заключили соглашение. Ты можешь называть меня как хочешь, кроме… Ну, кроме «беспричудного», — он произнес это слово так, словно оно было горьким на вкус. — Но иногда я думаю, что ты шутишь, а ты не шутишь; иногда я думаю, что ты серьезен, а ты шутишь. И нам нужно найти способ лучше общаться, если мы собираемся быть друзьями. Кацуки прищурил глаза. — Или, может быть, тебе просто стоит с этим смириться, как это делают все остальные, — фыркнул он. Изуку вздохнул и наклонил голову набок. — Я не Киришима-кун, Каччан. Моя причуда не имеет ничего общего с устойчивостью. Кацуки хмыкнул и рассмеялся. — О чем ты говоришь? Ты знаешь меня дольше всех, и ты был рядом. Такая устойчивость сильнее, чем причуда Дерьмоволосого. Изуку снова опустил глаза, прикусив губу. — Да, — признался он. — Но ты сам сказал, что я признался, что это делает меня несчастным. Улыбка исчезла с губ Кацуки. Изуку снова посмотрел на него снизу вверх, и в его глазах отразилась решимость. — Легким путем было бы просто «с этим смириться» и принимать все, что ты говоришь и делаешь, не задумываясь об этом, — сказал он серьезно. — Но с каких пор тебе нравится, чтобы все было легко? Кацуки глядел на него, но намек на ухмылку появился в уголках его губ. — Что ты тогда предлагаешь? Изуку глубоко вздохнул. — Как я уже сказал, я не жду, что ты изменишься. И я тоже этого не хочу. Я лю… — он прочистил горло. — Я, эм. Прости. Я… Я знаю тебя. И Каччан, которым я восхищаюсь, — это вот этот Каччан, — он снова показал на Кацуки. — Я предлагаю, чтобы мы начали больше общаться. Чтобы мы попытались лучше понять друг друга, теперь, когда нас не связывает причуда. Чтобы мы… — он пожал плечами. — Я не знаю. Попытаться быть более честными друг с другом. Кацуки уставился на него. — Например. Ты так злился на меня, когда я появился в классе. Но ты не попытался понять, почему я это сделал. И не говори, что это потому, что я идиот, — он указал пальцем на Кацуки, когда тот открыл рот, чтобы сказать именно это. — Зануда, — пробормотал Кацуки. — Я поступил так, потому что мне страшно. — продолжил Изуку. — Если что-то такое мелкое, как аллергия, выводит меня из строя, что за герой из меня получится? И да… — он прервал Кацуки, прежде чем тот успел снова начать. — Я знаю, что все еще восстанавливаюсь. Знаю, что это не моя вина. Мне следовало остаться в постели; Я знаю. Но, думаю, я просто пытался доказать кое-что. Доказать, что я чего-то стою, даже если болен. Доказать, что я полезен. — Тебе не нужно этого делать, — нахмурился Кацуки. — Я знаю. Но я просто такой. Точно так же, как ты резкий, грубый и злой. Кацуки прищурился, изучая лицо Деку. Он не нашел там ничего, кроме честности. Ладно. Может быть, он и сможет понять дерьмовые причины поступка Деку, даже если не согласен с ними. — Хорошо, — просто сказал он. Изуку улыбнулся. — Видишь? — Что вижу? — Это было не так уж и сложно,да? — Изуку многозначительно приподнял бровь. Кацуки закатил глаза, возвращаясь к своему ужину. — Еда остывает, Деку. Изуку усмехнулся, снова беря в руки палочки. — Мы можем попробовать снова в другой раз. — У меня уже есть для этого терапевт, — сказал Кацуки между одним укусом и другим. — Да, но говорить с ней — не то же самое, что говорить со мной. — Да, потому что она профессионал. — И потому, что ты не говоришь мне то, что говоришь ей, поэтому она может разобраться в твоих чувствах, а я нет. Изуку действительно хотел понимать чувства Каччана. — Может быть, я не хочу, чтобы ты разбирался. Изуку наклонил голову. — Почему нет? Кацуки фыркнул. — Я не знаю. Может быть, мне просто некомфортно быть настолько уязвимым. Изуку нахмурился. — Обсуждение чувств не делает тебя уязвимым. — О, да? — Да. — Тогда расскажи мне о своих. Изуку снова покраснел. — Я только что это и сделал. — Нет, не сделал. — Я только что сказал тебе, что мне страшно. — Я не об этом. — А о чем ты? Кацуки уставился на него. Изуку покраснел. Неужели Каччан знает, что он чувствует...? — В любом случае, — он пожал плечами через несколько секунд. — Признание, что мне не нравится быть уязвимым, считается разговором о моих чувствах, так что мы квиты. — Каччан, — застонал Изуку в знак протеста. — Сликшом быстро для медленного темпа? — пожаловался Кацуки. Изуку вздохнул, смирившись. — Хорошо. Мы можем попробовать это снова в другой раз. — Конечно, Деку. А теперь перестань использовать свой рот не по назначению и ешь, — он кивнул на ужин Изуку. — Или я скажу Всемогущему, что ты перестал придерживаться его отвратительной диеты. Изуку закатил глаза, но все равно вернулся к еде. — Ты злой, Каччан. — Это мой шарм.

***

От: Ушастая

Если ты нас бросишь, мы будем драться на рассвете

От: Бакуго ?

От: Ушастая

Тебя не было на практике

От: Бакуго Я был занят

От: Ушастая

Чем?

От: Бакуго Не твое дело

От: Ушастая

Думаю, моё, поскольку ты заставил всех ждать, не брал телефон И не объясняешь, где был

От: Бакуго Я буду завтра

От: Ушастая

Тебе лучше так и сделать

От: Бакуго Когда ты из стеснительной чудачки превратилась в огрызающуюся соплячку

От: Ушастая

Когда поняла, что ты осел

От: Бакуго Ты наглеешь, не думаешь

От: Ушастая

Ты перестал устрашать, когда я поняла, что ты такой же задрот, как и я, просто хорошо скрываешь

От: Бакуго Че бля высрала?????

От: Ушастая

Ты знаешь что я права

От: Бакуго Ещё раз назовешь меня задротом и я тебя прикончу

От: Ушастая

Увидимся завтра

От: Ушастая

И БУДЬ ВО ВРЕМЯ

От: Бакуго Только задроты приходят вовремя

От: Ушастая

Боже, как же ты облегчил мне жизнь

***

— Напомни мне, почему я вообще согласился пойти с тобой? — ворчливо спросил Кацуки, шагая бок о бок с Каминари к вокзалу. — Потому что лучше, если мы поедем вместе, раз уж мы ключевые фигуры в группе! — самодовольно объяснил Каминари. — Ключевая фигура здесь я. Ты просто массовка, — фыркнул Кацуки, засунув руки в карманы и ссутулившись от недовольства. Каминари скорчил обиженное лицо, но толкнул Кацуки локтем. — Да ладно, Каччан! Повеселей немного! — подбодрил он, чересчур взволнованно, как на вкус Кацуки. — Тц. Нечему тут веселиться, — огрызнулся Кацуки. — Всего лишь дурацкое выступление на дурацком фестивале. — Ой-ёй, — поддразнил Каминари. — Ты такой хмурый, потому что Мидория не сможет на тебя смотреть? Каминари едва успел увернуться от кулака Кацуки, целящего ему в голову. Он знал, что после этого лучше прекратить поддразнивания. Они вошли в поезд и сели рядом, хотя Каминари старался не прижиматься слишком близко к Кацуки, который был злее обычного и скрестил руки на груди. Некоторое время они ехали молча, Кацуки смотрел вдаль, а Каминари с кем-то переписывался в телефоне. — Киришима хочет знать, почему ты не отвечаешь на его сообщения, — рассеянно заметил Каминари, не глядя на него. Кацуки фыркнул. — Потому что не хочу. Каминари что-то напечатал в телефоне, вероятно, отвечая Киришиме. — Он попросил тебя проверить сообщения, — сказал Каминари через несколько секунд. Кацуки так закатил глаза, что те едва ли не докатились до мозга. — Скажи ему, пусть не лезет не в свое дело. Ты что, мальчик на побегушках? Тц, — снова фыркнул он. — Эм, теперь он звонит, — объявил Каминари. — Эй, чувак, как дела? — сказал он, отвечая на звонок. — Да, он со мной. Мы уже в пути... Подожди. Что-о-о-о? Это привлекло внимание Кацуки. Он повернул голову, чтобы посмотреть на Каминари, у которого на лице было почти карикатурное выражение шока. Что-то в этом выражении казалось неправильным — оно было слишком преувеличенным, — но он ничего не сказал, продолжая смотреть на Каминари суженными глазами и ожидая, пока тот закончит разговор. — Ага, нет, ладно. Да, я ему скажу. Ладно. Но мы уже в поезде... О, ладно, увидимся, — сказал он, повесив трубку и повернувшись к Кацуки с почти извиняющимся выражением лица. — Что? — нахмурился Кацуки. — Эм, так вот, видимо, они изменили место проведения фестиваля, — объяснил Каминари. — Но мы можем остаться в поезде; нам просто нужно будет высадиться на пару станций дальше, чем планировалось. Кири и Мина встретят нас на полпути. Кацуки вздохнул, запрокинув голову в раздражении. Он застонал. — Замечательно, блять. И где же это будет? — Я не знаю, чувак. Кири и Мина только что об этом узнали; они нас туда отвезут. Кацуки вздохнул и закрыл глаза, откинувшись на спинку сиденья, позволяя своим мыслям уплыть вдаль. Он, блять, надеялся, что Деку послушался его и остался в общаге, особенно потому, что, если этот мелкий засранец решит пробраться на фестиваль тайком, без ведома, он окажется не в том месте, совершенно один, слабый, больной и, кто знает, еще какой. Блять. Скорее всего, так и произойдет. Так точно произойдет, если годы знакомства с Деку чему-то его научили. Кацуки вздохнул и вытащил телефон из кармана, прокручивая несколько пропущенных звонков от Киришимы, его мамы и папы, а также десятки непрочитанных сообщений от них, пока не нашел свой чат с Деку. От: Каччан Где ты? Ответ последовал меньше, чем через минуту, будто бы Деку ждал его сообщения.

От: Деку

А как ты думаешь, где я, Каччан?

От: Каччан Блять, перестань дерзить и ответь на долбанный вопрос

От: Деку

Я там, где ты просил меня быть

От: Каччан Хорошо От: Каччан И тебе лучше держать задницу там же От: Каччан Только узнали, что поменялась локация фестиваля. Они наверняка поменяли миллионы лет назад, но придурки только что узнали, в последнюю минуту. Так что не смей даже думать о том, чтобы сбежать и пойти за нами, как ты наверняка планировал

От: Деку

Стоп, что?

От: Деку

И где он будет сейчас?

От: Каччан Ох, точно. Давай я скину тебе точные координаты, чтобы ты следовал своему дерьмовому плану

От: Деку

Я так не сделаю. Хотя я чувствую себя лучше. Думаю, это была просто аллергия

От: Каччан Если ты не идешь, тогда тебе не нужно знать, где он будет От: Каччан Пока

От: Деку

Каччан

Кацуки закрыл чат и выключил телефон,, игнорируя всплывающее уведомление о том, что Деку что-то печатает. Он засунул телефон обратно в карман, и только тогда заметил, что Каминари смотрит на него. — Что? — спросил он немного резковато, раздражённый взглядом Каминари, как будто тот поймал Кацуки с поличным на чём-то запретном. — Значит, Кири ты не отвечаешь, а Мидории отвечаешь, да? — он многозначительно толкнул Кацуки в плечо локтем. — Не знал, что у тебя есть любимчики. — Тупоголовый, — сказал Кацуки, закрывая глаза и делая глубокий вдох. — Если тебе дорога твоя голова, ты сейчас же замолчишь. — Ладно, чувак, — пожал плечами Каминари, но самодовольство всё ещё было написано на его лице. — Если правда тебя обижает... Прежде чем Кацуки успел даже подумать о том, чтобы врезать Каминари, поезд остановился и двери открылись на станции. Киришима и Мина вошли в их вагон, болтая и хихикая. Они закричали от радости (слишком громко для Кацуки), как только заметили его и Каминари, сидящих рядом, и возбужденно направились к ним, когда двери закрылись, и поезд снова тронулся. Кацуки вздохнул, отказавшись от идеи попытаться немного вздремнуть до прибытия. (По-видимому, ему просто больше не суждено спокойно ездить в поездах). — Эй, чувак! — поприветствовал Киришима, заняв место прямо рядом с Кацуки, в то время как Мина села рядом с Каминари. Он обнял Кацуки за плечи, чтобы заключить в неловкие объятия боком (на которые Кацуки не ответил, но и не оттолкнул), прежде чем отпустить его. — Как ты? — Злой и уставший, — простонал Кацуки с раздражённой искренностью. — Просто хочу, чтобы вся эта хрень закончилась. — Ой, да брось, не говори так, — упрекнула Мина, наклоняясь вперед, чтобы посмотреть на него. — Будет очень весело! — Да оставь его, Мина, — усмехнулся Киришима. — Ты же знаешь, какой он. — Спорю, он не был бы таким ворчливым, если бы… — начала Мина, но Каминари остановил ее, зажав ей рот рукой. — Тсс, тсс, тсс. Давайте просто будем благодарны, что Бакубро решил пойти с нами, да? — неловко, натянуто рассмеялся он, чтобы затем наклониться ближе к уху Мины и прошептать, — Я только что спас тебе жизнь, так что не благодари. — Вы кучка придурков, — прокомментировал Кацуки, но слова прозвучали вяло даже для него. Вскоре они добрались до станции, на которой должны были выйти. Мина и Каминари вышли из поезда первыми, взволнованно болтая на ходу, а Киришима шел позади, прямо рядом с Кацуки, засунувшего руки в карманы со злым лицом. — Ну, э-э-э, чувак, — начал Киришима, когда они вышли на улицу, стремясь завязать разговор. — Ты в последнее время разговаривал со своими родителями? — Нет, — нахмурился Кацуки, смущенно прищурившись. — С какой стати мне с ними разговаривать? — он бросил на Киришиму подозрительный взгляд. — Ничего, ничего, — пожал плечами Киришима. — Просто интересно. Ты говорил, что у них были какие-то проблемы с деньгами… — Я не хочу об этом говорить, — резко оборвал его Кацуки. Киришима понимающе кивнул. — Все нормально, чувак. Просто хотел узнать, все ли в порядке. Кацуки бросил на парня быстрый взгляд. Киришима выглядел так, будто искренне заботился о благополучии семьи Кацуки, что, конечно, так и было. Киришима такой. Он вздохнул и почувствовал себя немного виноватым за резкость, даже если бы никогда не признал этого вслух. — Да, все в порядке, — сказал он все еще строго. — У них все налаживается. Я немного помог деньгами в прошлое Рождество, а еще перестал бездумно тратить их деньги, так что это помогает. Киришима кивнул, тихонько усмехнувшись. — Ну, — снова пожал он плечами. — Я рад, что все становится лучше. — Хм. Пауза. Они продолжали идти несколько минут в приятном молчании, разговоры Мины и Каминари впереди служили белым шумом наряду со звуками птиц, машин и других людей, которые Кацуки не очень-то и слышал. — А что насчет Мидории? — спросил Киришима в конце концов, нарушив молчание. Кацуки посмотрел на него. — А что с ним? — Вы, ребята… Ну, ты знаешь, — снова пожал он плечами, толкая Кацуки. — У вас все в порядке? Кацуки сузил глаза. — Какого хрена ты спрашиваешь? — Ничего, братан, — усмехнулся Киришима, поднимая руки перед собой в защитной позе. — Просто вы стали проводить много времени вместе. Кажется, между вами, наконец, все налаживается, да? Он подозрительно посмотрел на Киришиму. — Киришима, — сказал он спокойно, но настороженно. — Куда мы идем? Киришима моргнул, лицо побледнело. Он, вероятно, думал, что Кацуки этого не заметил, но он заметил. — Ч-Что? — спросил он, даря Кацуки нервную улыбку, которая должна была выглядеть смущенной, но получилась испуганной. — Здесь и близко нет никакого, блять, фестиваля, — он указал на улицу, по которой они шли. — Так куда мы идем? — Куда мы идем? — повторил он, достаточно громко, чтобы Каминари и Мина услышали его. Друзья перестали разговаривать и обменялись нервными взглядами, прежде чем Мина развернулась, чтобы одарить Кацуки неловкой улыбкой, и переплела свою руку с его, идя бок о бок с ним. — Не волнуйся, мы не заблудились, — улыбнулась она, прижимаясь к его руке. — Мы не заблудились! — эхом отозвался Каминари, становясь на сторону Киришимы. — Мы просто идем короткой дорогой, — добавила она весело. Кацуки сузил глаза, все больше подозревая неладное. Затем он остановился посреди улицы, отказываясь идти дальше и следовать за ними. — Ладно, — сказал он спокойно, хотя в его голосе звучала злость. — Какого хрена здесь происходит? — Мы просто идем на фестиваль, чувак! — вмешался Киришима, и, если бы Кацуки не знал его хорошо, то не заметил бы нервозность в его голосе. — Да, и мы уже опаздываем, так что нам лучше идти…, — попыталась Мина уговорить Кацуки снова начать идти, мягко потянув его за руку. — Вы все ведете себя странно, — прокомментировал Кацуки, непоколебимо, отстраняясь от прикосновений Мины. Однако девушка не позволила себя победить и, вместо того чтобы снова взять его за руку, встала позади него и начала подталкивать, чтобы он двинулся с места. Кацуки сделал шаг вперед по неосторожности, но затем твердо поставил ноги на землю и отказался сдвинуться с места, будучи непоколебимым. Он никуда не пойдет, пока не узнает, что происходит. А что, если это не они? Что, если их заменили злодеи? Что, если есть причуда, позволяющая выглядеть как кто-то другой? Что, если они пытаются заманить меня? Что, если они снова меня похитят? — Нет, это не так, — попытался сыграть крутого Каминари, занимая место Мины и пытаясь заставить Кацуки идти, но безуспешно. Кацуки немедленно отдернул руку, защищаясь, его дыхание начало становиться все более лихорадочным. — Ай! — запротестовал Каминари, прижимая руку к груди. — Чувак, ты просто слишком подозрительно ко всему относишься, — снова попытался Киришима, протягивая к нему успокаивающую руку, но так и не дотрагиваясь. — Мы можем уже пойти? Люди начинают смотреть, — он огляделся по сторонам. — Нет, я подозрительно отношусь только к странному дерьму вроде этого, — настаивал он, оглядываясь. Если что-то пойдет не так, он сможет взорвать их и повернуть налево обратно к вокзалу. Он может вернуться тем же путем, которым они пришли, что займет больше времени, или поймать такси и заплатить водителю, когда вернется в ЮА. — Здесь нечего подозревать, братан! — весело сказал Киришима, и Кацуки резко повернул голову, чтобы посмотреть на него. — Мы почти пришли… — Где, блять, это почти? — Боже, ты такой тяжелый, — простонала Мина, все еще пытаясь заставить Кацуки идти. — Просто скажи мне, Дерьмоволосый, — злобно и настороженно огрызнулся Кацуки. — Бакуго, просто успокойся на секунду, — вздохнул Каминари, стоная, пытаясь помочь Мине — она толкала, а Каминари тянул. Кацуки немного смягчился, сделав несколько шагов и позволив троим друзьям повести его к входу в парк, прежде чем он снова заставил себя остановиться. — Не о чем волноваться, чувак, — добавил Киришима, похлопывая Кацуки по плечу, когда они шли. — Д-Да, чувак, — задыхался Каминари, голос напряжен, таща Кацуки. — Не о чем…. волноваться… — прорычал он сквозь стиснутые зубы, устав от усилий. — Все… в порядке, — также задыхалась Мина, находясь позади Кацуки, подталкивая неуступчивое тело парня. Он намеренно становился тяжелее, чтобы усложнить задачу Мине и Каминари, по крайней мере, до тех пор, пока не получит убедительный ответ от кого-то из них. — Я хочу знать, почему мы здесь, посреди этого дерьмового парка, где явно нет никакого, блять, фестиваля, иначе я, нахрен, уйду… — Бакуго, просто… — простонала Мина громче, одновременно с тем, как Каминари закричал: — Смотрите, это Джиро! Слава богу, Джиро, сюда! — он отпустил руку Кацуки, чтобы помахать девушке, и на его лице расплылась широкая улыбка. Кацуки повернул голову и увидел крошечную злую Джиро, шагающую к ним, и по мере того, как она приближалась, он заметил смущенное, раздраженное выражение на ее лице. — Что вас так долго не было? — спросила она, когда подошла к ним, одарив всех неодобрительным взглядом. Затем она посмотрела на Кацуки и задыхающуюся, потную Мину позади него. — Бакуго, почему Мина тебя толкает? — нахмурилась она. — Я хочу знать, что, блять, происходит, — рявкнул он, глядя на Джиро, но в то же время ища в ее глазах ответ. Что происходит? Почему все ведут себя так странно? — Здесь нет никакого, блять, фестиваля, — он остановился на этом, ожидая объяснений. Она прищурилась, глядя на него с озадаченным видом, прежде чем скрестить руки на груди и злобно посмотреть на него. — Да, есть, — Джиро наклонила голову вбок. Затем она резко шагнула вперед и схватила его за руку, заставляя его двигаться гораздо эффективнее, чем Каминари, и потащила его за собой. Он позволил вести себя, но подозрение так и не покинуло его глаз. — Он чуть дальше, увидишь. — Посреди этого дерьмового парка? — насмешливо переспросил Кацуки, не веря своим ушам, но что-то в тоне Джиро заставило его ей поверить. — Весна, Нитромозговый. Людям нравится приходить в парки и любоваться красивыми цветами, — закатила глаза Джиро. — Тц. Каким людям? — он огляделся. В парке было несколько человек, в основном гуляющих или сидящих на траве, но их определенно было недостаточно для фестиваля — тем более весеннего. — Просто поторопись. Вся группа уже там, кроме тебя, — отчитала она, намеренно не отвечая на его вопрос. — Я думала, ты нас кинул, и мы не сможем играть, но я знала, что ты так не поступишь. Просто… пошли, ладно? — она отпустила его руку и ускорила шаг, идя впереди него. Джиро была быстра и исчезла за резким поворотом, скрытым деревьями сакуры и кустами, раньше, чем они вчетвером. И к тому времени, когда Кацуки удалось увидеть, куда она идет — к тому времени, когда он тоже повернул и увидел небольшую поляну, на которую она только что прибыла — до него дошло два осознания.       1. Действительно не было никакого гребаного фестиваля.       2. Деку здесь. Он остановился как вкопанный, пытаясь осмыслить увиденное. — Какого хрена? — скривился он, в то же время весь класс 1-А, а также Мина, Каминари и Киришима позади него выкрикнули плохо синхронизированную фразу «Сюрприз!» Кацуки, сбитый с толку, уставился на них всех с ничего не выражающим лицом. — С днем рождения, Каччан! — первым поздравил его Деку, практически бросившись на него и заключив его в крепкие объятия. Кацуки не ответил, позволив себя обнять и продолжая смотреть на всех, улыбающихся ему, с нарастающим чувством замешательства. Окей. Значит, не нападение злодеев и не потенциальное похищение. Хорошо. Это хорошо. — У меня не день рождения, — просто сказал он, но этот протест остался незамеченным. Деку отпустил его, и Киришима занял его место, обнимая, за ним последовали Каминари, Мина, Серо и, наконец, Джиро. Остальные студенты остались поблизости, предлагая ему похлопывания по спине и случайные кивки, как в случае с Тодороки. Он повернулся к Киришиме, который был ближайшим к нему в тот момент, и повторил: — Ои, Дерьмоволосый. У меня не день рождения. — О, мы знаем, — ответила Мина, прислоняясь к Киришиме и одаривая Кацуки широкой, насмешливой улыбкой. — Твой день рождения завтра. — Мы не хотели палиться, — вмешалась Джиро. — Если бы мы заставили тебя пойти на весенний фестиваль в твой день рождения, ты бы легко догадался о сюрпризе. Он сузил глаза. — Значит, это был ваш план? — Нет, — покачала она головой. — Это был план Мины и Кири. — Но все помогали! — Мина подняла руки в знак капитуляции, когда Кацуки повернулся, чтобы злобно посмотреть. — Мы не можем взять всю славу на себя. Кацуки посмотрел на каждого из них, не зная, что думать, что сказать, пока его глаза не встретились с глазами Деку. — Ты тоже в этом участвовал? — спросил он, сужая глаза еще сильнее. Его группа друзей сделала шаг назад, как бы давая им немного места для разговора, Мина и Джиро обменялись понимающими взглядами, прежде чем вернуться к остальным своим друзьям. Деку сделал шаг ближе к нему, на его лице было смущенное выражение. — Ах, ну... Кто-то должен был убедить тебя сыграть в "группе", верно? — он неловко пожал плечами, на его лице была почти извиняющаяся улыбка. — И они подумали, что лучший вариант — это ты? — насмешливо переспросил Кацуки. Изуку бросил на него неодобрительный взгляд, который казался неискренним, но Кацуки просто покачал головой; его кровь закипела от смеси предательства и чего-то еще, что он не мог определить. Все это было слишком запутанно. Он решил обвинить Деку вместо того, чтобы поблагодарить его. — Ты долбанный лжец. — Это было только ради сюрприза, Каччан! — запротестовал Изуку, улыбаясь, видя реакцию Кацуки. — Значит, заставить меня волноваться о тебе, забрать тебя с занятий и принести тебе дерьмовый ужин — это тоже ради сюрприза? — фыркнул он, сердитый. — Это блядски жестоко, Деку. Улыбка Изуку сошла с его губ. — Что? Нет! — нахмурился Изуку, хватая Кацуки за предплечье, когда тот развернулся, чтобы уйти. Кацуки попытался вырваться, но хватка Изуку была крепкой. — Каччан, — сказал он серьезно, и его тон голоса указывал на то, что он был в ужасе от того, что Кацуки вообще мог предположить что-то подобное. — Я не притворялся. Кацуки повернулся, чтобы посмотреть на него. — Клянусь, я не притворялся, — покачал он головой, его лицо было серьезным и обеспокоенным. — Мне действительно было плохо. Сейчас мне лучше, но я не притворялся вчера. И я был так расстроен, потому что… потому что я думал, что пропущу сюрприз тебе на день рождения, — признался Изуку, опуская голову от смущения. Тишина. — Я тебе не врал, — добавил он спустя несколько мгновений, отпуская руку Кацуки и снова встречаясь с ним взглядом. — Клянусь. В-Вот, — он схватил руку Кацуки и положил ее себе на грудь, и Кацуки почувствовал, что дыхание Деку было прерывистым и влажным. Он действительно выглядел здоровее, чем вчера, но его лицо было немного бледным, и его дыхание было немного слишком затрудненным. (Ещё Кацуки чувствовал, как быстро бьется сердце Деку, но ничего не сказал). (Бьется. Его сердце билось). Кацуки сузил глаза, убирая руку с груди Деку. — И что, блять, ты здесь делаешь? — спросил Кацуки резко и обеспокоенно. — Если ты еще болен, тебе следовало остаться в общежитии, как я тебе и говорил. Изуку раздраженно и разочарованно запрокинул голову. — Каччан… — Я серьезно, Деку. Тебе не следует быть на улице в таком состоянии. Особенно, если это гребаная аллергия… ты действительно думаешь, что окружение всех этих дурацких цветов пойдет тебе на пользу? Тебе станет только хуже. — Ничего не станет, — вздохнул Изуку, серьезно глядя на Кацуки. — Тебе не нужно так сильно беспокоиться. Я в порядке. Мне лучше, и я взял с собой лекарство от аллергии. И я ни за что не пропустил бы твой день рождения; тем более что это первый, когда мы друзья. Кацуки фыркнул, качая головой. Он выглядел не таким злым, как раньше, но одаривал Деку неодобрительным взглядом. — Ты идиот. — Не будь грубым. — Тебе не следовало приходить, Деку. — Ты не хочешь, чтобы я остался? Тишина. Кацуки смотрел на него. Деку смотрел в ответ щенячьими глазами. Он видел, как их друзья любопытно исподтишка наблюдают за их разговором, но все они отводили взгляд и делали вид, что заняты чем-то другим, когда Кацуки ловил их. Кацуки вздохнул. — Раз уж ты все равно здесь, — пожал он плечами, проходя мимо него. — Пойдем, Каччан, — подтолкнул его Изуку, следуя за ним. — Ладно, — закатил глаза Кацуки, продолжая идти, а Деку шел за ним следом. — Ты можешь остаться. — Я не это спрашивал, — усмехнулся Изуку. — Я знаю, что могу остаться. Это общественный парк. — Заткнись, — огрызнулся Кацуки. — Я просто не хочу, чтобы тебе стало еще хуже, и ты пришел ко мне посреди ночи, ища дерьмовый термометр, — ворчливо сказал Кацуки, предостерегающе показывая на Изуку пальцем. — Не волнуйся, Каччан. Этого не произойдет, — усмехнулся Изуку. — Особенно потому, что ты оставил термометр у меня. Кацуки посмотрел на него, не смеясь над дурацкой шуткой. Деку выглядел так, будто изо всех сил пытался сдержать смех. — Прими свои лекарства, если собираешься остаться, — это все, что Кацуки соизволил сказать, когда они подошли к своим друзьям, сидящих возле дерева. На траве было расстелено полотенце, на котором лежали две корзины с закусками. Оглядевшись, Кацуки обнаружил еще несколько полотенец с разными группами людей. Они действительно решили устроить гребаный пикник в качестве сюрприза на день рождения, не так ли? Его друзья радостно закричали, как только заметили его и Деку, и Мина жестом предложила им сесть рядом с ней. Кацуки подчинился, и Изуку сел рядом с ним. — Как тебе сюрприз, Бакуго-кун? — весело спросила Урарака, держа в руке горсть клубники. — Вы кучка фальшивых придурков, — ответил Кацуки грубо. Он наклонился вперед и, не спрашивая, взял клубнику из ее руки, запихнул в рот, а Урарака просто протянула ему остальные, роясь в корзине рядом. — Ой, — прошипел Серо. — Не волнуйтесь, ребята, — усмехнулся Киришима с юмором. — Это означает «Мне понравился сюрприз, спасибо, Урарака-сан» на языке Бакуго. — Он свободно говорит на нем, — пожал плечами Каминари, кивая. Его комментарий вызвал смех в кругу, который они образовали на траве, и никто не заметил меланхоличный взгляд, появившийся на лице Изуку от этих слов. — О, перестань быть таким ворчливым, — закатила глаза Мина, глядя на Кацуки. — Ты просто злишься, что нам удалось обмануть тебя. — Я не знаю, о чем вы говорите, — насмешливо сказал Кацуки, принимая стакан содовой, который Сато небрежно сунул ему в руки. — Я прекрасно знал, творится что-то странное, даже после того, как пришла Ушастая, — он кивнул в сторону Джиро. — Да, и я точно подцепила тебя на фразе «давай же, Бакуго, все ждут, и группа нуждается в тебе!», так что не знаю, о чем ты говоришь, — она приподняла бровь, вызвав очередную волну смеха у их друзей. — Мне пришлось толкать его полпути, — призналась Мина, изображая усталый вид, попивая из своей чашки. — Эти мышцы должны что-то весить. — Ты толкала его метров десять, — уточнил Каминари. — Это уже много! — запротестовала Мина. — И было больше десяти метров. — Хорошо, двадцать метров. Это все равно не полпути, — запротестовал Каминари, а затем нахмурился, глядя на Яойорозу. — ...Верно? — добавил он тихим голосом. Яойорозу нежно кивнула ему в ответ, а затем обеспокоенно улыбнулась. — Я просто пытаюсь понять, что, блять, мы должны здесь делать, — Кацуки обвел рукой парк, окружающий их. Вокруг небольшой поляны было больше людей, чем по дороге сюда — люди, гуляющие или просто наслаждающиеся приятным днем в целом, пары, семьи, владельцы собак… Всевозможные люди, которых Кацуки не знал, даже если место не было людным. — Мы празднуем твой день рождения, мистер Взрывной Убийца, — Мина обняла его за плечи, снова обняла его, прежде чем отпустить. — Мы знали, что ты будешь злиться и дуться, если мы решим устроить тебе настоящую вечеринку, поэтому мы решили сделать это сюрпризом! И, к сожалению, нам пришлось устроить его накануне твоего настоящего дня рождения, поскольку ты слишком умён и, вероятно, догадался бы обо всем, если бы мы сделали это двадцатого числа. — У тебя был напряженный год, Бакуго, — вставил Тодороки, оставаясь таким же стоическим, как всегда. — У нас всех был. — Правильно, что мы отпраздновали пикником! — подбодрила Урарака, протягивая ему еще клубники, но немного оставляя и себе. — Верно? — Э-э, — скривился Кацуки. — Ах, не делай такое лицо. Тебе понравится, — сказал Киришима, обнимая его, как и Мина мгновение назад. — На открытом воздухе, так что ты не будешь чувствовать себя стесненно. Каждый может делать что-то свое, чтобы развлечься, поэтому мы будем заниматься своими делами, а ты просто… — он указал на несколько корзин с едой на траве, — расслабься и ешь. Действительно, это намного лучше, чем вечеринка. Кацуки повернулся, чтобы посмотреть на Киришиму. Затем он посмотрел на всех своих друзей, и злость и раздражение на его лице померкли, уступив место более задумчивому выражению. — Вам, придуркам, не нужно было так стараться, — сказал он, не встречаясь ни с кем взглядом. — Оу, Каччан, — сказал Каминари, присоединяясь к Киришиме и тоже обнимая Кацуки. Они были на грани того, чтобы сделать Бакуго-сендвич, и поэтому Кацуки был слишком отвлечен, чтобы заметить странный взгляд, который появился на лице Деку при использовании этого прозвища. — Ты заслуживаешь самого лучшего. — Я знаю, — насмешливо сказал Кацуки, самодовольно. — Но это слишком большая работа. — Перестань, — Джиро толкнула его руку в шутку, как только эти трое, наконец, отпустили его. — Разве ты не научился никаким манерам на управлении гневом? — Если вы ждете благодарности, вам стоит спуститься с небес на землю, — фыркнул Кацуки, приподнимая бровь. Джиро закатила глаза. — Я определенно не жду благодарности от тебя, — призналась она, но ее тон был дружелюбным и насмешливым. — Подождите, — нахмурился Кацуки, внезапно что-то осознав. — Значит, вы все это время заставляли меня разучивать эти паршивые песни зря? — спросил он с возмущением. — Не притворяйся, что тебе это не нравилось, — отчитала она. — Мы все знаем, как тебе нравится колотить по этим барабанам изо всех сил. — Ты, мелкая… — Да ладно, чувак, — сказал Киришима, подталкивая к нему корзину с едой. — Почему бы тебе не расслабиться и не поесть, а? Сато сделал острый шоколад и очень хочет, чтобы ты его попробовал. — Я сделал его очень острым, и, в целях безопасности, никому другому его есть не стоит, — серьезно объявил Сато. Кацуки с любопытством посмотрел на корзину, бросая взгляды на окружающих его друзей, прежде чем заглянуть внутрь. — Не могу поверить, что вы меня обманули, — пожаловался Кацуки, копаясь в корзине и сердито указав на Киришиму. — Я имею в виду, вы довольно хреново это сделали, но блять. — Должен сказать, это было сложно, чувак, — усмехнулся Киришима. — Ты слишком умён себе во вред. — Ага, — мрачно кивнул Каминари. — По большей части, — поправила его Мина. — Какого хрена? — прорычал Кацуки, нахмурившись на нее. — Ага, — рассмеялся Каминари и снова кивнул. — Спокойно, — Киришима удержал его, прежде чем он смог напасть на парочку друзей. — Просто съешь свой острый шоколад, — он сунул руку в корзину Кацуки, выудил сладость и, по сути, запихал ее ему в рот. Кацуки жевал, злобно глядя, и, как только закончил, повернулся, чтобы посмотреть на Сато. — Нихера, — сказал он, серьезно кивнув с впечатленным видом. — Должен сказать, это вкусно. — Да, — просто ответил Сато, пожав плечами. Какое-то время они дружески перешучивались, Кацуки очень старался выглядеть угрюмым, хотя втайне был доволен сюрпризом. Он мало говорил, хотя и должен был быть в центре внимания, оставив эту задачу своим взволнованным друзьям и сосредоточившись на поедании сладостей, которые испек им Сато. Они были довольно хороши, и Кацуки позже нужно будет попросить рецепт этого шоколада с перцем. В конце концов, Иида пришел пригласить Урараку, Тодороки и Деку на какую-то игру, а Джиро и Яойорозу вскоре после этого покинули компанию, чтобы поболтать на скамейке. Кацуки остался наедине с Киришимой, Каминари, Миной и Серо, поскольку остальные их друзья постепенно рассредоточились по поляне, чтобы «заняться своими делами», как выразился Киришима. Четверо друзей какое-то время болтали и шутили, Кацуки был угрюмым и молчаливым, как обычно, но втайне наслаждался компанией и чувствовал, впервые за долгое время, нечто вроде нежности (но он никогда бы этого не показал). Лишь когда кто-то вдалеке предложил сыграть в какую-то дерьмовую групповую игру, Кацуки наконец-то оставили в покое на некоторое время, поскольку никто не осмеливался заставлять его участвовать в день рождения. Он воспользовался возможностью, чтобы подняться на ноги и отойти от группы, желая уделить себе немного времени и перезарядить свою социальную батарейку. Он действительно не ожидал этого, и поэтому не мог не чувствовать себя немного глупо. Если честно, это было очевидно — преувеличенные выражения лица Каминари, Киришима, задающий ему странные вопросы, дурацкие оправдания Мины и все они выглядят гораздо более взволнованными из-за дерьмового фестиваля, чем должны... Если бы он не был так ослеплен своим нежеланием еще одного похищения или нападения злодея, он бы легко вычислил план, используя баланс вероятности. Даже настойчивость Деку пойти была индикатором. Но, если быть честным с самим собой, он даже не помнил, что его день рождения завтра. В последнее время у него было так много на уме, столько беспокойств и борьбы, скрытых чувств, что было трудно уследить за всем, и его день рождения — дата, которую он никогда особо старался праздновать, — был последним из забот, особенно когда все друзья начали вести себя странно и заставили думать, что он в опасности. Он ненавидел вечеринки, поэтому должен был хотя бы себе признаться, что рад, что друзья устроили ему пикник. Киришима был прав — так у него гораздо больше места, и он не чувствовал себя подавленным. Его друзья были рядом, но они развлекались, занимаясь своими делами, и не дышали Кацуки в шею все время. Он знал, что его присутствие неизбежно потребуется для какой-нибудь глупой деятельности рано или поздно, но пока он был доволен тем, что мог наслаждаться своим маленьким уединением посреди вихря, в который превратилась его жизнь. Так было до тех пор, пока Деку не нашел его в не очень-то и укромном месте у небольшой речки поблизости и не сел рядом, прислонившись спиной к сакуре. Кацуки помолчал, глядя на людей, прогуливающихся в парке вдалеке. Деку ничего не сказал, когда сел рядом с ним, подтянув колени к груди и положив подбородок на колени. Погода была приятной и теплой, легкий прохладный ветерок время от времени мягко трепал их волосы. Тишина между ними была комфортной. Прошла целая вечность, они просто сидели рядом и наслаждались обществом друг друга. — Тебе следовало остаться в общежитии, — задумчиво сказал Кацуки спустя какое-то время, не глядя на Деку. Его голос больше не был сердитым или ругающим, а его лицо было серьезным, но расслабленным. Он не хотел причинить вреда, произнося это — в его голове это был четкий способ сказать Деку, что он беспокоится о нем, на самом деле не используя этих слов. Прошло немало времени, прежде чем Изуку ответил. Они оба продолжали смотреть вперед, на людей, которых они не знали, двигающихся по другую сторону маленькой реки. — Говоришь так, будто не хочешь, чтобы я здесь был, — прокомментировал Изуку, в его тоне не было обиды или негодования. Он звучал честно, как будто пытался помочь Кацуки увидеть то, чего он не мог, а не отчитать его за это. Кацуки вздохнул с досадой. — Значит, сегодня мы сентиментальные? — он повернул голову, вопросительно приподняв бровь к Изуку. Изуку тоже повернул голову, встречаясь с его взглядом. — Нет. Я просто говорю. Мы не обязаны это обсуждать, если ты не хочешь, — пожал плечами Изуку. Кацуки снова вздохнул, прежде чем прислониться спиной к дереву. — Дело не в том, хочу я, чтобы ты был здесь или нет. Дело в том, что ты вчера был болен, с лихорадкой, а теперь сидишь здесь под деревом со мной. И на тебе даже нет пальто. Изуку опустил голову. — Я не думал, что будет ветер. — Я почти уверен, что ты вообще не думал, — огрызнулся Кацуки. Изуку посмотрел на него, и он посмотрел в ответ. — Ты не должен быть таким грубым все время, знаешь ли. Кацуки цокнул языком. — Я думал, ты уже привык. — Привык, — кивнул Изуку, снова глядя на людей. — Привык. Но иногда... Он замолчал. — Что? — спросил Кацуки. Изуку снова посмотрел на Кацуки. — Иногда это немного чересчур. Кацуки уставился на него. Он выглядел серьезным, честным и открытым. Ветерок шевелил завитки над его бровями, а зеленый цвет его волос и глаз идеально сочетался с парком, в котором они сидели, почти дополняя его. Кацуки был потрясен осознанием того, что Деку выглядел красивым вот так. Он сомкнул приоткрытые губы, сглотнул и попытался восстановить самообладание. — Иногда, — продолжил Деку, не заметив реакции Кацуки. Он отвел взгляд. — Иногда бывает тяжело. Во многих смыслах. Кацуки смотрел на Изуку. — Я же говорил. Если ты не готов к этому... — он замолчал. Изуку резко повернул голову к нему, его красивые брови немного нахмурились. — Почему только я должен приспосабливаться? Кацуки сузил глаза. — Что? — Я знаю, мы договорились, что я не хочу, чтобы ты менялся, но ещё мы договорились, что я не собираюсь все это «проглатывать», чтобы облегчить тебе жизнь. Но ты продолжаешь говорить так, будто только я должен что-то делать. Как будто есть только два варианта: или принимаю все, что ты делаешь, или я ухожу. Кацуки уставился на него. — Нет такой бинарности, Каччан. Должен быть третий вариант. Какая-то… какая-то золотая середина, которую мы можем найти, между тем, что ты остаешься собой, и ты... — он запнулся, покачав головой. Кацуки хотел сказать ему, чтобы он продолжил, чтобы закончил эту мысль, но вместо этого произнес, утвердительно: — Ты думаешь, что только ты должен приспосабливаться? После всего того дерьма, через которое мы прошли? Изуку вздохнул и прикусил нижнюю губу. — Я не это имел в виду, — сказал он почти с досадой. — Я очень надеюсь, что нет, — огрызнулся Кацуки. По какой-то причине этот разговор снова вверг его в гневную ярость. Он пытался вспомнить все советы, которые когда-либо давала ему доктор Мацуо, чтобы подавить свою ярость и сосредоточиться, но то, как Деку смотрел на него, мешало ему. Почему он должен был проделать весь этот путь только для того, чтобы затеять с ним ссору? Разве не мог этот задрот просто оставить его в покое на некоторое время, вместо того чтобы пытаться затащить Кацуки в разговор об их чувствах — разговор, которого он явно не хотел вести в данный момент? Или, что еще лучше, — разве не мог он приложить усилия, чтобы интерпретировать беспокойство Кацуки так, как оно есть на самом деле, вместо того чтобы постоянно пытаться проблематизировать его? У Деку хватило наглости быть расстроенным, выпрямившись немного и бросив на Кацуки серьезный взгляд. — Я пытаюсь сказать, что ты все время говоришь мне, что, если я хочу дружить с тобой, я должен смириться и принять то, как ты ко мне относишься, но я уже говорил тебе, что не буду этого делать, когда ты излишне груб. И сдаваться и уходить я тоже не буду. — Ага. Изуку недоверчиво фыркнул, его хмурость углубилась. — Ага? — Ага, — Кацуки пожал плечами. — Значит, ты хочешь, чтобы я сдался и ушел? — Изуку обиженно наклонил голову. Кацуки раздраженно фыркнул. — Ты хочешь сдаться и уйти? — он приподнял на него другую бровь. Изуку выглядел потрясенным. — Ты серьезно спрашиваешь меня об этом? После всех этих лет? Кацуки отвел взгляд, нетерпеливо, раздраженно и невероятно расстроенно. — Я просто не понимаю, как тебе повредит попытаться быть хоть немного добрее, — добавил Изуку, когда Кацуки не ответил. (Он был добр к тебе, — отметил Деку так, будто это было очевидно. — Не повредило бы ответить добром Еще как повредит, — закатил глаза Кацуки. Нет, Каччан, не повредит! — воскликнул Деку со смешком, как будто отсутствие у Кацуки надлежащих манер было ему чрезвычайно мило. — Почему бы тебе просто не попробовать?) Кацуки закрыл глаза при этом воспоминании. — Повредило бы, — сказал он, и эти слова оставили горький привкус на языке. — Я пытался быть добрым, и посмотри, к чему это привело. Изуку выдохнул. — Я так не думаю. Я думаю, ты мог бы хотя бы попытаться… — Почему ты так одержим тем, чтобы превратить меня в то, чем я не являюсь? — огрызнулся он. Изуку уставился на него, нахмурившись. — Я не это пытаюсь сделать. Я уже говорил тебе, что не хочу, чтобы ты... — Избавь меня, — резко перебил он его. Деку хотел провести дерьмовое обсуждение вместо того, чтобы просто спокойно проводить время? Кацуки устроит ему дерьмовое обсуждение. — Я думаю, это именно то, что ты пытаешься сделать. Я думаю, ты идеализировал меня всю свою жизнь, поставил меня на пьедестал того, кем ты думаешь, что я являюсь, кем ты думаешь, что я должен быть, все из-за дерьмовой перспективы твоего далекого восприятия меня, потому что мы никогда раньше не были друзьями; поэтому ты видел то, что хотел видеть. И ты думал то, что хотел думать. А теперь, когда ты начинаешь узнавать меня, я не оправдываю твои безумные ожидания, и ты хочешь, чтобы я изменился, чтобы соответствовать им, но угадай что? Я все еще я, ты все еще ты, и я пытаюсь стать лучше, но я не собираюсь переделывать себя в твое личное представление обо мне. Рот Изуку был приоткрыт. — Я грубый. Я сквернослов. Я вспыльчивый. Я не знаю, как показать людям, что они мне небезразличны, поэтому я кричу. Я пытаюсь работать над этой частью, но это нелегко, — он глубоко посмотрел в глаза Изуку. — И еще сложнее, когда ты ведешь себя так, будто тебя все устраивает, когда ты месяцами все это «проглатываешь», а потом вдруг передумываешь и решаешь, что я злой ублюдок, который должен ненавидеть тебя, хотя я уже говорил тебе, что это не так. Изуку покраснел и опустил голову. Кацуки отвел взгляд, снова глядя на прохожих. — Что случилось, Деку? — спросил он с горечью, слегка покачав головой. — Почему я тебя вдруг так беспокою? — Ничего, — последовал рефлекторный ответ Изуку, который прозвучал слишком быстро. Кацуки вздохнул. — Судя по тому, как ты продолжаешь жаловаться на меня каждый раз, когда мы проводим время вместе, похоже, что это ты ненавидишь меня. Глаза Изуку расширились. — Каччан… — Послушай, Деку… — Нет, хорошо, ладно, — поправился Изуку, прежде чем Кацуки успел продолжить. Казалось, что он пытается сдержаться, как будто изо всех сил старался быть спокойным, рациональным и понятливым. — Я понимаю. Правда понимаю. Я раньше не жаловался, я… я действительно провел месяцы без жалоб, так что это, должно быть, кажется тебе странным. И то, что ты грубый, на самом деле не беспокоит меня. Я привык. Ты был таким всегда; это то, кто ты есть. Кацуки посмотрел на него. — Просто… Э-э, я действительно не знаю, как это сказать, — теперь очередь Изуку была отвести взгляд, прижав колени ближе к груди от смущения и отвернувшись от Кацуки. — Я не планировал говорить это сегодня или…или вот так, знаешь ли, — он теребил подол своей рубашки. Кацуки сузил глаза. — Сказать что? Изуку сглотнул и глубоко вздохнул, повернув голову в сторону Кацуки, но не встречаясь с ним глазами. Вместо этого он смотрел вниз. — Ты… Мы… Ну, — он усмехнулся, но в этом жесте не было радости. — Мы оба изменились, — он пожал плечами. — И я еще не могу вспомнить, насколько сильно я изменился, и я почти уверен, что моя потеря памяти, должно быть, вызвала некоторый откат, но, э-э, ты изменился. Очень сильно. И у тебя тоже есть… Э-э, ты, ты знаешь что. Моя… моя причуда… И… Я имею в виду, мы знаем друг друга больше десяти лет, и я всегда восхищался тобой, ты это знаешь, и… и потом наши души связались, и теперь у тебя есть Один За Всех, и… Я… то, что я пытаюсь сказать… — Деку, — прервал Кацуки поток слов. — Просто скажи. Изуку опустил голову, прикусив нижнюю губу. — Я пытаюсь сказать, что... Я... Ты мне очень нравишься, Каччан, — признался он, покраснев. Кацуки сузил глаза и нахмурился. Изуку уставился на него в тишине, ожидая ответа. — Эм... — попытался он, когда ответа не последовало. — Не понимаю, к чему ты клонишь, — сказал Кацуки, сбитый с толку, ожидая заключения. Что Деку имел в виду, говоря, что он ему нравится? Кацуки и так это знал. Деку годами следовал за ним, восхищался им и хвалил его — конечно, он ему нравился. Блять, он этого не помнил, но он даже признался, что любит его, когда был призраком. Какое это имеет отношение ко всему, что они обсуждали раньше? Изуку покраснел еще сильнее, неловко отводя взгляд и казался почти отчаявшимся. — Н-ну, — он снова сглотнул пересохшим горлом, с лицом красным как помидор. — Я знаю, что ты говорил, что я тебе небезразличен, и что ты беспокоишься, и я знаю, что т-тебе пришлось пережить ужасные вещи из-за м-меня, и, и со мной, ты рассказывал мне о них, но я… я... — Он вздохнул, дрожа. — Я не... Я просто не знаю. Ты понимаешь? Кацуки прищурился, чувствуя себя еще более смущенным. — Нет, — он покачал головой, нахмурившись. — Я понятия не имею, о чем ты говоришь. Изуку запрокинул голову, глядя в небо, словно прося безмолвную силу о помощи. Затем он на мгновение закрыл глаза, как будто собираясь с духом, прежде чем снова встретиться взглядом с Кацуки. — Ты говоришь, что я тебе небезразличен. И ты беспокоишься. И я даже нравлюсь тебе немного больше сейчас, — заявил он, звуча немного слишком восторженно. Кацуки кивнул, внимательно слушая. Изуку уставился на него, ободряюще кивая. Кацуки смотрел в ответ, ничего не выражая. Когда Изуку ничего не сказал, он пожал плечами в замешательстве, показывая ему, чтобы он продолжал. Изуку вздохнул с разочарованием. – Эм... И... Ну... Изуку сглотнул. — Ты говоришь это, но, н-но…это как я тебе вчера говорил. Твои... Твои слова. Они не очень-то совпадают с твоими действиями. — Да, — кивнул Кацуки, немного обидевшись. — Это было до того, как я забил на бесполезную репетицию группы, чтобы принести тебе ужин и составить компанию. — Да, — энергично кивнул Изуку. — И я это очень ценю. Но ты понимаешь, насколько это сбивает с толку? Кацуки нахмурился. — Нет. Я же сказал тебе обращать внимание на действия, а не на слова. Изуку разочарованно вздохнул, выглядя все более отчаявшимся. — П-послушай, — сказал он, пытаясь говорить спокойно. — Ты хорошо ко мне относишься. Ну, лучше, чем раньше. Ты практикуешь со мной язык жестов, иногда приносишь мне еду, ты разговариваешь со мной, ты спрашиваешь, как у меня дела. Это мило. Мне это очень нравится. — Хорошо, — нахмурился Кацуки. — Но потом ты ведешь себя со мной грубо и оскорбляешь…и меня это не беспокоит, я знаю, что ты такой со всеми, но дело не в том, что ты называешь меня тупым или придурком, или что-то в этом роде. Дело в том, что ты говоришь вещи, которые бьют... э-э...По больному. Кацуки посмотрел на него. – Например, какие? Изуку сделал резкий вдох. — Например, когда ты сказал, что я странный, потому что слишком долго переодеваюсь. Или та другая вещь о микробах, — пожал он плечами. — Это были гребаные шутки, — огрызнулся Кацуки, сбитый с толку. — И я настаиваю на своих словах – тебе нужно научиться воспринимать их. — В этом и дело, — сказал Изуку. — Я тебе говорил. Я не знаю, когда ты шутишь. Иногда я думаю, что ты шутишь, а оказывается нет; иногда я думаю, что ты не шутишь, а ты шутишь. Я просто…я не могу понять. Кацуки вздохнул. — Мы уже это дерьмо обсуждали, Деку... — Я знаю, что ты собираешься сказать, — прервал его Изуку, не дав ему даже начать. — И я не пытаюсь заставить тебя разговаривать со мной или обсуждать свои чувства. Я знаю, что многое я вспомню только тогда, когда ко мне вернется моя причуда. Но… я... Я не знаю, когда это будет. Каждый раз, когда я думаю, что мне становится лучше, мне снова становится хуже. – Деку... — Я пытаюсь сказать, — он сделал резкий вдох. — Все еще немного больно. Иногда. Кацуки внимательно посмотрел на него. — И я не... говорю это, чтобы обидеть, или чтобы ткнуть тебя носом, — быстро добавил он. — Я говорю это, потому что ты сказал, что пытаешься стать лучше. Поэтому я подумал, что тебе нужно знать. Я подумал... т-тебе нужно знать, что я чувствую к тебе. Кацуки посмотрел на него с нечитаемым выражением лица. Изуку смотрел в ответ с ожиданием. — Я знаю. Раньше я чувствовал это. Его боль, его печаль, его обиду. Раньше я знал. — Т-Ты знаешь...? — заикнулся Изуку, явно нервничая. — Мы раньше так делали, когда ты был призраком, — сказал Кацуки. Изуку смотрел на него внимательно. — Ты говорил «ты ведёшь себя как мудак» каждый раз, когда я им был, не осознавая этого. Изуку моргнул. — Ох. — Ага. Это как бы помогало нам обоим. — Это... ну, — нервно хмыкнул Изуку. — Это... это не совсем то, что я имел в виду, Каччан. Кацуки нахмурился. — Тогда что ты имел в виду? Изуку нервно хмыкнул, выглядя так, словно вот-вот расплачется, но не от грусти, а от нервов. — Неважно, — шмыгнул он носом, отмахнувшись от него и выглядя немного расстроенным. — С тобой всё в порядке, вообще? С тем, чтобы вернуться к этому? — К скажи-когда-я-мудак? — нахмурился он. — Ага. Кацуки пожал плечами. — Это поможет тебе больше, чем мне, так что как хочешь. Изуку нахмурился, наклонив голову набок. — Что ты имеешь в виду? — Ну, — вздохнул Кацуки. — Это ты потерял месяц воспоминаний. До того, как ты ушёл, у нас всё было довольно хорошо. Ты уже научился определять, когда я серьёзен, а когда нет. Изуку уставился на него. — Просто нужно снова вернуться на тот этап, — заключил Кацуки. — Снова зазвучать в унисон. Изуку вдруг прищурился. — Погоди. Ты сказал «не осознавая». — Что? — Ты сказал, я говорил тебе, что ты ведёшь себя как мудак, когда ты вёл себя как мудак, не осознавая этого. — Я и не знал, что ты тоже ругаешься, Деку, — Кацуки приподнял бровь, дразня его, и чувствуя меланхолию и ностальгию. Шутка не дошла до Деку, так как он ничего не помнит. — Значит, бывают моменты, когда ты специально злой? — Изуку нахмурился. — Это часть моего шарма, — Кацуки пожал плечами, и ухмылка угрожала появиться в уголках его губ. Изуку усмехнулся, качая головой. — Да, — сказал он, не слишком задумываясь об этом. Это был первый раз, когда он ответил на эту фразу. — Что? — Кацуки нахмурился в замешательстве. Глаза Изуку слегка расширились от смущения, когда он понял, что сказал. — Хм? — спросил он высоким голосом, и щеки его порозовели. Прежде чем Кацуки успел ответить, громкий взрыв раздался откуда-то позади них.

***

Он был счастлив, что Хацуме сделала для него слуховой аппарат версии 7.9, иначе бы обратная связь свела бы его с ума. Взрыв был громким и внезапным, заставил его сердце подскочить до горла. Однако воздух не последовало, он с Деку еще сидят на своих местах, хотя и немного согнувшись от удивления. — Что это было?! — спросил Изуку, в отчаянии. Он попытался встать, но Кацуки отбросил его обратно на пол, его сердце бешено колотилось. Если это был злодей — если это была Лига — тогда ему нужно держать Деку подальше от них. Но его друзья были там, гораздо ближе к источнику звука. Кацуки не мог просто спрятаться, словно трус, с Деку, когда были люди, о которых он заботился и которые нуждались в помощи. Блять, блять, блять, блять. Ему нужно было подумать. Писк в его хорошем ухе мешал сосредоточиться, и прежде чем он успел осознать, Деку снова пытался встать на ноги, готовый бежать к источнику звука — в жерло опасности. Лица его друзей расплывались вокруг, они смотрели на него с беспокойством и умоляли в своих голосах, но все, что Кацуки видел и на чем мог сосредоточиться, — Деку. Деку, который лежал на полу. Испуганный Деку. Деку, который выглядел так, будто ему было так же больно, как и Кацуки. Деку, тащимый невидимой веревкой. — Деку, — Кацуки с трудом сглотнул, тяжело дыша, пытаясь восстановить самообладание, пока вставал на ноги и схватил Деку за руку, чтобы остановить его. — Останься здесь. —Что? — Изуку нахмурился, резко повернув голову к Кацуки в замешательстве. Кацуки было трудно отдышаться. Почему это с ним происходит, и почему его сердце так сильно колотится?! Его хватка на руке Деку была непоколебимой. — Каччан, ты же не думаешь, что… — Я, блять, не шучу, — перебил его Кацуки, тяжело дыша, с серьезным лицом он пристально смотрел в глаза Изуку. Его тон сказал Изуку все, что было знать о том, насколько важными были эти слова. — Но я хочу помочь… — И ты поможешь, оставшись, блять, здесь и дождавшись, пока кто-нибудь за тобой придет, — снова перебил его Кацуки, разворачиваясь убегая. Изуку немедленно последовал за ним. — Я не буду сидеть сложа руки, когда друзья могут пострадать! — протестовал он, идя прямо по пятам Кацуки. Кацуки резко обернулся, крепко схватив обе руки Изуку. — Ты, блять, останешься здесь. Я пойду посмотрю, что случилось. Если ты попытаешься, блять, спорить со мной, я позвоню Всемогущему. Рядом раздался еще один взрыв, но он был не таким громким, как прошлый. Оба парня вздрогнули. — Ни за что, — Изуку покачал головой. — Ты можешь пострадать. — Деку, — рявкнул Кацуки. — Ты болен. Ты не в форме. Ты не можешь помочь. — Я могу что-то сделать; я могу им помочь… — Ты просто грёбаное обуза! — крикнул Кацуки, немного отталкивая парня. Неужели этот грёбаный задрот не понимает, что он просто пытается уберечь его? Просто пытается не дать ему умереть? Глаза Деку открыты. Его лицо было расслабленным, застывшим в нелепом выражении, представлявшем собой смесь боли и удивления, губы слегка приоткрыты, а глаза полуприкрыты. Под веками Кацуки увидел знакомый зелёный цвет, которому не хватало ещё более знакомой живости. Нет, глаза Деку были холодными и пустыми, лишёнными своей обычной искры и эмоций. Глаза Деку мертвы Глаза Деку были мертвы Глаза Деку теперь были полны решимости — У тебя ничего не выйдет, — упрямо покачал он головой. — Тебе не удастся отговорить меня грубостью… — Я просто пытаюсь спасти твою тупую задницу от смерти… — Ты не сможешь меня отпугнуть! — зло крикнул Изуку. Кацуки снова толкнул его, сильно, заставив потерять равновесие и упасть на землю. — Я не пытаюсь тебя отпугнуть, идиот, я пытаюсь спасти твою гребаную жизнь, с чем у тебя, похоже, хреново получается справляться самостоятельно, — заорал он в ответ, пытаясь забыть образы Деку, лежащего мёртвым в переулке; Деку, кричащего от боли; Деку, у которого остановилось сердце; Деку, обезумевшего от жара и болезни. — Ты, блять, останешься здесь, а я, блять, вернусь туда, и если я увижу твою тупую рожу там, пока я выясняю, что произошло, у нас будут серьёзные проблемы. Я не позволю тебе этого сделать. С этими словами он повернулся спиной к Деку, готовый снова сорваться с места. — Почему? — у Деку хватило наглости спросить, сидя на земле. Кацуки повернулся к нему, в его алых глазах была ярость. Импульс, горячий и обжигающий, захлестнул его, и прежде чем он успел сообразить, слова уже слетели с его губ. — Потому что сейчас ты бесполезный, беспричудный слабак, и в итоге ты снова убьёшь себя. Вспышка неподдельной боли в глазах Деку еще долго не покинет сознание Кацуки. В тот момент он понял, что крупно облажался. Он знал. Но его сердце бешено колотилось, легкие отказывались работать, вены переполнены адреналином, и ему нужно помочь своим друзьям. Честно говоря, он бы предпочел, чтобы Деку ненавидел его и жил, чем если бы Деку любил его и умер. — Бакуго! — знакомый голос окликнул его сзади. Кацуки без колебаний развернулся, увидев, как Джиро спешит к ним. — Ушастая, — сказал он, подбегая к ней навстречу, подсознательно проверяя ее на наличие каких-либо повреждений. — Что, блять, произошло? — спросил он напористо, сердито и взволнованно. — Все в порядке, — сразу же заверила она его, задыхаясь. — Я пришла проверить тебя. Этот шум опасен для твоего слуха, — сказала она, привставая на цыпочки и пытаясь заглянуть на его слуховой аппарат. Он отстранился от ее прикосновения, перегруженный всем происходящим. — Что, блять, это было? — потребовал он, сердито и нервно. — Просто рандомный микс и немного невезения, — объяснила она. — Всё в порядке. Этот чувак, у которого тоже есть причуда, связанная со звуком, проходил мимо парка. Частоты наших причуд не слишком хорошо сочетаются. Кацуки нахмурился. — Это была ты? — Не только я. Я и он, — объяснила она немного оборонительно. — Знаешь, когда подносишь микрофон слишком близко к колонке? Как-то так, только обратная связь была нашими сердцебиениями. Кацуки уставился на нее. — То есть ничего не взорвалось? — спросил он. — Нет. — И все в порядке? — Да. Мы просто волновались о тебе, потому что… — она бросила еще один быстрый взгляд на его ухо. — Ну, ты знаешь. Вес того, что он натворил, внезапно показался намного тяжелее, теперь, когда он знал, что никакой надвигающейся опасности не было. Видимо, прочитав его мысли, Джиро, наконец, оторвала взгляд от Кацуки и увидела упавшего Изуку, что вызвало у нее хмурый вид. — Мидория? С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросила она, делая шаг к нему. Кацуки снова повернулся к нему лицом, увидев слезы, бегущие по его покрасневшим щекам, и предательство, глубоко врезавшееся в его полные боли глаза. — Со мной в-все в порядке, Джиро-сан, спасибо, — вежливо сказал он, его голос был густым и тяжелым от эмоций. — Ты ранен? Почему ты… — Он сказал, что с ним все в порядке, — оборвал ее Кацуки, бросив на нее предупреждающий взгляд. В этот момент она повернулась, чтобы несколько мгновений изучать лицо Кацуки, в ее глазах появилось подозрение. — Что ты наделал? — спросила она тихим голосом, но Деку, пытавшийся встать на дрожащие ноги, наверняка услышал это. — Я думал, что мы подверглись нападению, — коротко объяснил он, бросив на нее взгляд, который говорил, что сейчас не лучшее время для обсуждения этого. — Я думал, это Лига. И он хотел пойти туда и помочь. Джиро еще раз взглянула на Изуку, заметив, что ему удалось встать самостоятельно, прежде чем снова повернуться к Кацуки. Он пристально посмотрел на нее, пытаясь выразить одним взглядом все, что не мог сказать. Она поджала губы, выглядя недовольной, но ещё и понимающей. — Я пойду скажу ребятам, что с вами все в порядке, — коротко и серьезно объявила она. — И скажу им, что пора спеть "С днем рождения" и возвращаться в Юэй. Кацуки удивленно моргнул. — Мидория, — сказала она, глубоко посмотрев в глаза Кацуки, прежде чем снова повернуться к Изуку. — Ты уверен, что с тобой все в порядке? Изуку коротко кивнул, не в силах встретиться с ней взглядом из-за смущения и унижения, которые он испытывал. Она кивнула в ответ, прежде чем снова встретиться взглядом с Кацуки. — Что бы это ни было, исправь это, — практически прошептала она, прежде чем резко развернуться и уйти так же быстро, как и пришла. Кацуки повернулся, чтобы посмотреть на Деку, который больше не смотрел на него, стряхивая грязь и траву со своей одежды. — Деку… — Не надо. — Ты можешь просто… — Я сказал, не надо. Кровь Кацуки закипела. — Перестань вести себя как сопляк и послушай меня! — он схватил Изуку за руку. Изуку оттолкнул его руку. Холодно, пренебрежительно, отстранённо. Он начал уходить от Кацуки в сторону поляны, к своим друзьям. — Я не хочу слушать ничего, что ты хочешь сказать, — коротко сказал он, повернувшись спиной к Кацуки. — Я не это имел в виду. Я просто пытался уберечь тебя от глупости, — огрызнулся Кацуки, идя следом за Изуку и легко догоняя его. — Да, правда? Например, от чего? — горько спросил Изуку. — Например, от прыжка на грязевого злодея, который собирался тебя задушить, хотя у меня не было ничего, чтобы защитить тебя? Например, от удара, который мог убить меня, ради спасения твоей жизни? Например, от того, чтобы передать наследие Всемогущего, хотя я для тебя всего лишь бесполезный, беспричудный слабак? Кацуки покачал головой. — Ты знаешь, что я больше так на тебя не смотрю. Я же тебе, блять, сказал. — Да, Каччан, ты мне много чего говорил. Ты говорил мне не обращать внимания на твои слова, а на твои действия, вот. И как забавно слышать от тебя, что ты больше «не смотришь на меня так», когда все, что ты когда-либо делал, — звал Деку и никогда — настоящим именем. Кацуки пристально посмотрел на него в ответ. — Ну давай, — потребовал Деку, выглядя злее, чем Кацуки когда-либо его видел, даже когда тот выносил половину его гнева. Он выглядел решительным. — Скажи это. — Что? — нахмурился Кацуки. — Назови меня по имени. Кацуки фыркнул. — Прекрати, блять, пытаться это сделать, — огрызнулся он раздраженно. — Я не это имел в виду, и ты это знаешь. Ладно, это был мудацкий поступок, я знаю, но мне нужно было, чтобы ты остался в стороне, а ты не останавливался. — Боже, ты не можешь, да? — безрадостно усмехнулся Изуку, покачав головой. — Ты даже не можешь это сказать после всех этих лет. И остаться в стороне от чего? — усмехнулся Изуку. — От парня со звуковой причудой? Ты даже не знал, что это за угроза, и уже счел меня неспособным справиться с ней… — Потому что ты неспособен! — заорал Кацуки. — Боже, что с тобой не так? У тебя что, действительно есть желание умереть?! — Нет, — закричал в ответ Изуку, дрожа. — Мне просто очень трудно оставаться в стороне и ничего не делать, когда есть люди, которым может понадобиться моя помощь! — Изуку покачал головой. — И что, блять, ты пытаешься этим сказать? — Я говорю, что я не жду, пока люди начнут умолять, чтобы действовать! — закричал в ответ Изуку. — И когда я, блять, это делал?! — А когда ты этого не делал?! Кацуки уставился на него, сердито и смущенно, но в основном смущенно. Что, блять, происходит? Что, блять, Деку от него хочет? Он чувствовал, что на кону стоит что-то большее…что-то большее, что расстраивает Деку, — но он, как ни старался, не мог понять, что это. — Деку, — покачал головой он, переходя на обычный тон, — Я не понимаю, что ты говоришь. Изуку издал серию сердитых, резких вздохов, опустив голову и борясь со слезами — слезами гнева, разочарования и отчаяния. — Я говорю, — сказал он напряженным голосом, — что единственная причина, по которой я беспричудный, — это то, что ты забрал мою причуду. И ты сделал это, чтобы спасти мою жизнь, и я благодарен за это, но ты всю жизнь называл меня беспричудным. Ты всю жизнь меня унижал. И я устал, — он встретился взглядом с Кацуки. — Я устал прощать тебя. Кацуки уставился на него, его губы приоткрылись, а лицо было пустым. — Я говорил тебе. Я говорил тебе, что это единственное, за что я тебя не прощу, а ты пошел и сделал это, сразу после того, как я…— он замолчал, покачав головой. — И…и как будто тебе даже все равно не было дела… — он ахнул, шмыгнув носом. — Я говорил тебе, как сильно меня расстраивает, когда люди относятся ко мне так, будто я фарфоровый, будто я сломаюсь. Я говорил тебе, как сильно я ненавижу чувствовать себя слабым, беспомощным и… и бесполезным. Тебе одному я это говорил. Но ты пошел и использовал это против меня. Пауза. Кацуки смотрел на него в растерянном ужасе. — И знаешь что? — шмыгнул носом Изуку, расстроенный и злой. — Может быть, в моих синяках виновато не мое тело. Может быть, ты тоже виноват в них. И я не собираюсь сидеть и говорить тебе каждый раз, когда ты ведешь себя как мудак по отношению ко мне… — Он снова покачал головой. — Ты сам разбирайся с этим отныне. И он просто ушел. — Деку, — крикнул он ему вслед. — Не надо, — сказал Изуку, не оборачиваясь. — Деку, — настаивал Кацуки, следуя за ним. — Не называй меня так, — огрызнулся Изуку, шмыгая носом, его голос дрожал от боли, по щекам катились слезы. Теперь он звучал скорее печально, чем сердито. Он был невыносимо потерянным, глядя на Кацуки. — Я доверял тебе. Я доверял тебе, а ты использовал это против меня. И ты назвал меня… этим, когда прекрасно знаешь причину, по которой я сейчас беспричудный. Кацуки с трудом переводил дыхание, нервничая и смущаясь. — Я не хотел, — это все, что он мог сказать, несмотря на ком в горле. Его сердце разрывалось, и он не мог понять почему. Он не мог подобрать нужные слова. Он отчаянно хотел почувствовать гнев и злость из-за реакции Деку, но не мог. Прости. Прости. Прости. — Ну, ты все равно это сделал, — снова шмыгнул носом Изуку. — Я мог бы помочь. Я мог бы оттащить раненых в безопасное место. Я мог бы что-то сделать, если бы это было настоящее нападение, — объявил он с горечью. — Но ты даже не подумал об этом, не так ли? — Потому что я не хотел рисковать, не хотел, чтобы ты пострадал, — запротестовал Кацуки, отчаянно желая, чтобы Деку понял. — О, да? И я должен этому поверить? Он нахмурился, оскорбленный. — Что?! Да, — сказал он, как будто это было очевидно. — Разве я не дал понять… — Ты дал понять, что не уважаешь меня, — перебил его Изуку. — Ни сейчас, ни в какой степени. Ты смотришь на меня и видишь только кого-то слабого, бесполезного. Деку. Беспричудного Деку. Я пытался сказать тебе, я говорил тебе, что чувствую, но ты даже не понимаешь, да? Я произнес слова, но ты понятия не имеешь, у тебя до сих пор нет ни малейшего понятия, потому что ты только так меня видишь. Бесполезным. Обузой. Кацуки уставился на него. Изуку пристально посмотрел на него. Он не знал, что сказать, чтобы исправить ситуацию. — Отпусти меня, Каччан, — сказал он, и только тогда Кацуки понял, что держал его за руку, крепко сжимая ее. Когда он это сделал? Он отпустил его, потрясенно. Он… он не хотел причинить ему боль; он даже не знал, что держит его. И сразу после этого Изуку ушел, не оглядываясь. Кацуки стоял там, молча, наблюдая, как Деку становился все меньше и меньше, пока не исчез из его поля зрения.

***

Торт казался безвкусным, а песня "С днем рождения" звучала плоско. Все заметили, что что-то не так, когда вернулся Кацуки, если не из-за того, как Изуку промчался мимо, обливаясь слезами и уходя, не сказав ни слова, то из-за пустого взгляда в глазах Кацуки. Никто не спрашивал об этом. У всех было смутное представление о том, что, должно быть, произошло. (В конце концов, большинство из них хотя бы раз слышали кошмары Кацуки посреди ночи). Урарака, Иида и Тодороки ушли до песни "С днем рождения", бросившись в погоню за Деку и не попрощавшись ни с кем — большее, что он получил, это неодобрительный взгляд от Тодороки. Все остальные, кто остался там, чувствовали себя неловко и странно, пока ели свои кусочки торта, а поездка обратно в ЮА была еще более напряженной. Кацуки не сказал ни слова по дороге обратно, и никто не пытался ничего вытянуть из него. Даже Киришима, который сидел рядом с Кацуки на протяжении всей поездки, не осмелился спросить его о том, что произошло. Некоторые люди пытались поговорить друг с другом, чтобы разрядить напряжение, но это казалось натянутым. Кацуки в любом случае не обращал на это никакого внимания. Киришима по-дружески, поддерживающе сжал плечо своего лучшего друга, когда они прибыли обратно в общежитие, но ничего не сказал, когда Кацуки направился к лестнице. Он определенно выглядел так, будто ему это время. Мина спросила его, не хочет ли он оставить остатки торта в своей комнате, когда он проходил мимо, пытаясь звучать как можно приятнее и дружелюбнее, но Кацуки не ответил, просто прошел мимо нее со взглядом, который, впервые в жизни, был лишен эмоций — даже гнева. Он молча поднялся на свой этаж и остановился перед своей комнатой. Он был ошеломлен, обнаружив, что там, перед его дверью, лежит завернутый подарок, и по оберточной бумаге в стиле Всемогущего он точно знал, от кого он. Должно быть, Деку оставил его там после того, как Кацуки ушел с Каминари, намереваясь сделать сюрприз. Кацуки присел, поднял его и вошел в свою комнату, закрыв за собой дверь. В комнате было темно и пусто, слишком холодно. Он вошел внутрь, положил завернутую коробку на свой ноутбук, взял прикрепленную к ней открытку и открыл ее. От: Изуку Кому: Каччану С днём рождения одного из моих любимых героев! ^w^ Он отложил открытку, уставившись на завернутый подарок. Он смотрел на него, словно целую вечность. Он не стал открывать его, вместо этого скинул штаны и позволил себе упасть на кровать. Он выключил телефон и вынул слуховой аппарат, внезапно почувствовав себя под водой, утопающим в тишине, потерянным в ней. Он закрыл глаза. Боже, как же он, блять, ненавидит весну.