цейтнот

Вот уже около двадцати лет в Новой Йошиваре действует контора госпожи Сакураги; она принадлежит уже упомянутой немолодой женщине, известной не только своей примечательной внешностью (у нее нет одного глаза, вместо него — черная повязка, а некогда забранная войной рука заменена на протез), но и ледяным стальным характером, благодаря которым мало кто желает переходить ей дорогу. Сакураги — одна из дельцов, что возвысились благодаря войне. Ходят слухи, что до войны она была одной из главных молодых красавиц Новой Йошивары, а потом, унаследовав бизнес своей предшественницы в этом нелегком деле, принялась выстраивать свою небольшую подпольную группу, основным занятием которой была черная торговля не только внутри страны, но и за ее пределами. Поговаривают, что госпожа Сакураги якшается со всеми, кто зарекомендовал себя на рынке. Не брезгует честью, а все — ради заработка. Но никто и никогда не переходил ей дорогу, потому что гнев госпожи Сакураги страшен. Среди ее знакомых затесались люди из богатейших и влиятельнейших семей, например, Сазанами, а еще наемники и дельцы всех мастей, включая так называемых оружейных торговцев… Война жестока к своим детям. И каждый, кто пережил ее и потерял часть себя, навсегда запомнит то мгновение, исказится до неузнаваемости, ведь нет ничего страшнее, чем смерть. Сиба знает это прекрасно, потому что он был одним из тех, кто выстроил новую страну на пепле старой. Сакураги — одна из тех, кто нажил себе денег на махинациях, связанных со строительством и торговлей. В целом, ему все равно, потому что Сакураги никогда не отказывается от выгодных предложений, и за нужную ему информацию Сиба готов платить много, особенно сейчас, когда ситуация в их небольшом путешествии с Тихиро стала совсем уж критичной — враг показал себя, надо действовать. А у нее весьма легко найти информацию. Потому он совершает длинный прыжок до Новой Йошивары, кивает местным охранникам — те понимают, к кому он идет — и следует до небольшого двухэтажного здания, которое в обычное время выступает эдаким борделем, а в другое — место для переговоров. Сиба очаровательно улыбается девочкам за харимисэ, которые пытаются сманить его к себе руками, а потом добавляет: — Я к вашей начальнице. Она сейчас тут? — Ну-у-у, если ты хорошо попросишь… — девочки кокетливо смеются и кивают. — Тут она, конечно же. А ты записан, красавчик? — Не, мне только спросить. И Сиба входит внутрь. Здесь местечко уже больше похоже на офис мелкой конторы; есть секретарша, которая на вопрос Сибы о встрече с хозяйкой отвечает, что хозяйка сейчас занята. О нет. Только не бюрократия. Он специально ушел из «Камунаби», чтобы больше ее не видеть, а тут опять? Тогда Сиба наклоняется к девушке поближе и говорит: — Послушай, милашка. Мне вообще-то… — Прекрати терроризировать молодежь, Сиба Того, — доносится до него смешок позади, и Сиба оборачивается, зная, что увидит сейчас хозяйку. Они друг другу улыбаются. — Редко когда ты приходишь сюда вот так нагло. Случилось что-то хорошее? Госпожа Сакураги не особо младше Сибы. Наверное, они ровесники. Может, она чуть моложе. Она выглядит неплохо для своих лет, ни единой морщинки (ну, может, кроме тех, что у глаз, у одного глаза, ведь госпожа Сакураги, как известно, второй — отсутствующий — скрывает за повязкой), с длинными вороного цвета волосами. И улыбочка у нее такая же обаятельная и одновременно мерзкая. Но что ожидать от дельца? Сиба и сам не особо чист на совесть. Они улыбаются друг другу, и он разводит руки в стороны. Выглядит она так, будто не собиралась никуда выходить сегодня. Если бы не знание Сибы, он бы ни за что не опознал в этой женщине подпольного дельца, а не простую владелицу одного из множеств борделей Новой Йошивары, где продают все, начиная от любви, и заканчивая жизнями. — Поймала. Ну, хорошим назвать это нельзя, но мне надо, чтобы ты организовала кое-какие поиски через своих ребят. Все за хорошую оплату, разумеется. — Тебе повезло, что у меня сейчас перерыв, а еще что ты хороший клиент. Ценю тех, кто всегда платит вовремя, — она манит его пальцем за собой. — Обговорим все за рюмочкой? Ну конечно. Алкоголь — он скрепляет узы, все такое. В гостиной — это скорее комната для встреч, тут стоит диванчик, столик между, и все это рядом с выходом на задний двор, где сейчас, правда, не очень красиво, потому что там сушат постельное белье — они усаживаются друг напротив друга, и Сиба тут же переходит к делу. Он кратко излагает то, что ему нужно — конечно же, это информация, информация нужна всегда, но в этом деле положиться на Азами он не может — и Сакураги кивает, записывая. Она уточняет некоторые детали, а потом, когда Сиба упоминает одно конкретное слово, взгляд Сакураги мгновенно темнеет. Обычно бесстрастная или наглая, она проявляет эмоции вне своего спектра, что удивляет Сибу. — Ты сказал «Хисяку»? — Да, — он кивает. — Слыхала? Хотя я не удивлен. В последнее время мой подопечный столкнулся аж с двумя из них. Почему Сакураги это так не понравилось? Тоже насолили? Сибе казалось, они более осторожны. — Ты знаешь, с кем конкретно? — Зачем тебе? — он удивляется, и Сакураги хмурит тонкие брови. Потом закуривает тонкую ментоловую сигарету, и в воздухе повисает яркий химический запах. — Да так. В этом случае — просто интерес. — Один из них — мальчик с чародейством бумаги, — не стоит упоминать про магический клинок. — Второй — глава. Судя по всему, его зовут Юра. — Юра… Да, я слышала про него. — Что-то любопытное? Сакураги тонко улыбается и стряхивает пепел в опустевшую рюмку. — Ничего интересного. Он не из тех людей, что дают лишней информации ускользнуть, а если так и происходит, то потому что он того хочет. Но, думаю, у меня в имеющихся файлах может найтись что-то любопытное, — она поднимается на ноги и подходит к лестнице на второй этаж, где, вестимо, расположены жилые комнаты. — Гэн-кун! Не слышит, что ли? Опять уснул? Черт, — она виновато смотрит на Сибу. — Момент, я сейчас вернусь. Сиба слушает шаги наверху и тихий разговор. Слышит мужской голос. Странно. Обычно тут живут только женщины. Сакураги наконец-то наняла мужика не в охрану? Она возвращается быстро и поясняет, что ее новый помощник пока поищет информацию, а они смогут обсудить дела дальше. Они говорят около десяти минут. От дел переходят к вопросам более повседневным, потом Сакураги интересуется про протеже Сибы, и тот уклончиво рассказывает про Тихиро, но без подробностей. С такими женщинами, как она, раскрывать все нельзя, но и врать тоже опасно, мгновенно начнет копать в твою сторону. Он один поднимает голову, когда сверху доносится поступь шагов, отчего скрипят деревянные потолки, а потом эти же шаги слышны на лестнице. Сакураги даже не поворачивается в ту сторону, лишь тонко улыбается, а потом странным для себя извиняющимся тоном произносит: — Прошу простить его внешний вид. Он пока нездоров. Сибе все равно, потому он просто жмет плечами. Смотрит в сторону лестницы, как оттуда медленно спускается человек. На тонкие лодыжки. Сложно его рассмотреть — лицо у него скрыто за растрепанными черными волосами, ну, часть лица, вторая — за бинтами. Понятно, почему Сакураги извиняется. Он одет в простой льняной халат. К гостям так не выходят. Сиба пристально наблюдает за этим человеком. За тем, как тот отдает какую-то папку в руки Сакураги, та улыбается ему кивает, говорит: — Отдохни, Гэн-кун. Гэн-кун… Сиба видит болтающийся пустым левый рукав… Неизвестный человек поднимает на него взгляд… Пауза. Они смотрят друг на друга. Проходит всего секунда. Сиба телепортируется с места и появляется прямо рядом с новым гостем в этой сцене, отчего пугает Сакураги (хотя, скорее, просто шокирует таким быстрым рывком). Он тут же хватает мужчину пальцами за глотку и поднимает вверх, не чувствуя особого сопротивления. Ноги его будущей жертвы отрываются от пола. Тот сразу же хрипло сипит, когда пытается пальцами расцарапать ладонь Сибе, чтобы вдохнуть, но Сиба намного сильнее. Ему такие попытки — словно ветерок. Он лишь крепче стискивает пальцы, отчего мужчина у него в руках начинает задыхаться. По пальцам бежит что-то мокрое. Дорожка слюны. Выжил. Вот же ублюдок. А ведь Тихиро использовал «Курегумо». Значит, он был какое-то время мертв. — Содзе Гэнити, — шипит Сиба. Тот же в его хватке трепыхается, уже на грани потери сознания. Но когда в руку Сибы вцепляется Сакураги, ему приходится отвлечься. — Что ты делаешь?! Отпусти его! — С каких пор ты якшаешься с такой шавкой? — рычит он, смотря Сакураги в глаза. Это битва взглядом. Женщина не отступает. — Он мой хороший коллега. Я потратила кучу денег на то, чтобы его откачать. Тебе с него что? — Эта гнида лишила моего протеже руки. Едва не убила. Сакураги явно не собирается как-то это оправдывать. Это не ее дело. Вместо этого она строго произносит: — Отпусти его. И Сиба разжимает пальцы. Содзе тяжело падает вниз и закашливается. Наблюдая за тем, как Сакураги склоняется над ним, как говорит что-то на ухо, Сиба ощущает нечто странное, вроде потаенного раздражения. С одной стороны, ему должно быть все равно. Содзе — прошедшая история. Тихиро его одолел, убил, забрал меч. Теперь Содзе им не враг, он им вообще никто. Но с другой… Ему даже не за Шаль обидно, хотя ее, несомненно, жалко, а в основном это злость из-за Тихиро. За то, что Тихиро был серьезно ранен. За то, что ему пришлось сражаться в полумертвом состоянии, когда после боя он потерял сознание прямо на руках у Сибы, когда чуть не истек кровью, когда… Сиба стискивает зубы. Он наблюдает за тем, как Сакураги помогает Содзе подняться на ноги. Рядом с ней он выглядит меньше, чем Сиба его помнит. Но на мгновение Содзе поднимает на него глаза и одаривает настолько разъяренным взглядом, что Сибе становится смешно. Как будто беззубая собака пытается укусить. Он дожидается, когда Сакураги возвращается вниз. Сейчас она выглядит намного спокойней. Когда женщина садится напротив, они пару минут молчат, пытаясь как-то принять произошедшее. Сиба до сих пор чувствует под пальцами биение жилки на шее Содзе. Ему стоило свернуть ему шею, не слушать Сакураги. Но информация ему все же важнее мести, а ругаться с такими людьми, как она, может быть чревато. Потому Сиба просто поднимает на нее взгляд. — Коллеги так себя не ведут. — Нас связывает долгая история, — Сакураги щурит глаза, слегка угрожающе, и ее единственный глаз поблескивает в полумраке комнаты. — К сожалению, он действительно одна большая проблема. Был ею, по крайней мере. Не трать на него время, Сиба. Он тебе больше не противник. Сиба вспоминает Тихиро в больнице сразу после боя. Как слова Содзе внесли раздор в его душу. Он просто прикрывает глаза. — Действительно. В полночь пятнадцатого октября госпожа Сакураги занята тем, что разбирает принесенные ее подчиненными документы; она читает договора, внимательно, всматриваясь в каждое слово и ища в нем подвох. Тяжело узнать в сидящей на втором этаже типичного для Новой Йошивары заведения женщине подпольного дельца; одета она в домашнее традиционное платье, поверх накинут жакет. Лишь черная повязка на глазу говорит о том, что это не просто матушка, смотрящая на долги клиентов. Старый бизнес — скорее развлечение для Сакураги. У нее есть дела куда поважнее. Однако, вот уже несколько минут она раз за разом читает одну и ту же бумагу, не в силах разобрать, что именно там написано. Словно буквы смешиваются в какой-то единый водоворот. Наконец, ее это утомляет. Сакураги откладывает бумагу в сторону, поднимается из-за низкого прикроватного столика, за которым всегда проводила время до сна, а потом выходит на балкон. Луна сегодня в своем зените. Некоторое время Сакураги смотрит на нее, яркую, белую, а потом — вниз, на задний дворик. Это заведение ей как офис, так и дом. Не только ей; ее девочкам и работникам ее небольшой конторы. Сейчас все спят, кроме одинокого охранника, что сторожит главный вход. Сакураги знает, что никто не сунется сюда, это место огорожено особым барьером, пробить который сможет разве что чудо. Чудеса, впрочем, случаются. Сакугари знает это, потому что ее старый товарищ, подельник и просто мужчина, с которым они знали друг друга, когда он был сопляком, получает в руки оружие, которое не должно принадлежать реальности простых смертных. Он торгует им, это нормально — ему и ей видеть вещи, которые не должны быть в руках у простого народа. Но одно дело — просто хорошее оружие, какая-то новинка армии, и совсем другое — один из шести клинков, которые когда-то давно завершили войну. Настоящий магический клинок. С Содзе работает группировка, которая три года назад убила Рокухиру Кунисигэ и забрала у него это оружие. Так говорят. Такие слухи ходят по подпольному миру. О «Хисяку» в принципе ползет очень много не самых приятных сплетен, потому Сакураги старается обходить их стороной, любые намеки на то, что кто-то из ее коллег работает с ними. Проблема в том, что большинство людей она легко может проигнорировать, ведь это им нужны ее услуги и связи в соседних странах; с Содзе так не выйдет. Гэн-кун — это не просто коллега; они знают друг друга очень давно. Людям свойственно привязываться к тем, кто долго им знаком. И с Содзе она знакома достаточно долго, чтобы помнить его еще сопливым мальчишкой, что пытался заработать у предшественницы госпожи Сакураги самой банальной работой, на которую был способен мальчишка его возраста тогда, восемнадцать лет назад. — Ты слишком много беспокоишься из-за чуши, — говорит ей Содзе, когда они встречаются в хорошем ресторане, обслуживающим людей всех сортов. В зале для курения у потолка словно бы висит облако. Сакураги наблюдает за тем, как сигарета в руках Содзе пеплит на скатерть. — Поверь, эта игрушка непобедима. Потому что это один из его, — он всегда говорит о Рокухире Кунисигэ с этой легкой дрожью в голосе и благоговейным тоном, — мечей. Я попробовал всего пару приемов, и, поверь, эффект поражающий, хотя этот меч у меня в руках всего пару дней. — Ты опять заиграешься, — замечает Сакураги, и Содзе тут же щерит зубы, будто дикий пес. — Херня. Теперь мне и «Камунаби» не помеха. — Не играй с огнем, Гэн-кун. — Я-то знаю, как с ним играть. Содзе самоуверен, и Сакураги кажется, что она вновь видит того же мальчишку, что воровал оружие с трупов; тогда она решает ничего не говорить, полагая, что он знает, что делает. Около недели в новостях ничего нет, хотя она пристально за этим следит, и, когда она уже успокаивается, что он не будет валять дурака и творить глупости… Появляется информация о битве двух чародеев где-то в центре. Только вот Сакураги узнает описание, и понимает, что не в магии дело. Просто кто-то использовал зачарованный меч. Два?.. Сложно сказать. Она пытается связаться с Содзе, чтобы сказать ему, что думает об этом выходке, привлекшей внимание не только «Камунаби», но и гражданских, но он слишком занят и обещает перезвонить попозже. Вторая неделя, к счастью, проходит спокойно, и Сакураги постепенно успокаивается. Возможно, он не такой дурак. Разумеется, Содзе разочаровывает ее спустя час, когда она получает информацию о том, что «Камунаби» начали на него облаву. Проблема в том, что после этого стоит радиомолчание. Ни единой толики информации. Подозрительно. «Камунаби» бы уже давно слили сведения о том, что убили такого заметного теневого дельца (как знак им всем остальным, таким же), а Содзе — растрепал бы своим и обязательно бы позвонил ей, чтобы утереть нос. В нем так и остается эта черта, эта гордыня, некое извращенное искажение юношеского максимализма, потому что все они, кто видел войну в детстве или юности, так и не смогли вырасти окончательно, и пусть они скрываются за масками ответственных и опасных взрослых, в душе все не так. Странно. Уже ночь. Облава произошла вечером, около семи. Но никакой информации до сих пор нет. Сакураги чувствует, что начинает злиться. Это волнение, она в курсе. Она оглядывается назад, на комнату. На горящую лампу. Бумаги продолжают лежать на столе. Ей стоит лечь спать, если не получается больше работать. Она решает, что это разумная мысль, и, решает закурить напоследок. Тонкие ментоловые сигареты — ее любимые. Когда-то давно она старалась следить за здоровьем, чтобы слыть идеальной красавицей Новой Йошивары, только вот началась война, и ее статус был забран навсегда. Никому не нужны молодые девушки, искалеченные тем страшным темным временем. Только если за дешево. Она вспоминает старые времена, те далекие два десятка лет назад, потом стряхивает пепел вниз с балкона. Достаточно на сегодня. Содзе — сам дурак. Если выжил — хорошо, нет… Ее это волновать не должно. С этой мыслью Сакураги отворачивается к комнате. В эту секунду позади нее словно ударяет молния. Барьер сломан. Сакураги резко оборачивается, готовясь к внезапной атаке. Кто-то решил напасть на нее прямо сейчас? Она бросается к краю балкона и смотрит вниз, но увиденное вынуждает ее позабыть про всякие меры предосторожности. Говорят, у стальной леди из Новой Йошивары есть слабость, и эта слабость… — О боже. Голос у нее неожиданно садится на пару октав. Молния? Это же как та способность меча, верно? По информации от свидетелей что-то такое звучало. Это она? Или что-то иное? Мысли путаются в голове Сакураги, когда она прыгает со второго этажа вниз босиком на жухлую октябрьскую траву, забывает про все, потому что в этот момент на ее заднем дворе появляется человек, которого она знает слишком хорошо. Он не стоит, моментально падает, будто заваливается назад, и сразу после удара о землю под ним растекается объемная лужа крови. Простое чародейство включает в себя укрепление тела и перемещение… Это не его способности. Они были перекрыты умениями клинка. Он сам говорил. Из руки что-то выпадает, похожее на камень, но оно тут же рассыпается прахом. Сакураги смотрит на это долю секунды, потом же возвращается к истерзанному телу перед собой. Она бросается к нему, хватает за плечи, старается привести в чувства, но все, что она видит — просто быстро умирающего человека, словно потухающую свечу. Дыхание такое слабое, что его почти не слышно. Я знаю, как играть с огнем, сказал он. — Ох, Гэн-кун… Гэн-кун! Столько крови. Так много крови. Даже когда она лишилась руки, ее столько не было. Сакураги забывает про все, про пачкающую ее одежду кровь, про бегущую к ней позади охрану, все, о чем она может думать в эту секунду — это лицо человека перед ней, стремительно бледнеющее от кровопотери, на котором кровь кажется ярким уродливым алым пятном. Она кладет родную руку на ему лицо, холодное, потное, с той стороны, где кожа не обгорела, второй же сжимает его плечи, все пытается привести его в чувство, повторяя его имя, словно мантру — Гэн-кун, Гэн-кун, Гэнити — но ответа все еще не следует, а жизнь в ее руках медленно гаснет. И это изломанное тело она сжимает в объятиях, вспоминая прошлое, почти два десятка лет назад, когда она уже видела похожее, только вместо взрослого мужчины там был мальчик, совсем юный, пострадавший от оружия, которое позже назвали спасителем их маленькой страны. Она помнит бессонные ночи, когда ей в ту голодную пору пришлось объяснять матушке, зачем им помогать никому не нужному сиротке, одному из сотен тысяч — ведь когда-то зимой он помогал им. Надо что-то делать. Соберись, Сакураги. Когда к ней подбегает охранник, в ужасе смотря на лужу крови, на тело, а потом на саму хозяйку, она резко поворачивает к нему голову и стальным тоном произносит: — Звони медику. Живо! Две недели проходит в беспокойстве. Сакураги слишком погружена в свои мысли, потому она берет вынужденный перерыв, оставаясь доступной лишь самым важным клиентам; все остальное берут на себя ее подчиненные. Она почти не спит, постоянно дежуря у постели своего неожиданного гостя, который буквально сваливается на нее с неба. Телепортация… Это одна из простых техник. Скорее всего ее спровоцировал небесный камень. Легко было догадаться, что за булыжник рассыпался прахом у Содзе в руке. Но Сакураги знает его опасность. Все знают — эта истина известна многим, и именно за это величают Рокухиру Кунисигэ. Эта порода опасна. Она может убить любого, кто ее коснулся. Содзе об этом, конечно же, в курсе. Он же фанат Рокухиры, просто до боли в зубах. Но все равно ошибся? Все равно докоснулся? Сейчас Сакураги внизу. Надо закончить с бытовыми вопросами, где она необходима. Вернее, она уже их завершила; собирается вернуться назад, по-быстрому приготовив себе что-то поесть, но по дороге ее ловят ее же девочки, на сегодня уже закончившие с работой. Одна из них поправляет очки на носу и с лукавой улыбкой интересуется: — Вы уже опять наверх? — Разумеется. — Нам завидно, — тянет вторая девочка, и все они смеются. — Вы на нас столько времени не тратили, как на него! — Между вами какая-то интрижка, да? Сакураги фыркает и обходит девичий клуб, провожающий ее любопытным взглядом. — Прекратите. Мы просто старые друзья. — Вот значит как! — Он меня лет на десять младше. — Это что, теперь так важно!.. Им любопытно. Всем работникам маленькой конторы любопытно, почему обычно безжалостная и строгая госпожа Сакураги неожиданно откладывает все дела ради какого-то старого коллеги. Конечно же, их старая дружба для них выглядит странно, нелепо даже. Они думают, что это романс. Сакураги же вряд ли сможет, даже для себя, переступить через старые воспоминания, когда они были молоды. Она улыбается своим девочкам, прося их заняться делами, пока она занята, а потом поднимается наверх, в свою комнату. К сожалению, под конец второй недели приходится вернуться к бизнесу, пусть и не целиком. Но теперь проще. Теперь нет нужды сидеть рядом каждую минуту, улавливая слабое дыхание. Может, не стоило так беспокоиться. Нанятая ею команда врачей сумела откачать его — даже несмотря на остановку сердца. Он выжил, потому что он упрямец. Но Сакураги хотелось проследить. Ей хотелось лично убедиться, что с Содзе все будет в порядке. Если он сам не может послушать чувство благоразумия… придется ей побыть рядом, чтобы вновь ничего не случилось. Она закрывает двери на балкон. По ночам уже слишком холодно. Затем садится за столик рядом постелью. Когда она берет в руки бумаги, то слышит шевеление рядом. Сакураги опускает взгляд вниз, на то место, где рядом с ней на полу разложен футон. Даже за работой она должна наблюдать. Всегда быть рядом. Слышится тихий стон. Сакураги отворачивается к бумагам. — Тебе не стоит слишком много шевелиться. — Не могу… Все затекло, пипец просто, — тяжелое дыхание, короткая тишина. — Ты уже вернулась? Быстро. — Меня не было два часа. — Правда?.. Говнище. Значит, я опять отрубился. Голос этот намного слабее, чем она помнит, тише, как шелест травы на ветру. Совсем не тот дикий волк, которого она помнит до этого. Сакураги опускает бумагу. Она всматривается в темноту. Даже при одной лишь горящей лампе она легко может увидеть Содзе. Тот, чувствуя внимание, ухмыляется ей своей фирменной улыбкой, скалит зубы. И правда, будто бешеная псина. Он лежит под тяжелым одеялом. Потерял слишком много крови, а ночи сейчас стали холодные. Потому они спят рядом — так просто теплее, но они и в юности так делали, тогда, двадцать лет назад. Сакураги рассматривает руку, словно плеть, лежащую поверх одеяла. Ее пришлось буквально собирать из оставшихся кусков. Шрамы от этого останутся навсегда. Теперь же она, забинтованная, едва ли когда-нибудь станет такой же сильной, как раньше. Одно радует — все пальцы на месте. Сакураги тянется вперед. Берет его за ладонь — холодную, сжимает ее. Содзе со свойственным ему драматизмом вздыхает. — Не жалей меня, это так бесит. — Как ты? — игнорирует его глупости. — Как с утра. И вчера. И позавчера. В сознании он только неделю. Сакураги чувствует, какие холодные у него пальцы. Содзе угрожающе щурит один глаз, но ничего не произносит. Нечего тут говорить. Он совершил ошибку. Сакураги крайне смутно представляет, что случилось перед их встречей, сразу после боя с агентами «Камунаби» (их он убил). Там был кто-то еще… Кто-то… Кто лишил его руки. Кто рассек тело едва ли не напополам. Должна ли Сакураги думать о том человеке, как о враге? Но она даже не знает, кто это. Содзе не признается. Смущен проигрышем? Вряд ли. Тут замешано что-то еще. Она разжимает руку и возвращается к бумагам. Содзе за ней наблюдает. Ему скучно. Самые частые развлечения для него сейчас — это перевязки. Сакураги пролистывает страницу. — Что читаешь? — Спи, — командует она. — Не отвлекай меня. Я работаю. — Я и так постоянно сплю. Мне скучно! — Тебе надо восстанавливать силы. Тем более, сейчас ночь. Спи. С утра поговорим. — Какая же ты коза, а? С горестным вздохом Содзе отворачивается к потолку. С такого ракурса Сакураги почти не видно его лица; это правая сторона, обгоревшая. Она нашла хорошего врача, чародея, и ожоги заживут нормально. Даже волосы с той стороны отрастут. Но вот глаз восстановить вряд ли выйдет. И зачем она тратит на него так много денег? Сил, времени? Сакураги вспоминает юность. Как они в этой же комнате лежали под одеялом зимой. Тогда они были по сути еще детьми. Ей едва исполнилось двадцать, а ему… Она перелистывает страницу, замирает, когда слышит рядом вздох. Так Содзе всегда оповещает, что хочет начать разговор. — Когда мне ждать, что ты начнешь требовать с меня денег? — Насколько же ты мелочный, — Сакураги смотрит в бумаги. Буквы не складываются в слова. Надо продолжить завтра. — Я не буду этого делать. — Но ты всрала на меня кучу денег, я уверен. — И ты прав в своих наблюдениях. — Тогда что ты хочешь? Она вновь смотрит Содзе в глаза. Тот глядит на нее с вызовом. Говорят, человек сломлен, когда его внутренний стержень окончательно трескается. Содзе успел побывать на том свете и вернуться, его тело — сплошная рана. Калека, больше не боец. Но глаза все те же. С безумным ярким блеском. Это вселяет надежду, что все будет хорошо. Наконец, Сакураги сдается. Она откладывает документы в сторону, даже не курит перед сном, переодевается в одежду для сна и просто говорит Содзе — двигайся — а потом забирается в ту же постель. Накрывает их одеялом. Под ним хорошо, тепло. Тяжесть сверху помогает уснуть быстрее. Сакураги ложится на бок и подпирает голову рукой, когда Содзе двигается к ней ближе. Он может лежать только на правой стороне. С левой — культя, она еще болит. Он не сопротивляется, когда Сакураги убирает волосы с лица. — Мы теперь с тобой реально как брат и сестра. — Почему? — она улыбается этой чуши. Содзе закатывает глаза и громко шепчет: — Потому что мне тоже выбили один глаз и лишили руки? А? Как тебе? — Я начинаю вспоминать, почему мы с тобой так и не сошлись. — Мы не сошлись не поэтому, — передразнивает он ее тон. — Потому что ты сама говорила, что не видишь во мне… Как ты тогда сказала? Объект вожделения? — Я сказала, что не могу представить нас вместе, потому что помню тебя сопливым ребенком. — Ну да. Одно и то же. Он такой невыносимый. Сакураги чувствует, как начинает улыбаться все шире. — Мы бы друг друга убили. — По-моему, в этом самый сок. — Нет, это плохие отношения. — Чушь. В конфликте рождается хоть что-то. Типа огня, не знаю, я не философ. Но те люди, с которыми я больше всего срусь, причем не просто ругаюсь, а, знаешь, чтоб прям задорно было, вот те самые лучшие. Вроде тебя. Был бы он в состоянии получше — Сакураги бы его треснула. Но она просто смеется. — Ну и ну. — Не угорай. Я говорю крайне искренне. — И что, кто-то разжег в твоем сердце подобное пламя? — Э… Да вот, выходит, что да? Ох. Это интересно. Они никогда не говорили о подобном. Сакураги щурит глаза, смотря на Содзе, а тот, судя по мечущемуся по комнате взгляду, вспоминает встречу с тем неизвестным. Она ждет чего угодно, включая историю о неудачной деловой сделке, но вместо этого Содзе вдруг произносит: — Это был парень, который меня зарезал. — … прощу прощения? Ох, нет. Он тронулся головой. Или повредил что-то во время взрыва. Говорят, даже после короткой комы могут возникнуть проблемы, и… — У тебя такая рожа, будто ты решила, что я свихнулся. — Потому что ты рехнулся, — соглашается Сакураги и наклоняется ближе. Она видит все тот же наглый взгляд. Все то же бахвальство. Один раз оно уже укусило Содзе в ответ. — Он убил тебя. Понимаешь? Не просто ранил, он вполне себе лишил тебя жизни. И не надо мне говорить про то, что по факту это сделал тот взрыв. Если бы не рана на груди, то ничего бы и не было. — Это был честный поединок. Тем более, не я один пострадал. Но он поймал меня на моей же ошибке, — Содзе просто вздыхает, явно не намеренный больше спорить. Он закрывает глаза и прижимается лбом к плечу Сакураги. Однако в конце все же добавляет: — То есть, не пойми неверно. Я просто пиздец как зол. Но я вроде как сам довыпендривался, ок? — Карма… — Не. Карма — это когда ты расплачиваешься за содеянное. А я просто сглупил. Надо же было одну и ту же атаку два раза подряд использовать. Рокухира вот и… Неважно. Он засыпает быстро, за считанные секунды, прижимается к ней боком и дышит в шею, теплым слабым дыханием. Раны еще не зажили до конца, ему пока тяжело долго бодрствовать, а этот якобы бодрый диалог вымотал его еще сильнее. Смотря на него сверху, Сакураги размышляет об услышанном. Человек, убивший Содзе, опасен. Но тот на него не злится? Точнее, он считает, что это было заслуженное поражение. Это очень странно. Но ей нечего добавить. Логика таких людей, как Содзе, ей бесконечно далека. Даже в юности они во многом слишком различались друг от друга. Потому она все еще жива, а Содзе побывал на том свете. Она ложится на подушку рядом. Обнимает его за плечи. Как тогда, в детстве. Его детстве. Ее молодости. Как он сказал? Рокухира?.. Глупость. Наверное, оговорился. Вновь все лепечет о своем кумире. Постепенно он начинает вставать с постели. Сначала просто сидит пару часов, потом с помощью Сакураги встает на ноги. Сердце болит от вида, как человек из ее прошлого, вечно уверенный, вечно сильный и не сломившийся даже после того случая летом восемнадцатью годами ранее, теперь не может стоять и пары минут, не опершись на нее. Но Сакураги ничего не произносит, не проявляет жалости, во всяком случае открытой. Она просто молча помогает Содзе, а тот, будто понимая, что выбора нет, соглашается на это. Хотя его злит. Видно по тому, как он стискивает зубы. Выбора не остается. Поручения Сакураги пока ему доверять опасается, даже самые незначительные. Что уж говорить про крупные. Но она позволяет ему тенью существовать в этом доме. Когда у него больше не возникает проблем с тем, чтобы спуститься с лестницы на первый этаж, на дворе уже почти что зима. Приходиться одеваться теплее. Когда Сакураги отдает ему свой жакет, тот только в бессилии скалит зубы, пытаясь ухмыльнуться. — Что, следишь за мной, словно мамочка? — Как и всегда. Так проходит около месяца. Невероятно короткий срок для того, чтобы начать восстанавливаться после таких ран и временной смерти. Содзе настолько упрям, что даже умереть нормально не может. Но так даже лучше. Так даже железная леди Новой Йошивары чувствует себя спокойнее, зная, что хотя бы одно воспоминание из далекого прошлого останется целым, живым. Не померкнет, как многие звездочки после войны, которым было слишком тяжело пережить то сложное время. Бывают вечера, когда они просто сидят внизу. Иногда это деловые разговоры. Содзе вспоминает старых клиентов и то, что делал сам, пока был в деле. Сейчас ему эти сведения бесполезны, а Сакураги никогда не откажется от расширения клиентской базы. Они выпивают (он пьет воду), а потом говорят о всяком. Даже смотрят телевизор. Порой — зашифрованные в видео послания для самой Сакураги. Кто поумнее, тот зашивает их в бессмысленные записи. Кто любит экзотику — в порно. И вот так они проводят вечера… Невероятный опыт. Работы в последние дни много. Они стоят на мелкой кухне. Там тоже телевизор. Даже за готовкой ужина надо помнить о том, что бизнес продолжается, без него не будет денег. На записи крутится что-то про животных, про далекие дебри джунглей, но они оба знают — это временная обманка. Суть видео скрыта в том, что записано где-то посередине… Сакураги устало смотрит на экран, пока за спиной у нее снует Содзе. Ужин готовит одна из девочек, Цукико, кто не занята. Она не слишком рада задаче, но для них всех, любопытных ворон, посмотреть на Содзе ближе — тоже своего рода развлечение. Они его, конечно же, до этого видели, когда он был еще на пике сил. После этого — только мельком. В основном Сакураги занималась всем сама. Ей не хотелось ломать его и не без того потрепанное эго. Содзе, как ни крути, делец, как и она. Иногда можно проглотить обиду, но не в такой ситуации. Наконец, начинается что-то новенькое. Сакураги останавливает запись и рассматривает кадр. Содзе вытягивает голову, заглядывая ей за плечо. — Это еще что такое? — Господин Харада передает очередной шифр. Спасибо, что не порно, — Сакураги вздыхает и начинает списывать явные шифровки с кадра. Некоторым людям надо научиться слать послания в менее изощренном формате. — Я не помню, работал ли ты с ним. — Я его вообще не помню, давай уж честно. — А его внешность? У него осветленные хлором волосы. И он всегда носит солнечные очки, даже в помещении. В голове Содзе, кажется, вращаются какие-то винтики. Он облокачивается на стол с телевизором, смотря на кадр подозрительно, но не он подает голос следом, это Цукико. Она прекращает попытки приготовить хороший ужин, от которого Содзе не станет дурно (с его покоцанным организмом — теперь только здоровое питание, во всяком случае пока), а потом галантно тычет пальчиком в экран. — Я вспомнила. Это который постоянно брал с собой Кейко. Он с начала ноября не появлялся. — Полагаю, у него были дела. — Дела? — девочка легкомысленно фыркает. — Кейко сказала, что он не приходил из-за аукциона «Ракузаичи». Повисает короткое молчание. Сакураги и Содзе обмениваются взглядами. Наконец, он наклоняет голову набок. — А что с аукционом? Ах да. Он же не знает, потому что был практически мертв. — А вот нет больше аукциона, — озвучивает Цукико. Сакураги медленно кивает. — Говорят, там произошла массовая бойня. — Бойня? У Сазанами? — Содзе смотрит на них, будто они говорят какую-то глупость. Но Сакураги понимает, почему. Это и правда звучит безумно. Аукцион стоял незыблемой константой два века. — Умоляю. Вы меня разыгрываете, да? — Нет. Аукциона действительно больше нет. Потому сейчас столько работы. — Говорят, там был замешан мальчик со шрамом, — с энтузиазмом произносит Цукико, сверкая глазами, будто рассказывая какую-то сплетню, а не слухи подпольного бизнеса, к которым она не имеет отношения. Но Сакураги позволяет ей. Это ведь информация от господина Харады, который там, судя по всему, был. Содзе смотрит на нее пристально, щурит глаза. Эхом он повторяет: — Мальчик. Со шрамом. — Он убил Сазанами Кьеру. Но это еще ладно! Говорят, Сазанами Кьера попытался использовать магический меч, который продавал. И именно он устроил бойню, а не мальчик! — Цукико улыбается шире, довольная, что они, простые девочки, смогли достать такую информацию из господина Харады. — Будто бы там начали расти цветы, и… Меч, который распускает цветы. Где-то она такое уже слышала. Сакураги чувствует, что роняет ручку. Когда та ударяется о пол, все замолкают, смотря на нее. Цукико наклоняется и подает ей ту обратно, но Содзе вдруг отталкивается от столика и с задумчивым видом бредет к выходу с кухни, и Сакураги видит куда — это выход на улицу. Там сейчас весьма холодно. В стекло бьется мелкий ледяной дождь. Она хочет окликнуть его, но Содзе опережает ее и бросает лениво напоследок: — Надо башку проветрить. — В смысле? Он распахивает дверь на улицу и вяло машет рукой. — Проблеваться хочу… просто пиздец. Они вновь встречаются только вечером, когда Сакураги заканчивает со всеми делами и возвращается обратно в комнату, в этот раз — чтобы действительно отдохнуть, а не работать. Она подбирает сброшенный на пол жакет, аккуратно складывает его, так, чтобы не помялся, а потом садится на край постели. Она не смотрит вниз, не спрашивает ничего, не жалеет. Она знает, что Содзе ей за это благодарен. То воспоминание исказило его, как человека. Сформировало его настоящего, нынешнего. И благословение, и проклятье. Она не знает, дурное ли это воспоминание или нет. О таких вещах остается лишь догадываться. Но если Содзе величает своим кумиром Рокухиру Кунисигэ… Наконец, она смотрит вниз. Содзе не спит. Он смотрит куда-то в сторону двери, в ночную темноту. Спустя пару мгновений он все же переводит взгляд в ее сторону, но в этот раз обходится без ухмылок. Никакой наглости. Только разочарование. — Этот меч изначально продавали под моим именем. — Вот как. Интересно, что ты ощущаешь, когда берешь в руки оружие, что произвело на тебя столь неизгладимое впечатление? Тот самый меч. Можно сколько угодно говорить, что это тебя закалило. Что сделало сильнее. Но Сакураги помнит тот самый год. Она помнит все, что тогда произошло. Всю кровь, все слезы, все кошмары. С возрастом с таким просто легче мириться. С возрастом проще смотреть на пережитое сквозь призму опыта. Что-то вроде — не так уж это было и страшно. Это просто прошлое. Содзе встретил мальчика с даром транслировать в мысли самые травмирующие моменты. Он убил его, конечно же. Содзе всегда так делает. Но Сакураги знает, что именно показал ему мальчик. Это очевидно. — Думаю, «Хисяку» изначально хотели там его использовать. — Почему? — удивляется она. Содзе кусает губу, размышляя. — На нем был защитный кейс, когда я его видел. Так просто его не открыть. Значит, Юра взломал его раньше. Он позволил Рокухире Тихиро поиграться с Сазанами Кьерой. Загнал старика в угол, и тот применил меч. Тот же со своими причудами. Видимо, его можно использовать без контракта. Вот мы их и увидели. Ну, люди на аукционе. Капельку силы, потому что ножны не были сняты. Рокухира Тихиро? Значит, тогда это была не ошибка? Совпадение ли это?.. Нет. Сакураги в них не верит. Дело вертится вокруг зачарованных клинков. Значит, этот Тихиро — вероятно, сын Рокухиры Кунисигэ. Мальчик со шрамом… Короткое молчание. — Со мной он тоже поигрался. — Рокухира Тихиро? — Нет, — Содзе фыркает. Беспечно отмахивается. — Он просто надрал мне задницу. Им самим вертят как хотят. Я про Юру. Сраный гандон. Убить бы его. — Ты со всеми проблемами так разбираешься? — Не делай вид, будто этого не знаешь. Это так. Сакураги решает, что достаточно этих бессмысленных разговоров на сегодня. Она ложится под одеяло рядом, чувствуя, как Содзе упирается ей лбом в плечо. Пальцы невольно тянутся к его волосам. Совсем спутались. Ей вспоминается, как в детстве это он помогал ей расчесывать волосы, потому что с одной рукой это сложно. Одной рукой, да?.. Взгляд Сакураги падает вниз. — Раны болят? Ты давно не жаловался. — Это ты так определяешь мое самочувствие? — Содзе так раздраженно фыркает, что становится смешно. Сакураги не сдерживает улыбку, и он бодает ее головой в подбородок. — Какая же ты сука, а? Прекрати ржать. — Не могу. Ты дурак. — Я самый умный человек тут. Столько исследований! Зачем еще «Хисяку» ко мне пришли? А? — Нет, Гэнити. Это совершенно не мешает тебе быть дураком. — Ты просто любишь меня бесить. — Обожаю, — соглашается Сакураги. Она закрывает глаза. Под рукой она все еще чувствует его затылок. Обритые коротко волосы с той стороны, где был ожог, начинают постепенно отрастать. Теперь они не такие колючие. Это хорошо. Под боком продолжает возиться Содзе, будто не в силах найти удобную позицию. Приходится постепенно сбавить дозу обезболивающего, и это приносит с собой свои проблемы. Он становится раздражительным. Еще больше, чем обычно. — Жаль, — вдруг произносит Содзе. Сакураги даже не открывает глаза. — Что — жаль? — Что меня там не было. Хотел бы я это увидеть… На это ей нечего ответить. Такие мечты больше похожи на лихорадочный сон — яркие желания, схожие с взбаламученной водой, когда из-под толщи воды появляются воспоминания о прошлом, столь страшные и столь желанные одновременно. Сегодня на улице вновь идет ледяной дождь. Близится зима; когда-нибудь он обратиться в снегопад. Тихиро будто одна из капель падает на крышу, бесшумно. Несколько минут он стоит на черепице, смотря вниз. Сейчас день; но район пуст, потому что люди стекаются сюда только вечером, чтобы согреть сердце. Никому нет дела до черной фигуры, что сейчас, подобно сятихоко, возвышается над замершим на время районом Новой Йошивары. Взгляд Тихиро устремлен вниз, на двор, хотя интересующая его цель находится на втором этаже, в одной из комнат. Когда Сиба сказал ему о том, кого он встречает, Тихиро сначала не верит. Он хочет сказать — но я же использовал «Курегумо». Я же заключил контракт с мечом, значит — Содзе мертв. Но он не произносит этих слов, потому что Самура Сеичи доказывает ему, что не обязательно умирать насовсем. Человека можно вернуть к жизни и без чудес магических клинков. Сложно, но можно. Сиба сказал, что Содзе выглядел дурно. Тихиро делает шаг вперед, в пустоту, а потом аккуратно спрыгивает на перила второго этажа. Он рассматривает несколько комнат впереди. Все закрыты. Чутье опытного охотника подсказывает ему, что сейчас все жильцы находятся внизу, занимаются чем угодно. На втором этаже в данный момент только один человек. И это тот, кто нужен Тихиро. Он кладет руку на рукоять катаны, чувствуя текстуру ткани под пальцами. Если он отказался убивать Содзе тогда, то наконец закончит с этим сейчас. Нельзя оставлять все как есть. Это может навредить Шаль, может навредить самому Тихиро. Содзе слишком опасен. Не зря «Хисяку» обратились к нему за помощью в исследовании датенсеки. Правая рука отдается неприятной болью, но Тихиро игнорирует это ощущение. Он тянется рывком к двери, раскрывает ее, позволяя холодному воздуху проникнуть внутрь. Это единственная комната, где сейчас кто-то есть. Взгляд Тихиро опускается вниз. Он сжимает рукоять крепче. В комнате, даже несмотря на открытую дверь и день на дворе, сейчас довольно темно. Издали Тихиро может различить лишь очертания фигуры, что сейчас находится здесь. Человек лежит в постели на полу, под одеялом. Одна рука поверх него (второй нет, напоминает себе Тихиро, ты сам ее и отрезал). Тихиро видит лишь часть лица, правую, но там почти нечего рассматривать — все скрыто бинтами. Человек спит? Он тихо дышит. Это довольно мирное зрелище по сравнению с тем, каким Тихиро помнит Содзе — будто олицетворением собственной молнии, яркий, безумный, опасный. Да, сейчас он ничего не сможет сделать. Но в будущем… Тихиро не хочется рисковать еще раз. Он с тихим щелчком вынимает катану из ножен. Но не успевает до конца, потому что внизу неожиданно доносится голос, тихий, скрипучий, совершенно не такой, каким Тихиро его помнит. — Рокухира? Это ты? Тихиро замирает. Чувство опасности пока молчит. В этих словах не слышно угрозы, в них вообще нет никаких ярких эмоций. Он не чувствует в себе яркого желания поскорее избавиться от Содзе, прямо в эту секунду. Тот ему ничего не сделает. Тихиро сможет убить его попозже. Он прислушивается к шуму внизу, но, кажется, никому нет дела — магический барьер не среагировал, потому все спокойно. Потому он возвращает катану обратно в ножны и подходит ближе. Наконец он может рассмотреть Содзе. Скорее его тень, впрочем. — Зачем ты тут? — Я пришел убить тебя, — без обиняков признается Тихиро. На бледных губах Содзе расцветает ухмылка. — Реально? Это тебе твой блондинчик рассказал? — Да. — Вот ты мстительная гадина, — его голос, впрочем, звучит насмешливо. На мгновение, потом он принимает командные нотки. — Сядь рядом. Я хочу на тебя посмотреть. Тихиро хочется плюнуть ему в лицо, потому что он не желает подчиняться Содзе, но какая разница, что он сделает, если в итоге все равно убьет его? Потому он опускается на одно колено и наклоняется вперед. Они с Содзе смотрят друг на друга, теперь намного проще рассмотреть себя. В Тихиро, по сути, мало что меняется. Разве что добавляются следы от атак Хирухико, но они заживут. А вот Содзе… Он лишь поджимает губы, когда Содзе медленно поднимает руку и тянет ее к его лицу. Когда касается пальцами кожи, ведет в сторону, до шрама. Как проводит по его краю. Содзе — наглец. Тихиро понял это из их двух коротких встреч. Когда рука у его лица начинает дрожать, будто обессиленная, Тихиро хватает ее. Он не уверен, почему. Наверное, это жалость. Он чувствует текстуру бинтов под пальцами. — Жалеешь меня? — А ты научился читать мысли? — парирует Тихиро. Содзе лающе смеется, но тихо. Видимо, чтобы не привлечь внимание людей внизу. — Нет. К сожалению. Но по твоей роже все и так видно. Пальцы у него холодные. Эта рука ранила тебя, напоминает себе Тихиро. Мучила Шаль. Лучше бы ты ее сломал, а не позволял такому человеку себя касаться. Но сейчас в этой руке нет сил. Вообще ничего нет. Раньше она сжимала катану. Сейчас… Сложно сказать. Ему вспоминается их последний диалог. Меч улыбнулся тебе. Так Содзе сказал. — Все такой же угрюмый… Улыбнись, Рокухира. Разве ты не счастлив? — Почему я должен быть счастлив? — Ты жив. Ты вырвал победу. Забрал девчонку. — Этого мало для счастья. — Надо жить маленькими моментами. Иначе вечно будешь гоняться за недостижимым. — Как ты? Это злая шутка. Тихиро не улыбается, когда смотрит на Содзе, но тот все равно одаряет его кривой ухмылкой в ответ. — Да. Прямо как я. Повисает тишина. В комнате, несмотря на то, что она немаленькая, все равно будто бы тесно. Тихиро видит документы на столике рядом, погашенную лампу. Вещи, которые принадлежат хозяйке этого места, ту, которую знает Сиба. Сиба-сан готов разорвать с ней все связи, ведь сейчас она скрывает Содзе — именно потому он дал Тихиро всю информацию, рассказал, как проникнуть. Но от этого места не несет… тем, будто Содзе тут хозяин. Скорее, как гость. Тихиро кажется, что он достаточно хорошо его узнает, чтобы понять такое. Он садится на полу рядом. Видит, что Содзе ухмыляется шире. Одна сторона улыбки у него ниже, чем вторая. Наверное, из-за скрытых под бинтами шрамов. Тихиро помнит взрыв. Скорее всего это был ожог. Он сжимает рукоять катаны, но потом опускает руку. Насилие может и подождать. Сначала нужно кое-что узнать. — Как ты выжил? — Не знаю. Такой ответ тебя устроит? Это могла бы быть ложь, но Тихиро плохо помнит момент перед собственной гибелью. Только боль в плече, обрывок диалога Сибы и Самуры. Это скорее нормально. Он просто склоняет голову набок, продолжая наблюдать за Содзе, а тот опускает руку вниз и вздыхает. Делает он это так драматично, так… странно. Скорее комично? Будто бы они старые друзья. Содзе же должен его ненавидеть, нет? Тихиро решает спросить. Он наклоняется ниже, и они уставляются друг другу в глаза. Вблизи лицо Содзе кажется Тихиро странным. Каким-то… неправильным. Он никогда его так близко не видел. Но тот выглядит нагло. Он ничего не сможет противопоставить Тихиро сейчас, а Тихиро может убить его за считанные мгновения. Одним ударом. Может. Но пока не делает. — Не устраивает, — честно признается он. — Но я понимаю. — Как-то ты близко, а ну сдрыстни. — А что такого? — Ты мне не нравишься, — замечает он. Разумно. — Ты меня убил. Почти убил. Давай не углубляться в детали. — Вот именно. Я тебя убил, — Тихиро пристально смотрит Содзе в глаза. — Но ты так спокойно на меня реагируешь. — А ты хочешь, чтобы я тебя боялся? Вопрос настолько огорошивает Тихиро, что он не находится с ответом и просто выпрямляет спину, давясь собственными словами. Действительно, какая ему разница? Он что, пытается что-то доказать? Да и Содзе еще тогда пытался с ним мирно заговорить. Ну, как «мирно». Он просто попытался спровоцировать его на диалог в их первую встречу вопросами об «Энтене», а потом брякнул ту глупость перед второй схваткой, что им нужно так много обсудить. А так их диалоги вне боя были весьма… даже нейтральными. Без привкуса угрозы, как это было с Сазанами Кьерой или Юрой. Наверное, потом, что они оба познали клинки отца. Потому он честно качает головой. Взгляд Содзе теряет надменность и становится немного спокойнее. Он вновь пристально рассматривает Тихиро, а потом улыбается. Улыбка у него неприятная. Отчего-то Тихиро она не нравится. Может, именно потому, что она не агрессивная (это выглядит неправильно) — но именно поэтому он не хватается за меч вновь, просто позволяет Содзе рассмотреть себя подольше и заявить глупейшую в миру вещь: — Ты пришел сюда не убить меня. Самоуверенное заявление. Тихиро не произносит этого вслух, но Содзе все равно чувствует и ухмыляется шире. Никто не перебивает его. — Тебе нужны ответы. — Может быть. — Думаешь, я смогу их тебе дать? — Не знаю, — честно признается Тихиро. — Хотя ты о многом осведомлен. Но когда Сиба сказал, что ты жив, я… растерялся. Думаю, это потому, что я использовал твой меч… в смысле «Курегумо». — Мой меч, да? Тихиро щурит глаза. Хорошо. В этот раз это даже смешно. — Заткнись, окей? — Ты сам это сказал. — Я просто… — Тихиро склоняет голову вниз. — Может, я просто подумал… Что нам нужно поговорить. Как ты тогда и сказал, — он чувствует на себе пристальный взгляд, внимательней, чем прежде. — Мы с тобой во многом похожи, к моему великому сожалению. — Такому уж и сожалению? — Да. Короткое молчание. — Но не в том смысле, в каком ты думаешь. — Мне удивиться? — Я тоже был мертв. Но сейчас жив. Отчего-то Содзе не спрашивает о том, что именно случилось. Он просто беззастенчиво рассматривает Тихиро, щурит глаза. Общаться с ним так, пока он в позиции слабого, странно и неприятно. Тихиро вообще не очень нравится угрожать людям, если уж честно, а Содзе не скрывает перед ним свою слабость. Слишком это искренне. Неправильно. Может, ему все еще плохо после попытки Сибы его придушить. Зная Сибу… тот наверняка почти это сделал. Жаль, что он так и не закончил. А может, не жаль. Пока что он не очень понимает, что ему думать. На попытку Содзе подняться (просто сесть в постели) Тихиро смотрит удивленно, но не шевелится, понимая, что в таком состоянии мужчина ему точно не навредит. Дело не только в интуиции (та может подвести), это банальная логика. Что он вообще может сделать? Он выжидает, когда Содзе наконец сядет, отдышится. Он опирается единственной рукой на колено и устало смотрит на Тихиро. И вновь эта странная улыбка, совсем ему не идущая. Почему он улыбается? Тихиро же сказал, что убьет его. Да, сейчас это не точно, но… — Давай переместимся в другое место. Не хочу, чтобы нас кто-то случайно услышал, если тебе так нужен этот разговор, — ему явно скучно, а еще он пытается поиздеваться. Тихиро угрожающе щурит глаза. — Только помоги мне встать. И потерпи уж, пока я доползу до нужной точки. Понимая, что это затянется надолго, Тихиро решает, что его терпение слишком коротко. Он подается вперед. — Скажи, куда ты хотел? Заметка: таскать на руках взрослого мужчину выше себя — очень странно. Заметка номер два: не такой уж он теперь и тяжелый. Это не Тихиро стал сильнее (он не таскал никого на руках, ну, разве что Хинао один раз, когда она растянула ногу), просто Содзе скорее тень себя. Он такого явно не ожидает; но не издает ни звука, просто вцепляется пальцами крепче в воротник. Ему явно не достает второй руки для баланса, потому что пальцы на затылке у Тихиро дрожат от напряжения, но он ничего не произносит. Даже не ругается. Так удивлен? Тихиро сглатывает. Возможно, это было не самое разумное решение. Кто в здравом уме ради какого-то диалога согласится таскать противника на руках, особенно если парой минут ранее ты обещал его убить? Но раз уж начал, то надо заканчивать с высоко поднятой головой. Он выходит на балкон. Содзе дышит ему в шею. Кто-то бы пошутил, что это слегка эротичный жест. Такого надо ждать от Содзе, а тот молчит. — Видишь вон то здание? Там склад. Ага, позади него есть беседка. Зимой она пустует, но там есть лавка. Давай туда. Допрыгнуть туда легко, и Тихиро добирается до нужного места в два счета. Черт. Зря он это сделал. То есть, предложение-то хорошее. И он сократил им всем время. Но надо было как-то иначе это делать… Не так… нагло? Это прерогатива Содзе быть таким. Тихиро такому не учили. Он смотрит на то, как Содзе вытягивает вперед ноги. Зевает. Затем лукаво глядит на Тихиро, а тот сразу бросается в краску, пусть лица и не меняет. — Спасибо, парень? — он вздыхает, затем откидывает голову назад. Тихиро смотрит на выступающий кадык. На татуировки. — Черт. Как же хочется курить! Но даже если раздобуду сигаретку, то будет нельзя, — затем ежится. — Окей, может, не очень умно было выходить в декабре без верхней одежды. Тихиро резко стягивает в себя пальто и протягивает ему. Это происходит скорее само по себе, как рефлекс — если кому-то нужна помощь, тому, кто не может ему навредить, то он поможет. Он давит в себе все смущение, потому что это правильно. В этот раз даже Содзе перестает видеть в этом просто нечто веселое, он явно озадачивается, смотрит на Тихиро подозрительно, будто ожидая подлянки, но все равно берет его. Кто бы подумал, что такая сцена вообще будет возможна? На улице и правда прохладно. Тихиро потирает руки. Правая, та, что была восстановлена Шаль, более чувствительная к погоде. Он смотрит вбок, туда, где Содзе кутается в пальто. — Оно пахнет как ты. — … чем? Кровью? Содзе задумывается. — Пеплом. Какой странный ответ. Тихиро смотрит вперед. Льет холодный дождь. Небо серое, отчего окружение кажется монохромным. И Содзе в нем точно такой же черно-белый элемент. Хоть где-то сейчас нет крови. — Бля! В пизду предписания врачей. Я реально хочу курить! Сука, — от меланхоличной тишины не остается и следа. Содзе делает крайне страдающее лицо. Ох, он в этом хорош. Это не то, что увидишь во время боя. — Рокухира, порадуй меня, скажи, что ты тоже куришь. Умоляю. — Я не курю. — Говнище… — Но я ношу сигареты для Сибы. Они в кармане. С зажигалкой. — Рокухира! Мой спаситель. Что бы я без тебя делал! Поцеловал бы, но это будет уже как-то слишком для наших с тобой невероятных отношений, особенно после сцены пару минут назад. Или ты так не думаешь? От этого уши у Тихиро стремительно краснеют, и он отворачивается, смотря вперед. Слышно, как Содзе шарится по карманам, как находит наконец пачку сигарет и торопливо закусывает одну, как щелкает зажигалка. В воздухе повисает запах дыма. Украдкой он смотрит на Содзе; как тот разваливается на лавке, запрокидывает голову назад. Сигарета в его губах дымится, и дым тонкой струйкой растворяется в воздухе. Опять молчание. Лишь дождь стучит по крыше над ними. Умиротворенно. Тихиро прикрывает глаза, вслушиваясь в симфонию природы. — Я был убит, — начинает говорить он, не раскрывая глаз. — Мое сердце перестало биться, потому что меня убил Самура Сеичи. Он был одним из владельцев клинков в войну, а теперь хочет убить других владельцев клинков и «Хисяку», раскрыть старые грехи. И «Хисяку» по какой-то причине ему в этом помогают… Но я выжил, потому что он просто хотел разрушит мой контракт с мечом. — Он че, типа, благородный парень? — Содзе насмешливо фыркает. Тихиро поджимает губы. — Да. И он очень много на себя берет. — Прямо как ты. Это не вопрос. Но Тихиро не возражает. Это правда. Осторожно он добавляет: — Я еще не заключил контракт обратно. Я знаю, что я должен продолжить мой путь. Но когда я заключил его в первый раз, это вышло неосознанно. Не потому что я действительно этого желал. А вдруг Самура прав? Сомневаться — нормально, сказал Сиба-сан. В сомнениях рождается истина. Но не всегда она нужна. Даже Тихиро это понимает. Порой сладкая ложь будет безопаснее безобразной, но честной правды. Страна и так в хаосе. Если Самура раскроет то, что было сделано во время войны… К каким последствиям это приведет? — И ты решил поговорить со мной, потому что мы с тобой два таких охрененных чемпиона, оба померли и всрали контракты? Когда Содзе это произносит, это звучит глупо, но так оно и есть. Тихиро украдкой глядит в сторону мужчины. Тот же подпирает голову кулаком, лениво наблюдает в ответ, сигарета в его зубах все еще дымится. Подумав еще немного, он кивает. — Я просто хотел узнать… Если бы ты вновь получил в руки «Курегумо», ты бы заключил с ним контракт? Ради своих идеалов? — Даже бы не думал, — хмыкает Содзе. Он закатывает глаза и с видом, будто объясняет нечто крайне очевидное, добавляет: — Я понимаю, что это не то, что ты хочешь услышать. Я бы заключил контракт не потому что так того хотят мои идеалы, а потому что я считаю, что такой меч — это охрененная штука. Типа, как наркотик. Какой дурак от этого откажется? Этот твой Самура Сеичи не шарит. В смысле, наверное, он шарит слишком хорошо, потому хочет сократить число тех, кто подсел на эту иглу. Тихиро слушает внимательно, потому что, очевидно, это не конец этой странной речи. Он наблюдает за тем, как Содзе отрывает голову от руки, стряхивает пепел. С одной рукой ему явно неудобно. Он из тех, кто много жестикулирует, а тут его лишили половины его главного оружия, как обаятельного и харизматичного ублюдка. Тихиро наблюдает за тем, как пепел падает на землю. Содзе сказал, что он так пахнет. Это потому что Сиба был рядом так часто? — Но катана, которую создал Рокухира Кунисигэ — это путь в один конец. До тех пор, пока ты временно не умрешь, — он подмигивает, и Тихиро понимает это лишь по интонации, потому что глаз у Содзе один. — Самура Сеичи видит в тебе не бойца, а ребенка. Он хочет тебя спасти, вся эта благородная херь, ля-ля-ля, но это все тупо. Главное — что ты хочешь. Понимаешь, тебе не стоит оценивать его точку зрения как априори объективную, — он вновь затягивается, с таким блаженным видом, что Тихиро начинает гадать, какова же на самом деле никотиновая ломка. Такая же, как жажда вернуть меч? — Типа, ты говоришь, что он делает это из-за всего грязного белья, что закопали в войну, да? — Вроде того. — Но при этом он такой ну пипец благородный и страдающий, хуе-мое… Тебе надо понять, Рокухира, что Самура Сеичи — это то, кем ты станешь, если продолжишь быть дураком. От такого Тихиро удивляется. — В смысле? — Сейчас объясню на пальцах, повторять не буду, — Содзе вновь подпирает голову рукой, но пальцем указывает на Тихиро. — Ну, ты все равно учти, что моя точка зрения такая же необъективная в плане Самуры Сеичи, но объективная в плане того, что они тогда скрыли. Я про мечников и твоего батю. Короче… Самура не хочет видеть картину целиком. Он намеренно нацепил на себя шоры и идет до конца. Это по-своему охрененно и прикольно, потому что такие люди просто полные безумцы, и за ними веселее всего наблюдать. Как и за тобой, да-да. Но, типа… Он тебя убил. Чтобы лишить контракта!.. Будь Самура не дебилом, он бы понял, что это тупо. В смысле… Ладно, давай сделаем вид, что это звучит не так тупо. Если бы мне сказали, мол, ой, знаешь, тут такая возможность есть, закорешиться с самым сыном Рокухиры Кунисигэ, с которым еще и столько всякого общего есть, да я бы забыл, что там было в прошлом и только так бы за это ухватился. — А Шаль? — скептично интересуется Тихиро. Содзе закатывает глаза. — Кенаги? Ну, тут одна проблема. То, что «Хисяку» крепко держали меня за жопу. Знаешь, я человек не очень капризный, если бы ты сказал мне, мол, зацени, я сын Рокухиры, а давай работать вместе, только в обмен я хочу вот эту девочку, поверь, я бы с тобой быстро договорился. Девочка — это так, инструмент из безысходности. Ну все, только не надо мне тут твоих угрюмых рож. Я не говорил, что я святоша. Наука требует жертв. — Мучить ребенка — это тоже сюда входит? — А сколько детей умерло во время испытаний мечей? От аргумента Тихиро давится, и Содзе победно ухмыляется. — Вот видишь. Это все точка зрения. Самура Сеичи не готов ее принять. Но ты сумел согласиться со мной, что мечи — это не только оружие спасения, но и убийства. А я вот твою точку зрения тогда до конца не признал, и потому не попытался с тобой договориться, хотя стоило, ведь мы бы оба не просрали руки, эй, кстати об этом, откуда у тебя твоя рука, а? Невероятный талант к прыжкам с темы на тему. Тихиро потирает правую ладонь. — Угадай. — Значит, Кенаги может влиять на других людей?.. Не подумай. Я больше к ней не сунусь. Во-первых, у меня нет оборудования. Во-вторых, ты мне откусишь ебло. — То есть оборудование для тебя важнее угрозы твоей шкуре? — Конечно! Я же люблю науку!.. И это был научный интерес! — потом Содзе опускает голову вниз и косится в сторону главного дома. Оттуда пока никто не выходит. Можно продолжать диалог. — Так что вот. Самура Сеичи не додумался, что можно убедить тебя перейти на его сторону. Да, ты бы не согласился работать с убийцами отца. Но ты бы согласился работать с Самурой, потому что он точно так же хочет их убить. Вот так просто. — Я бы отказался убивать других мечников. — Почему? Нахмурившись, Тихиро сжимает кулаки. — Что плохого они мне сделали? — Но Самура ведь и сам мечник. Он знает о грешках получше твоего. Не идеализируй людей, Рокухира. Как и не видь их полными демонами по первому впечатлению. Для кого-то ты тоже злодей, но по факту ты мараешь руки кровью ради довольно благородной цели. Хочется что-то ответить, но Тихиро не находится с нужными словами. Содзе — тот Содзе, что назвал его точку зрения отвратительной в первую встречу, что мучил Шаль, что должен ненавидеть его за свою смерть — говорит, что Тихиро не злодей. Но сам Содзе — именно такой. И если злодей не видит в нем злодея… Может, этой же точки зрения придерживается и Самура. Он не дурак; Содзе не прав в этом, но вот про шоры он сказал точно. Потому что Тихиро легко может понять Самуру. Как легко иногда вырезать себе глаза и не смотреть на истину, потому что она безобразна. Истина… Совершенный восемнадцать лет назад грех… Погодите-ка. — Что ты сказал тогда? — Тихиро резко поднимает глаза на Содзе, и тот чуть не роняет сигарету изо рта от неожиданности. — Про то, что твоя точка зрения объективна. — Про ту хрень, из-за которой твой Самура начал всю эту чушь с убийствами союзников? — Содзе выглядит удивленным. — Ну, сказанул такое. А че? — Как ты понял про что я, если я не говорил конкретно? Где-то минуту висит тишина, и Содзе перестает улыбаться уголками рта. Он просто смотрит на Тихиро, странно, не то задумавшись, не то не зная, как верно озвучить свои мысли. Затем он вновь вынимает сигарету изо рта и вертит ее в пальцах, будто пытаясь найти в искрах пламени ответы на вопросы… Затем опускает сигарету вниз. Он улыбается уже снисходительно. И эта улыбка Тихиро очень не нравится. — Херня вопрос, Рокухира. Я видел это. — Видел?.. — Видел, — Содзе не выглядит особо впечатленным. Он поднимает голову кверху, смотря куда-то в деревянную крышу, потом в очередной раз закуривает. — Потому моя точка зрения объективней точки зрения Самуры. Простой обыватель никогда не узнает всей истории полностью. Это нормально. Иногда тебе приходится жертвовать чем-то ради счастья других, сечешь? Даже если это правда. Самуре надо было принять, что совершенное им не исправишь. Сколько не молись. Но это было необходимо, разве нет? — Не знаю. — Ну тогда поверь мне, — Содзе пожимает плечами. — Есть такая вещь, как необходимое зло. Да, ты можешь злиться, что какой-то цели добился грязно. Но тебя должны интересовать последствия. Быть эгоистом проще всего. Эгоисты и живут дольше всех. Самура вот не эгоист. А ты… Ну, у тебя есть выбор. Ты не дурак. Точнее дурак, но ты слушаешь других. В этом ваше главное отличие. Когда он закидывает ногу на ногу, Тихиро торопливо отводит взгляд. Странно слышать такое от бывшего противника, но, как полагает Тихиро, в этом есть зерно истины. Он готов к тому, что отправиться в ад за все содеянное. Он готов к тому, что придется пройти огонь и воду. Это необходимо. Ложь во благо как концепция существует не просто так. Самура прав и не прав одновременно. Потому Тихиро должен попытаться его образумить. Если это получится. Он снова смотрит на Содзе. Тот лениво докуривает сигарету. Ему явно в кайф. Будто бы Тихиро не угрожал ему совсем недавно. Капли дождя барабанят по крыше. Кап, кап, кап. Словно отбивают неясный ему ритм. — Это то, что ты хотел услышать? — Я и сам не знаю, что я бы хотел узнать, — признается он. — И пришел просто так? Прикольно. Ну, главное, что утолил свое любопытство. Это всегда важно, — Содзе выразительно глядит на него, потом докуривает сигарету и сминает окурок, швыряя его в мокрую траву. — Не говори Сакураги, иначе она меня убьет. Хотя она и так меня убьет, потому что от меня пасет куревом. Попытайся лишить меня жизни раньше, чем она или рак легких. Это глупая шутка, но она вынуждает Тихиро улыбнуться. Коротко, но Содзе все равно замечает. Он подпирает голову рукой вновь, смотрит на Тихиро пристально, слишком даже, будто изучает каждую черточку, но в этот раз никакой угрозы не чувствуется. Будто они не сражались насмерть два раза, будто оба не ранили друг друга. Будто ничего не было. Но Тихиро будет помнить все. Ради Шаль. Потому что так правильно. Но, как и сказал Содзе, иногда неудобную правду проще опустить, чем смаковать ее вечно. Иначе он и правда чокнется, как Самура. Что делать дальше? — То есть, ты думаешь, это нормально — продолжать? — Мстить убийцам своего отца? Желать мира? — Содзе поднимает одну бровь. — Может, ты и не святоша, но в этом нет ничего зазорного. Главное, что ты веришь, что делаешь все верно. А остальное… это лишь точка зрения. Лишь точка зрения. Тихиро принял другую такую, когда встретился с Содзе. Увидел созданные им клинки не только как спасение, но и как оружие погибели. Понял, что даже кумиры могут ошибаться. Новые взгляды, новые стороны, и все это формирует его самого. Здесь и сейчас. Столько вопросов. Но вывод для себя Тихиро должен сделать сам. Но он убеждается — жизнь вне схватки есть. Даже для злодея. Он смотрит на свою руку, правую, ту, что никогда не принадлежала тому Тихиро, что знавал лишь счастливые деньки с отцом, Все меняется. Он тоже изменился. Как и его взгляды. Это и называется быть гибким, развиваться. Самура отказался идти вперед и остался сердцем на войне. Тихиро же… ему придется приспособиться. Даже если для этого придется приглушить некоторые свои чувства. Они могут не нравится Тихиро, но не обязательно, что они по-настоящему плохи. — Я не стану тебя убивать, — наконец, озвучивает он. Содзе даже не выглядит удивленным. — Твоему Сибе это очень не понравится. — Ничего. Я скажу, что ты был совершенно безобиден, и я тебя немного поунижал. Думаю, он будет просто счастлив. — Это такое тебе нравится, да? Ну и ну… Открываю новые стороны Рокухиры… Э… Как тебя там зовут? — Тихиро. — Тихиро? Серьезно? — Содзе будто разочарован. — Твой отец назвал свои мечи так охрененно, каждый из шести, в смысле, семи, и ты говоришь, что тебя зовут Тихиро? Отстой! Владелец Самого Скучного Имени на свете закатывает глаза. Он хватает Содзе за ладонь — холодная — и начинает пальцем вычерчивать иероглифы, которыми оно написано. Кажется, значения символов убеждают того, что не настолько уж оно и плохое, хотя Содзе все равно фыркает. Стоит Тихиро попытаться убрать руку, как ему не дают. Хватка Содзе не сильная (он все еще бесконечно слабее себя старого, Тихиро кажется — дернешь рукой, и эти тонкие пальцы отвалятся), но неприятная. Он решает не слишком вырываться. Просто смотрит в ответ. Вблизи он такой бледный. Белый, как снег. И эти странные пятна под глазами. … от него и правда сильно пахнет табаком. — Почему ты передумал? — Тебя так сильно это волнует? — Нет, — Содзе нагло ухмыляется. — Мне просто интересно. — Я не чувствую от тебя угрозы, — честно признается Тихиро. — Да и ты мне сейчас вообще не враг. Если только ты не попробуешь повторить свои эксперименты над Шаль. — Теоретически, было бы интересно взглянуть на то, как работал бы мой эксперимент, если бы силы девочки сработали, как вышло с тобой, — пальцы Содзе разжимают запястье Тихиро, обхватывают его правую руку, проводят пальцем по ладони. Хочется разозлиться. Но Тихиро понимает, что это еще не все. — Но это чисто научный интерес. А так… больше нет смысла. Ну, в смысле, у меня ни денег, ни ресурсов. Ни сил. К сожалению, ты оказался прав. Я откусил больше, чем сумел прожевать. Почему не боишься, что я обращусь к Юре? Юра… Глава «Хисяку». Тихиро сглатывает. — Интуиция. — Интуиция, мой юный друг, это херня собачья, которой нельзя доверять на все что, — Содзе лающе смеется и прекращает касаться ладони Тихиро, но он все равно сидит ближе, чем в начале, намного ближе. — Хорошо. Я сжалюсь над тобой и скажу, почему ты не должен волноваться о Юре. Потому что он меня поимел. Я не люблю, когда меня обводят вокруг пальца, и второй раз я на эту удочку не попадусь… Так что вот. Не беспокойся, Рокухира. Тихиро? Я пока не планирую вернуться в большую игру. — Только «пока»? Тихиро щурит глаза. Содзе опять начинает смеяться. — Ага, доебы до формулировок. Ну ладно, туше. Думаю, мне придется. Я любопытный. Если к тому времени, как я оклемаюсь, это не прекратится, то я обязательно влезу! — И на какой стороне? Своей собственной, предполагает Тихиро. Содзе наигранно задумывается. Очевидно, что он уже знает ответ. — Ну-у-у, мое чувство обиды так и просится, чтобы я совершил ошибку и присоединился к Юре, но у меня так ебло сводит от мысли, что я с этим говнюком работать буду, что тут пробуждается мой научный интерес, потому я бы начал втихую помогать тебе, что ты бы, конечно же, не принял, потому что ты начнешь скулить про свою девочку. На мгновенное Тихиро медлит. Он предполагает многое (в том числе и то, что Содзе и правда присоединится к Юре), но вот такого ответа он никак не ждал. Ему нечего сказать. Он просто не знает, что вообще ответить! Просто смотрит на Содзе, и тот, видя эту растерянность, расцветает, такой довольный, что сильно хочется съездить ему по лицу. Он ухмыляется еще шире, и Тихиро чувствует, как горит лицо. Черт, он не планировал краснеть! — Тебя так легко смутить, Рокухира. Потому что ты сопляк. — С чего бы тебе мне помогать?! — Потому что ты сын Рокухиры… И потому что ты идешь против Юры. Ну ладно, последнее это скорее личное. Не знаю. Может, просто мы с тобой одинаковы. Мы не одинаковы, хочет возразить Тихиро. Но он вспоминает однобокие взгляды на отца. Клинки. Их бой в двенадцать секунд. Последний разговор. Клинки улыбнулись… кому? Им двоим? Не окажись рядом с Тихиро Сибы, какой путь бы он выбрал? Насилие — это самый простой способ. Кровь за кровь, глаз за глаз. Может, он бы закончил, как и Содзе. И кто-то другой бы разбил «Энтен», кто-то другой разрубил бы его напополам вместе с мечом. Интересно, поменял ли свою точку зрения Содзе сейчас? — Тебе не обязательно это делать, — неохотно произносит Тихиро. Содзе склоняет голову набок. Тихиро торопливо отводит взгляд в сторону, когда видит край раны на груди, ту, что он на нанес сам. — Не вижу в этом смысла. — Э, а если я просто хочу? — Не валяй дурака. — Ты такой капризный, — Содзе щурит глаза и приближается. Запах сигарет становится сильнее. Госпожа Сакураги точно поймет, что он курил. — Как враг я тебя бешу, как союзник тоже? — Я такого не говорил. — Тогда что тебя не устраивает? — Ты сам-то этого хочешь? Или просто пытаешься заговорить мне зубы. — Рокухира… — когда Содзе наклоняется к нему, оказывается так близко, что можно почувствовать его дыхание на коже, что Тихиро ощущает, как шевелятся у него волосы на затылке. Его голос низок, напоминает шипение змеи. — Я никогда так не делаю. Ты сломил мою гордость, но это не значит, что я буду падать перед тобой ниц и ползать на коленях. Если я что-то делаю, то значит, что я этого хочу. Я сам себе хозяин. В этот раз Тихиро решает не задавать вопросов и просто принимает ответ. Он чувствует тяжелое дыхание Содзе над ухом, как тот вновь (ненамеренно) касается его ладони своей. Взгляд Тихиро скользит вниз, туда, где халат небрежно запахнут, и где он видит бинты на груди. Ему хочется прикоснуться к этой ране. Хочется понять, как чувствует себя человек, которого сразил Тихиро. Но он молчит. Содзе же будто чувствует его взгляд. Его голос вкрадчив, будто урчание большого кота: — Где тебя ранил Самура Сеичи? Как он убил тебя? Он тянет руку, и Тихиро перехватывает ее. Но не чтобы отвести в сторону; он кладет ту себе на правое плечо, ведет внизу, по линии шрама, оставшейся даже после воскрешения. Когда он доводит пальцы Содзе вниз, тот вдруг хмыкает. — Повторюшка. Тихиро хочет послать его к черту. Но вместо этого он произносит иное: — Не только в этом. — Че?.. Это звучит загадочно. Только не говори, что ты начал пытать детей. Я буду осуждать! Если ты так поступишь после нашего боя, то это херня! Держись за свои идеалы! — Нет, — Тихиро фыркает. Он решает проигнорировать то, как Содзе продолжает ощупывать его ранее разрубленное плечо. — Это про «Курегумо». — Тоже кого-то наэлектризовал? Понимаю. — Нет. В смысле немного. Ты помнишь тот отряд, что убил у моря? — Содзе рассеянно кивает. — Ты помнишь мальчика по имени Казанэ? — Кого? Ну конечно. Тихиро реально ждал, что Содзе его вспомнит? Он качает головой. — Он один из выживших. — Там были выжившие? — Содзе рассеянно щурит глаза. — Ладно. Может быть. Я был слишком занят, чтобы проверять. Ну и? — В своем отчете он писал, что ты схватил клинок зубами. — Ага. Кстати, не рекомендую. Такое ощущение было, что мне зубы свело от всего того электричества, — улыбка медленно сползает с губ Содзе, когда он начинает понимать, к чему ведет Тихиро. — Э, как именно ты собезъянничал, а? — Лезвие было сломано. Так что… Зачем ты вообще начал это говорить, а? Зачем? Надо было молчать. Выстроил тут, блин, эмоциональную связь. Тихиро чувствует, как краснеет больше нужного, когда Содзе снова к нему наклоняется и подозрительно заглядывает в глаза. Но ему весело. Когда Содзе весело, это может грозить бедой. — Пипец. Реально повторюшка. А я думал, ты только можешь с унылой рожей ходить! А ты, на самом деле, самый смешной человек в мире! И как? Понравился? Мой меч? Черт, он до сих пор это помнит! Прошло столько времени с этой оговорки! — … неплохо. Но меча больше нет, — Тихиро решает добавить это на всякий случай. — Он рассыпался, когда я дожал его до грани. — Вот значит как. В итоге, ни меча, ни его бывшего владельца. Лишь обломок и калека. Меч… это продолжение руки. Так сказал ему Самура в первую встречу, когда они вместе игрались во дворе. Мечника без меча не существует. Но клинок без хозяина — вполне. Только вот сейчас Тихиро видит другую картину. Он вновь рассматривает Содзе, тень себя. Тень с очень острым языком, признаться. Может, хорошо, что он такой живчик. Убивать полумертвого калеку Тихиро было бы тяжелее. Но он бы, наверное, решился. А за этими разговорами… Все меняется. Тихиро никогда его не простит. Для Шаль он хуже, чем «Хисяку» для Тихиро. Он хотя бы потерял отца, когда ему было пятнадцать (у Тихиро хотя бы был рядом Сиба в ту самую минуту), а Шаль всего шесть лет. Она пешком из Тибы добралась до Токио. Но ради общего блага… он может закрыть глаза на некрасивую правду. Если Содзе и правда настолько взбешен на Юру за то, что тот просто использовал его в качестве каких-то загадочных тестов. Тихиро этого не понять. Планы «Хисяку» далеко за гранью его понимания. Он поднимается на ноги, так резко, что Содзе отшатывается назад. Они вновь смотрят друг ну друга, но первым взгляд отводит именно он. — Тогда я продолжу. И снова возьму в руки меч. Содзе ничего ему не отвечает, просто вновь улыбается, так же криво, а потом и сам встает рядом с ним. Они смотрят друг на друга; когда рука Содзе вновь тянется к его лицу, Тихиро старается не шевелиться. Он — не тактильный человек, но для этого ублюдка прикосновения, кажется, весьма и весьма важны. Прикосновения к шраму — это вообще табу, только три человека могут себе это позволить. Теперь, видимо, четыре. Но в этот раз шрам не болит. Содзе лишь слегка проводит по нему пальцем. — Хороший разговор. Если ты не заметил, то я люблю поговорить по душам. — О, я заметил. — Не ерничай, сопля, — мужчина хмыкает, а потом стягивает с себя плащ. Он протягивает его Тихиро. Кажется, из пачки он крадет еще одну сигарету и зажигалку. — Скажи своему Сибе, что потерял ее. Это я оставляю себе. Как сувенир. А если хочешь вернуть… — Содзе закуривает, медленно, будто наслаждается каждой секундой этого момента. — То приходи еще. Я попрошу Сакураги тебя не убивать. Тихиро скептично фыркает. — Я думал, она тебя убьет за курение. — Убьет. Но, как и ты, я весьма плох в том, чтобы подохнуть, — беззаботно огрызается Содзе. Он продолжает курить, даже не вздрагивает, когда Тихиро подходит ближе и почти шепотом проговаривает: — Оттащить тебя обратно? — Не. Я сам, потом. Хочу проветриться, — он наклоняется и берет Тихиро за подбородок. Тот поджимает губы, когда сухие губы Содзе мимолетно касаются его щеки. — Хе-хе, спасибо, Рокухира. Ты такой душка. Приходи еще поболтать. Может, — его голос принимает издевательские нотки, — я покажу тебе много чего интересного… М-м-м… — Отвянь! Содзе коротко смеется, когда Тихиро отбрасывает его руку прочь и одним прыжком забирается на крышу здания, под крышей которого они прятались от дождя. Он смотрит на Содзе сверху вниз, на то, как тот стоит посреди пожухлой травы, с мокрыми от дождя волосами, такой же почти неживой, но глаза сияют, и это значит — он еще вернет себе былое. Может, в этот раз не как враг Тихиро. Когда Содзе криво ему улыбается, Тихиро просто щурит глаза и отворачивается, и, не прощаясь, он вторым прыжком покидает территорию этого небольшого двора, думая о том, может ли он правда сюда вернуться, если ему потребуется услышать не милосердной правды от Сибы или дружеского совета от Хакури, а чего-то жестокого и настоящего, потому что только так Содзе и умеет — быть кровожадным там, где кто-то был бы добр. Но, может, такое Тихиро сейчас и нужно. Он гадает, когда у него появится еще немного свободного времени, чтобы вновь заглянуть в это место уже как нормальный гость, а не тайком.