Огоньки

Виктор многое мог сказать о том, почему ему не нравилось Рождество. Каждый год, приносящий за собой это празднество, напоминал ему бенгальский огонь, который он уронил на ковер и не успел поднять, прежде чем занялось озорное пламя. В тот день было столько крови, сколько он никогда не видел. Виктор даже приблизительно представить не мог, что столько могло накапать на ступеньки его ещё вчера родного дома из выглядящих кукольными тел бездыханных родителей. Пустые глазницы не были направлены на него, но Виктор будто чувствовал на себе отпечаток их взгляда, их интонаций, их эмоций. Небольшой свёрток выпал на землю, окончательно разбивая и так уже изрядно потрескавшиеся лампочки рождественских огоньков. Миротворцы искали что-то. В окнах слышался грохот, и вскоре из одного наружу вылетело узкое кресло, в котором его мать привыкла заваривать скромный чай, незаметно, с благородным благоговением наслаждаясь ароматом украденных с работы в Пилтовере трав. Насколько бы она ни была пропитана ядом Зауна, некая утонченность и сила пылала в ней, показывая, что она достойна сравнения с лучшими травницами Пилтовера. Виктор ворочается, просыпается, с нечитаемым выражением лица сверлит взглядом потолок. Он не может вспомнить ни чётких очертаний, которые бы подарили чувство спокойствия, ни даже цвета глаз кого-то из родителей. В голове лишь всепоглощающая пустота. Голую кожу неожиданно холодит воздух, пробравшийся сквозь резко распахнувшееся окно. Словно чужие, ему не принадлежащие и прикреплённые нитками, руки шевелятся, и Виктор прослеживает неровную линию вен. Он проворачивает руку, рассматривая то внешнюю, то тыльную сторону. Чистая кожа розовеющих костяшек и белеющих в полумраке предплечий, которую Джейс любит покрывать поцелуями. Обе руки оказались испачканы по локоть в грязи, пока Виктор пытался проскользнуть в любое открытое окошко подвала, хоть какого-нибудь, ему хватит даже самого захудалого и пустого. Даже если там его встретит всяческая агрессивная живность, Виктор надеялся сориентироваться и сообразить, что с ними можно делать. Главное было подальше. Где тише. Всё было лучше, чем смерть от поганых рук, перемазанных маслом и чужой кровью и принадлежащих окружающим узким кругом убийцам. В зеркале напротив прослеживался усталый взгляд: а ведь всё только начало налаживается, и вот Виктор снова не может выкинуть из головы наслоения страха перед шумящей улицей, куда предстоит выйти в ближайшие несколько минут, чтобы не опоздать в лабораторию. Несомненно, Джейс бы понял его... Если бы был осведомлен о его проблеме. А Виктор (в первые минуты раздумий) даже и не думал этого делать: то, что было в прошлом – Джейса не касается. Виктор так отчаянно пытался убедить себя в этом, в том, что хочет защитить его, что даже не подумал о том, что на деле боялся признать свой страх, ставший меньше с возрастом, перед тем, что творится в Зауне. Ногу как будто отрезали прямо по живому. Виктор смог найти укрытие, заваленное досками, и притаился там, пока миротворцы топтали землю прямо над ним, решив проверить, не остался ли от вороватой, слишком наглой семейки, по мнению тогдашнего офицера полиции переступившей черту своих допустимых полномочий. И, несмотря на прыть, с которой хромающий мальчик скрылся с улицы, это не осталось незамеченным для его тела, быстро оправившегося от морока адреналина. Перед глазами чуть ли не плыло от вспышек боли, что так и хотела вылиться в вскрики. Виктор настороженно поднимал голову, выглядывая и наблюдая за тем, как миротворцы покидают полуразрушенный за десятки лет квартал. Зима в этом году быстро вступила в свои права, и, по ощущениям, настолько же быстро вскоре должна была их лишиться – кое-где на дорогах виднелись проплешины, мокрый снег похрустывал под ногами. Виктор закутался в плащ посильнее и засунул руки в карманы, нащупывая мягкую шерсть перчаток, насильно всунутыми Джейсом. Они были слишком большими для узких пальцев Виктора, но отчего-то грели даже лучше, чем если бы идеально подходили. Ладони проскользнули в обволакивающее тепло, и, занятый этим, изобретатель и не заметил, как дошел до улицы с закрытыми в тот час магазинами и, повернув голову, столкнулся с собственным помятым из-за раннего подъёма отражением. Задушенный всхлип вырвался наружу, и Виктор не мог понять, что именно текло по его щекам – брыжущие слезы или кровь из ранки: один из них неплохо на тренировался, чтобы бросить карманный ножик, но, слава богу, недостаточно, чтобы попасть в ребенка. Он растерянно оглядывался по сторонам, размышляя, что бы могло стать опорой и заодно помогло бы ему встать, не перебрасывая весь вес пусть худого, но тела на больную ногу, еле сгибающуюся, выполняя требования Виктора. Рождество. От этого слова ещё сильнее жгло в горле, словно туда засыпали внушительную горку пороха и подожгли: семейный, впечатление от которого пыталась создать мать, праздник. Отец всегда относился довольно холодно к подобному, в приоритете он видел удерживание собственной семьи на плаву, но под напором жены несколько раз в году приходилось сталкиваться с праздничной пургой в лице игрушек и пустеющего быстрее, чем в обычный день, кошелька. Виктору нравилось, он надеялся запомнить все традиции и продолжить их, но... Чертово Рождество испортило всё для него. Высосало всю радость, в буквальном смысле всё, что у него было. Нога отдавала пульсирующей болью, на нескольких ссадинах выступили робкие капельки крови, и это было худшим подарком, какой Виктор мог бы получить когда-либо на трижды проклятый праздник. В конце концов он наткнулся взглядом на небольшую, которая была чуть великовата для него сейчас, но трость. В глазах другого человека она бы предстала как обычная деревяшка, которую используют, чтобы подпереть дверь изнутри в ветряную погоду, но для парнишки-в-двух-шагах-от-инвалидности она была идеальной поддержкой. Даже если только физиологической. Даже если морально Виктор ощущал себя жертвой безжалостного маньяка, разрубившего его топором пополам, но продолжающего издеваться над ним, срезая кожу. Просто было больно. Мальчику, потерявшему всё в Рождество, просто было больно это признавать. Под подобные невесёлые мысли Виктор достиг Академии. Призрак холода, окружавшего его, убежавшего в лёгкой курточке, потому что не терпелось попасть на сияющую огнями и мелкими фейерверками и источающую различные запахи торговую улицу, всё ещё следовал за ним, то и дело окутывая полностью. Виктор поёжился и переступил порог здания. – И снова кое-кто без шапки шастает, - раздался голос за спиной. Виктор, успевший снять только одну перчатку, застыл на месте, зная, что ему так или иначе бы пришлось приостановиться. - С наступающим праздником. Джейс, не спрашивая разрешения, взял его под руку и повел наверх, к их лаборатории. И Виктор с радостью передал ему ответственность за собственную сохранность, ведь чувствовал, что сам себя собрать в этот раз не сможет. Естественно, он не станет трещать о переживаниях налево и направо, но по глазам, глядящим в никуда, Джейсу и так было понятно, что начало кануна Рождества у того не задалось. Не зная, что именно заставило руки Виктора холодеть даже в перчатках от волнения, другой учёный взял ее в свою руку. Мурашки пробежали по спине у Виктора от нахлынувшего от другого человека жара. – Эм... А зауниты вообще празднуют Рождество? - не зная, что ещё спросить, начал прощупывать Джейс, робко упоминая жителей Линий. Он до сих пор четко не знал, как их можно было политкорректно называть, а долгая лекция от Виктора, поджавшего губы, осталась в голове размазанным пятном. – Празднуют, почему же. – Боюсь спросить, это не твой любимый праздник, верно? - Виктор остановился посреди коридора, уже успев отряхнуть капюшон от влаги растаявших снежинок, и, схватив его свободной рукой за предплечье, останавливая, пока тот не перелез через ограждения его сознания, медленно перевел взгляд на своего партнёра. Как бы он ни хотел назвать "парня", вешать ярлыки значило бы, что Виктор притерся к убийцам родителей. Стал как они, если бы он утрировал это понятие. - Да не смотри ты на меня волком, Ви, я не лезу в это. Джейс потянулся к нему, коротко накрыв его губы своими, выдохнул в ответ на заметно расслабившегося Виктора, и, погладив все ещё удерживающую его руку, ненавязчиво потянул того за собой вперёд. Ключ без труда вошёл в замочную скважину, и Виктор щёлкнул выключателем, переносясь в мир их исследований. Каким бы значимым событием ни был этот день в его биографии, в нем всегда находилось место для магии, для науки и для Джейса. Это была теорема, формулу для которой он сам придумывал каждый день новую, при этом которую не требовалось доказывать. Виктору нравилось, что нога не напоминала о себе, а сам он не корчился в одиночестве от накатывающих волн боли. *** – Сегодня убили моих родителей, - Джейс застыл в ответ на сказанное, мышцы выпрямившейся спины напряглись. - В смысле, где-то пятнадцать лет назад. Они всего лишь решили сделать небольшой перерыв на кофе, планируя оставаться здесь, пока не выгонят, и Виктор даже не стал упираться, как бывало практически всегда, когда он с головой погружался в испытания и вычисления вероятностей, в соответствии с которыми их разнесет взрывом на кусочки, так что убедить его приостановиться, чтобы сделать глоток горьковатого напитка, было всегда адски тяжело. Ещё на этом этапе Джейс ждал, когда подпалённый фитилёк достигнет динамита, и вот оно. Молчание повисло между ними, и тонкое, терпкое разочарование тронуло Виктора. Ему было жаль, что он раскрыл рот. Лучше бы этот день спокойно прошел, а он сам вообще ничего не гово... – Хочешь проведать их могилы? - спросил Джейс, опираясь на стойку в общей кухне для учёных на этом этаже и слушая, как закипает пар в турке. Он предпочёл притащить старенькое приспособление для варки кофе, а не бегать каждый раз в кофейни неподалеку, которые не исключено, что закрылись на время праздника. Виктор потянул носом воздух, больше чтобы перевести дух, чем насладиться красками предвкушения перед будущей чашкой бодрости. – У них нет могил, Джейс, - отвел глаза он, поставив руку на стол и оперевшись о неё подбородком. Он прикрыл глаза, ожидая, что собеседник начнет сочувствовать ему или шокировано лепетать, как он мог сделать... Но этого не произошло. Еле слышный стук чашек о поверхность стола прервал его сеанс "медитации", и он посмотрел сначала на них, а следом и на Джейса. Тот слабо и криво улыбнулся ему, отворачиваясь, чтобы снять турку с плиты. – Хорошо, хочешь сделать что-то ещё, чтобы почтить их? - спросил тот. В глазах его плескалось понимание о расплывчатых для его представления, но вполне понятных обстоятельствах их жуткой смерти, и Виктор чувствовал, что Джейс оказался готов оставить его, дать пережить день в одиночестве, чтобы над душой не стоял представитель из Верхнего города. В этот момент он задумался: несмотря на то, что родителей он помнил мало, и среди единственных, кто мог бы им частично быть, мелькал только наставник Синджед, и то с сильной натяжкой (тот, несомненно, приглядывал, чтобы Виктор не умер, но держал его на расстоянии вытянутой руки, что держала шприц), внутри разливалась теплота при мысли о семье, что что-нибудь, да говорило. По крайней мере указывало на то, что они интересовались его рисунками, ещё неумелыми на тот момент чертежами. Кривые фигурки, похожие, как он думал, когда был ребенком, на родителей, то и дело мелькали в углах на старых листах, посвященных постройке игрушечного кораблика. И от них обязательно исходил небольшой поток света, сияние, как от энергосберегающих лампочек. Как от маленьких шариков хекстека, от которых исходила сила и вызывала трепет. Джейс тоже был словно лампочка, - промелькнула мысль. В самую отстойную погоду он стоял рядом и успокаивал дождь, пробравшийся внутрь и вызывающий ненависть, переплетающуюся с отвращением. Он грел, придумывал что угодно, чтобы Виктор мог ему довериться, даже если вокруг него разливалось электричество, которое так и убило бы кого-то иного. Рядом с Джейсом в голове было тихо. Не сказать, что у них было настолько всё просто – Виктор любил его по-другому, и это доверие, выраженное всего в нескольких словах, отдававшихся паникой в сердце, говорило лучше сотен тысяч фраз. Все эти мысли, то и дело наталкивающиеся на лампочки и Рождество, знаменовали очередной огонек-идею, зажигающийся в разуме у Виктора. И он кивнул, зная, что Джейс, присевший на соседний стул, продолжит молчать. Сняв со спинки стула сложенный вдвое плед, он накинул его на плечи Виктору и придвинул кофе со смертельной дозой сахара (эту дрянь мог позволить себе только Виктор, Джейс бы точно умер от одного глотка) ближе. Виктор всегда мерз. Но когда Джейс сидел с ним в Академии и его пальцы бережно погладили его ладонь, прежде чем переместиться на ручку чашки, искусственная шерсть окутывала его теплом. Учёный уже знал, что это Рождество станет особенным. Оно уже было таковым. *** Всё снова горело вокруг, и Виктору пришлось прикрыть ладонью глаза, чтобы не ослепнуть от разлившегося света. Только что на центральной площади Пилтовера зажгли огромную ель, и пока что на нее невозможно было смотреть без слез, у кого-то от радости, а у кого-то – от боли. – Вик, - подозвал его одним из привычных сокращений имени Джейс, хватая за руку и проводя за собой сквозь толпу, давая точку опоры. Пальцы доверчиво обхватились вокруг чужой ладони, и скоро они оба достигли ларьков с гирляндами. - Посмотришь что-то здесь? Не исключено, что тут будет лучше. Последнюю фразу Джейс сказал вполголоса, поглядывая на хмуро поглядывавшего в их сторону торговца. Для Виктора тут всё было странно: столько людей, и никто не боялся, что в открытую сумку залезет узкая рука, все они свободно бродили по площади и переговаривались, одна дама так и вовсе громко посмеивалась, прикрываясь неуместным зимой и ярким, будто распустившийся цветок, веером. На прилавке расположились связки гирлянд. Виктор смотрел на каждую, но не находил ни одной хотя бы отдаленно похожей на то, что он хотел бы видеть у себя в квартире. Ярко. Больно. Далеки от совершенства. Виктор не отрицал, что Джейсу бы понравилась какая-то из них, но в подобный праздник, как и всегда, он не думал делать исключений и поступаться своими принципами. – Тебе не понравится то, что я скажу, - снял капюшон с головы Виктор, взлохмачивая волосы. На них сразу посыпался непрекращающийся снег, прилепившийся к ресницам. Изобразитель сжал пальцами глаза, кожу закололо шерстью перчаток: сегодня был по-настоящему особенный день, раз он чуть не умудрился забыть их в мастерской, когда они уходили. – Вик, - отвёл его в сторону, ближе к той стороне Центральной ёлки, где вешали меньше сияющей мишуры, Джейс, не мешая другим людям разглядывать украшения. - Мне и идея со взрывом хекстека не шибко нравилась, но и то мы ее провернули, верно? Выкладывай. – Что ж, - замялся Виктор, ещё раз оглядываясь за спину, чтобы прикинуть, насколько сильно ему пришлось бы наступить себе на горло, чтобы купить одну несчастную гирлянду и выкинуть её через пару дней. Исходя из вычислений, он бы задохнулся и наведался в гости к родителям через две секунды. Он обернулся, глядя на Джейса. - Мне необходимо будет спуститься в Заун. – Ого, я... - Джейс нервно усмехнулся. - Хорошо... – Я тебя предупреждал, - Виктор подошёл к нему, чтобы сдвинуть со своего пути. Прикосновение к плечам остановило его. - Джейс. – Ты подумал, что я вот так просто отцеплюсь от тебя, отпустив в опасный Нижний город? - усмехнулся Джейс, но, заметив скептически поднятую бровь и настороженную стойку, похлопал того по спине. - Прости. Но имей ввиду, что я иду с тобой. Всегда с тобой, - читалось в его словах. Небольшой шок прошел, и Виктор даже смог заставить себя кивнуть. Свободной рукой он сжал ладонь мужчины на плече. – Спасибо, Джейс. Не стоило, конечно, но спасибо, - он даже не стал сопротивляться: знал этого упрямого барана слишком долго, чтобы понять, как он непреклонен в своих решениях, но слишком мало, чтобы окончательно понять его структуру многогранных взглядов. За столько лет Виктор до сих пор не мог понять, почему тот решил бороться за свои чувства именно к нему. Не к Мэл, более подходящей на эту роль, не кого-либо из Совета, что было бы выгодным решением... Выбор пал на израненного калеку, который всячески грелся в потоке любви. При этой мысли Виктор не удержался, чтобы не затянуть Джейса в медлительный, трепетный и словно тайный, который не видел никто больше, поцелуй. Омела еле видно подергивалась от ветра над двумя душами, пылающими обожанием. *** Как бы Виктор не любил все те слова, которыми нередко крестили Заун, некоторые из них отличались редкой проницательностью. На этом болоте ничего не менялось. Под ногами в некоторых кварталах по-прежнему валялись осколки от бутылок, ближе к "Последней капле" количество глаз, выглядывающих и поджидающих за поворотами, подозрительно увеличивалось. Джейс напрягся, стараясь не отставать от Виктора, специально выбравшего эту дорогу, чтобы прогуляться вместе с ним. Показать "прелести" Зауна. Хотя если бы пилтоверец мог, он бы никогда сюда не спускался, но отступать было нельзя – вступит в лужу, покрытую тонкой коркой льда. Справа полыхнул огонь, и Виктор усмехнулся на разгорающуюся коробку, больше похожую на мусорку, украденную из Пилтовера. Незаметно он коснулся пальцев Джейса, примечая скрытый покровом теней переулок и завел его туда. – Джейс, осторожнее с этим, не рискуй лишний раз, - поправил сбившийся с лица капюшон черного, здесь относительно неприметного, плаща. Виктор не старался скрыться, трость, давно припрятанная в чулан в квартире наверху, хорошо вписалась в образ еле-еле подзаработавшего больного, спустившего деньги на одежду. С Джейсом было сложнее: чистая кожа, идеальная осанка, гордый взгляд. Он так и светился сутью Пилтовера. Благо плащ нашелся, и то лучше. – Прости, сложно не вертеть головой по сторонам, - хитро улыбнулся тот. Запал Виктора на миг пропал, он почувствовал, что его посадили рядом с огнем, и весь он плавится. Словно в тот момент, когда Джейс увидел янтарь в чужих глазах, он стал использовать его в кузне, бережно выплавляя из него драгоценности, которые позже преподнесет самому Виктору. И это забавляло. Джейс не мог не позволять себе такие мелкие шалости, и Виктор (ох этот кузнец, он точно когда-нибудь обожжется, прикоснувшись к нему, как к разгоряченной кочерге) потакал ему в этом. Именно поэтому он вдруг обнаружил себя целующимся в переулке шумящего города недалеко от самого лучшего бара. В его голове промелькнула мысль, что это было слишком резко, всего было слишком, но та быстро растворилась в запахе Джейса, во тьме капюшона, которая не давала теням бродяг завладеть их вниманием. Облизнув губы, Виктор довольно откинул голову назад, опираясь на стену дома. Спиной он ощущал трубы, через которые фильтровался воздух под землёй. Джейс же связь с миром ощущал лишь сквозь шершавую кожу Виктора. Зима никогда благоприятно не влияла на его самочувствие, и только после окончательного переезда наверх препараты, которые он употреблял раньше, появились в зоне доступности и стали помогать. Не полностью, но Виктору будто становилось лучше. Чуть погодя, постояв так, глядя в глаза друг друга, теряясь в янтаре и медовых сотах их радужек, Виктор приглашающе наклонил голову, подзывая его следовать за ним. Обоим стало спокойнее двигаться вдоль улиц, и совсем скоро они добрались до торгового квартала Линий. Под вечер прилавков оставалось считанное количество, и было непонятно, оттого, что беспризорники с улиц своровали половину товара, то ли от недостатка товара. Так или иначе, Виктор, осмотревшись по сторонам, заметил только один ларек, всё ещё сверкающий гирляндами наподобие самой ослепительной красотки в Зауне. Примечательно, что ими и торговала довольно привлекательная девушка, параллельно крутя что-то в руках, подозрительно похожее на провода для взрывчатки, отчего Джейс поёжился: казалось, будто если у нее ничего не купить, то, как только придется повернуться к ней спиной, она кинет в нее бомбочку с заранее включенным детонатором. Виктор его опасений не разделял, со скептическим взглядом приблизившись к ней и начиная категорично оценивать товар. Правая его рука застыла прямо над одной из гирлянд, рот раскрылся в изумлении. Джейс поторопился подойти к нему и подтолкнуть вперёд, положив крепкую ладонь поперек лопаток, скрытых где-то там под одеждой. Виктор чуть вздрогнул, в глазах промелькнул животный страх, но при виде Джейса тот успокоился, белая пленка схлынула с глаз и в них вернулось за всегдашнее спокойствие. – Возьму эту, - вызволяя гирлянду из-под остальных, более коротких, Виктор протянул несколько золотых и серебряных шестерёнок. Джейс нахмурился, увидев, что тот заплатил ощутимо больше, чем полагалось. Нет, это не ударило бы по их кошельку, дело было исключительно в том, что он накинул чаевые заунке. Девушка кивнула, и только потом Джейс заметил, что в руках она держала маску для дополнительной фильтрации, которая должна была в будущем виднеться вместо половины лица. Нечто подобное он уже видел и знал: те люди из Зауна, кого искалечили слишком заметно, в отличие от Пилтовера, который мог позволить себе крупные траты на операции, старались всячески скрыть свои недостатки теми повседневными способами, какими только было возможно. И незнакомка не была исключением: ее рот был зашит грубыми стежками, и та невесело искривилась, когда тот столкнулся с ней взглядами: изобретатель, у которого все впереди, и небогатая торговка, для которой давно всё кончено. Джейс больше не осуждал своего спутника. Он бы поступил точно также. В этот момент учёный задумался, насколько они, два города, оказывается, близки. Виктор не выпускал случайно удачную покупку из рук до самого конца их небольшого путешествия до квартиры. Джейс не выпускал его ладонь из своей. Всего за день было много. Но и одному, и другому стало заметно комфортнее с другим. Виктору – потому что Джейс наконец знал о его отношении к Рождеству и с уважением отнёсся к новости о смертях, а Джейс – потому что увидел кусочек Зауна таким, каким, предполагал он, видел его Виктор. *** Переодевшись, Виктор снова взял в руки гирлянду. Казалось, ему не хотелось расставаться с приобретением ни на секунду, иначе объяснить, почему он бережно складывал его на стул рядом с уличной одеждой, пока менял ее на домашнюю, было нельзя. – И куда ты предлагаешь ее повесить? - опёрся о косяк Джейс, нежно поглядывая на того. Медленно к мягкости примешалось и неприятная обида за Виктора. Обидно было за то, что они познакомились именно так, в этой вселенной, где его родных не стало. И обидно за любопытство этого человека, так задумчиво оглядывавшего комнату. Обязательно спальню, и никак иначе, ведь, как он сказал: где угодно ещё в квартире она будет слишком цветастой. Джейс вполуха слушал бормотание Виктора, которое источал он почти всегда, когда думал у доски с отвалившимся кусочком мела в пальцах и которое со временем перешло в простой белый шум. Без него становилось тревожно. И вот только после очередного сеанса мелкого жужжания Виктор поднял руку и огладил верхнюю балку проема. Дверь в спальню они, как правило, не закрывали, если ночевали в квартире у Виктора, в этом не было необходимости, отчего петли давно начали ужасно скрипеть, выражая ненависть к небрежным домочадцам. – Думаю, сюда, - прикинул Виктор и передал моток Джейсу, постепенно разматывая его и вешая над дверью, закрепляя узкий провод гирлянды изолентой. Обои было не жалко, оба и так уже подумывали как-нибудь сделать ремонт. Вот только это "как-нибудь" всё никак не наступало. - Выглядит неплохо. – Очень неплохо, - улыбнулся Джейс, скрестив руки на груди. – Спасибо, - робко ответил Виктор, включив огоньки в розетку и поворачиваясь к нему. На вопрос, витавший в воздухе, он ответил сам. - Ты подтолкнул меня. Сам бы я даже думать не подумал о чем-то таком, что одновременно и напомнит мне о детстве, и одновременно позволит забыть о кошмаре разбитых лампочек. Эти малышки перекрыли мое воспоминание, и я тебе за это благодарен. Джейс, поправив длинные штаны, провел взглядом по явно выступающим из-под единственного элемента одежды ключиц парня напротив и прижал его к себе, усмехаясь. – Всегда пожалуйста. Виктор, облегчённо вздохнув и насладившись теплом объятий, плюхнулся на широкую кровать, морщась как от холода, иголками пронзившим его кожу, так и от боли, сопровождающей вечно напряжённую поясницу. Джейс прилег к нему, обняв сзади и вместе с ним разглядывая горящие огоньки над входом в спальню. В их спальню. – Вик, - Виктор задумчиво промычал, желая, чтобы Джейс продолжил и не погружал комнату в молчание. Тот с секунду помедлил, начиная выводить пальцем круги на чужой открытой спине. - А если рассуждать теоретически, то что бы ты пожелал на Рождество как подарок? Подобный вопрос должен был настолько же теоретически поставить того в тупик, заставить задуматься и обеспечил бы им тему для разговора, который продлился бы вплоть до самого утра, но тот не растерялся и, несильно растягивая буквы, ответил: – А у меня уже всё есть. У меня есть ты, - повел тот плечами и повернул голову в сторону Джейса. Оставшееся напряжение стекало внутри тела тяжестью, мешающей двигаться. - какой подарок ещё мне нужен? – Понятия не имею, но, возможно, всё-таки есть что-то, чем я мог бы тебя порадовать в столь длинный день? - во всем образе Джейса читалось собачье обожание. И такая же преданность. – Будь рядом. Я имею право загадать это, Джейс? - задержавшись на его имени, сказал Виктор, его глаза бегали из стороны в сторону, не в силах определиться, куда лучше смотреть, какую точку выбрать на лице любимого. – Конечно, - пробормотал он и продолжил, подавляя в голосе томные нотки. - Насколько близко, Ви? Настолько, что никто даже не сможет различить два тела, - читалось в последовавшем со стороны Виктора глубоком поцелуе, сменившимся потоком быстрых мелких. Разок Джейс умудрился укусить слишком сильно, отчего на нижней губе вскоре расцветёт слабенький синяк, за который учёный хотел было попросить прощения, но прерывистое дыхание забрало с собой любые слова, и Джейс, повернув его голову слегка под другим углом и приподнявшись на локтях, затянул Виктора в очередной неспешный поцелуй, забываясь окончательно. Тот медленно выдыхал через нос, обдавая теплым воздухом ученого, и тот вскоре отстранился, окончательно, но бережно, не оттягивая его за руки слишком сильно, переворачивая Виктора на спину, слегка разводя ноги в стороны и опираясь на колено между ними. Так было куда удобнее наблюдать за ним и его эмоциями, чтобы не сделать ничего против его воли. Не сделать больно. Виктор коснулся ладонью лица Джейса, и тот прижался к ней, медленно спускаясь к запястью, выцеловывая узор звёзд-родинок на плече. Их всегда было много на теле у Виктора, и с каждым годом их и подавно не становилось меньше. Второй рукой (он знает: Виктор очень быстро возбуждается от нежности и ласк) Джейс развязал полы халата, в котором нередко спал Виктор, и быстрым движением, подобно фокуснику, вытащил элемент одежды из-под податливого тела. Виктор рвано выдохнул и словно весь сжался под его руками. Джейс полностью остановился. Расширенные зрачки не говорили ему ничего, что не мог бы сказать Виктор. Гормоны не мешали Джейсу мыслить здраво, и каждый раз во время близости он делал паузы, так нужные тому, кто так и сочился кипящим недоверием. – Мне... Не больно, - сглотнул Виктор. Подобное он скорее говорил себе, уговаривал, что ничего плохого не случится, здесь нет жестокости и боли, грязи и выстрелов... – Всё хорошо, - повторил ход его мыслей Джейс, твердо решивший не перебарщивать сегодня вечером, чтобы дать его любимому парню морально подготовиться к чему-то новому позже. Он поднялся ближе и обхватил его лицо ладонями, поглаживая щеки и морщинки у глаз. Виктор прикрыл глаза и потянулся навстречу чужим губам, отвлекаясь на несколько секунд. В какой-то момент Джейс почувствовал давление на одну из своих рук и поддался ему, позволяя ему направить себя и опустить свою ладонь на пах Виктора, в ответ на что тот потянул носом воздух. Немой вопрос встал в глазах у Джейса, и тот кивнул, позволяя ему накрыть член и начать медленно его поглаживать, и только спустя некоторое время обхватить его большим и указательным пальцем и водить вверх и вниз, задавая неторопливый темп. Виктор нетерпеливо толкнулся в руку, потянулся вперёд, и Джейс поцеловал его снова, не прекращая движения рукой: размеренные и нежные, перебивающиеся кое-где резкими рывками пальцев. От растекающегося в душе горячим металлом удовольствия Виктор простонал в перерыве между поцелуями, и Джейс не удержался, чтобы не ускорить процесс. Целая гирлянда эмоций промелькнула на лице у Виктора, и тот прижался к нему ближе. – Да, Джейс, - прошептал Виктор ему в шею, и Джейс взял его член полностью в руку, удовлетворяя чужое возбуждение, накатившее волной. На ухо полились короткие фразы и нежное "Вик", и в сочетании с динамично надрачивающей ему рукой Виктор не стал сдерживаться и, тяжело задышав, кончил, утыкаясь макушкой в грудь Джейсу. Перед глазами плясал целый вихрь разноцветных звёзд, и он не сразу понял, откуда у них на противоположной стене взялись ещё одни огоньки. – Я люблю тебя, - проговорил Виктор, и Джейс опустил подбородок на чужую голову, вдыхая и выдыхая. – Ты ярче любой лампочки даже в разбитой гирлянде, - прошептал Джейс так, чтобы это сокровенное послание слышал только Виктор, скрыто улыбнувшийся. Джейс аккуратно обтер их обоих влажными салфетками, которые они держали у кровати, и, обнял его, помогая устроиться поудобнее. Было тихо. Рождество чувствовалось пряностями на языке и виднелось в тихом свете разноцветных огоньков, которые в ту ночь больше не несли смерть и голод, дав прошлому опуститься под землю. Они давали о себе знать только в хрупкости их взаимопонимания и мелодичности влюбленных сердец, бьющихся почти в унисон в сладком, умиротворенном сне.