Посмотри на меня!

Смотреть на Ивана с последней парты становилось чем-то вроде хобби. Или дурной привычки. Но прекратить не получалось. Как не получалось перестать думать о нём, таскаться за ним. Или хотя бы удалить его фотографию с долбаного телефона. Тилл был слаб духом. Для него влюблённость не была похожа на удар молнии, на внезапное осознание. Это был процесс, постепенный и вкрадчивый. Такой незаметный, что он успел захватить всю его жизнь прежде, чем Тилл что-то осознал. Во всём, конечно, был виноват Иван. Во-первых, он был красивым. То есть, чертовски. Более того, сознавал это отлично, что не делало ситуацию легче. То есть, он был ещё и стильным. Как результат, рисовать его дома, где никто не смотрел, было одной из дурных привычек, от которых Тиллу стоило бы избавиться. Ещё Иван был умным. Хорошие оценки – это одно, но у него было почти сверхъестественное чутьё, что позволяло ему не только приспосабливаться к обстоятельствам, но и менять их под себя. Он умел находить подход к старшим, к сверстникам, к кому угодно, если считал нужным. Тилл знал, что Иван пользовался популярностью в школе. Его образа было достаточно, чтобы произвести впечатление на неподготовленного случайного человека. Но Тилл случайным человеком не был. Для него обаяние и внешность Ивана являлись только верхушкой айсберга. Среднюю школу Тилл начинал без уверенности, что сможет её закончить. Каждый день, проведенный среди сверстников, был мучителен, потому что он не ощущал себя уместно. Жалкий, побитый и злобный комок нервов, вроде него, был лишним в любой компании. А потом Иван сказал, что он смелый. Ценности, которую он видел в Тилле, сам в себе Тилл не находил. Но поддержка Ивана стала фундаментом для его уверенности. Мизи захотела с ним дружить, и это помогло. Но Иван дал ему возможность поверить, что он может принять эту дружбу так, будто заслуживает её. И, будто этого было мало для глубокой благодарности, никто так и не узнал о печальной ситуации в его семье. Иван хранил молчание. Тилл не задавал личных вопросов почти никогда и никому. Иван не был исключением. Но это не значило, что Тиллу не было интересно. С какого-то момента, он стал ловить себя на том, что задерживает взгляд на Иване всё дольше и дольше. С ним Иван был откровеннее, чем с другими, и поэтому Тилл смог научиться отличать его вежливые улыбки от настоящих. Будто сумел проникнуть в тайну, закрытую для непосвящённых. Внутри Иван оказался мрачным и не слишком дружелюбным. Необщительным и замкнутым, на самом-то деле. Его характер можно было назвать, в лучшем случае, скверным. Раздражающий, упрямый, надоедливый, с ужасным чувством юмора: такой он был Тиллу ближе и нужнее, чем кто угодно другой. А его голос? То есть мало всего остального, ещё и это? Лучшим другом Тилла в детстве был плеер. Музыка и по сей день являлась его слабым местом. Он никогда не показывал, насколько ему нравится слушать Ивана, впрочем, что было с его стороны отличным решением в свое время. Потому что Ивану не нужно было этого знать. Не все секреты должны быть обязательно раскрыты, не все признания стоят того, чтобы их делать. Правильнее всего было бы сжечь мосты. Перестать общаться с ним вовсе, во избежание худшего. Но Тилл не мог удалить чёртову фотографию, не мог даже справиться с такой мелочью. Потому что на ней Иван выглядел довольным собой, расслабленным и живым, а Тилл хотел видеть его таким чаще. Если бы он знал Ивана со стороны, не так близко, было бы легче. Он мог бы оставаться на периферии, смотреть за ним оттуда. Немножко общаться, помогать, если понадобится. Но разорвать расстояние между ними теперь для Тилла было невозможно. Слишком многое он боялся потерять безвозвратно. Так что, оставалось ограничивать себя в мелочах. Следить за тем, чтобы не выходить за рамки. Не так уж невыполнимо. Лучшее, что Тилл мог сделать. Он отличался от других людей с самого начала. Он должен был помнить о самоконтроле. О правилах, что он придумал для себя. Были вещи, в которых он не мог проявлять эгоизм и легкомыслие. Которые нельзя было пускать на самотёк. Если Иван узнает, ничего хорошего не произойдёт. Если повезёт, будет много взаимной неловкости. Но если нет? Если Иван вдруг решил бы встречаться с ним? Если допустить, что он мог бы полюбить Тилла? А ведь это не было невероятно, с учётом того, что глубина его отношения к Тиллу каждый раз превосходила ожидания. Вот чего Тилл не должен был допустить. Страшнее всего для него был не отказ. Хотя, это было бы больно, наверное, да. Очень больно, если б их дружба этого не пережила, и Тилл потерял бы с ним связь. Хотя он и не верил, что такое могло произойти, но исключать возможность полностью не решался. Впрочем он знал, что мог это пережить. Должен был, хотя бы и ради мамы, которой нельзя было давать дополнительный повод для волнений. – Обо мне задумался? – спросил Иван весело, – Урок кончился уже, балда. – Ещё чего, – хмуро ответил Тилл, – И не трогай меня. Чего тебе надо вообще? – Какой ты грубый сегодня. Для меня, знаешь ли, это непонятно. Разве ты не должен возносить хвалу тому, кто решился помочь тебе одолеть твой величайший кошмар? Тилл посмотрел на него с отвращением. Выражаться нормально это, конечно, не про нас. – Спасибо, что помогаешь с химией, – сказал он, – Зараза. Достаточно хвалы на сегодня, или продолжим? – Продолжим, но не здесь. Если не собираешься остаться тут на ночь. Я, конечно, готов разделить с тобой любые тяготы, но, боюсь, ночная охрана не поймёт твоих устремлений. И правда. Что это он расселся? Тилл сгрёб вещи в сумку. Когда Иван был рядом, казалось, что все страхи и сомнения отступают. Но именно поэтому так важно было сохранять дистанцию. Слишком легко позволить себе забыть об осторожности. Ради Ивана нужно было оставаться собранным. Тилл не мог рассчитывать на взаимность, искать её или добиваться. Он не доверял себе, и на то были причины. Предотвратить катастрофу до её наступления, вот на чём он сосредотачивал свои усилия.