Несвободное падение

Женя со страхом оставляла сестру одну. В родных глазах была пугающая пустота, которой не было видно конца и края. Она выходила далеко за пределы и обволакивала Лизу всю целиком и полностью, словно лишая её возможности видеть что-то хорошее. Этот факт ещё больше убеждал младшую Иванцив в необходимости заканчивать игру в прятки. В первую очередь ради самой Лизы. — И выходи хотя бы ненадолго на улицу, хорошо? — Женя держала руки сестры в своих ладонях, пока они около ворот ждали такси, которое отвезет младшую в аэропорт. — Не запирай себя в 4 стенах. — Не переживай так, я же взрослая девочка, — усмехнулась Лиза. Забота сестрёнка её трогала. — Да и Бина обещала звонить, вытаскивать на набережную. Благо недалеко живём, как выяснилось. — А её тоже отпустили? — У неё всё уже, теперь только планово будет раз в какой-то промежуток показываться врачу. — Ну вот хоть с ней выбирайся. Правда, Лиз, тебе нельзя себя запирать в 4 стенах. — Хорошо, сестрёнка, буду выходить. Женя кивнула, а после крепко обняла Лизу, мысленно прося её продержаться ещё немного. Совсем немного. А потом всё обязательно будет хорошо. Потом Лиза будет не одна. Девушка всё ещё слабо представляла свой визит в Вельвет, слабо представляла, как смотреть в глаза после такой отвратительной лжи. Но у неё было твердое убеждение: она обязана это сделать. Хватило смелости поддерживать безумную затею Лизы, значит, должно хватить и признаться во всём. Тоже ради Лизы. По пути в Бен-Гурион Женя листала диалог с Алёной, чувствуя, как внутри всё разрывается, как сворачивается в тугой узел. Как совесть прорывается из-под толщи страха и вопит о том, что так больше нельзя. Несколько раз пальцы начинали печатать сообщение, но тут же зажималась кнопка «backspace» и всё стиралось к чертовой бабушке. Она не напишет. Она позвонит, когда будет в Москве. Прямой перелёт. Женя пыталась хотя бы примерно представить сценарий разговора и не могла. Она не могла понять, какими словами ей всё рассказать. Даже навскидку не представляла реакцию Алёны. Как вообще можно отреагировать на такое? Тем более учитывая, что последние годы Алёна в любых разговорах, любых рассказах всегда фигурировала, как мать. Найти ответа, предположить реакцию или подобрать слова Женя не могла. Но начинать надо было с разговора именно с Алёной. Возможно, повезёт, и удастся застать Марину тоже, но в этом Женя была не уверена. Приземление, прохождение таможни, получение багажа, дорога до дома на такси. На свою кровать Женя упала как мешок, почувствовав, как под боком свернулся калачиком пёс. Благо, она прилетела практически ночью и прямо сейчас естественно никому звонить не будет. — Мальчик, как мне смотреть им в глаза, а? — спросила Женя у собаки. В ответ пёс лишь облизал ей лицо. — Вот и я не знаю. Но в ближайшие дни это надо сделать. Иначе нам Лизу не вытащить. Женя обнимала пса, утыкаясь ему в короткую шерсть. Вся ее суть разрывалась поперек себя от ужаса происходящего. Она проклинала себя за то, что изначально не пришла в вельвет и не рассказала правду. Всё ведь могло быть иначе. Всё могло быть хорошо, если бы она пошла против сестры, если бы она выбрала здравый смысл. Злиться на Лизу хотелось бы, но стоило Жене вспомнить ее ужасающе пустой взгляд, как вся злость улетучивалась. Лиза уже и так расплачивается за свое отвратительное решение. Девушка даже примерно считать не хочет, сколько раз она подрывалась по ночам из-за плача сестры. Сколько раз могла слышать, как Ёлка звала то Алёну, то Марину. — Упертая. Какая же ты дура упертая, Лиз, — шептала Женя в шерсть собаки. Сделать шаг к правде оказалось куда сложнее, чем поддерживать авантюру Лизы. Младшая Иванцив промаялась с телефоном в руках весь следующий день, пока решала собственные дела. Как будто находила отговорку для того, чтобы не звонить. Оттягивала момент, понимая, своим рассказом наповал убьёт как минимум Алёну. Ночь прошла в беспокойном сне, мысли не давали покоя, а совесть душила. Тонкую леску её нерешительности перерезал острыми ножницами дневной разговор по видеосвязи с Лизой. Сестра своим видом, своим ничего не выражающим взглядом, буквально кричала о том, что она не справляется. — Прости, Лиз, — сказала Женя в пустоту, ища в смартфоне контакт Алёны, — так больше продолжаться не может, — благо, сестра её не слышала. Номер был найден, кнопка вызова нажата трясущимися от волнения руками. Словно перед прыжком в воду, она задержала дыхание, ожидая ответа. Сердце в груди билось, как ненормальное, угрожая пробить грудную клетку и вырваться наружу. Руки почему-то моментально похолодели. — Да, Жень, привет, — на том конце провода приветливо отозвалась Алёна, а девушка упала лицом в подушку. — Алёна, здравствуйте, я Вас не отвлекаю? — чисто вежливый вопрос, чтобы оттянуть момент. Чтобы выиграть ещё хотя бы пару секунд до того, как нужно будет сказать банальную фразу, которая сейчас кажется слишком сложной. Кажется, даже голос у младшей Иванцив выдавал её волнение своим подрагиванием. — Ты не отвлекаешь, а что у тебя с голосом? — секундная пауза, словно, следующее предложение требовало отдельного вдоха. — Новости появились? — женщина не озвучила вслух, но воздухе повисло тяжелым облаком недоговоренное «о Лизе». — Можно и так сказать, — Женя на секунды зажмурилась, после резко села на кровати, её ладонь мягко приземлилась на лицо, пальцы сжали переносицу, — мне очень нужно с Вами поговорить. Не по телефону. Это…это срочно, — выдох и закинутая вверх голова. На потолке не было ничего интересного, но именно сейчас, именно в эти несколько секунд, в ожидании ответа Жене казалось, что интереснее него она в жизни ничего не видела. — О Господи, — голос Алёны звучал глухо, — приходи в офис, адрес помнишь? — Помню. Скажите, а, — Женя сглотнула давящий ком в горле, — а Марина сможет быть? — Марина не в стране. Ты, — судорожные вдохи Алёны и дрожащие руки Жени, — мне для начала расскажи, потом разберёмся. — Я скоро приду, — проговорила девушка, встав с кровати. — Жду, — вызов был сброшен. Женя в несколько секунд собралась и вылетела из квартиры. И пусть Лиза будет ругаться, пусть не будет с ней разговаривать, но так больше нельзя. Невозможно смотреть, как родной человек заживо себя хоронит и ничего не делать, чтобы остановить это. После звонка Алёна не находила себе места, странное предчувствие заполнило её. Она была уверена, что поняла, о чем хочет поговорить Женя. При этом её не покидало ощущение, будто этот разговор должен был состояться уже давно. Будто она давно должна была знать эти новости. Вопрос лишь в том, действительно ли это новости? Или Марина была права в своих подозрениях? На кухне налила себе кофе, при этом чуть не грохнув любимую кружку. То ли от бесконечных переработок, то ли от переживаний, но у неё всё буквально валилось из рук. Мысли в голову лезли разные. Она откровенно боялась того, что хотела рассказать ей Женя. Она понимала, о чем, точнее, о ком пойдёт речь, и боялась. Боялась услышать то, о чем спрашивала Марину не так давно. Боялась этой черты, после которой уже ничего нельзя будет изменить. В кабинете взгляд упал на плюшевую собаку. Уголки губ едва заметно поднялись вверх. Улыбка сквозила тоской, она же отражалась в глазах. Работа хоть как-то спасала от этого удушающего чувства, но моментами не помогала даже она. Тоска ломала изнутри ребра, сдавливала лёгкие и, казалось, останавливала кровь. Это было невыносимо, от этого невозможно было спрятаться. Игрушка оказалась в руках, Алена смотрела в пластмассовые, ничего не выражающие глаза. — Что с твоей хозяйкой, а, Мальчик? Ответить ей не могла ни игрушка, ни её прототип. Единственным ответом стала вновь напомнившая о себе боль внутри, которая в остальное время была погребена под кучей дел. Осторожный, будто неуверенный стук в дверь выдернул Алёну из её мыслей, заставил развернуться и встать, бросив, — входи. — Ещё раз здравствуйте, — Женя прикрыла за собой дверь, подняла и опустила плечи, глубоко вдыхая и выдыхая. — Здоровались, — Михайлова чуть улыбнулась, подходя ближе. Обнявшись с девушкой, Алёна заметила её волнение и неуверенность: бегающий взгляд, подрагивающие губы. Обычно бойкая Женя сейчас напоминала какую-то тень. Она сквозила нервозностью и болью. — Садись, чего стоишь. — Спасибо, — Женя прикусила нижнюю губу, прошла в глубь помещения, развернулась лицом к женщине, — я Вас точно не отвлекаю? Просто это надолго. — Всё может подождать, — Алёна закрыла дверь, перед этим выглянув и попросив их не беспокоить какое-то время, — рассказывай, Жень. Младшая Иванцив села на диван, собранные в замок руки оказались перед лицом. Так страшно ей, кажется, никогда не было. Внутри всё просто тряслось. Желудок скрутился в тугой узел, легкие сжались в объеме, с трудом пропуская кислород, а диафрагма буквально давила изнутри. Пути назад тоже не было. Она уже пришла. Михайлова села рядом с девушкой, наблюдая, как та мнётся. Женя была бледной и до смерти напуганной. У Алёны даже складывалось ощущение, что девушку потряхивает. — Не знаю, с чего начать, — шоппер девушки оказался на полу, сама она встала, начав ходить по кабинету из стороны в сторону, — я не знаю, какими словами всё рассказать. Думала, приду, слова сами найдутся, но, — девушка развела руками в стороны, пожар плечами, а потом вдруг равно выдохнула, — но в итоге сначала хочу извиниться. Женька мямлила редко. Однако сегодня был именно тот случай, когда из кучи текста Алёна не услышала ничего внятного. — Начать советую с начала. А извиняться ты за что собралась? — За весь этот спектакль. За враньё. Подождите, — остановила Женя с характерным жестом двумя руками вперед попытку Алёны что-то произнести, — я расскажу, а потом говорите всё, что об этом думаете, — брюнетка снова приземлилась на диван. Несколько секунд глубокого дыхания, она взяла эмоции под контроль. — Алёна. Я очень виновата и молчать больше не могу. Кроме Вас мне некуда бежать. Это случилось четыре месяца назад в Германии. Мы с Лизой попали в аварию, водитель грузовика не справился с управлением. Я отделалась переломом, который уже зажил, а Лиза… Лиза неделю пролежала без сознания. Удар пришелся на её сторону. Когда она все-таки пришла в себя, то подтвердились опасения врачей: серьёзная травма позвоночника, в следствие которой Лиза просто не чувствует ног. Ну и бонусом — у неё одна рука до конца не разгибается. Женя замолчала, справляясь с дыханием и с комом в груди. Робко и несмело взглянула на Алёну, на которую до этого момента просто боялась поднимать взгляд. Боялась того, что там увидит. Боялась этой боли на лице. — Господи, — выдохнула Михайлова, не осознавая, что плачет. Она сидела, облокотившись на спинку дивана, руки были сложены на коленях, а взгляд устремлен прямо. Сказать что-то еще она была просто не в силах. Младшая Иванцив в моменте ненавидела себя за то, что сейчас заставляет испытывать Алёну. В моменте она вдруг очень сильно разозлилась на сестру. Но тут же вспомнила, что Ёлка и так сама себя наказала уже. Её состояние - последствие её решений. — Она с самого начала запретила и мне, и маме что-либо вам рассказывать. Вам, Марине, вельвету в целом. Она вбила себе в голову, что так будет лучше для всех. Она не хотела, чтобы из-за её проблем страдала ваша жизнь. Когда спустя два месяца ситуация особо не улучшилась, потому что такие травмы это надолго, она решила исчезнуть для всех. Алёна, эта история с аварией, она подстроена. Никуда Лиза не пропадала. Она в Израиле была все это время. И я вместе с ней. Женя рассказывала всё негромко и мелодично, будто какую-то сказку. Только слишком жуткую и не укладывающуюся в голове. Голос уже срывался, руки безостановочно теребили брелок, снятый с шоппера, но она продолжала. Буквально заставляла себя говорить, напоминая, что и так слишком долго поддерживала эту безумную затею, слишком долго была молчаливым наблюдателем чужой боли. — Алён, она не справляется. Все эти месяцы она постепенно теряла веру в то, что встанет. Ничего Вам не говорила, устроила весь этот спектакль, но ей же самой от него больно, она понимает, что это отвратительно. Но в её голове почему-то гораздо хуже то, что вы узнаете правду и будете рядом, чем вот это всё. Она упорно повторяет, что у вас своя жизнь, что она не может её портить и привязывать вас. Но она скучает, ей больно. Когда она увидела у Марины видео с песней «Где ты?», с ней случилась такая истерика, что мне пришлось звать медсестру с успокоительным. Когда она увидела интервью, я боялась повторения истерики, а в итоге она вообще перестала какие-либо эмоции выпускать. Теперь она, как машина. Только вот по ночам плачет и вас зовёт. Она сломана по своей же вине, я ничего не могу сделать. Я знаю, что могла это предотвратить, могла всё сразу рассказать, но…но я пошла у неё на поводу и мне нет оправдания. Теперь Женя просто боялась поднимать на Алёну глаза, было стыдно и мерзко. Ведь она видела и знала, что происходило всё это время с женщиной. И продолжала молчать. Когда всё-таки заставила себя поднять голову, то столкнулась с таким количеством боли на лице и в глазах Михайловой, что почувствовала себя последней дрянью. Алёна же слушала всю эпопею, сначала отказываясь верить, что это произошло с ними. Стадия отрицания в самом прямом смысле. Во всей красе, как она есть и как она выглядит. Но чем дольше говорила девушка рядом, тем больше ударяла с грохотом эта жуткая правда. Ударяла, припечатывала к дивану, оглушала. Она молчала, радуясь этой возможности и тому, что Женя попросила сначала выслушать. У неё и не хватило бы сил что-то комментировать походу рассказа. Когда по щекам потекли слёзы, Алёна даже не попыталась их остановить. Знала, что бесполезно. Эмоции собственные она не описала, даже если бы её очень попросили. Этот водоворот было не описать, он затягивал её и периодически мешал вздохнуть. Она будто бы действительно оказалась в центре водяной воронки, и её тянуло все глубже ко дну. А сделать с этим ничего не получалось. Радость смешивалась с болью и злостью, счастье мешалось с обидой и непониманием. Когда Женя назвала Израиль, Алёна едва ли не подпрыгнула на месте, прекрасно зная, куда улетела немного отдохнуть Марина. А девушка между тем описывала дальше всё происходящее с сестрой, даже, кажется, не заметив её резкого порыва. — Алёна, — они посмотрели друг на друга, глаза обеих были красными, — Вы имеете полное право обижаться на меня. Я понимаю сейчас, я должна была всё рассказать с самого начала, но…но она моя сестра. Мы надеялись справиться сами. — Женя вдруг протянула ладонь и накрыла скрещенные на коленях руки женщины. — Но Вы очень нужны Лизе, — девушка соскользнула с дивана, упала на колени, — простите нас, простите меня, — остатки самообладания покинули девушку, она сотряслась в рыданиях. — Женька, — едва слышно произнесла Алёна, с трудом всплывая на поверхность из своего водоворота, — поднимайся давай, не надо коленями пол протирать, — успокаивающие поглаживания по спине. Брюнетка кое-как поднялась, села обратно на диван, размазывая слёзы по щекам. Если её уже натурально трясло от истерики, то Алёна пока ограничивалась мокрыми дорожками на щеках. Как будто весь фейерверк эмоций всё ещё был заперт внутри. Как будто шок пока был выше всех остальных чувств. — Я не обижаюсь. Точнее, обида здесь не совсем то слово. Я не понимаю. Мы тут все с ума сошли, а… Что я тебе буду рассказывать, ты знаешь, что тут творилось, — Алёна махнула рукой, встала, нашла в ящике стола салфетки. Парочку взяла себе, вторую протянула Жене. — Да. Но я не за себя просить пришла. Вы же знаете Лизу, она никогда бы не сказала Вам сама. А ей Вы сейчас очень нужны. Она пытается держать при мне лицо, пытается бодриться, но я всё вижу. У неё даже взгляд другой, не говоря уж о том, что эмоций нет вообще никаких. И я боюсь, что это плохо закончится. — Уже закончилось, — Михайлова села обратно на диван, откинулась на спинку, на мгновения прикрыв глаза, — она никому лучше не сделала, она доломала себя и нас заодно. Несколько минут царило гробовое молчание. Алёна пыталась уложить в голове всё то, что обрушила на неё девушка, и при этом остаться в здравом рассудке. Потому что рассказ, откровенно говоря, больше смахивал на какой-то дешёвый сериал отечественного производства. — Вот скажи мне, оно того стоило? Мы тут черт знает что уже подумать успели. Я, конечно, знала, что у Лизы порой включается просто ослиное упрямство, но не думала, что до такой степени. — Лиза всегда боялась выглядеть беспомощной перед теми, кого любит, — пролепетала Женя, вытирая влагу с лица, — и не хотела вам всем сложностей в жизни дополнительных. Она знала прекрасно, что и Вы, и Марина всё бросите, и именно этого и боялась. Реакцией Алёны на такие слова были подлетевшие вверх в характерном жесте руки, затем опущенные колени, — я потом ей расскажу, чего она не хотела, глупышка несчастная! Женя, шмыгнув носом, достала телефон, нашла в нём что-то и протянула Алёне. Та взяла дрожащими от переполняющих эмоций руками. И увидела Лизу. Младшая, видимо, снимала тайком, потому что в кадр её девочка практически не смотрела, была поглощена морем, за которым наблюдала, сидя на набережной. Ёлка выглядела как будто из неё просто вытряхнули всё живое. Тень, а не человек. Женя промотала на десять секунд вперед, а в кадре ближе подошла к сестре. И Алёна услышала, что Лиза напевает их с Мариной песню. Спасибо за всё, мам. Свой куплет. — Боже, Лиза…девочка…что ж ты с собой делаешь-то, а, — почти неслышный шепот, — что ты себе придумала… Это было одновременно и радостно и больно увидеть после происходившего живую Лизу. Это было счастьем, только слишком много в нём было горечи. Алёна действительно не понимала слишком многого, но спрашивать об этом нужно было самую Ёлку. И она спросит. Обязательно спросит. Она скажет ей всё, что думает об этой затее, а потом обнимет и больше никуда не отпустит. Хватит, отпустила уже один раз. Ничем хорошим опыт не закончился ни для кого. А песня, точнее её припев, стал спусковым крючком. Это был край, после которого всё внутри Михайловой прорвалось наружу, она отложила телефон на диван, уперла локти в колени и содрогнулась, спрятав лицо в ладонях. Всё то, что пришлось пережить и перечувствовать за эти два — а правильнее сказать четыре — месяца, вырвалось наконец-то наружу с этим плачем в голос. Всё, что копилось внутри с того дня, когда Лиза пришла с чертовым букетом и полными слёз глазами, нашло свой выход. Женя несмело обняла женщину за плечи. Сидеть просто сиднем, видя, как человек плачет, она не могла, только вот с Алёной была не так близка и чувствовала некоторую неловкость. Хотя, какая к чертям неловкость после последних событий в их жизни. Минут через десять эмоции немного улеглись. Слёзы были вытерты, а дыхание, в наличии которого периодически сомневались обе, приведено в относительную норму. — Есть пара моментов, — прозвучало, когда Михайлова нашла в себе силы снова говорить после просмотра видео, — первый — Марина. Второй — ребятам мне что сказать? — Не знаю, как такое рассказать по телефону, — пожала плечами Женя, убирая с собственного лица остатки слёз салфеткой, — да и выдёргивать Марину из отпуска… — Марина, кстати, давно подозревала, что ты что-то недоговариваешь, — Михайлова посмотрела на девушку выразительным взглядом. — Она слишком хорошо знает Лизу, — чуть улыбнулась Женя, — Миша у меня ещё когда спрашивал, мол, если знаешь, лучше скажи. Я тогда соврала, а потом разрыдалась, когда они ушли. Брюнетка вертела в руках всё тот же несчастный брелок. Почему-то на него смотреть было проще, чем на едва-едва успокоившуюся Алёну. — Ты тоже дурная. Пошла у сестры на поводу, — выдохнула Алёна, — и всё равно к нам пришла. Кстати, к вопросу о Марине. Она в Израиле сейчас. — Охренеть, — Женя зачесала волосы назад, — одно к одному… — Ещё бы билеты сейчас были не на полтора дня пути, совсем было бы хорошо. Город какой? — Тель-Авив. Там клиника хорошая на побережье. — Точно один к одному. — Мари там? — Женя звучала неуверенно и глухо. Девушка не могла поверить, что всё может настолько совпасть в один момент. — Да. Алёна переместилась за стол, открыла ноутбук. То, что она летит в Израиль, обсуждению не подлежало. Ближайший рейс был ночным и с пересадкой, но было глубоко наплевать. Хоть как, но она окажется к завтрашнему дню в Израиле. Осталось придумать, что сказать ребятам и успеть заехать домой, покидать вещи в чемодан. Что делать с Маринкой, она придумает за это время. — Скинь мне пока адрес и новый телефон этой любительницы играть в прятки, — попросила она Женю, которая всё это время молча делала что-то в телефоне. — Да, сейчас. Алёна даже не догадывалась, что в этот момент происходит у самой Марины. Не догадывалась, что через парочку часов, когда она будет летать по дому, собирая чемодан под офигевшие, но понимающие взгляды родных, ей позвонит Мелкая, которая с трудом продерётся через собственные эмоции. — Мам, ты срочно нужна мне в Израиле. Я понимаю, это звучит, как бред, но я нашла её.