Марево святости

      Истошный крик проносится рокотом по полю тёмного пепла, редкой крови и липкой мглы, сотканной паутиной из смертного греха. Освободившись бабочка от кокона, в ненависти к себе и самой судьбе, утешение на божьем алтаре нашла. Сознание рисует эйфорию безумия, густой туман из лжи во спасение, желание господ украдкой взглянуть на грязь. Существо это мизерное, на муравья похожее больше, не стоит равного благословению Богов Селестии, потому крупица света меркнет в глубокой тьме.       Душа монстра разрывается клочьями нервов, с особым трепетом и интригующим вкусом, усладой последней капли одуванчикового вина на дне стакана. Хочется слизать, как испарину в умирающем теле, ртом забирая последний вздох самой жизни. Устами твоими молвит порядок - подчинись.       Хрипит раненым зверем, да стонет утопающей во мраке птицей, когтями разрывая мягкую, податливую кожу, рождая из груди вечернее зарево. Ломает хрупкие косточки, сжирая мышцы и мясо, пробирается к томному желанию, к комку переживающему боль не одно проклятое столетие. Пожухлое и безобразное, с детской робостью вынимая сердце.       Вот оно - перед глазами, со смольной, вязкой жидкостью, сыплется прахом умерших на этой земле и трелью цикад порождает какофонию в сознание пустоты. Чужой щебет стихает, наделяя значимостью перья ажурные. Голос певчий на фоне блекнет. Надломив сильную шею лебедь не перестаёт быть птицей верной, красиво сложенной и полной чистотой, познавшая красоту украшения.

Расправить. . . Крылья. . . Птица рождает дождевые тучи

      Дождь возводит цитадель «Слепых». Размывает следы ходящей смерти, оставляя ни с чем желающих отомстить. Рождает жизнь в мертвой хижине, не позволяя крику младенца вырваться за пределы стен. Наводит бушующие волны и топит в глубинах бездонных вод, впиваясь в горло шипами роз, распуская в нём крупные бутоны и липкий ужас.       Чувствуют ли Божьи создания восторг, ощущая тельцем ласку стихии анемо? Попадая в шторм ощущают ли предательство? Наполняются ли их души громкой и мерзкой ненавистью, распространяясь по ней едким паразитом, что поселяется в теле здоровой особи. Станут ли они когда-то падшими, врагами, хотя были благословлены и любимы самим Архонтом?       Увязнут в мареве собственной правды, земле предавая грешные семена. Укрепляя корневую систему они вытеснят всё инородное, отличительное, чистое. Праведники нового мира, уставом собственных слов трактуют истину, право имеющие. Фитиль свечи тлеет, после смерти оставляя застывшую лужу из восковых слёз - её плача от потери близкого.

Птица. . . Объятия пруда. . . От взмаха крыльев взводит волны

      Монстр срывается на бой с тенью, зубами желая сорвать последний вздох грязи - отражению его проклятья. Оно глядит укоризненно, не желая принимать отступника. Желая получить контроль над телом и заставить страдать загнанного в клетку дикого зверя, что является в обличие смехотворного соловья. Захудалого такого, больше червя напоминающего, улыбаться и хлопать в ладоши только заставляет.       Проклятье ходит по трупам притаившийся сколопендрой, паразитом в поиске живого тела, цель её - нести чужую смерть как святость Божью. В других чует тепло, плодородную почву из смеси проклятия павших демонов и личной кармы, существо в ожидании изводится, да глухо хохочет. Желает проглотить целиком, ощущая как из разложения организмы расползутся по естеству, пытаясь тьмой проложить путь к выживанию. Хрипит злорадством. Они её личная пища и дети в утробе, познающие рождение в существующем проклятье. Чувствуя шёпот чужака из глубины, тёмной и липкой, они познают речи придуманного Бога.       Якша для них кусок лакомый, желанная среда и пища. Пробираясь лапками под кожу, через дыру нижнего века глазного яблока, организмы прогрызают путь к отравленному сердцу. Запретный плод сладок - для них не достигаем никаким из возможных способов. Желание рождает алчность, переступив черту в теле прорастают семена зла. Не замечая ничего вокруг существо ощущает счастье, только давно тонет в болоте из гниющей плоти.       Паразитов сжирает его карма, рокочет утробно охотница и коготками цепляет плёнку вздымающегося комка. Кромсает косточки как хлебные сухари. Якша вскидывается боязливой ланью и глухо воет. Боль привычна ему и не страшит душу, только она - наказание, что проявляется сознанием заводной куклой. Его мутит, тело ощущается инородным, чем-то лишним. Чужим. Поднимая руку с когтями Сяо ощущает изнанку, расход и движение фаз, сладкий шёпот где-то в сознании. В один момент хрустят кости и от привычной конечности остаётся одно название. Сложенное в несколько раз оно напоминает щепки поваленного дерева.       Рука когтистая тянется к теплу и крупице света, но сердце в смятение утягивает за цепь на шее к самому дну. Шепчет на ухо: «монстрам несвойственно желать рая», и глаза блеклые накрывает ладонью. Воздух из лёгких стаей мелких рыб выходит, боязливых и робких, мечтающих достичь солнечного блеска в их личном небе. Под взором грозным не боятся познать саму смерть, удушливую, наполненную обидой и болью, из этих чувств они обрели жизнь.

Метаморфоза. . . Крылья. . . Из желания рыба воспарит в небо

      Монстр хрипит и давится дёгтем, цепи проклятья сорвать пытается, зацепить когтями подобно ошмёткам кожи и мяса, разливая среди пустыни алые реки. В надежде заполучить солнце мотылёк бьётся о стекло фонаря, слепнет, сгорает фитилём в первородном пламени. Якша зависим от взора золота и распирающей тела боли, она клокочет в рёбрах и сеет рассаду зла в сознании.       В мозгах россыпь насекомых и мошек, от желания выжить роются в земле и грязи, поедают корешки растений на пару с микроорганизмами, размножаются, и так по кругу. Мираж так сладок и желан, что крупицы не чуют обмана и поедают мозг живого существа. Сяо пытается вырваться из водной темницы, лишь сильнее сдавливая путы греха, молится схватить свет смольными ладонями, но между пальцев проходит море.       Надежда гаснет последним цветком лотоса, что не пророс за столетия и столько же будет находиться в стадии анабиоза. Тело становится лёгким и ощущает продолжение в самом море, становясь одним целым Якша не тянется к прежней жизни. Призрачной, наполненной запахом ненависти и праха, здесь, среди солёной воды, ощущает душевный покой. Ложный. Они натирают кожу и означают принадлежность тела чужим рукам, будят животный страх и за цепь тянут всё ниже. Охотник за демонами утробно воет.

Всё водное желает обуздать сушу и всё земное мечтает познать глубину моря.

      Монстр желает вернуть привычную жизнь. Да, в одном повторяющемся кошмаре, встречая из раза в раз проклятых демонов, лишать их жизни когтистыми лапами и острым копьём. Сдирать с них шкуру подобно домашнему скоту, разделявшая тушу на куски мяса. Да, среди шлейфа мрака и запаха старой крови, что уже пропитал плодородную землю, взрастила протоптанные семена. Да, с расколом в душе и адской болью, с кармой, что глумиться над существом и стирает в порошок кости.       Верните смысл его глупого доверия и верности, тому, чему он поклялся доверить и следовать. Он обрушит небо и навлечёт на себя гнев, вскроет грудь, когтями вцепившись в тёплое сердце, полное порока, да возложит на алтарь подношение. С его уст сойдут молитвы, Небесному Порядку и её Богам, ответом послужит одно молчание - её личная тишина и значимость.       Верните его зависимость, что на языке горчит и шлейфом пожухлых листьев отдаёт, смазывает ясность разума, да сбивает ощущение тела. Как дурманящий дым курильниц Сумеру, его личный наркотик, его противоядие. Острая жажда свободы, дикой и необузданной, сдерживающие её цепи трещат щепками костра, и не выдерживая резких рывков звенья разламываются, змеями пугливыми оседая на глубине. Шипят в обиде, скаля клыки, да исчезают во мгле морской среди водорослей и камней.       В сознание теряется момент, когда когтистые руки смогли достать иллюзорного, рыбьего неба, доплыть до берега и упасть мёртвым грузом в объятье песка. Его горло захватывает кашель, частый и хриплый, что пытается содрать нежные стенки в клочья, да шипы распускает до самой груди. Ладонь сжимается на груди, инстинктивной попыткой уменьшить боль, но замечает позже капли крови на пальцах. Случайно оставил полосы.       Перед глазами всё ещё плывут фигуры, цветные и разных форм, даже искры отбрасывают, да тоже смазанные. Бренное тело, бледное и с холодом породнившееся, привлекает местных падальщиков, что клешнями пытаются урвать кусок мяса. Отмахнувшись ногой крабы пугаются и разбегаются в разные стороны, закапываются в песок, да ожидают новой возможности.       Сяо восстанавливает дыхание, но не может унять боли и раздражения, что дёгтем осело на горле и медленно стекает мёдом липким в желудок. Красноречиво указало на следующий пункт "приятных ощущений". Якша полагает, что стоит взять перерыв от зачисток территорий, иначе скопления лишь увеличиться в объемах, предавая разуму более яркие и красочные видения личной кончины.