...не так уж и сложно... (Захлебнуться в крови... 2)

Германия почувствовал себя зажатым в коробке с дикими зверями, которые вот-вот порвут его на куски. Казалось, что дверь позади заперли на ключ, из-за чего теперь не было шансов спастить. Уже спустя несколько секунд молчания парень стал жалеть о том, что отпустил Хорбурга. Всё же его не хватает. — Чего надо, Фриц? — грубым тоном спросил Росс, из-за чего Украина шикнула на брата. Германия мельком посмотрел на девушку, встретившись с ней взглядом — мальчик улыбнулся уголками губ, благодаря её таким образом. Вместо окна в камере лишь было отверстие с железной решеткой. Ветер заносил некоторые капли летнего ливня прямо в неё, из-за чего помещение быстро становилось сырым: сейчас в углах и в трещинах на полу можно было заметить растущий мох, где-то паук плëл свою паутину, а в камере становилось прохладнее. Почувствовав это, немец посмотрел направо и, сняв с себя теплую шинель, сделал пару шагов в ту сторону, где Казахстан сидел с маленькой Беларусью. — Куда!? — агрессивно вскрикнул Россия, не желая, чтобы "отпрыск" хоть на шаг приближался к его родным — Германия никак не отреагировал. Немец лишь протянул шинель Казахстану, который укрывал своими руками Беларусь — тот улыбнулся и поблагодарил за временный подарок и накрыл им Белку. Теперь все взглянули на Россию, молча упрекая его в своей агрессии. Старший лишь фыркнул и отвернулся. — Вот увидите, как он нас всех лично пристрелит... — раздражëнно произнес русский. Германия не обратил на это внимания и решил обратиться к Украине: — А кто из вас кто?.. Вы же дети Союза?.. — спросил он, слегка наклонившись к симпатичной девушке. — Да... — она даже слегка покраснела и начала говорить. — Я Украина, это Россия, Казахстан и Беларусь. — показывая на всех, говорила она и слегка улыбалась. Германия не решался садиться на холодный и грязный пол, поэтому продолжал стоять, сложив руки в замок. Он всё равно чувствовал себя зажато среди чужих. — Вот вы же видели человека, который меня сюда привёл?.. — мальчик обращался к Казаху и Украине — те вместе кивнули. — Он хотел, чтобы я с вами познакомился. Честно, не знаю, зачем всё это, но... — Германия, а ты любишь своего отца? — вдруг спросил Казахстан, на которого недовольно посмотрела девушка. — Он ведь мой отец, как я его могу не любить? С ним я не знаю бедности, но... Мы с ним редко видимся, из-за чего мне становится грустно. — А как ты живёшь без него? — спросила Украина, убрав прядь своих русых волос за ухо. — Я живу в доме с хозяйкой, которую он назначил. Мне готовят, стирают. У меня, конечно, есть личная комната, а там и все мои вещи и увлечения. Конечно, хорошо жить, когда тебе всего хватает, но... Я отделён от внешнего мира. Отец боится меня показывать на публике, потому что разочарован во мне как в наследнике. — мальчик погрустнел. — Но ведь именно твой отец виновен в том, что ты растешь не таким, каким бы он хотел тебя видеть... — сказал Казахстан, находя в своих словах смысл. — И вообще, можешь ли ты сейчас сказать, что он тебя любит? — Не знаю... — честно ответил Германия, взявшись одной рукой за запястье. — Когда он являлся в дом, мне иногда доставалось от него... — А может он это любя. — с ухмылкой сказал Росс, просмотрев на немца, и усмехнулся. — Россия! — крикнули тому Украина и Казахстан. Германия лишь огорчëнно вздохнул, не желая смотреть на русского. Он молча смотрел в пол, погружаясь в свои воспоминания... ***1937 год. Имение Третьего Рейха в Кëнигсберге. Ноябрьская погода, нагоняющая тоску, оставляла желать лучшего. И без того гнетущая атмосфера дома давила на Германию ещё больше своей мерзкой погодой. Ели качались под порывами ветра, под ними трещали упавшие на пожелтевшую и мëртвую траву ветки оголëнных деревьев, местами лежал талый снег, а в сером размытом небе стая птиц улетала в тëплые края. А за окном лишь тишина, будто воплощения находились вне цивилизованного мира. Мрак в просторном собобняке заполнял жёлтый свет ламп. Сейчас на кухне за обедом сидел Рейх и его сын. Они сидели в пустой столовой за длинным столом друг на против друга. Пока старший медленно поедал баварские сосиски вместе с нежным пюре и зеленью, Германии, который отказался от приёма пищи, оставалось лишь сверлить взглядом стол. Мальчик снял свои очки и отложил их в сторону, ибо светящийся лампы над столом уж больно мешали молодым глазам. На столе также стояли хрустальные вазы с цветами: сейчас там красовались жëлтые тюльпаны. Кроме того, Рейх сейчас был одет вовсе не в свою любимую форму, а в чёрные брюки и белоснежную и плотную сорочку, чей ворот чуть ли не впивался в челюсть, плотно прилегая к бледной шее. Германия не решался посмотреть на своего отца, ибо боялся, да и, вроде как, неприлично пялиться на человека, пока он жуёт. Среди неприятной тишины было слышно, как фюрер втыкает вилку в колбаску и отрезает от неё кусочек острым ножом. Перед младшим сейчас будто бы сидел аристократ из 19-го века. Темные волосы были зализаны назад, открывая худое и бледное лицо, на котором могли выделиться лишь голубые глаза. Рейх сейчас хмуро поедал свою порцию, иногда поглядывая на своего отпрыска. Будет уместным упомянуть, что Германия накосячил сегодня, испачкавшись на прогулке с отцом. Парень лишь не заметил лужу, в которую наспупил, намочив ногу и штанину брюк, которые сейчас отдали на стирку. Казалось бы, просто случайность, да и Германия вдобавок ко всему ходит в очках. Но его отец был неприклонен. Мальчик сейчас сидел за столом в очень зажатой позе, поставив ноги вместе и сложив руки на коленках. И без того худенький немец казался вовсе беспомощным перед лицом собственного отца, который, кстати говоря, закончил трапезу. Нацист поднял голову и, всяз белый хлопковый платок, вытер губы. Скрестив на тарелке вилку и нож, Рейх положил к ним платок и, отодвинув тарелку в сторону, облокотился, сложив руки в замок. Он устремил взгляд на сына, который был ему противен ввиду своего фантастического стеснения. Рейх тяжело вздохнул, разрушив тишину, на что его сын поднял голову и посмотрел на него. Послышались шаги: это Берта молча забрала использованную посуду, оставив воплощений одних. — Ты ведь знаешь, почему мы сидим здесь? — строго спросил Рейх, чей голос пронесся эхом по большому помещению. Германия выпрямился, а по его телу пробежали мурашки. Кажется, что он никогда не избавится от страха перед своим отцом. У мальчика не получалось ничего ответить, ведь это был хитрый ход со стороны Рейха: он требовал от сына, чтобы тот сам сказал, за что наказан. — Да... Я провинился тем, что по своей вине испортил одежду. — Германия смотрел к одно из окон столовой. — Правильно. Можешь мне сказать, почему это произошло? — Рейх наклонил голову вбок, выжигая дыру в своём сыне. — На стëкла моих очков попали капли дождя, и я хотел лишь протереть линзы, но отвлëкся и ступил в лужу. Из-за этого и испачкались мои брюки. — мальчик заметно покраснел, тихо выговаривая каждое слово. — А теперь посмотри мне в глаза. Или ты боишься? Германия вздохнул и, повернув голову, посмотрел на своего отца, сидевшего ровно напротив него. — Повторяй за мной. — сказал Рейх, на что мальчик кивнул. — Я... — Я... — Германии даже стало интересно, ведь такого раньше не было. — Ничтожество. — продолжил нацист. Это стало выстрелом в голову сыну, который был шокирован подобным. Он всегда ожидал горячего словечка от своего отца, но чтобы всё произошло так... Никогда. Мальчик будто выпал в осадок, полностью потеряв силы и уверенность в себе. Его взгляд сам начал опускаться: сначала на сорочку отца, потом на стол и на свои руки, которые лежали на коленях. Германия почувствовал ком в горле и подступавшие слёзы. Он сжал руки в кулаки и продолжал смотреть вниз, пока Рейх просто молчал. Послышался первый всхлип — Германия вздрогнул. — Что такое, сынок? — натянул улыбку Рейх. — Обыкновенные слова говорить не можешь? — он просто насмехался над младшим, которому было ещё обиднее. — Уходи, сопляк. Ты меня огорчаешь. — бросил Рейх и закрыл глаза, положив голову на ладонь. Он слышал, как его сын отодвинул стул, встал и ушёл прочь, пытаясь сдерживать всхлипы. Нацист открыл глаза и вздохнул. Лишь через несколько секунд он заметил, что Германия оставил на столе свои очки. Рейх фыркнул и взял их за оправу, став вертеть в руках. Линзы поблëскивали под светом лампы. Вдруг Рейх почувствовал боль в голове, которая переходила от затылка к вискам. Руки немца начали подрагивать, и он решил положить очки обратно, предварительно крикнув: — Берта, вина! Через пару мгновений к столу подбежала девушка. Она поставила бутылку красного вина на стол вместе с объемным бокалом, держа в руке белое полотенце. Открыв бутылку, она взяла бутылку и уже собиралась налить фюреру, но её остановили. Рейх схватил её за запястие и с долей грусти сказал: — Я сам. Берта, которая была испугана подобным жестом, дрожащим голосом произнесла "хорошо" и ушла, оставив Рейха наедине с его единственной страстью. Вскоре Рейх лично встал и выключил свет в столовой, решив принимать алкоголь в полумраке. Он вернулся на своё место и взял бутылку, проходясь глазами по старой этикетке. Томно вздохнув, нацист стал наливать себе вино, однако делал это варварски: бокал был заполнен практически полностью, что не считалось нормой и не принималось никаким этикетом. От накатившей боли в голове Рейх оскалился и схватился за голову, зажмурившись. Во тьме неожиданно мелькнул знакомый лик. "Отец..." — подумал Рейх, будто бы уходя из нашего мира. Перед глазами начали плясать тени, появлялись какие-то вспышки. В один момент где-то там, вдали сознания, послышался голос: "Что ты творишь?.. " — эхо раздалось у Рейха в голове, ударяясь в череп. Он узнает этот голос из тысяч... "Да, это он... ". Перед лицом возник образ некогда главного красавца Европы, но... Это был уже не он. Перед ним стоял ГИ с полностью замотаной головой. На бинтах виделись тёмные кровавые пятна, а сами бинты уже пожелтели. На императоре была форма, но парадный мундир был же таким же изношенным и дряхлым, как и его владелец. Форма потускнела, где-то виднелись разрывы, из которых сочилась кровь. "Ты же меня ненавидел... А теперь посмотри на себя... " — произнёс мужчина в сознании нациста. Вдруг в месте рта бинты раздвинуоись и на месте дыры появилась омерзительная ухмылка: сгнившие губы и дëсны, пожелтевшие зубы. ГИ начал смеяться... Это было невозможно слушать: хрипы, кашель и крики, а потом и этот душераздирающий вопль, который удалось слышать Рейху в январе 1923-го... — Заткнись! — вслух крикнул фюрер, не замечая этого. Старое воплощение испарилось, очистив разум Рейха. Всё стало возвращаться на свои места: немец понимал, где находится, а головная боль сошла на нет. Он распахнул глаза: перед ним стоял всё ещё пустой бокал. Хмыкнув, немец взял бутылку и стал наливать вино в бокал. Рейх налил без стеснения, до самых краёв. Со стуком дна бутылки о стол Рейх уже потянулся к бокалу, но почувствовал что-то странное. Ему показалось, что в столовой он не один, что за его спиной кто-то есть — Рейх быстро обернулся и, не увидев за собой никого, выдохнул и повернулся обратно... Лучше бы он этого не делал: на месте, где совсем недавно плакал Германия, сидел парень, который был на несколько лет старше мальчика. Изумрудные, глаза, светлые мягкие волосы — Рейх боялся того, что знает, кто этот человек. Парень в белой рубашке сидел за столом, облокотившись и положив голову на ладонь. Несколько прядей спадало на лицо, закрывая его часть. Рейх сидел как статуя и не шевелился, не отводя глаз от Союза. Это был тот парень, которого он знал почти тридцать лет назад, с которым познакомился во дворце. "Как он может здесь сидеть?.. " — немец смотрел на тело парня, который выглядел вполне реально. "Это я с ума схожу или...? А что может быть ещё?.. " — с такими мыслями нацист потянулся к бокалу, чтобы отпить вина. Но лишь взяв бокал в руку, он увидел, как Союз пошевелился, выпрямившись на стуле. Парень хмуро смотрел на Рейха, который ещё никогда не выглядел таким шокированным. "И давно ты до такого опустился?" — вдруг произнёс русский, прожигая дыру в давнем друге. Немцу вовсе захотелось испариться, чтобы не видеть весь этот кошмар. Но Союз никуда не исчезал и, судя по всему не собирался. "А ведь я помню тебя очень хорошим мальчиком... Такой опрятный, тихий, стеснительный... " — начал говорить коммунист, мягко улыбнувшись. Рейх нахмурился, вслушиваясь в слова Союза. "Такими темпами я скоро и петлю на шею надену... " — подумал Рейх и, закрыв уши руками, закрыл глаза. "Я ведь никуда не денусь, я же ненастоящий" — с усмешкой произнёс русский в голове нациста. "Уж больно ты реально выглядишь, ублюдок..." — подумал нацист, все так же укрываясь от галлюцинации. "Посмотрите, он ещё и обзывается" — по голосу было понятно, что СССР развлекается, он просто смеётся над немцем. — Уходи. — уже вслух сказал фюрер. В его голове возникла полная тишина. Никакого голоса он уже не слышал. Открыв глаза, Рейх уже никого перед собой не увидел. Он начал жадно пить вино из бокала, плевав на всё. Ему хотелось лишь избавить себя от этих мучений, а в вине он находит единственный выход. Германия, вытирая глаза, поднялся на второй этаж и зашёл в свою комнату. Он задыхался, чувствуя сильнейшую обиду на отца. Закрыв дверь, он начал съезжать по ней спиной, спускаясь на пол. Поджав колени, он продолжил плакать, чувствуя, как от его слёз намокают рукава чистой рубашки. Лишь сейчас он заметил, что на кухне остались его очки, однако пересекаться с отцом ему крайне не хотелось. Успокоившись через несколько минут, мальчик начал подниматься на ноги. Он будто выплакался на несколько лет вперёд: его тело максимально ослабело. Чуть пошатываясь, он подошёл к окну и уперся руками в подоконник. Смотря на тоскливый пейзаж, он находил в себе спокойствие. Германия до сих пор не мог поверить в то, что сейчас произошло, что его отец способен на такое. "Зачем он это делает?.." — вновь накатили слёзы. Но в этот раз мальчик сумел сдержать кристально чистые капли. Он вряд ли вспомнит хоть один момент из жизни, когда ему было приятно с отцом, когда он чувствовал себя с ним счастливо. "Как же это всё надоело... " — мальчик прерывисто вздохнул и опустил голову. Сейчас у него было желание бросить всё. "Невозможно..." — он сглотнул и отстранился от подоконника и посмотрел на тумбочку, над которым висело большое зеркало. Оно было похоже на холст, на котором обычно показывали парадные портреты. Вот и Германия сейчас видел себя в нём почти полностью. Мальчик посмотрел на верхнюю шуфлядку тумбочки и потянул за ручку, открывая её. От тишины послышался звон в ушах, отчего стало неприятно. Германия уже остановился, но... Кажется, послышался шёпот. Мальчик сам не понял, как открыл полочку до конца, где основное место заполняли канцелярские принадлежности, а также чехол для очков. Просунув руку дальше, мальчик нашёл то, за чем лез в тумбочку. Это был нож, который он как-то украл с кухни. Германия часто опасался того, что о ноже могут узнать, но преследования не было. И вот сейчас он смотрел на нож, который крепко держал в руке. "Давай" — послышался незнакомый шёпот. Мальчик испугался и посмотрел сначала на себя в зеркало, а потом и вокруг. "Здесь ведь никого нет" — думал Германия, вертевшийся на месте. "Это здесь никого" — после шëпота послышался смешок. — "А там... " — протяжно произнес незнакомец, отчего у мальчика загудела голова. Молодое воплощение начало вглядываться в своё отражение, пытаясь что-то в нём найти. Казалось, что отражение отличалось от того, кто стоял перед ним. Вроде бы Германия, а вроде... Кожа побелела, взгляд потух, будто... Это мертвец. Германия вздохнул и уже хотел посмотреть на нож, но, опустив голову, он увидел, что отражение не шелохнулось, застыв в одной позе. Сердце мальчика застучало быстрее и сильнее, он положил руку себе на грудь, чувствуя, как сердечко хочет выскочить из груди. "Что это?.. " — думал мальчик, боясь посмотреть на зеркало. "Не что, а кто" — с усмешкой произнёс незнакомец, отчего Германия чуть не рухнул на ослабевших ногах. Дальше последовала пауза, Германия закрыл глаза, вздохнув, и резко перевёл взгляд на зеркало — всё нормально, это Германия, самый обыкновенный. — Просто показалось... — тихо произнес мальчик и вернулся к ножу. Он повертел сверкающий нож в руке, замечая, как на нём переливаются блики. Хрупкая рука держала деревянную лакированную рукоядку ножа с изгибом для пальцев. — Уж прости меня, отец... — прошептал Германия. Он оголил левое предплечье и начал подносить к нему лезвие. Бледная рука мальчика слегка дрожала, поднося лезвие всё ближе. Когда оставалось совсем немного, пару миллиметров, мальчика вдруг что-то остановило. Он вздохнул и закрыл глаза, набираясь решительности. — Прости, что стал для тебя обузой... Лезвие коснулось запястья, на котором просматривались синие вены. Чуть надавив, мальчик почувствовал, что острое лезвие прошло сквозь кожу. Вокруг лезвия начала появляться кровь. Германия отнёс нож и стал смотреть на порез, пока рука вдруг не заболела. Мальчик зашипел и схватился за неё ближе к локтю, чувствуя пульсирущую боль на месте раны. На глаза выступили слезы, а мальчик прикусил нижнюю губу, пытаясь убрать боль. В один момент он и вовсе упал на колени, продолжая держать больную руку... За дверью послышались тяжëлые шаги — Германии вернулось его сознание: он бросил нож под кровать и быстро закрыл шуфлядку, после чего прыгнул на кровать и лёг лицом к окну, делая вид, что спит. Он еле как сдерживал молчание, чтобы не закричать и застонать от боли. Вскоре послышался звук, как кто-то открывает дверь в комнату — Германия попытался выровнять дыхание. Гость остановился в проходе и не стал идти дальше, но всё же он вскоре передумал, двинувшись к кровати ребëнка — Германия замер, боясь пошевелиться. Рейх присел на кровать к сыну и начал гладить его голову — Германия лежал смирно, закрыв глаза. Вдруг нацист усмехнулся и тихо сказал: — Я знаю, что ты не спишь. — но Германия продолжал молчать. Фюрер, который уже успел опустошить бутылку, сейчас спокойно сидел с сыном, которого совсем недавно оскорбил, и смотрел в окно. Ближе к окну на фоне хвойного леса пролетел ворон, на что Рейх улыбнулся. Наверное, это была его любимая птица. Она ассоциациировалась у него с мудростью, умом и, конечно, силой. Задумавшись, Рейх нахмурился и опустил взгляд. Что это сейчас было? Если с отцом ещё всё было понятно, то... Почему возник Союз? Да и ещё в таком виде, когда они могли назвать себя друзьями. Немец прикрыл глаза и вновь пытался представить этот образ, который остался далеко в прошлом. Возможно, именно таким Рейх хотел бы видеть Союза всегда, но... Хочет ли он вообще его помнить? После Первой мировой они окончательно потеряли личную связь, редко переглядываясь на ежегодных собраниях Лиги Наций. "Но ведь именно ты не захотел устанавливать дипломатические отношения, когда я оказался у власти..." — подумал Рейх, продолжая перебирать пальцами пряди сына. "Хотя чего мне переживать?.. Это я тебя ненавижу, а не наоборот" — размышлял нацист, находясь в комнате сына. Рейх посмотрел на письменный стол: его взгляд привлекли шахматы, которыми увлекался Германия. Улыбнувшись, старший, шатаясь, подошёл к полке и, взяв шахматы, вышел из комнаты. Рейх переместился в свой просторный кабинет, где находился телефон, стоящий на массивном столе. Именно к нему немец и потянулся, положив шахматную доску на стол. Его связали с единственным человеком, которому Рейх по-настоящему доверял и мог рассказать о своих мыслях. Шум в трубке стих и нацист с ходу взволнованно спросил: — Это Вы, господин Хорбург?... — Рейх не мог до конца скрыть своё состояние, на что указывал слегка вялый голос и необыкновенная эмоциональность. — Да, мой фюрер. — сразу же ответил Рихард бодрым голосом. — Вы что-то хотели?.. — Вы сейчас где?... — после небольшой паузы спросил главный. — Здесь, в Кëнигсберге. Вы же знаете: где Вы, там и я. — Хорбург отлично держал свой хороший настрой. — Можете приехать ко мне?.. Желательно поскорее... — как-то смущëнно произнес немец, уже сидевший за столом. — Разумеется. Я скоро буду, ждите. — Хорбург положил трубку, а Рейх продолжал держать её у своего уха, слушая раздражающий шум. Он вскоре тоже положил трубку, продолжая сидеть за столом. Уперевшись локтями в стол, нацист схватился за голову, из-за чего слегка растрепалась его причëска. Его никто и никогда не видел неопрятным. Хорбург же единственный, кто мог побираться к фюреру так близко, идеально выполняя свою работу. Лишь сейчас Рейх удосужился встать и подойти к большому зеркалу, чтобы посмотреть на себя. На нациста смотрел худощавый мужчина с идеальной осанкой. Белая рубашка была слегка помята, а где-то и вовсе виднелись цветастые пятна вина. Веки были слегка опущены, а волосы взлохматились. "На кого я похож?.. " — огорченно подумал Рейх, глядя на себя в зеркало. От вина на его лице появился легкий румянец, а белки глаз чуточку покраснели. Но, к собственному удивлению, он не хотел ничего менять. В таком виде он вышел из комнаты и пошёл вдоль дверей к лестнице на первый этаж. Спускаясь вниз, он держался за перила, боясь не так поставить ногу. Он подошёл к двери и, не обратив внимания на стоящий рядом зонт, вышел из дома. Оказавшись на крыльце, он будто бы почувствовал свободу, ничего теперь на него не давило: ни вина перед сыном, ни галлюцинации. Он вдыхал свежий прохладный воздух, чувствуя, как осенний ветер пробирается под его одежду, из-за чего его тело сразу же покрылось мурашками. На улице ноябрь, а он стоит, будто сейчас лето. Рейх посмотрел на ворота, после чего пошёл в их сторону. Выйдя из-под козырька над крыльцом, он почувствовал, как на него сверху редко падали холодные капли дождя, заставляя его вздрагивать. Даже для воплощения это было чем-то неадекватным, однако лëгкий алкоголь грел его изнутри, что не давало фюреру повода одеться. Глава государства шёл очень медленно, будто наслаждаясь моментом. Он проходил мимо пустых клумб, останавливаясь на них взглядом. Время от времени возникали сильные порывы ветра, из-за которых Рейх даже съëживался. Но он приближался к воротам, не оборачиваясь назад. В один момент он услышал, как по дороге движется машина — на лице Рейха возникла улыбка, и он, сначала перейдя на быстрый шаг, побежал к воротам. Со стороны он был похож на ребëнка, который охотно ждал приезда родителей. В приподнятом настроении он чуть не врезался в калитку и дрожащими руками стал её открывать. Выйдя за территорию, он увидел уже стоящий на месте автомобиль, из которого начал вылазить Рихард Хорбург. Мужчина спешно встал и начал натягивать на голову фуражку, после чего заметил Рейха, который стоял и дрожал у калитки. В отличие от него, Хорбург был одет по-теплому: его тело закрывала чёрная шинель с отличительными знаками ввиде петлиц и погон. Увидев своего шефа, он удивился, после чего нахмурился и быстро подошёл к нему — улыбающийся Рейх не понял такой реакции и просто распахнул руки для приветственных объятий. Но глава охраны был непоколебим: Рихард лишь приблизился к фюреру и, одним махом руки сняв с себя шинель, укрыл ею главу, накинув тому на плечи. — Вы с ума сошли? — зло спросил Хорбург вместо привычного "добрый день". — Что?.. — улыбка быстро спала с лица Рейха, которого буквально затолкнули обратно на территорию и повели к дому, положив руку на плечо. — Вы заболеть решили? — недовольно спросил офицер, даже не глядя на фюрера. — Я не могу заболеть. Это глупости. — с усмешкой говорил нацист, чьи ноги чуть ли не запутывались под быстрым темпом ходьбы. Хорбург привёл хозяина к дому и пропустил его первым, после чего зашёл сам. Рейх остановился в прихожей — у Рихарда появилось время, чтобы рассмотреть фюрера получше. Всё тем же нахмуренным взглядом он рассматривал лицо вождя, после чего встретился с ним взглядом. Спустя несколько секунд Хорбург стросил: — Вы пьяны?.. — мужчина не мог в это поверить. — И как Вы это объясните? Думаете, передо мной можно полностью расслабиться?.. — он снял с Рейха шинель и повесил её в гардеробе. Сверху послышался стук каблуков — из тени коридора второго этажа выплыла Шарлотта. Она смотрела на вошедших с лёгким испугом и удивлением, наблюдая такое впервые, после чего встретилась взглядом с Хорбургом и ушла обратно. Мужчина посмотрел на внешний вид главного, не испытывая ничего приятного. Посмотрев на чужую рубашку, он лишь вздохнул, строго сказав: — Приведите себя в порядок сейчас же. — А если я откажусь?.. Да и вообще, чего это вы тут раскомандовались? — Рейх начал возмущаться. — Тогда я уеду. — мигом ответил Рихард, посмотрев в глаза нацисту, которому вдруг стало стыдно. — Хорошо... Я переоденусь... — Рейх опустил взгляд, совсем потеряв свой стержень. Хорбург сопровождал своего начальника, пока тот приводил себя в порядок: умывался, причëсывался, переодевался. Бóльшую часть времени офицеру пришлось провести, ожидая Рейха и надеясь на то, что с ним ничего плохого не произойдет. Сам Хорбург успел слегка простыть, из-за чего редко присутствовал лично на мероприятиях фюрера, будь то митинг или собрание в Рейхстаге. Сам Рейх приказал ему чаще быть дома, но Рихард несильно доверял своему заместителю, который давно метит на его место, поэтому при любой возможности оказывался рядом с фюрером. А сейчас Хорбург вовсе влиял на его личную жизнь, однако Рейх, замечавший это, спокойно реагировал, ибо доверял мужчине. Наконец-то Хорбург довел выпившего немца до его комнаты, оставшись на коридоре. Задумавшись, Рихард даже не услышал, как к нему со спины подошла Шарлотта. Почувствовав на своём плече женскую руку, мужчина быстро развернулся и увидел девушку, которая выглядела взволнованно. — Как он?.. — не то чтобы она сильно переживала, просто ей было очень важно, в каком настроении пребывает хозяин дома, боясь срыва с его стороны. — Он спокоен, но его лучше не трогать. Тем более мне с ним нужно поговорить. — ответил Хорбург, холодно глядя в глаза девушки, которая вскоре покинула мужчину. Они сели в столовой. Рейх из вежливости предложил Хорбургу перекусить — тот решил не отказываться, тем более что оказался здесь по чужой прихоти. Не то чтобы старик Рихард был крайне недоволен, однако считал должным относиться к нему с уважением. Ибо он, как офицер, не мог позволить вытирать о себя ноги. Эта черта помогла ему в его профессии, а ещё больше — в его должности. Так как на общих собраниях в Рейхстаге членам секретных служб слово не предоставляли, Хорбургу приходилось задавливать своих противников в тишине, пока руководители различных звеньев у трибуны выкрикивали всё своё недовольство в сторону неприятелей. Не то чтобы Рихард незаметно избавлялся от конкуренции, к нему просто боялись притронуться, прекрасно понимая, кто стоит за его спиной. Навредить этому человеку старой закалки будет равносильно предательству своего фюрера. Главе охраны приходилось мириться с ненавистью, с которой относились к нему главные "хищники" в партии. На его планировали покушения, заводили фальшивые уголовные дела, но тут сразу же вмешивался Рейх, который вмиг распознавал обман. Ну а перед общим господином все быстро успокаивались. Он публично озвучивал выдуманные обвинения в сторону обидчиков, которых быстро лишали званий, снимали с должностей, садили в тюрьмы и даже расстреливали. Даже выступая при таких обстоятельствах и оглашая приговоры, Рейх превращал эти "прелюдии судебных процессов" в пиар имени себя. Печатались миллионные тиражи газет, на главной странице которых размещали фото фюрера, запечатленного в удачный момент. Он вызывал восхищение у народа своей страны и страх и ненависть у врагов. — Итак... Зачем вы меня вызвали? — Хорбург размешивал кубики сахара в небольшой чашке с зелёным чаем. Сейчас Рейх снова выглядел опрятно, будто он снова стал тем, кого все видят и знают. Одежда та же, просто чистая. Однако нацист сейчас смущëнно сидел перед офицером, сложив руки в замок на столе и слегка подавшись вперед, и опустил голову, глядя на стол. Ему будто сейчас было стыдно за то, о чём он сейчас скажет: — Я... Нагрубил своему ребенку... — послышался тихий и слабый голос. — Их нужно любить, господин. — сказал Хорбург, который являлся хорошим семьянином, воспитывая дочку. — С чего это вдруг? Вы ведь умеете держать себя в руках. Что такого сделал Германия? — Хорбург вытер рот салфеткой и положил голову на кулак, пока пальцами другой руки постукивал по столу. — Он... Испачкал одежду... — как-то неуверенно произнёс Рейх. — Хорошо, дальше. — мужчина ожидал, что далее пойдёт длинный список. — Это всё. — ответил Рейх, озадаченно посмотрев на собеседника, который удивился его словам. — Это всё?.. Это же... Пустота... Просто "пшик"... — даже с огорчением произнёс Хорбург, собираясь ругать собственного господина. — Он же ещё совсем ребёнок... Мужчина был отличным отцом, о чём знал нацист, поэтому последнему стоило бы прислушаться к своему главному телохранителю. Рейха начали покидать гнев и злоба: видимо, их получилось смыть обыкновенной водой и привести немца в сознание. — Сами подумайте... Как в первой семье нашего государства могут быть такие отношения?.. Ребёнок по случайности испачкался, а его потом ещё поливают грязью... Что это? — Хорбургу самому стало обидно, он даже подал корпус вперед, высказываясь фюреру. — То, что я считаю правильным... — Рейх нахмурился. — Как первая семья, мы обязаны быть идеальными. — А ты знаешь хоть одного идеального человека или даже воплощение!? — вдруг сорвался Рихард, ударив ладонью по столу. — А себя ты можешь назвать идеальным? — Нет... — И я считаю, что при Вашем статусе Вы должны начать с себя как с руководителя страны, в которой живёт восемьдесят миллионов человек. Не бывает людей без изъянов, и даже с Вашими методами воспитания Германия не станет идеальным ребëнком. И дело не в том, что нужно было начать раньше, а в том, что это попросту невозможно. И сейчас вы должны тратить своё время не на поиск путей наказания своего сына, а на поиск решения проблем нашего народа и нашей страны. Вы должны доверять своему ребенку, и тогда он будет доверять Вам. — Хорбург даже улыбнулся. — Я понял... Простите меня пожалуйста... — выдавил из себя Рейх. — Нет-нет, Вы должны извиниться перед... — Хорбург остановился и перевёл взгляд в сторону прохода на кухню, заметив там тень. Тень продолжала расти до тех пор, пока в проходе не возник Германия. Опрятный мальчик будто испугался, увидев двух сидящих на кухне. Но добрый Хорбург улыбнулся и подозвал к себе рукой — младший неуверенно двинулся к мужчине, глядя на отца, сидящего к нему спиной. В один момент Рейх повернулся и увидел своего сына. Рихард, подавая знак мальчику, кивнул в сторону его отца. Германия подошёл ближе с сидящему отцу — нацист обнял Германию, обвив того руками, и прижался головой к его животу. — Прости меня пожалуйста... — Рейх зажмурил в глаза, обнял сына покрепче, будто бы боясь потерять. Хорбург и Германия посмотрели друг другу в глаза и вместе улыбнулись.*** Мальчик улыбнулся, но всё же вернулся к тем, кто находился вместе с ним. Окинув взглядом всех, он спросил: — А как вы тут вообще оказались? Вы же по логике должны были быть либо со своим отцом в Москве, либо в очень охраняемом месте. — Мы оказались слишком далеко от него и слишком близко к вам... — грустно ответил Казахстан. — Честно, мы удивились, когда поняли, что за нами пришёл лично Третий Рейх. — саркастично сказал Россия, посмотрев на Германию. — А мы вам ещё и доверяли... "Теперь мы союзники, никакой войны не будет"... Ага, конечно... — Россия, успокойся, он здесь ни при чём. — возмутилась Украина, поправляя свои волосы. — Его обманывает свой же отец. — Что ты имеешь в виду?.. — вдруг спросил немец, поправив очки. — Ты знаешь, каково нам здесь? — резко спросила девушка, глянув потом на Каза. Парень достал из кармана сырую картофелину и бросил её гостю — Германия сумел словить клубень. Повертев его в руках, мальчик решил нажать на картофелину — плод подался давлению молодых пальцев. Гнилая. — Это дают вам? — удивленно спросил немец, глянув на Казахстана. — Ну... Думаю, все заключëнные так питаются... — парень гладил Беларусь по голове. Внутри Германии вдруг что-то сжалось. В один момент он просто взял и бросил картофель на пол. — Эй, аккуратно, еды и так нету... — начал возмущаться Казахстан. — Будет вам еда. — отрывисто сказал немец и с суровым видом вышел из камеры. Оказавшись за дверью, парень подошёл к Хорбургу, который о чем-то болтал с дежурным солдатом. Мужчина, увидев мальчика, отвлекся от разговора: — Ты уже всё? — Дядя Рихард, мне нужно с Вами поговорить... — Да, конечно, пошли. — офицер кивнул дежурному и ушёл вместе с Германией вглубь коридора. — Можешь говорить. — У меня получилось с ними познакомиться... Они... Хорошие. — Как ты это понял? — усмехнулся Хорбург, сложив руки за спиной. — Отношения между ними... Они из настоящей семьи. Да, конечно без ссор не обходится, но они ведь живые. Они заботятся друг о друге... — Настоящей семьи?.. Как это? — Ну... Не из такой, как моя. Рихард тихо засмеялся. Вздохнув, он положил руку на плечо Германии. — Не нужно так недооценивать себя и своего отца. Рейх тебя очень любит, но ты сам видишь, сколько у него дел. И этих детей здесь бы не было, если бы их отец проводил с ними больше времени. — Да, но мне кажется, что они по нему скучают.. — А ты?... Ты скучаешь по своему отцу? — спросил мужчина, остановившись. — Думаю, что нет... Скорее, я хочу, чтобы он изменился. Просто я думаю, что если бы мы проводили больше времени вместе, я бы никуда не делся от его излишней строгости... Мне иногда хотелось просто исчезнуть... — Германия погрустнел. — Но я к Вам шёл не за этим. — М?.. — Рихард просто моргнул. — Я хочу, чтобы им давали еду. — Насколько мне известно, пленным дают еду. — мужчина усмехнулся. — Это не еда, дядя Рихард... Вы бы запросто съели гнилую картофелину? — мальчик начинал злиться. — Настолько всё плохо?.. — Я уже не говорю про всех. Дети, как минимум, не виновны. Возникла пауза. Хорбург вздохнул, отведя взгляд на стены барака, которые из-за сырости начали прорастать мхом. Мужчина усмехнулся и посмотрел на Германию, потрепав его по плечу. — Будет им еда.