Фальшивый

Дуло пистолета направили на близкого друга Ки-Хуна — Джонбэ. Его волосы были мокры от пота и крови, а глаза выражали лишь сожаление и жутчайший страх перед смертью. Он дрожал и жал руки в кулаки, тем самым пытаясь, видимо, себя успокоить. Человек в маске, удерживающий заряженный пистолет и его друга на волоске от смерти, тяжело дышал и молчал. —Только попробуй, — тихо выдохнул Ки-Хун, а после и вовсе задохнулся, скрипнув зубами в порыве гнева. Он начал выжидать момент, когда можно будет напасть на Ведущего. —Вы такой терпеливый, упрямый и смешной прямо сейчас, господин Ки-Хун, — развязно и хрипло проговорил неизвестный голос и сжал пистолет в черных кожанных перчатках сильнее, — а раз так, то почему бы мне не испытать Ваше терпение? Ки-Хун замер. В его голове так быстро еще не пустело никогда. Ни одной мысли. Лишь картина маслом перед глазами: жалкий Джонбэ, взглядом умоляющий о прощении, и Ведущий, не отводящий от него наглого взгляда из-под маски. Выстрел. Громкий, прорезавший уши диким писком, разнесся по телу судорогой и мурашками. На глазах тут же выступили слезы, а голосовые связки — пусть даже Ки-Хун ничего не говорил и пока, в общем-то, и не собирался — словно рвались от перенапряжения. Игрок зажмурился и сдвинул брови к переносице, утробно закричав. Подумалось — пускай. Пускай увидит его настоящие эмоции насчет всего того, что творит. Пускай поиздевается и над ним. Пускай убьет. Пускай! Главное не это сейчас, главное то, что с каждый днем он теряет все больше и больше от своей прежней, пускай и бедной, но счастливой жизни. Он не улыбается так искренне, как делал это раньше, не готов довериться никому, кроме себя. И это потому, что он забрал жизни дорогих ему людей. Людей, что делали его счастливее. И, кажется, Джонбэ был последним таким человеком. И Ён Иль... Они и его тоже убили. Глаза открывать не хотелось не только потому, что боль пробивала каждую клетку его тела, а мышцы сводило от сего напряжения и давления, но и потому, что перед закрытыми глазами сейчас ужасная картина, которую видеть не хотелось от слова совсем. Вина бродила из стороны в сторону — а вдруг, если бы он не сказал те слова, его бы не убили? — но уже явно не имела значения. После ужасающей и физической, и моральной боли, пришло опустошение. Отчаянный крик не прекращался, но в душе было уже столь пусто, что хотелось уснуть мертвым сном. Но резко его рот накрыли рукой, на которую как раз таки и была надета та самая кожанная перчатка. И в которой он только что держал пистолет. И которым был убит Джонбэ. «Игрок 390 выбыл» — разнеслось по помещению женским голосом, а Хуну захотелось по новой разреветься и накрыть себя пеленой истерии, дабы хоть как-то успокоиться. —Вам, господин Ки-Хун, придется поучаствовать в проведении игр, а если не согласитесь... — Фронтмен недоговорил, вкидывая сухую угрозу грозным и медленным поворотом головы к трупу друга. —Ты, блять, себя во мне не найдешь, — охрипше зарычал Ки-Хун, направив помутневший взор, наполненный ненавситью и яростью, на Ведущего, — я не собираюсь участвовать в отбирании жизни у людей. —А говоря иначе — я не хочу, чтобы рядом с вами были другие люди. Игрок непонимающе выгнул бровь, чувствуя в груди расцветающее желание врезать ублюдку и поиздеваться также, как и он над ним. Ведущий резким движением схватил игрока за волосы, оттягивая поближе к бездыханному телу. Ки-Хун под таким напором проронил полустон. Он склонил Ки-Хуна над телом его близкого друга, приставляя к виску игрока пистолет другой рукой и заставляя того всматриваться в мертвые глаза напротив. Джонбэ истекал кровью, а ужасная предсмертная судорога пугала Хуна похлеще всего, что просиходило пару минут назад. Не успев он отвести взгляд от тошнотворного зрелища, как над ухом послышалось хриплое и развязное, заставляющее сжаться сильнее под рукой, что оттягивала его за волосы: —Теперь Вы только мой. Последовавший ответ Фронтмена удивил Хуна настолько, что тот округлил глаза и на пару секунд позабыл о тревожности и печали. Видимо, эти эмоции уже настолько ослабли, что проявлять их он уже устал. Теперь в голове вспыхнул интерес. Захотелось узнать, кто же прячется под маской, кто пытается унизить и кто его... Ревнует, кажется? Но ненависть и гнев никуда не пропадали. Что бы не творилось в его мыслях — на лице отражаются лишь хмурость и злость. Ведущий резко потянул его волосы вперед и отпустил, заставив того упасть на локти прямо в лужу крови возле мертвого друга и рвано выбить воздух из легких. Ткань одежды становилась мокрой, становилась противной, склизкой и отвратной. —Сними маску... — прохрипел Ки-Хун, разворачивая голову назад и глядя на Ведущего, стоящего сзади и откровенно разглядывающего положение игрока, — я хочу знать, кто ты такой. —Господин Ки-Хун, поймите, я не могу этого позволить, потому что... — не успел тот договорить, как его прервали на полуслове выкриком: —Сними маску, говорю! Фронтмен замер и простоял так несколько долгих секунд, а после медленно, словно в замедленной съемке, потянулся руками к капюшону, собираясь снять его первым. Кихун попытался максимально сосредоточить взгляд на его лице, но из-за размытого взора получилось плохо. Шуршание. Капюшон был снят, а рука придерживала маску еще с минуту. —Продолжай, — резко вставил Ки-Хун, намекая, что Ведущий слишком тянет время. Фронтмен на несколько секунд отвернулся к стене, а после Хун увидел, как маска победно падает на пол, а неизвестный медленно поворачивается обратно к нему. —Кихун, — голос без маски оказался столь нежным, столь знакомым, что грудь пробили воспоминания об одном лишь человеке, чувства к которому явно были неоднозначны: к Ён Илю, — думаю, Вы разочаруетесь. И Ки-Хун по-настоящему погас, завидев лицо человека за маской. Перегорел, словно бы лампочка. Игрок спохватился, сжал кулаки и прорычал что-то нечленораздельное. Человек, которого Хун ценил на протяжении всех игр оказался им — ведущим?... Этот человек убил его друга? Точно ли это он? —Ён Иль... — осипше прохрипел Сон, глядя в до одури знакомые и успевшие стать родными — темные глаза. —Инхо. Хван Инхо, — с краткими паузами проговорил тот и внезапно, но медленно, склонился к Хуну, а после и вовсе — уселся между ягодиц последнего и аккуратно провел пальцами от подмышек до бедер, вызывая тем самым мелкое подрагивание — язык тела. —Так ты... Вы... Я и не... — запинался Кихун, стараясь подобрать слова, что прямо описывают его чувства. Одно предложение, все же, закралось в голову, заставляя того зажмурится и надрывно крикнуть: — Ненавижу вас! Кихун и подумать не мог, что за жестокой маской скрывается Ён Иль! То есть, Хван Инхо... Инхо, от касаний которого тело прошибало током, а от пронзительного его взгляда по спине табуном пробегали мурашки! Инхо, который помогал, давал советы и спасал его даже в самых опасных играх. Инхо, который и вправду ему нравился. Стоя на напряженных локтях, что продолжали пропитываться кровью друга, он чувстовал тяжесть чужого тела поясницей. Ненависть и гнев к этому человеку пропитывались также быстро, как ткань кровью. Сейчас он чувствует на своем затылке этот вездесущий взгляд и понимает, что поддается и плавится несмотря ни на что. Неясно, почему. Может потому, что сил злится, протестовать и бездумно кричать не осталось уже от слова совсем, а может... А другого «может» и не должно быть. Потому что этот человек в любом случае ужасен и неприятен Сону. —Тише, господин... Я все понимаю, но... — его рука закралась на напряженную шею, слегка ту сжимая. Инхо наклонился к уху Кихуна и прошептал горячо, не убирая руки с шеи: — но я не хочу делить Вас с кем-то еще. По телу прошлась сладкая дрожь. Пылкое дыхание Инхо упиралось в затылок и заставляло Хуна неумолимо краснеть. Последнему хотелось поддаться на чувства, что так и тянули стать ближе с Хваном, но мысли говорили о другом. Что все это — лишь влечение, в котором его нагло используют. И ненависть пробиралась сквозь любовные и искренние чувства, прогрызая себе место. —Инхо... — осипшим голосом прошептал Ки-Хун, обращая взгляд на пол, отливающий красным и почувствовал, как между ягодиц упирается что-то твердое. Фронтмен обратился во внимание и склонился еще ближе, а Ки-Хун лишь проматерился себе под нос, чувствуя, как внизу живота завязывается узел возбуждения. Чувствуя, как Инхо совсем слегка ерзает между ягодиц, Ки-Хун и сам начинает чувствовать невозможное желание, кроющее все негативные эмоции, пережитые совсем недавно. Захотелось, чтобы сладкая пытка продолжалась дольше. На нем сидит Инхо, незаметно ерзая и тяжело выдыхая в ухо, а он лишь терпит и чувствует, как в штанах задыхается теснота, зажатая между твердым полом, залитым кровью, и его телом. —Я прошу, остановитесь, — рвано и тяжело выдыхая, просит тот, хотя знает, что такие фальшивые мольбы никак не помогут ситуации, что набирает обороты и накалы страсти. В немой ответ его лишь укусили в заднюю часть шеи и уложили вторую ладонь между лопаток, пока первая все еще придерживала шею снизу и придушивала. Он чувстовал пронзающие его клыки, чувствовал чужое возбуждение, чувствовал прохладные руки и чувствовал все, чего не чувствовал раннее. Такие странные ощущения. Словно сначала бьют током, а потом ублажают, прижимают и целуют. Так странно, но так хорошо от всей этой перемешанной каши из чувств в голове, что хочется прогнуться под ним и стать одним целым. Дурея от прикосновений, что только увеличились со временем, Ки-Хун выгнулся в спине, тем самым проехавшись задницей по чужому возбуждению сильнее. Со стороны Хвана послышался несколько блаженный выдох, что так и означал то, насколько ему понравилось такое действо. Запрокинув голову назад, он отпрянул от шеи на пару секунд, и, схватив игрока за бедро одной рукой, двинулся вперед еще раз без некого стыда. Промычав, тот криво ухмыльнулся и снова склонился к Хуну, чье дыхание успело сбиться от столь шокирующих, но желанных действий. Запах крови, все еще растекающейся по полу, теперь не отдавался в нос столь сильно. Предплечья Ки-Хуна уже приобрели бордовый оттенок, когда он без стыда пытался угодить Инхо и поддавался назад, навстречу члену, потому и скользил локтями по полу, собирая кровь тканью кофты, в которой, к слову, уже было очень жарко. —Ки-Хун, позвольте мне... — игрок почувстовал, как ягодицы резко обдало прохладой и понял, что должен был позволить сделать Инхо. Он и не против. Хочется снять напряжение. И пусть, что рядом лежит мертвый друг. Друг, которого убил Инхо. Пальцы сжали ягодицы, то сводя, то разводя друг от друга половинки. Послышалось шипение. Такое сдержанное, но созданное таким ненароком, что Кихун снова почувствовал, насколько сильно напряглось его возбуждение. —Я хочу вас, Ки-Хун, — хрипло объявил Инхо, хотя даже без такого признания сильное желание завидеть можно невооруженным взглядом. Но такое заявление только лишь сильнее раззадорило, из-за чего Ки-Хун уткнулся носом в собственные руки, запачканные кровью и толкнулся навстречу снова, только теперь не через одежду. Он почувствовал горячий, набухший член, мокрый от естественной смазки, и ему захотелось обернуться. Обернуться и посмотреть, как без одежды выглядит Инхо. И он обернулся. Завидев лицо, полное блаженства и удовольствия, а после и поднятые на него томные, сверкающие наваждением и потемневшие еще больше глаза. Взгляд сам опустился вниз, начав разглядывать рельефы тела Ведущего. В этот самый момент, от ключицы скатилась испаринка, оставляя за собой влажный след. Это все показалось таким странным — жаться и «ласкаться» на полу, в луже крови, задыхаясь этим ужасным ароматом. Но было столь все равно, потому что Ки-Хун понял, что, видимо, в последнее время ему не хватало только его. Инхо. Его взглядов, касаний, разговоров. Захотелось искупаться в крови, чтобы показать, как сильно тот отов полюбить фальшивого, одностороннего и неразделяющего его эмоции Инхо. Только это было бы так тупо, не одумался бы Ки-Хун. А сейчас он лишь почувствал, как длинный палец проникает в него, заполняя пустоту своим присутствием. Он задвигался и заставил проронить беспомощный, хриплый стон. Ставший точкой отсчета для обоих. Сердце заколотилось в бешенным темпе, легкие загорелись пожаром, а внизу живота болезненно заныло от перевозбуждения. Кихун чувствовал, как боксеры безжалостно мокнут от количества предэякулята. Ему хотелось заставить Инхо делать все быстрее, потому что терпеть было уже практически невозможно. Пока палец Инхо ратягивал его, Хун ерзал о пол, пытаясь хоть как-то утихомирить напряжение внизу живота. —Инхо, пожалуйста... — промолвил он почти бесшумно, на последнем издыхании, но в тишине, заполненной лишь тяжелым дыханием парней, его голос было отлично слышно. Парень добавил еще один палец. —Потерпи немного, Ки-Хун. Я тоже терплю, — Кихун распахнул глаза, когда его тело вдруг пробило удовольствием и болью одновременно. Он протяжно простонал в сгиб локтя и поддался навстречу. А потом еще и еще. Стало настолько хорошо, что он перестал замечать, как тело автоматически двигается навстречу пальцам Ведущего. Как тут, пальцы резко исчезли, а вместо них он прочувстовал мокрую головку, приставленную к кольцу мышц. Ки-Хун напрягся. —Расслабтесь, иначе будет больно. Хотелось сказать что-нибудь в ответ, согласится или ответить, но голосовые связки будто прекратили свою работу, потому он послушался Ведущего и постарался расслабиться. Головка медленно вошла внутрь, а Ки-Хун постарался сдержать болезненное, с нотками удовольствия, мычание. Казалось, словно руки его не выдержат, и он прямо здесь и прямо сейчас свалиться на пол, в лужу крови. Оба замерли, ожидая, что скажет один из них. Ки-Хун немо кивнул, когда понял, что готов продолжать. Сон прошипел протяжное «Ай», разнесшееся по коридорам эхом, когда почувствовал в себе всю длину. Фронтмену, видимо, надоело ждать, как и Ки-Хону. —Расслабтесь... — снова повторил Инхо. Ки-Хун не послушался и показалось, что даже сильнее сжался. Игрока резко схватили за волосы, оттянув назад, заставляя прогнуться в спине и поднять зад к верху, — расслабтесь, иначе я сделаю больно! Ки-Хун простонал, а после сказал пылко, с оскалом на лице: — сделайте, — внутри двинулись грубо, — сделайте мне больно. Ки-Хун просил не потому, что решил надавить на Инхо, а потому, что моральная боль затмевала глаза и просачивалась в самые глубины души, выворачивая ее наизнанку, и ее хотелось перекрыть хоть чем-то. Хотя бы физической. Последний слог он протянул в громком стоне, когда внутри затолкались быстрее, задевая простату. Волосы зажаты в кулаке, лицо сосредоточено, на шее выступили набухшие вены, а низ живота у Ки-Хуна ноет приятной и сладкой судорогой, уползая в сердце и отдаваясь в легкие прерывистым дыханием. —Ки-Хун, снимите Ваш верх, — протянул Инхо, медленно двигаясь и выгинаясь под игрока, целуя шею, затылок и плечи, в то же время оттягивая последнего за волосы к своим губам. Ки-Хун дрожащей рукой подцепил замок кофты с фирменным номером «456», выдохнул, прикрыв глаза, и повел замок вниз, расстегивая. Инхо толкнулся грубее, сильнее, чем чуть не заставил Сона упасть лицом в кровь. Тот простонал и постарался поскорее снять с себя кофту, вот только получалось совсем плохо. Внимание отвлекло одно: Внезапно из рации, брошенной Ки-Хуном раннее на пол, послышался знакомый голос: —Ки-хун, где вы? — голос задыхался, мешался со странным шумом на фоне, выстрелами и криками, — Я в общежитии, людей расспрашивают, а все, кого мы собрали... — за рацией всхлипнули, а Инхо утробно и удовлетворенно промычал над ухом, заставив Ки-Хуна напрячь слух, дабы расслышать, о чем говорит человек, явно ожидающий ответа с его стороны. Которого, к слову, никогда не последует, — они все мертвы. Все до единого... — Сон Ки-Хун зажмурил глаза, чувствуя, как Хван ускоряется, не замечая ничего вокруг. В глазах темнело, тело становилось ватным, а последнее, что он услышал из рации — это осипший, надрывный шепот: — неужели и Вы... Тоже?... В этот момент голова резко закружилась. Пошла кругом, размывая взор тем самым еще больше, а игрок почувствовал себя необычайно плохо. Он не знал, почему, но ему казалось, что он прямо сейчас не сможет выдержать такого и морального, и физического напора. В уголках глаз скопилась влага. Игрок посмотрел на рацию, которая оглушительно зашуршала, и от щеки до шеи скатилась солоноватая слеза. Ки-Хун издал звук — рычание, смешанное с полустоном и, сделав свой последний вздох, подсознательно знал, что все же никогда не станет таким, как он. Никогда не засядет в своем кабинете, где никто не достанет, наблюдая за мучениями людей. Никогда не станет убивать с таким желанием и легкостью, как делает это он. И именно в эти секунды он понял: вся эта заманчивая любовь — фальшивое влечение к обложке Инхо. Тело окончательно размякло. Ки-Хун упал лицом в кровь, не чувствуя боли от столкновения с твердым полом. Он чувствовал и знал только то, что в самом деле Инхо — последняя его ошибка в этой жизни. Чувствовал, что вина, не отпускающая его все эти годы, теперь останется с ним навсегда. Потому что он убил их всех. А дальше тьма. Холодная, непроглядная. Морозит.