алекситимия

      И даже вечность смертна.       Рут пришла к этой мысли совсем недавно, но отпускать её она не хотела. Прочно зацепилась маленькими лапками за воспалённое сознание и засела в голове, подобно отравляющей метастазе. Ей не хотелось об этом думать, ей не хотелось мучить себя подобными рассуждениями (слишком сложными для ещё не до конца окрепшей Рут), ей этого всего не хотелось. Но вопреки её воле, вопреки всему, что она делала, только бы забыть об этом, мысли не отпускали. И это злило.       Она стояла у подоконника с настежь распахнутым окном. Морозный воздух кусал кожу, остужал разгоряченную голову, но больше не спасал. День плавно сменялся вечером, Рут следила за снегом, что кружил в свете блеклых фонарей, и чувствовала в груди дыру, размером с вселенную. День сменялся днём, складывался в недели, но ничего не менялось. Ни её отношение к отряду, ни её место здесь же. Рутина, которая в первое время казалась спасательным кругом, теперь ощущалась удавкой на шее.       Она тут вот уже ни много, ни мало — полтора месяца, но за это время ничего стоящего в её жизни не произошло. С момента, как её накачали той дрянью, Рут больше ничего не вспомнила. Как бы не пыталась сделать усилие над собой, попросту не выходило. Пилеон безустанно твердил, что всему своё время, но Рут точно знала: у неё нет вечности, и времени в новом мире тоже больше нет. Теперь оно эфемерно, утекало сквозь пальцы подобно воде, насмехалось над людьми за их беспечность.       Стрелки часов плавно подводили к ужину. Спускаться в какофонию звуков и пустых разговоров, которые, казалось, должны отвлекать от всего происходящего в мире хаоса, не хотелось. Рут по-прежнему искала себя, своё место под солнцем и в отряде, но никак не находила. Словно умелый кукловод из раза в раз дёргал за ниточки и вёл её в противоположном направлении — с каждым днём Рут всё больше терялась. В собственной пустоте, в вечном холоде, в связи с Пилеоном.       В том, что именно он её родственная душа, она больше ни капли не сомневалась, хотя они и не говорили об этом прямо. Возможно, стоило. Возможно, нужно было дать этой связи шанс. Но они оба, совсем не сговариваясь, держались... обособленно. Словно всё ещё привыкали друг к другу, словно притирались и пытались понять, что за человек перед ними. Одновременно близкие, с одинаковыми путами по рукам и ногам, на деле — чужие и далёкие.       Дверь за спиной тихо открылась. Рут не обернулась, но в отражении окна, едва заметном и расплывчатом, заметила силуэт Анны. С момента, как её накачали амиталом натрия прошёл практически месяц. Больше никто не касался этой темы, не пытался объяснить, что это была «вынужденная мера». Рут, впрочем, было уже всё равно. Ей не нужны были попытки наладить контакт, ей не нужна была семья, ей не нужны были ответы. Казалось, что воспоминания, пробудившиеся в ней тем вечером, ясно показали, что она по-прежнему не готова к чувствам. Они наполняли её, но казались чужими, их хотелось отвергнуть, абстрагироваться.       — Привет, — осторожный голос Анна разрезал гнетущую тишину.       — Привет.       Рут обернулась, сложив руки под грудью и уперевшись поясницей о подоконник. Ленивым взглядом обвела комнату и стоящую на пороге Анну, в руках которой была небольшая коробочка. Повисшие молчание казалось до того неловким, что Ллойд не знала, куда деться. Вся былая спесь и смелость, которую она с таким усердием собирала по крупицам, исчезла. Так, словно чье-то невидимое дыхание смело его без остатка. Захотелось бежать. От пристального взгляда, от холода в этой комнате (и речь не о сквозняке), от Рут — когда-то казавшейся близкой, но теперь непостижимо далёкой.       — Я кое-что принесла, — Анна встряхнула головой, пытаясь взять себя в руки, и спешно пересекла порог комнаты. — Подумала, что для тебя это может быть важным, даже если ты ничего не помнишь.       — Что это? — Рут кивнула на коробочку в руках Анны, и во взгляде её мелькнула ленивая заинтересованность.       — Жетон.       Ллойд присела на край кровати и подняла крышечку, являя незамысловатое украшение на серебряной цепочке. Рут вздернула брови, подходя ближе, и подцепила его пальцами, разглядывая в свете свечи. На металле было высечено её имя. Он... принадлежал ей? Или Анна сделала его совсем недавно, желая загладить вину после сеанса наркоанализа? Рут не знала, но что-то в груди сдавило. Да с такой силой, что почти невозможно было втянуть воздух.       Стало жарко и одновременно с тем холодно. Она сжала пальцами жетон, прикрывая глаза, не спешила нарушать тишину. А Анна ждала. Молча, покорно, подобно щенку, что не рисковал лезть под горячую руку хозяина. Впрочем, руки у Рут всегда были ледяными, но зато взгляд и язык — цепкие и острые. И вот под него Ллойд, всегда собранная и готовая на риск, подставляться не желала. Потому что эта Рут — не так, какой она её знала. И сколько бы они с Дмитрием не пытались, не могли с этим свыкнуться, пока остальные просто делали вид, что всё так и должно быть.       — Это...       — Он твой, — Анна мягко улыбнулась. — Жетоны — отличительный знак отряда. У каждого свой, с гравировкой. Ты была частью нашей команды, семьи, он принадлежал и продолжает принадлежать тебе.       — Почему ты сохранила его?       — Когда Донован сказала, что ты погибла, я долго не могла смириться, — честно призналась Анна. — За день до... этого известия на твоём жетоне порвалась цепочка, ты отдала её Дмитрию, чтобы он починил замочек. Но забрать уже не успела. Я оставила его, потому что думала, что это единственное, что может напоминать о тебе, единственное, что может нас связывать даже после твоей смерти. Мне казалось это... правильным.       Анна поднялась с места, нервным движением оправив смявшуюся одежду и перекинув волосы через плечи. Рут снова сжала в пальцах жетон и выдохнула. Это её вещь, эта маленькая безделушка связывала её настоящую жизнь и прошлую, ту, которую она не в силах была вспомнить. И это казалось такой тонкой, едва видимой ниточкой, крайним звеном и последней надеждой вернуться в точку, мосты к которой давно были сожжены, что у Рут перехватило дыхание. Она впервые ощутила надежду. Хлипкую, вот-вот грозящуюся разрушиться, но надежду. И это грело душу.       — Анна.       Рут окликнула её, когда Ллойд уже была на пороге. Она обернулась, вцепившись в дверной косяк озябшими пальцами, и взглянула на Рут с нескрываемым волнением.       — Спасибо.       — Не за что, — Анна улыбнулась, и на мгновение замерла, словно хотела сказать что-то ещё, но не решалась.       — И, чтобы ты знала... — Рут отвела взгляд в сторону, коротко и быстро вытолкнула воздух из лёгких, и снова повернулась к ней, — я не злюсь. Вы поступили подло, но, наверное, я просто растеряна. Тяжело начинать жизнь заново, когда ты уже давно переступил черту осознанности.       — Мы понимаем, — ответила Анна. — Ужин через тридцать минут. Надеюсь тебя увидеть.       Рут кивнула, но ничего не ответила, и снова осталась одна. Опустила взгляд на жетон, что до сих пор сжимала в руке, и, словно боясь, что он сейчас исчезнет, застегнула его на шее, спрятав под воротником кофты. Он казался чем-то более интимным, чем чувства, чем любовь или секс, чем-то, что принадлежало только ей одной. И Рут совсем не хотела, чтобы его увидел кто-то другой. Кто-то, кто мог бы отнять.       Дверь снова распахнулась. Бесцеремонно, без стука, но Донован даже не обернулась. Знала потому что: за спиной Пилеон. Его энергия ощущалась чем-то тяжёлым, разъедающей все дурные мысли кислотой. Словно Леон был лучом солнца, который развеивал тучи и тьму, нависшие над ней нескончаемой дымкой. Забавно, что для этого ему и делать ничего не надо. Просто быть где-то поблизости.       Он с грацией кота завалился на кровать прямо в обуви, и пару раз хлопнул по покрывалу в зазывающем жесте. Рут медленно обернулась, проследив взглядом за силуэтом Каина, что выделялся на фоне ночного неба, и медленно прошла к постели, усевшись на самый край.       Каждый раз, стоило ей увидеть Леона, Рут думала о том, что настало самое время поговорить о том, какого черта их тянет друг к другу, но из раза в раз что-то словно тормозило её. И это раздражало до скрежета зубов.       — Сегодня отмазаться не выйдет, — холодно сказал Леон, потянувшись и едва ощутимо коснувшись ледяных пальцев Рут. Его руки, в противовес её, всегда были горячими, обжигающими. — Придётся нормально поесть.       — Хорошо, — коротко бросила она, не в силах больше противостоять его напору.       — Всего лишь «хорошо»? Без попытки убедить меня в обратном? Это что-то новенькое.       — Иногда сил на сопротивление не остаётся, Леон, — Рут заметила, как его лицо слегка скривилось. Ему всё ещё не нравилось это сокращение, но он по-прежнему позволял лишь ей одной так его называть. — Почему ты не запрещаешь?       — Что?       — Сокращать твоё имя, тебе же не нравится, — объяснила она, опустив взгляд на его ладонь, что покоилась на её руке. Он мягко поглаживал холодную кожу, обводил пальцем контуры выпирающих косточек и маленькие, почти не ощутимые шрамы. — Так почему?       — Ты бы перестала меня так называть? — лениво спросил Пилеон.       — Нет, — честно призналась Рут, снова подняв взгляд на его лицо.       — Тогда какой в этом смысл?       Рут недолго молчала, снова взглянув на их руки. Теперь Пилеон едва ощутимо сцепил их пальцы, но по-прежнему продолжал выводить только ему понятные символы на ледяной коже. Она чувствует его тепло, огонь, что теперь пробирался в ее вены, и забирала она это обжигающее чувство целиком, без остатка, но дать в ответ ничего не могла. Рут по-прежнему не понимала, что чувствует, и чувствовала ли она что-то вообще.       — Никакого, — подытожила Рут, тихо выдохнув. — Знаешь, Каин не похож на тебя с Анхеей.       — Хочешь поговорить о нём? — ответ его вышел резче, чем хотелось бы.       — Нет, не совсем, — Донован мотнула головой, повернувшись к Пилеону в полуоборот. — Хочу просто понять, почему.       — И в чём же наше отличие заключается? Насколько оно сильно в твоих глазах, Рут? — поинтересовался демон. Голос его снова наполнился ноткой вальяжности и ленивости. Стал скучающим и мерным.       — Ты с Анхеей близок, — она нервно прикусила губу и встряхнула волосами. — Но Каина вы оба избегаете. Почему? Бессмертные разве не держатся вместе в этих стенах?       — Не забивай себе голову глупостями, Рут. Это наши... столкновения. Тебя они не касаются.       Они продолжали сидеть в тишине, пока на пороге не появился Лестер, который зазывал их на ужин. Его забавное «любовнички» Леон и Рут, не сговариваясь, пропустили мимо ушей. Донован поднялась, накинула на плечи теплую кофту на молнии, потасканную, застиранную, но пахнущую порошком, и первой покинула комнату.       Ступеньки под её шагами, тяжёлыми, уверенными, тихо скрипели. Она держалась за перила, скользила по ним пальцами, ощущая шероховатую, неровную поверхность, которую давно следовало бы отшлифовать — так и занозу занести можно. Взгляд её зацепился за картины. Она любила их разглядывать. Потому что искусство в любом из миров казалось для неё какой-то отдушиной.       Сзади раздался чей-то громкий, живой топот. Рут лениво обернулась на самой последней ступеньке, и отступила в сторону, пропустив пронесшуюся мимо Лэйн. Поток ветра, созданный быстрыми, рваными движениями, обдал лицо. Рут поёжилась и вошла в гостиную, где собрался уже весь отряд. Не хватало только Каина и Леона, что вышагивал за ее спиной. Лениво и вальяжно он вошёл следом и занял привычное место — кресло в тени.       Рут поджала губы, взяв себе пластиковый контейнер с салатом. Впрочем, салатом это было трудно было назвать. Огурец, отдающий горечью на языке; листья айсберга; безвкусная зелень. И ни капли соли или масла. В городе ухудшалась обстановка. Стихия бушевала, снег шел, не прекращаясь, люди не успевали убирать его с дорог. Продовольствия становилось меньше — культуры, даже самые простые, попросту не выживали, замерзали. Словно сама Земля против того, чтобы человечества выжило.       Но она продолжала давиться салатом, от которого хотелось выблевать желудок, потому что из темноты на неё смотрел Леон, потому что она обещала, что поест. Контейнер быстро опустел. Рут поднялась, отложив его на стол, и взяла кружку с остывшим напитком. Она даже не хотела знать, что там, ей просто хотелось запить горечь после салата. И горечь, которая расползалась от одного взгляда на Пилеона. Ей хотелось заполнить пустоту внутри хоть чем-то. Пусть это и отвратный ужин.       Холодный горький кофе. Натянутые на пальца рукава кофты. Воспалённые глаза. Пилеон видит всё, пока остальные делают вид, что всё в порядке. Но Рут не в порядке. Рут разбита и потеряна. Рут больше ничего не чувствует. В груди пустота размером с вселенную, Пилеон её ощущает собственным нутром. И он обязательно ей поможет. Протянет руку из этой пустоты, станет ее опорой и крепким плечом. Он поможет. А она поможет ему.       Леон не сомневался в том, что Рут на это способна, что она могла вытянуть его из ямы, в которую он упал после краха Небес. Теперь нет. Теперь он верил. Потому что видел, что они, такие, казалось бы, разные, на самом деле одинаковые. Сейчас он мог сказать точно, уверенно: он понимал, почему именно она стала его родственной душой. И сколько бы он не сопротивлялся этому, его безостановочно будет тянуть к ней сраным магнитом.       Рядом раздался шорох, на подлокотник уселась Анхея, сжимая в руках стакан с водой. Взгляд её был направлен на Каина, что ворковал с Лэйн. Они сидели практически напротив, и игнорировать их проявления чувств было едва ли возможно. Она фыркнула, отвернувшись, и заметила, что Леон даже не обратил на неё внимания. Недовольно поджав губы, Анхея пнула его по плечу.       — Ну, чего? — протянул он, повернувшись.       — Мог бы и поздороваться, — буркнула она, мотнув стаканом. Вода ударилась о стенки, заволновалась. — Ну так, ради приличия.       — Привет.       — Какая покорность, — усмехнулась Анхея. Раздражение отступало, и на его место пришла тоска. Пилеон всё больше отстранялся от отряда, пусть никогда и не был с ним близок. Но был близок с ней. — И когда ты собираешься с ней поговорить?       — С Рут? — уточнил он. Глаза Анхеи сверкнули, она закивала. — Не знаю. Сейчас не лучшее время.       — Лучшего времени больше не будет, Пилеон, — подметила она, положив ладонь на его крепкое плечо. Леон мягко накрыл её пальцы своими и мягко сжал. — Мир пал. Небеса рухнули. Теперь вечности не существует даже для таких, как мы. Подумай об этом.       — Я думаю, — вздохнул Пилеон, снова бросив взгляд на Рут. В свете огня её волосы отдавали тёмной медью. Она смотрела себе в колени и скучающе дёргала ниточки на одежде. — Но она... Всё очень сложно, Анхея.       — Всё просто, это ты усложняешь себе задачу. Не ищи проблемы там, где её не может быть, — Анхея поднялась, в обычной манере поддев локтем его под ребра. Пилеон фыркнул, закатив глаза. — Либо действуй, либо разорви эту связь. Если не желаешь видеть её рядом, зачем тянешь время?       Больше ничего не сказав, она спешно покинула гостиную и скрылась во тьме второго этажа. Пилеон проводил ее фигуру взглядом, а потом взглянул на Каина и Лэйн. Не стесняясь никого вокруг, он целовал её, а она тянулась, льнула ближе, точно голодная кошка. И так мерзко стало, что Пилеон не выдержал: ушёл следом. Кажется, ему не помешал бы отдых, потому что мыслей в голове, громких и кричащих, стало в разы больше. А ведь так просто жилось до знакомства с Рут, черт бы ее подрал.       Ночь подкрадывалась незаметно. Тёмные тучи, закрывающие луну и звёзды, выглядящие как городской смог, уже не пугали. Донован, кажется, привыкла, или, быть может, только начала привыкать. Но теперь эта безысходность ощущалась не только подсознательно, теперь она в полной мере видела картинку, от которой, будь в ней хоть капля сочувствия, волосы бы встали дыбом.       Отряд медленно собирался на очередные поиски Ника. Рут, впрочем, так и не высказала свои предположения о том, что он мёртв. Члены базы «Адам» теплили в груди надежду, потому что для них она была единственной причиной бороться дальше, а для Рут, казалось, всё давно кончено.       Сегодня шли все, кроме Рут, Лэйн и Амира, приставленного к ним охраной. И если с Лэйн всё более или менее ясно, — она была криптографом и расшифровывала Книгу Апокалипсиса, — то с Донован всё максимально смутно. Ей попросту так и не нашли применение. Оставили пылиться на дальней полке, чтобы когда-нибудь о ней, возможно, вспомнить.       А ведь когда-то, по словам Анны, она была частью отряда. Когда-то всё было совсем иначе. Пальцы невольно коснулись жетона под тканью, сжали, заставляя их впиться в кожу. Рут не понимала, почему именно её постигла эта участь, почему именно с ней случилось это дерьмо, и понимать уже не хотела — едва ли это помогло бы. Да и, если бы она вспомнила, изменилась бы по щелчку пальцев? Стала бы прежней? Вряд ли.       Сидя на подоконнике, она держала на коленях блокнот и выстукивала ручкой по бумаге. Сегодня она взяла его не для того, чтобы запечатлеть образы из сна. Сегодня ей просто хотелось отвлечься, занять себя чем-то, пока Лэйн работала, хотя ей и хотелось с ней поболтать. Желание это было странным, но оно зародилось в груди и маленький костерок едва ощутимо что-то грел внутри. Наверное, сердце.       Психоделические рисунки на страницах пугали даже саму Рут. Она чиркала бездумно, но образы в блокноте действительно выглядели устрашающими. Спутанный комок ощущений и чувство пустоты, которое уже наступало на глотку своим постоянством нашли отражение тут. Рут смотрела на собственные наброски, и видела тьму. Не приветливую, мрачную, жёсткую. Тьму, которая гноилась в голове подобно быстро растущей гангрене.       Пустой взгляд снова вернулся к окну. Казалось, что ночь сегодня какая-то иная. Гнетущая и болезненная. Словно вот-вот должно что-то прогреметь среди туч, с которых бесконечно шёл снег. Такой же блеклый и серый, как и всё вокруг. Ротков вообще был странным. И люди в нём странные, в их глазах что-то таилось, что-то ужасное, заставляющее кровь в жилах стыть.       Раздавшийся снизу крик заставил вздрогнуть, Рут показалось, что её рывком вытащили из ледяной воды. Быстро откинув блокнот на кровать, она поспешила покинуть комнату. Шаги её, всегда твёрдые и тяжёлые, гулом отдавались от стен поместья. Но на последних ступенях Рут замерла. Картина, представшая перед глазами, была неприятной.       Лэйн, сжимая волосы, стояла недалеко от камина. Она уже не кричала, но задыхалась в истерике, глядя на Амира. Мёртвого. Он сидел в той же позе, в которой последний раз его Рут видела, откинув голову назад. Горло его было перерезано, рваная рана вызывала не сочувствие, а лишь омерзение; одежда — залита его собственной кровью. Донован замутило, но силой воли она заставила себя собрать самообладание в кучу.       В поместье стояла напряжённая тишина. Казалось, что всё вокруг замерло, но теперь Рут чувствовала реальную опасность. И она не понимала, опасность исходила от Лэйн, раскачивающейся взад-вперед, или от кого-то, кто скрывался в мрачных углах. Она просто её ощущала: тьму, наступающую на горло. Она была всюду и одновременно нигде.       Рут несколько раз глубоко вдохнула, и подошла ближе, игнорируя запах крови, схватила Лэйн за плечи. Встряхнула пару раз, да так, что у неё в ушах зазвенело. Напряжение росло с каждой секундой, и, по-хорошему, им стоило дать знать Дмитрию о случившемся и спрятаться в одной из комнат: вероятно, то, что убило Амира, всё ещё бродило где-то в стенах холодного поместья.       — Возьми себя в руки.       Лэйн пару раз моргнула, почувствовала, как глаза защипало, и стыдливо отвернулась. Рут, в сравнении с ней, держалась отменно. Она не знала, всегда ли она так хладнокровно относилась к убийствам и смерти, или, быть может, дело лишь в том, что она так и не сблизилась с отрядом, но сейчас её трезвый разум казался спасительной соломинкой, за которую Лэйн с охотой схватилась.       Рация в руках Амира зашипела. Помехи, создающие белый шум, давили но голову, но вскоре они стихли. Рут взглянула на Лэйн, затем снова обернулась к трупу в кресле, и, тяжело вздохнув, сделала ещё один шаг. С трудом расцепив ещё теплые пальцы члена отряда, Донован вытащила рацию и, больше ничего не говоря, потянула Лэйн к лестнице.       Они влетели в её комнату маленьким ураганом, но дверь за собой прикрыли тихо, совсем бесшумно. Рут лёгким движением толкнула щеколду, и ровно в этот момент ручка стала медленно опускаться. В темноте, на ощупь, она нашла ладонь Лэйн, крепко сжимая ее холодные от паники пальцы, и потянула её подальше, к окну. Между «быть убитой» и «переломать ноги, прыгнув со второго этажа» Рут выбрала бы второе.       Дверная ручка вдруг щёлкнула: её отпустили с той стороны, а потом в комнату начали ломиться. Что-то сильное, но недостаточно, чтобы сломить металлическую задвижку, задвинутую в спешке, но сейчас ставшую мнимой защитой. Лэйн рядом почти не дышала. Зажимая рот ладонью, она подавляла рвущие наружу всхлипы. Рут впервые ощутила что-то, кроме пустоты, безысходности и сплошного разочарования. Страх, заставляющий кровь в жилах застывать, обращаться колющим льдом.       Рут нервным движением зажала кнопку на рации, голос её, вопреки душащему чувству неминуемого конца, был тверд, не дрожал, отдавал привычными сталью и холодом:       — Амира кто-то убил, к нам в комнату ломятся. Приём.       Такой же ледяной голос Дмитрия, прерываемый помехами, раздался сразу:       — Выдвигаемся. Конец связи.       Нечто, ломившееся в дверь, вдруг стихло. Не было слышно ни шагов, ни чужого дыхания. Не было слышно ничего. Только завывания ветра за окном и звук разбившегося стекла где-то далеко. И дальше сплошное угнетающее ничего. Давящее, угнетающее, заставляющее видеть то, чего не существует. Рут на мгновение показалось, что тени от вещей, откидываемые на стену, вдруг ожили, задвигались, заплясали в адском танце.       Воображение бесконечно, и сейчас она ненавидела собственную восприимчивость к любым образам. Сердце гулко билось в висках, пока Лэйн по-прежнему сжимала её пальцы. Холодные, почти как у мертвеца, но кажущиеся сейчас теплее, чем всполохи огня. Что бы там их не ждало в коридоре, чтобы не ломилось к ним в комнату минутой ранее, они обе смогли уцелеть. Рут не бросила её, не оставила справляться в одиночку. Лэйн поступила бы так же. Если бы, разумеется, она смогла отнестись к происшествию с такой же холодной головой, с которой это сделала Рут.       — Как думаешь, ушло?       — Наверное, — ответила Донован, чувствуя, как горло сдавило спазмом. — Наверное, что-то это... нечто спугнуло.       Рут нервно отпустила чужую ладонь и уселась на кровать, прикрыв глаза. Воображение даже в бесконечной тьме находило что-то пугающее, что-то, что способно было по-настоящему её убить. И от этого становилось мерзко. От самой себя мерзко. Рут корила себя за страх, ещё не понимая, что он — естественен, что он позволил ей почувствовать себя живой.       Створки окна позади Лэйн резко распахнулись. Она вскрикнула, отскочив в сторону, Рут инстинктивно схватила подсвечник, готовая швырнуть им в нарушителя покоя. Но на подоконнике восседал Пилеон, пока за его спиной мельтешил Каин. Их взгляды, напряжённые и яростные, окинули комнату. Рут выдохнула, подавляя в себе желание всё-таки метнуть в демона подсвечником: какого черта он так пугал, когда в поместье произошло такое?       — Лэйн...       Едва не спихнув Пилеона с подоконника, в комнату ворвался Каин. Он рывком притянул её к себе, прижал к груди, заставляя чувствовать неспокойное биение сердца. И плевать ему было на Пилеона за спиной, на Рут, замершую и не знающую куда себя деть. А между Каином и Лэйн змеёй проскользнуло что-то личное, слишком интимное, что-то, не предназначенное для чужих глаз.       Рут почему-то словила себя на мысли, что хотела бы, чтобы Леон её обнял. Остро, жадно, так, словно она действительно могла что-то для кого-то значить в этих стенах. Но он, лишь в последний раз бросив на неё хмурый взгляд, снова окунулся в ночную тьму.       Морозный воздух стелился по полу, а Рут хотелось тепла. Живого и человеческого, не навеянного тяжестью одеяла или подогретой водой в бассейне в общей купальне. Ей хотелось хотя бы на миг почувствовать что-то между ничем и страхом, что по-прежнему сдавливал шею кнутом. Ей хотелось забыться в (не) чужих руках, ей хотелось... Она мотнула головой. Мало ли, чего ей хотелось? Вопрос в том, заслужила ли она это?       — Ты в порядке? — отодвинувшись от Лэйн, но не отпуская её руки, он обернулся к Рут. Она выглядела также, как и всегда, словно убийство в поместье, буквально за стеной, её совершенно не касалось.       — В полном.       Дрогнувший на секунду голос выдал её с потрохами, но акцентировать внимание на этом Каин не стал. Ему не было дела до страха Рут, ему не было дела до неё в принципе. Его забота — защитить Лэйн. Дать ей то, что другие, как бы не старались, дать в полной мере не могли. Чувство безопасности. А Рут... Пусть ей занимается тот, кто судьбой предначертан.       Она осталась одна. Поместье наполнилось звуками, в коридоре долго звучали чужие шаги, но к ней больше так никто и не зашёл, а она не желала выходить из своего пристанище. Блокнот, валявшийся на кровати, свалился на пол. Страничка перевернулась, являя наспех набросанный портрет Леона. Рут со злобной пнула несчастный блокнот, с тихим шорохом он залетел под кровать.       Чувства, ещё утром казавшиеся чуждыми, теперь заполняло её собой до предела. Финишная черта давно пересечена, но страх вился за спиной тенью, норовил догнать. И догнал. Рут поняла это, когда ощутила на собственных щеках влагу. Она плакала. Тихо, беззвучно, без судорожных всхлипов. Слёзы срывались с ресниц одна за другой, пока дыра в груди разрасталась.       Чёрт возьми!       Она могла умереть сегодня. По-настоящему. Это не было бы сном, это не было бы лживой реальностью, она бы умерла, если бы растерялась так же, как Лэйн. И Рут умирала сейчас. Прозябала на обочине собственного создания, давясь горькими слезами. Растирала их по щекам, а они капали всё чаще и быстрее. Ей хотелось провалиться под землю. Ну почему она ревела, как маленькая девчонка?       За спиной тихо скрипнула дверь. Сквозняк, ворвавшись сквозь всё ещё распахнутое окно, хлёстко ударил по открытой коже. На секунду Рут показалось, что это помогло прийти в себя, но чёрта с два. Она по-прежнему плакала, и не оборачивалась, потому что не хотела, чтобы кто бы ни был видел её такой ничтожно слабой.       Леон замер на пороге, и стоял так несколько секунд, потому что не понимал, уйти ему или остаться. Ему хотелось закрыть дверь с той стороны, чтобы не видеть Рут такой разбитой и уничтоженной, но оставить её он тоже не мог. Потому что... Собственно, почему? Ему её жаль? Виной тому их связь? Или обыкновенное желание сделать для неё что-то более весомое, чем обычные разговоры, скрашивающие их обоюдную скуку?       Леон тихо прикрыл дверь и прошёлся по комнате. Первым делом закрыл окно: в комнате стоял такой же дубак, как на улице. Затем ловким движением поджёг свечу на тумбе и небрежно кинул на плечи Рут не очень плотный, но теплый плед. Она резко дёрнулась, отвернулась, не желая встречаться с ним взглядом, и позорно шмыгнула носом.       — Рут, посмотри на меня.       Его голос нарочито мягкий, ладони сжались в кулаки — Леону хотелось силой повернуть её к себе и встряхнуть пару раз, чтобы согнать это грёбанное наваждение. Рут, по обыкновению, проявила упрямство. Сильнее кутаясь в плед, цепляясь в него озябщими ладонями, она упрямо смотрела в стену и пыталась успокоиться.       Ну же, соберись, тряпка!       — Посмотри на меня, — теперь Леон говорил с нажимом.       Рут не среагировала, и тогда он сделал то, чего хотел. Потянулся, обхватил её подбородок пальцами и заставил повернуться к нему. Она смотрела потерянно, и во взгляде её, кроме этой потерянности, был страх. Её не трясло, руки у неё не дрожали, она по-прежнему старалась держаться, несмотря на нахлынувшие эмоции, и всё-таки Пилеону лет в разы больше — он видел то, что другие предпочитали не замечать.       Вглядываясь в её мутные, словно болото, омуты, он видел отблеск луны и своё собственное отражение. Он видел пепел надежды и разочарование, которого во всём отряде не сыскать. Ресницы ее длинные, черные, как смоль, слегка подрагивали, снова и снова сбрасывая с себя слёзы. Рут не успокаивалась, и Пилеон поджал губы, обдумывая, как её поддержать.       — Ты не роботизированная машина, Рут.       — Я знаю, — голос её, вопреки всему, оставался твердым, с внутренним стержнем, который Донован вновь в себе возрастила.       — Ты всего лишь человек.       — Я знаю.       — Нет, не знаешь, — Леон недовольно цокнул и неожиданно прижал её к себе, заваливаясь спиной на холодную постель. — Любое проявление эмоций делают тебя собой, делают тебя живой среди всего, что мертво. Каждый чего-то боится.       — Даже ты? — она стыдливо спрятала свое лицо у него на груди и накрылась пледом до самого носа. Пилеон мягко поглаживал ее по голове, успокаивая, словно маленького ребенка.       — Я бессмертный, а не бесстрашный, Рут. Мы мало отличаемся, — обычно отдающий скукой голос теперь был чересчур мягким. — Бояться — не признак слабости. В конце концов, возможно, ты сегодня спасла не только свою жизнь.       — Да, но...       — Какие «но» для тебя могут тут существовать, Рут? — Пилеон тяжело вздохнул. Рут осторожным движением положила ладонь на его тяжело вздымающуюся грудь, ощутив, как неровно под её холодными пальцами забилось его сердце. — Всё, что ты чувствовала тут, в отряде, сплошная пустота и бесконечное отречение. Взгляни на это иначе. Ты смогла что-то почувствовать. Ты не безнадёжна.       — Да иди ты..!       Пилеон тихо рассмеялся, взъерошив её непослушные волосы, и повернулся на бок, прижимая ее к себе крепче. Даже если их связь видна окружающим, даже если они замечали их взгляды, такие моменты для Леона были в разы интимнее, чем самый жаркий секс. Это что-то такое, что непозволительно видеть другим. Он не желал, чтобы кто-то стал свидетелем их обоюдной слабости, и если себя Пилеон практически перестал корить, то Рут сейчас только этим и занималась.       — Как думаешь, я вспомню... настоящую себя?       — Земля вращается, Рут, и никогда не приходит в одну и ту же точку, даже если кажется, что это не так, — сказал Пилеон. Голос его сорвался до шёпота. Навалившаяся усталость клонила в сон. — Ты вспомнишь, но никогда не вернёшься к истокам. Тебе некуда возвращаться, потому что ты — это ты и есть. Просто потерянная и разбитая, — он шумно выдохнул, и его горячее дыхание защекотала Рут кожу. — А теперь спи, я никуда не уйду.       — Обещаешь?       Пилеон недолго помолчал, затем вяло кивнул:       — Клянусь.