Униженный прощением.

Поздний вечер окутал город, нежно укрывая его тёплыми объятиями надвигающейся ночи. Широко распахнутое окно в комнате пропускало лёгкий ветерок, который шевелил москитную сетку, пропитанную ароматом свежести и дождя. Капли ритмично били по стеклу, тёмно-синие облака плыли по небу, на улице было достаточно темно, отчего зажглись фонари. В углу комнаты мерцал телевизор, по комнате разносились звуки энергичных боёв. Багаудин, не отрываясь, смотрел очередные дагестанские поединки, захваченный динамикой и страстью борцов, тонкий свет экрана разливался по комнате. Дверь приоткрылась, и в комнату вошёл Зелим, в одной руке держа керамическую кружку с горячим чаем, а в другой тонко переплётную религиозную книгу, обложка которой была зеленого цвета с арабскими буквами. Когда Зелим подошёл ближе к своей кровати, он внезапно замер, его взгляд остановился на маленьком и невзрачном, но пугающем создании — пауке, который завис над его подушкой. В одно мгновение его лицо потеряло краски, стало бледное, словно полотно. Руки заметно задрожали, дыхание участилось. Сердце забилось сильнее, паника подступала, затмевая разум. Не в силах справиться с охватившим его ужасом, Зелим, спотыкаясь, направился к выходу из комнаты, забывая обо всём. Зелим промчался перед Багаудином, настежь распахнув дверь. Его шаги были настолько быстрыми и неуклюжими, что он уронил книгу на ковёр, а чашка чая, затеянная с таким усилием, разлилась на пол мелкими каплями. Багаудин, фыркнув и мельком взглянув на брата, продолжал смотреть на экран. Один из бойцов отправлял в нокаут своего соперника, что заставило Багаудина на мгновение забыть обо всем происходящем вокруг. Дверь, за которой исчез Зелим, медленно приоткрылась. В проеме появилась голова младшего брата, лицо которого выражало тревогу. — Там паук, — прошептал Зелим, указывая дрожащим пальцем в сторону своей кровати. Его глаза были полны страха и настойчивости. Багаудин, прекрасно понимая, чего ждет от него брат, не смог удержаться от раздраженного вздоха. — И что? Хлопни его тапком, пропылесось и всё. Чё тут сложного? — глубокомысленно произнес Багаудин, не отрываясь от экрана. Другой боец ответил первому, ударив его по челюсти, что снова привлекло внимание брата. — Я пауков не убиваю… — Зелим настаивал и, спрятавшись наполовину за дверью, продолжал с тревогой в глазах смотреть на Багаудина. — Ты же знаешь, что паук спас нашего… — твердил Зелим, будто в страхе, что паук в мгновение ока окажется рядом. — Знаю-знаю, — прервал его Багаудин, тяжело вздохнув. Каждый раз, когда речь заходила о пауках, Зелим напоминал историю о Пророке и священном пауке, который спас его. Багаудин нехотя поднялся с кровати, чувствуя, как раздражение переплетается с обязанностью старшего брата. — Принеси пылесос, — буркнул Багаудин. Зелим тут же протянул пылесос, который держал наготове все это время. Багаудин, подключив его к розетке, подошел к кровати и, приподняв её, с легкостью засосал паука вместе с тонкой паутиной. Зелим, всё ещё прячась за дверью, смотрел на действия брата с облегчением и ужасом одновременно. Когда пылесос был выключен, и Багаудин протянул его младшему брату, Зелим не решился взять его, зная, что паук все еще заключён внутри. Недовольно вздохнув, старший брат прошел мимо него в ванную, чтобы избавиться от невольного пленника. Когда Багаудин окончательно покончил с задачей и вернулся к своему занятию, Зелим облегченно вздохнул. Он взял сухие салфетки и аккуратно вытер разлитый чай. В дом вернулось тихое ощущение гармонии и денного покоя, звуки борьбы на экране и тревога Зелима были лишь мимолетными мгновениями вечера. После того как Багаудин успешно устранил маленькую проблему (которая для его младшего брата была огромной), Зелим приступил к смене постельного белья. Миллион мелких рутинных действий не вызывали у него никакого беспокойства. Сначала Зелим аккуратно снял наволочки с подушек, затем пододеяльник с одеяла. Это движение было отшлифовано до автоматизма, словно хореографически выстроено. Грязное белье Зелим скомкал и отнёс в ванную комнату, сразу же закинув в барабан стиральной машины. Вернувшись в комнату, Зелим начал расстилать на кровати свежую простынь, аккуратно расправляя её по углам и выравнивая складки. Когда с этим было покончено, Зелим, чувствуя легкое облегчение от завершенной задачи, взял свою кружку и налил в нее свежий кипяток. Поставив кружку на подоконник, Зелим уселся на кровать, расслабившись на мгновение. В этот момент Багаудин вошел в комнату и плюхнулся на кровать напротив, сразу же повернувшись на бок, чтобы было удобнее смотреть телевизор. — Себе чай сделал, а старшему брату как всегда забыл, — с лёгкой ухмылкой произнес Багаудин, не отрывая взгляда от экрана. — Я вообще-то тебя от чудовища спас, — напоминание о произошедшем вызвало на лице Зелима лёгкую улыбку. — Сейчас сделаю, — Зелим отложил книгу и встал, направившись на кухню, — и, вообще-то, спасибо, — добавил он, поддразнивая брата в ответ, Багаудин фыркнул, но ничего не сказал больше. Зелим быстро приготовил ему такой же горячий чай, только крепче, чем себе, и вернулся в комнату, протягивая кружку брату. — Благодарствую, — проговорил Багаудин, взяв кружку и сразу же отпив. Он поморщился от горячего напитка, который обжег ему рот, но недовольства не высказал. Зелим устроился обратно на свою кровать и, расслабив плечи, открыл книгу. Найдя нужную страницу и фрагмент, где он остановился, он вновь погрузился в чтение, изучая свою религию, стремясь стать просветленным и знающим. Время от времени он делал маленький глоток чая. Тихий стук капель дождя отвлек его внимание, мелодичный звук капель, барабанивших по стеклу, наводил на него чувство спокойствия и умиротворения. Послышался ветер, завывающий за окном, он заставлял деревья склониться под его порывистыми атаками. Небо уже давно потемнело, тучи сгущались, и в воздухе витала пасмурная мрачность. Подоконник слегка намок от проникших в комнату капель, и Зелим, встав, чтобы закрыть окно, вглядывался в серую мглу, окутавшую улицу. За окном бушевал ливень. Вода мощными потоками устремлялась к земле, с шумом стекая вдоль тротуаров. Огромные лужи стремительно образовывались повсюду, отражая время от времени всполохи уличных фонарей, дрожащих под натиском ветра. Легкая дымка мерцала в воздухе, создавая иллюзию пара, поднимающегося с асфальта. Зелим наблюдал за этой картиной, позволяя себе на мгновение выпасть из реальности и быть охваченным меланхолией и красотой природы. Зелим подошел к окну и, с усилием преодолевая ощущение лёгкого отвращения, толкнул створки. Порыв холодного воздуха ворвался в комнату, проникнув сквозь полуоткрытую раму, внося с собой звуки улицы. Дрожащими руками он схватился за раму и осторожно притянул ее к себе, пока не услышал характерный щелчок закрытого окна. В этот момент его слух уловил легкий звук — Багаудин прочищал горло и одновременно потягивал чай. — Интересно, когда твой страх жуков, которых ты в тысячу раз больше, исчезнет, — заговорил Багаудин, ставя свою кружку на прикроватную тумбочку. Он уютно расположился на кровати, подложив руки под голову и расслабив взгляд, который направил на младшего брату. — В детстве ты их вовсе не так сильно боялся. А теперь даже от мушек шугаешься. — Зелим укоризненно посмотрел на брата, он сел на свою кровать, чувствуя, как она предательски скрипит под его весом. — Как будто ты не видел, как я стараюсь… если бы не… — Зелим замолк, изо всех сил стараясь подавить воспоминания, которые так болезненно всплыли на поверхность. Он не хотел обвинять других в своих бедах, хотя и сам не был виноват в случившемся. — Если тебе так сложно просто выполнить обычную просьбу и убирать пауков, которые постоянно плетут паутины именно над моей кроватью, то и не надо. Буду просить Лейлу и Амину. — Гнев начал захлестывать Зелима, его голос подрагивал, а в горле образовался твердый ком. — Не надо устраивать драму. Я же просто спросил. Ни слова не говорил о том, что мне тяжело, — Багаудин закатил глаза и тяжело вздохнул, переводя взгляд на экран телевизора. — Может, тебя записать куда-нибудь? К психологу или к кому-то ещё. Поработаешь над своей этой хуйнёй, — Багаудин прикусил губу, поняв, что выругался. — Не надо меня никуда записывать, я сам со всем разберусь, без чьей-либо помощи, особенно без твоей! — Зелим почувствовал, как ярость поглощает его, он вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что по стенам пошла вибрация. Войдя в ванную, Зелим встал у раковины, глаза его стали стеклянными, а руки дрожали. Зелим с нажимом открыл кран, уперевшись руками в холодную фарфоровую поверхность. Вода текла, тихо журча, помогая ему вернуть контроль над собой. Зелим посмотрел на стекающие капли, словно хотел увидеть в них свое отражение, найти ответы или обрести спокойствие. Внутри бушевала борьба: Зелим старался подавить агрессию, понимая, что это лишь усугубляет его проблемы, но часть его существа искала выход этому разрушительному чувству. Зелим зачерпнул ладонями холодную воду и плеснул себе в лицо, а затем закрыл кран. Медленно опускаясь на пол и скрывая лицо в руках, Зелим позволил себе взять несколько глубоких вдохов и выдохов, ощущая, как эмоции понемногу уходят. Зелим изо всех сил пытался примириться с мыслью, что насекомые — неизбежная часть его жизни. Он часто думал о словах Багаудина, который утверждал, что человек в тысячу раз больше любого клопа или таракана, и потому не должен их бояться. Однако эта простая математическая истина никак не успокаивала Зелима, ведь он вновь и вновь сталкивался с суровой и грязной реальностью: как бы он ни пытался убедить себя в своей мощи и превосходстве, маленькие и юркие создания продолжали вызывать у него первобытный страх. Этот страх подкрадывался исподтишка, цеплялся за его мысли тонкими коготками тревоги и перерастал в настоящую панику при малейшем шорохе крылышек или внезапном появлении жука на кухонном столе, как было до того, как Багаудин поставил москитную сетку. Его дом, вроде бы уютное пристанище, превращался в арену бесчисленных битв с крошечными захватчиками, каждый раз доказывавшими свою способность разрушать его внутренний мир. И каждый раз, когда Зелим брал в руки тапок или инородный предмет, чтобы избавиться от очередного насекомого, его сердце билось так, будто он в одиночку сражался с невидимой армией. В такие моменты Зелиму казалось, что он теряет кусочек своей уверенности и покоя, уступая место страху и беспомощности. Ему казалось, что он менялся местами с насекомыми, будто это они были титанами, а он — жалкой букашкой. Багаудин любил героически заявлять, что на каждое насекомое следует смотреть сверху вниз, но Зелим осознавал, что этот взгляд не только физический, но и психологический. Он упрямо пытался выработать свою защитную стратегию, но внутренний страх так и не отпускал его. И вот, в этой странной борьбе между реальностью и внутренними демонами, Зелим снова и снова участвовал в поединке с неизбежным. Как путник в ночи, высматривающий свет в окне, он продолжал искать способ привыкнуть, смириться и принять эту часть своей жизни. После того, как Зелим смог немного успокоиться и взять себя в руки, он вновь вошел в комнату, лицо его стало более спокойным, хотя внутреннее напряжение не исчезло полностью. Телевизор был уже выключен, а Багаудин сидел с телефоном в руках, погруженный в переписку. Зелим подошел к нему и только открыл рот, чтобы произнести, как Багаудин перебил его. — Не надо, — Багаудин махнул рукой, не отрывая взгляда от экрана. Зелим кивнул и тяжело лег на свою кровать, устремив взгляд в потолок, не сумев подобрать нужные слова, — знаешь, если без шуток, я реально могу тебя к кому-нибудь записать, чтобы справились с твоей этой травмой. Тебе же самому легче будет, — сказал Багаудин, не отрываясь от своего телефона, словно это было что-то вполне естественное, что требовало решения. Зелим сглотнул, его голова тяжелела, в висках словно молотом стучало каждое слово брата. Он перевернулся лицом к стене, укрывшись одеялом. — Посмотрим, — пробурчал Зелим, стараясь скрыть свою уязвимость. Тяжесть его мыслей, словно одеяло, придавила к постели. Звуки становились все более отдаленными, уши закладывало, и он прикрыл их руками, жмурясь от напряжения, которое постепенно отпускало. По мере того как Зелим ощущал невероятную усталость, его тело расслаблялось. Сознание медленно ускользало в сон, и на грани между явью и сном его ощущение тревоги и гнева растворялись, переходя в тихую, но мучительную борьбу со своими демонами. С каждым медленным вдохом и выдохом тревога утихала, уступая место глубокому беспокойному сну.

***

Религия и спорт всегда служили для Зелима своеобразными маяками, на которые он ориентировался в своей жизни. Эти две вещи воплощали для него гармонию души и тела, они помогали ему найти внутреннее спокойствие через духовные размышления и физическое расслабление во время интенсивной тренировки. Возможно, именно в этом заключалась их особенность, ведь религия, как неиссякаемый источник знания и мудрости, наполняла его душу, а спорт, позволяя телу изливать энергию и преодолевать вызовы, давал ему впечатляющую свободу движения. Вспоминая свои занятия в Дербенте, Зелим не мог удержаться от ностальгии. Этот город, окутанный ароматами пряностей и теплом южного солнца, стал для него не только местом интенсивных тренировок, но и эмоциональным пристанищем. Каждое занятие спортом там заставляло Зелима словно оживать, он наполнялся мотивацией двигаться вперёд, забывая всё плохое позади. В эти мгновения Зелим обретал чувство внутренней гармонии и покоя. Но сейчас он находился далеко от Дербента. Теперь он в школьном спорт зале, оставив позади тренировочный, где каждая деталь, от звука пола до запаха весов и дыхания тренера, была ему уже давно знакома, Зелим играл в обычный волейбол в компании своего «излюбленного» класса. В этом скромном спортивном зале происходили драмы и сражения. Вот он стоит перед сеткой, готовясь к очередному пасу с противоположной стороны. Никита, высокий и уверенный, смотрел на Зелима высокомерно. Или, может, это лишь казалось Ахметову, ведь в том взгляде читалось ещё что-то неопределённое, то, что он не мог до конца понять. Позади Бабочкина, на позиции подающего, стоял Костя, тот с ухмылкой отпускал неоднозначные шутки, явно стремясь привлечь внимание Никиты к Зелиму. Команда, в которой был Зелим, состояла из Малики, Максима, Нади, а также Ромы, который занимал место капитана команды. Капитаном противников был Никита полностью готовый к игре. Ахметов чувствовал себя, вопреки всем насмешкам, увереннее, его движения были точными и слаженными, словно он занимался этим видом спорта всю жизнь. Зелим неплохо пасовал, его передачи были плавными. Ахметов ощутил легкое похлопывание по плечу, обернувшись, он встретился с взглядом кристально-голубых глаз Нади. Акулова смотрела на него так, словно могла видеть его душу. — М? — не расслышав слова Нади, Зелим уставился на нее, невольно начав рассматривать её с ног до головы. — Я говорю, позицию меняем, ты пасуешь, — повторила Акулова и мягко улыбнулась. Эта улыбка, словно лёгкий ветерок, странно вызвала у Ахметова трепетное ощущение, заставляя его засмотреться на нее и обратить внимание на малюсенький шрам на её левом уголке губ, который раньше оставался им незамеченным. Смущение стало разливаться по телу, его лицо чуть покраснело, и Зелим кивнул ей, стараясь скрыть свои эмоции. Ахметов встал на новую позицию и тут же вернулся в игру, подавая пасы и украдкой оглядываясь на Надю, которая смеялась вместе с Маликой, очевидно перешептываясь о чем-то своём. Странное поведение Зелима не осталось незамеченным, но он стал объектом внимания не Нади, а Кости. Туманов смотрел на Ахметова с такой неподдельной яростью, что, казалось, вокруг него сгустилась, став зримой, черная аура. Зелим ещё с первых учебных дней заметил, что мастер сарказма и грубиян Костя, который со всеми девочками вел себя пренебрежительно, был неравнодушен к такой нежной девушке Наде. Зелим попробовал использовать это против Кости, его настроение с каждой секундой становилось озорным, потому что ему хотелось как-нибудь напакостить, но так, чтобы никто не пострадал. Во время игры Ахметов стал чаще подходить к Акуловой, играть в ее окружении и ненароком шутить, заставляя одноклассницу искренне смеяться. Их милое и теплое общение невозможно было не заметить. — Щас ты у меня, сука, получишь, — прошипел Костя, который сразу же повелся на все попытки Зелима вывести его из себя. Туманов, сменив позицию и кивнув Олегу в сторону противников, приготовился принять подачу от Яковлева. Костя резко прыгнул достаточно высоко и со всей силы ударил по мячу, целясь им в Ахметова. Несмотря на сильный и неожиданный удар, Зелим боковым зрением заметил мяч, летящий в его сторону. Ахметов рефлекторно увернулся, но случайно задел Акулову, почти опрокинув одноклассницу, которая лишь взвизгнула от неожиданности. В последний момент Зелим поймал её за талию, притягивая к себе и помогая Наде восстановить равновесие. — Извини, я случайно, — с виноватым видом сказал Ахметов, убирая руки с её талии. Однако Зелим заметил, что на них обратили внимание не только одноклассники, которые стояли ближе, но и Костя, буквально горевший в этот момент от ревности. — Не то, чтобы мне неприятно тебя «обнимать», ты не подумай, — продолжил Зелим, ощущая, как его буквально испепеляют взглядом. Для пущего эффекта Ахметов протянул руку, нежно заправляя за ухо выбившиеся пряди волос Акуловой, которая стояла в ступоре от неожиданных действий со стороны одноклассника. Надя, покраснев от этих слов, махнула рукой, ощутив странное волнение, и отвела взгляд. Костя, видя их близость, почти что грыз локти от ярости и бессильной зависти. Туманов оглянулся, видя, как мяч вновь перекатился на их сторону поля, и взял его в руки, крепко сжимая. — Ой-ей-ей, вы поглядите на него, — вмешалась Малика, говоря с сарказмом; она стояла неподалёку от них и уже мысленно придумывая миллион подколов Наде. — Тебе, как порядочному аварцу, теперь придётся на ней жениться после таких-то высказываний. — Мелхиева хихикнула, пытаясь смутить Акулову, но и Ахметов смутился тоже. Зелим не ожидал, что его почти что детское поведение доведёт до таких шуток, а ему очень не хотелось, чтобы его сводили с кем-то. Ахметов отошёл от них на приличное расстояние, оглянувшись лишь на мгновение на Надю, но тут же заметил, как в затылок Малики с силой прилетел мяч, сбивая ее с ног. Мелхиева закричала и грохнулась на пол, упираясь ладонями в поверхность. Зелим и Надя бросились к Малике, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Ахметов завертел головой и первым делом посмотрел на Костю, который общался с Олегом, как будто ничего не случилось. — Малика, ты в порядке? — обеспокоенно спросила Василиса, подбежавшая секундой позже, помогая однокласснице встать. — Тебе больно? Голова не кружится? — староста вертелась вокруг нее, как мама. Мелхиева, отмахнувшись, успокаивала всех, уверяла, что чувствует себя вполне нормально, хотя теперь атмосфера была настолько напряженной, что даже самому наивному среди них стало понятно, что именно Костя кинул мяч. Ахметов сверлил взглядом Туманова, крепко сжимая кулаки и чувствуя злость к нему. Зелим всегда испытывал искреннюю ненависть к мужчинам, которые оскорбляли или каким-либо образом причиняли ущерб женщинам, будь то случайно или преднамеренно. Ахметов был убеждён, что уважение и бережное отношение к женщине являются наивысшим приоритетом, перед которым не могут устоять никакие оправдания. Его негодование не знало границ, когда Зелим смотрел на Костю, невозмутимо стоявшего и делавшего вид, что ничего плохого не произошло. Даже без малейшего намека на чувство вины за свой поступок, который причинил Малики боль. Зелим решительно подошел к сетке, его взгляд был твёрдым и непоколебимым, сосредоточенным прямо на Косте. Пусть даже его самого подвергали насмешкам, унижениям и даже физическому насилию, для него не было ничего важнее защиты девочек от подобных случаев. — Ты что себе позволяешь? — голос Зелима прозвучал твёрдо и решительно, когда он обратился к Косте. Туманов же лишь приподнял бровь в показной небрежности, делая вид, будто абсолютно не понимает, о чем идет речь. — Извинись перед Маликой, — настаивал Ахметов, его тон не оставлял места сомнениям: это была не простая просьба, а требование. — С чего вдруг я должен? — Костя развел руки в стороны, его взгляд скользнул к Олегу и Никите в поисках поддержки. — Это была случайность. Не сахарная, — его безразличие резануло Зелима по живому. Костя даже не пытался оправдаться, даже не чувствуя вину за свой поступок. — Если она такая неженка, пусть сидит на скамейке, — продолжил Туманов, указав в сторону лавок, — и не только она, — скрестив руки, Костя ухмыльнулся. — У тебя совесть есть хоть немного? — Зелим поднял руку, придерживая сетку, и сделал шаг в сторону Кости. — Не имеет значения случайно или нарочно, ты должен извиниться перед ней, — прежде чем Ахметов смог сказать что-либо еще, раздался задорный голос Малики. — Зелим, не нужно, все в порядке, — Мелхиева ободряюще улыбнулась Ахметову, пытаясь успокоить. — Этот имбецил все равно не извинится, — в голосе Малики мелькнула едкая нотка, и Костя мигом возмутился, коротко выкрикнув: «Эй!». — Какая разница… — начал было Ахметов. — И в правду, Зелим, — вмешалась Надя, аккуратно касаясь его плеча. Её прикосновение принесло ему ощущение странного тепла и спокойствия. Ахметов ненадолго задумался, встретившись с её понимающим взглядом, но все же краем глаза он уловил, как дернулся и напрягся Костя. В этот момент в голове Зелима что-то щелкнуло, возникла идея, и он застыл на несколько секунд. Не то чтобы Ахметов не думал об этом пару минут назад, но ему хотелось поиздеваться над Костей подольше. Сейчас ему принципиально нужно было сделать так, чтобы Туманов не просто лопнул от злости и зависти, а буквально испарился, распался на атомы. Зелиму так хотелось сыграть на его чувствах, что в этот момент он, настаивавший на наличии совести, сам ее потерял. — Хорошо, но только потому, что ты попросила, Надя, — Зелим мягко сжал её руку на своём плече, ощущая, как собственные уголки губ приподнялись, взгляд мельком остановился на Косте, фиксируя каждую мелочь в его выражении лица и то, как его охватил гнев, — Сергей Леонидович идёт, пойдём на нашу сторону, — Ахметов развернулся и коснулся спины Акуловой. Из своего кабинета, который находился внутри спортивного зала, вышел Сергей Леонидович, просвистев в свисток, дав знак покинуть всем помещение, ведь через пять минут уже прозвенит звонок. Зелим скользнул рукой от спины до плеча Нади аккуратно и бережно, идя с ней в сторону выхода из спортивного зала. Ахметов старался конкретно побесить Костю, но при этом делал всё, чтобы не доставить Акуловой ни малейшего дискомфорта, и чувствовал лёгкое напряжение в руках из-за того, что касался её. Как только одноклассники оказались возле раздевалок, Надя повернулась к Зелиму, мягко улыбнувшись, и, кивнув, скрылась за дверями. Ахметов заметил румянец на её щеках и ощутил, как горит его лицо, и заморожены потянулся, чтобы коснуться щеки. Зелим вздрогнул от неожиданности, когда на его плечо легла ладонь Малики, и одноклассница резко повернула его лицом к себе. В этом жесте было что-то дружеское и родное, что Ахметов испытывал к Мелхиевой, когда она оказывалась рядом. — Ну, спасибо. — Её густые брови были сведены к переносице, и Зелим сразу понял, что это «спасибо» было произнесено скорее с сарказмом, нежели с искренней благодарностью за то, что он заступился за нее. — Только из-за того, что Надя сказала? — напомнила Мелхиева его слова, скрестив руки на груди в жёстком, но по-своему трогательном жесте. Малика тоже просила его не вмешиваться в ситуацию с Костей, но Зелим якобы послушал только Надю. — Какие-то проблемы? — в ответ передразнил её Зелим, скрещивая руки на груди и наклоняясь к ней, прищуриваясь. Они стояли так несколько мгновений, пока одноклассники проходили мимо перешёптываясь. В итоге они оба дружески рассмеялись, разрядив обстановку. — Ой, ладно, — Малика махнула ему рукой, отходя в сторону, когда мимо них как раз проходил Костя. Зелим и Малика одарили его самыми презрительным взглядами, пока он не исчез из поля видимости. — А если серьёзно, то спасибо тебе. Это было очень мило с твоей стороны. — Малика легонько хлопнула его по плечу. — Мне приятно это слышать, — ответил Зелим с улыбкой, но как только он заметил Егора, и их взгляды пересеклись, уголки губ медленно поползли вниз, а внутри вспыхнул ледяной огонь злобы, ему захотелось поскорее уйти отсюда. — Ладно, Малика, я пойду. Подождёшь меня возле ворот? — Зелим указал в сторону выхода, отходя в сторону. Малика, заходя в раздевалку, оглянулась в его сторону и кивнула в ответ. Спортзал находился на втором этаже, и Зелим спустился на первый, направляясь в маленькую раздевалку, которую разрешил ему использовать второй учитель физкультуры — Борис Анатольевич. Там уже сидел сам учитель, погруженный в чтение документов, которые он разложил на скамейке. Еще с первой стычке с одноклассниками Зелим убедился, что лучше переодеваться в отдельном месте. Да и на то были свои причины. Борис Анатольевич понял его отчуждённость и разрешил ему пользоваться этой раздевалкой. — Здравствуйте, Борис Анатольевич, — поздоровался Зелим проходя мимо учителя, который лишь поднял на него взгляд, кивнув в ответ. Зелим закрыл дверь раздевалки и на миг остановился, каждый раз ему было тяжело подходить к своим вещами, которые сейчас мирно висели на вешалке. В раздевалке никого не было, кроме него, ведь Ахметов множество раз почти что умолял Бориса Анатольевича не впускать сюда никого, пока его вещи здесь. Зелим медленно шагнул, ощущая, как каждый шаг даётся ему все тяжелее. Казалось, что его рубашка становилась все мрачнее и мрачнее, будто кто-то был внутри нее, в карманах или под воротником. Рюкзак, лежавший на скамейке, будто визуально потяжелел. Зелим подошел и пнул его, заставляя книги вывалится изнутри и разлететься по сторонам. На секунду Ахметов задержал дыхание, протянув руку к рубашке и, зажмурив глаза, быстро отряхнул верхнюю часть одежды и принялся делать то же самое с штанами. Зелим облегчённо вздохнул и начал снимать спортивную форму, обдумывая всё произошедшее, стараясь направить своё внимание на что-то другое. Например, на то, что произошло под конец урока физкультуры. Зелим прекрасно понимал, что Костя питал особое влечение к Наде, ведь, даже если подумать, Туманов постоянно лип к Акуловой, вёл себя по-детски, дергая ее за волнистые волосы и забирая её пенал при каждой возможности. Также Костя постоянно шутил и называл Надю своей? «Отстаньте от моей Нади», «моя Надя даст списать», «я пошёл к своей Наде» и тому подобное. Наверное, другие тоже об этом знали или догадывались, но для Ахметова было важно другое! Возможность разозлить Костю была для него своего рода удовлетворением. — До свидания, — сказал Зелим, уже выходя из раздевалки и направляясь к выходу, мысленно составляя план дальнейших действий. — Стоять, Ахметов! — раздался голос Бориса Анатольевича, который внезапно встал и подошёл к Зелиму. — Задержись на минутку, разговор есть, — деловито заговорил физрук, печатая что-то в своём старом телефоне. — Да, конечно. — Зелим с любопытством подошёл ближе, не видя в этом никакой проблемы, ведь он даже не торопился, хотя его возле ворот точно ждала Малика. — Что-то случилось? — все же спросил Ахметов, касаясь своей шеи и сжимая руку. — Не, ничего серьёзного, — уверил его Борис Анатольевич, убирая телефон в карман спортивной куртки, — просто Серёга говорит, что ты в его предмете отличник, — поинтересовался физрук, подняв взгляд. — Ну, не только я, — скромно ответил Зелим, оглянувшись в сторону, принявшись рассматривать висевший на стене план выхода эвакуации. — У нас в классе много хорошистов и отличников по физкультуре. — Ахметов, не сдержавшись, фыркнул и вернул взгляд на учителя. — Ага, это я знаю, — саркастически усмехнулся Борис Анатольевич. — Короче, тянуть не стану, у нас в школе, сам знаешь, спортивные секции, — Борис Анатольевич коснулся его плеча и отвёл к стене, где висели фотографии в рамках со школьными спортсменами, — мы на всякие соревнования ездим в другие города, участвуем, не буду скромничать — побеждаем. — Борис Анатольевич издал смешок, смотря, как Зелим внимательно слушал его и кивал головой. — У меня в волейбольной и баскетбольной командах местечки открыты. Присоединиться не хочешь? Как раз высокий, для баскетбола то, что нужно. Какой у тебя рост? Сто девяносто? — Сто восемьдесят, — уточнил Зелим, размышляя над предложением. Перспектива быть в спортивной команде казалась заманчивой. Спорт мог бы отличным досугос и помочь завести новые знакомства. К тому же, никого из его класса вроде бы не было в командах по волейболу и баскетболу, что только увеличивало его интерес. — Давайте на баскетбол тогда, — решил Зелим, видя, как Борис Анатольевич радостно хлопнул его по плечу и пригласил в свой кабинет. — Вот и молодец! Я звал из вашего класса пару учеников, но, кроме одной девочки, никто не согласился, ленивцы, — шутя, говорил Борис Анатольевич и, сев за стол, записал в тетрадь имя Зелима. — Напомни, какое у тебя отчество? — решил уточнить учитель. — Фаридович, — Зелим с нескрываемым интересом смотрел, как его имя, отчество и фамилия появляются на строчке в толстенной тетрадке. — Вы только что сказали, что только один кто-то согласился, а кто это? — любопытство победило Ахметова, и он ожидал ответа учителя. — Надюха Акулова, — ответил Борис Анатольевич, и эта фраза мгновенно запустила в голове Зелима целую цепочку мыслей, — способная девочка, я даже могу сказать, что самая лучшая в команде. Просто золото! — Борис Анатольевич говорил с такой гордостью, будто она была его дочерью. Как же все прекрасно совпадало, ведь Зелиму только это было и нужно, потому что Ахметов как раз-таки хотел как-нибудь сблизиться с Акуловой и подружиться, что вызвало бы раздражение у Туманова. Теперь будто бы на блюдечке ему предоставился идеальный шанс; Зелим улыбнулся. Для Зелима это было отличной возможностью не только заниматься спортом, но и, возможно, вызвать дополнительную ревность у Кости. Стратегия была рискованной, но он был готов попробовать. — А можно тогда меня на волейбол перезаписать? — поспешно спросил Зелим, переминаясь с ноги на ногу от растущего внутри предвкушения. Борис Анатольевич поднял на него взгляд, на секунду прищурив глаза. — Ох уж эта любовь-морковь, — Борис Анатольевич, задумываясь о случившемся, невольно усмехнулся, явно предполагая, что Зелим решил перейти с баскетбола на волейбол лишь из-за Нади, но он не успел додумать эту мысль до конца и закрыл тетрадку с бумагами. — Возможно, понадобятся какие-то документы? Там… копию паспорта, — Ахметов уже мысленно составлял в голове план, как он соберет все необходимое и присоединится к этой команде. — Именно. Мне нужно, чтобы ты в ближайшие дни принес копию документов и медицинскую справку. Надеюсь, проблем со здоровьем нет? — Зелим задумался и пожал плечами, скорее отрицательно, ведь кроме жалоб на зрение у него ничего важного не было. — Тогда свободен, — спокойно произнёс Борис Анатольевич, но тут же вспомнил. — А, точно, номер телефона продиктуй ещё. — Зелим вздохнул и начал диктовать номер. В отличие от кабинета Сергея Леонидовича, тот, из которого вышел Зелим, располагался не в шумном спортзале, а в глубине школьного здания. Чтобы добраться до него, Ахметов проходил мимо раздевалки, где сам недавно переодевался. Этот маршрут заканчивался возле одного из выходов во двор, рядом с дверью в кабинет ОБЖ, который и принадлежал Борису Анатольевичу. Ещё казалось, что мужчина занимал не одну, а сразу две должности в школе. Помимо уроков физкультуры у детей, он также был ответственен за обучение основам безопасности жизнедеятельности. По крайней мере, так запомнил Ахметов, и в его глазах Борис Анатольевич выглядел, как многогранный и внимательный педагог, способный привнести опыт из одной области в другую. В отличии от того же Сергея Леонидовича, который кроме того, что выпивал на рабочем месте из своей металлической фляги, прикрываясь, якобы, медицинским чаем, являлся еще нацистом и сексистом в придачу. Зелим просто ненавидел, когда мужчины позволяли себе грубо и неуважительно обращаться с женщинами. Ахметова распирало от злости, когда Сергей Леонидович комментировал физические достижения его одноклассниц, и не важно, в каких взаимоотношениях Зелим находился с ними. По его мнению, каждая девочка была достойна, чтобы с ней общались должным образом, но его мнение не разделял сам учитель физкультуры, позволяя себе называть учеников разными раздражительными прозвищами, а девушек критиковать по любым причинам, словесно отправляя их к кухонной плите. Одним словом, Борис Анатольевич объективно по всем критериям был лучше него: он и поддержать мог и предоставить «убежище», даже если в этом не было для него никакой выгоды или пользы. Учитель мог с лёгкостью отказать Зелиму, когда он впервые подошел, но Борис Анатольевич не сделал этого, наоборот, помог и выручил его, хотя и не знал причины. И Ахметов даже не помнил ни одного раза, чтобы он пытался выяснить причину, почему Зелим не желает переодеваться вместе с остальными мальчиками. По мере продвижения по коридору, Зелим на каждом шагу ощущал нарастающее в груди ощущение чего-то давно забытого и старого, но в то же время нового и неизведанного. Если так посмотреть, было очевидно, что главной причиной его желания быть частью этой команды была цель вывести Костю на ревность, сблизившись с Надей, ведь Зелим теперь понимал, что её лёгкая походка, сияющая улыбка и бесконечное обаяние стали для Кости чем-то вроде магнита, и, скорее всего, Туманов уже мысленно возомнил себя парнем Акуловой и претендовал на это место уверенно. Поэтому идея, пусть и чуть-чуть, заставить Костю ревновать и обратить на это внимание, выглядела весьма соблазнительно. Однако всё было не так просто. Жажда спортивной борьбы и чувства гармонии, которые настигали его каждый раз на тренировке, играли не меньшую роль в влечении к этим занятиям. Ахметов вспоминал ту энергию, которая проносилась по его телу, когда он после уроков торопился переодеться в спортивную форму, ощущая, как кожаная сумка, набитая формой и кроссовками, хлопает его по боку. Запах спортивного зала, тихое поскрипывание кроссовок по новому паркету, напряжённые обсуждения тактики с товарищами по команде, всё это наполняло его присутствие в тот момент особым значением и смыслом. Это была возможность погрузиться в мир, наполненный своими правилами и законами, мир, где можно было забыть о повседневных заботах и полностью раствориться в движении, в борьбе за каждое очко, в коллективных усилиях команды. Зелим жаждал вновь ощутить этот трепет, это живое бурление жизни, которое настигало его каждый раз, как только он пересекал порог спортивного зала. Эта потребность в движении, в концентрации и в самодисциплине всегда была в нём глубоко встроена и определяла его как человека. В глубине души он всегда понимал, что тренировки — это его способ быть довольным собой, своей жизнью, своими достижениями. Ему было важно чувствовать, как его тело работает, как оно отвечает ему в моменты напряжённой игры, как оно устает и одновременно с этим освежается, будто дыша новой, более полной жизнью и таким образом, когда Зелим размышлял о предстоящей тренировке, его мысли были многослойны и переплетены как тончайшее кружево. Это было желание вновь погрузиться в мир спорта, наполненный энергией, движением и внутренней гармонией, а также стремление стать ближе к Наде, подарить себе шанс на новые эмоции и, может быть, даже немного встряхнуть мирок Кости. Вне зависимости от мотивов, одно было ясно, что волейбольная тренировка звала его, как сирена, и Зелим не мог устоять перед её зовом. Ахматов уверенно шагал по длинному коридору школы, звук его шагов отдавался эхом в пустынных стенах. Зелим направлялся к раздевалкам, которые располагались по обе стороны от выхода из здания. Спеша вырваться на свободу, ведь его, скорее всего, на холоде ждала Мелхиева, Ахметов торопливо переобулся, аккуратно уложил обувь в пакет, накинул осеннюю куртку и взял свой тёмно-фиолетовый зонтик, висевший на вешалке. Ахметов вышел за двери школьного здания. Щёки встретили холодный ветер, наполняющий лёгкие осенней свежестью. Зелим инстинктивно вдохнул глубже, наслаждаясь прохладой, и начал неторопливо спускаться по ступенькам, направляясь к воротам. Там его ожидала Малика, по крайней мере, так Зелим думал. Но вместо неё стояла Надя. Акулова шагнула навстречу Ахметова с тёплой улыбкой и замерла перед ним, отчего он неосознанно почувствовал, как его уголки губ приподнялись, стоило лишь Наде подойти ближе. Этот неожиданный поворот событий наполнил его сердце предчувствием чего-то волнующего. Ахметов быстренько пробежался взглядом по школьному двору, ища Мелхиеву, но её нигде не было. — Малика просила передать, что за ней заехал её папа, и они уехали по каким-то семейным делам. — Надя смотрела на Зелима приподняв голову, но время от времени оглядывалась по сторонам. Акулова с Ахметовым немного отошли от выхода, потому что другие ученики начали выходить из школы, и около ворот образовалась целая толпа. — А, ясно, — коротко ответил Ахметов, с досадой вздыхая. — Хорошо, что задержался. Папа Малики, вроде, строгий, да? Не разрешает ей с мальчиками общаться, — Зелим напомнил и себе и Наде об этом факте. Ахметов прекрасно понимал темперамент и характер азербайджанских мужчин, которые относились к своим дочерям, сёстрам или жёнам с чрезвычайной строгостью. — Да, что-то такое припоминаю. — Надя устремила взгляд прямо ему в глаза, и эти две голубые бездны, словно заглядывали в нутро Зелима. — Ты домой? — с неподдельным интересом спрашивала Акулова, явно давая понять, что не была бы против его компании. Именно поэтому он не хотел, чтобы Надя чувствовала себя некомфортно рядом с ним. Зелим не был тем человеком, который стал бы играть с чувствами девушки (побесить надоедливого одноклассника — это другое), а сейчас, когда между ними появилась теплая атмосфера доверия, он даже не знал, как подойти к этому разговору. Во время урока физкультуры, гудело ощущение некого напряжения, которую создал Зелим между ними назло Косте. Инцидент с мячом, когда Ахметов привлек внимание Акуловой, лишь добавил масла в огонь. Теперь, глядя на Надю, Зелим чувствовал бессильную вину. Из-за чего Ахметов решил держать дистанцию, словно этот шаг назад мог защитить ее от возможной боли. Ахметов ведь не первый раз сталкивался с подобным. — Ага, — голос прозвучал коротко и холодно, заставляя Зелима почувствовать нотку неловкости от своего же поведения, которое в мгновение изменилось по отношению к Наде. — А, ну, понятно… — Акулова заметила его отстранённость, хотя не понимала откуда она вдруг появилась. — Ладно, мне тоже пора домой, пока, — с тяжёлым вздохом добавила Надя, недовольно разворачиваясь и собираясь уходить. Зелим кивнул, раскрывая зонтик. Солнце, как будто решило взять выходной, заскочило за серые облака, и мир вокруг стал напоминать смазанную палитру художника, не сумевшего решить, какие цвета выбрать. На улице шёл легкий дождь, как нежное напоминание о том, что осень наступила, моросил, заставляя прохожих спешить к укрытию. Воздух напоминал о свежести, но он не мог скрыть той тяжести, что нависла на сердце Зелима. Он стоял, чувствуя, как капли стучат по зонту, как безмолвные свидетели его внутренней борьбы. Когда Зелим только собирался уйти, как назло, его внимание привлекли Костя и Олег, выходившие из здания школы. Эта ревность Туманова забавляла, подталкивая действовать дальше. Может быть, это было не совсем честно, ведь только что он решил не влезать в эту авантюру, не создавать себе проблем, но он не мог противостоять тому приятному порыву насолить однокласснику. Зелим, не раздумывая, побежал за Надей, укрывая ее от мелкого дождя, который теперь шёл чуть сильнее. — Что я, как не мужчина, да? Давай, провожу, — произнес Зелим уверенно, утверждая это как факт, а не предлагая выбор. Это была не просто защита от дождя, тревога и холодный оскал появились в это время на лице Кости, который смотрел на них со стороны, напомнив Зелиму, что его действия вызвали беспокойство у Туманова, который, казалось, уже кусал локти от зависти. Зелим не ощущал гордость за то, что по-сути пользуется Надей, чтобы насолить Косте, но он остро чувствовал на своей спине взгляд, который мог бы его испепелить, если бы такое было возможно. Костя дернулся, чтобы шагнуть в их сторону, но его удержал Олег, который быстро тараторил что-то, пытаясь успокоить разъярённого друга. Туманов вырвался из хватки друга и отшатнулся, поправляя куртку и уже чуть спокойнее зашагал за парочкой, жестом пригласив Яковлева следовать за собой.

***

Зелим и Надя сидели на лавочке под золотистым светом вечерних фонарей, укрывшись от дождя под фиолетовым зонтиком. Вечер был тихим, придавая разговору особый оттенок. Ахметов, погруженный в свои мысли, не мог не отметить, как легко и непринужденно общалась Акулова. Каждое её слово, как тщательно отточенный драгоценный камень, вызывало восхищение, а манера вести беседу была настолько грациозной, что казалась настоящим искусством. Сначала тянущееся молчание окутывало их, делая момент неловким, словно они заблудились в собственных мыслях. Тем не менее, разговоры о погоде и уроках были лишь прелюдией к тому, что вскоре наполнило вечер живыми эмоциями и смехом. Стоило лишь сделать шаг за пределы привычного, как атмосфера преобразилась: они стали открываться перед друг другом, делясь мыслями и личными историями из жизни. «Может, я бы и остался здесь до самого утра», — думал Зелим, трепетно глядя на её лицо, в котором светилась искренность и тепло. В такой компании время утекало как вода в речке — быстро и незаметно, а с ней становилось даже теплее, чем на крыше заброшенного лагеря, как в прошлый раз. — Помню, как мы в детстве лезли на вишню, — Зелим всматривался в её глаза, рассказывая случай из детства, он вернулся в те беззаботные времена, когда каждый день был полон приключений. — Тогда я сидел на самой хрупкой ветке, а Лейла и Амина на надёжных. — На губах Зелима заиграла улыбка, когда он вспомнил о той безумной затее, не сдержал смешок, который мешал рассказу. — А потом я чувствую, как медленно начал уходить назад, а потом как грохнулся! — завершил Ахметов свою историю с смехом, резко хлопнув кулаком по лавочке. В этот момент капли дождя подпрыгнули из-за удара, рассыпаясь по поверхности, и вдруг хихиканье Акуловой наполнило все вокруг. Надя, не сдерживаясь, тихонько начала смеяться, прикрывая рот ладонью. Этот смех был не просто реакцией на искренний рассказ, он словно отражал ту невидимую нить связи, которая возникала между ними в это мгновение. — И как? Больно было падать? — с искренним интересом спросила Акулова, и, казалось, её вопросы заставляли сердце Ахметова биться быстрее. Воспоминания о детстве, которые когда-то казались далекими и неясными, начали всплывать в его сознании, и Зелим не мог удержаться от смеха. — Ну, там и не высоко было, — начал он, погружаясь в свои воспоминания. — Но копчиком я ударился знатно! — Ахметов, смеясь, вновь поймал себя на том, что до сих пор помнит, как они с сестрами, испугавшись, что родители будут сердиться, решились на нечто действительно комичное. Они сломали ветку вишни и, полные детской наивности, решили скрыть следы своего преступления. — Мы, короче… Ахаха, мы… — произнес он, пряча лицо в ладонях, — настолько его захватил смех. Надя, наклонившись к нему, коснулась его руки и плеча, пытаясь привести его в чувство, чтобы Зелим продолжил рассказ. Его смех был заразителен, отчего Надя не могла сдержаться. — Да говори уже! Интриган, блин! — заговорила она, явно не в силах больше томиться в неведении; видя, как Зелим смеется, она снова не могла удержаться от хихиканья, её смех был легким и нежным, как летний дождик. — Мы взяли… Ха-ха, мы взяли, фух… — Зелим выпрямился, стараясь успокоиться, и вытер выступившие слёзы. Ахметов прикусил язык, зная, что его пауза лишь подогревает интерес Нади, и, наконец, решился расколоть её любопытство. — Мы запаниковали тогда и взяли веревку от маминого халата и привязали обратно эту ветку! — теперь их смех зазвучал в унисон; они были, как воздушные шарики, готовые вот-вот лопнуть от избытка радости. Зелим безудержно хохотал, хлопая ладонью по колену. — Серьёзно? Ничего больше не придумали? А родители не ругались? — удивленно воскликнула Надя, не замечая, как её рука всё ещё касается его. Её звонкий смех заставлял сердце Зелима биться чаще. Зелим, погружаясь в приятные воспоминания, начал кивать, и в его глазах вспыхнули огоньки того ясного детства, когда ему и Лейле было всего двенадцать лет, а Амине — пятнадцать. Да, тогда они все были еще детьми, полными задора и шалостей, а юмор и нахальство были их верными спутниками. Каждый день превращался в удивительное приключение, а родительские запреты лишь разжигали их желание нарушать правила. Багаудин подшучивал над ними целый месяц, как только они натыкались на ветку вишни, которую их папа позже заботливо перевязал проволокой. — Не, мама просто была в шоке от нас, что мы не додумались взять подходящую веревку, а взяли от ее халата, — произнес Зелим, инстинктивно накрывая ладонью правую руку Нади, сидящей рядом. Он сжимал ее, словно пытаясь запечатлеть в своих памяти ту беззаботную радость, ту детскую непосредственность, которая оставалась в нем, несмотря на все последующие бурные события жизни. — А папа никогда на нас не кричал. Не помню даже, чтобы он был строгим. В словах Зелима звучала легкая нотка ностальгии, и как только он произнес это, его лицо озарилось теплым светом воспоминаний о том, как их отец всегда оставался сдержанным, никогда не высказывал недовольства. Папа, помнится, всегда знал, как правильно подойти к своим детям, как найти подходящие слова для наставления и воспитания. — Почему был? — неожиданно прервала его задумчивость Акулова, замечая, что каждый раз, когда Ахметов упоминал своего папу, это было в прошедшем времени. Зелим повернулся к ней, разглядывая черты ее лица, и сделал глубокий вдох. Все его переживания отражались в одном лишь взгляде. Это был момент интимного откровения. Никто даже не догадывался о его трагедии, никто, кроме, может быть, Малики, с которой он успел сблизиться. Но сейчас, стоило Нади войти в его жизнь, все будто менялось. Она, словно лучик солнечного света, проникающий в темные уголки его души, приносила с собой тепло и уют, создавая атмосферу непринужденности и доверия. Не было ни единого шанса, что она сможет причинить ему боль или подвести. А самое главное — она никогда не настаивала на том, чтобы он делился своими секретами, уважая его тишину и недосказанность. И в этом молчаливом понимании таилась одна из причин, побуждающих Зелима открыться. Возможно, это было неуместно, и он вновь совершил ошибку, доверяя ей. Доверяя чужому человеку. Зелим давно пообещал себе, что никто из новых знакомых не узнает о его прошлом, о его бедах и утрате. Но в каждом взгляде Нади, в каждом ее движении он находил то, что заставляло его думать, что эта девушка была наделена добрым сердцем. Она словно призвана стать тем светом, который освещает темные уголки его обиженной и ранимой души, что станет освещать путь и помогать двигаться вперед, поднимая его из бездны одиночества. — Мой папа ум-… — Зелим только начал говорить, как его прервал телефонный звонок Нади. Из-за того, что они сидели, прижавшись друг к другу, он почувствовал вибрацию телефона на себе. Как холодная вода, осознание нахлынуло на него, ведь Зелим делал то, что запрещал себе — быть так близко к девушке. Ахметов резко мотнул головой, отстраняясь, и благодарность за теплый момент обернулась страхом потерять его, страхом оказаться слишком уязвимым перед ней. Зелим заметил, как на лице Нади мелькнуло выражение беспокойства, когда она взглянула на экран, в котором красовалась надпись звонящего: «Папуля». — Алло? А, пап, да… Нет, я возле дома… — голос Нади стал немного легким, в то время как в трубке послышался строгий и беспокойный голос её папы. — Я сижу тут с одноклассником… Да… Да, сейчас зайду… Хорошо, давай, — с этими словами она прервала разговор, поднимаясь с лавочки, её руки уже начали искать ключи в кармане школьной сумки. Зелим, наблюдая за ней, будто за волшебным существом, тихо застыл, когда решил заговорить: — Что-то я задержал тебя, да? Родители беспокоятся? — спросил Ахметов, вставая за ней, укрывая зонтиком. — Да, папа что-то начал тревожиться. Он просто нервный, а я его даже не предупредила, что возле подъезда сижу, — тихо ответила Надя, открывая дверь ключом домофона. Она повернулась к Зелиму с искренней улыбкой, которая странно согревала его. — Тогда я пойду? Спасибо за вечер, мне было безумно интересно с тобой пообщаться. В воздухе витала легкость, казалось, что всё не так уж и плохо, и момент между ними, отличающийся от прощания ранее, возле школы, стал как-то намного лучше что ли. — Взаимно. С тобой приятно, — вырвалось у Зелима, и в этот миг они встретились взглядами, и между их сердцами пролегал завораживающий поток электричества. Но внезапно ему стало неловко, и он, прочистив горло, добавил. — Ладно, пойду тогда, а то дела еще есть… — он соврал, ему не хотелось уходить, каждое мгновение рядом с ней было для него бесценно. Развернувшись, он начал уходить, ощущая, как лёгкая грусть окутала его, и мысли о том, что он так и не смог поделиться о своем горе, терзали душу. С одной стороны, он понимал, что в тот самый момент, когда они общались, ему было приятно видеть, как легко и непринужденно складывался их разговор. Он неожиданно обрел надежду на то, что нашел человека, которому можно доверять, который не осудит его и не предаст, как это было раньше в его жизни. Но вскоре после этой мысли в его голове возникла другая: зачем ему делиться своими переживаниями, раскрывать душу перед Надей? Зачем позволять кому-то заглянуть в таинственные глубины его сердца, если он сам с трудом смирялся с тем, что там происходит? Зелим всегда был человеком закрытым, и даже Малика, которая более-менее почаще общалась с ним, и была, по сути, теперь частью его жизни, не получила от него ни слова о его прошлом. Ахметов научился оберегать свои секреты, свое горе и страхи, как нечто священное, что не подлежит разглашению. Его душа, подобно заветной книге, была наполнена страницами боли, страха и надежды, которые он не хотел показывать никому. Тогда, в то мгновение, Зелим вспомнил о том, что у него есть нечто более ценное, чем дружеское плечо или поддержка другого человека. У него был Бог — Тот, кто всегда был рядом, кто слышал его даже в самые темные минуты, когда, казалось, весь мир отвернулся от него. Бог понимал его лучше, чем кто-либо другой, не судил, не задавал жутких вопросов о том, почему он не смог справиться с жизненными испытаниями. Он был отдушиной для Зелима, когда тот оставался наедине с душевными метаниями. К тому же, у Зелима была семья: его брат, сестры, мама. Их любовь и поддержка были всегда рядом, и это уже было достаточно, чтобы не искать нежного плеча у чужого человека. Ахметов знал, что именно они его опора в этом мире, и ему не нужно никого больше. Наверное, внутри, Зелим и сам понимал, что не готов открываться, ведь такие поступки требуют смелости и доверия, а это, казалось, было слишком рискованно. Ахметов внутренне ругал себя за то, что опять чуть не нарушил свои же клятвы и обещания. Зелим оставил за пределами своего сердца искушение делиться своими тайнами и снова закрыл его, как будто это был легко поднимающийся драпаж, который больше не должен быть приоткрыт. Зачем доверять? Зачем обнажать свою душу, когда так много уже было утрачено? Все, что ему нужно, находилось уже у него — в семье, в вере, в своеобразном мире, где он мог найти покой и безопасность, даже если весь остальной мир казался ему чуждым. Зелим шагал по улице, освещенной теплым желтым светом фонарей, чувствуя, как мокрый асфальт под ногами отражает этот мягкий отблеск. Вечерний воздух был наполнен свежестью после недавно прошедшего дождя, а тяжелая тишина прерывалась лишь редкими шагами прохожих и шорохом листвы на деревьях. Ахметов наслаждался этой мимолетной гармонией, пытаясь отвлечься от своих мыслей и иногда постукивая собранным зонтиком по асфальту. Внезапно, две фигуры, неясно вырисовывающихся в полумраке, привлекли его внимание. Зелим замедлил шаг, присматриваясь, и тяжело вздохнул, рефлекторно закатывая глаза. Это были Костя и Олег, знакомые силуэты, которые, по всей видимости, ждали именно его. Окутывающее их облако дыма сигарет добавляло моменту легкого напряжения. Туманов стряхнул пепел с сигареты, бросив её на асфальт, а затем плюнул с демонстративной небрежностью, которая выдавала его раздражение и скрытую агрессию. В руке у него блеснуло что-то металлическое, Зелим, напрягая зрение, понял, что это бита. Она напоминала ему о не раз случавшихся переулочных разборках, где эмоции брали верх над разумом. Яковлев, в отличие от своего компаньона, остался неподвижным, словно натянутая струна, выжидая. Зелим мысленно вздохнул, покачав головой; он решил было продолжить свой путь и проигнорировать их, но тут почувствовал, как его крепко схватили за руки. Этот нежданный контакт вызвал инстинктивную реакцию — Ахметов отпрянул, пытаясь освободиться. — Куда намылился, урод? — с угрозой в голосе произнес Костя, размахивая битой с явным намерением запугать. Зелим, скользя взглядом от лица Кости к стоящему неподалеку Олегу, заметил некое подобие вины в взгляде Яковлева. — Ты кем себя возомнил? — продолжил Костя, его голос выдавал едва сдерживаемую ревность, которая, судя по всему, была вызвана недавними действиями Зелима. — Я? Человеком. Обычным хомосапинсом. Какие-то проблемы? — ответил Зелим как-то устало, не утруждая себя притворством или страхом. Все, о чем он мечтал в этот момент, так это о теплом душе и уединении в собственном доме, особенно в столь промозглый вечер. — Слышь ты, хуесосинс. Я смотрю совсем в себя поверил? — Костя опустил биту на асфальт с резким звуком, будто желая таким образом затыкнуть его. От неприятного звука Ахметов скривился. Обстановка накалялась, но Зелим внутренне оставался спокоен, понимая, что любая реакция может только подлить масла в огонь. Да, он явно переборщил в попытках вызвать ревность Кости. Его игра была успешной, но последствия требовали внимательного маневрирования, чтобы избежать ненужной конфронтации. Пылающий огонь ненависти в глазах Кости казался почти осязаемым; он окутывал воздух вокруг них тяжёлым облаком, наэлектризованным недовольством. Его душа, запертая в вихре эмоций, кипела, подобно воде в котле, когда он смотрел на Зелима, который казался воплощением спокойствия и невозмутимости. Ах, если бы можно было остаться незамеченным, подобно тому, как советуют замереть рядом с разъярённым хищником, чтобы не возбудить его охотничий инстинкт. Но, увы, от Туманова вряд ли можно было бы спрятаться. В каждом его движении, в выражении лица, больше похожим на гримасу читалась готовность расправиться с соперником. Туманов, захваченный яростью, строил планы мести, его воображение рисовало образ голых рук, намеревающихся стиснуть Ахметова, будто он был той последней каплей, что довела его терпение до предела. — Думаешь, всё так просто? Думаешь, можешь прийти и разрушить всё, чего я добивался с седьмого класса? — рёв Кости разрывал тишину, его голос совмещал в себе гнев и удивление. Толкнув Зелима, он по-кошачьи затаившимся зверем угрожал битой. А рядом стоял всегда готовый к действию Олег, сжимающий кулаки, чтобы поддержать друга в любой момент. Зелим поднял глаза, и в них не было страха, только смесь непонимания и лёгкой насмешки. — Что именно я испортил? Я не понимаю тебя, — сдержанно ответил Зелим, пожимая плечи со сноровистостью человека, привыкшего выходить сухим из воды. — Не прикидывайся дауном! Думаешь, я не видел, как ты пускал слюни на Акулову? — вспыхнул Туманов, явно драматизируя, не упуская возможности раскрасить свою историю яркими красками, — На готовое решил усесться? А нифига не получится у тебя, — Ахметов прикрыл глаза и тихо вздохнул, этот цирк начинал раздражать его. Зелим вспоминал тот обманчиво невинный жест, когда он поддержал Надю во время физкультуры, помогая ей не упасть, ведь Ахметов свалился на нее из-за прилетевшего мяча. За простым объятием не было глубокого и таинственного смысла, но Костя превратил этот случай в завуалированную измену (хотя Надя с ним не встречалась). — А с чего ты решил, что она твоя? — Ахметов демонстративно скрестил руки, на его лице появился острый оскал. — Говоришь, что с седьмого класса за ней ухаживаешь, а почему тогда вы до сих пор не вместе? — Зелим парировал и шагнул к нему, когда заметил, как замялся Костя, открывая и закрывая рот, не находя ответа на вопрос; Ахметов решил продолжить. — Странно, но я за сегодняшний вечер не услышал ни одного упоминания о тебе, — Зелим коснулся собственных щёк, протирая, словно задумался, — наверное, когда кого-то любят о нем хотя бы изредка упоминают. — Костя стиснул челюсть слыша провокационные слова. — Заткнись! — Костя размахнулся битой, но Зелим тут же ловко увернулся, оказавшись позади него и толкнул его вперед. — Бля! — Туманов размахивал руками, пытаясь восстановить баланс. — Ты вообще ничего не знаешь! Ни обо мне, ни о Наде! — Зелим раздражённо вздохнул. Почему он так драматизировал, Ахметов искренне не понимал. Может, ему просто делать нечего, и он таким образом пытался разнообразить свои скучные будни? В тот момент, когда Костя, с яростным блеском в глазах, вновь размахнулся битой, направляя удар прямо на Зелима, Ахметов ощутил волну непередаваемой энергии, пробежавшей от макушки до самых кончиков пальцев ног. Это было неуловимое предчувствие, интуитивное понимание того, что отступать сегодня ему нельзя и что судьба требует от него стоять на своём. Эта волна разлилась по телу, заставляя кровь кипеть в жилах, а мышцы напрячься подобно натянутая струна. Всё произошло невероятно быстро, но для Зелима время замедлило свой ход. Тело Ахметова откликнулось на движение инстинктивно, правая рука стремительно поднялась, блокируя удар биты, и слой одежды немного смягчил боль. Зелим скривился, но старался не подавать виду. В тот же миг левая рука как стрела взметнулась вперед, пальцы точно нащупали болевую точку на ключице Кости через осеннюю куртку. От неожиданности и боли Туманов отшатнулся назад, ощутил, как Ахметов хлопнул ладонями по его ушам, оглушая, и Костя, окончательно теряя равновесие, упал на пятую точку. Ахметов краем глаз заметил приближающуюся фигуру, о которой успел на мгновение забыть. Олег, решивший защитить Костю, тут же накинулся на Зелима. Ахметов молниеносно среагировал, когда Яковлев замахнулся, его движения были точны и отточены годами тренировок. Зелим ловко развернул руку Олега, переплетая их запястья. В следующую секунду Яковлев, не успев понять, что происходит, почувствовал, как его собственный кулак с силой наводится на его же челюсть, от чего Олег гаркнул, отшатываясь и замер, наклонившись и зажмурив глаза. Зелим, обладая особым чутьем и безошибочным расчетом, увидел эту паузу, как вспышку молнии. Ахметов действовал без промедления, он обхватил Яковлева за шею, одновременно приподнимая ногу, и с точностью впечатал согнутым коленом в его лицо. Олег схватился за нос, отступая, спотыкаясь об бордюр тротуара. Металлическая бита засвистела, вспарывая воздух, и этот звук известил о новом нападении. Ахметов оставался внимателен, его рефлексы, натренированные годами, работали как часовой механизм. Зелим мгновенно пригнулся, касаясь ладонями холодного мокрого асфальта, на который вновь капали капли дождя. Ахметов поднял левую ногу и нанёс мощный удар Туманову, который угрожающе размахнулся битой. Подошва обуви Зелима столкнулась с подбородком Кости, который ахнул и явно прикусил язык, ощутив вкус крови во рту. Туманов был дезориентирован, голова его закружилась, на губах блестела кровь, Костя начал беспорядочно размахивать битой, пытаясь защититься от Ахметова. Зелим быстро дышал, его грудь поднималась и опускалась, затем он ощутил на предплечьях руки Олега. Запыхавшийся Костя, прищурившись, собрал в себе всю оставшуюся силу и размахнулся металлической битой в последнем отчаянном ударе. Раскатистый звук наполнил воздух, и в последний момент Зелим надавил между большим и указательным пальцами руки Олега, приседая. Бита врезалась в левую щеку Яковлева с сокрушающим грохотом. Взрыв боли отразился в его сдавленном крике, и Олег рухнул на асфальт, прикрывая ушибленное место ладонями. Ахметов, пользуясь хаосом, начал маневрировать, продумывая каждый свой шаг. Оказавшись перед Тумановым, он схватил его за запястье. Пальцы Зелима нащупали болевую точку, и сила давления заставила Костю разжать кулак. Бита выскользнула из ослабевших пальцев и с грохотом ударилась об асфальт. Когда Зелим схватил плечи Кости и поставил подножку, повалив его, а затем навис над ним, его кулак занял угрожающее положение. Костя, ощущая безысходность, сдавленно вскрикнул: — Не! Не бей! Глаза Туманова были крепко зажмурены, руками Костя прикрыл голову, как если бы это могло спасти его. Удара не последовало. Туманов осторожно приоткрыл глаза, когда время, казалось, застыло, встречаясь с холодным и острым взглядом Зелима. Светлые брови Ахметова были нахмурены, в зелёных глазах читалось отвращением, кулак замер в воздухе над ним. Зелим сжал воротник Кости, и тот тяжело и прерывисто задышал, чувствуя холодный мокрый асфальт под собой, а капли дождя падали на лицо. Ахметов медленно ослабил хватку на воротнике и начал подниматься, позволяя своему телу вновь обрести привычную силу и устойчивость. Желтый свет уличного фонаря, вспыхнувшего позади Ахметова, заставлял Костю жмуриться. Зелим глубоко вздохнул, пытаясь прийти в себя, и отряхнул руки. — Если я пару раз дал слабину, это не значит, что вам всё дозволено, — голос Ахметова пропитался уверенностью, слова прорезали тишину, подобно молнии, рассеивающей тучи. Подойдя к упавшему зонтику, Зелим одним движением поднял его, раскрыл и спрятался от дождя. — Таких, как вы, я не раз ставил на место. И с этого дня я не дам вам считать себя выше меня, уяснили? Слова повисли в воздухе, как приговор, но Ахметов не ждал ответа. Он понимал, что этот разговор не требовал продолжения. Зелим шагнул вперёд, желая продолжить свой путь домой, оставляя позади Туманова и Яковлева. Костя незамедлительно пополз к своему пострадавшему другу, желая исправить содеянное. Зелим отошёл, глядя вперёд, его дыхание всё ещё было тяжёлым, но с каждой секундой становилось все ровнее, как и его внутренний мир. Ахметов слышал приглушённые утешительные слова, которыми Туманов пытался загладить вину, и в этот момент Зелим понял, что не нуждается ни в чьём одобрении. Ахметов не испытывал гордости за произошедшее, но он и не мог позволить себе больше быть «терпилой», каким был раньше. Избиение в первый день школы осталось болезненной меткой в его памяти, но теперь Ахметов осознал, что тогда сам позволил этому случиться. Настоящее требовало другого подхода — и с этого момента никто и никогда не причинит ему боль.