Еnd of beginning

***

«Я так много думал об отмщении.

Каждая секунда моей жизни

была посвящена только этой проказе,

ядом отравляющей все меня окружающее.

Она расщепляла людей,

отравляла мое сознание,

но оставалась единственным,

ради чего стоит жить.

У меня не было выхода.

Только борьба.

Но я и представить себе не мог,

что все обернется против меня.

Что мне придется бороться с самим с собой.»

***

      У Ен Иля была теплая улыбка, цепкий взгляд и тайна, скрывающаяся за тонкими прямыми ресницами. Ки Хун всегда безошибочно угадывал, когда тот на него смотрел. Пробирало. До костей, до сердца, которое сжималось в ожидании неизвестного.       Ен Иль ощущался тенью прошлого, старым знакомым-незнакомцем.        Странное чувство. Необъяснимое. Оно превращало Ки Хуна в марионетку, силясь забрать его волю.       Возможно, он просто устал. От ответственности, собственных амбиций и целей, и все это – лишь игры его воспаленного сознания.       Он давно не искал происходящему вокруг рационального объяснения. Этому понятию было не место во всепоглощающем безумии, в которое Ки Хун себя загнал. Дважды.       Ен Иль пришел к Ки Хуну в глубокой ночи, когда он прожигал взглядом темноту, высматривал двигающиеся тени, желающие перерезать кому-нибудь горло. Спать он не мог, поэтому занимался единственным полезным, на что его хватало, – охранял покой других.        — Вам нужно поспать, Ки Хун, — мужчина опустился рядом, заглядывая в лицо напротив.        Ки Хун даже не повел бровью. Он привык к тому, что Ен Иль всегда находился неподалеку, что он всегда смотрел на него без тени смущения. Изучал его. Возможно, в чем-то подозревал.        Забавно. Все они подозревали друг друга, но все равно держались вместе.        — Я не устал.       — Посмотрите на меня, Ки Хун.        Странная просьба, но Ки Хун повиновался. Чужое дыхание пробежалось по щеке. Ен Иль перешел на шепот, как будто собирался открыть ему вселенскую тайну.       — Все ваши страхи находятся здесь, — чужие пальцы легко коснулись лба, а Ки Хун прикрыл глаза. — И пока вы не перестанете бояться себя, вы не сможете помочь другим. Вы знаете, что я прав. Каждый человек, находящийся здесь, на самом деле боится себя и своих решений, и в попытках переспорить свои же мысли хочет доказать себе, что он сделал правильный выбор. Но это не так. Все они, — другой рукой он провел в воздухе, указывая на кровати «кружков», — заведомо проигравшие. Они – трусы, которые боятся не только себя, но и реального мира, который так жестоко с ними обошелся, забывая о том, что их положение – это прямой результат их собственных решений. Они перестали бояться смерти в угоду наживе, которая блестит у них над головами.        Скрипнула кровать, и Ки Хун только сейчас заметил, что чужая рука переместилась на его собственную. Она была удивительно теплой… и правильной. Как будто это было в порядке вещей сидеть вот так и слушать околофилософские изречения… знакомого? Друга?       Кем он был для Ки Хуна?        Чон Бэ с тяжелым вздохом перекатился на другой бок, оповещая их о своем пробуждении.        Ен Иль нахмурился, и Ки Хун был с ним ужасно солидарен. Что-то неуловимое между ними с треском разрушилось, момент чистой искренности обернулся в прах.       — Идите, Ки Хун, караул пора сменить, — Ен Иль улыбнулся глазами, и в такие моменты от него было сложно отвести взгляд.       Он еще не знал, что Ки Хун сегодня все равно не уснет. Что он будет думать о чужих теплых пальцах и морщинках, которые появляются вокруг глаз, когда Ен Иль улыбается. Ки Хун будет искать себе тысячу оправданий, почему в принципе обращал внимание на чужие черты и почему он так гулко выдохнул, стоило черной макушке Чон Бэ показаться из-под железных балок.

***

      Ему было так больно. Каждый выстрел отражался от стен, и у Ки Хуна было ощущение, что пули рикошетят в него. Смотреть на безумие за дверью было невыносимо. Он медленно опустил голову, пытаясь взять себя в руки. По подбородку текла кровь.       В круговороте карусели люди сходили с ума, пытаясь ухватиться за нужного им человека, махали руками, поскальзывались на кровавых лужах и бежали, бежали, бежали. Один взмах неудачно попал Ки Хуну прямо в лицо, поэтому сейчас он прижимался лбом к холодному железу, ощущая солоноватый привкус на губах.       Разбитый нос не имел значения. Как и разбитые жизни. Сейчас он как никогда это понимал.        Что-то в его сознании переломилось.       Он почти сдался.       Инхо стоял рядом и вновь прожигал его взглядом из-под ресниц, Ки Хун предполагал, с жалостью. Это раздражало до скрежета в зубах. С жалостью нужно было смотреть на гору трупов за дверью, а не на Ки Хуна, который вновь не смог никому помочь. Снова остался проигравшим среди победителей.       Чужая рука опустилась на его плечо. Ки Хун не выдержал и наконец-то посмотрел в ответ, собираясь сказать что угодно, что заставило бы Ен Иля отвернуться от него, но споткнулся о чужой взгляд, потому что там была не жалость, а… понимание? Самое настоящее, как будто Ен Иль делил с ним боль за всех тех, кого сейчас сгружали в коробки, как обычные куски мяса на продажу. Как будто ему было не все равно. И почему-то этому взгляду хотелось верить.       Ен Иль увязался за ним. Стоял за спиной, пока Ки Хун резкими движениями безуспешно оттирал кровь. В такие моменты он напоминал молчаливого призрака, охраняющего его от посторонних.       Ки Хун ощущал странное спокойствие. Как будто в компании Ен Иля ему никто не посмеет навредить. Или он просто убеждал себя в этом после всего пережитого.       Может, ему просто хотелось ощущать это долбаное спокойствие, которого он не знал уже несколько лет, а Ен Иль просто удачно попал под руку. Идеально вписался последней недостающей деталькой в пазл его развороченной жизни.         — Вы верите мне, Ки Хун?       От внезапного вопроса он выронил салфетку, уставившись на Ен Иля через отражение.       Странный вопрос, неуместный, тот, на который не хочется отвечать, потому что не знаешь, какие слова подобрать. Он хотел ему верить, но не мог. Не здесь, пока они внутри игры, где все обещания забываются, стоит оказаться на волоске от смерти.        — Я не знаю, Ен Иль, я уже ничего не знаю, — Ки Хун схватился за голову, разворачиваясь, и облокотился на умывальник, зажмуривая глаза, — я не знаю, что вам сказать, потому что вы хотите услышать правду, но она заключается в том, что я понятия не имею. Доверие слишком громкое слово для этих стен и… — он запнулся, не высказав все, о чем думал так мучительно долго, потому что чужой лоб столкнулся с его собственным в молчаливой поддержке, а рука Ен Иля приятно грела затылок.        — Я все понял, больше не говорите ничего. Я вас услышал, — и Ки Хун поверил ему.        Впервые и без сомнений.        Боязнь обжечься не отступила ни на секунду, но он впервые вспомнил о том, что тоже является человеком.        Удивительно, но он забыл об этом на долгие три года.