Шёпот смерти

Шёпот смерти сопровождал ведьму всегда. Он был с ней в долгие ночи, когда под треск умирающих свечей она лежала, глядя в потолок и не могла заснуть. Он был в скрипе половиц за спиной, в шелесте листвы за окном, в плеске воды, когда поднималась с ванны, наблюдая за тем, как капли стекали по её коже, точно кровь. Впервые она услышала его в день смерти близнеца. Селена не помнила как с пеплом рассыпались его кости от огня. Не помнила, как в последний раз виделись их глаза — одинаково голубые, отражающие друг друга, как зеркала. Не помнила, как кричала. Она помнила только, как пепел оседал на её ладонях, как сгоревшие останки рассыпались в руках, ускользали сквозь пальцы, словно никогда не существовали. Лука исчез. Это было тем, чего она боялась больше всего на свете, тем, что она боялась даже представлять когда спрашивали что для неё настоящий ужас. Ведьма цеплялась за каждую крупицу, за каждый уголёк, за каждый клочок праха, надеясь, что сможет собрать его, что он вернётся. Что это лишь сон. Пальцы были в грязи, в копоти, в крови — чужой, своей, неважно. Она разгребала землю, не разбирая, что пепел, а что просто пыль. «Нет, нет, нет, нет.» Она взывала к предкам. Она молила их о помощи, шептала молитвы, плела заклинания, звала их имена, просила, умоляла, обещала свою жизнь, свою душу. Но никто не ответил. Её не принимали. Никогда. Она была другой, а тут ещё и перебила столько магов и ведьм. Воздух вокруг был глух и пуст. Предки отвернулись, оставили её, вычеркнули, как недостойную. Но что-то отозвалось. Что-то другое. Не тепло — холод. Не свет — тьма. Не жизнь — нечто забытое, лежащее по ту сторону. Шёпот просочился сквозь тишину, пробрался сквозь пальцы, скользнул змеиным дыханием по её коже. «Ты хочешь вернуть его?» Она подняла глаза. Помнила звук. Этот шёпот, что донёсся сквозь дым и ветер, проник ей под кожу, врезался в сознание, стал частью её. Тогда близняшка думала, что это был Лука. Ей казалось, что он не исчез, что его голос шепчет ей из темноты, успокаивает, зовёт по имени, велит не бояться. В её голове звучало его дыхание, тихое, сбивчивое, словно он пытался что-то сказать, но не мог. Но чем больше проходило времени, тем меньше этот голос становился похожим на голос брата. Он становился чужим. Разделялся. Превращался в хор. Сначала к нему присоединилась мать. Селена никогда не слышала её при жизни, но предполагала, каким должен быть её голос. Сама себе надумала, как звучат её молитвы, нашёптываемые над её колыбелью, каков ее голос в песнях для детей, знала что при жизни тк обожала петь. А потом пришли другие. Клиффорд. Близнецы, утонувшие в ледяной воде. Родственники, сгоревшие заживо в пожаре. Лорд Кристофер, с его удивлёнными, почти детскими глазами. Они стояли за её спиной, всегда, в каждом шаге, в каждом отражении, в каждом сне. Они не обвиняли её, не проклинали, не пытались напугать. Они просто шептали. «Мы здесь.» «Ты помнишь нас?» «Ты слышишь нас?» Иногда их шёпот был мягким, едва различимым, как ветер, гуляющий по пустым коридорам, а иногда — громким, как плеск волн, бьющихся о камни. Он тянулся сквозь ночь, через стены, проскальзывал в трещинах камня, сочился из теней. «Ты тоже принадлежишь нам.» «Приди к нам.» «Приди.» Больше всего Селена боялась, что однажды этот голос заговорит её собственным тоном. Что однажды, среди чужих шёпотов, среди чужих криков и стенаний, среди мертвецов, которые следовали за ней, она услышит себя и уже не сможет от него отвернуться. Но когда она устала бороться, так и произошло. Тьма не забрала её. К ней не пришла смерть. Пришло безумие. Тонкое, вязкое, сладкое, оно скользнуло в разум, растеклось по венам, заполнило её, будто густая, чёрная кровь. Оно смотрело на неё из зеркал, пряталось в тени, поджидало в каждом отражении. «Ты помнишь?» — спрашивало оно. «Ты видишь?» «Ты слышишь?» И она помнила. Она видела. Она слышала. Всё, что она потеряла. Всё, что разрушила. Всё, что забрала у других. Как в итоге сама осталась не с чем. Но хуже всего было осознание. Тонкая грань между безумием и здравым смыслом не разрывалась до конца. Она не падала в пропасть, она висела над ней, отчаянно цепляясь за камни, которые кровоточили в её ладонях. Она отрицала это. И осознавала. Знала, что потеряла себя. Но продолжала делать вид, что ещё жива. Воспоминания ворвались в сознание, словно ржавые ножи, царапая, оставляя кровавые полосы на израненной памяти. Огонь ещё плясал в глазах, когда отец схватил её за волосы и поволок прочь. Её руки горели в его железной хватке, а в ушах ещё звучали крики, треск пламени, последнее шипящее дыхание пострадавших, когда кожа отслаивалась от их костей. Её бросили на землю, пыль и зола забились в рот и прежде чем она смогла пошевелиться, холодные кандалы с лязгом сомкнулись на её запястьях. Она не кричала. Уже тогда, в первые секунды, знала — бесполезно. Темница встретила её камнем и сыростью. Запах гнили вился змеиными кольцами, вползал в лёгкие, липнул к коже, к её белому платью, на котором ещё были капли крови брата. Неделя. Неделя, что длились вечность. Неделя, где крики и удары сливались с тёмным, шуршащим голосом, что не умолкал ни на секунду. В одну из ночей Селена сидела в углу темницы, прижавшись спиной к холодной, влажной стене. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом гниющей соломы, мочи и чего-то ещё — может, страха, который она сама источала. Где-то в темноте шуршали крысы, их маленькие когти царапали пол и этот звук смешивался с далёким капанием воды, падающей с потолка. Камень был скользким от плесени и сырость пропитывала её одежду, заставляя тело дрожать от холода. Тусклый свет факела, который стражники оставили где-то за решёткой, едва пробивался сквозь мрак, отбрасывая длинные тени, что казались живыми, шевелящимися в углах. Пол под ногами был скользким от влаги и крови — её собственной, что стекала из ран, оставленных цепями. Железные кандалы впились в её запястья и лодыжки, металл натирал кожу до мяса и каждый рывок отзывался резкой болью, что простреливала руки до плеч. Дверь темницы скрипнула, ржавые петли завизжали и в проёме показались силуэты стражников, тех самых личных головорезов отца. Их шаги гулко отдавались от стен, тяжёлые сапоги топтали грязь, приближаясь к узнице. Первый — широкоплечий, с лицом, пересечённым кривым шрамом от виска до подбородка, ухмыльнулся, обнажая жёлтые зубы, гнилые и кривые. Его кожа блестела от пота, а вонь от него — смесь немытого тела и дешёвого эля — ударила ей в нос. — Ну что, принцесса, всё ещё жива? — его голос хрипел, насмешка сочилась из каждого слова. Он шагнул ближе и Селена вжалась в стену, её спина прилипла к холодному камню, но бежать было некуда — цепи держали её, как зверя в ловушке. Первый удар пришёл без предупреждения — кулак врезался ей в живот, твёрдый, как камень и её дыхание оборвалось. Она сложилась пополам, цепи звякнули, натянувшись, а воздух вырвался из лёгких с хрипом. Она подняла руки, пытаясь закрыться, но второй удар пришел в скулу. Кровь хлынула во рту, солёная, горячая, стекая по подбородку. Они смеялись — грубо, низко, их голоса гудели в её голове, пока удары сыпались один за другим. Сапог врезался ей в рёбра, хруст костей эхом отозвался в груди и она упала на колени, хватая ртом воздух. Древко копья ткнулось ей в спину, остриё порвало кожу и кровь потекла по хребту, липкая и тёплая, пропитывая остатки некогда белоснежного платья. А затем началось то, о чем непременно думала каждый раз когда закрывала в темнице глаза, но затем просыпалась в немом крике. Стражник постарше, с сальными волосами, что слиплись от грязи, шагнул вперёд. Она не знала их имен, слышала, но старалась не запоминать. Не хотела никогда произносить их в слух или слышать что они делали по приказу отца, ведь столько раз они этими руками душили её брата. Лицо одного из них — красное, в пятнах, с редкой щетиной — блестело от похоти, глаза горели мутным огнём. Он схватил её за подбородок, пальцы воняли рыбой и сырой землей, затем сжал так сильно, что её челюсть хрустнула. Ведьма дёрнулась, её скованные руки царапали его, ногти рвали кожу на мужских запястьях, оставляя кровавые полосы, но он лишь рассмеялся — низко, гортанно, слюна брызнула ей в лицо. Он толкнул её на пол, девичья спина ударилась о камень, боль пронзила тело, от позвоночника до затылка. Цепи впились в запястья глубже, кровь потекла по рукам, и она кричала — хрипло, надрывно, — но звук утонул в их гоготе. Другой не стал стоять в стороне, присоединялся, мужские пальцы разорвали платье, обнажая белоснежную кожу, что тут же покрылась синяками от их грубых ладоней. Стражники придавили брюнетку к полу. Первый, со шрамом на лице, схватил её за волосы, рванул голову назад, заставляя выгнуться. Его ногти впились в черные волосы, выдирая длинные пряди и он прижал брюнетку лицом к полу, его колено вдавилось в её спину, ломая рёбра под весом. Веллингтон билась, пыталась, скованные руки молотили воздух, царапали его ноги, но цепи держали крепко, лишь издевательски звеня при каждом движении. Второй, с сальными волосами, ухватил её за бёдра, его пальцы вонзились в кожу, оставляя глубокие синяки и он раздвинул её ноги в стороны, раздирая остатки платья до конца. Её кожа горела от их прикосновений, каждый удар, каждый толчок оставлял след — красные полосы, кровоподтёки, рваные раны. Они двигались грубо, безжалостно. Первый вцепился в шею Сел, сжал горло, перекрывая воздух, пока она хрипела, задыхаясь, её рот открывался, но крик не выходил. Его другая рука рвала девичью грудь, ногти царапали кожу, оставляя кровавые борозды и он толкал её вниз, в грязь, его вес давил, ломал хрупкое тело. Второй в это время держал ноги, его пальцы впивались в бёдра, сдирая кожу и он вдавливал ведьму все больше в пол, каждый его рывок сопровождался хрустом её костей, криками, что становились слабее. Их пот, их дыхание — кислое, тяжёлое — заливало, смешиваясь с её кровью, что текла из носа, из разбитых губ, из ран на теле. Она пыталась вырваться, пальцы цеплялись за пол, ногти ломались о камень, но они только смеялись, их голоса гремели в ушах. Они продолжали, сменяя друг друга, их руки, их тела разрывали её, оставляя за собой только кровь, синяки и слёзы, что текли по красивому лицу, смешиваясь с грязью. Когда они закончили насиловать девушку, бросили её на пол, как сломанную куклу, дальше тишина вернулась, но не покой. Её тело лежало в грязи, избитое, разорванное, с кровью, что текла из ран, из носа, изо рта. Её грудь вздымалась слабо, каждый вдох резал лёгкие и Селена чувствовала вкус железа на языке, запах своей крови, их вони, что пропитала воздух. Они ушли, оставив её в темноте, но из углов темницы, из трещин в стенах, из её собственного сознания начал доноситься шёпот. Сначала тихий, почти неразличимый, он рос, становился громче, настойчивее, ввинчивался в её голову, как иглы. Голоса — десяток, сотней — шептали её имя, смеялись, обвиняли и она сжала голову руками, пытаясь заглушить их, но они не уходили. Её разум трещал, ломался под этим кошмаром. Она свернулась в комок, её ноги поджались к груди, цепи звякнули, врезаясь в кожу и ведьма завыла — тихо, хрипло, слёзы текли по лицу, оставляя дорожки в крови и грязи. Тело болело — каждый синяк, каждая рана, каждая кость, что они сломали, — но хуже была пустота внутри, что пожирала душу. Она не знала, сколько ещё выдержит, но знала одно — она уже не та Селена, что была раньше. Из углов темницы, из трещин в стенах, из её собственного сознания начал доноситься шёпот. Сначала тихий, почти неразличимый, он становился громче, настойчивее. — Ты ничего не стоишь, — шептал он. — Ты заслужила это. Никто не придёт. Ты одна. Слова ввинчивались в её разум, как ржавые гвозди, заставляя ведьму сомневаться в себе, в своей силе, в том, что она вообще ещё жива. Девушка закрыла глаза, пытаясь заглушить этот звук, но он был везде — в голове, в дыхании, в стуке собственного сердца. Шёпот смешивался с болью в теле, с синяками и ссадинами, с ощущением грязи, которую она не могла смыть. Селена сжала кулаки, цепи звякнули и она заставила себя дышать, медленно, глубоко, цепляясь за остатки воли. Она выживет. Она должна. Но этот шёпот останется с ней навсегда, как тень, которую нельзя стряхнуть. Она не знала, что было страшнее. Грубые руки, разрывающие её плоть, кровь, капающую на холодные камни, или этот голос, что шептал в ухо — терпеливо, настойчиво, с болезненной лаской. «Ты ведь знала, что всё будет так.» «Ты ведь чувствовала.» «Ты ведь всегда слышала меня.» Он не оставлял её. Даже когда боль затмевала сознание, даже когда дыхание становилось рваными осколками, даже когда её тело уже не могло сопротивляться, шёпот оставался. Он никогда не смолкал. Никогда не оставлял её. На седьмой день тяжелая дверь скрипнула и в щель ворвался свет, полосой рассёкший мрак её темницы. Селена не сразу поняла, что это был за свет — день или ночь, реальность или очередное видение от голода. Рядом, у её головы, кто-то сидел. Пальцы осторожно касались её волос, перебирали спутанные пряди, будто это имело значение, будто кто-то ещё видел в ней человека. Она не сразу почувствовала страх. Тело было слишком измучено, чтобы реагировать, но разум — нет. Он всё ещё горел, он ещё помнил. Она судорожно вздохнула и отпрянула, ударившись спиной о камень, но не смогла даже вскрикнуть — лишь захрипела, пересохшее горло не выдавало звуков. — Тише, — голос был низким, спокойным. Почти добрым. Она замерла, вглядываясь в очертания незнакомца. Его тёмные волосы, с легкий каплей седых волос, были слегка растрёпаны, но в этом беспорядке была какая-то изящная небрежность. Глаза — глубокие, тёмно-карие, почти чёрные в этом свете — смотрели на неё с смесью любопытства и чего-то ещё, чего она не могла разгадать. В уголке его губ играла лёгкая, почти насмешливая улыбка, но она не была злой, он не походил на палачей, что приходили сюда прежде. Но не было в этих глазах и сострадания. — Кто… Вы… — Селена выдавила слова с трудом, голос был ломким, как потрескавшийся лёд. Мужчина чуть склонил голову набок и на губах появилась полуулыбка — не ласковая, нет, скорее оценивающая. — Тот, кто мог бы стать твоим спасением, девочка, что с тобой тут делали? Её пальцы сжались в кулаки. Она уже знала этот взгляд. Так на неё смотрели только чудовища, которым что-то было нужно от девушки. Наверное, это был тот самый день, когда её окончательно сломали. Как ненужную куклу, которой переломали шарниры, вырвали стеклянные глаза и бросили в грязь, даже не взглянув. День, когда отец продал свою дочь, как бесполезный товар, передал в чужие руки — не для спасения, не для искупления. А просто потому, что так было удобно. «И гроша за неё не попрошу» — эти слова, сказанные холодно, без эмоций, пронзили её сильнее любого клинка. Она уже не кричала. Не молила о пощаде. А он — новый хозяин её судьбы — наклонился к самому уху и его голос разрезал тьму вокруг. Но то были не обещания, не лесть, не ложные утешения. Нет. Он говорил ей вещи куда страшнее всех тех шёпотов, что прежде мучили её разум. Майкл не спешил убивать ведьму. Он был охотником, который знал, как загнать добычу так, чтобы она сама подставила шею под нож. Он нашёл способ сломать её там, где ещё можно было сломать. Запугал, вонзил страх глубже, чем любые кандалы или удары. Селена помнила, как он говорил спокойно, почти ласково, когда приказывал Эйлин взять топор. Как его голос был твёрд, не подлежащий сомнению, когда он велел зарезать Жемчужину. Белоснежную кобылу, её последнюю привязанность, её последнее детское воспоминание о брате. Она кричала. Рвалась. Молила. Но Эйлин уже не слышала её. Майкл вложил в её разум приказ и орудие вошло в белую шею, оставляя алую черту, а Селена — беспомощная, раздавленная, загнанная — могла только смотреть. Эйлин забыла, он внушил ей это, как и то, что та не смела больше о нем никогда говорить. Но Селена все помнила. Майклсон не убил её. Он убил того, кем она была. Двое сильных мужчин посадили в её сердце два семени. Из них выросло безумие. Оно пустило корни в её страхе, в её боли, в ненависти. С того дня сама стала походить на тех чудовищ, что её окружали. Та же тьма в глазах, та же бесчувственная улыбка. Та же жажда власти, боли, разрушения. Когда-то она боялась их, презирала, проклинала. Но стоило ли проклинать то, чем она теперь стала? Селена больше не слышала своего голоса среди шёпотов. Только чужие. Они наполняли её, сливались с мыслями, с дыханием. И когда спустя недели она смотрела в своё отражение, то видела их. А себя — уже нет.

***

Клаус выскочил на улицу, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Где Элайджа? — его голос был твёрд, но внутри всё сжималось от дурного предчувствия. Ребекка едва поспевала за ним, тяжело дыша. — Мы думали, ты ещё с Мартином, — быстро сказала она. — Разделились, когда заметили Майкла. Элайджа ушёл в центр, а я вернулась в поместье, к Селене. Гибрид стиснул зубы, имя сыпало соль на рану. — Когда ты его видела в последний раз? — Не знаю, — призналась Ребекка, тревога мелькнула в её глазах. — Он должен был вернуться… Тяжёлые шаги раздались в темноте, размеренные, настойчивые. Кто-то приближался. Гибрид резко обхватил сестру за плечо и, не давая ей даже шанса обернуться, увлёк за собой в сторону, в тень здания. — Не шуми, — прошептал он, прижимая её к стене. Блондинка замерла, дыхание сбилось. Клаус напряжённо вглядывался в темноту, выжидая. Шаги не спешили стихать — напротив, становились ближе. Первородный сжал пальцы на запястье сестры и, не теряя ни секунды, рванул с места. К рассвету они успели обойти половину графства, но Элайджи так и не нашли. Город просыпался, но утренний свет не приносил облегчения, лишь подчёркивал серость улиц и пустоту их поисков. Ребекка шагала рядом с братом, ноги касались влажной мостовой, которую они обходили уже дважды. Она покосилась на Клауса и, заметив, как он напряжённо сжал челюсть, вздохнула. — Может, наконец, расскажешь, что произошло? Рыжеволосый на мгновение промолчал, словно подбирая слова, затем, не замедляя шага, бросил коротко: — Селена… Ребекка нахмурилась, но не успела задать следующий вопрос — их разговор прервал незнакомец. Мужчина вышел из переулка, словно ожидал их и уверенно направился прямо к Клаусу. Его взгляд был стеклянным, движения немного неестественными, как у куклы на нитях. — Вы должны пойти со мной, — голос был ровный, будто заученный, и незнакомец даже не моргнул. — Вон в тот дом. Только мужчина. Он поднял руку и указал на ветхий особняк в конце улицы. Клаус напрягся. Всё это выглядело подозрительно. Внушение. Кто-то подчинил этого человека. И гибрид не сомневался, чьих рук это дело. Он медленно повернулся к Ребекке: — Беги к Колу и Финну. Предупреди их. Мы встретимся на закате, когда я найду Элайджу. Сидите там и не высовывайтесь. — Ник… — начала она, но он уже не слушал. Ребекка ещё мгновение колебалась, а затем сжала губы, развернулась и исчезла, скрывшись в переулке. Клаус же повернулся к незнакомцу: — Веди. Ник шагал за мужчиной, чьи движения оставались механическими, словно он был марионеткой, подчинённой чужой воле. Улица была пустынной, лишь ветер гонял по мостовой клочья сухих листьев да где-то вдалеке лаяла собака. Ветхий особняк в конце дороги выглядел заброшенным: облупившаяся краска на стенах, треснувшие стёкла в окнах, покосившаяся дверь, едва державшаяся на петлях. Незнакомец остановился у порога и повернулся к Клаусу, его стеклянные глаза смотрели прямо, но не видели. Клаус сделал шаг вперёд, но тут же ощутил невидимую преграду — как стальную стену. Он усмехнулся, скрестив руки на груди. Как вампир, он не мог войти без приглашения. — Кто хозяин дома? — спросил он, прищурившись, — дай угадаю, не ты. Незнакомец чуть наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, а затем ответил: — Хозяйка внутри. Он шагнул к двери, толкнул её ладонью и та медленно отворилась с протяжным скрипом. Тусклый свет из коридора выхватил фигуру, стоявшую в глубине. Клаус замер, его взгляд мгновенно приковался к ней. Там, в тени узкого коридора, стояла Селена. Её силуэт был неподвижен, как статуя, но в воздухе вокруг неё витало напряжение, почти осязаемое. Её волосы, спутанные и тёмные, спадали на плечи, обрамленные зеленым бархатным платьем, а глаза казались полностью черными. Она не выглядела сломленной, напротив полной сил, но дрожащей, как отражение в разбитом зеркале. Её глаза, горящие лихорадочным светом, метались по лицу Клауса, словно искали в нём что-то давно потерянное. Тени в коридоре за её спиной шевелились, извиваясь, как живые, — или это было лишь отражением её собственного безумия? Они тянулись к ней, цеплялись за подол зелёного платья, обвивали её ноги, будто хотели утащить обратно в темноту, из которой она вышла, но вновь видела их лишь она сама. — Пригласите меня, — сказал он, его голос стал ниже, в нём появилась нотка угрозы, но и любопытства. — Или мне стоит выломать эту дверь вместе с Вашими играми? Селена медленно шагнула вперёд, её ноги бесшумно касались деревянного пола. Она остановилась у порога, не пересекая его, и посмотрела на Клауса. Её губы дрогнули в слабой, почти безумной улыбке, но в глазах мелькнула тень страха, смешанного с вызовом. — Зачем? — её голос был хриплым, резким, как звук рвущейся ткани. — Чтобы Вы меня убили? Нет уж, спасибо. — Она засмеялась — коротко, надрывно и этот звук эхом отразился от стен, смешавшись с шёпотом, что звучал только в её голове. Голоса. Они никогда не смолкали. Они шипели, бормотали, напевали, переплетались в её мыслях, как клубок змей. «Ты одна… ты заслужила… ты слышишь нас?» — шептали они, и Селена невольно дёрнула головой, будто могла стряхнуть их, но это лишь усилило их гул. Клаус смотрел на неё и нечто ледяное пробежало по его позвоночнику. Она была другой. Совсем другой. Не той, что он знал, не той, что касалась его с прежней уверенностью и дерзостью. Перед ним стояло существо, в глазах которого плескалось безумие, сырое, голодное и бездонное, как сама ночь. — Что случилось с Вами? — его голос прозвучал почти мягко, но за этой мягкостью таилась угроза, напряжённая, как натянутая тетива. Селена наклонила голову, её улыбка стала шире, но взгляд оставался холодным. — Неужели Вы сами до сих пор не поняли? — её голос был тих, но в каждом слове сквозила издёвка. — Я предала Вас, не так ли? Обманула, шпионила, играла в свою игру… Знаю, что нашли те письма. Её тонкие пальцы скользнули по косяку двери, черные тени за её спиной продолжали шевелиться. Она действительно не знала, где кончается реальность и начинается морок. Клаус не сводил с неё взгляда. — Вы скажете мне зачем сделали это или мне придётся вытрясти из Вас ответы? Селена прищурилась, её дыхание выровнялось. — А что, если я скажу, что не знаю? Он сделал шаг ближе и хотя невидимый барьер не пускал его внутрь, он чувствовал запах её кожи, чувствовал хаос, который клубился внутри неё. — Тогда Вы хуже предателя, Селена, — он склонил голову, словно рассматривая её под другим углом. — Вы сумасшедшая. Она замерла. На одно, едва заметное мгновение её губы дрогнули, будто она собиралась что-то сказать, но затем лицо снова стало маской. Она медленно провела ладонью по своей шее, по плечу, словно проверяя, реальна ли она сама, а затем посмотрела на него сквозь пелену собственного безумия. — Разве это новость для Вас? — прошептала она. — Разве Вы не видели этого раньше? Не слышали то от других? Голос её изменился, в нём сквозило что-то старое, надломленное, похожее на треск льда под ногами. Клаус медленно выдохнул. — Пригласите меня, — повторил он, на этот раз тише. Она склонила голову, словно оценивая его, затем едва заметно пожала плечами. Гибрид смотрел на неё и в его глазах мелькнуло непонимание — редкое, почти чужое для него чувство. Он привык видеть в этих глазах любовь, нежность, ненависть, покорность, но это… это было что-то другое или быть может он всегда видел лишь то, что сам желал. Ведьма скрестила руки на груди, словно пытаясь защититься, но её поза была напряжённой, готовой к любому исходу. Клаус прищурился, изучая её. Он чувствовал ненависть, боль, но также и силу, которая росла в ней, как тёмный цветок на руинах. — Так значит это правда? Вы с моим отцом? — его губы сложились в тонкую нить, когда она улыбнулась. Внутри всё сжалось от ярости, но ещё больше — от предательства. Он хотел видеть в ней хоть тень сомнения, хоть крупицу сожаления, но не было ничего. Она выглядела иначе. Словно уже не принадлежала себе. В груди вспыхнуло что-то горячее и едкое, прожигая нутро. Гнев? Нет, не только. Боль. Это ощущалось так, словно кто-то вонзил в него кинжал, но не вырвал его сразу, а оставил там, позволяя яду разлиться по венам. Она выглядела иначе. Словно уже не принадлежала себе. Тени за её спиной шевелились, тянулись к ней, как голодные пальцы, а шёпот в её голове — тот самый, усилился, наполняя воздух вокруг неё неслышным для Клауса гулом. «Ты сделала это… ты выбрала… ты с нами…» — шептали голоса, и её глаза на миг затуманились, словно она слушала их, а не его. Он медленно вдохнул, стараясь удержать себя в руках. — Почему? Селена на мгновение отвела взгляд, но затем снова посмотрела прямо в его глаза. Её лицо дрогнуло и на миг показалось, что она хочет закричать, но вместо этого она тихо заговорила. — Хочу чтобы Вы понимали. Мои чувства правдивы, — её голос был ровным, почти нежным, но в нём звенела странная, болезненная нотка. — Я люблю Вас так, как не любила никогда прежде. Это правда. Но, наверное, Вы были правы, — продолжила она и её голос стал холоднее, как лёд, сковавший реку. — Семья всегда должна быть на первом месте. В этих словах не было привычной насмешки, но Клаусу они показались ударом. Он смотрел на неё и в этот миг не знал, что страшнее — то, что она говорила, или то, каким холодным был её голос. Её глаза, голубые и глубокие, теперь казались пустыми, как колодцы, заполненные тьмой. — Значит, всё с самого начала было притворством? — его голос стал ниже, опаснее, но в нём дрожала тень боли. — Конечно нет. Той зимой я знать не знала Вашего отца, — ответила она и на миг её взгляд стал яснее, словно она пыталась пробиться сквозь безумие, что сковывало её разум. — И когда же началось шпионство? — Клаус шагнул ближе к порогу, его терпение трещало по швам. Селена не ответила. Она лишь спокойно шагнула к столу справа от себя и взяла в руки тяжёлые кандалы. На их тёмной поверхности поблескивали выгравированные руны, мерцающие тусклым серебром. Тени в углу комнаты дрогнули, словно почувствовали их силу, а голоса в её голове на миг смолкли, уступив место гнетущей тишине. — Я знаю, где Элайджа. И Вы должны пойти со мной. Без лишних движений. Клаус насмешливо выдохнул: — И для этого мне нужно облачиться в цепи, как дрессированный зверь? — Эти кандалы поглощают силу, да, Вам нужно их надеть. Она бросила их в его сторону, а затем, не дожидаясь его ответа, достала из сундука тёмный плащ и так же кинула в том же направлении: — Сверху наденете это, чтобы не привлекать внимания горожан. Клаус смотрел на неё, словно видел впервые. Глаза сузились, а на губах появилась бледная тень улыбки — безрадостной, опасной. Он всё ещё не двигался, не протягивал рук к кандалам, будто давая ей шанс передумать. — Что он пообещал? Селена отвела взгляд, её пальцы сжались на складках платья. Тени в углу комнаты дрогнули, словно почувствовали её смятение, а шёпот в её голове усилился. Она сжала губы, пытаясь заглушить их, но они были везде — в дыхании, в мыслях, в сердце. — Не тяните, Никлаус, прошу, — она произнесла это тихо, почти умоляюще, но голос дрожал, как натянутая струна. Он усмехнулся, запрокинув голову. — Боюсь, у меня сегодня нет настроения для игр в покорного пленника, Селена. Меня предали! Он сделал шаг вперёд и её плечи невольно напряглись, хоть она и знала, что подойти тот не сможет. — Что он вам пообещал? Свободу? Защиту? Или, может быть, отомстить за Луку? Что из этого не мог дать я? Имя брата прозвучало между ними, как проклятье и Клаус заметил, как дрогнули её ресницы. Он попал в цель. Её глаза на миг затуманились, она сжала кулаки, ногти впились в ладони, но не ответила. — Наденьте кандалы, — повторила она, но теперь в её голосе была слабая тень дрожи. Клаус склонил голову набок, изучая девушку: — Наденьте сами. Не собираюсь подчиняться ни отцу, ни его гадким приспешникам. Селена подняла их с пола, сжала пальцы на холодном металле, словно от одного прикосновения кандалы могли прожечь её кожу. Взгляд скользнул по лицу первородного и на миг в глазах мелькнуло что-то, похожее на боль. Но лишь на миг. Тени за её спиной шевельнулись, протянулись к ней, как призрачные руки, а шёпот стал громче: «Сделай это… он предаст… он уйдёт…» — Убьёте меня — не найдёте брата. — Я не настолько глуп. Хотя это уже, наверное, спорно. Он шагнул ещё ближе, сокращая расстояние между ними, упираясь в ту же преграду над порогом. — Я жду, госпожа, — он выделил последнее слово с лёгкой насмешкой, а затем вытянул руки вперёд, словно давая ей возможность сделать свой ход. Селена смотрела на мужчину, на вытянутые руки, на которых всё ещё висела алая нить — знак её любви, теперь казавшийся насмешкой и Клаус видел, как она борется с чем-то внутри себя. Её грудь поднялась в резком вдохе, глаза затуманились, и голоса в её голове закричали: «Сделай это… он не простит… ты одна…». Она дёрнула головой, пытаясь заглушить их, но они были сильнее. В следующий миг ведьма шагнула вперёд — шаг, ещё шаг, — и прохладный ветер коснулся уже и её лица. Она сжала губы и одним движением застегнула кандалы на руках гибрида. Металл с тихим щелчком сомкнулся на его запястьях. Никлаус опустил взгляд, словно изучая узорчатые руны, что теперь, подобно змеиным клеймам, опутали его руки. Лёгкая дрожь пробежала по пальцам, когда магия кандалов начала своё удушающее влияние, подавляя силу. Он чувствовал, как его мощь утекает, как тело становится тяжелее, слабее, но его лицо оставалось непроницаемым. — Вот так, — выдохнула Селена, но в её голосе не было ни удовлетворения, ни торжества. Только усталость и что-то ещё — тень сожаления, которую она не могла скрыть. Клаус поднял на неё глаза. — Довольны? Она не ответила, лишь отвернулась, поднимая с пола тёмный плащ. В её движениях не было ни злобы, ни жестокости, но и прежней мягкости тоже не осталось. Она накинула плащ на его плечи, её пальцы на миг задержались у его шеи и Клаус заметил, как дрогнули её ресницы. Клаус смотрел на неё, молча, напряжённо, будто впервые по-настоящему видел. — Значит, всё же выбрали его. — А есть ли выбор, Никлаус? Вроде старше меня намного, но так наивны. В этот миг в её душе вспыхнуло желание — внезапное, острое, как молния, что рассекает ночное небо. Ей захотелось коснуться его, ощутить тепло его губ на своей коже, вдохнуть его запах — терпкий, с нотами мяты, кожи, пряностей и сбежать. Это чувство разгорелось в ней, как искра в сухой траве, грозящей вспыхнуть неуправляемым пожаром. Но она подавила его, с такой силой сжав кулаки, что ногти впились в ладони, оставляя багровые полумесяцы. Ресницы дрогнули, но вместо слов она просто шагнула назад, увеличивая между ними расстояние, которое и без того стало непреодолимым. Селена замерла, её взгляд стал пустым и она пробормотала, едва слышно: — Ступайте за мной. Клаус смотрел на неё, его лицо оставалось каменным, но внутри бушевала буря — неистовая, яростная, готовая разнести всё вокруг в щепки. Предательство жгло его, как раскалённый яд, что струится по венам, обжигая каждый нерв, каждую мысль. Но хуже всего было другое — в её глазах, в её дрожащих пальцах, в её сломленной осанке он всё ещё видел ту Селену, которую любил. Ту, чей смех звенел в его ушах, как колокольчики на ветру, чьи прикосновения были мягче шёлка и острее кинжала. Или это тоже была иллюзия? Ложь, что он сам себе придумал, чтобы не замечать трещин, которые давно раскололи её душу? Он шагнул вперёд и кандалы на его запястьях звякнули — резкий, металлический звук, что разорвал тишину. Немало времени минуло, прежде чем их шаги привели к той самой горе, чьи суровые очертания врезались в память Селены ещё с детства, проглядывая сквозь мутные стёкла окон родного поместья. Узкая тропа вилась среди диких трав, что цеплялись за подол её платья, словно в молитве прося остановиться. Она знала эту тропинку наизусть — каждый изгиб, каждый корень, что коварно прятался под зеленью, каждый камень, скользкий от росы. Они поднимались молча, шаг за шагом и только звуки леса да тихий шелест ткани их одежд заполняли пространство между ними. Клаус двигался рядом, скованный цепями, что позвякивали при каждом движении, в его взгляде не было ни страха, ни смирения — только выжидательная настороженность хищника, что позволяет заманить себя в ловушку лишь для того, чтобы понять, кто окажется добычей в итоге. Но Селена не смотрела на него. Она вела его вперёд, не оборачиваясь, не отвечая на вопросы, что он задавал ей раз за разом — спокойно, без раздражения, как будто у них было бесконечное количество времени. — Селена, — он произнёс её имя так, словно пробовал его на вкус, — а что если всё это — неправда? Отец подлый человек, он обманет Вас. Думаю мы оба это осознаем. Она не ответила. Лишь сжала его руку сильнее, её пальцы, холодные и тонкие, вцепились в его ладонь, когда тропа внезапно оборвалась, уступив место крутому спуску. Перед ними открылся вид, от которого захватывало дух — но не восторгом, а трепетом перед чем-то необузданным и жестоким. Внизу, в бездне под их ногами, река бесновалась, разрывая тишину своим рёвом. Вода не текла — она рвалась, билась о камни, вспениваясь белыми гребнями, точно зверь, что мечется в клетке. Её чёрная глубина сверкала редкими бликами, а над всем этим царил водопад — могучий, неумолимый. Селена застыла, глядя на этот хаос воды и камня и в её груди заклокотало смятение. Где среди всего этого была она сама? Где её сердце, её воля, её собственные желания? Что в ней осталось её — живого, тёплого, настоящего? А что стало чужим — привитым, вшитым в её плоть и душу голосами, что шептали из теней, угрозами, что сковали её разум? Она чувствовала их даже сейчас — этот шёпот, что клубился в её голове, как дым: «Сойдешь с тропы — погибнешь, быстро пойдешь ко дну, да кому от того легче станет?». Они обвивали её мысли, как плющ, сжимая, удушая и она не знала, как вырваться из их хватки. Клаус снова что-то сказал, но слова отразились о её сознание, не дойдя до него. Она лишь шла дальше, ведя его под руку, удерживая от падения, но не позволяя остановиться. Гора тянулась ввысь, теряясь в тёмных облаках, и казалось, что идти до её вершины придётся целую вечность. Путь становился всё круче, тропа уже не петляла плавными изгибами, а вздымалась вверх, заставляя ступать осторожно, ловить равновесие, вглядываться в тьму, где каждая тень могла оказаться бездонным провалом. Сел чувствовала, как холод пробирался под одежду, кусал кожу, но он был ничем в сравнении с тем, что сковывало каждого из них изнутри. Никлаус до сих пор не мог поверить. Ни во что из этого. Ни в Селену, что вела его под руку, точно пленника к палачу, ни в кандалы, впивающиеся в запястья, ни в выражение её лица, такое спокойное, но при этом… чужое, ни в те письма, что обнаружил прошлым вечером. Он прокручивал в голове каждое их мгновение, каждую улыбку, каждый взгляд, каждое слово, что звучало когда-то иначе — с теплом, с насмешкой, с чем-то, что он называл своим. То как она целовала его, как обращалась с ним, как желала. Был ли он настолько слеп? Настолько глуп? Все походило на ужасный розыгрыш. Он чувствовал вкус её кожи, помнил, как её руки тянулись к нему, как голос дрожал не от страха, а от желания. Неужели и это было ложью? Веллингтон лишь продолжала идти вперёд. И вот, наконец, вершина. Последний шаг и перед ними раскинулась каменная площадка на краю обрыва, обдуваемая всеми ветрами. Весь мир остался внизу — поместье, люди, их глупые жизни и ещё более глупые страхи. Здесь было только небо, бескрайнее, давящее, холодное. Клаус посмотрел вниз. Река внизу казалась тонкой, как нить, но он знал, какой она была на самом деле — бурлящей, беспощадной, разрывающей камни. Он перевёл взгляд на Селену, что казалась ему теперь такой же, но не успел произнести и слово как услышал знакомый голос. — Никлаус? Элайджа сидел в очерченном кругу, не мог оттуда не выйти, никто не мог и зайти, его руки были обвиты цепями, что блестели в слабом свете солнца и на лице его не было той спокойной уверенности, что Клаус знал столько лет. — Элайджа, — произнёс младший Майклсон, его голос был глух и тяжёл, как камень. Он шагнул вперёд, но Селена сразу встала перед ним, не давая сделать ни одного шага ближе. — Прошу, не заставляйте меня… И в этот момент, как по заказу, раздались хлопки в ладоши. Звук был сухим, как удар по воздуху, и эхо его отдавалось среди камней и ветра, что носился над вершиной. Из-за старого дерева, затеняющего край площадки, медленно вышел Майкл. Его шаги были уверены, а фигура, как всегда, окружена холодом, словно сам воздух становился тяжёлым и опасным в его присутствии. Он был одет в длинный плащ, которое развивалось за ним, как тень и его глаза блеснули в тусклом свете. Его фигура казалась знакомой и чуждой одновременно — не такой, как в воспоминаниях Клауса, не такой, как в старых кошмарах, но все же… его. Высокий, статный, мужчина шагал с той непреклонной грацией, что отличала только его. Волосы, когда-то тёмные, отливали серебром у висков, но это не делало его слабее — напротив, придавало облику ещё большую внушительность. Глаза не сверкали гневом, не выражали ни торжества, ни ярости. Они просто… смотрели. Так, как хищник смотрит на добычу перед тем, как сомкнуть на ней зубы. Весь его облик источал холод — не просто физический, а тот, что пронизывал до костей, лишая всякого тепла. Даже цвет его одежды — чёрный, с оттенком стали, — казался продолжением этой ледяной натуры. В руках он не держал оружия, но Селена знала: его присутствие само по себе было таким же смертоносным, как меч, как кинжал, как пламя, что испепеляет всё на своём пути. Она не дышала. На какую-то секунду весь мир сузился до этого взгляда — тяжёлого, непроницаемого. Того, что вгонял и её в оцепенение одним своим появлением. Сердце бешено колотилось в груди, но ведьма знала, что не может позволить ему узнать. Узнать, что страх до сих пор живёт в её венах, что холод его присутствия до сих пор обжигает. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони, оставляя новые полумесяцы. — Моя маленькая ведьмочка, — голос был низким, ровным, почти ласковым, но Селена знала, что за этой лаской всегда скрывается нож. — Я знал, что ты не подведёшь. Он перевёл взгляд на Клауса и в уголках его губ мелькнула тень усмешки. — Посмотрите-ка, как трогательно. Мой блудный сын всё ещё верит, что кто-то из вас способен на преданность. Кандалы на запястьях Клауса звякнули, когда он шагнул вперёд, но цепь натянулась и Селена сжала его руку сильнее, не давая сорваться. — Майкл, — голос гибрида был напряжённым, но в нём не было страха. Только ярость. Глухая, всепоглощающая. Отец рассмеялся. Смех был коротким, почти насмешливым. — О, Клаус, — он качнул головой, его глаза сузились. — Задевает, что она моя? Он посмотрел прямо на Селену и в этот миг ей показалось, что воздух стал ещё гуще, словно его невозможно вдохнуть. — Не так ли, девочка? Она не ответила. Потому что знала: если заговорит, голос выдаст её. Девушка лишь чуть заметно, едва уловимо кивнула и этого оказалось достаточно. Клаус почувствовал, как что-то в груди сжалось, но не от боли — от глухого, ледяного осознания. Он видел, как её плечи напряжены, как вены на тонких запястьях выступили под кожей, когда она сжимала кулаки. Видел, как её губы едва дрогнули перед тем, как дать этот ответ. Но кивок всё равно был. И он жёг его сильнее, чем любое другое предательство. Гибрид медленно перевёл взгляд на Элайджу, но тот молчал, не делая ни одного движения. А затем — на Майкла. Кровь кипела, каждый мускул напрягся до боли и если бы не цепи, Клаус бы уже вонзил руки ему в глотку. Ненависть. Она не была вспышкой — нет, она жила в нём годами, питалась страхом, болью, обидой. Она была его дыханием, его сердцебиением. Его первым воспоминанием, самым ранним осознанием себя. Он помнил, как прятался от этого взгляда, ждал удара, не смел даже дышать. Как ловил на себе тень его присутствия, как его голос вызывал холодную дрожь, а слова — желание исчезнуть. Он помнил, как отец вырезал это чувство в его сознании, оставляя только страх. Только боль. Но теперь страха не было. Была лишь жажда. Жажда разорвать его на части, стереть с лица земли, избавиться от него раз и навсегда. Голос Майкла звучал спокойно, как всегда, но за этой спокойной маской Клаус чувствовал… удовольствие. Он наслаждался этим моментом. — Ты можешь смотреть на меня с ненавистью сколько угодно, Клаус, — с насмешкой протянул Майкл, будто читая его мысли. — Но ты так и останешься тем, кем я тебя создал. Жалким мальчишкой, который всю жизнь бежал. Он наклонил голову и ледяные глаза блеснули в слабом свете. — Только вот теперь — бежать некуда. Майкл встал рядом с Селеной, его взгляд не отрывался от сыновей, холодный и жестокий. — Ты же не думал, что можно избежать этого? Майкл осознавал, что цель его жизни — уничтожить всё, что связано с вампирским родом. Он не мог забыть, как много лет ждал этого момента, как искал возможность положить конец их проклятию. Он был не просто охотником, он был избавителем от тени, которая долго висела над ним, омрачая каждое движение. Он знал, что не сможет стереть их из своего прошлого, что они были частью его сущности, но его ненависть к их существованию была такой сильной, что желание убить их заглушало все другие эмоции. Майкл видел в Клаусе и его братьях не детей, а чудовищ, которых нужно было уничтожить. Каждое их дыхание, каждое движение было для него доказательством того, что этот мир переполнен пороком и его миссия — очистить его от их присутствия. Теперь, стоя перед ними, он искал не прощения, а мести. И он знал, что уничтожив их, он наконец-то избавится от проклятия, которое сам же на себя навлёк, когда принял решение стать их отцом, а позже и этим чудовищем. — Молодец, девочка. Знал, что справишься, — сказал Майкл, вынув из внутреннего кармана плаща тёмную кожаную книгу и протянул её Селене. Она приняла её, не колеблясь, коротко поклонилась вампиру, несмотря на ту внутреннюю бурю, что волновалась в душе. Клаус, стоящий чуть позади, не выдержал и спросил: — Что это такое? Девичьи пальцы скользнули по шершавой обложке книги, тёмной, покрытой стершимися золотыми буквами. Она знала, что там внутри. Теперь знала и цену каждому слову, что были написаны на страницах. Но знание не облегчало тяжести, что внезапно легла на её плечи. — Ответы, — спокойно произнёс Майкл. Он смотрел на неё и в этом взгляде не было похвалы, не было одобрения — только ожидание. Охотник знал, что она уже сделала выбор и ей оставалось лишь принять его до конца. Селена перевела взгляд на Клауса. Его лицо было каменным, но в глазах бушевал шторм. Он не отрывал взгляда от книги, точно чувствовал, как её страницы пульсируют в руках ведьмы. — Какого рода ответы? — он шагнул ближе, но цепи звякнули, удерживая его. Селена смотрела на Клауса и её молчание говорило больше, чем любые слова. Что-то внутри него сжалось. — Вы… Вы и правда с ним заодно? Она медлила. Секунду. Две. Три. И затем кивнула. Клаус не сразу понял, что именно пронзило его в этот момент — боль или ярость. Какого дьявола? Как она могла? Он хотел бы зарычать, вырваться из этих проклятых оков, разнести всё вокруг, но единственное, что смог — лишь сглотнуть, сжав зубы до скрипа. — Вы правда в это верите? — его голос был тих, но в нём звенела ненависть. — В него? В этот бред? Селена не ответила. Майкл же усмехнулся, качая головой, словно слышал жалкие оправдания мальчишки, а не слова мужчины, что видел и пережил больше, чем можно было себе представить. — Ты так и не научился видеть реальность, Никлаус, — мягко сказал он, и от этой мягкости хотелось ударить его. — Всегда живёшь в своих иллюзиях. — И одна из них стояла рядом со мной, верно? — выплюнул Клаус, его взгляд обжёг Селену. — Всё это время. Она не отводила глаз. Не пряталась. Но не отрицала. Не сразу подняла взгляд, продолжая держать книгу в руках, как будто она была последним что у неё осталось. Майкл же, словно ничего не заметив, продолжил: — Тебе стоит задать себе другой вопрос, — сказал он с усмешкой. — Как ты мог не заметить, что всё, что она делала, было по моему поручению? Вопрос повис в воздухе и Клаус почувствовал, как каждое слово врага тяжело ложится в грудь. — Всё, что ты видел, Клаус, — было тщательно спланировано. Я знал о каждом твоём шаге, о каждом решении, что ты принимал. Благодаря ей. Она дала тебе свою кровь, чтобы попасть в твою голову с помощью силы сифона, прочитать где остальные. Поцеловала после того, как потеряла сознание у таверны с вампирами, знаешь зачем? Чтобы снова зайти в голову и убедиться что ты ничего не заподозрил. Знала изначально где находятся близнецы, но придумала эту игру, чтобы дольше задержать тут тебя, чтобы я успел добраться до Севера и регулярно писала мне письма со всей информацией и мельчайшими подробностями… Гибрид слышал каждое слово, но отказывался понимать их. Селена. Селена, которая смеялась с ним под покровом ночи. Селена, что дразнила его в час покоя и стояла рядом в час гнева. Селена, что смотрела на него с тем самым блеском в глазах, который он принимал за искренность. Ложь. Всё это было ложью? Майкл не торопился, смакуя каждую фразу, будто смазывал клинок перед тем, как вонзить его глубже: — Ну же, сынок, она так умело водила тебя за нос. Разве не впечатляет? Разве не восхитительно, как ловко она разбирала тебя на части, пока ты и сам верил в её спектакль? Клаус не отводил взгляда от Селены. — Скажите мне, что он лжёт. Она молчала. Смотрела вниз, не смея поднять глаз. И он понял. Ждал, хоть одного слова. Хоть одной лжи, хоть одного оправдания. Но она молчала. Книга в её руках дрожала. Или это дрожала её рука. Или это он сам дрожал от переполняющей ярости. — Ну же, Селена! — рыкнул он и сделал резкий шаг вперёд. Девушка дёрнулась, будто на неё напал хищник. Страх окатил её с головой, прежде чем она успела осознать, что делает. — Coercere! — слова слетели с губ быстрее, чем дыхание. Клаус застыл. Будто невидимые верёвки обвились вокруг него, не давая сдвинуться с места. Он стиснул зубы, мышцы напряглись, но тело не слушалось. Он смотрел на неё — испуганную, заплаканную, дрожащую. — Чёрт бы тебя побрал, Селена… — прошипел он, чувствуя, как её магия сковывает его движения. — Non potest movere… — она продолжала, голос её срывался. И тут заговорил Элайджа. — Селена… Вы были нам сестрой. Неужели мы заслужили это? Она сжалась, едва не опуская руку, но вдруг почувствовала прикосновение. Майкл. Его ладонь легла ей на плечо, тяжёлая, уверенная. — Дальше я сам, милая. Спасибо. Можешь идти. Она кивнула, быстро вытирая слёзы, развернулась и шагнула прочь. Но потом остановилась. — Что вы собираетесь с ними делать? — голос был хриплым, но уже без дрожи. — Это уже не твоего ума дело, — голос Майкла был холоден, отрезающий. — У меня мои дети, у тебя — Книга мёртвых. Я верну свою семью, ты — своего брата. На это Клаус только рассмеялся, смех его был сухим, насмешливым, почти злым. — Книга мёртвых? — он прищурился, глядя прямо на неё. — Такой не существует. Или Вы правда думаете, что если бы моя мать могла воскрешать людей, она бы не воскресила Хенрика? Не вернула бы к жизни нас, когда поняла какую ошибку совершила? Селена вздрогнула, невольно крепче прижимая книгу к груди. Внутри что-то скрутило её, заставляя задохнуться от нарастающего сомнения. Она медленно подняла взгляд на Майкла. — Он сейчас любую ложь скажет, — мягко произнёс тот, пристально глядя ей в глаза. — Всё, чтобы ты усомнилась, чтобы сломать тебя. Селена сжала губы, её взгляд метался от книги к Клаусу. Сердце билось, разум путался. Веллингтон ещё несколько мгновений стояла, сжимая книгу в руках, а затем холодно произнесла: — У нас был уговор. Вы не тронете ни одного из Майклсонов. Твердили, что хотите у них кое-что забрать… Майкл цокнул языком, сложив руки за спиной и покачал головой. — Ты начинаешь меня утомлять, девочка. Сел не отвела взгляда. Она должна была просто уйти. Развернуться и исчезнуть, следуя своему решению. Она получила книгу, сделала то, что должна была сделать. Но Клаус смотрел на неё. Молчал, но его глаза говорили громче любых слов. Девушка могла бы вынести его ярость. Его ненависть. Даже его разочарование. Но это было нечто другое. И это пугало её сильнее всего. — Я сделала свою часть, — сказала она твёрже, оборачиваясь к Майклу. — Теперь Ваша очередь. Я подожду пока заберете. До того не уйду. — Ты мне угрожаешь? — его голос стал опасно мягким. Селена чуть сжала пальцы, чувствуя, как ногти впиваются в кожу. — Мы оба знаем, что вы ненавидите их, но Вы не лжец, Майкл, — её голос был ровным, но в нём звучала острая нота, скрытая под ледяной маской. — Или Вы были лжецом всё это время? Майкл прищурился. — Интересно, — протянул он. — Ты осмеливаешься сомневаться во мне? Она чуть склонила голову. — Я осмеливаюсь напомнить Вам о Вашем же слове. Клаус смотрел на неё, не моргая. Селена не знала, что он думает. Но чувствовала, что его ненависть теперь разделена. Часть — для Майкла. Часть — для неё. И это было правильным. — Иди, девочка, — устало произнёс Майкл, отворачиваясь от неё. — Ты сделала достаточно. Селена задержалась ещё на миг, чувствовала на себе горящий, прожигающий взгляд гибрида до костей. Знала, что он никогда не простит её. Этот взгляд был хуже крика, хуже удара — он был молчаливым приговором, что выжёг её изнутри. Грудь сжалась, дыхание стало рваным и Веллингтон с трудом подавила желание обернуться, встретить его глаза, сказать хоть что-то. Но что она могла сказать? Что это была не она? Что голоса в её голове, что тени, что Майкл — всё это заставило её? Нет. Она сделала выбор сама. Но куда страшнее было другое — она не была уверена, что сможет простить себя. Но что сделано — то сделано, или нет? Эта мысль крутилась в её голове, как заноза, что вонзалась глубже с каждым шагом. Она сжала книгу сильнее, её пальцы побелели от напряжения, ногти впились в тёмную кожу обложки. Шёпот в её разуме усилился, голоса — десятки, сотни — напевали, обвиняли, смеялись: «Ты предала… ты выбрала… ты одна…». Они были с ней всегда, но теперь их тон изменился — в нём появилась насмешка, торжество, как будто они знали, что она проиграла, даже победив. Селена медленно повернулась, её движения были тяжёлыми, словно ноги налились свинцом. Она сделала ещё шаг от Майкла, от Клауса, от Элайджи, чьи цепи тихо звякнули за её спиной. Каменная площадка под её ногами была холодной, ветер хлестал по лицу, унося её волосы назад, но она не чувствовала этого. Её взгляд упал на тропу, что вела вниз, к реке, к лесу, к миру, который она больше не понимала. Она должна была уйти. Забрать книгу, найти Луку, вернуть его — это было её целью, её единственным смыслом. Но каждый шаг отдавался в груди болью, как будто она оставляла за собой не только Клауса, но и последнюю частичку себя — ту, что ещё могла чувствовать, любить, жить. Её пальцы дрогнули, а в следующий миг книга с глухим стуком упала на землю. В тот же миг что-то внутри неё сорвалось. Вспышка гнева, вспышка силы — её рука взметнулась и воздух вокруг Майкла задрожал, подчиняясь её воле. Она не думала, не взвешивала, просто поддалась буре, что рвалась наружу. Но внезапно её собственное дыхание оборвалось. Невидимая петля стиснула горло, впиваясь в кожу неощутимыми когтями. Селена судорожно вдохнула — и не смогла. Руки дрогнули, рванулись к шее, но там не было ничего. Только холод, давящий изнутри, затягивающийся всё туже. Мир начал расплываться, теряя чёткость, пульс гремел в ушах, как барабанная дробь. — Ты многим задолжала, ведьма, — раздался голос, наполненный злобой и мстительным удовлетворением. Из-за деревьев вышел юноша. Высокий, с худощавым телосложением и черными волосами. В глазах полыхал огонь ненависти, горевший так ярко, что казалось — он разорвёт его изнутри. — Мартин? — прохрипела она, ощущая, как мир перед глазами начинает расплываться. — Я хочу, чтобы Вы знали, сестрица. Хочу, чтобы в последние мгновения поняли, почему умираете. Того желают предки, того желаю я. За клан Близнецов, за Томоса. Он сжал ладонь в кулак и горло перехватило с новой силой. Боль пронзила её лёгкие, голову, каждый нерв. Ноги ослабли и она рухнула на колени. Но он допустил ошибку. Подошёл слишком близко. Селена не раздумывала. Рывок — и её пальцы сомкнулись на его ноге. Вспышка — магия рванулся по её венам, опаляя изнутри, впитываясь в кожу, в кровь. Мартин вскрикнул, ослабляя хватку, но уже было поздно. Он пошатнулся, потеряв равновесие и упал без сознания, но живой. А Селена резко выдохнула, сжимая руки в кулаки, ощущая, как сила наполняет её. Всё произошло за одно мгновение. Резко поднялась. Её ноги дрожали, но она держалась. Ведьма смотрела на брата сверху вниз, чувствуя, как внутри поднимается ледяное, безжалостное спокойствие, но убивать его было нельзя. Дома ведь ждали сестры, а с ним умрут и они. — Правдой было то, что Вы всегда были слабым, Мартин, в отличии от Томаса. Я совершила ошибку, — её голос был хриплым, но в нём не было ни страха, ни колебаний. — Очередную. Затем резко повернула голову к кругу, где сидел Элайджа. Его цепи блестели в слабом свете, глаза — тёмные, глубокие — смотрели на неё с молчаливым укором, но в них не было ненависти, только усталость и боль. Она замерла, её грудь сжалась и в этот миг всё, что она знала, всё, за что цеплялась, рухнуло. Голоса в голове: «Ты ошиблась… ты проиграла… ты наша…» — закричали громче, заглушая её собственные мысли. Она не знала, что делать. Её разум метался, как зверь в клетке, между Майклом, что лгал ей, Клаусом, что ненавидел и Лукой, что остался лишь призраком в её памяти. Майкл заметил её смятение. Он не был доволен исходом их перепалки с Мартином, но и им он не дорожил, познакомился с парнем лишь когда искал Элайджу и сделал с ним запасной план. Его глаза сузились, холодная усмешка исчезла с лица, сменившись чем-то тёмным, опасным. Он шагнул к ведьме, его движения были быстрыми, уверенными, как у хищника, что почуял слабость добычи. — Ну и к чему сейчас этот спектакль? — его голос был низким, угрожающим, каждое слово падало, как удар. — После всего, что я для тебя сделал? Я спас тебя! Селена отступила, её ноги дрогнули, приблизившись к краю обрыва. Рёв реки внизу стал громче, ветер рвал её платье, волосы хлестали по лицу. Её взгляд метнулся к Клаусу, затем к Элайдже и паника захлестнула с головой. Она не знала, кому верить, не знала, где правда, где ложь. Её сердце колотилось, дыхание срывалось и она подняла руку перед собой. — Вы солгали мне. Это не спасение. Это ловушка. Майкл остановился, его лицо исказилось в гримасе раздражения. Он наклонил голову, словно изучая её, а затем рассмеялся — коротко, резко, звук резанул её слух, как нож. — Ты думаешь, у тебя есть выбор? — он шагнул ближе, его тень упала на неё, холодная, тяжёлая. — Ты моя, Селена. С того момента, как я вытянул тебя с той темницы. Ты сделаешь, что я скажу или я вырву твоё сердце прямо здесь. Клаус напрягся, мышцы натянулись, как струны. Он смотрел на Селену, видел её страх, её борьбу и ненависть в его груди смешалась с чем-то другим — с отчаянным, болезненным желанием вырваться, защитить её, несмотря на всё. Его клыки блеснули, он стиснул зубы, чувствуя, как магия сковывает тело, но его голос прорвался, хриплый, яростный: — Оставь её. Ты же здесь за нами. Пусть идет, раз выполнила свою часть сделки. Майкл даже не взглянул на него, его внимание было приковано к ведьме. Он шагнул ещё ближе и в этот миг его рука метнулась вперёд, как молния. Его пальцы вцепились в горло Веллингтон, сжали с такой силой, что она захрипела, голубые глаза расширились от ужаса, он притянул девушку к себе, его лицо оказалось в дюймах от её. — Ты забыла, кто я, — прошипел он, его дыхание обожгло кожу, холодное, как лёд. — Я могу сломать тебя одним движением. Могу бросить тебя в эту реку и никто не найдёт твои кости. Или, может, я отдам тебя ему, — он кивнул на Клауса, — пусть он сам разорвёт тебя за твоё предательство. Думаешь он сейчас правду говорит? Позволит тебя отпустить? Селена рванулась, её руки взлетели к его запястью, ногти впились в его кожу, оставляя красные полосы, но он не ослабил хватку и раны тут же затянулись. Грудь вздымалась, она задыхалась, но в глазах вспыхнула искра — не страх, а вызов. Она сжала зубы, её голос вырвался, слабый, но твёрдый: — Motus! Заклинание ударило Майкла, как невидимая волна. Его рука разжалась, он отшатнулся назад, его сапоги скользнули по камням, и на миг его лицо исказилось от удивления. Селена упала на колени, хватая ртом воздух, её горло горело, но она не остановилась. Она вскинула руку, её пальцы дрожали, и прошептала ещё одно заклинание: — Ignis! Огонь вспыхнул между ней и Майклом, тонкая стена пламени поднялась с земли, шипя и треща. Он отступил, его глаза сузились, но он не был напуган — лишь разъярён. Элайджа, сидя в своём кругу, напрягся, его цепи звякнули. Он смотрел на Селену, видел её борьбу, её отчаяние и в его груди сжалось что-то тяжёлое, болезненное, вдруг не ожидая сам протянул: — Селена, остановитесь… Вы можете уйти… Мы найдём другой путь… Но она не слышала его. Её взгляд был прикован к Майклу, что шагнул сквозь пламя, его плащ задымился, но он не остановился. Мужская рука снова метнулась к ней, на этот раз с вампирской скоростью и удар пришёлся ей в грудь. Она отлетела чуть назад, её тело ударилось о камни в шаге от края обрыва и девушка закричала — хрипло, надрывно. Кровь выступила на её губах, тонкая струйка потекла по подбородку, но она поднялась, шатаясь, её руки дрожали. Клаус зарычал, его тело напряглось до предела, он рванулся вперёд, но заклинание держало его, как цепи. — Снимите заклинание. — Рыкнул он, на что Селена лишь испугано посмотрела на братьев Майклсон. Была ли это хорошей идеей? Она и так сделала много ошибок. Его глаза горели, полные ярости и отчаяния. Он видел её кровь, видел её боль и это разрывало его изнутри. Гибрид ненавидел ведьму — за предательство, за ложь, за всё, что она сделала, — но он не мог вынести мысли, что она умрёт здесь, сейчас, от руки Майкла. Его голос сорвался, громкий, полный гнева: — Селена, уходите! Уходите, чёрт возьми! Майкл шагнул к ней, его лицо было тёмным, как буря. Он схватил её за волосы, рванул назад, заставляя выгнуться и наклонился к её уху, его голос был холодным, ядовитым: — Ты думаешь, можешь сопротивляться мне? Ты жалкая, — прорычал он, его голос был полон презрения. — Думаешь, твои фокусы остановят меня? Я не дам тебе умереть. Не дам тебе встречи с братом. Ты не заслужила. Обращу твою жизнь в ад на земле, отдам тем стражникам с темницы, лишу магии, лишу права руки на себя наложить. Будешь жить, а потом ещё и обращу, чтобы время хватило рассплатиться. Селена задрожала, её глаза наполнились слезами, но она сжала кулаки. Голоса в её голове взвыли: «Ты проиграла… ты ничего… ты умрёшь…». Запястья заныли, слишком много магии использовала, не хватит уже и на то, чтобы снять с мужчин заклинание. Клаус рванулся с такой силой, что кандалы на его запястьях затрещали, магия Селены ослабла под её болью и он почувствовал, как заклинание само начинает трещать. Нужно лишь время. Элайджа сжал кулаки, его цепи натянулись, он смотрел на неё, видел что происходит с братом, нужно было лишь потянуть время и его голос сорвался, полный отчаяния: — Селена, не дайте ему… Но за его спиной, в стороне, тень Мартина едва заметно двинулась. Воздух вокруг близнеца задрожал. Предки были щедры. Его силы возвращались. Селена дёрнулась, пытаясь вырваться из хватки Майкла. Её разум кричал: нужно спасти Майклсонов, нужно снять заклинания, нужно дать Клаусу и Элайдже шанс. Но как? Горло сжалось ещё сильнее, воздух уходил из лёгких, чёрные пятна заплясали перед глазами. Она знала только один выход — снять все свои заклинания разом, как было с заклинанием близнецов на льду. Решение вспыхнуло в её сознании, как молния и она смирилась с ним, чувствуя, как слёзы жгут щёки. Сквозь шум в ушах, сквозь боль, сквозь неумолимо надвигающуюся тьму она выдохнула едва слышно: — …простите… С последним усилием она разжала пальцы Майкла на своей шее, её ногти вонзились в его кожу, оставляя кровавые борозды. Его хватка ослабла на миг и она упала. Прямо в пропасть. Осталась только тишина. Она звенела. Висела в воздухе, тяжелая, как свинец, впивалась в кости, разрывала грудь. Внизу бушевала река. Она выла. Кипела. Жадно разрывала камни, смывая их, дробя, сокрушая. Майкл взглянул вниз и увидел только зеленую ткань платья и черные волосы, упавшие на лицо ведьмы. Тонкая фигура кружилась в воздухе, как сорванный ветром цветок. И время, словно насмехаясь, замедлилось. Она не кричала. Не боролась. Просто падала. Селена открыла глаза. И услышала. Тот самый шёпот, что преследовал её всю жизнь. Тот, что был тайной, загадкой, страхом. Он ласково звенел в ушах, перекрывая вой реки, заглушая ветер. Шёпот не был страшен. Не был зол. Он был мягок. Нежен. Будто чей-то голос звал её домой. Она закрыла глаза. Наступила долгожданная тишина, пусть и только когда ведьма была мертва.